Бесплатный фрагмент - Неправильная сказка

Глава 1

Чернявый Лоренцо, прапорщик веселой компании влюбился. Опять. Это было невыносимо. Маленький итальянец орал серенады кошачьим голосом, что-то кому-то говорил, слишком много и слишком громко для измученных ушей капитана Якова Лесли. Его компания вместе с изрядной частью имперской армии стояла лагерем у стен небольшого городка на берегу Дуная. Шло лето тысяча шестьсот… капитан напрочь забыл какого года. Лили слишком холодные для лета дожди, перемежаемые лучами неяркого солнца. Французы наступали — принц Конде уничтожил непобедимых испанцев в битве у Рокруа, Маршал Тюренн теснил баварцев фон Мерса на Рейне. Имперский главнокомандующий генерал Галас, которого придворные считали военным гением, а солдаты своим несчастьем, пил в штабной палатке горькую, материл офицеров и орал на собраниях как он всех разобьет. Когда-нибудь. Как только рак на горе свистнет. Начальник кавалерии генерал фон Верт, которого главнокомандующий в открытую называл хамом и деревенщиной, а солдаты считали умницей и своей надеждой, глядя на этот бардак, внаглую перестал понимать немецкий, хоть и был чистой воды баварец. Роту Лесли от большого ума влили в смешанный англо-шотландско-ирландский полк, который собрали из островных наемников. Офицеры полка через слово сворачивали на малопонятные заморские дела, подробностей которых капитан, покинувший Шотландию еще ребенком, не знал, и которые ему были глубоко неинтересны. В ирландских ротах склепали самогонный аппарат из ружейных стволов и пытались сделать виски. Пока получалась исключительно бормотуха, но полковник О'Рейли пока не терял надежды. Трезвым его капитан еще не видел.

Какие-то молодые идиоты пытались приставать к одной из солдатских жен — беловолосой Магде. В итоге, её муж, угрюмый мушкетер роты Лесли, получил пару зарубок на прикладе, а идиотов по-быстрому зарыли у ограды кладбища, в загоне для самоубийц. По лагерю заметались подозрительно-штатского вида люди, спрашивая, не знает ли кто, куда делся молодой подающий надежды юноша… А дальше фамилия, которая наводила ужас даже на императора. Фамилия тещи князя главнокомандующего, которая пропавшему юноше доводилась дальней родственницей. Капитан пытался спрятаться от всеобщего бардака в роте, а тут Лоренцо. Вот прямо у стен капитанской палатки громко и многословно плачется Магде на жестокосердие своей избранницы. Очередной. Магда добрая, она выслушает. Хоть бы скорее взорвал что-нибудь по своей привычке, чтобы можно было с чистой совестью запрятать горе-любовника на гауптвахту. Он бы давно взорвал, да пороха в лагере почти не было.

Французы перешли Рейн. Фрейбург еще держался. Война праздновала свою двадцать шестую годовщину. На мирной конференции, торжественно открытой в Мюнстере, дипломаты уже выяснили, кто где должен сидеть, и в каком порядке входят послы в залу заседаний, и перешли к следующему очень важному вопросу — что на германской конференции делает посол Португалии, и почему их двое.

Капитан с грустью подумал, что жалование выплачено, пусть и не все, и законного повода сбежать от этого бардака куда-нибудь подальше у него нет. В сердцах плюнул, надвинул на глаза изрядно рваную шляпу и попытался заснуть. Не вышло. Вначале в палатке послышался нарастающий шум, сквозь который пробились слова

— Капитана Лесли вызывают к генералу … — чей-то незнакомый, очень громкий и неприятно-уверенный голос.

Ладно, к генералу так к генералу — Лесли встал, отряхнул мундир, прихватил одной рукой шпагу, другой — видавшую виды шляпу и вышел из палатки.

На лагерной улице капитану встретилось нечто. Первыми в глаза бросились шаровары ярко-алого сукна, такие широкие, что капитан поначалу принял их за юбку и уже хотел сказать что-то веселое, но потом поднял глаза повыше и желание шутить пропало сразу. Морда у генеральского порученца была усатая, бритая наголо, вся в шрамах и выглядела свирепо.

