Мемуары гидростроителя

Классические розы

В те времена, когда роились грезы

В сердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы

Моей любви, и славы, и весны!

Прошли лета, и всюду льются слезы…

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…

Как хороши, как свежи были розы

Воспоминаний о минувшем дне!

Но дни идут — уже стихают грозы.

Вернуться в дом Россия ищет троп…

Как хороши, как свежи будут розы

Моей страною брошенные в гроб!

Игорь Северянин. 1925 год

О времени

Скоро мне исполнится 89 лет. За свою продолжительную жизнь многое повидал, поездил по стране: бывал на севере, юге, западе и востоке СССР, в деревнях и городах.

Несколько раз я посетил Данию, где с 80-х годов постоянно проживает моя c старшая дочь Ирина. Работал в разных должностях — от мастера на студенческой практике строительства Цимлянской ГЭС до начальника крупного Московского строительного управления гидромеханизации, был членом КПСС и секретарем парторганизации треста «Гидромеханизация» Минэнерго СССР, встречался с интересными людьми.

Я хочу осветить некоторые события своей жизни и истории страны, в которой я жил в это время надежды на лучшее, и высказать по ним свое мнение, так как сегодня, да и ранее, история страны преподносится в зависимости от идеологии власти. Я не претендую на последовательное и точное изложение событий, поскольку многие факты являются для меня закрытыми. Я буду описывать только историю, основанную на собственной жизни простого человека, инженера, прожившего в одной стране, но с совершенно противоположным политическим и экономическим устройством: «развитым социализмом» и капитализмом. Человек всегда «ищет лучшее», как писал Максим Горький в пьесе «На дне».

Мне представляется, что я должен кратко сообщить читателю свой статус, тем более, что я могу судить об истории только по прожитой мною и моих близких жизни, и оно может быть субъективным. Но из капель воды слагается море, и, возможно, это изложение истории будет ближе к действительности.

Я родился в 1921 году в городе Козлове (ныне город Мичуринск) Тамбовской области Отец мой, Кожевников Николай Андреевич (1894—1975гг.), происходил из зажиточной семьи, дед мой — Андрей Иванович Кожевников, был гласным в Козловской городской Думе, управляющим небольшого банка «Общество взаимного кредита», благотворителем многих общественных организаций, известным в городе человеком.

Отец окончил Козловское коммерческое училище. Затем учился в Московском Коммерческом институте, окончив третий курс, ушел в 1918 г. в Красную Армию, служил при штабе Южного фронта и был награжден командующим фронтом М. И. Фрунзе именными часами.

Мама родилась тоже в г. Козлове в многочисленной семье сапожника. Окончила 4 класса церковно-приходской школы. С 9 лет, после смерти её мамы, пошла в «люди», служанкой в семью архитектора. По приходу в г. Козлов Красной Армии, поступила на краткосрочные курсы медсестер, и с 1919 г. по 1923 г. служила «сестрой милосердия» в госпитале Красной Армии в Белгороде.

В 1927 г. мой папа вступил в брак с моей мамой Домбровской Агрипиной Федотовной (1897—1981 гг.). После демобилизации папа работал служащим в Козлове, а в 1930 г. был переведен в г. Данков, ныне Липецкой области, где работал экономистом в Плановой комиссии Данковского Райисполкома, а затем заместителем Управляющего Данковского Госбанка.

Детство моё проходило счастливо. Летом проводил время, купаясь с товарищами на Дону. Восьми лет поступил в среднюю школу, которую с хорошим аттестатом окончил в 1946 году. В годы Войны во время летних каникул работал в совхозе помощником комбайнера, оплатили мою работу половиной мешка пшеницы, которая в те годы была обеспечением жизни.

В 1946 году поступил в Московский Торфяной Институт. В 1948 г. мой факультет перепрофилировали, стране были нужны инженеры гидромеханизаторы земляных работ для намыва плотин ГЭС на крупных реках всего Союза. В стране электроэнергии не хватало не только для села, но и города освещались керосиновыми лампами. Как написал Герберт Уэльс еще в 1920 г. «Россия во тьме».

Распределили меня сначала на практику на строительство Цимлянской ГЭС на реке Дон, а по окончании института в 1951 году на строительство Куйбышевской ГЭС на Волге. Все эти стройки выполнялись заключенными ГУЛАГА МВД СССР.

