16+
Монолог без фантазий

Электронная книга - Бесплатно

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 196 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

На них основано от века по воле Бога самого

Самостоянье человека, залог величия его.

А. С. Пушкин


1. Априори

В нашем роду, насколько я знаю, не было долгожителей. Вот поэтому я решилась рассказать, что помню о себе, семье и о родном городе, Баку.

Мама, Орехова Надежда Ильинична, родилась 28 августа 1907г. в деревне Балушево-Починки Рязанской области. Семья ее была многодетной — три сына и три дочери. По мере взросления дети уезжали из деревни. Все братья, как и их отец, связали свою жизнь с морем, стали капитанами Каспийской флотилии. Мама в 18 лет покинула отчий дом с образованием четыре класса начальной школы. Приехав в Баку, она временно поселилась у своего старшего брата, Павла Ильича Орехова. К тому времени он уже был капитаном 2-го ранга торгового флота и был женат на Анне Михайловне (женился в 20 лет), имел двух дочерей: Валентину и Людмилу. Мама помогала семье брата по хозяйству. Ушла от них, когда устроила свою личную жизнь с неким Трофимом. В этом браке у нее, в 1936 году, родилась дочь Лидия, которая умерла в трехлетнем возрасте. В это время мама переболела оспой (в Баку тогда была эпидемия), после чего на ее лице остались оспинки, которые особо проявлялись когда она худела.

Забегая вперед, скажу, что жизнь мамы была не долгой и не «сладкой». Умерла она в 1969 году от болезни, в возрасте 62 года. А жить ей очень хотелось. Говорила, что дочки выросли, и теперь ей нет нужды работать за троих.

Мы с Верой у мамы поздние дети, родились когда ей было 37 и 39 лет соответственно.

Я родилась 2 августа 1944 года, когда еще шла война (1941—1945гг) — та самая, Отечественная, а Вера — 20 декабря 1946 года.

Отец наш, Павлов Сергей Никанорович, в городе Баку оказался в 1943 году после ранения на фронте. В годы войны многих раненых эвакуировали в тылы — в госпитали городов Баку и Ташкента. Каким образом пути наших родителей пересеклись, история умалчивает, но они поженились. Мама рассказывала, что за ним еще очень долго надо было ухаживать, так как у него не работала правая рука и давала о себе знать полученная на войне контузия. Но он выздоровел, окреп, а через 3—4 года наша семья распалась. Мы, малолетки, остались с мамой. В ту пору дядина жена, Анна Михайловна Орехова, покрестила нас в православной церкви.


2. Детство

Свое детство помню хорошо. Это сейчас я понимаю, что жили мы крайне бедно и что маме трудно было нас растить. А тогда все в нашей жизни мне нравилось, и бедность воспринималась как обычное явление. Все тогда так жили, во всяком случае, наше окружение. Зато была радость получать от мамы скромные подарки. Это случалось в дни праздников или в дни рождения. Новые бантики, чулочки-носочки, сандалии воспринимались как «манна небесная». Еще мама хорошо вязала, так что у нас всегда были теплые кофточки и шапочки. Мы были сыты, здоровы и любимы. Правда, книг дома не было, мы пользовались школьной и городской библиотеками. Как-то мне, первокласснице, подарили книгу-сказку про Аленушку и братца Иванушку. Я ее прочитала вслух и мы с мамой обе рыдали над этой историей. С тех пор я книги вслух не читаю. Из развлечений у нас в доме были только патефон с пластинками на 78 оборотов и альбомы для рисования. Я занималась в изостудии, а Вера — спортивной гимнастикой. Она вообще была очень подвижной девочкой.

Телевизор в доме появился только в 1957 году, когда мне было 13 лет. Вечерами у нас собирались соседи по двору со своими стульчиками, и за чашкой чая с колотым сахаром мы смотрели кино. У них телевизоры появились позже. Помню даже первый художественный фильм, который мы вместе посмотрели — это «Олеся» по Куприну. Посмотрели на одном дыхании без всяких реклам. Их тогда вообще не было на телевидении, и канал был только один. Телевизор представлял собой огромный ящик (его, кстати, так и называли). Цветного изображения не было, а чтобы прибавить или убавить звук, надо было подойти к нему и повернуть ручку настройки. Пульт к телевизору появился только через 37 лет, в 1994 году.

Еще помню чугунные утюги. Два. Один грелся на керосинке, а другим в это время гладили. К слову, об утюгах. Первый электрический утюг появился в нашей семье в 1972 году. Он был очень тяжелый и нагревался 15 минут. Газа в доме не было, откуда ему было взяться, если даже газопровода нигде не было. Про стиральную машину вообще молчу. Ее мы приобрели в 1981 году. Это была машина полуавтомат. До нее мы стирали руками, а постельное белье потом еще кипятили в большой кастрюле, которая называлась вываркой. Заодно скажу, чтобы потом не возвращаться к бытовым мелочам, что и памперсов не было, никто даже не знал, что это такое. Мы, как и наши предки, пользовались тканевыми пеленками и марлевыми подгузниками, которые стирали по пять раз в день, а потом сушили на веревке, протянутой в кухне. Не было еще много чего, чем сейчас мы пользуемся ежедневно, не говоря уже о сегодняшних лидерах: смартфоны и другие гаджеты.

Мама работала в круглосуточном детском саду техничкой, а в ночную смену — няней. После войны, и еще лет пятнадцать потом, такие садики были просто необходимы и существовали повсеместно. Дело в том, что в те годы многие матери были вдовами, а значит и единственными в семье кормильцами. Их называли матери-одиночки. Им надо было много трудится на фабриках и заводах, а иногда даже по две смены. Вот и наша мама в ту пору была матерью-одиночкой, и тоже много трудилась.

Мы постоянно были при ней, то есть в детском саду. Еще грудничками мы посещали ясельную группу, потом — младшую, где общались только на азербайджанском языке, потом — среднюю и старшую группы, где говорили уже на русском языке. Позже, уже школьницами, мы часто вечерами приходили в детский сад помогать маме. Навыки, полученные в детстве по самостоятельному ведению быта и прилежность, остались до сих пор. За это, конечно, спасибо маме. Два раза в год нас отправляли в санаторий дневного посещения для поддержания здоровья. Из-за нехватки витаминов в организме в детском саду были две обязательные процедуры: перед едой детям давали столовую ложку рыбьего жира, который никак не проглатывался. А вот вторая процедура нравилась всем. Детей раздевали до трусиков, одевали очки с синими стеклами и по очереди, минут на пять, укладывали на кушетку под огромный софит. Так мы получали ультрафиолетовые лучи. Все-таки была у нас тогда какая-никакая медицина.

Вот еще что я вспомнила. Мне тогда было шесть с половиной лет. Выпал первый снег, а он в Баку был большой редкостью. Снегопад приравнивали к стихийному бедствию, так как из-за гололеда транспорт в городе почти не ходил, в школах отменялись занятия, продукты в магазины завозили с перебоями. Обычно снег быстро таял и, чтобы поиграть в снежки, надо было поймать момент. И вот, в один из таких дней, моя старшая группа гуляла во дворе детского сада. Я, подскользнувшись, влетела в большое окно первого этажа, у которого с другой стороны стояла четырехлетняя Вера. Вот я, со снежком в руке, оказалась в комнате младшей группы, пробив лбом стекло. Я получила серьезную травму. Вокруг слезы и крики детей, но больше всего я боялась маминого наказания, когда она придет на свое ночное дежурство. В итоге, никакого наказания не случилось, мама, как всегда, оказалась на высоте — приголубила, пожалела. Я тогда поняла, что лучше моей мамы никого на свете нет. Так я, кстати, думала о ней всю свою жизнь.

В нашем доме никогда не соблюдались церковные обряды, религиозные посты и т. д. В большие религиозные праздники работать не полагалось. Это было, как бы грех. А мама себе отдых позволить не могла. Она говорила, –Я сама третья, а зарплата одна. — Но православный праздник Пасха — это святое для всех русских людей. В эти дни, вернее загодя, пеклись пироги, куличи, красились яйца, готовились подарки для ближних. Этот праздник глубоко укоренился в детской памяти, да так, что мы и в свои преклонные годы, делаем то же самое. Сейчас испечь пирог — пара пустяков, а раньше для этой цели имелась большая жестяная кастрюля с двойным дном, которая называлась буржуйка. Около суток уходило на то, чтобы испечь вкусный кулич к Пасхе.