— Не думал, что генералу я известен.

— Не знаю. Но генерал Верт хочет вас видеть … — немецкий порученца был ужасен.

«Генерал фон Верт командует кавалерией. Какое ему дело до заштатной пехотной роты?» — думал Лесли, неспешно шагая за усатым порученцем. Тот пытался торопить, но Яков шагал нарочито неспешно. Лесли не бегают. Тем более к генералам. Хотя однажды ему пришлось побегать от генерала — когда капитан еще был лейтенантом и служил шведскому королю. Потом побегал за генералом — уже на имперской службе. Впрочем, это было давно. Мелкий дождь то припускал, то прекращался. Опять подкрался не хуже кроата, бросил капли воды в лицо, пробарабанил по скатам палаток.

Вот и стоянка кавалерии. Вначале в нос ударил запах — капитан поморщился, потом в глазах зарябило от пестроты мундиров и палаток — десять тысяч венгров, хорватов, сербов, польских гусар с лихо закрученными усами в блестящих доспехах, чубатых наемников из далеких стран на восток от Польши… Вся эта масса звенела шпорами, рябила в глазах многоцветьем чудных плащей и накидок, галдела и поминутно задирала друг друга. Капитан воевал и против них, и вместе с ними — и то, и другое было очень небольшим удовольствием. Вот наконец и штабная палатка. Вот и генерал — невысокий, широкоплечий, бородка клином, волосы торчат в разные стороны. Лицо уже начало расплываться, но сердитые умные глаза смотрели ясно. Лет много назад он едва не взял Париж, а его орлы клялись поймать Ришелье арканом. Его именем французы пугали детей, и некий сказочник уже сочинил сказку про трех французских поросят с фон Вертом в роли волка.

— Капитан Лесли, — и голос у генерала был грубый, хриплый.

— Да.

— Вам знакомо место под названием «парадиз»?

«Шутить изволите», — подумал капитан.

— Слышал. В воскресной школе…

— Надеетесь попасть? Зря, не по нашей, капитан, работе. Впрочем, я не про тот, что на небе, я про тот что на речке, — дальше непроизносимое название. Посреди Шварцвальда, три дня пути отсюда. Доводилось бывать?

За эту войну капитан исходил империю вдоль и поперек, но все названия давно безнадежно перепутались в его памяти. Так что, может, бывал, может и нет. Страна делилась для него на: «разграбили когда-то» и «разграбили до нас».

— Может быть. — ответил он просто.

— Вы назначены туда гарнизоном.

«Вот это новости, — подумал капитан, — какого дьявола этот командует не своей частью через голову непосредственного начальства?»

— Я не получал приказов. — сказал Лесли твердо.

— Я даю

— От своего полковника.

— Не упирайтесь, Лесли. Эта, — а дальше генерал высказался по адресу доставшей всех генеральской тещи, — добралась до главнокомандующего. Бедолага аж протрезвел с перепугу. Так что пропавшего, — Фон Верт был действительно хамом и выражался по адресу пропавшего юноши соответственно, — теперь будут искать всерьез. Берите… роту под мышку и сидите в этом парадизе тихо, пока все не уляжется. С вашим ирландцем я договорюсь. Тут капитан понял. Лет десять назад Магда, солдатская жена подобрала еще-не-генерала, валяющегося раненным на поле. И заштопала, хоть все думали, что не жилец. Магда штопала всю эту армию. И добрую половину шведской. И изрядную часть французской. Добрая она, на свой, своеобразный манер. Генерал добро помнил. А вот главнокомандующий, похоже, нет. Тут ввалился очередной порученец. Судя по гладкой роже, французской изящной прическе и чистому мундиру — из совсем высоких штабов. Что-то начал говорить по латыни, протянул какую-то бумагу. Генерал ответил на венгерско-хорватско-польско-сербском смешанном, добавив в конце «a na latinskoy move ne rasmovlayu». Под его командованием ходили тысячи людей доброго десятка языков. На каждом из них фон Верт мог говорить на необходимом для генерала уровне — то есть «Вперед», «пошел», остальные — матерные. Капитан пришел на помощь бедолаге-порученцу. Он уехал на эту войну с московской службы и последнюю фразу генерала понял, да перевел как мог.