В Минэнерго СССР был организован в 1946 г. Всесоюзный трест «Гидромеханизация», куда я непосредственно был направлен и проработал в нем с 1951 г. и по выходу на пенсию в 1992 г. Работал на разных должностях от мастера до начальника Московского СУ и начальника лаборатории по новой технике. Участвовал в намыве земляных плотин ГЭС на реках Дон, Волга, Даугава, Неман, Печорской ГРЭС, Загорской ГАЭС, Каунасской ГАЭС, территории для застройки Санкт-Петербурга. Поэтому я имел возможность ознакомиться с жизней людей во многих регионах и городах нашей необъятной страны.

Занимался изобретательской деятельностью, ряд изобретений нашли практическое применение, награжден знаком «Изобретатель СССР».

Хорошо был знаком и с партийным средним звеном, поскольку более 5 лет избирался секретарем партийной организации треста и был награжден Первомайским РК партии почетной грамотой. По выходу на пенсию занимался журналистской деятельностью, опубликовав более 50 статей по передаче технического опыта в журнале «Гидротехническое строительство», входил в состав редколлегии журнала.

Никакими советами и предсказаниями будущего России я заниматься не собираюсь. Так как: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россию можно только верить».

Моя ма­лая ро­дина

В моей памяти сохранились события с 1931—1932 годов, когда мне было около четырех лет. В это время я с родителями проживал в районном городе Данкове, ныне Липецкой обл. В Данкове я жил вместе с родителями постоянно до 1946 году, когда я уехал поступать в Москву в Торфяной Институт. И после, до смерти папы (1975 г.), я часто навещал родителей в Данкове. Для меня Данков является моей малой родиной, хотя родился я в городе Козлове, ныне Мичуринске, но своё детство и юность, а это самые счастливые годы для каждого человека, провел в этом городе.

Мне представляется, что историю своего края, своей малой родины, своей семьи, должен знать каждый гражданин, с этого начинается патриотизм и любовь к своему краю. Местную историю нужно преподавать в средней школе, как программный предмет. В СССР, по-моему, не включили местную историю в программу школы из политических соображений. Помните песню со словами: «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз». Какой же этот патриот-кочевник, для которого нет родного дома?

Хорошо, что сегодня в Интернете появилась сайты истории Российских городов, в том числе сайт с историей города Данкова. Большое спасибо данковским создателям сайтов, «раскопавшим» историю города. Я использую эти сайты в своих воспоминаниях для описания Данкова, так как без привязки к месту многие события будут непонятны для читателя.

Старый город Данков расположен на высоком правом берегу реки Дон при слиянии с малой рекой Вязовня. Город старинный, основанный при Иване Грозном, входящим в южную цепочку крепостей для защиты от набегов татар. Город со всех сторон окружают слободы и села, каждая со своими церквями и кладбищами: Казаки, Стрельцы, Пушкари, Богословка, Сторожевая. Эти названия уже характеризуют первичное назначение Данкова.

При образовании уезда Рязанской губернии, Данков становится малым центром православия. В центре города возвышается большой двухэтажный Тихвинский Собор, основанный в 1861 году, с высокой колокольней-звонницей. При слиянии рек был образован мужской Покровский монастырь, построены Духовное училище, гимназия, больница, городской сад с кинотеатром, тюрьма, почта, телеграф, хорошая городская библиотека, собранная из фондов бывших купцов и дворян.

В городе были торговые ряды с обширной замощенной торговой площадью, где по воскресеньям организовывался привозной рынок сельхозпродуктов и живности, включая продажу коров, свиней и лошадей, которых было в уезде несколько тысяч. Весь транспорт и обработка земли основывалась на конном приводе. Ярмарки, проводимые обычно к осени, были огромны. Яблоки и овощи продавались без весов — ведрами и мерами (малое ведро).

За рекой Вязовней основано большое городское кладбище с высокой каменной оградой, чудесно красивой часовней с внутренней отделкой из мрамора, и мраморными надмогильными памятниками. По надписям на них золотом можно сделать вывод, что до 1917 г. в Данкове жили богатые купцы. Улицы и тротуары были замощены булыжником, а при каждом одноэтажном доме был большой фруктовый сад.