В свободное от ночных дежурств время мама подрабатывала, так сказать, на стороне: няньчила чужих детей, стирала чужое белье (прачечных и химчисток еще не было), вязала носки и рукавички. Я вообще ее не видела отдыхающей. Присесть в доме, кроме как на жесткую табуретку, было некуда. На кровати сидеть не полагалось, а дивана и кресел у нас не было.

На основной работе, в детском саду, мама получала 30 рублей. Меньше заработка в стране не было. В трудовой книжке мамы была всего одна запись: с 1939 года по 1962 годы — «детский сад, техничка». Вот и все. Хорошо это или плохо, но эта запись ее характеризовала. А то, что мама в начале войны, наравне с другими женщинами, по четыре часа в день рыла окопы на подступах к Баку, отмечено только Почетной Грамотой, подписанной Первым секретарем ЦК КП Азербайджана М. Д.Багировым. Одна его подпись уже считалась подарком для награжденного, так как для Азербайджана он был Сталиным местного значения. Эта работа потом очень сильно отразилась на ее здоровье.

Раньше рабочая неделя, как для школьников, так и для рабочих, была шестидневной и только в марте 1967 года, стала пятидневной. Маму это изменение уже не коснулось, так как она стала пенсионеркой.


3. Город мой, Баку

Баку — столица Азербайджана. Это очень старый город. Известно, что еще в далекие 1 и 2 века по его территории проходил торговый шелковый путь из Китая. Провозили также чай и специи. Это был наиболее безопасный отрезок пути и, благодаря Каспийскому морю, более дешевый. Баку тогда считался важнейшим перевалочным пунктом между Западным Китаем и богатой Европой.

Баку слыл городом огней. Огни, которые горели день и ночь, благодаря выходившему из-под земли газу, стали символом этих мест и обеспечили им репутацию мистической земли, хранимую божественными силами. Шелковый путь стал для Баку частью генетического кода. Мы о нем, конечно, и не вспоминаем сегодня, даже когда накидываем на плечи шелковый платок. Есть литературные свидетельства, что раньше одежда из гянджинского шелка даровалась в качестве высшей награды самым достойным. Орденов тогда, понятно, не было, а чем-то награждать надо было. У истории мало лирики, но, тем не менее, она интересна.

Мы, маленькие бакинцы, дворовые дети, очень любили играть в Нагорном парке, который располагался недалеко от нашего дома. Тогда он носил имя С.М.Кирова. С 1921 по 1926 годы Сергей Миронович Киров был ответственным секретарем ЦК КП Азербайджана, а затем, работая ответственным секретарем обкома партии в Ленинграде, был убит в одном из коридоров Смольного. Это случилось в 1934 году. Бакинцы помнили и ценили Сергея Мироновича, и в 1939 году, в благодарность, воздвигли ему памятник. Для этого выбрали самую высокую точку в городе. Панорама с верхней террасы парка — замечательный вид на город и море. Она долгие годы была визитной карточкой Баку. Все виды города снимались отсюда. Эту открытку сравнивали с видами Неаполя в Италии. Вера была в Неаполе. Вид потрясающий и сходство очевидное. К сожалению, в 1991 году памятник Кирову разрушили, ничего не сохранили для истории. Сделали это местные националисты, когда, после развала СССР, пришло время им самоутверждаться. Тогда много чего порушили. Ущерб невосполнимый.

Есть еще более старинное место в сердце Баку. Это Девичья Башня — таинственный символ столицы. Ее прошлое окутано множеством тайн и легенд. Она — главная цитадель Бакинской крепости. Рядом с Девичьей Башней находится Ичери шахер (внутренний город), или просто крепость. Она располагается в самом центре города. Это сердце Баку и именно с этого места началась его история (15—16 век). Исторический комплекс включает в себя множество других памятников архитектуры: мечети, башни, церкви, хаммамы и другие замечательные постройки периода правления шахов. Все это окружено крепостной стеной. Комплекс отреставрирован и выглядит очень пристойно. Этот уникальный уголок охраняется ЮНЕСКО, как памятник всемирного наследия и, само собой, напоминает о давно минувших днях.

Девичья Башня или Гыз Галасы — одно из любимых мест как для туристов, так и для самих бакинцев. По легенде, Девичья Башня раньше стояла в море, а сейчас она удалена от него метров на 300. Их разделяет Приморский бульвар и проспект Гейдара Алиева (раньше он назывался проспект Нефтяников). Как все течет, как все меняется.

В городе еще есть две примечательные окраины. Это Черный Город — рабочий квартал. Он появился во времена первой большой нефти. А рядом — Белый Город. В нем жили управляющие империи Нобелей — нефтяных магнатов.

Жили мы в частном одноэтажном строении по адресу: 2-й Советский переулок, д.17. Это нагорная часть города, недалеко от Парка им. Кирова. Сейчас наш дом и другие строения снесли и построили элитные дома. Назвать наше жилье квартирами, в нынешнем понимании слова, нельзя. Это были однокомнатные каменные бараки без удобств, объединенные общим двором, в которых проживало пять русских семей и большая семья азербайджанцев, предки которых раньше были собственниками этих строений. Крыши домов покрыты битумом (киром), летом с них стекали мазутные сосульки, и мы с удовольствием их жевали как жвачку. В центре двора всегда стоял хозяйский автомобиль «Победа». Жили мы с соседями очень дружно, (помню до сих пор их всех по именам), события и праздники отмечали всем двором. Ходили друг к другу в гости, можно сказать, без стука. А такое событие, как возвращение нашего отца, было незабываемым.


4. Отец

В 1954 году из Сибири вернулся наш блудный отец. Он отсутствовал 8 лет, уехав сразу после рождения Веры. Тяжело было жить нам, девочкам, без отца, маме без мужа. Но, как бы там ни было, Вера, ученица первого класса, написала ему письмо. Думаю, что писала она его под диктовку мамы. И он, как ни странно, приехал. Видимо, ему самому надоело скитаться по свету. Его мама, наша бабушка, подтолкнула отца к этому решению, тем более, что других детей у него не было.

Ну так вот, в связи с приездом отца, во дворе накрыли большой стол — несли все, что у кого нашлось. Это был общий большой праздник. Все соседи участвовали в нем и были рады за нас, так как видели, что маме тяжело было одной нас растить. Я, Вера и мама поехали встречать папу на вокзал. Вера бежала по платформе навстречу поезду и упав, разбила коленку. Проводница, видя все это, спросила отца — Что, дяденька, долго был в командировке? — На что «дяденька» ответил — Да. — Еще бы не радоваться, если тебя как князька встречают подросшие дочки.

С этого начался наш новый период детства. Мы знали, что у отца раньше, кроме ранения, была контузия, но не ожидали, что спустя десять лет она у него все еще будет проявляться, особенно после выпивки. В эти моменты мы боялись его и убегали к соседям прятаться. Но чаще всего, на помощь звали маму с работы, а сами оставались там вместо нее.

Город Баку, где во время войны работали госпитали, стал самым интернациональным городом в Закавказье. Все люди, несмотря на свою национальную принадлежность, в основном, говорили на русском языке, а большинство азербайджанцев даже без акцента. Потом, уже, в мирное время, госпитали перепрофилировали под больницы и жилые дома.


5. Послевоенная жизнь

В те годы, и еще много лет после, в Баку царил дух гостеприимства, открытости и терпимости. Никто не делил людей на своих и чужих ни по каким признакам. Это то, что касается народа, а вот правительство в то время было далеко не на высоте. Парадокс! Вроде только что закончилась война, миллионные потери и столько же покалеченных. Люди, нуждающиеся в лечении и милосердии, были государством брошены и забыты. Оно их «застеснялось». Эти люди своим видом портили общую благостную картину страны-победительницы. Можно сказать, что в одночасье из города куда-то исчезли все инвалиды, особенно безногие. Они передвигались на самодельных платформах, сколоченных из досок, у которых вместо колес у них были подшипники, так как инвалидных колясок не было вовсе. Исчезли из города даже те, кто передвигался с помощью костылей. Скорее всего, их переселили за черту города — спрятали от глаз своих. А я их помню до сих пор.