— Уставным языком в армии является немецкий, корнет.

Порученца как ветром сдуло.

— Быстро схватываешь, капитан. Будь ты конный, взял бы тебя к себе. Если в парадизе будут упираться, передай им от меня привет и скажи, что в следующий раз на постой к ним приедет хорунжий Ржевский. *

— Не слышал о таком.

— Зато они слышали. Свободен.

«Ну, во всяком случае, мы уходим отсюда, — подумал капитан Лесли, выходя из палатки. — Может быть, в этом парадизе Лоренцо заткнется. В конце концов, он в лесу — речка, лес вокруг на три дня, найти достойную Лоренцо будет сложновато. И генерал прав, надо уходить отсюда пока не поздно». Внезапно тучи сдуло, ярко-красное закатное солнце озарило небо. Где-то над Дунаем раскинулась семицветьем радуга. Капитан скинул шляпу, огладил рукой бритый, вразрез с модами и уставом подбородок и подумал, что жизнь не так уж и плоха, как казалось ранее. Во всяком случае, теперь можно уйти отсюда. Что рота и сделала уже этой ночью. почти вся, за исключением итальянского прапорщика. Лоренцо продолжал правильную осаду своей пассии и отвлекаться не хотел, сказав, что потом догонит. Ротная колонна шла маршем по лесной дороге, за их спиной взлетали в небо огни ракет, слышался ропот и матюги, местами переходящие в панику.

— Достал-таки порох, скотина, — хмыкнул ротный мастер-сержант. Любовь итальянца к всяческим взрывам была известна всей армии. Вот и сейчас он с успехом совмещал две своих привычки, крася для своей пассии ночное небо в ярко-огненный цвет и доводя верховное командование до нервного припадка.

— Вот тебе и ушли по-тихому… Будем надеяться, что его не поймают, — ответил капитан.

Правившая обозной телегой Магда обернулась, посмотрела на взлетающие в небо огни и слегка вздохнула. Очередная вспышка выхватила из тьмы ее распущенные по плечам длинные светлые волосы.

— Ускорить шаг. — хрипло прозвучала команда.

А итальянец догнал их днем, довольный и на чужой лошади. Вихрем пролетел вдоль строя, показал всем два пальца в виде латинской буквы V — Лесли подумал, что этот жест может значить, но ничего приличного не придумал — и под всеобщий смех занял свое место у знамени. Капитан пообещал сгноить его на гауптвахте

— Слушаюсь, — ответил тот с улыбкой да ушей.

Три дня марша. рота все глубже забиралась в густые леса, дорога становилась все уже — все больше мрачнел мастер-сержант, все больше торопил роту капитан. Шли колонной — мушкетеры в широких шляпах с ружьями и сошками на плечах впереди и позади, полсотни пикинеров в начищенных шлемах в середине. Хмурый Ганс сказал зажигать фитили — дымки заклубились над головами. Шли быстро, ротные запевалы тянули охрипшими голосами печальные песни. Наконец за очередным поворотом в ярком свете закатного солнца люди увидели чернеющие башни, крутые скаты крыш — острый, пронзающий небо шпиль колокольни. Песня осеклась, люди встали.

— Тот самый парадиз похоже. — сказал мастер-сержант капитану.

Рота вышла на открытое место перед изрядно обветшавшими стенами, и капитан заметил огромный крест на колокольне и россыпь крестов и статуй поменьше на стенах

— Да это монастырь, — прапорщик Лоренцо откровенно пригорюнился. Лесли злорадно хмыкнул, подумав, что пара месяцев без приключений итальянцу будет на пользу.

Их заметили, где-то ударил колокол. Капитан разглядел шевеление на стенах, велел Лоренцо поднять ротное знамя с имперским черным орлом повыше. Рота приближалась, закатное солнце било в глаза, в его свете древние стены казались совсем черными. Ворота остались закрытыми, но калитка распахнулась, и навстречу роте кто-то вышел — капитан присмотрелся, но вначале разглядел только сутаны, капюшоны на головах. Фигура поменьше держала четки, у более высокой — солнце по-прежнему било в глаза, капитану были видны только силуэты — на плече лежал устрашающего вида карабин.

