Бесплатный фрагмент - Литературные страницы 8/2020

О нашем Союзе

Интернациональный Союз писателей (Международный Союз писателей, поэтов, авторов-драматургов и журналистов) является крупнейшей в мире организацией профессиональных писателей. Наш Союз был основан в 1954 году. До недавнего времени штаб-квартира организации находилась в Париже, в данный момент основное подразделение расположено в Москве.

Организация объединяет писательские союзы более чем 40 стран мира. ИСП защищает социальные и профессиональные права писателей и журналистов.

ИСП признается властями многих стран мира и удостоверение обеспечивает беспрепятственный доступ к событиям, представляющим интерес для писателя или журналиста. Оно дает право доступа в государственные и муниципальные учреждения для получения информации.

В Европарламенте, Совете Европы и других европейских международных организациях предъявлениe удостоверения ИСП достаточно для того, чтобы не только получить доступ к информации, но и содействие в подготовке и распространении материалов, а также в других вопросах деятельности на территории стран Европейского Союза. Во многих странах ИСП дает право бесплатно посещать музеи, выставки, спортивные состязания и другие массовые мероприятия. В некоторых странах ИСП дает льготы на проезд в общественном транспорте и т. д.

Удостоверение ИСП действительно, только если в нем обозначены координаты владельца, проставлена его подпись, а также имеются подписи координатора ИСП.

Наши члены Союза и кандидаты имеют право выдвигаться на международные премии и награды, имеют льготы при публикации книг и продвижении за границей.

Некоторые премии и награды учрежденные Интернациональным Союзом писателей и партнерами за рубежом:

Лондонская премия в области литературы (язык текстов русский и английский); Франкфуртская премия в области литературы (язык текстов русский и немецкий); Мальмёская премия в области литературы (язык текстов русский и шведский); Варшавская премия в области литературы (язык текстов русский и польский); Стружская премия в области литературы (язык текстов русский и македонский); Московская премия в области литературы (язык текстов русский и один из языков стран СНГ). А так же 12 литературных орденов и 14 литературных медалей.

Творчество наших авторов

Важно! Все произведения публикуются в авторской редакции и с согласия авторов!

Странные

Валентина Иванова

А у нас очень странные отношения…

Нежно-бережно, для других незаметные,

Но растет, чувствую сердцем, растет с каждым днем сила притяжения,

А мы прячемся от всех, как пассажиры безбилетные.

А у тебя очень необычная манера общения…

Ты можешь долго молчать, словно во мне не нуждаешься.

И это время для меня — черная пропасть — от злости, слез и обиды до головокружения.

Но я продолжаю ждать. Знаешь же.

А у меня… А у меня очень странное сердцебиение.

Сердце стучит в такт твоей музыки и настроению.

То штормит его, то падает звездной пылью, то плачет тихо дождями весенними.

То шепчет имя твое, разбивая его по слогам и боится… Очень очень боится потерять это тонкое, незаметное… Притяжение.

Татьяна и Евгения

Константин Гречухин

— Спешу Вас обрадовать!

Ее голос звучал, словно из давно ушедшей эпохи коммунистических лозунгов и достижений. Наверное, именно так комсомольцы докладывали о выполнении нереальных задач и планов, единственной целью которых, в конечном итоге, являлось — осчастливить все человечество и, если возможно — больше, путем обертывания его красным кумачом.

— Да. — насторожился я и заметил за собой, что оглянулся.

Да не просто так. Вокруг находились представители противоположного лагеря той эпохи.

Правда, к какой идеологии они относили себя в настоящее время — было неизвестно: наверное, даже им, самим. Но, все-таки, лучше лишний раз народ не провоцировать, пусть, даже в шутку и отдаленными интонациями из телефона.

Хотя, еще и место здесь такое, без поводов к веселью.

— В общем, идите, проверяйтесь! У меня положительный тест. — она замолчала, видимо, ожидая моей реакции на, как ей, вероятно, думалось сногсшибательное известие. Но так как я сам начал выводить оценку данному событию, а это заняло какое-то время, то Ильдия, не дождавшись, как натура не слишком терпеливая, продолжила, нещадно разрывая уши грохотом своего ужасающего воображение кашля:

— Врачи сказали, что еще дополнительно надо проверить. Но, Вы, времени, лучше, не теряйте. Это дело, такое.

Ильдия нещадно

— Хорошо, спасибо за информацию, не могу говорить сейчас, созвонимся позже.