Чтобы не вспоминать войну, в СССР много лет не отмечался День Победы, 9 мая. Соответственно, не было никаких почестей ветеранам войны. Все это стало возможным много позже, но сам народ свято хранил память о погибших (более 27 миллионов человек). В каждой советской семье, во время любого застолья, поднимали рюмку и, не чокаясь, вспоминали их, а также уповали на возвращение домой без вести пропавших. Неизменным оставался тост: «Чтобы не было войны». Понадобилось 22 года, чтобы официально страна стала отдавать почести павшим воинам. 8 мая 1987 года в Москве у Кремлевской стены произошло захоронение Неизвестного Солдата. Прах его перенесли из общей могилы в деревне Крюково, где в войну шли ожесточенные бои. В 1997 году пост №1 от Мавзолея Ленина был перенесен в Александровский сад к могиле Неизвестного Солдата, где и по сей день горит Вечный Огонь и стоит Почетный Караул.


6. Еще немного об отце

В детстве я была очень похожа на своего отца. Он говорил, что любит меня более всех, так как я его копия. Но я, почему-то, стеснялась этой похожести. Через два с половиной года после моего рождения появилась Верочка. Назвали ее так, чтобы у нас получилось, так сказать, «святое семейство»: Вера, Надежда и Любовь. Мы каждый год свои именины отмечаем 30 сентября.

После рождения Веры ситуация в семье резко изменилась, причем к худшему. У отца появился «законный» повод уйти из семьи, так как он ожидал рождения сына, а его обманули. Таким образом он продемонстрировал свою обиду на маму.

Новорожденную Веру и маму из родильного дома забирал ее брат, наш дядя, Павел Ильич с женой Анной Михайловной. Кстати, и в роддом маму отвозили они. От нашего рождения и до ухода из жизни этой замечательной четы, дороже и роднее их, кроме мамы, никого у нас не было. Мы их любили самой преданной детской любовью и долго даже не знали, кто же из них нам кровная родня. В нашем детстве они помогали и поддерживали маму. Папа Павлуша, так мы звали своего дядю, работал главным механиком Каспийского пароходства. Он носил черный, а по праздникам, белый китель морского офицера. На боку висел кортик. Словом — красавец мужчина. Я, когда гуляла с ним по Приморскому бульвару, была рада уже тому, что держала его за указательный палец. У Павла Ильича было много правительственных наград и, среди них, Орден Ленина, в то время самая высокая награда страны. Когда дядя умер в 1956 году, его гроб несли по центральной улице (Коммунистическая), а я с Верой шли за ним следом и всю дорогу плакали. Прохожие думали, что у него остались маленькие дети десяти и двенадцати лет. А у него были свои дочери: Валентина и Людмила, которые были старше нас на 20 лет, был также внук Дима 3-х лет (сын Людмилы).

Каждая из нас в школе училась в меру своих способностей: Вера хорошо, а я — средне. Мама нас совсем не контролировала ни в чем и никогда. Она, в силу своей малограмотности, или по доброте душевной, была нами всегда довольна. И не уставала повторять, что учимся мы не для нее, а чтобы «выбиться в люди». А я, кстати, училась для нее и всегда во всем слушалась, а если что и случалось не так, то мне было стыдно. Вера была более независимая, более самостоятельная и с упрямым характером.

Наш папа после ухода из семьи жил где-то и с кем-то. Иногда навещал меня в детском саду, брал гулять, но если меня по какой-то причине не было или я была занята, Веру он отказывался брать. Потом уже, из Херсона, куда он перебрался из Баку, уехал к себе на родину, в городок Слюдянка Иркутской области, на озеро Байкал. Там он поселился рядом с матерью и семьями двух братьев, где жил до самого того письма из Баку от младшей дочери.

На ту пору мы не знали, что такое иметь отца. До триумфального его возвращения у нас в семье была демократия, хотя значения этого слова мы, конечно, не знали. Все проблемы решали сообща, а он начал свое запоздалое воспитание, причем очень строгое. Отец решил, что в доме нужна сильная мужская рука, которая, в случае необходимости, и по столу может стукнуть. Для начала он заставил нас называть себя и маму на «Вы». Видимо, у них, в Сибири, так было принято. «Ломание» шло долго и мучительно. Открыто сопротивляться такому режиму первой начала Вера, за что часто получала «на орехи». Помню ее слезы и тихое ворчание, которые постепенно переросли в ненависть к отцу.

Сразу по приезде в Баку, отец стал работать водителем на грузовой машине ГАЗ № АЧ 31—05, но часто позволял себе быть не трезвым за рулем. Вскоре, после очередного нарушения, у него отобрали права. Просидев какое-то время без работы, он устроился в Метрострой.

Город Баку, первая столица из Закавказских республик (еще Тбилиси и Ереван), где стали строить метро. Вначале он работал проходчиком, а потом — кессонщиком. Работал хорошо, без нареканий.

Вскоре отец на работе встал на учет по улучшению наших жилищных условий, и мы стали надеяться, что, когда-нибудь, будем жить в нормальных условиях.

Материально стали жить намного легче. Накопив какую-то сумму, родители в 1957 году поехали в Москву к маминым сестрам. Для мамы это было большим событием и подарком, ведь она не видела своих родных сестер: старшую Марию и младшую Анну, лет тридцать. Раньше на это не было денег, и она даже перестала мечтать об этом. Встреча была незабываемой для сестер. Родители из поездки привезли нам подарки и разные вкусности. А на время их отсутствия нас опекала мама Нюся. На оставленные родителями небольшие деньги, мы долго не знали, что бы такое купить, чтобы было вкусно, дешево и много. Купили килограмм вафель, насыпанных в большой бумажный кулек. Хорошо знакомых сегодня полиэтиленовых пакетов тогда не было. Вафель оказалось так много, что кушали мы их до приезда родителей. С тех пор вафли я не люблю. А мама Нюся, в это время, баловала нас вкусными блинчиками.


7. Смена режима

Я застала время, почти 10 лет, когда страна жила по законам Сталина, вернее, полного беззакония. До школы, и потом еще лет пять, я «пропадала» в доме папы Павлуши. Много чего интересного для себя я видела и слышала на веранде и во дворе их двора-колодца. Дом был ведомственный, и проживали в нем сотрудники Каспийского пароходства высокого ранга. Соседи шепотом рассказывали друг другу о событиях прошедшей ночи. За некоторыми из них приезжала машина «черный ворон» и увозила. А с членами семьи арестованных соседи сразу переставали не только разговаривать, но и здороваться, так как те переходили в статус врагов народа. Время было такое. Одни доносили, а другие просто всего боялись. Папу Павлушу, слава Богу, репрессии миновали, может быть потому, что он не был коммунистом. В партию его не приняли потому, что его жена была верующей, что не приветствовалось режимом. Церковь и вера в Бога тогда были под запретом. Меня она, тем не менее, приобщала к служению Богу — мы вдвоем с ней ходили на службы. Я даже помню, что в Баку были две русские церкви.

Напуганная всей этой ситуацией, мама нам не разрешала даже что-то заворачивать в газету, на которой были портреты Сталина или кого-то из членов Политбюро. В эти годы сажали даже за анекдоты двойного толка. А если, не дай Бог, такую газету использовать в качестве туалетной бумаги, сразу можно было самому вешаться. Утрирую, конечно. А что было делать? Туалетной бумаги и бумажных салфеток в стране не было. Они появилась только в 1969 году. За обедом, к примеру, мы пользовались льняными салфетками. Это, кстати, было очень эффективно. Они у нас до сих пор сохранились, но уже не используются.

