Бесплатный фрагмент - Луч Светы

Всем весеннее-мартовски-оглушительно-теплый привет! Я, Светлана Королева, главред поистине замечательного, разнокалиберного литературного журнала «Луч Светы». И перед Вами — шестой номер! Совершенно иной, более живой и творческий, интересный, разнохарактерный! Новые рубрики — от психологии до книжной рецензии!

Читайте! Смакуйте! Наслаждайтесь каждой строчкой! Ищите смысл в произведениях, в себе, отражайте смысл — вовне!

И теперь, по традиции, делюсь с вами, уважаемые и любимые читатели, своим вытворчеством!

Вытворчество от главреда

***

В библиотеках стонами его ума,

В прощальных взглядах привокзальных сцен,

Ему, как воздух, как перрон — встречающим, нужна — она,

Как кровь, струящаяся по изгибам вен.

В мозгу — засела. В сердце — прижилась,

В бокале — красным. Или белым. Совершенна и до края.

И если б пил бы он, она б — спилась,

И если б волком выл — то на неё и как на образ лунный рая.

В руках — синицей билась и журавль в душе,

Под одеялом — чёрной кошкой — коготками по спине,

Ему отчаянно плевать на гвоздемвбитые клише,

А без неё — орать — орать — в безумствервущей тишине.

В библиотеках — книжной пылью, сладким запахом страниц

Она легла — к уму его припав,

Навеки ангелом, сложившим крылья ниц,

Навеки — с ним — титана с золотом наитвердейший сплав.

***

Там, за горбатостью пять через два

По утрам всем достаточно сладкого сна.

И как будто старение вехами вспять.

И счастливый график для каждого — два через пять.

Там, за тоской городских одиноко — скучающих ив

За чванливостью брендов поистине дорогих,

Доброта через край. И сердца — только парами. А в небесах

Можно бегать. И мыслями — только в стихах.

Там, за слезами ребёнка, упавшего не аккуратно в лужу,

За стаканом вина, продающего очередную душу,

Есть лишь только лучики смеха в самых тёплых глазах,

И забыт, и забит навсегда перед Богом скулящий страх.

Там… Там… Представляете, тоже своя суета.

А система своя. Хоть совершенно не та.

И находятся смельчаки. И ну давай воспевать :

Как бы эту систему прогнуть. И под себя сломать.

***

Финал… И занавеса нет. И нет условий,

Ошибка на ошибке — истины разрез,

А на дом задано — проверить горьким опытом теории,

Извлечь урок: кто по дрова, кто в лес.

Тот мальчик слишком вырос, слишком вынес

И даже выжил слишком из ума,

Душа его ступила нерешительно на клирос,

А сердце против тропарей. А сердце сожжено дотла.

Финал ли это? Есть ли продолжение?

И есть ли шанс: из омута в родник?

А разуму бумажки собирать в опровержение,

До сих — пока к наивному сиянию он не привык.

И занавес по швам. Условия ни к черту.

Да волком бы завыть, но чаща чёрная пуста,

Чернила в банке. Но никто не хочет предложить оферту.

А кляксы синие мешают заново и с чистого листа.

***

Ангелы и бесы дружат в нас,

Балансируя

То нежной добротой, то необузданным гневом,

То лёгкими минутами, а то разнуздатой тоской подчас,

И в зеркале души: то летнее дыхание, то — порванные в клочья нервы.

Ангелы и бесы — сильные соперники,

Но союзники также,

Сила их в объединении, в единстве, человеческой многогранности.

Как латынь с немецким — в авторских трудах Коперника,

Как стабильность стали-мастерства, слитая с золотом-спонтанности.

Ангелы и бесы в нас не делятся

На рай и ад.

Им комфортно — в мире целостном-тебе. Канатоходцем и верёвкой.

От того — ты то нещадно беден смыслом, то воистину воскреснувши — богат,

От того ты — то тяжёлым камнем вниз, а то ввысь крылатой фразой лёгкой.