— А монастырь то женский, — Магда сидела сверху, на козлах повозки, ей было видней.

— Ола-ла, — Чертов Лоренцо присвистнул, как бы распеваясь.

Капитан понял, что опять попал… И впрямь женский.

Солнце зашло за шпиль, стали видны подробности — низенькая с четками, с неприятно-высокомерным лицом — видимо, аббатиса, ее спутница была бы миловидной, если бы не сутана и не устрашающего вида ствол в руках.

«Странное сочетание», — успел подумать капитан, но его прервали.

— Кто такие, и зачем?

— Капитан Лесли, по приказу генерала фон Верта назначены к вам на постой.

— Почему я должна пускать вашу ораву? — голос у наставницы был тоже неприятный. — Да еще по приказу этого богохульника.

— Потому что… — договорить было решительно невозможно.

— У нас тут обитель божья, а не проходной двор… — абатиссу понесло, она все говорила и говорила, ее голос все повышался, она уже почти кричала, упрекая солдат во всех смертных грехах, — большая часть ее упреков были чистой правдой, так что люди Лесли начали откровенно злиться. А тут еще и Магда, как всегда вылезла вперед, посмотреть, что там — и некстати попалась на глаза.

— Это что еще с вами? — перст указующий ткнул в ее сторону. Лесли вдруг заметил, что хмурый Ганс скинул с плеча мушкет.

— Еще и девку привели… — кричала аббатиса.

Ганс взвел курок, открыл полку.

— Грехи ваши … — и тут аббатиса осеклась, трудно не осечься, когда ствол мушкета внезапно упирается в нос.

— О своих подумай, — голос Ганса прозвучал очень глухо.

На мгновенье наступила тишина. Тут Лесли рявкнул на всех, приказал Гансу убрать ствол, а абатиссе — закрыть наконец рот и открыть имперской армии ворота, а то…

— А то следующим на постой приедет хорунжий Ржевский.

Аббатиса прошептала что то про себя и махнула рукой. Открывайте ворота, мол. Солдаты, глухо ворча, двинулись внутрь.

— Да это какая то тюрьма, — пробурчал ротный мастер-сержант оглядываясь. Монастырь был перестроен из древнего замка — старые, потрескавшиеся, поросшие мхом и плесенью стены стискивали внутренний двор — один из дворов, похоже, хозяйственный. Ров и стена отгораживали его от другого, внутреннего двора, с церковью, высокой колокольней со шпилем и оставшейся от совсем старых времен древней башней донжона. Солдаты сунулись было туда, но все калитки были заперты. Наверху что-то дымилось — судя по запаху фитили. Немногие насельницы, видимые на стенах со двора, были неплохо вооружены и настроены решительно.

— Здесь, нам явно не рады… — ответил капитан, задумчиво разглядывая стены и башню донжона… — Впрочем, неудивительно. Нам, сержант нигде не рады. Только на поле боя.

— Не то слово, надеюсь, кормить будут. А то наши орлы тут все разнесут.

— Суровые дамы, — Лоренцо подошел, как всегда, неслышно. Он уже попытался построить кому-то глазки, чуть не получил стволом в лоб и теперь ходил, пригорюнившись. Все трое молча смотрели на башню донжона. Вдруг Лесли увидел под самой крышей какое-то движение. Что то наверху с чуть слышным треском сломалось, хлопнула ставня, в закатном солнце сверкнули осколки стекла, — капитан машинально зажмурился.

— Смотрите, там кто-то есть … — прошептал Лоренцо чуть слышно, — Клянусь, я видел белые волосы… Клянусь, там держат кого-то. Женщина, клянусь Богом.

— Я тоже видел. — услышал Лесли голос Ганса из-за спины.

— И, похоже, не из местных, — пробурчал мастер-сержант, — а то с чего бы ей стекло разбивать?

