Бесплатный фрагмент - Море близко

Море близко

Памяти Зинаиды Степановны Белоусовой: любимой бабушки, мудрого учителя, верного друга, доброго и отзывчивого человека. Именно она привила мне любовь к поэзии и научила верить в себя и идти вперёд, что бы ни было.

Феникс

Мэри исполнилось двадцать пять. По сути, она стара.

А у неё ни детей, ни собак. В общем, «ни кола, ни двора».

В съемной однушке всегда бардак, на ужин — початый эль,

В трезвые дни — омлет и салат, и в 10.30 — постель.

Не то чтобы Мэри не нужен был брак, дети и собственный дом,

Но в кабаке, где ей каждый рад, думается не о том.

Бармен по-свойски виски нальёт, dj поставит сэт,

А к девяти часам, как пойдёт, в бар завалится Сэм.

У Сэма — дети, супруга Джесс: крепкий семейный полк,

На ужин — цыплёнок, затем TV-set, а после — супружеский долг.

Дом — полная чаша на старости лет, что нечего больше желать.

Но только когда выключается свет, хочется подыхать.

Ходить на работу, любить жену, платить этот скотский кредит —

Сэм каждый день камнем идёт ко дну и волком на всех глядит.

Он мог бы прийти в большой кабинет, на кожаный сесть диван,

Послушать психолога дельный совет, но «вечер, бар, Мэри, стакан».

Здесь будто ему восемнадцать опять и снова он бас-гитарист:

Идёт, куда хочет, пьёт, сколько войдёт, и тискает девиц.

В кабацком сортире животный секс желаннее, чем бытовой.

Да, в эти часы до полуночи Сэм как будто бы снова живой!

А Мэри прекрасна, наивна, юна — и брошена в дикую ночь.

Выйдя в двенадцать из кабака она зашагает прочь.

Ни мужа, ни деток, ни даже собак — лохматых, блохастых, послушных…

Пока Сэм целует в макушку детей, она рвёт зубами подушку.

Вся жизнь — это пятниц шальных череда. Вся жизнь — это бешеный стресс.

Мэри юна, красива, смешна, но всё же она не Джесс.

Надежды, конечно, нельзя терять. Пускай даже всё, как в бреду,

Вот только пока возродится Сэм, Мэри сгорит в аду.

Полдень

бабушке Зине

Полдень. Всё в порядке. Огурцы на грядке

Прячут свои нежные бока…

Воду нагревает в деревянной кадке.

Скоро закипит. Наверняка.

В лютике на донце, выпачкавшись солнцем,

Жёлтый шмель пытается дышать.

В лютике прохладно.

— Спрячешь меня?

— Ладно! Только, чур, друг другу не мешать!

Вот собака Жужа воду пьёт из лужи.

Морщится — противно языку.

На суку кукушка, дряхлая старушка:

Видно, там не сладко, на суку.

Полдень. Лезет выше солнышко по крыше,

Масло льёт в небес сковороду.

Я иду, вздыхаю, время засекаю,

Изнываю, но пока иду.

Будто из творога сделана дорога:

Ноги вязнут, не идут вперёд.

Прямо по панаме, по платку на маме

Полдень изнурительно ползёт…

Руки, ноги, лейки, тётки на скамейке —

Все легко в тени и на бока.

Ну когда же вечер? Полдень бесконечен!

Но ведь он пройдёт? Наверняка!

Басы

Когда у тебя внутри пустота,

Ты гладишь внутреннего кота.

Дуешь на длинные усы

И добавляешь басы.

Тихо, темно, твой ночник погас.

Кот скребёт: он не любит бас —

За то, что внутри создаёт волну

И тянет на глубину.

Когда пустота у кота в душе,

Нахохлившись, бродит он на этаже

И ждёт: кто спасёт его от беды,

Чистой нальёт воды,

Тронет легонько серую шерсть,

Спросит: «Ты как тут? Хочется есть?».

Кот равнодушным тотчас притворится,

Но пустота растворится.

Белые вороны

Ирине Г.

О девочке той, что возникла из призрачной тьмы,

Как гром среди ясного неба — но столь долгожданный —

Я снова пишу, потому что, мне кажется, мы

Зеркально похожи. Настолько, что кажется странным

Весь мир окружающий: вороны над головой

Собрались в звенящую тучу и небо затмили.

Становится страшно, но шепчешь ты: «Я с тобой!

Будь верной себе и ликуй, что бы ни говорили».

Пожалуй, мы тоже вороны, но светлых теней.

И хоть тяжело жить на свете нам, призрачно-сильным,

Я чувствую руку твою, и по спине

Мурашки бегут — и будто бы всё выносимо.

Контраст

Мама, знаешь, мне сегодня приснилась свобода.

Не такая, что чувствуешь телом — иного рода.

С ней неважно, с кем жить, что носить (и в душе, и на теле),

C кем ложиться спать, с кем вставать поутру из постели.