Ангелы и бесы — это ты.

Раскрытие таланта

Светлана Королева, г. Брянск

На сегодня в меню две великолепные поэтессы, две Елены: прекрасные, умные, чувственные, творящие и вытворяющие. Для меня их творчество стало своим личным открытием.

Итак, первый Дар

бриллиант литературного мира — Елена Анищенко

Родилась 15 марта1967 года в городе Невеле, что на юге Псковской области.

Закончила педагогическое училище в Опочке и пять лет отработала в детском саду воспитателем. Будучи интровертом и социофобом, всегда выбирала работу с людьми. Сейчас работаю диспетчером в сфере ЖКХ.

Более двадцати лет назад добровольно уехала жить в деревню.

Люблю возиться в огороде, с животными, но больше всего читать.

Дочь учится в колледже в областном центре. Мне компанию в деревне составляют подобранные на улице четыре кошки и три собаки.

Писать стихи начала в марте прошлого года, рассказы -летом.

А теперь окунемся в творчество этой скромной, доброй, притягивающей к себе особой теплотой, поэтессе…

***

Птичий хор подпевает капелям.

Настроение с ним в унисон.

Пусть позёмка порой ещё стелет,

На ресницы весны сыпя сон.

Полинялое зимнее платье

С ручейками журча убежит.

Ворон вещий нам тёплое счастье,

Накамлает над озимью ржи.

Засияют луга малахитом.

Под апрельских дождинок канкан,

Мать-и-мачеха, звёзды рассыпав,

Разукрасит весны сарафан.

Птичий хор зазвучит акапелла,

Исполняя весенний ноктюрн.

Влажный ветер шального апреля,

В наших душах устроит сумбур.

***

Тёплым ароматным снегом

В саду моём усыпана трава.

В белом вальсе упорхнув на небо,

Лепестки сплетают кружева.

С тучами помчатся над землёю,

С выси в зеркала озёр глядясь.

И улягутся зимой в саду знакомом,

Из прогулки дальней возвратясь.

Колыбельную нашепчут нежно,

Убаюкают деревья до весны.

И укутав одеялом снежным,

Будут навевать о лете сны.

Страсть

Селены свет сердца смущает,

Сны сладострастные соткав.

Сетью сердца соединяет,

Слугой слепого счастья став.

Страданий суетные страсти,

Со смертью споря сто-стократ,

Святое созидают счастье.

Созвездья сладкий сон сулят.

Сатир скопцу свои советы

Ссудить старается скорей,

И соловей свистит сонеты

Супруге серенькой своей.

И солнца свет струится свыше,

Слезу солёную суша.

И серенаду смерти слыша,

Старик сажает сад спеша.

Слезинки счастья, став свободны,

В созвездья сбились в сини свода.

***

Стихотворение, навеянное картиной художника Д. Лёвина «Утро в Лермонтово»

Пыль горячая под ногами,

В небе солнца расплавленный шар,

Воздух запахом млеет медвяным —

Летний день — благодатнейший дар!

А в колодце водица студёная,

А в подвале жбан хлебного кваса,

А в лугах земляника ядрёная

Порассыпана бусами красными.

Кисть художника на холсте

Пишет с нежностью мемуары:

Над землёю подобный мечте

Летний день — благодатнейший дар!

***

Счастье моё — падчерица

У мачехи-Судьбы,

Мы с тобою спрячемся

От людской молвы.

К дому на отшибе

По тропе заросшей

Плетёмся чуть живые,

От слёз насквозь промокшие.

На диване рядом

Сядем с общей болью.

Щедро наши раны

Поприпудрим солью.

Счастье незаконное,

Мы от добродетели

Скроемся за шторами,

Чтобы не заметили,

Чтобы не судили,

Не бросали камни.

Что мы заслужили,

Знаем с тобой сами.

Счастье запоздалое,

С трудом меня нашедшее,

Живу теперь изранена

Любовью сумасшедшею.

Счастье прокажённое —

На шее колокольчик,

Подольше будь со мной!