Капитан с тоской подумал, что попал. Конечно чернявый итальянец мог и ошибиться — женщины ему мерещились в любом окне. Но вечно хмурый Ганс, лучший стрелок роты — он никогда не говорил зря и его глаза никогда не обманывали. Тут была какая-то загадка. а загадка как правило обозначала неприятности. И, вдобавок, кормежку вынесли такую, что Лесли и мастер-сержант начали считать дни до солдатского бунта. Солнце, перекрасив напоследок крыши в темно-багровый, закатилось. Капралы, матерясь, разгоняли солдат по дворовым постройкам. Капитан подумал, ничего лучше, чем «поживем — увидим», не придумал и пошел спать сам.

Казалось, этой войне было мало Германии. Шведский король не поделил с датским проливы зунда, и его армия из голодной Померании хлынула на Ютландию, даром что единоверную, и опустошила ее. Датчане отступали, уповая на бога, свой флот и имперскую помощь. Строгий приказ сорвал генерала Галласа и его армию с места и погнал на север — спасать датчан, даром, что они еретики. Молодой, но жадный до славы шведский генерал Врангель пытался прорваться к Праге, был отбит, но не терял надежды. Мирная конференция в тот день не состоялась — у входа в зал послы Франции и Испании заспорили о том, кто должен войти в залу первым. Это был очень важный вопрос, затрагивавший честь и достоинство обоих государей и обсуждался он долго, с привлечением давних прецендентов, ссылок на трактаты и латинских цитат, пока внезапно хлынувший дождь с градом не разогнал дипломатов по домам.

А днем капитана обрадовали фразой: «Госпожа настоятельница приглашает господ офицеров роты на обед».

Вот офицеров в роте не водилось. У Якова родственников не было, мастер-сержанту помощники не требовались, так что лейтенантом, писарем, профосом и каптенармусом числилось Хохкройтендорфское (см. пр. рассказ) пугало. Пугало честно исполняло многочисленные обязанности, а жалование его капитан с сержантом делили пополам. Один раз по пьяному делу даже написали на него представление к награде. Впрочем, бумага, как водится, затерялась где-то. Чернявый Лоренцо числился в роте прапорщиком, иногда работал за писаря, когда его удавалось поймать. Лейтенантом иногда работал Ганс, заменяя недостаток происхождения крестьянской сметкой и тяжелыми кулаками. Обязанности каптенармуса, то есть кладовщика Магда крепко держала в своих ручках, которые романтичный итальянец называл белоснежными, а мастер-сержант загребущими.

Пришлось радовать хорошей новостью Лоренцо. Тот убежал наводить глянец на шляпу и сапоги с улыбкой козла, которому выписали постоянный пропуск в аптекарский огород. Капитан Лесли вздохнул, побрился, умылся, посмотрел на свое отражение В тазе с водой отразились серые глаза, скуластое, расчерченное морщинами до срока лицо, бритый, вразрез с модой, подбородок. Капитан глянул еще раз и остался недоволен увиденным. Пошел накручивать роту, чтобы безобразий без него не устраивали: если что сам поучаствует. Когда солнце зацепилось за крест на колокольне, провожатая зашла за ними. Лесли показал напоследок мастер-сержанту кулак, кликнул прифрантившегося Лоренцо, и они пошли вслед за хмурой провожатой — в калитку, темными переходами, через двор, в темный куб парадной залы. Глухо стукнула дверь. Капитан вошел, снимая шляпу — дневной свет пробивался сквозь стрельчатые резрые окна в длинную узкую залу, куда их привели, играл на старинных витражах, на бокалах темного стекла, стоявших на широком, массивном — пуля не пробьет — столе резного дерева. Капитан по обычаю поклонился, Лоренцо сказал что-то многословно-приветственное.

— Добрый день господа, — а говорила не аббатиса. Та стояла у деревянного резного кресла во главе стола, руки сложены на груди. А вот сидела в кресле дама. Высокая, худая. Очень пожилая, блеск брильянтов уже не прятал морщины. Именно дама — тысяча лет благородных предков читались на лице явственно.

— Добрый день госпожа… — тут Лесли замялся на секунду.

— Их светлость, графиня Амалия фон…, — поспешила представить хозяйку стола аббатиса. И потом назвала фамилию, от которой все приходили в ужас. Госпожа теща князя командующего. Ее сам император боится. — Приехала в наш монастырь на богомолье.