В центре возведено большое и красивое трехэтажное здание, после революции в нем разместился Райисполком, в другом аналогичном здании — Райком партии.

После постройки железной дороги Мичуринск — Смоленск в конце 18-го столетия создались благоприятные условия для торговли. Вблизи ж/д станции «Данков» построен большой современный элеватор зерна, обширные склады и пакгаузы для засолки огурцов, картофелетёрочный завод, выпускавший крахмал, патоку, спирт. Неподалеку от станции работал известковый карьер со щебеночным заводом. Продукция отгружалась по железной дороге. В городе был размещен завод для сушки фруктов, в основном яблок. При нем была построена электростанция с приводом от мотора с калильной головкой и огромным маховиком. Электростанция и фабрика сухофруктов были разорены в годы революции. В 1936 г. электростанцию восстановили и подали электроэнергию в некоторые дома и на уличное освещение.

В городе размещалась пожарная команда с конной тягой и высокой каланчёй с постоянным дежурным-наблюдателем. Пожары случались часто, особенно в слободах, так как застройка одноэтажных домов, крытых соломой, была плотной. При возгорании одного дома пламя быстро перебрасывалось на другой и выгорало несколько домов. В тушении пожара активно участвовало население, а в городе и пригороде были отрыты пожарные пруды — водоемы.

На реке Дон построена водяная мельница с четырьмя большими деревянными колёсами нижнего розлива. Напор около 4 м создавался каменно-набросной плотиной с экраном из глины с навозом. После прохождения весеннего половодья плотину ремонтировали. На реке Вязовня была другая мельница с деревянной высокой плотиной с напором 8 м. На этой реке-ручье выше по течению была еще одна мельница с плотиной, но я её не застал.

Город был красив, благоустроен и утопал в садах. Наши предки построили хороший, красивый, и как видно, зажиточный город. В Духовном училище получили первичное церковное образование известные в России священники: Хитров Дионисий — епископ, миссионер, служивший в Иркутской и Якутской епархии, Кучеров Иоанн из с. Бегильдино, священник — служивший в Алеутской и Якутской епархии, США и Царском Селе, убитый в 1917 г. и отнесенный к лику великомучеников. В Данкове проживали и работали известные врачи: Семеновский, Лебедев К. А. (лечивший меня), писатель Ряховский В. Д. из села Перехваль.

Мой папа с мамой и мною переехали в Данков из Козлова (ныне Мичуринска) в 1930 г. Папа работал до войны экономистом-плановиком в Райисполкоме. Сначала он снимал комнату в частном доме на окраине города, этот период я помню отрывочно, т.к. мне было 2 года.

Вскоре ему выделили квартиру из двухкомнат с кухней-прихожей в большом двухэтажном доме бывшего купца Смирнова (в советское время — ул. Урицкого, д.14), историю которого я не знаю, но судя по строениям и большому саду, он был из богатых купцов. Дом его был реквизирован, а судьба хозяина мне неизвестна, у соседей по квартире Козаковых, остались дореволюционные письма купца и хорошая библиотека.

Наши квартиры были смежными и сообщающиеся двери не запирались.

Я часто ходил к Марии Степановне Козаковой, она окончила гимназию, и у неё не было детей. Она часто общалась со мной, много рассказывала, знакомила с картинками из книг. В 1935 г. к ней приехала сестра Садомова с детьми: старшей Марией, моим ровесником Колей (старше меня на год), и старшим сыном Севой. С Колей я дружил. После приезда новой семьи контакты стали менее активными, а смежные двери стали закрывать.

В 1938 г. на низком левом берегу Дона, рядом с ж/д станцией, построили большой химический завод для производства натурального каучука из корней кок-сагыза, родственника одуванчика. Каучук был крайне необходим для шин авиации и ввозился из Гвинеи. Но после пуска в Воронеже завода синтетического каучука, завод перепрофилировали в химический по производству красок и лаков, а потом для производства ракетного топлива. Это было настолько важно, что для развития Химзавода был построен на левом берегу Дона новый квартал города для работников завода и жителей старого Данкова.

В 1970 г. мой уже престарелый папа, при моем содействии, получил однокомнатную квартиру в благоустроенной «Хрущевке» и переселился в новый Данков. Конечно, по своему архитектурному виду и расположению он был не сравним со старым городом.