Другого мне не хочется.

Нежно, сплетено из снежинок-кружев, легко, певуче, вальсируя рифмами из по-женски горячего, любящего сердца… Спасибо, Елена!

И второй Дар

бриллиант — Елена Борок

Родилась в Брестской области в 1985 г., живет в Москве. Окончила Московский государственный медико-стоматологический университет, Литературный институт им. А. М. Горького.

Стихи печатались в журналах «Москва», «Дети Ра», «Юность», «Русский переплет», «Студенческий меридиан», «Осиянное слово», а также в нескольких альманахах. Участвовала в семинарах молодых писателей от Союза писателей Москвы, дипломант международного форума «Осиянное слово», конкурса им. Петрова.

Член Союза писателей Москвы. В 2013 г. в соавторстве с Дарьей Лебедевой вышла первая книга стихов «Нетленки и ерундашки» (издательство «О.Г.И.»). 2014 год — вошла в длинный список международной премии «Дебют».

***

У тебя в голове маленький часовой механизм.

Если об этом думать — у меня начинает стучать в висках.

Мысли путаются, из рук выпадают карандаши.

У тебя в голове — венецианские витражи,

тоненькая эмаль, стекло, сусальное золото —

так красиво и страшно, что сбивает дыхание.

И любой мой день похож на любой день:

вот таблеточки — восстанавливать нервные клеточки;

вот зелье от судорог;

вот варево из корений, снижать давление, —

любой мой день похож на любой день…

Тот, кто ходил за тобой к смерти, сказал:

исключаем бассейн, зал,

всякий стресс и умственные нагрузки.

Врач говорит — и я верю врачу.

И так ли важно теперь, что я хочу?

У тебя в голове эта маленькая поломка; чертова западня.

Так ли важно — она для всех

или именно на меня?

И так ли страшно — подумаешь — из пяти миллионов

еще у одной

мысли путаются, от ужаса сводит скулы; —

если в городе —

в целом, мать его, городе — нет других бастионов,

только женщины, выносливые, как мулы

Ты пела

Ты пела мне нежные песни,

читала вслух длинные письма.

И мы так редко бывали вместе.

И я не видел себя с другими.

Ты ждала из походов,

как ждут мореходов,

как ждут Дон Кихотов от вражеских мельниц.

Ты верила: море спокойно.

Считала дни до возвращения.

И я был так счастлив с собой, но

входя, всякий раз просил о прощении.

Но утоплены весла,

и к берегу поздно,

и в море все просто — не то что на суше.

И по небу звезды ходили,

и были к нам благосклонны.

И мы по ним находили

родного берега склоны.

Только знал океан, что

я возвращался

не к суше и счастью, а к твоим колыбельным, —

ты пела мне.

Пела мне.

Только мне.

***

Ехать домой. С эскалатора на подъем

видеть спускающихся, в плеерах и снегу;

из стеклянных дверей налево, еще наверх —

выйти в снег.

Ждать трамвая. Чаще прочих ходит шестой —

желтый и легкий, позвякивает на кругу;

летний, как платье. Кажется — легче меня,

легче всех.

Встать у дверей. По узорчатому стеклу

вывести смайл безрадостному соседу —

и через мост, по негабаритной кривой

вздрагивая, улыбаясь; думая: еду, еду, —

думая: не обедал, — думая: только мой! —

в первый раз в жизни, в среду,

ехать домой.

9 Жизней

Когда эта кошка умирает в четвёртый раз,

она уже не боится.

В первый кричала —

месячный котёнок, два дня без матери.

Накликала спутника,

доброго, в принципе, мужика.

Жадно ела в запущенной кухне,

ласкалась.

Во второй —

царапалась что было сил.

Порвала лицо, руки. Всё-таки разбудила.

Долго бестолково собирался, отнёс к матери.

«Запой, жрать нечего — а её жалко. Может, возьмешь?»

Взяли. Выходили.

В третий —

да ждала, наверное.