Капитан прикинул про себя примерный маршрут отхода до шведских позиций, — слава Богу, недалеко, напомнил себе, что и сам потомок королей, и как мог четко представился.

— Капитан Лесли, мушкетерская рота на службе императора. И мой прапорщик Лоренцо

— А что с вашим лейтенантом?

— Бедолага, к сожалению, заболел… — капитан замялся, думая, чем может заболеть огородное пугало. — И его пришлось оставить в Хохкройтендорфе, на зимних квартирах.

— Жаль … — глаза графини живо напомнили Лесли зрачки дул испанских мушкетов под Нордлингеном. — Присаживайтесь, господа.

Никто не заставил себя просить дважды.

Аббатиса прочитала молитву. Все перекрестились.

— У вас имя есть, капитан Лесли?

— Яков. Яков Лесли.

— Александр Лесли, генерал шведской армии, вам не родственник?

— Половина Шотландии — Лесли. Другая половина — Гордоны. Говорят, еще есть Кемпбеллы, но я их пока не встречал, — о делах своей горной родины капитан имел весьма смутное представление. — И все друг другу родственники. Чтобы устроить всех, Александр Лесли должен быть как минимум генералиссимусом.

— Вы католик?

— Лютеранин, — аббатиса припечатала Лесли тяжелым взглядом, но смолчала

— Почему же вы служите императору римскому? — графиня спрашивала, как допрос вела.

— Император платит, — Лесли чувствовал глухое раздражение. Приглашали, в конце концов, на обед, а не на допрос.

— А как же вера?

— У шведов сейчас католиков не меньше, чем лютеран. У императора на службе сейчас лютеран не меньше, чем католиков… — раздражение прорвалось короткой четкой речью. — Я пять лет на этой войне и никак не могу понять, чем мои действия здесь помогли одной вере или повредили другой.

— Хорошо … — голос графини был обманчиво-мягок. — Гляжу, обед принесли таки. Служки принесли и расставили тарелки — пахло вкусно. Капитан заглянул в свою и, про себя, выругался — его людей кормили гораздо хуже. Вопрос, почему местным нужно кормить ввалившуюся без приглашения роту, ему в голову не пришла. Капитан уже пять лет на этой войне — привык.

— А вы, прапорщик, — Лоренцо поднял голову, сверкнул черными глазами, — что привело Вас на имперскую службу?

— О-ла-ла, это очень интересная история, — Яков Лесли пытался пнуть прапорщика под столом, но тщетно. За столом были еще несколько послушниц, миловидных достаточно, чтобы на прапорщика низошло вдохновение, — я был студентом в славном, богатом и прославленном городе Павии, постигал науки, наслаждался всеми благами жизни, которые молодость дает, а пустой карман отнимает, и никак не помышлял о бранных подвигах, когда в городе случилась история, сколь забавная для слушателей, столь и печальная для тех кто в ней участвовал.

Капитан, слышавший эту историю много раз, постарался наесться, пока не выгнали. История была очень интересная и поучительная, но — для окопов в самый раз, а для монастыря не годиться. Лоренцо меж тем, заметив огонек интереса в газах слушательниц, заливался как соловей, не видящий за пеньем кошку.

— Однажды в наш славный город приехал некий человек, по виду почтенный мастер, по сути чистый мошенник и прохиндей. Открыл лавку и начал предлагать доверчивым простакам некое устройство, которое, как он обещал, гарантирует верность жен и крепость уз супружества, как будто для сохранения этих уз требуется что-то кроме любви и доверия. Устройство это, больше пригодное для тюремной камеры, чем для супружеской спальни представляло собой…

— Оно, случайно, не в виде пояса было? — перебила его графиня.

— Да, массивный железный пояс с…

— Мы в курсе, о чем речь, так что без подробностей. — Итальянец намек понял.

— Можете себе представить ужас всех благородных дам славного города Павии и негодование молодых кавалеров… Аббатиса хмыкнула, капитан попытался пнуть Лоренцо еще раз с тем же успехом.