5 марта 1953 года умер Иосиф Виссарионович Сталин (Джугашвили) — отец народов. Обыватели его боготворили и искренне скорбели об утрате. Таких людей в стране, а на Кавказе особенно, было большинство. Его смерть воспринималась как катастрофа. А те, кто знал о нем правду, наконец радостно вздохнули, и стали ждать возвращения из лагерей политических заключенных. Три дня гудели заводы и пароходы, народ от мала до велика рыдал. Мы, дети, в слезах обнимали сапоги Сталина, чья двухметровая гипсовая фигура стояла в нашей школе. Выше обнять не получалось из-за малого роста. Народ искренне думал, что «завтра» не наступит и без Сталина все рухнет. Но, к счастью, земной шар продолжал вертеться и советские люди потихоньку стали приходить в себя.


8. Москва, 60-х

На следующее лето, после поездки родителей в Москву, наши московские тетушки пригласили меня и Веру к себе на лето. Мария Ильинична, мамина старшая сестра с мужем, снимали дачу в Подмосковье — Тучково. Тогда мало у кого были собственные дачи. Мы впервые уехали не только в Москву, но вообще выехали из Баку, да еще одни, без взрослых. Нам было соответственно 15—12 лет. До Москвы ехали поездом более 3 суток. Лето было замечательное, мы впервые увидели лес, реку. Учились плавать, ходили в лес за грибами и ягодами, научились кататься на велосипеде. После возвращения с дачи, мы несколько дней гуляли по Москве с двоюродной сестрой Татьяной. Кто бы мог тогда подумать, что пройдут годы, и мы сами будем жить в Москве, а Татьяна сыграет в нашей жизни большую роль.

Если вспомнить Москву шестидесятых годов и сравнить ее с Москвой сегодняшней, то это будут два разных города, не считая, конечно, исторических достопримечательностей. Тогда по дорогам двигалось очень мало автомобилей (импортных вообще не было), в основном ходил только общественный транспорт, а на улицах были редкие прохожие. Сейчас трудно поверить, что по брусчатке Красной площади ездили автобусы, а проспекта Мира, (где мы сейчас живем), вообще не было. По вечерам Москва погружалась в темноту из-за очень скудного освещения.


9. Сибирь

Летом 1959 года мы с Верой снова уехали из Баку, теперь уже с отцом, на его Родину — в Сибирь. Добирались на поезде, в общей сложности, 10 суток. Тогда еще тепловозов не было, вагоны тянул паровоз. Так что, при открытых окнах сажа залетала в купе и постельное белье приходилось пару раз менять. От сквозняков Вера простудилась, но проводница ее вылечила, не помню, правда, чем.

Отец решил показать нас своей родне: маме и братьям — Константину и Михаилу. Это был небольшой, по меркам Баку, город Слюдянка Иркутской области. Основная примечательность этих мест — озеро Байкал. Много позже, сын, Олег, осуществил свою мечту и тоже побывал на земле предков. Неизменными там остались только озеро Байкал и тайга.

Папиных родных там проживало много, но я никого не запомнила. Поразила меня только наша бабушка. Ее никто не звал по имени, она для всех была просто бабушка. Всегда ходила в белом платочке на голове, но я как-то подсмотрела — у нее были коротко стриженные кудрявые седые волосы.

Отпуск мы провели чудесно, все нам было интересно. Жили родные рядом с озером Байкал, питьевую воду брали, зачерпывая ведром с деревянных мостков. Вода чистейшая. Мы научились плавать и грести на лодке. Вода в озере прозрачная как стекло и даже далеко от берега можно рассмотреть дно и все, что плавает в воде. Мы там пробовали местную рыбу омуль, который водится только в этом озере. А местные жители почему-то предпочитают есть эту рыбу с душком.

Папа с дядей Мишей помогали дяде Косте строить дом в поселке Сухой Ручей, а мы с Верой носили им еду. По дороге к дому собирали и ели землянику, там ее было очень много. Один раз хотели подоить корову, которая паслась у нас на пути, но из этого ничего хорошего не вышло, она отхлестала нас хвостом. Тоже опыт, хоть и со знаком «минус».

Отец и два его брата взяли меня и племянника Славу в тайгу с ночевкой собирать чернику. Веру не взяли — была еще мала. Ягоды было очень много, мы потом даже домой привезли полное ведро черничного варенья. И еще в тайге я видела, как мужчины бьют кедровые орехи. Незабываемое зрелище, это очень тяжелый труд. Отец на следующий год еще раз, уже без нас, ездил к родным, специально бить кедровые орехи. Излишки сибиряки сдают в совхоз, получая деньги за каждый килограмм. Домой он тоже привез орехи, и мы учили своих друзей правильно их грызть. Оказывается, это целая «наука». Для этого нужен особый навык.

Папин брат Константин с женой Ниной приезжали к нам на следующий год в гости. Но на этом общение с папиной родней у нас закончилось. Особых переживаний по этому поводу ни у кого не было.


10. Переезд

Метрострой строил жилье для своих сотрудников и нашему отцу, в порядке очереди, выделили на четырех человек одну комнату (16кв. м.) в двухкомнатной квартире. В другой комнате жила семья из трех человек. Одним словом — коммуналка. Но мы были очень рады, так как там была кухня, туалет и ванная комната. До этого мы ходили мыться в общественную баню, а туалет у нас был во дворе один на 12 человек.

Еду мы готовили на керосинке, которая стояла на табуретке рядом с обеденным столом. Покупать керосин была моя обязанность. В городе существовала целая сеть керосиновых лавок.

С 1960 года мы стали жить в этой квартире. Наш пятиэтажный дом располагался на Монтино. Это очень хороший городской район. В 1967 году рядом с домом построили метро. Нам все здесь нравилось и мы быстро к нему привыкли.

Веру, для удобства, перевели в новую школу в 6-й класс, а я десятый класс закончила в прежней.

Между тем, как говорится, не прошло и года, как наш отец вновь, и теперь уже навсегда, ушел из дома. Он и потом, судя по его редким письмам, нигде долго не задерживался. Артистическая, увлекающаяся натура. Ему все время хотелось праздника, застолья и комплиментов. Любил, когда им восхищались. Друзья-сотрапезники от него были в восторге, он был душой любой компании. На работе он занимался художественной самодеятельностью, читал стихи, играл на балалайке. Короче, срывал аплодисменты. Еще он очень любил танцевать и веселить публику. Мы с Верой в это время старались забиться подальше в угол, чтоб не видеть его откровенных кривляний, но публике нравилось. Дома ему было скучно. Он и Веру приобщал к лицедейству, заставлял разучивать стихи и песни, она даже пару раз выступала с ними на сцене Дома культуры Метростроя. До сих пор еще помнит некоторые из них.

Момент ухода из семьи отец выбрал удачно. Дома никого не было. Мама впервые в жизни отдыхала в санатории, Вера была в школе, я — на работе. После того, как его неделю не было дома, я, теряясь в догадках, поехала навестить маму. Рассказала ей, что папа пропал, но она не удивилась и сказала, что он больше не вернется.

Отец появился в день рождения Веры, 20 декабря. Ей исполнилось 16 лет. Он, конечно, не помнил эту дату и поэтому ее не поздравил. Она, конечно, очень обиделась на него. Переночевав, отец ушел ни с кем не попрощавшись. Делить у нас особо было нечего, но он умудрился взять себе «приданое». Это была одна из двух одинаковых тумбочек и радиоприемник, который стоял на ней. Прихватил также книги и фотоальбомы. Среди книг были Верины учебники, он и их взял не глядя. Я, спустя какое-то время, решила найти отца, отдать ему неоплаченные квитанции за радиоприемник (раньше платили за каждую электрическую точку отдельно) и забрать учебники Веры. Найти его оказалось нетрудно, так как мы жили в доме Метростроя, жильцы друг про друга все знали.

Встреча с отцом получилась очень неприятной и даже унизительной. Он, по широте душевной, порывался познакомить меня с новой пассией и ее дочкой. Я шла от них не оглядываясь.

Вскоре, в 1962 году, родители развелись. Для всех нас это стало освобождением. После суда, выходя из здания, я сказала ему, — Ненавижу. — На том все и закончилось, но сердце в тот момент хотело выпрыгнуть из груди. Я отца уже не боялась. Это был выплеск накопившейся горечи за все время его восьмилетнего проживания с нами.


11. Взросление

В тот момент мне показалось, что я резко повзрослела. И мне захотелось что-то поменять в себе. Первое что я сделала, пошла в парикмахерскую и попросила отрезать свою толстую косу.