Новость хотелось тут же передать отцу Анатолию, но что-то остановило. Зная Ильдию, она могла делать эпатажные выпады — Модель Большого Подиума. Хотя, такая тема… Да, мало ли, что там у нее в таком состоянии происходит? Может, не расслышала, а может, преувеличила что-то? Надо пока информацию попридержать. В любом случае, если она заразила кого-то, то уже ничего не сделаешь. С другой стороны, если сразу предупредить, то можно предварить что-нибудь опасное? Стало не по себе. Ладно, подождем окончания мероприятия, затем будет видно, как лучше поступить.

На Сергиевском подворье, где он был священником, все, как могли, помогали Ильдии в осуществлении ее мечты добиться места в индустрии красоты: одна женщина сдала ей свою квартиру по символической стоимости, прочие наставляли советами и осуществляли духовную поддержку. Контакт был полный!

Я начал считать дни. Отчего-то, пришли ассоциации с женской натурой. Третий день она уже находилась в Боткинской больнице Санкт-Петербурга, недели две назад покинув Париж в не самую его нежную пору. Два дня до отъезда я ее не видел, оттого что уехал из Парижа. Итого — две с половиной недели.

По статистике, которой появилось в последнее время великое множество, за это время должно было уже что-то проявиться.

Я и в самом деле чувствовал себя неважно. Но списывал все на субботнюю ночь, проведенную, здесь же, в Сант-Женевьев де Буа, в доме при кладбищенской Церкви, куда был назначен относительно недавно Настоятелем отец Антоний, и где нещадно сквозило. Утром проснувшись, я ощутил тяжелую, налитую свинцом голову, откуда он никак не мог найти выход. Казалось, что я дышал кожей — необходимые для этого органы свои функции в полной мере не исполняли.

— Продуло. — вырывались спасительные мысли из-под, все увеличивающегося и тяжелеющего, пласта сомнений.

На всякий случай, я сделал глубокий вдох и задержал дыхание на 10 секунд: как описано в новой методике обнаружения симптомов, это время заболевший не должен вытерпеть, у него должно схватить грудь и чуть не повалить на землю. За грудью ничем не отдавало. В итоге, не получилось даже чихнуть. Однозначно — продуло. Может — пронесло? Да еще и непонятно что у нее там, в самом деле. Натура то очень впечатлительная. Хотя, анализ: он, ведь, без эмоций. Но все же, еще его проверять будут.

Тем не менее, я ощущал вроде как жар. Может, нервное? Неделя была довольно напряженной.

А может, вообще нет его, вируса этого, как говорят отдельные представители прессы: Что это такое, кто его видел? То ли обычная усложненная простуда, то ли еще чего? Тем более, что находится в далеком Китае…

Сейчас поднимется паника. Какие она будет иметь последствия? Может, сожгут на костре еще до выяснения истины. А она может быть совсем не той, что сейчас говорит Ильдия.

Нет — никому ничего не скажу.

Я посмотрел на отца Антония. Он находился в кресле, в ожидании, как, впрочем, и все вокруг, и был в состоянии отдохновения. Он совсем еще не знал, в какую передрягу попала его духовная дочь. И чем, возможно, и для него это грозит обернуться.

Основная же часть пришедших собралась в центральной части входного помещения возле черного гранитного сооружения напоминающего камин.

«Театр начинается с вешалки» — пронеслось в голове. А крематорий…

***

С Ильдией нас познакомил отец Ириней. Ее пригласили выступить на Неделе Высоко моды в Париж еще осенью.

Она и пришла в Собор молиться.

— Иди, говорит, лучше попей чаю с Ильдией. — сказал он, видимо посчитав мои вопросы к нему недостаточными для того, чтобы дать на них вразумительные ответы. Наверное они сами в себе не содержали таковой жизненно важной претензии.

Он взял ее, подошедшую, за руку:

— Ильдия приехала из Петербурга. Занимается модой. Ну, вы, идите, а нам с матушкой ехать надо.

Я взглянул на нее. С учетом того, что я находился на ступеньках Храма выше ее, то не смог сразу оценить ее рост.

Она была монументальна. Вдобавок к росту, ее образ формировали величественные размеры. Тем не менее, ее нельзя было назвать бесформенной. Все было пропорционально друг другу, но только в больших параметрах.

Ильдия была белоснежной. Лицо ее было довольно симпатичным и интересным, что-то было в ней такого, скандинавского, что-ли. Как потом она сказала, что ее род идет из немецких баронов и не окончился с революцией, раскинув свои ветви по всей Европе. Смогли затаиться и представители ее семье в нелегкие для страны времена, благодаря чему Ильдия теперь имеет планы по восстановлению памяти своего рода.

Походка ее была величава. Шла она неспешно, выстраивая каждый шаг. Глядя на это шествие, так и хотелось произнести полушепотом, с придыханием: Лебедь белая…

В то же время, характером, она не производила впечатление натуры стабильной. Словно что-то ее терзало. И если при первом знакомстве это можно было списать на волнение перед дефиле международного масштаба, то в дальнейшем…

Ощущалось в ней что-то странное, начиная уже с имени.

— Мне нужен контракт в сфере Высокой моды! — ее голос звучал в телефоне просительно, несмотря на требовательную форму.

Я не знал, что ей ответить. Мое знакомство с этим миром ограничивалось лишь немногими знакомствами в прошлом с моделями, которые, впрочем, задерживаться надолго там не стали, а вышли себе замуж и особенно по подиуму не тосковали.

Здесь, видимо, была мечта жизни: Ильдия замужем не была и, по виду, туда не стремилась.

— Поясните, пожалуйста.

— Но Вы, ведь, знаете кого-то, чтобы спросить.

— Ну, кого-то, точно знаю, но, чтобы этот кто-то мог Вам помочь? Вы же уже сама персона довольно известная после Вашего триумфа в Париже.

Она, действительно, произвела фурор на Неделе Моды в Париже среди девушек больших размеров, — от журналистов отбоя не было. В ее родном городке под Питером ей проходу не давали. Все новостные ленты Питера также были полны новостями о ней. Ильдия стала знаменитостью.

— Вам уже нужно самой ехать в Париж и идти напрямую во все Дома моды. В особенности, искать встречи с Платяновой. Она же самая известная русская звезда в мире моды.

— Да? — голос в трубке стих. После чего внезапно раздались нежданные высокие интонации:

— Я еду туда!

Оказалось, что она закончила музыкальную школу по части хорового пения и собиралась учиться дальше на оперную певицу, но родители посчитали, что нужна более практичная специальность в жизни и отдали ее на юрфак.

Как следствие, она оказалась в Париже.

Ильдия вызывала ощущение парашютиста, которого только что десантировали и она должна была очень быстро что-то захватить. Что конкретно, она и сама не знала. Был только один возглас:

— Контракт!

Как его брать, она об этом не думала, знала только, что нужен именно он. И потому хваталась за все, что видела.

Хорошо оказались рядом, трезвенные взрослые люди, уже с большим опытом жизни во Франции, что многого стоит. Помогли ей и резюме сделать и портфолио, что необходимо в ее деле. Нашли ей квартиру недалеко от Сергиевского Подворья, где она проводила дни и чуть не ночи, если бы не закрывались.

— Ой, мне так хорошо здесь, — постоянно повторяла она, — мне так важно, чтобы рядом со мной была какая-нибудь русская душа.

Подворье, действительно, с момента своего послереволюционного основания стал одним из крупных центров эмиграции, сначала первой волны, а затем, уже по традиции, и всех последующих.

Она ходила по Подворью, размахивая руками и восторгаясь всем, что видела:

— Ой, а какие хорошие цветы.

Странно, что в этом году очень рано зацвели деревья, еще в январе.

Ильдия переходила от одного куста к другому, принюхиваясь и вторя:

— Вы не понимаете, как важно мне получить этот контракт.

Все только кивали головой.

Она очень много рассказывала о своем прошлом. Первой реакцией на это был тихий ужас: как она вообще еще находит в себе силы на что-то?

Ильдия никак не могла пережить потрясение, связанное с потерей брата, еще в студенческом возрасте. Никто не знал, что с ним случилось и в чем причина. Только, когда она вошла в квартиру, то увидела красные от крови стены комнаты.

После этого она стала заикаться. К слову, получалось у нее это в довольно милой манере, т.к. никакого дискомфорта собеседник не испытывал. А даже наоборот, многие ей говорили, что мы тоже стал заикаться как Вы. Этакое привлекательное заикание.

Но в тот момент психологическое потрясение стало для нее проблемой, и она не могла продолжать учебе в институте около двух лет. После чего, сквозь уже почти полностью окутавшую ее собой пелену отчаяния она увидела светлый проблеск.

— Наверное, жизни, — ответила она, — потому что сквозь скованный борьбой с отчаянием и страхами организм, до меня пробилось что-то совсем мягкое и нежное, которое стало разливаться по телу. Мне это понравилось, и я заинтересовалась. Так я восстала к жизни. Я поняла, что есть еще тепло в этом мире, есть свет, есть то, к чему надо стремиться и ради чего жить. Я не могу выразить это словом, но жить надо, хотя бы ради самой жизни.

Когда я очнулась, то увидела, что за время своей депрессии стала довольно большой девочкой.

Поначалу я вообще перестала есть, что привело к проблемам со здоровьем. Я подумала, что это анорексия и испугалась. Что привело к обратному эффекту — я принялась есть много.

Но потом поняла, что надо любить себя и принимать такой, какая есть. Всем мои проблемы с диетами привели к тому, что я стала много читать по теме красоты. И, однажды, мне пришла мысль: А, почему нет?

И я занялась индустрией моды. Институт я закончила, но по специальности уже работать не могла. Все мои мысли занимали только вопросы реализации вновь родившейся мечты. И вот, я попала на дефиле Высокой Моды в Париже.

— Ведь не все, же могут туда попасть? Значит, я чего-то добилась?

— Однозначно, Ильдия. — и я бросил кусок багета большому черному лебедю, который вышел на берег канала.

Выглядел на суше он совсем не так благообразно, нежели рассекая водную гладь. Он, скорее напоминал гипертрофированного, бесформенного гуся, отъевшегося на заднем дворе свинофермы. Лебедь схватил на лету брошенный мной кусок французской булки, подкинул его в воздухе и подставил открытый свой рот. Прямо как собака.

Вот, Ильдия, хоть и земной лебедь, но та бы и на водной стихии не растерялась и держала бы форму.

Она в это время, подобно своему плавающему собрату, закинув голову, опрокидывала остатки вина из пластикового стаканчика.

Мы сидели на берегу в окружении аутентичных, сверкающих огнями парижских кафе.

— Однозначно, Ильдия. — повторил я. — Посмотрите на это вечернее великолепие. Даже, если бы Вы и не попали на свою Неделю, то посидеть вечером в Париже на берегу канала — это уже больше, чем «чего-то».

— Да да. — скороговоркой ответила она.

— Знаете, Ильдия, я только не совсем Вас иногда понимаю. Вы столько времени уже здесь. А все никак не дошли до своей цели и не отнесли свои портфолио.

— Я не знаю. — после некоторого молчания произнесла она. — Меня иногда что-то блокирует. Вроде все сделала и остается немного…

— Да да, — повторил я на ее манер, — все никак не могли в течение двух месяцев сделать свое же портфолио, резюме в порядок привести. Хорошо люди помогли, но сколько времени уже прошло. Вы же деньги тратите на проживание, а Париж город не из дешевых.

— Я знаю. Но… На самом деле, сложно как-то. Если честно, то я бы даже не хотела возвращаться.

Я посмотрел на нее с удивлением:

— Как же? Ведь там родители, все родное.

— Мне там все до сих пор напоминает про брата. Психотравма так и остается. Да, и родители, если честно, — она замешкалась, — в общем, в меня никто не верил. И сейчас не верит. Я со скандалом уехала сюда. Они думают, что я все время должна делать так, как они решат. А что они за меня уже могут сделать?

— Ну, тогда, Вам нужно просто срочно нести свои документы. Ведь Вам же сказали, где находится офис Платяновой. Не понимаю, почему, после всего проделанного, этот простой шаг Вам никак не дается?

— Мне еще нужно фото цветные напечатать. Портфолио.

— Это уже было слышно, — мягко прервал ее я, — это разве проблема?

— Завтра пойду, — вздохнув, ответила Ильдия.

Следующее утро началось с одиночных выстрелов звонками телефона. Спросонья я не стал отвечать.

Затем все затихло. И следующий звонок раздался часа через два:

— Я все нашла и отнесла. Личная помощница, оказалось, что родом с Украины, сказала, что лично передаст по ее приезду. Платянова сейчас в Америке. Я очень, ну очень много всего напечатала — она все поймет.

— Уверен!

Однако, даже после того, как все было сделано, Ильдия не стала спокойней, точнее ее беспокойная суть приняла другие формы выражения.

Ее стали одолевать сомнения. Стали появляться нотки в ее словах: что может все напрасно? Что может и нормально, прошлась и прошлась по подиуму.

Я не совсем поначалу ее понимал. До тех пор, пока она не стала упоминать о «монетизации».

То, что у нее огромный круг знакомств, это, не то, чтобы удивляло, просто в контексте ее основной цели, данный фактор не имел результирующего влияния.

Однако, теперь, она стала вспоминать об этом в том числе потому еще, что она, как никак — юрист, во многом разбирается и имеет массу знакомств. Это ведь — должно приносить прибыль?

— Так ведь?

— Ильдия, несомненно! Но Вам нужно несколько определиться в желаниях. Либо в Париже бить в свою точку, либо в России устраивать массированную атаку в бизнесе.

— Ну да, ну да, — с затихающими нотками в голосе подтвердила она и добавила. уже почти шепотом и неизвестно к кому обращаясь, — ведь прошла по подиуму в Париже. Мало у кого в жизни такое бывает…

Я посмотрел на нее внимательнее, но она совсем не обращала уже на меня внимания, погрузившись в собственные мысли.

Не прошло еще и недели, пока она как-то вечером не заявилась в Сан Серж и сообщила, что находиться в Париже более не может, т.к. истекает срок ее визы. Точнее, времени пребывания: истекли три месяца в полугодии, положенные по статусу.

— Я человек законопослушный и не могу идти на противоправные действия.

— Ильдия, но ведь Вы можете пойти и продлить свой статус пребывания в виду того, что по профессиональным причинам Вам нужно остаться на грядущую Неделю Высокой моды.

Она видимо занервничала:

— Я уже узнавала, там все сложно.

— Ильдия, может быть, Вы также ищете того, кто мог бы Вам с легкостью все это устроить? Хорошо, что с прочими вопросами Вам помогли, но ведь так не может продолжаться всегда.

— Я все делала! — она перешла на высокий тон.

Огромного роста Дилан — с головой и характером Деда Мороза, старожил Сан Серж и, по совместительству, негласный хранитель традиций, только развел руками. Несмотря на его внушительные габариты, от которых, как правило, ожидают решительной поступи, нрав он имел абсолютно не в меру спокойный. Говорят, что в 70-е года он приехал в Париж за джинсами с Балкан, чтобы с выгодой продавать редкий товар у себя на родине. Однако, так и остался, занявшись философскими идеями и поступив в университет. Работа мысли, очевидно, наложила свой отпечаток на манерах. С тех пор, он, видимо, и стал отращивать бороду, которая стала пушистой и белоснежной как на картинках у хозяина Нового Года Героя Праздника, и стал похож на него, даже не только издалека.

Однако, мудрости ему было не занимать, и он ей делился иногда, когда просили.

В данном случае, было понятно, что настаивать и читать лекции на тему работы над собой совсем не стоит — все возможное было сделано.

— Я поеду в Питер и потом вернусь.

— Но когда? Не ранее, чем три месяца. За это время Вы могли бы уже сделать здесь многое. Или надо было сразу по Вашему приезду нести документы. Но они были у Вас отчего-то не готовы. Хотя я Вам говорил об этом еще до отъезда, что в Париже нет смысла долго находиться. Надо отдать документы на рассмотрение в агентства и ждать. Франция нетороплива, особенно в рождественский период. Они бы Вам ответили, и Вы бы уже целенаправленно ехали. Вы с таким трудом только на этой неделе все отнесли.

— Я все знаю! — с надрывом прогремела она.

Дальше строить разговор не имело никакого смысла.

— Ильдия, раз уезжаете, пошли завтра на базар местный, возьмем устриц свежих.

— Пойдемте, — обхватив руками голову, промолвила Ильдия.

***

Поход на рынок стал очередным дефиле в Париже.

Ильдия была на две головы выше всех присутствующих там невысоких арабов, кои составляли большинство торговцев. Потерять в толпе ее было просто невозможно — «бела лебедь» плыла меж рядов с апельсинами, яблоками, всевозможными ягодами, фруктами и овощами.

Она, скорее, походила на белый пароход, плывущий посреди бурлящей реки абсолютно уверенно и невозмутимо. Проходя, она оказывала, по всей видимости, неизученное ранее психологическое воздействие на присутствующих. Ей попросту не давали проходу: продавцы хватали ее за руки, тянули к себе, перекидываясь через прилавки, кричали что-то на арабском вслед.

Она мягко высвобождалась:

— Пойдемте отсюда.

— Ильдия, подождите, нам нужны устрицы.

— Только, можно их добыть быстрее, а то я уже не могу дольше здесь находиться, — и, словно, в подтверждение ее слов, продавец фруктов потянулся ей вслед с яблоком в руке.

Наконец, мы дошли до рыбного прилавка. Знакомый продавец сделал, как обычно скидки и, вдруг подошла Ильдия. Я никогда не видел подобного преображения в глазах мужчины при виде женщины, если только не в каком-то любовном романе, которые с действительностью имеют мало схожего. Однако, здесь, пришлось усомниться в этом.

Он схватил меня за руку:

— Твоя подруга? — спросил он полушепотом.

— Нет, говорю, знакомая. Она модель. По — французски не говорит.

— Ильдия, познакомьтесь, мой хороший товарищ.

Она протянула ему руку, которую он тут же жадно поцеловал.

— Она уезжает завтра в Санкт-Петербург.

— А когда приедет?

— Месяца через три.

— Переведи ей. Когда будет, мы с ней можем пойти в ресторан поужинать.

Я перевел. Ильдия заулыбалась, по-французски она не говорила, поэтому ответила по-английски, чего тот, в свою очередь, не понял.

— Она сказала «может быть».

Он довольно рассмеялся.

Увидев, что она смотрит на разложенные аппетитные куски настоящего дикого лосося, он принялся собирать их. Упаковав, преподнес ей, а увидев, что я полез в карман, только замахал руками.

— Ильдия, дайте ему свои портфолио.

Она достала пачку фотографий.

— Дайте ему все. Вы же много еще напечатали.

Получив, он пролистал фото, затем потряс пачкой над головой, радостно вскликнул и побежал за прилавок.

— Ильдия, это успех! Вы можете бесплатно теперь на базар ходить.

— Ой, это такое испытание для меня. — вздыхая, отвечала она на ходу.

— Понимаю. Они все хотят Вашего комиссарского тепла!

— Знаю!

Ей, и вправду очень бы подошла кожаная тужурка. Я как-то во время винопития сказал ей об этом, рассчитывая, что хмельной туман позволит сгладить возможные неровности восприятия. Однако, того не потребовалось, она рассмеялась и сказала, что хотела бы попробовать себя в таком образе.

Вечером мы пили вино, ели мидии, устрицы и сыр. Ильдия сказала, что сегодня нельзя о чем-то еще думать и необходимо дать себе моральный перерыв, не ограничивая себя. Она ела устрицы, запивала вином и вслух строила планы, активно мечтая и пытаясь руками показать в каких масштабах и формах все это будет реализовано.

Когда после третьей купленной бутылки вина она уже чуть не отрывалась от земли, ей пришла идея купить билет на самолет:

— Нам весь день было не до него.

— Ильдия, ничего не делайте в пьяном виде.

— Я трезва, — махнула головой она и, стала водить пальцем по телефону.

Следующий день был сущим кошмаром для меня. Ее звонки не прекращались.

— Что делать? Я никуда не хочу ехать? Я все решила и надо оставаться!

Возгласы сопровождались потоком слез.

— Я Вас предупреждал ничего не делать пьяной, а Вы, в очередной раз меня не послушались.

— Да да… — ревела она.

Так продолжалось до вечера.

— Ильдия, Вы утомлены и истощены. Так нельзя. Отправляйтесь спать, а утром приходите в Сан Серж.

Надежда на лекарственный эффект ночи исчезла вместе с ее первым ранним звонком. По голосу чувствовалось, что она не сомкнула глаз.

— Я вся горю!

— Приходите!

Такой я еще ее не видел: красная, разомлевшая, с бегающим взглядом, словно ищущая, хоть что-то спасительное для себя, она металась в Храме от места к месту. Увидев меня, бросилась навстречу из другого конца. Это было слишком неожиданно, а при приближении ее горящих глаз я просто испугался, вытянув вперед руки:

— Спокойно, присядьте вон там на стул. Я подойду позже.

Вокруг только разводили руками, кивая на нее.

За чаем все женщины только и успокаивали ее.

— Что я наделала? Зачем ехать? Что теперь будет?

Алла, очень мудрая и воспитанная женщина, художник мягко, взяв ее за плечи сказала:

— Если уже взяли билет, то надо ехать. Значит, так уже нужно.

Дилан только лишь вздыхал:

— Как она собралась, здесь на Западе жить? Никаких изменений: что я ее видел видел два месяца назад, что месяц, что сейчас.

Ильдия сидела за столом абсолютно красная, — от ее белизны не осталось и следа. Наверное, это состояние называют аффектом.

— Ильдия, поезжайте в Питер, раз решились. Дальше видно будет. А сейчас мне нужно ехать в Сант-Женевьев де Буа, помогать отцу Антонию.

Я потрепал ее за плечо и, развернувшись, вышел.

***

Отец Антоний для Ильдии был непререкаемым духовным авторитетом. Наверное, он, чуть ли не единственный, кто мог терпеливо ее выслушать и дать искренний совет.

Они очень долго ходили, удалившись от остальных по Сан Серж. Ильдия жестикулировала, он кивал. Она чуть не задевала его лицо, в силу своего роста. Отец Антоний не обращал внимания.

Люди, ожидавшие священника, стали перешептываться, — время было позднее, и всем пора была домой.

В итоге, Ильдия вернулась в сиянии доброго духа, воодушевленная к новым достижениям, которые не заставили себя долго ждать и которые она, впоследствии, приписывала исключительно по адресу отца Антония.

— Меня позвали на вечеринку Armani. Это все — отец Антоний!

— Немецкий телеканал будет делать передачу! Все — благодаря отцу Антонию!

— Французская газета взяла интервью. Это — отец Антоний!

Отец Антоний, действительно, очень душевно отнесся к Ильдии. Казалось, что он ее по — отечески жалел. Он совсем его не утомляла: ни своими вопросами, которые, порой, были совсем неуместны; ни, часто, долгим пребыванием в границах Сан Серж. В его присутствии Ильдия становилась совсем спокойной, — тревожная динамика, что не позволяла ей расслабиться, но быть в постоянном рвении и поиске, сходила на нет. Она могла просто взять первую увиденную книжку и засесть с ней, не обращая внимания на других. Это было странно, потому что единственное, чего она добивалась от окружающего мира — это внимание к себе.

— Это ведь — моя профессия. — утверждала Ильдия.

— Отец Антоний, а отчего, говорите, она умерла?

— Воспаление легких.

Вот — пронеслось в мозгу. Это оно. Все сходится: пожилой возраст, быстрое течение болезни, воспаление легких — как основной признак. Коронавирус!

— Отец Антоний, а не думаете, что у нее был коронавирус?

— Ты что?!

Он отмахнулся от меня как от наваждения.

— Нет, я не утверждаю, но почему бы не предположить: первая группа риска — пожилой человек, легкие… Ведь, совсем недавно мы у нее были, и ничего не предвещало столь быстрого конца.

— Да нет… — уже вдумчиво произнес он.

Было видно, что отец не хотел верить, но возможность допускал.

Я почувствовал победу правоты своего предположения, но затем пришел следующий наплыв мыслей по поводу того, что теперь, вместе с тем, делать? Если это может быть так, то, наверное — это страшно?

И, если с Ильдией у нас отсутствовали возможности опасного взаимодействия, то старушку перед уходом в последний путь я поцеловал в лоб. Теперь, все — вирус мой!

Но ведь, ее же все целовали? Я окинул взглядом собравшихся. Они негромко разговаривали между собой, разбившись на группы, без какого — либо видимого признака.

— А тем временем, — опять понеслось откуда-то из головы — распространение шло в массовом порядке…

Откуда только мысли эти берутся, не отвяжешься. И так все непросто.

В это самое время девушка, по всей видимости, из потомков ушедшей, совсем близко наклонилась к женщине, по виду, возраст которой как раз позволял ее отнести к первой группе риска людей, имеющих максимальные возможности для приобретения плода нового поветрия без какой-либо очереди.

— Одна из вас, — снова пронеслось неизвестно откуда в голове.

Они, будто услышав, одновременно посмотрели на меня.

— Неужели мысли читают? Как стыдно, как стыдно… — я закрыл глаза и тут же почувствовал, что со мной точно что — то не так. Стало горячо. Температура стала распространяться из глаз все ниже по всему организму. Собственно, как всегда при простуде, когда она начинает вступать в свои права.

— Нет — меня продуло! Всего-то! Так бывает! В конечном итоге, они все, тоже ее целовали! Что теперь, всем здесь места заказать сразу?

Я стал медленно поднимать веки и в приоткрывшиеся щелки посмотрел на пару представительниц противоположных возрастов. Они перешептывались между собой, абсолютно не обращая на меня внимания. Судя по тому, что они не дистанцировались друг от друга, то значит, мысли мои они не прочли: уже хорошо.

Тут вышла организатор процессии, вся в элегантно-черном. Хотя вид ее траурным и не выглядел — уж очень платье было модным. Она сказала, что всем необходимо переместиться в Храм на отпевание.

Приехавших было довольно много. Русская эмиграция всех возможных, на данное время, волн — от мала до велика. Семьи, семьи, семьи.

Приехал отец Ириней с матушкой и делегацией священников, один из которых был из какого-то католического монастыря. По всей видимости, он его взял для того, чтобы познакомить с русскими традициями.

Отец Ириней был, вообще, многообщительным человеком и одним из самых харизматичных священников в Париже. Его знали, без сомнения, абсолютно все. И христиане различных конфессий и мусульмане. Вполне возможно, даже инопланетяне, если бы они, действительно, существовали, искали бы возможность войти с ним в контакт!

В Алтаре я спросил его:

— А вы всех покойников всегда в лоб целуете?

— Да нет, конечно! Что же я каждого буду в лоб — то целовать, — надул щеки отец Ириней.

С высоты его роста это смотрелось довольно забавно.

— В России, на лоб кладут специальную бумагу. — задумчиво произнес я.

— В России, да, кладут. — также задумчиво ответил отец Ириней.

Женщине, как оказалось, должно было быть сто лет в этом году. Мы навещали ее в воскресенье после Рождества. Отец Антоний ее причастил, а я в это время разговаривал с ее дочкой.

Они долгое время жили в Москве в 70-х. Ее мама работала там в какой-то французской структуре.

Фамилия их была исторически известной в России. Именно ее далекая бабка, когда — то переоделась в мужской мундир и задавала жару на полях сражений.

Сама Татьяна также была довольно бодрой, и ничто не предвещало такой скорой ее кончины.

И, вот, мы все здесь.

Все удивлялись, перешептываясь насколько быстро и совсем неожиданно это произошло.

Несмотря на пасмурную погоду, уже на кладбище появилось солнце сквозь небольшой дождь. Который был совсем не холодный, а мягкий и его падающие капли нежно отражались в пробивающихся сквозь ели лучах солнца. Совсем как в сказочном лесу.

— Почему написано, что ее имя Татьяна? — спросил я у ее дочери.

— При рождении ей не могли долго выбрать имя и, наконец, назвали Татьяной. Но приехал отец и сказал, что это имя ему совершенно не нравится и назвал Евгений. Но по всем документам ее уже записали Татьяной.

— То есть она две жизни прожила? Ведь, получается, что она одновременно себя чувствовала под разными именами?

— Может быть, может быть… — задумчиво произнесла женщина.

— Татьяна — Евгения. Совсем как Евгений и Татьяна. Евгений Онегин.

— Да. — женщина посмотрела внимательно на меня и улыбнулась.

На обратном пути позвонила Ильдия.

— Сказали, что это коронавирус, но не тот злобный, что в Китае, что косит всех без разбора. Их много существует, но этот, навроде гриппа. Меня, однако, изолировали, врачи заходят ко мне с костюмах, как у космонавтов, прописали лечение. Все анализы и аппаратуру завозят прямо в палату. Я не думала, что у нас такой уровень медицины, — громко и бодро докладывала Ильия.

— Хорошо. — устало, но облегченно произнес я.

Я посмотрел на дремавшего в поезде на соседнем через проход сиденье отца Антония. Хоть сегодня лишние переживания обошли его стороной.

31 марта 2020 г.

Париж

В крымской степи

Екатерина Черняева

Вступила в царство ароматов

Среди душистой красоты:

Адонис, пламенем объятый,

Какие алые цветы!

Чабрец, душица подрастают

И, выпуская дивный цвет,

Они не просто расцветают,

А раскрывают свой секрет:

Возьми себе чуток здоровья

Попей лечебный вкусный чай

И положи у изголовья

Букет цветущий, невзначай…

Иду, а травы под ногами

Ложатся сказочным ковром,

Играет дивными волнами

Ковыль, сияя серебром,

Как в море чудных ароматов

Мелькают маки — маяки,

А холодок зеленой мяты

Заменит лучшие духи.

В них крепость пижмы и полыни,

Ромашки белый лепесток,

О, степь — природная святыня,

Ты — вечной юности глоток,

Как чувство истинной свободы,

Ты обновляешься весной,

Не замечая дни и годы,

Всем даришь волю и покой.

Степная аптека

Екатерина Черняева

Природа нынче — ингалятор,

А вы все ждёте процедур,

Так здесь: аптека ароматов

Чаев, настоек и микстур.

Мне степь вопросы задавала:

«Зачем вы ищите аптек?

Я ж Вам лекарства предлагала,

Не догадался, человек,

А зря, ты можешь быть здоровым

Среди апрельской красоты,

Так принимай в убранстве новом,

Мои целебные цветы!»

Ричард

Наталия Варская

Своими романтическими стихами Ричард будоражил сердца читательниц. Фотографий поэта на его странице не было, но женщины всех возрастов ясно себе его представляли. Правда, каждая по своему. Перед кем-то вырисовывался образ Ричарда Гира, тем более, что имена совпадали; кто-то так и видел молодого Алена Делона; кто-то — Диму Билана, кто-то актёра Петрова. Список этот был бесконечным.

Стихи Ричарда были посвящены прекрасным дамам, отношениям мужчины и женщины, сердечным ранам,

взаимным и безответным чувствам.

Читательныцы забрасывали Ричарда лайками, цветами, сердечками, восхищёнными комментариями и каждая мечтала о таком спутнике жизни. Как удивительно тонко поэт чувствует женскую природу и сущность!

Надо сказать, что с поэтической точки зрения стихи Ричарда были слабыми, но почитательницам его творчества казалось, что поэт — гений.

Когда на страницу Ричарда заходили мужчины и начинали писать критические комментарии, дамы рвали этих критиканов на части. Они готовы были вцепиться бедолагам в глаза и в горло, но так как общение было виртуальным, поклонницы Ричарда ограничивались едкими высказываниями:

— Вам бы во дворе пиво пить, а не стихи критиковать!

— Да что вы понимаете в изяществе мысли?!

— Вас сюда никто не звал! Идите в группу похабных анекдотов!

— Да вы просто женоненавистник, наверняка, одинокий и неинтересный для дам, вот и завидуете!

Все читательницы мечтали познакомиться с Ричардом лично, зазывали в гости, предлагали организовать творческий вечер поэта, но тщетно. Никому лично Ричард не отвечал. Кроме одной.