С утра у двери, на коврике для галош,

потом на заборе.

Там высоко и хорошо видно,

как сходит с горки сгорбленная хозяйка, —

но что-то она всё никак, третий день.

На пятый сломали дверь, ходили в сапогах.

В дом уже не пустили.

Нет, оно, конечно, распогодилось —

к лету,

когда уже не так нечего есть,

не так холодно ждать на заборе —

раз в день, по кошачьему расписанию.

Объявились наследники,

забрали в город —

на мягкие кресла, тёплые полы;

к детям и витаминам для шерсти.

* * *

И вот теперь она лежит на столе,

толстая, пушистая.

Равнодушно дает лапы, показывает язык —

нечеловечески дорогому ветеринару.

А после его ухода думает:

«Ну что вы, ребят, ну зачем?

Ну какие девять, при нашей-то жизни?»

Вздыхает

и плотнее сворачивается в клубок.

Двор

Лысые сосны ниже многоэтажек,

двор уперся коленями в гаражи.

Так вот живешь-живешь,

и не замечаешь даже,

где она началась — взрослая жизнь.

Взрослая жизнь отбирает плеер, стреляет курево,

спиливает, не спросив, наше старое дерево,

не таскает котов;

мир, где отцовскую куртку носил без палева,

где десятки раз вступался за Серого, —

так вот влегкую

сбрасывает со счетов.

И ничего не сходится — если снова

смерить шагами по диагонали,

от своего до Дашкиного подъезда.

И ни к кому не ходится —

после школы ли,

после смерти мамы

или попросту после переезда.

***

Вот я, Марья Моревна,

вот море, что качает меня на руках…

Вот милая Мирамис,

вот мои дровосек и огниво —

где же радость моя, где?

Сплошь стекляшки и фантики.

Вроде бы, небо сине, люди взрослы,

улица разноголоса. Что же я? —

каждое утро стою так близко

к краю земного диска,

что страшно перевернуть мир.

Каждое утро врастаю в стылую пристань,

каждый день жду моих братьев.

Братья мои —

Чук и Гек, Гензель и Гретель,

ёжик и медвежонок.

Утлым судёнышком, долго ли, коротко ли, —

плывут ко мне. Везут ладан и мирру.

Сёстрам по серьгам везут

братья мои Диоскуры.

Птице по песне,

курочке по зёрнышку,

каждой твари по паре.

Каждому везут по вере его.

Только мне — ничего.

Современно, но не угасающе во времени. Модно, но на разрыв. Непросто, но так понятно! Браво, Елена!

В лучах Светы

Светлана Королева, г. Брянск

СТЕФАНИЯ ДАНИЛОВА

Стефания Данилова — стопроцентная self-made поэтесса нового поколения.

Её творческая карьера началась в 2011 году, уже в 2012 она стала триумф-лауреатом престижной премии «Послушайте!» им. Велимира Хлебникова, а в 2013 стала завсегдатаем федеральных телеканалов и СМИ после нашумевшего телешоу «Бабушка Пушкина».

Её книги #Веснадцать и #Неудержимолость вышли в серии АСТ «Звезда рунета», а дебютная книга прозы #АтласПамяти — в РиполКлассик. Создала @vsempoezii — крупнейший фестиваль поэзии в мире, @blackheartofsamhein, @broad_sky и @knigopad.

К 2019 году поэтесса выпускает семь книг по итогам сценического семилетия.

#СвидетельствоОПолусмерти — остросоциальная лирика

#Неморгая — лирика о психиатрии

#ВерниМеняМне — стихи о путешествиях

#34бусины — волшебные сказки в стихах

#ЬвобюлОрпИхитс — об изнанке любви

#Интервью — интервью СМИ разных лет,

а также

#СтихиКакимиОниДолжныБыть — книга по итогам пятилетнего проекта @sexondhand, 100 любимых авторов Даниловой, с которыми у нее есть личные истории. Среди них — Светлана Сурганова, Сергей Калугин, Василий Васин, Екатерина Гопенко, Умка, Анна Пингина и другие звёзды.