На­род­ный быт 1930-х годов: «Ку­лач­ки», «По­сидел­ки», «Ули­ца»

Память о данковских событиях у меня сохранилась четко с четырех лет, когда меня водили за руку, а зимой возили на высоких санках.

Первое, что сохранилось в моей памяти из старинного народного быта, это кулачные бои на масленицу (замена английского бокса). Происходили они на западной окраине на стыке слобод Казаки и Стрельцы. Дрались жители слобод на кулаках. Сначала в бой начинали мальчишки, а затем вступали взрослые. Правилом было драться только голыми кулаками, применение кастетов или зажатых в кулаке свинца или камня строго возбранялось. Нанесение травм тоже запрещалось и строго наказывалось. Кроме бойцов собиралась масса зрителей из всей округи.

Но с 1932 г. эти бои запрещались и разгонялись конной милицией, доставалось при этом и милиции. Аналогичные бои осенью происходили на льду р. Дон при его замерзании. Эта народная забава имела старинные корни (М. Ю. Лермонтов «Песнь о купце Калашникове»).

Данков не входил в «Область Войска Донского», но я помню, что на престольные церковные праздники старики из села, Казаки надевали казацкую форму: штаны с лампасами и белую рубаху, многие с Георгиевскими Крестами. Не знаю, имели ли эти старики казацкие привилегии при царе, но казацкую форму в 30-х годах на праздники они надевали. Вероятно, ношение формы, особенно Георгиевских крестов, преследовалось Советской властью.

Слободские бабы и девки на праздники надевали красочные русские наряды с кокошником и бусами. В воскресенье вечером в одном из домов села устраивались «посиделки» с песнями для старшего возраста. Для молодежи была, так называемая «улица», тоже с песнями и гармошкой. Эти самобытные мероприятия сохранялись до военных лет.

После 1945 г. они сами собой утратились, вместе с русской самобытностью и заменились просмотром кинофильмов в Доме культуры или танцами на открытой площадке в городском саду. До войны играл духовой оркестр, сформированный в основном из пожарных.

Как я писал выше, в Данкове и пригороде было множество церквей с большим Тихвинским Собором в центре. В 1932 г. я застал разоренные и закрытые храмы. От монастыря в устье р. Вязовни остался кирпичный лом, сам монастырь видимо, взорвали. Тихвинский собор был закрыт. Примерно в 1939 г. первый этаж собора был приспособлен в Дом Культуры, в нем показывали кинофильмы и ставили самодеятельные концерты. В районной библиотеке в читальном зале на столе лежали газеты и журналы, в том числе журнал «Безбожник».

Празднование Рождества Христова и установка елки в домах запрещалось. ГПУ (аналог ЧК или КГБ) брало на учет жителей, устанавливающих елки. Помню, что примерно в 1936 г., этот запрет сняли. Папа меня впервые водил в Детский дом (интернат) на Новогоднюю елку, мне там очень понравилось, елка была украшена горящими свечами, дети пели песни и танцевали. Я читал стихи Пушкина, мама мне сшила маску зайчика.

Дома мы тоже устанавливали елку на Рождество и Новый год. Вместе с папой мы клеили елочные игрушки из фольги и гирлянды из цветной бумаги, стеклянных игрушек было мало и в продажу они поступили позднее.

Уже на моей памяти, наверное, в 1934 г., на городском кладбище была разрушена часовня, неописуемой красоты, памятники-надгробия данковских купцов, дворян и чиновников были исковерканы. В 1935 г. приступили к сносу пятиярусной колокольни Тихвинского Собора. Кладка стен настолько оказалась прочной, что не поддавалась разборки на отдельные кирпичи, получили строительный мусор. Одновременно разрушили ограду Собора и использовали её для ограждения возведенного сквера с бетонным памятником В. И. Ленину с трибуной. Этим сквером никто не пользовался, а трибуну использовали для стояния местных «вождей» на Первомайской и Октябрьской демонстраций трудящихся, в основном школьников.

Одну из церквей у Казачьей слободы открыли в 1943 г. в период Войны, верующие с благодарностью И. В. Сталину молились за погибших сыновей.

Анализируя литературу, изданную в период возврата России к капитализму, я прихожу к выводу, что гонения на церковь и искоренение православия исходили не по инициативе Сталина. Начало гонений в 20-х годах были инициированы В. И. Лениным и Троцким, обосновывающих их реквизицией церковных ценностей для помощи голодающим. Но, безусловно, это был политический акт, который нарастал как снежный ком в 30-е годы. Если рассматривать факт гонения на церковь исторически, то, скорее всего это было крупной политической ошибкой — моментально искоренить веру в православной стране. Советская власть получила только скрытое недовольство населения.

Сейчас мы видим, что усилиями наших президентов происходит возрождение православия, которое становится, чуть ли не государственной религией. Но реставрация православия слабо завоёвывает умы молодежи и не поднимает упавшую нравственность молодого поколения, возврата к прошлому уже невозможно. Но крещение ребенка при рождении и отпевание в храме при похоронах привелось повсеместно.

Ор­га­низа­ция кол­хо­зов, сов­хо­зов и го­лод

В 1929 г. началась организация колхозов, я не застал начала коллективизации, поэтому прибегну к литературному источнику из Интернета (Рыбас, С. Сталин, «Судьба и стратегия»).

«В СССР к 1929 проживали округленно 154 млн. человек, из которых не менее 130 млн. составляли крестьяне. К 1932 большевики загнали в коллективные хозяйства, ставшие государственными предприятиями по принудительной обработке земли и производству сельскохозяйственной продукции, 61,5% крестьянских дворов, а к 1937 — 93%.

5 января 1930 ЦК ВКП (б) вынес постановление, согласно которому коллективизации подлежало «огромное большинство крестьянских хозяйств». 15 января решением Политбюро была образована спецкомиссия во главе с секретарем ЦК В. М. Молотовым, в которую вошли около тридцати представителей номенклатуры ВКП (б), советских учреждений и центрального аппарата ОГПУ. Комиссия Молотова разработала конкретные предложения по «ликвидации кулачества», сводившиеся к следующему:

1) Отмена действия закона об аренде и применении наемного труда — тем самым у «кулаков» ликвидировалась экономическая основа их хозяйства. Они больше не могли пользоваться собственным земельным наделом («аренда») и нанимать односельчан для его обработки («наемный труд»);

2) Насильственное изъятие собственности: орудий производства, скота, хозяйственных и жилых построек, предприятий по переработке сельхозпродукции (мельниц и пр.), продовольственных, фуражных и семенных запасов;

3) Все «кулацкое население» разбивалось на три категории. Отнесенные ОГПУ и местным совпартактивом к I категории («контрреволюционный актив») — этапировались в концлагеря или подлежали расстрелу; отнесённые ко II категории — депортировались в отдаленные местности СССР; отнесенные к III категории — выселялись за пределы колхоза, проводившего раскулачивание».

В 1932—1933 гг. я был очевидцем «раскулачивания» в слободах Казаки и Стрельцы. Семьи кулаков, с плачем и проклинаниями в адрес власти, органами ОГПУ и милиции принудительно сажались на подводы и увозились на ж/д станцию для этапирования. По существу никаких кулаков в настоящем понимании в данковских слободах не было. Но считалось, если у хозяина были две лошади или две коровы — он уже кулак и подлежал депортации. Дальнейшую их судьбу я не знаю. Но будучи в 80-х годах в восточной Сибири, я встречался с детьми бывших переселенцев (уже моего возраста), и они рассказывали, как на телеге их семьи около полугода добирались в район Хабаровска или Благовещенска, где не было «ни кола, ни двора», и как они поднимали колхоз «с нуля». Но поскольку их отцы и матери были настоящими тружениками, им удалось преодолеть все трудности. Но не все из них выжили.

В Данковском районе колхозы стали «на ноги» и стали платить натурой за трудодни примерно с 1935—1936 гг., когда, как сказал И. В. Сталин: «Жить стало лучше, жить стало веселее». Но с началом войны и после в колхозах почти ничего не платили за трудодни, как выражались колхозники — работали за палочки в ведомости и выживали только личным приусадебным хозяйством. С послевоенных лет колхозы медленно «вымирали», а деревни обезлюдили, особенно с приходом Н. С. Хрущева, который разрешил колхозникам выдать паспорта для выезда из села. В основном для парней исход их деревни происходил через призыв в армию и устройства в промышленности после демобилизации. Сегодня, после капитализации России, этот процесс привел почти к полному вымиранию деревни и переходу на импортные продукты питания и почти полной экономической зависимости России от импорта продовольствия и товаров первой необходимости.

Принудительное изъятие зерна у единоличников и образованных колхозов привело в 1932 г. к голоду во всей стране, в том числе и на Украине. Установилась практика изымать весь урожай зерновых и вывозить его на государственный элеватор, в том числе и посевной фонд. Изымать урожай из колхозов было, конечно, проще, чем воевать с каждым единоличником.

Зерно шло на экспорт для закупки оборудования для строящейся индустрии.

В результате жесткой политики ускоренной индустриализации и коллективизации с/х, от голода погибло несколько миллионов человек, были случаи людоедства. В стране были введены карточки на хлеб и открыты так называемые «Торгсины», в которых продавались продукты на сдаваемое населением золото и серебро.

В моей памяти осталось посещение вместе с папой данковского «Торгсина». Папа сдал все имевшееся серебро и золото, в том числе ручку с тросточки, мой и свой нательные крестики, столовое серебро. Купил он несколько килограмм муки, я выпросил у него купить немного конфет. В этом разукрашенной витрине магазина было всё, от копченых колбас до муки, но только за серебро, золото или валюту для иностранцев.

В памяти у меня об этих годах остался другой эпизод. В Данкове невозможно было купить зерно или муку за советские деньги, которые в результате инфляции превратились в «фантики» для конфет. Папа собрал все деньги и поехал на Украину, где на черном рынке еще можно было купить муку. При возвращении на крыше вагона (билеты невозможно было приобрести), его ограбили и избили, отняв купленный им пуд муки. Но наша семья все же выжила.

Папа работал в Райисполкоме и получал небольшую зарплату, которой в обычные годы едва хватало на пропитание. Хуже было крестьянам, которые не получали ни зарплаты, ни карточек. Никаких промтоваров в магазинах Данкова не было, в том числе текстиля. Мама шила и перешивала, перелицовывала (этот термин вошел в практику с 20-х годов) платья и пальто из старой одежды. Велосипед был недоступной роскошью, также как и патефон.

С той поры мама, как и наши соседи, стали обзаводиться домашней живностью — курами, выращивали свиней, коз, а впоследствии коров.

В Данкове образовали в начале 30-х годов машинотракторную станцию (МТС) с колесными тракторами «Фордзон-Путиловец», комбайнами «Коммунар», и училище механизаторов-трактористов и шоферов. Постепенно начался переход сельского хозяйства с лошади на трактор. Лошадь при царе была в гербе Данкова. Сегодня лошадь можно найти только в полку конной милиции Москвы.

Сталин, вероятно, был прав, проводя ускоренную индустриализацию, строив военный комплекс и модернизацию промышленности за счет средств «выкачиваемых» из деревни и сельского хозяйства. Страна была во враждебном капиталистическом окружении. Война была неизбежна, и Сталин создавал новую механизированную армию. Иначе мы не могли бы выиграть войну 1941—45 гг.

Но плата за эту победу была слишком высока.

Сегодня перестроенная капиталистическая Россия стоит снова перед вечной проблемой нехватки средств для поднятия жизненного уровня и модернизации промышленности и с/х. Но жертвовать своей жизнью ради светлого будущего уже никто не хочет. Исторически «наелись» досыта.

Ста­лин­ская Кон­сти­туция и вы­боры в Вер­ховный Со­вет

5 декабря 1936 г. была принята Сталинская Конституция, а в 1937 г. были проведены первые выборы в Верховный Совет СССР. День 5 декабря был объявлен всенародным праздником и выходным днем. Выборы были обставлены мощной агитацией и красочным оформлением с плакатами «Все на Выборы!». По нашему Рязанскому округу был один кандидат, как и полагалось по Конституции, начальник НКВД Рязанской обл. Вершинин С. Я.

Я, конечно, не понимал, что происходит, но выборы в Данкове происходили торжественно, с оркестром, буфетом. Явка была 100%, все боялись репрессий. Сталин впоследствии сказал: «Неважно как голосуют, важно как считают». Голосование считалось высоким принципом демократии. Голосование за блок коммунистов и беспартийных было действительно почти 100% из-за боязни репрессий.

Впоследствии, будучи секретарем парторганизации треста «Гидромеханизация» в Москве, я принимал непосредственное участие в подготовке выборов и обеспечении 100% явки населения на выборы. Могу подтвердить, что даже в 80-х годах выборы были аналогичны принципам 1937 г., почти при действительной явки на выборы около 99%. Но даже в конце 80-х годов райкомах партии составлялись списки не явившихся на выборы для принятия мер.

Что же можно сказать о выборах 1937г.? На выборы занимались очереди с 7—00 часов утра, а страх перед репрессиями обеспечивал 100% явку, и 100% отдачу голосов за единственного кандидата, назначенного вышестоящими партийными органами. Как выборы, так и работа Верховного Совета СССР, была не более чем профанацией демократии. На высшем уровне управление страной осуществлялось И. В. Сталиным при его жизни, а после его смерти Генсеком КПСС.

Если И. В. Сталин был действительно уникальным человеком, и зачастую его репрессии определялись безвыходностью обстоятельств, то его «сменщики», в основном продолжавшие его политику, не обладали большим умом и не блистали талантами и работоспособностью. Но как говорил наш малограмотный парторг — старый коммунист: «Что такое линия партии — это линия, по которой она идёть». Вот мы и дошли по этому пути до уровня бедной и разворованной страны, но с атомным и ракетным вооружением. Как выразился Черномырдин: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Ор­га­низа­ция дош­коль­но­го вос­пи­тания, на­чаль­ная и сред­няя шко­ла

С 1935 г. я ходил в детский сад, расположенный на ул. Урицкого, напротив нашей квартиры. Я иногда во время гуляния в большом саду детского сада даже забегал домой. В детском саду было несколько возрастных групп, включая дошкольную группу. Всего в саду было около 50 детей, в основном из города, и пригорода. Детский сад финансировало государство, для родителей пребывание детей в саду было бесплатным. К поступлению в 1-й класс (читать и писать) детей не готовили, обучение грамоте возлагалось на школу. Я освоил чтение довольно легко с 5-ти лет с помощью папы и мамы, а с 6 лет уже ходил в детскую библиотеку. О детском саде у меня сохранились хорошие воспоминания. Я помню до сих пор свою воспитательницу Сальникову, которая внимательно и с добротой относилась к детям.

Питание в саду было организовано хорошо: завтрак и обед готовился на местной кухне. Разносолов не было, но готовили чисто и вкусно. Для родителей из малообеспеченных семей сад был большим подспорьем.

А детям прививалось общение между собой, чувства товарищества и начатки культуры и быта в коллективе.

Нужно отметить, что советская власть уделяла большое внимание детям.

Школьное образование начиналось с обязательной бесплатной для всех детей, достигнувших 7-ми лет, начальной школы из 4-х классов, неполной средней школы — семилетки, и необязательной десятилетки. Небольшую годовую оплату с 8-го по 10-й классы ввели только в 1942 г., которую вскоре отменили.

В преподавании упор делался на естественные науки, русский язык и литературу, в выборе которой проявлялся коммунистический уклон. Стране, стоившую индустрию, нужны были грамотные рабочие и инженеры из технических ВУЗОВ. Ущербным было преподавание иностранных языков, преобладающим был немецкий. Это объяснялось отсутствием квалифицированных кадров и нежеланием учить иностранный язык самими учениками, ввиду закрытости страны для выезда за рубеж, т.е. иностранный язык был «мертвым», как латынь в царской гимназии.

С приходом перестройки на капитализм, который утвердился с 1992 г. с распадом СССР и образованием нового государства — Российская Федерация, изменяется и программа и содержание образования.

В средней школе ввели ЕГЭ, единый госэкзамен. Он включает письменные вопросы и ответы, нечто вроде закрытого кроссворда. ЕГЭ введен по всей России с целью уравнивания шансов поступления выпускников в высшую школу из города и села, поскольку уровень преподавания и оценки знаний в городе и селе различен. По результатам конкурса по ЕГЭ производится прием абитуриентов в ВУЗы без вступительного экзамена, за исключением некоторых престижных ВУЗов.

Я считаю, что этим нововведением шансы выпускников города и деревни не будут уравнены, а ответы в новом «кроссворде» ЕГЭ носят случайный характер и не может полностью оценить уровень знаний. Старая система, принятая в СССР, на мой взгляд, была более объективной.

Как в школах, так и в Вузах, укоренилась и почти узаконена система взяточничества, которую можно объяснить монетизацией общества, падением морали и низкой зарплатой преподавателей. Одновременно снизился уровень знания самих преподавателей. В ВУЗах, НИИ и Академиях происходит эмиграция научных работников, которую называют «утечкой мозгов» из России. С этим Россия уже утратила свой приоритет в науке и культуре. В настоящее время «модернизация» образования, а по существу переход к платному образованию, продолжается, и это может привести к катастрофическим последствиям в сфере науки и техники.

В 1936 г. меня приняли в 1-й класс Данковской начальной школы №2. Моей первой учительницей с 1 — го по 4-й класс была Анна Васильевна Протасова, очень хороший педагог с дореволюционным стажем. Я с благодарностью вспоминаю её по сей день. Она наряду с грамотой приучила нас к порядку и дисциплине.

Учеба далась мне легко, так как я умел до поступления в школу бегло читать. С письмом было хуже, пером №86 (с нажимом) «палочки» получались кривые, что меня очень расстраивало. С устным языком у меня были проблемы — я не сильно заикался. Мама возила меня в Воронеж, в клинике пытались почему-то лечили кварцевым светом. Этот недостаток, конечно, влиял на мою психику, я был порою стеснительным. Но на учебу и работу это не влияло.

По окончанию 4-го класса меня перевели в неполную среднею школу — «семилетку». В эту школу и мой класс влились ребята из пригородных сёл.

Ввиду недостаточного помещения занятия проводились в две смены. В вечернюю смену занимались при керосиновой лампе «Молния», но света от нее было недостаточно. Отопление было печное.

Учителя менялись в зависимости от предмета урока: русский язык и литература, математика, история, Конституция СССР, биология. Квалификация педагогов была довольно слабой, а требовательность пониженной. Учились мы можно сказать «спустя рукава». В этой школе я закончил 7-й класс и переведен в 8-й класс уже средней школы.

Количество учеников в классе резко сократилось, ученик из сел в основном ушли работать колхозы. Преподавание с 8-го класса было поставлено на высокий уровень, все учителя имели высшее образование.

Особенно требовательным к учащимся был Петр Петрович Матковский — бывший гвардейский офицер царской армии. Он преподавал литературу, но сверх программы обучал русскому языку, поскольку из «семилетки» мы вышли по существу неграмотными. На первом занятии он сказал: «Кто желает быть грамотным русским человеком должны безукоризненно выполнять уроки, писателей и поэтов я из вас не сделаю, но грамотными людьми вы будете. А если не будете следовать моим правилам — рекомендую сразу покинуть школу».

Методика уроков была действительно обременительной. К каждому уроку задавалось только одно правило русского языка, но его ученик должен усвоить строго наизусть. На устную проверку правила уходило не более 5 мин. Каждую неделю мы писали короткий диктант на одну страничку, за ошибки ставились «двойки», а на каждую ошибку в отдельной тетрадке задавалась работа над ошибками с не менее десятью примерами. Если диктант занимал одну страничку, то работа над ошибками занимала до 10 станиц. Кроме диктанта через неделю мы писали домашнее сочинение по литературе. Мне Петр Петрович обычно ставил две оценки: за содержание я получал «Пятёрку» и каждое мое сочинение он зачитывал вслух для примера, а за ошибки — ставил «двойку». К 10-му классу почти ученики писали грамотно.

Кроме официальной программы по литературе кратко ознакомил нас с Шекспиром и Мольером. Я с большой благодарностью вспоминаю Петра Петровича, научившему прекрасному русскому языку.

Как-то по приезду к родителям в Данков, я с удивлением узнал, что мои домашние сочинения ходят до сих пор по рукам учащихся для их списывания в школе.

Физику и математику преподавали в моем классе весьма квалифицированные педагоги, по математике я занимался дополнительно самостоятельно. Плохо было с иностранным языком — немецким, поскольку его преподавали только до 7-го класса. Поскольку страна была закрыта для выезда за рубеж, то, вероятно, считали, что он нам не нужен.

Десятый выпускной класс и экзамены на аттестат зрелости я закончил с хорошими оценками, можно было поступать в ВУЗ для продолжения образования и получения специальности для работы.

Го­ды вой­ны