Вскоре мама заболела. Это был очень серьезный сигнал. Она лечилась в онкологическом диспансере, не подозревая даже о своем диагнозе. Я ее убедила что нужно лечиться, пройти курс радиотерапии чтобы не было рака. Поверила. И какое-то время после лечения чувствовала себя хорошо. При выписке из больницы было заведено заплатить врачу или сделать ценный подарок. Денег у нас не было, а чтобы занять их у кого-то, даже мысли такой не возникало. Но в доме нашлась единственная дорогая вещь, подаренная маме при выходе на пенсию. Это была большая красивая коробка столовых приборов на 12 персон. Чтобы приборы вновь заблестели, мы с Верой весь вечер начищали их чайной содой, при этом глупо надеясь, что такой красивый подарок врач не возьмет. Но, увы… После этого у нас началась ровная, спокойная жизнь. Мама прожила еще пять лет. Можно сказать, что для нее это были самые безмятежные годы.

Окончив школу, я начала свою трудовую деятельность. В 1961 году я поступила на работу в Бакреалбазу (заготзерно) табельщицей. Работа была легкая, а главное рядом с домом. Через несколько месяцев я стала бухгалтером. Параллельно окончила курсы на счетно-суммирующей машине (не вычислительной). Этот агрегат занимал одну большую комнату. У бухгалтеров в то время были только деревянные счеты и арифмометры. Калькуляторы появились чуть позже. Но этот суммирующий агрегат так никогда и никому не пригодился.

Через год я перешла работать на фаянсовый завод, стала работать живописцем. Помог туда устроиться сосед, который работал там начальником цеха. Будучи у нас в гостях, он увидел мои рисунки и что-то в них для себя разглядел. Раньше я рисовала только карандашами, а здесь пришлось научиться владеть кистью. Вот эта работа мне понравилась. Я очень старалась выполнять план, так как работа была сдельная. Приличный заработок прибавил уважения к себе, да и мама была мною довольна. В этом ремесле я кое-чего достигла. Изделия с моими рисунками демонстрировались на выставках в Баку и за его пределами, в том числе и на международной выставке в Монреале. На заводе я познакомилась и подружилась с Милой Русеевой. Она работала со мной в одном цеху отводчицей. Время проводили очень весело. Молоды были. С тех пор, а это шестьдесят лет, длится наша дружба.

С Милой мы много чего вместе пережили: детей растили, теперь — внуков, а главное, ее и мой одновременный переезд из Баку. Но это случится много позже, в далекие для нас тогда, девяностые годы. Мы потом будем жить в разных городах России: я в Можайске, потом в Москве, а Мила — в Твери.

В это время у меня на заводе началась общественная работа, без этого раньше никак нельзя было. Меня избрали секретарем комитета комсомола завода. Я с головой ушла в свои новые обязанности. Устраивала много всяких мероприятий: походы с рюкзаками, экскурсии, производственную гимнастику, собрания и т. д. Но главное, это то, что всем нравилось — ежемесячные «Огоньки» по аналогии с Голубым Огоньком на Центральном телевидении. Там тогда была еще одна хорошая музыкальная программа, которая называлась «До и после полуночи». В этой программе нас знакомили с новинками зарубежной эстрады из социалистического лагеря. Других развлекательных программ на советском телевидении не было.

На заводе был создан самый настоящий эстрадный ансамбль. Купили музыкальные инструменты (профсоюзный комитет помог), подобрали музыкантов и исполнителей. Они с энтузиазмом репетировали, выступали на районных смотрах художественной самодеятельности.

Однажды, в порядке взаимовыручки, нас, молодых девушек и оркестр, пригласили на вечер танцев машиностроительного завода. Среди гостей я впервые увидела Муслима Магомаева, будущего народного артиста Советского Союза. Он был молодой, еще не известный широкой публике, певец. Вспомнила я его потом, когда Муслим «прогремел» своим необыкновенным баритоном на весь мир с песней «Бухенвальдский набат». Это было на конкурсе эстрадных исполнителей в Хельсинки.

В 1961 году, на очередном съезде партии, Н.С.Хрущев пообещал народу, что нынешнее поколение советских людей, через двадцать лет, будет жить при коммунизме. Когда прошли эти два десятилетия, не стало и Н.С.Хрущева и, само собой, коммунизм не наступил. Идеологам партии пришлось вымарать этот лозунг из своей программы. Вроде, как его и не провозглашали.

В этом же году, 12 апреля, свершилось грандиозное событие. В космос полетел Юрий Алексеевич Гагарин, первый в мире космонавт. Это событие, по ликованию людей, было сравнимо только с праздником Победы. До этого особо радоваться было нечему. Народ неистовствовал. Весь мир принимал у себя в гостях Ю.А.Гагарина как героя — звезду мирового масштаба.

В 1964 году меня Горком Комсомола наградил бесплатной туристической путевкой в Германию (ГДР) и Польшу. Это был мой первый вояж за границу. Мне было 20 лет. В стране начался период, который тогда называли оттепелью. Ей мы были обязаны Никите Сергеевичу Хрущеву, тогдашнему первому секретарю ЦК Компартии. Во времена Сталина в стране был режим «железного занавеса». За границу выезд был запрещен. Туда высылали только инакомыслящих. А по собственной инициативе никто и никуда выехать не мог. По этой причине мало кто хотел учить в школе иностранные языки. Зачем? Вот поэтому, оттепель для нас стала как открытая форточка, сквозь которую пошел свежий воздух. Мы начали что-то видеть и что-то, может быть не все, понимать.

Что меня более всего поразило в Европе? Не обилие, доселе непривычных глазу, вещей и продуктов, а то, что нас, русских, там откровенно не любят. До нас не доходило, что мы, люди из Советского Союза, потерпевшая сторона, и, одновременно, победители в войне, кажемся им виновными. Наш патриотизм тогда зашкаливал. Споры ни к чему не приводили и каждый из нас оставался при своем мнении. Кстати, наши ровесники, немцы и поляки, тогда очень хорошо говорили на русском языке, они его изучали в школе. Так было в тех странах, которые входили в социалистическое содружество. Когда, при М.С.Горбачеве, была разрушена бетонная берлинская стена (между ФРГ и ГДР) и немецкий народ воссоединился, я была за них рада.

Из этой поездки я, на обмененные нам гроши, привезла домой сувениры, каких мы раньше не видели: трехцветные авторучки, жвачку, батон колбасы-сервелат, пластинки зарубежной музыки, сестре — двухстороннюю куртку. Она училась в 10 классе и подаркам была рада. В Польше мы научились танцевать твист. Следующим модным танцем был шейк, а потом я уже не следила за тенденциями.

Следующий раз я попала в Европу только через 35 лет. Мы с Верой полетели в Париж, а тур нам подарил сын Олег. Потом были Испания (Мадрид с окрестностями и Барселона), а в Праге мы даже встречали Новый год. С шестилетним внуком Матвеем отдыхали в Греции на морском курорте «Посейдон». Матвею очень понравилось. На экскурсиях он внимательно слушал легенды древней Греции, не знаю, помнит ли он это сейчас? В Афинах нас всех поразил памятник античной культуры акрополь Парфенон и памятник погибшим в войну летчикам — падающий Икар. Впечатлили нас православные монастыри, как бы парящие в воздухе. Они построены на вершинах скал Метеоры и известны с Х-го века. Незабываемое зрелище.

Прага вообще красавица. Один Карлов мост чего стоит. Но люди и здесь, к сожалению, не скрывали своего негативного отношения к русским туристам из-за, так называемой, «пражской весны» 1968 года. Тогда в столицу Чехословакии вошли наши танки для подавления мятежа. Чего скрывать, были жертвы. Такова, к сожалению, была политика нашей партии — повсюду насаждался режим, который не приветствовали граждане социалистического лагеря. И не только они.

В 1965 году нашим соседям по коммунальной квартире улучшили жилищные условия за счет нашей комнаты, а нам предоставили однокомнатную квартиру в доме напротив, т.е. в том же дворе. Нашей радости не было предела. Переезжали очень весело, друзья нам помогли перенести все вещи на руках. Стали жить на 5 этаже, а раньше жили на первом. Теперь к нам могли приходить друзья, мама очень за нас радовалась, ее все любили. Она в шутку повторяла за нами модные тогда словечки: кайф, чувак, клево. Это было весело.