Любит синий цвет, сурков и грейпфруты.

Не любит подмену понятий, алкоголь и тратить время зря.

****

И холод не собачий, а людской.

Нет зверя, что теплу противоречит,

забрав с трудом доставшийся покой

от сердца к сердцу и от встречи к встрече.

«Все будет, стоит только расхотеть»,

«Желаний не имей, и будешь счастлив»

К инсайтам притч и мудрой красоте

мозг восприимчив слабо и отчасти.

Мы все — производители тепла

и холода. Из шерсти, льна и стали,

бумаги и муранского стекла.

Изделие с клиентом не совпали.

Инь-ян, контраст ч/б, добро и зло

дают гнилой продукт полураспада.

Как сложно, как смешно, как не свезло

любить тогда, когда тебя — не надо.

А надо непонятно что и как,

врачуя подорожником лепрозу.

Без разницы, где смузи, где коньяк —

ты пьян сорокаградусным морозом

в такое невеселое дерьмо,

что остается то, что остается.

Смотреть в обледеневшее трюмо,

где прошлый ты ликует и смеется.

Всё, что было

Всё, что было в Вегасе, остаётся в Вегасе.

Тоненькая девочка, смех и две слезы.

Он забыл, задумался, он устал, забегался.

Это одиночество учишь, как язык:

овладеть без практики — разве что в теории.

Взрыва ли большого, маленького ли?

Сердце у мальчишки — с пол-аудитории,

сердце у девчонки — с полторы Земли.

Всё, что было в Питере, остается в Питере,

всё, что было до, остаётся до.

Ре,

ми,

фа,

соль,

ля,

си-нень-ки-е-ли-те-ры

больше не расслышатся в песнях проводов,

в ритме двух сердец не стучат ударные,

безударной гласной девочка — сестра.

Всё, что было в Нарнии, остаётся в Нарнии,

львы и обещания,

время и простра…

Всё, что было — не было, нет, и не воротится.

Обоюдоострые взгляды не скрестив,

мы идём по улице: я — до Богородицы,

ты — иди-ка с Богом,

он тебя простит.

Всё, что умолчали мы — впишется в Историю,

всё равно, что мысом врежется в залив.

И поётся сердцу в пол-аудитории

так же, как и сердцу в полторы Земли.

***

К двадцати пяти понимаешь: Мама была права.

Не сиди до утра, не вырастет сон-трава

через несколько лет в овраге сухих извилин.

Мы бунтовали, не верили и язвили.

И теперь я, проснувшись, пью залпом морковный фреш,

И семь раз поморщишься, да тыквенный супчик съешь.

И зачитываешься здоровой поваренной книгой.

Не хочу знать, как вкусен бургер из Бургер Кинга.

Я смотрю на армянок, грузинок с буйными волосами,

Высокогорными, огненными глазами.

Они никогда не курили, не пили крепче святой воды —

лёгкостью воздаётся им за труды.

За какую из прежних вписок платить разломом?

Не хочу знать, хочу не выходить из дома.

Мне двадцать четыре. Я выгляжу очень даже.

И не то чтобы я какой наркоман со стажем —

Даже до алкоголика, в общем то, далеко.

Очень важно пить только тёплое молоко.

Блеск в глазах, говорят, появляется от любви.

И она очень даже есть, но когда в крови

Дефицит витаминов и недостаток сна,

от кругов под глазами не спасает даже весна.

Если так наступает старость через усталость —

Не хочу знать, сколько ещё осталось.

По ночам немеют конечности. Падает зрение.

Из вредных привычек осталось одно курение.

Не хочу знать, чем кончится это стихотворение.

***

И когда между нами спят города,

бегут поезда и стынет вода,

сжаты злые клыки часовых поясов

и не спасает дверной засов

от тоски, сочащейся под порог,

от того, что ты меня не сберёг

и отчаянно в этом не виноват:

я иду в свой чертом забытый ад,

чёрным снегом занесены пути.

Просто больше некуда мне идти.

И вопрос: «а были ли мы вообще?» —

Наиважнейшая из вещей,

Это мой спасательный красный круг,

я его упускаю из тонких рук.

«Ты ему не подруга и не жена,

Ты ему нисколечко не нужна,

Ты — всего лишь найденная им вещь!»

говорят голоса, и их тембр зловещ.

В такой темноте, в такой черноте

развесь в каждом городе по звезде,

чтоб я, согретая их теплом,

идя по приборам и напролом,

не верила скрипам и голосам.

Придумай цвет и свеченье сам,

Как будто мне в мире последний свет —

Звезды твои.

И другого — нет.

***

По образу и подобию Твоему

сделана я, и мне вполне по уму —

новое море на месте седых песков,

книгу-бестселлер из черновых листков.

День как три осени чудился мне порой.

На день седьмой лирический мой герой

вышел из черно-белого сентября,

и я была не вправе его терять.

Но и обратный заложен во мне отсчёт:

слёзы в глаза обратно уходят с щёк,

слово равно становится воробью.

Я породила, значит, я и убью.

Иссиня-черная сила сидит во мне,

неумолимо подталкивая к войне

мир, каждый день открывающий мне весну.

Где бы найти для черного белизну?

Так семь-шесть-пять-четыре-три-два-один

вечностью станут из переломов льдин.

Если я выстрелю в сердце седьмого дня,

то, умоляю, Создатель, разрушь меня.

***

Танцуя на стеклах, вальсируя на канате,

я серебром чернею на пьедесталах.

На золото мне полбалла всегда не хватит —

но у меня нет чувства, что я устала.

Есть чувство открытой внутренней психбольницы,

где каждый шуруп развинчен, а миф развенчан.

К нечестной игре легко присоединиться,

но эта игра не стоит алтарных свечек.

На платье речном даже взглядом не выжечь дыры.

Сентябрьский мороз в мурашки вставляет жальца.

Однажды я встану вместе с фабричным дымом

и выйду к воде, забыв как в ней отражаться.

Я буду упрямо слышать как ты смеешься

на набережной с пустеющими глазами,

когда недостаток веры в твое «Ты сможешь»

сомкнется водой над черными волосами.

Но даже вода серебряная как старец.

Возьму себя в крылья и отступлю от пирса.

Скажи мне, что все уходит, а я останусь.

И лед под ногами не вздумает расступиться.

***

Почему так время летит, убегают дни в темноту.

Я скольжу свечой среди льдин. Я тебя сегодня найду.

Мне Вселенная — каземат, я дворами иду домой.

Эта злая, злая зима стала нашей первой зимой.

«Не последней», — шепчу мирам через мертвенно-бледный шум.

Я с корзинкой в руке в буран к приоткрытой двери спешу.

Чаша полная. Милый дом. Уберите трамвай, метро.

Знать не знаю, что там, потом, и не спрашиваю Таро.

Вот идет вторая зима. Нет в ней ни тебя, ни меня.

Я иду, горящий туман, я иду, гирлянды звенят,

я иду, фонари поют, я — кровоподтек сургуча.

Где-то теплится наш уют, ни двери в него, ни ключа.

Я иду по пояс в снегу и корзинку в руке держу.

Я найду тебя, я смогу, сквозь промозглую злую жуть,

крыты карты солёным льдом, русским матом, больной строкой.

помню: за поворотом дом, до него мне подать рукой,

и не будет теплопотерь. И на ёлке взойдёт звезда.

Мне открыли родную дверь. И сказали, ты никогда

здесь не жил. Я стою, тиха, и не знаю, куда теперь.

Это будет конец стиха, но не Бездны моей к тебе.

Почему так время летит, убегают дни в темноту.

Каждый, кто на меня глядит, погибает в моём аду,

где по-волчьи веками выть в разгромлённые города.

Оттого со мною не быть никому, нигде, никогда.

Почему так время летит, убегают дни в пустоту.

Почему так время летит, убегают дни в черноту.

Почему так время летит, убегают дни в темноту.

***

В какой бы транспорт мы с тобой ни сели,

мы заново на детской карусели,

что, если сверху на нее взглянуть,

часы. И мы — у времени в плену.

За эти покатушки время мстит нам,

казалось бы, заядлым и маститым,

то ритм убыстрит то замедлит вдруг,

никто так просто не покинет круг.

Ты улетишь, и дни пойдут быстрее,

а я останусь, значит постарею.

Слова, окаменевшие во рту,

заменят сединою черноту.

Что самолет твой мягко приземлится,

Что ты себя швырнешь в родные лица,

Что следующие пять-семь минут

тебя в своих ладонях не сомнут,

что мне звонишь из собственного дома

ты, а не голос твоего фантома,

и что тебя не выключат, как свет,

мне никаких совсем гарантий нет.

Мне бы в твоем отсутствии недлинном

тебя создать из памятливой глины,

и спрятать до того, как ты придешь,

под первый же попавшийся мне дождь.

***

То, о чем не напишут,

не снимут фильм,

не переплавят

в семеро звонких нот.

Если любовь — прыжок,

человек — дельфин.

Море — это границы

наоборот.

Чистая радость.

Дом, где живут цветы.

Музыка для оркестра. Не пары рук.

Солнцестояние.

Все это —

Тоже

Ты.

Линии двух бессмертий сомкнулись в круг.

Скольким сердцам

ты подарил их стук?

Каждое только

тебе одному поёт.

Может, когда-то

я до конца врасту

в то, что одно из них —

навсегда моё.

***

— у тебя, — говорят, —

в глазницах гробы зарыты, —

и проигрывают в гляделки мне раз за разом

даже если в очках или веки мои закрыты,

что мне делать с неуправляемым третьим глазом?

я играла в гляделки с Бездной

и доигралась:

не смотрю в зеркала, и боюсь смотреть на любимых,

ибо взгляд мой тяжёл и холоден, как усталость,

сероснежная буря, адовая лепнина,

был один, и любил говаривать, что железный —

нет желающих стать судьбу его повторившим.

ты расплавленным солнцем наполнишь любую Бездну.

посмотри на меня,

пожалуйста, посмотри же

и смирительную рубашку цветочной гладью

мне расшей,

чтобы я светила тебе и грела,

не болтала со всякой тьмой из других галактик,

чтобы ей до меня никакого не стало дела!

— а не страшно тебе, что жизнь будет свет и радость?

вдруг захочешь открыть гештальт, словно малый бизнес.

— мне не страшно, ведь я действительно доигралась.

это самое дно —

никто не стучится снизу.

***

Мне пророчили синеглазого жениха,

с волосами чернее воронова крыла.

Говорили, он о семи грехах;

в нём, как в синем пламени, мне пылать.

Он ни разу не был в моих стихах.

Я надеюсь, что мне гадалка о нем врала.

Не пускаются ноги от счастья в пляс

от таких вестей, а валят меня в траву.

Что мне синий цвет его сочинённых глаз,

раз твои создают мне лучшую синеву?

Я не замуж хочу, а заново в первый класс.

Не хочу узнать от других, зачем я живу.

Ни одной гадалке меня не определить,

ни одному экстрасенсу и колдуну.

Я сама себе — веретено и нить,

не ложащаяся к другому веретену.

Не гореть моему шитью и в воде не гнить,

я шелкопрядом из сердца его тяну.

Как протянута эта нить от меня к тебе,

так твоей руке протянутой быть ко мне.

Как есть вечный смысл бежать от себя к себе,

так нет смысла на переправе менять коней.

Раз судьба нас лбами сталкивает в толпе

и высекаются звёзды, то ей видней.

***

Смотри, как местные бродят парами, бредят барами,

как в пьяных танцах их все присутствует, кроме танца.

Они, рожденные суперменами, суперстарами,

не отличают салон такси от реанимации.