…когда об устройстве разлилась молва, и на него нашлись первые покупатели — а негодяй не брезговал распространением самых печальных слухов о дамах города для продажи своего товара. Тогда несколько молодых кавалеров из университета, движимых исключительно человеколюбием и состраданием… — аббатиса все больше мрачнела, графиня улыбалась, Лоренцо заливался соловьем, — собрались ночью и выступили на защиту прекрасных дам, дав негодяю отличную взбучку. Свой подвиг … — ночной налет тридцати на одного капитан подвигом не считал, но графиня, похоже, придерживалась другого мнения, одарив итальянца очередной благосклонной улыбкой, — они совершили, так тщательно переломав ему и кости, и мастерскую, что негодяй в тот же день убрался из города.

Тут Лоренцо прервал свой монолог глотком вина.

— Достойное дело, — сказала графиня, — И что же дальше? Негодяй подал на вас в суд?

— Нет, он в тот же день убрался из города. Пытался обосноваться в Милане, но там все были в курсе его проделок, и молодые кавалеры Милана встретили его уже в воротах. Пришлось ему перебраться в Неаполь, забросить свое устройство и заняться астрологией. В суд подали покупатели устройства: вместо того, чтобы защитить их семейную жизнь, оно наградило их шикарными развесистыми рогами.

— И поделом, — вставила графиня, — им следовало бы подать в суд на собственную глупость.

— К сожалению, глупость привлечь к суду нельзя, — Лоренцо то ли устал, то ли сообразил, где находится, так что последнюю часть своего рассказа выдал в приглаженном виде, — так что обвинили меня. Клянусь, сеньоры, совершенно напрасно и бездоказательно!

Окопная версия концовки о напрасности обвинения не говорила ничего, зато содержала как кучу технических подробностей о тонкостях работы отмычкой и напильником, так и всякой романтики, местами переходящей в голую физиологию — о порядке оплаты слесарных услуг.

— Но я решил не ждать решения суда, благо мимо города проходили полки нашего славного императора, схватил пику и последовал по стопам моего великого земляка, маршала Пикколомини на поле брани. Попал как раз под Нордлинген.

— Ну что же, прапорщик, — графиня еще раз улыбнулась, — вы совершили благое дело.

Аббатиса, судя по лицу, была явно другого мнения.

— Благое, — повторила графиня еще раз, специально для нее, — жаль только, что вы проучили мошенника слишком поздно. Описания устройства добрались до Голландии, теперь их газетчики пишут, будто бы у нас тут они повсеместно.

— А вы, капитан, — переход темы застал капитана врасплох, — вы же начинали свою военную карьеру на шведской службе?

— Да, — переходы с одной стороны на другую в то время были делом обычным.

— И что же заставило вас уйти?

А вот на этот вопрос капитан Яков Лесли очень не хотел отвечать. Очень не хотел, но надо сказать что-то — уж очень нехорошая тишина повисла.

— Вопросы чести … — выговорил он наконец.

— Дуэль? — голос графини звучал для Лесли глухо…

— Да, — ответил он. Почти правду — тогда его враг успел обернуться и выхватить шпагу… Почти — в тот хмурый день в забытой богом деревне в Померании молодой еще лейтенант Лесли просто всадил пулю в лоб своему бывшему полковнику.

— Из-за женщины?

— Да, — опять почти правда.

— Красивой?..

А вот на этот вопрос Яков Лесли ответить не мог. Тогда, под серым Померанским небом он вмешался слишком поздно, чтобы узнать. Господин полковник успел превратить свою жертву в кровавое месиво.

— Ну, если наш капитан ввязался в дуэль, — итальянец влез непрошеным, но очень кстати, — то клянусь, эта женщина была явно красивей Венеры

«Ну, спасибо, выручил» — подумал капитан про себя. Остаток обеда прошел в молчании.

— Ну что же, господа офицеры, вам пора в роту, — сказала графиня под конец, — благодарю вас, прапорщик, за интересную историю. А вам, капитан, — ее глаза опасно сузились, — напоминаю: Император платит.

«Чаще не платит», — подумал про себя капитан, молча поклонился и ушел.