На двадцать первом своем году я решила сделать пластическую операцию на щеке и шее. С четырехлетнего возраста, после неудачных операций во время болезней (свинки и скарлатины), у меня остался на лице неприглядный шрам. Тогда, в 1948 году, меня положили в инфекционную больницу и изолировали в боксе. Маму ко мне не пускали, а отца не было. Врачу-практиканту дали возможность на мне попрактиковаться. Так я, на целых 16 лет, осталась с некрасивым шрамом. С бинтами, можно сказать, не расставалась.

И вот, один из сотрудников райкома комсомола, предложил мне показаться его дяде — врачу челюстно-лицевой хирургии больницы им. Семашко. Этот врач, из любопытства, взялся мне помочь. Операцию сделали в два этапа. Все закончилось благополучно. Сейчас шрам есть, но только на шее и не такой уродливый. Профессору, конечно, пришлось заплатить гонорар, знаки благодарности в Баку никто не отменял. Я довольная выписалась из больницы, ну а дальше, как говорится, солнце, воздух и вода сделали свое благое дело.


12. Учеба

В 1964 году я стала учиться в Ленинграде (Санкт-Петербург), на заочном отделении Института культуры по направлению Горкома комсомола. К этому времени я уже была коммунистом. Вступительные экзамены успела сдать в Баку до операции, а на первую сессию полетела в Ленинград с повязкой на шее.

Мама в эти годы уже болела, и меня устраивало то, что я отсутствовала дома всего два раза в году по месяцу. Обучение было бесплатным, завод мне все оплачивал. Наш учебный корпус и проживание располагались в центре города. Площадь Труда — наш адрес. От Исаакиевского Собора и Невского проспекта, несколько минут ходьбы. За месяц пребывания там, я умудрялась посылать домой скромные бандероли (конфеты, лечебные чулки для мамы, майонез, тогда его в Баку не было) и др. Оставались деньги даже на посещение театров и кафе. Я гуляла по Ленинграду, посещала музеи, посмотрела много спектаклей в большом драматическом театре, где играли выдающиеся актеры: Смоктуновский, Доронина, Борисов и многие другие. В театре Ленсовета, под руководством Владимирова, блистали молодые Алиса Фрейндлих и Михаил Боярский. Билетов на спектакли было не достать, помогал один из студентов, который имел льготы, а сам в театры не ходил.

Ленинград я полюбила сразу. Зимой, правда, было холодно, особенно мне, бакинке, в демисезонном пальто. Зато в летние месяцы нравилось все: от белых ночей до любого экзамена. Мне очень нравилась студенческая жизнь. Училась я с большой охотой, не то, что в школе. Между сессиями я все свободное время «пропадала» в читальном зале бакинской библиотеки: готовила курсовые работы, читала иностранную литературу, нашу классику (по максимуму) и, даже законспектировала «Капитал» К. Маркса. До сих пор читаю книги (не электронные), и получаю от этого удовольствие. В институте были хорошие педагоги, нравились новые знакомые, которые приехали учиться из разных уголков СССР. Я подружилась с Галей Горбуновой. Она приехала из ГДР, так как ее муж был военнослужащим, а потом жила в Гомеле. Очень долго мы с ней переписывались, два раза виделись в Москве. В 2014 году ее не стало. Своего второго сына она назвала в честь моего первого, Олегом.

Пару слов о моем членстве в партии. У меня, с самого начала, как я стала секретарем комсомольской организации завода, были серьезные конфликты с секретарем партийной организации. Она мне постоянно «ставила палки в колеса», мешала работать: то одно запретит, то другое. Я в это время была кандидатом в члены КПСС. И вот, когда подошел срок вступления в партию, я на полном серьезе, сказала, что не хочу, и что пока у нас на заводе будет такой секретарь парткома, мне в партии делать нечего. Это, конечно, был скандал районного масштаба. Меня могли даже отчислить из института, если бы она донесла на меня. Когда я собралась ехать на очередную сессию, она в шутку попросила меня привезти ей из Ленинграда какой-нибудь сувенир. Я привезла ей красивую книжку под названием «Устав КПСС». На том наше общение с ней закончилось, а ее переизбрали, но, слава Богу, не из-за меня.

После окончания института я получила специальность «Культработник высшей квалификации». Следом наступал новый этап моей жизни, но отвлекусь немного на рассказ о моем городе Баку.

В местах, расположенных у моря, всегда особая атмосфера. Здесь гуляет свежий морской ветер и не позволяет застаиваться плохой погоде. Отсюда и любимое место отдыха бакинцев — Приморский бульвар. О нем в двух словах не расскажешь. Его надо видеть и гулять неоднократно. Набережная, какой мы ее знаем сегодня, появилась в Баку более ста лет назад. Ее все называют по-разному. Она же — променад, она же — национальный парк, она же — приморский бульвар. Благодаря масштабной реконструкции бульвар стал еще красивее, длина его скоро составит 16км и соединит центр со спальными районами города. Флора парка постоянно пополняется новыми экзотическими растениями, а дизайн на уникальном ландшафте поражает воображение.

Весной в Баку цветет сирень, а за ней минареты тянутся к небу. А у их подножья распласталась яркая сальвия. Красиво необыкновенно.

В черте города раньше росли инжир, гранаты, шелковица, тополя, но их постепенно стали убирать, чтобы их цветы и плоды не пачкали асфальт.

Для меня сейчас лучший способ побывать в Баку — это закрыть глаза, хотя бы на пять минут, и тогда эти «слепые» минуты, обретут гомеровскую зрячесть и я снова увижу свой любимый город.


13. Вера

С 1966 года на фаянсовом заводе стала работать Вера. Она после школы поступала в медицинский институт в Ростове на Дону, но не прошла по конкурсу. На хорошую работу в Баку без связей устроиться было трудно, и Вера пришла работать на «мой» фаянсовый завод. Стала отводчицей, как и Мила Русеева. Рядом с ней работали сестры Таня и Элла. Судьба их свела не зря, но напрасно. В дальнейшем Вера выйдет замуж за Эдика, их родного брата.

Работали мы сдельно, норму перевыполняли. Жить стало намного легче. В 1967 году Вера поступила в институт Нефти и Химии им. Азизбекова на вечернее отделение. Проучилась три года, а после замужества и рождения в 1969 году, дочки Наташи, учебу и работу пришлось оставить на потом. У Наташи выявились какие-то серьезные проблемы со здоровьем. Лечение дочери затянулось, надо было быть всегда при ней. Лечили ее и в Баку, и в Москве. Диагноза точного так и не поставили, у нее было повышенное внутричерепное давление. Лечение продолжалось пять лет, и только перед школой Наташа стала ходить в детский садик. Отношения Веры с мужем, к этому времени, совсем разладились. Он хотел жить безбедно и без проблем, но ничего при этом не делать. Когда Наташа пошла в первый класс, ее родители развелись. Какое-то время им пришлось вместе проживать под одной крышей. Когда становилось совсем невмоготу, Вера перебиралась с дочкой ко мне. А из нашей однокомнатной квартиры, где мы раньше жили с мамой, Эдик уходить не собирался. Сам он из многодетной семьи, и его там назад никто не ждал. Таким образом он решил свой квартирный вопрос.

Наташу очень расстраивали скандалы, и чтобы прекратить их, Вера решила совсем уехать из Баку. Иначе Эдик не дал бы им спокойно жить. Родные из Москвы, будучи у нас в гостях весной 1977 года, пригласили Веру с дочкой переехать к ним и начать новую жизнь с нуля. Об этом решении Эдик не знал, мы скрывали это и от Наташи, которая могла бы поделиться с отцом этой новостью, так как он иногда приходил в школу, чтобы с ней повидаться.

Вера, оставив ему нашу квартиру, осенью переехала с дочкой в Москву.