Они не знают, как было бы круто старыми

в совместно нажитой четырёхкомнатной просыпаться…

Они до старости не дотянут в амфетаминовом

и алкогольном своем пожарище без огня.

А мы идем с тобой через поле в цветах карминовых,

печали прежние в них роняя и хороня.

А ты все думаешь почему-то, что поле — минное.

А ты все смотришь куда угодно, чтоб не в меня.

Не надо строить мне зиккуратов, дарить каратов,

мне хватит текста, что между нами произойдёт.

Предсмертным боем живого сердца под бой курантов

Я так мечтаю с тобою встретить Сверхновый год.

Контрастная поэзия

Валентина Иванова, г. Касимов

Доброго времени суток, дорогие читатели!

Сегодняшний выпуск Контрастной поэзии мало чем отличается от пяти предыдущих — талантливые поэты, вкусные стихи и теплая обстановка. Всё как всегда. Как говорится: «стабильность — признак мастерства».

Ой нет! Кое-что всё-таки изменилось! У нас будет не контрастная поэзия, а очень чувственная поэзия! Что? Так тоже уже было? Ох… Как же сложно вас хоть чем-нибудь удивить… Но я попытаюсь…

Иван Иванов

Вы хотели, чтоб я рассказал о себе… Ну вот так: Клепиков Дмитрий Игоревич. Поэт. 1989 года рождения. Поэт. Стихи пишу лет с 17ти, хотя все, что писал до 25-ти лет — уничтожил. В принципе пишу редко. В год 4—5 стихов. Больше не хочу. Это так, разминка для мозгов, хоть я и считаю это очень серьезным делом. Работаю на двух работах. Люблю футбол и пиво. Раньше много путешествовал, делал квартирные концерты. играл в азартные игры.

Нигде не печатался, т.к. не хочу заморачиваться. Занимал 3-е место на всероссийском межрегиональном конкурсе поэтов. Получил премию губернатора Московской области.

Но если чисто для авторства. То коротко: Клепиков Дмитрий. 1989 г. р. Поэт. г. Наро-Фоминск (Московская область).

А вам я предлагаю почитать… Ничего не буду говорить, ничего не буду рассказывать. Вы сами всё поймете…

Собачье сердце

о собаках, но не совсем…

Никуда от этого не деться,

Но, прошу, ответьте люди мне-ка,

Почему для вас собачье сердце

Хуже сердца, скажем, человека?

Для собаки всякий друг — хороший,

Не нужны ей лавры и предлоги,

Никогда на свете не был брошен

Человек собакой на дороге.

Если друга мучают невзгоды,

Если он угрюм и озадачен,

Против человеческой природы

Поступите с другом по-собачьи.

Это значит — в полдень или в полночь

Руку дать, чтоб смог он опереться.

Это значит — броситься на помощь,

Обнажив свое собачье сердце.

Спорят люди, судятся скандально,

Им бы палки ставить всё в колеса.

Переносно бьет их и буквально

Суета квартирного вопроса:

Будка или дом многоэтажный —

У собаки все гораздо проще:

Был бы рядом друг — а там неважно,

Сколько метров у него жилплощадь.

Про собак еще деталь подметим,

Пожурив людей за их несносность.

Видно, всё освоив на планете,

Люди тут же принялись за космос.

Только как впервые во вселенной

Прорываться к знакам Зодиака?

И тогда за всех людей мгновенно

Приняла ответственность собака.

Никуда от этого не деться.

Но, прошу, ответьте люди мне-ка,

Почему для вас собачье сердце

Хуже сердца, скажем, человека?

Не предаст собака вас, не бросит

Даже в самой казусной задаче,

Даже в самом каверзном вопросе,

Нет сердец надежнее собачьих.

Ну как Вам? Мне очень понравилось…

Анжелика Бивол

Анжелика Борисовна Бивол родилась в Саратовской области, детство прошло в Приднестровье. С 1984 г. проживает в г. Сургуте.