Уже в коридоре он поймал обрывок разговора, — суровая монахиня, видимо, старшая в местной охране, инструктировала подчиненных:

— Усильте посты по всей стене. Говорят, шведский полковник Мероде со своим летучим отрядом рыщет где-то неподалеку.

«Не может он нигде рыскать, — подумал капитан, — я попал ему с трех шагов в лоб. Может, родственник? Говорят, этих Мероде во Фландрии не меньше, чем Лесли в Шотландии.»

Полковник Мероде остался лежать там же, где и вера, и амбиции, и юношеские мечты капитана — в сожженной деревне под серым померанским небом.

Яков Лесли пробормотал что-то про себя и пошел домой — в роту.

Мушкетерскую жену Магду никто никуда не приглашал, но это ее никогда не останавливало. Изобразила из какой-то тряпки накидку, потрепалась о чем-то женском с охранницами внутренних ворот, сделала жалобное лицо и таки проскользнула внутрь. Интерестно ей видите-ли было, что это за хорунжий Ржевский такой.

В результате, она и её муж, мушкетер Ганс, умяли на обед котелок чего-то вкусного. Остальная рота молча завидовала им и громко возмущалась монашками.

— Еще неделя на такой кормежке, — сказал Мастер-сержант печально, — и будет бунт. Да не такой, как мы устроили в Хохкройтендорфе, а обычный солдатский бунт — бессмысленный и беспощадный. Со стрельбой, поджогом всего, что горит, и конфискацией чести у всего, что движется.

— Устроим такое на глазах у графини — у шведов не укроемся. В Швеции у нее родственников не меньше, чем в империи. Впрочем… — тут капитан крепко подумал. — У нас сине-желтая тряпка найдется?

— Капитан, ты того… не горячись … — тут сержант обеспокоился не на шутку… — Мы все-таки не совсем уроды, чтобы сторону посреди лета менять. Тем более, шведы сейчас вообще не платят…

— Да ты не понял. Помнишь, нам рады только на поле боя?

— Ну… да

— Зови сюда Лоренцо. Есть план.

*****************************************************

А утром монастырь проснулся от грохота — грохота пушек. На опушке реяло сине-желтое знамя, где-то бил барабан, пороховой дым подкатывался к стенам. Лесли, сержант и вся рота собрались во дворе, смотрели, как монашки суетливо бегают. Капитан присел на какую-то тумбу, смотрел молча, слушал, как нарастала стрельба — ровные залпы от леса, беспорядочные хлопки со стен. Солдаты, смотря на метания на стенах, скалили зубы, шутили похабно. Периодически, то тут, то там сквозь смех слышались матюги и испуганные оправдания — Мастер-Сержант ходил по двору, разъясняя своим орлам вопросы дисциплины. Наконец калитка внутреннего двора распахнулась и оттуда кто-то выбежал. Быстро выбежал — капитан заметил сбитую набок косынку, руки придерживавшие полы сутаны — к ним под солдатский хохот бежала сама аббатиса…

— Почему, — бегать та явно не умела. Дыхание у нее восстановилось с трудом, — почему ваши люди стоят?

— А что они должны делать, госпожа? — осведомился Лесли, как мог вежливо, — сейчас день и лежать им вроде не положено.

— Но нас атакуют.

— Ну, нас, — капитан подчеркнул это слово, — пока никто не атакует. А монастырю, как Вы нам дали понять, наша помощь не требуется.

Солдаты как бы случайно уронили котел — тот, гремя медью по камням, подкатился прямо к ногам просительницы. Та, впрочем, быстро собралась, оправила свое одеяние и приняла прежний высокомерный вид.

— Ваш долг — защищать нас, раз уж вас сюда прислали…

— Тогда пустите нас на стены — я не могу защищать вас отсюда.

— Да. Пустить козла в огород. Выходите в поле и прогоните шведа

— И потом Вы меня похороните за кладбищем, с самоубийцами. Впрочем, хоронить нас будет некому — шведам будет некогда, а Вас…

Аббатиса намек поняла и помрачнела. Грохот за стенами нарастал.

— Мадам. Мои люди достаточно дисциплинированы. Если их хорошо кормить — проблем не будет…

— Знаем мы вашу дисциплину… но выбора у нас, похоже, нет.