14. Замужество

Я вышла замуж в 1967 году за Ковальчука Валентина. Он только что вернулся из армии, где прослужил три года. Местом его службы был город Лида в Белоруссии. Перед армией он мне не раз делал предложение выйти за него замуж. В какой-то момент, не получив согласия, пошел в военкомат и сам напросился служить в армии, хотя у него была бронь, он работал механиком на судах Каспара. Время службы шло, и вдруг он присылает мне «пробное» письмо, да еще в стихах, я ответила, завязалась переписка, которая привела к замужеству. А познакомились мы с Валентином давно, еще в 1962 году. Я навещала своего отца в больнице, а он — свою сестру Аню. Увидел в больничном коридоре девочку с длиной косой и влюбился с первого взгляда. Тогда, к слову, косы никто уже не «носил». Он попросил у моего отца наш домашний адрес и пришел без всякого приглашения. Его можно было понять, передать или сообщить что-то он не мог. Тогда ни у кого не было телефонов. Стали встречаться, общими у нас были: кино, театр, гуляли, разговаривали. У нас дома, вместе, готовились к поступлению в Политехнический институт, но оба не добрали балов. Шрам на моем лице его совершенно не смущал. Спустя какое-то время, он привел к нам домой свою маму, Федору Прохоровну, знакомиться с моей мамой (опять, без предупреждения). Помню, она принесла гостинцы: гранаты, торт, вино и сказала, передавая их, что тут мол ничего особенного, так, «хырды-мырды». Мы потом часто все повторяли эту абракадабру. Валентин тогда учился в мореходном училище. Забросив все, в том числе и учебу, ушел в армию. Писал часто очень красивые письма. Когда он вернулся после службы, я уже заканчивала свою учебу. Из армии он привез в подарок телевизионную антенну, сделанную собственными руками и сам установил ее. А за полгода до этого подарил мне обручальное кольцо. Деньги собрал на премиальные, полученные за два рационализаторских предложения. В том, что свадьба состоялась, была заслуга моей мамы. Она рассмотрела в нем порядочного и надежного человека, невольно сравнивая с нашим отцом. Что, правда, то правда. За 26 лет нашего брака мне не пришлось на него серьезно обидеться. Для него семья была главным в жизни. Таких однолюбов просто не бывает. Звал он меня только — Любаша. Подруга Галя, прислала мне из Германии красивое гипюровое платье и фату (потом их не раз использовали по назначению дорогие мне люди), а я ее мужу, в свою очередь, сделала ценный подарок — погоны полковника, вышитые золотыми нитками.

Небольшую свадьбу отметили в Баку 08.12.1967 года в трехкомнатной квартире наших соседей по этажу, а на другой день полетели в Минводы к его родным — это Северный Кавказ. С нами отправились его старшая сестра Мария и моя подруга Мила. Она одна, родная душа, была со мной рядом, так как по разным причинам, ни мама, ни Вера, на свадьбу поехать не могли. Позже я была на свадьбах самой Милы и двух ее сыновей.

За несколько недель до моей свадьбы, осенью, к нам приехал из Азова дядя Ваня. Это средний мамин брат, Иван Ильич Орехов, с которым она не виделась более 40 лет. В свое время дядя Ваня начинал свою карьеру в Баку, Он долго жил и работал на моей родине. Как и его старший брат, Павел Ильич, дядя Ваня работал в Каспийском пароходстве. В Баку он женился, родились первые двое его детей. Потом, по долгу службы, его перевели в Якутск, где родились еще двое детишек. Всего их у него четверо: Маина, Валерий, Анатолий и Евгения. Командировка дяди Вани в Якутск сильно затянулась. Вызволил его оттуда младший брат, Михаил Ильич Орехов. Он приехал в Якутск и увидел неблагоустроенность, в которой проживал брат с семьей. Его дети не имели в своем рационе ни фруктов, ни овощей, у них был явный авитаминоз. Как вспоминал потом его сын, Валерий, уже в возрасте 70 лет, они ели груши, которые им привез дядя Миша, со слезами на глазах. Михаил Ильич устроил перевод Ивана Ильича в Ростов на Дону, где сам в это время служил замполитом пароходства. Много лет, до самой пенсии, Иван Ильич проработал начальником Азовского пароходства.

Вера, будучи абитуриенткой ростовского мединститута, навещала дядю Ваню в Азове. Один раз они проговорили с ним всю ночь, вернее говорил дядя Ваня: о своем детстве, голоде, батрачестве, о раскулачивании жителей деревни, где они жили. Иван Ильич, в ту пору просто Ваня, в семье был старшим ребенком, и отвечал за младших детей и свою маму, Анну Сильвестровну (нашу бабушку), так как отец со старшим братом работали в Баку, на Каспийском море.

В Баку я с дядей Ваней много гуляла по городу, причем, пешком. Любимыми его местами были Клуб моряков (куда он внес свою лепту при создании), место, где они жили со своей семьей, около филармонии, парк им. Кирова, и, конечно, Приморский бульвар. Жил он с нами в нашей однокомнатной квартире. Мы очень старались, чтобы ему было удобно. Однажды он нас приятно удивил, когда, сидя за праздничным столом, спел свою любимую песню: «Я люблю тебя, жизнь». Спел во весь голос и, главное, стоя, как В. Трошин.

Две другие племянницы, Валентина и Людмила, приглашали его погостить у них, но он, после одного дня пребывания, запросился назад к нам. Уезжая домой, он подарил мне белые туфли и пожелал счастья. Больше мы с ним не виделись. Умер дядя Ваня в 1972 году от болезни. Детей его мы всех знаем. Особенно дружны с его младшей дочерью Женей. Она с семьей живет в городе Новочеркасск Ростовской области. Ее чудесные дочки — Лиза и Настя любят к нам приезжать, а мы — к ним. У девочек уже свои детишки: Семен и София. В 2013 году большой компанией в Новочеркасск приехали в гости из Москвы: Вера с Матвеем, Таня Летуновская с внуком Гришей и Валя Летуновская с мужем Сашей. Очень весело провели время на их даче на Дону. Женин муж, Юрий, провел обряд посвящения мальчиков в донские казаки: Гришу, Матвея и Сему (внука Жени Домаровской). Все было серьезно: бурка, папаха, сабля, мы пришивали красные лампасы к штанам пацанов. Вот такое у нас было событие. Правда, Гриша, (он был постарше), не очень поверил в серьезность этого события, но особо не сопротивлялся.


15. Дети

После тяжелой болезни, 08.12.1969 года, ровно через два года после моей свадьбы, день в день, умерла мама. Попрощаться с ней приезжала из Москвы ее младшая сестра, Анна Ильинична. Других кровных родственников в живых уже никого не было.

Через четыре месяца после ее ухода, я родила своего старшего сына, Олега. Это произошло 26.03.1970 года. У Валентина радость была безграничная — родился наследник. Это событие он отразил на кирпичной стене роддома в поселке Сабунчи. Мы в то время жили в доме у Милы, а через полгода, уже втроем, вернулись в свою квартиру, где жила Вера с семьей. Когда Олегу исполнилось 11 месяцев, он «пошел» в ясли. Но ему там явно не нравилось. Идя на работу, я долго слышала его плач. Пришлось трудоустраиваться, так как надо было собирать денежку на приобретение собственного жилья. Я стала работать в отделе контроля Бакинского Совета народных депутатов (мэрия). Там же я вскоре встала в очередь на покупку кооперативной квартиры и через год ее получила.

Меньше чем через четыре года, после рождения Олега, у меня родился второй сын, Максим. Это случилось 10.01.1974 года. Он родился дома, я сама у себя принимала роды. Так сложились обстоятельства. Врач, наблюдавшая меня, ошиблась в сроке почти на месяц, а Валентин в это время был в море, зарабатывал отгулы. Он потом ходил в женскую консультацию разбираться с врачом, но что после драки кулаками махать. Телефона в новом доме еще не было, а соседей ночью я будить постеснялась, ждала когда проснется Олежек. Как справилась, не знаю, но, слава Богу, что все обошлось хорошо. Утром, когда Олег проснулся, я ему показываю брата, а он решил, что нам его из Москвы прислали — маленький еще был. Я его отправила к соседке Зарифе, а она, из детского сада, вызвала неотложку и дозвонилась Вере. Они приехали одновременно. Максим, как и Олег, родился весом 3,6кг, рост 51см. Когда мы через месяц с Верой пошли в детскую поликлинику на контрольное взвешивание, то оказалось, что он ни грамма не прибавил. Я всю обратную дорогу плакала. В этот период мне, как кормящей маме, надо было усиленно питаться, но у родителей Валентина, (они как раз приехала к нам в связи с рождением второго внука), было заведено правило — обедать всей семьей вечером, когда сын (глава семьи) придет с работы. Я терпела, для себя холодильник не открывала, а в магазины еще не ходила. После их отъезда, уже через месяц, Максим набрал первые полтора килограмма. Потом все пошло как надо. Максимка, а мы дома его звали Мася, рос нормальным мальчиком. Его от всех отличала веселость и ласковость. Правда, он почти три года не разговаривал, но немым не был.

Верина дочка, Наташа, родилась еще при бабушке. Ей тогда было всего 40 дней от роду. Бабушка Надя успела подержать на своих руках первую внучку и назвала по своему, Леночка.

После службы в Армии, Валентин сразу поступил в Одесское высшее военно-морское училище, филиал которого был в Баку. Успешно проучившись три года, он бросил учебу. Дело в том, что здание филиала училища в Баку, сгорело дотла. Ему надо было переходить или на заочное обучение или вовсе забросить учебу, что он и сделал. Ему, действительно, было трудно совмещать учебу и свои вахтенные выходы в море. В эти годы Валентин был здоровым, мускулистым парнем, хотя спортом (бокс и штанга) уже не занимался. И тем не менее, я думала, что ему не будет сноса. Я ошибалась.


16. Свекры

Немного расскажу о замечательных родителях Валентина. Его маму звали Федора Прохоровна Колесникова, а папу — Федосей Ковальчук. Надо понимать, что имена детям раньше давали по святцам. Родной отец Валентина погиб в первые дни войны на границе с Ираном. Мама возила мужу новорожденного сына, так что он увидел его завернутого в пеленки. Вырастил его отчим, Колесников Яков Григорьевич, но уже после войны. Деда Яша, так звали его мои дети, пешком прошел всю войну. В Чехословакии, он получил тяжелое ранение. Его, умирающего, нашла в поле местная жительница. Как потом вспоминал сам дед, она думала что он погиб, но услышав стоны, собрала со снега все внутренности, положила их в его рваный живот и потащила в санбат, к русским. Потом она навещала его в госпитале, а когда он выздоровел, предлагала остаться у нее жить. Дед поблагодарил добрую женщину, догнал свой полк и вместе они завершили войну. Деда Яша всегда с большой теплотой вспоминал эту женщину, которая спасла ему жизнь.

Бабушка Федора, еще будучи девушкой, вместе с односельчанами, перебралась с Украины в Азербайджан. Ехали они долго на волах и были очень измождены, но через полгода добрались, сами еще не зная куда. Остановились они в Сабирабадском районе, в русском селении Красносельское, на реке Кура. Здесь они нашли работу, а значит и еду. А там, в глубинке Украины, из-за засухи, у людей была крайняя нищета.

Очень много людей тогда погибло от голода. Это время, 30-е годы прошлого века, называют «голодомором». На новом месте они занимались хлопководством, даже маленький Валентин, как школьник, должен был собрать и сдать свою норму хлопка. Прожили они там лет пятнадцать, пока не прослышали от старшей дочери Ани, что в Железноводском районе Ставропольского края, создали плодовый совхоз, и что туда требовались рабочие силы. Решили переезжать, так как кроме хлопка их совхоз ничего больше не выращивал, а хлопком сыт не будешь. Жили они бедно, вместо зарплаты получали трудодни. Это «палочки» в табеле за каждый выход на работу. А ведь деньги, как ни крути, всеобщий эквивалент. Паспортов у них тоже не было. Анна с мужем, Николаем, жили в поселке Иноземцево, где у них была совхозная жилплощадь. Там и прописались родители, а Валентин уехал в Баку учиться в мореходное училище. Жил он у старшей сестры Марии, в поселке Маштаги — это пригород Баку. Вскоре родители при материальной поддержке сына купили небольшой домик на перекрестке дорог: Железноводск и Пятигорск, а мы каждое лето гостили у них и помогали по хозяйству.


Деда Яша в своем дворе держал разную живность, в основном это были нутрии, а маленький Олег их подкармливал.


17. Родня

После нашего с Верой замужества, а вернее после рождения детей, мы с ней стали очень дружны. Проблемы друг друга воспринимали как свои собственные. Я люблю Наташу (чем-то на меня похожую), а Вера обожает моих сыновей. Каждый год мы водили детей в фотоателье, чтобы запечатлеть детские личики в дни их рождения. Своего фотоаппарата у нас не было, а «мыльницу» мы приобрели еще очень не скоро, уже в Москве, где потом будем жить. К сожалению, сейчас фотографии не печатают, чтобы потом вложить их в фотоальбомы, как это делали мы. А мне нравится иногда показывать внукам фото их папы, совсем еще маленького. Сейчас фотографии, как правило, хранят в галерее смартфонов.

Весной 1977 года, к нам в гости, приехали из Москвы тетя Аня с дочерью Татьяной и внуком Володей. Вера с дочкой тогда жили у меня. Они то и предложили Вере перебраться к ним в Москву. После развода, надо было начинать новую жизнь, ей в ту пору было тридцать лет.

Осенью этого же года мы всей семьей перевезли Веру с Наташей в Москву к нашей тете, Анне Ильиничне Ореховой (мамина младшая сестра). Дети первый раз прилетели в Москву и были очень рады увидеть заснеженный город. Мы встали на лыжи и поехали в соседний лес кататься. Максим бежал рядом, иногда бросался прямо в сугроб, ему нравилось это новое ощущение. Одет он был тепло, в шубе, а вот что происходило с его руками понять не мог. Пока мы отогревали его руки, он заливался горючими слезами.

Татьяна Сережина с сыном Володей жила в новом тогда районе Москвы Чертаново. Трехкомнатную кооперативную квартиру они купили с мужем Анатолием, а раньше, большой семьей, они жили в Кузьминках. Анатолий погиб, когда сыну Володе было десять лет.

Вере надо было срочно устраиваться на работу. Был шанс закрепиться в столице. Москва в это время набирала рабочих для строительства Олимпийских объектов — 1980 год был не за «горами».

Тетя Аня помогла устроится Вере на работу в строительную организацию. Наташа начала учиться во втором классе. Потом, спустя какое-то время, Вера стала снимать отдельное жилье. Эдик присылал на дочь алименты, вплоть до ее шестнадцатилетия. Только через девять с половиной лет, в 1987 году, у Веры в Москве появилась своя однокомнатная квартира рядом с метро «Домодедовская». Строительная компания, где Вера работала, строила жилье для своих сотрудников, но надо было прожить в Москве десять лет, чтобы получить постоянную прописку, и только потом претендовать на квартиру. Но у Веры этого времени не было, так как построенный дом, в череде предыдущих, был последним. Городские власти запретили строить организациям жилье из-за прекращения программы «рабочий по лимиту». Прошло только девять лет и четыре месяца ее пребывания в Москве. За это время Вера прошла путь от маляра до начальника технического отдела СМУ, закончила инженерно-строительный институт, была председателем профкома управления. Вере, на первой инстанции обсуждения, жилкомиссия выделила квартиру на пятом этаже, но исполком отменил это решение. Вера из-за стресса попала в больницу. Но через два месяца, при повторном рассмотрении этого вопроса, ордер ей все-таки выдали. Правда, теперь уже, на квартиру, расположенную на 16 этаже. Эти два месяца были большим испытанием для нас всех. Наташе, на тот период, было семнадцать с половиной лет, а она нигде не была прописана. Наконец настал это благостный день. Радости не было предела. 7 мая 1987 года они въехали в новую квартиру. Салют 9 мая смотрели с балкона. Очень скоро их район застроили многоэтажными домами и салюта теперь уже не видно.

Так Наташа, наконец, легализовалась в Москве. Очень вовремя — она заканчивала учебу в торговом колледже, а для выдачи диплома нужно было предъявить паспорт с пропиской. После получения диплома и распределения, Наташа начала свою трудовую деятельность.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее