Бесплатный фрагмент - Лики любви

Бывают на свете ужасные преступления, но худшее из них —
убить любовь.

Болеслав Прус

Предисловие

Эти истории документальны и случились в нашем веке, а некоторые — и в наши дни. Из них можно было бы составить своеобразную книгу рекордов Гиннесса, посвящённую любви. Но в любви не бывает рекордов. Зато эта вечная тема каждый век являет нам свои поучительные примеры, чтобы мы могли восхититься величием человеческого духа.

Лики любви очень разные, как и люди. А люди — не ангелы, каждый делает, что может. Потому и здесь мы видим как возвышенные примеры благородного чувства, перед которыми смолкают слова, так и затеи совсем другого рода, достойные разве что презрительной усмешки.

Однажды философ мрачно заметил: кто не способен на любовь, довольствуется браком. Наверное, старый холостяк Ницше догадывался, что настоящая любовь не только не признаёт законов, но и часто бывает трагична. Да и законы, кстати сказать, пишут не с думами о любви. Поэтому мы лишь напомним, на что способен homo amans — человек любящий. А любовь на его долю может выпасть разная — злая и слепая, безответная и безоглядная, роковая и даже запрещённая…

Прервём этот бесконечный каталог — у нас ведь не монография «Введение в амурологию», которая, кстати, до сих пор не написана по простой причине — её бесполезности. Делать научные прогнозы эта наука не в силах, потому что каждая история индивидуальна, а полезные советы давно даны народом. Он восхищается: жизнь без любви, что год без весны. Напоминает: любовь закона не знает, годов не считает. Сетует: не любить — горе, а влюбиться — вдвое. Предупреждает: реже видишь — больше любишь. Смеётся: любовь и умника в дураки ставит…

Некоторые драматические события, описанные здесь, отошли в прошлое — например, когда чувствам противостояли государственные границы. О редких счастливых случаях потом писали в газетах, снимали кино. А сколько осталось неизвестных несчастных, благодаря трудам людей с горячими головами и холодными сердцами… Уж про руки говорить не будем.

Но есть немало историй, где действуют сильные характеры и сильные страсти. Многие из них повторятся ещё не раз, потому что такие сюжеты вечны. Как вечны и, казалось бы, непреодолимые стечения обстоятельств, когда в судьбу вмешивается сама природа, испытывая человека на прочность, или тот концентрат слепой воли, который часто именуют государством. Или обществом. Или даже близким окружением.

И это всё о ней

Двое в терновнике

Где мы ищем примеры человеческой верности или образцы вечной любви? Первым делом на ум приходит лишь привычный перечень певцов нежной страсти: Шекспир, Данте, Петрарка…

Но присмотримся к шекспировским Ромео и Джульетте. Ей — тринадцать, ему — чуть больше. Подросток сходит с ума по Розалине, но, увидев Джульетту, тут же забывает первую любовь: новые впечатления оказались посильнее. Шпаги, кинжалы, яд, трупы… Всё происходит очень быстро и очень страстно. Что стало бы с их неистовой любовью через месяц-другой? Для серьезных испытаний эта пара явно не годится.

Данте? Он видел Беатриче Портинари, которой посвятил много прекрасных строк, дважды в жизни — девятилетним мальчиком и спустя девять лет. Дама сердца умерла, когда ему было 25. Любовь к Беатриче ещё долго питала его музу, но к реальной земной жизни это никакого отношения не имело.

Может, Петрарка? Он намного пережил любимую Лауру, посвятив ей сотни сонетов, десятки канцон и мадригалов. А в старости в своём «Письме к потомкам» написал, что в юности страдал «жгучей любовью». Страдал бы и дальше, если бы «жестокая, но полезная смерть не погасила уже гаснущее пламя». И благодарил Господа, который избавил его «от столь презренного и всегда ненавистного (!)» рабства любви.

Что ж, оставим поэтические выдумки. Какой бывает большая любовь у обыкновенных, земных людей?

Злая любовь

У сердца свои доводы, неведомые разуму, сказал философ. Разумные соотечественники 25-летнего итальянца Андреа Пеццони никак не могут ни понять, ни одобрить его выбор. На что это похоже, когда муж годится жене в правнуки: ведь Маргерите — 93…

Общественность — она и в Италии общественность, и очень трепетно относится к любовным историям, где женщина старше мужчины. Короче, итальянцы были очень возмущены. Но на настроении «молодых» это, похоже, не отразилось: позируют себе перед кинокамерами, улыбаются, дают интервью. На одном из снимков Андреа склонился к невесте, держа в руке лилию, символ невинности и чистоты. Кстати, для Маргериты это первый брак. Раньше, по её словам, на это «как-то всё не хватало времени».

Но, может, тут не о чем размышлять? Француз Лабрюйер ещё триста лет назад заметил, что иные дамы более чем зрелых лет легко становятся добычей юнцов, у которых материальные проблемы. Однако Андреа решительно отверг эти подозрения: «У Маргериты нет большого состояния, я обеспечен даже лучше неё. Зато с Марго я обрел настоящую семью и покой».

Что ж, дело хозяйское. Молодожёнам повезло хотя бы в том, что они родились не в России: здесь им было бы не до улыбок.

…Всё началось с того, что в кошельке Ирины Петровны не оказалось двушки, а позвонить надо было обязательно. Навстречу попался какой-то парень, но у него тоже не нашлось нужной монетки. Правда, он предложил позвонить из его квартиры, поскольку всё равно автомат испорчен, а другого поблизости нет.

Ирина Петровна посмотрела на незнакомца с подозрением, но его внешность никаких опасений не внушала: высокий, светловолосый юноша. Симпатичный. Женщина всё равно вряд ли бы согласилась, но последний аргумент её убедил: «Соседи часто звонят от нас, и мама никогда не возражает».

Мама действительно не возражала, а молодой человек, который оказался Георгием и инженером, проводил Ирину Петровну до автобусной остановки. Смущённо улыбаясь, сказал, что будет рад, если она позвонит, но теперь уже ему. Спутница отшутилась. Затем несколько дней вспоминала нового знакомого — и позвонила, потому что была одинока. Встретились, потом ещё… Как-то при случае Ирина Петровна сказала Георгию, что старше его на целых семь лет — ей уже тридцать. Тот спокойно ответил, что ровесницей её не считал, но возраст ему безразличен, потому что он её любит.

Её заботы и тревоги Георгий принимал близко к сердцу. Беспокоился: где же пропадает по вечерам десятилетняя Света, которой давно пора спать? Ирина Петровна всегда находила убедительные причины: у бабушки, у подружки, забрал к себе на выходные бывший муж… Но однажды дочка вернулась домой до того, как Георгий ушёл. Светлана оказалась студенткой и выглядела ненамного моложе маминого поклонника. Она сухо поздоровалась и сразу же ушла в свою комнату. Мать расплакалась: да, ей 43, но она боялась в этом признаться.

Как ни странно, эта встреча оказалась кстати. Скрывать стало нечего, и влюблённые начали встречаться едва ли не ежедневно. Георгий познакомил подругу с родителями, потом вместе поехали в отпуск. Пролетели полтора года, и пара подала заявление в загс.

Однако родственники хотели им обоим добра и не собирались бездействовать. Родители Георгия считали его рассуждения о любви обыкновенной блажью и не допускали даже мысли, что это всерьёз. Когда он вообще перестал разговаривать на эту тему, то переключились на подругу. И та оказалась под двойным давлением: ведь Светлана тоже желала матери счастья. Тем более, то у студентки уже появился ухажер — постарше, между прочим, Георгия. Дочь заявила, что если мамин поклонник не перестанет к ним ходить, то она уйдёт в общежитие. И если на усмешки и перешёптывания сослуживцев, видевших, как парень встречал их коллегу после работы, можно было не обращать внимания, то тут требовалось уже принципиальное решение. В общем, в загс они не пошли, а Ирина Петровна стала приучать и себя, и Георгия к мысли, что лучше всего им расстаться. Даже устроила пробное расставание, на месяц, а там-де видно будет.

Разлука, конечно, получилась довольно условной, потому что молодой человек часами простаивал у дома любимой, чтобы только увидеть её. Встречал после работы и, стараясь остаться незамеченным, шёл за ней. Чтобы услышать голос, звонил по телефону, но не отзывался: уговор.

Месяц тянулся невероятно долго, и парень еле дождался дня, когда им снова можно было встретиться. Он долго звонил в дверь, но никто не открывал. Потом до глубокой ночи крутил диск телефона. А Ирина Петровна сидела дома с дочерью. Прекрасно зная, кто звонит, она пересиливала себя и не отвечала. Но нельзя всё время сидеть в квартире. Когда, наконец, вышла из подъезда, то увидела Георгия. Измученная женщина сказала: «Не нужно нам это. И прежде всего тебе». Парень не поверил и настаивал на разговоре. У неё оставалась лишь спасительная ложь: «Знаешь, у меня всё прошло…»

Конец в духе Шекспира: не сознавая, что делает, Георгий убил её. Хотел убить и себя, но это оказалось труднее.

От коллектива, где работала Ирина Петровна, выступила общественная обвинительница. Однако обвиняла она не убийцу, призывая суд учесть смягчающие обстоятельства, а погибшую, которая полтора года «шокировала коллектив своим поведением».

Верно было сказано задолго до суда: в морали не бывает безвредных заблуждений.

Слепая любовь

Эта история тоже с уголовным финалом, но здесь события разворачивались под флагом государственной безопасности, и потому сюжет получился шпионским.

Немка Габриэле Гаст, из добропорядочной западногерманской семьи, увлекалась романтической поэзией и играла на пианино Шуберта и Шопена. Аспирантка интересовалась и политическими науками, для чего по приглашению родственников отправилась в ГДР, чтобы поработать над докторской диссертацией о политической роли женщины.

Профсоюзные активистки охотно дают материал, а на всех встречах присутствует скромный русоволосый мужчина простодушного вида. Познакомились. Он автомеханик, друзья называют его Карличек. Экскурсия по городу, вечер в баре… Карличек оказывает Габриэле явные знаки внимания и не скрывает своих чувств. Договариваются встретиться ещё раз. И вот она снова в однокомнатной квартире своего друга, где разворачивается бурное продолжение романа.

Ей 25, она готова к любви, и друг появился вовремя. При этом девушка бесконечно далека от немецкого государства трудящихся. Ей кажется совершенно естественным, что простой гражданин может позволить себе роман с иностранкой из идеологически враждебного государства и властям до этого нет никакого дела.

А Карличек, почувствовав, что девушка увлечена всерьёз, осторожно рассказывает ей правду: на самом деле он не автомеханик, а офицер особого назначения министерства госбезопасности ГДР. Особое назначение заключается в том, что форму ему носить не нужно, равно как и ходить на работу в своё министерство. Его работа в других местах — профессиональном комитете или Союзе писателей — в зависимости от задания.

Девушка, конечно, растерялась, но возлюбленный заверил, что всё это не имеет отношения к его глубоким чувствам. Вот только как встречаться дальше? Ведь работа над диссертацией, в отличие от чувств, не на всю жизнь. Конечно, начальник Карличека всё понимает и обещает помочь. Но только если Габи тоже ему поможет — немножко расскажет о своей учёбе…

Что ж, тут у аспирантов секретов нет. Вскоре у неё появился фальшивый паспорт — для встреч с любимым. Понадобился и чемодан с двойным дном: надо же этот паспорт где-то прятать. Пришлось освоить тайнопись, потому что переписку с иностранцем лучше не афишировать. И ещё научиться принимать радиограммы, иначе как же ему регулярно делиться своими чувствами.

А через год — помолвка. Конечно, тайная, с речами чинов из госбезопасности.

Между тем жизнь на родине шла своим чередом. Габриэле — научный сотрудник в мюнхенском институте по международным вопросам. Неожиданно западногерманская разведка предложила способной исследовательнице поработать на благо родины. Коллеги из ГДР оперативно отреагировали радиограммой на это приятное известие. Пожелав успеха, они временно прекратили контакты и, затаив дух, ждали результата. Всё обошлось благополучно. Госбезопасность ГДР получила прекрасного, преданного (впрочем, это ещё впереди) агента, который не брал деньги за свои услуги, а спецслужба ФРГ — не менее старательного сотрудника, который был абсолютно вне подозрений.

Роман продолжался 22 года. Обычно они виделись друг с другом раз в год, во время отпуска. Ради этих встреч она и работала. Встречались в какой-нибудь третьей стране, вроде Австрии или Италии. Но и в первый год «изнемогающий от любви» Карличек не забыл напомнить, что должен привезти из отпуска несколько документов, иначе начальство не позволит ему встретиться с ней ещё раз. Сработало безотказно, а потом напоминать уже не приходилось.

Наступил 1990-й. Коммунистический режим отсчитывает последние месяцы, дело идёт к объединению Германии. На очередной встрече Карличек ждал Габи на пару с каким-то полковником разведки. Полковник поблагодарил женщину за службу, сообщил, что работа закончена, и успокоил: мол, все компрометирующие документы уничтожены.

А верную Габи беспокоит совсем другое: а как же любовь? Как семья? Пока вместо семьи у неё только усыновлённый ребенок-инвалид. Правда, Карличек, который благодаря Габи дослужился до майора, скоро остался без работы, но женщина по-прежнему ни о чём не догадывается и строит планы. Она не знает, что шпионам не следует расслабляться и рассчитывать на спокойную жизнь. Когда без работы оказались десятки тысяч бывших сотрудников МГБ, то среди них, конечно же, нашлись и обиженные. Один из них решил отомстить и предложил западногерманской контрразведке поделиться кое-какой полезной информацией…

Целый год шло следствие. Арестованную навещали мать и сын, но о любимом не было ни слуху ни духу. Вскоре, однако, арестовали и его. Габи увидела своего единственного уже в зале суда. Теперь ему не было нужды притворяться. Он демонстративно избегал бывшей подруги, предпочитая общаться через адвоката. 48-летняя женщина поняла, что все эти годы жила иллюзиями и ни о какой взаимности не может быть и речи. Ромео из спецслужбы оказался слишком мелок для своей Джульетты. Ну какая, ей-Богу, может быть любовь, если она — ради дела?

Незрячая любовь

В отличие от слепой, где любят, так сказать, «невзирая», и разум отходит на дальний план, здесь глаза полностью уступают место сердцу, потому что влюблённые не видят друг друга.

Оба потеряли зрение ещё в детстве. 12-летний Серёжа Козлов играл во дворе в хоккей, упал и сильно ударился головой. Внимания на это не обратил и продолжил игру. Только вот после этого стал видеть всё хуже и хуже. Операции не помогли, и через полгода мальчик ослеп. Как сказали врачи, навсегда.

Парнишка серьёзно приуныл. Ушёл в себя, делать ничего не хотелось. Но родители не давали раскиснуть и старались найти сыну посильное занятие. На огороде, к примеру, можно поработать лопатой. На кухне хоть и сложнее, всё равно бабушка научила печь пироги. А товарищ помог вслепую освоить гитару. В местном обществе слепых выучился читать шрифт Брайля. А ходить по улицам самостоятельно помогала обычная палка.

В это же время училась жить в темноте и Юля Чернова. С ней случилось несчастье — опухоль мозга — ещё раньше, во втором классе. Опухоль удалили, однако вместе с ней ушло и зрение.

Потом был Воронежский интернат для слепых, где девушка провела восемь лет. Не без пользы: научилась готовить, шить, вязать крючком. Всё это, конечно, неплохо, но если тебе 19 лет, а впереди ничего другого, кроме кухни и шитья, не предвидится, то становится грустно. Можно, конечно, читать книжки для слепых — Юле нравились любовные романы. Читать и мечтать…

Познакомились они в подмосковном Волоколамске, в центре реабилитации. Сергей до тех пор осваивался в новой жизни самостоятельно, но повзрослев, решил поучиться у специалистов. А Юле хотелось освоить плетение макраме. Вот в здешней библиотеке они и встретились.

Книги для слепых, где каждую букву надо читать наощупь, толстые и тяжёлые. Серёжа предложил девушке донести её груз до комнаты, а потом галантно пригласил к себе на чай. Соседи наперебой угощали шоколадными конфетами, но Юля предпочла Серёжины сухари.

Так всё и началось. Книжку прочитать не удалось, потому что свободное время Юля проводила вместе с парнем, в чей голос сразу же влюбилась. Внешность (кстати, вполне привлекательная) никакого значения не имела. Ощупывать лицо избранника, чтобы понять, как он выглядит, Юля не стала. Во-первых, она уверена, что незрячим это ни к чему. Кроме того, такое знакомство «наощупь» — лишь популярный стереотип из какого-то старого кино, считает она.

Да только время, если на него не обращаешь внимания, летит очень быстро. Вот и Сергею пришёл час возвращаться домой. На прощанье он сыграл своей подруге на гитаре. А она вдруг выбежала на улицу и горько заплакала. Ведь никаких обещаний они друг другу не давали и увидятся ли когда ещё — неизвестно.

После расставания девушка продержалась недолго, и через четыре дня всё бросила и уехала домой, в Лиски. Каждый день звонила парню по телефону. Но в Новгородской области в начале нового столетия телефонов по-прежнему было не густо, и Сергею, в свою очередь, приходилось бегать на почту, чтобы услышать слова, сказанные за тысячу километров оттуда. Да и удовольствие это недешёвое, но на пять минут денег хватало.

Кончилось это тем, что Юлина мама, видя, что дело серьёзное, предложила молодому человек приехать в гости. Через три недели Сергей — напомним, незрячий — отправился в далёкий незнакомый городок, невзирая на родительские опасения и уговоры.

С тех пор они не расставались. Несмотря на пылкость чувств, совместная жизнь поначалу вовсе не напоминала счастливую сказку. Сергей потом рассказывал дотошным журналистам, что притирались друг к другу долго: «поссоримся из-за невымытой ложки, уйдём в разные комнаты, а через час миримся». Сначала все домашние заботы были на Юле, но потом разделили обязанности, и пылесос и мытьё полов глава семьи взял на себя. Теперь в доме идеальный порядок.

Глава семьи — это не привычный штамп. Через полгода совместной жизни Сергей сделал Юле предложение, но та торопиться не хотела: семейный союз хоть и именуют браком, но всё равно за ошибки приходится расплачиваться. А тут тебе едва за двадцать, самостоятельная жизнь только началась, и кто знает, что там дальше. Что же касается формальностей, то не в них же дело. Хотя и ими пренебрегать не стали. Когда Сергей снова пригласил в загс, Юля согласилась. Ведь два десятка лет — вполне достаточный испытательный срок.

И сыграли они свадьбу. Всё, как обычно — свадебное платье, букеты, тамада. В остальном же мало что поменялось. Да и что тут менять? Говорит же Юля: «Серёжа — моя опора. Именно он заставил меня ходить по улице с тростью, хотя раньше я стеснялась. Ведь мы обычные люди. Только незрячие. Но это не мешает нам быть счастливыми и любить друг друга».

И — добавим — работать. Сергей хорошо разбирается в компьютерах, может починить любой. Даже предлагал свои услуги в интернете, но нередко клиенты, как только узнают, что мастер слепой, предпочитают искать другого. А Юля плетёт корзиночки из бисера, хоть покупают их только под новогодние праздники. Так что приходится в основном рассчитывать на пенсию. Словом, жизнь как жизнь, и не всё в ней гладко. Но здесь-то важно другое. В тех непростых обстоятельствах, что предложила судьба, эта пара сумела найти свою точку опоры. И стать ею.

Безоглядная любовь

От предыдущих историй эта на первый взгляд отличается заурядностью. Тут нет ни шпионской экзотики, ни затяжных конфликтов с общественностью. Пересуды, само собой, были, так ведь и повод был…

Познакомились на пляже. Студентке медучилища 19, ему 23, севастопольский рыбак. Симпатия оказалась не мимолётной, и через месяц Дмитрий уже знакомился с Олиными родителями. Понравился и им. Потом наступил черёд Ольги. Волновалась: первая встреча с будущей свекровью — дело серьёзное. Домой вернулась счастливая. Словом, дело шло к свадьбе. Оставалось познакомить родителей, но это решили отложить, когда Дима, выпускник приборостроительного института, вернётся из своего первого рейса в Южную Атлантику. Пять месяцев, согласитесь, немало, но терпимо.

Больше всего радиограмм с «Апогея» летело в Севастополь от Димы. Он готовился к свадьбе и в далёких портах покупал вина в красивых бутылках. Рейс затянулся, уже восьмой месяц моряки были далеко от дома. За несколько дней до вылета из Кейптауна свободных от вахты пригласили в церковь Святого Джеймса послушать хор. Так Дмитрий Макогон оказался в церкви.

Здесь-то и сбылся тревожный сон матери Дмитрия, Надежды Яковлевны. Незадолго до того дня увидела она сына, привязанного к мачте, а ветер разметал его волосы… На самом же деле случилось иначе: в церковь ворвались террористы в масках, открыли стрельбу, забросали гранатами. Дмитрий остался жив, но ему оторвало обе ноги, а в госпитале пришлось ампутировать и правую руку. Парень был настолько плох, что телевидение поторопилось сообщить об ещё одной жертве бандитов.

Ольга не верила: «Он не мог меня оставить, он так меня любил!» — повторяла она. На следующий день телевизионщики исправили ошибку, а девушка стала собираться в дорогу. Дело это, как известно, хлопотное и дорогое, но люди помогли — и в Севастополе, и в Кейптауне. Встретились спокойно. Ольга обняла и поцеловала жениха, а тот выдохнул: «Наконец-то».

Любовь оказалась лучшим лекарством. Температура спала, моряк стал выглядеть заметно лучше.

Ну а что дальше? Разве мало было разговоров ещё в Севастополе — куда, мол, Ольгины родители смотрят? Девчонка-то по глупости жизнь себе ломает…

В Африке тоже никому объяснять не надо, что значит муж-инвалид. Первый порыв, конечно, благородный: поддержать искалеченного, которому сейчас так нужно участие, — дело святое. Но вот что касается свадьбы… Одного порыва на всю жизнь не хватит, тут нужны мотивы посерьёзнее.

Оле раздумывать над пересудами было некогда, тем более что для себя она всё уже решила. Только перед отъездом в Кейптаун спросила у матери, как бы та поступила на её месте. «Повторила бы каждый твой шаг», — услышала в ответ.

Венчались в той же самой церкви, где жених стал инвалидом. Стоять на протезах было трудно и больно. Пальцы единственной руки слушались плохо, и надеть кольцо на палец невесты Дмитрию удалось лишь после нескольких попыток.

Когда торжества, в которых участвовал весь Кейптаун, прошли, молодым нужно было учиться жить заново, начинать всё сначала, чтобы самим содержать свою семью. Вдвоём засели за компьютер и бухгалтерский учёт. А Дмитрию предстояло осваивать ещё и протезы. Южноафриканские умельцы смастерили ему протезы не только для ног, но и для потерянной руки, причём такой, который реагирует на сигналы мышц предплечья. Кроме левой, парень научился печатать и правой. Но сделать так, чтобы металл чувствовал клавиши, не может никто.

Этой стойкой парой восхищались миллионы людей в разных странах, однако скептики не спешат менять точку зрения. Во-первых, жизнь только начинается и подводить итоги рано. А во-вторых — и до Димы с Олей многие попадали в похожие ситуации. Итоги не в пользу семьи.

…Задолго до описанных событий нечто похожее произошло с другой женщиной — кстати, Олиной ровесницей. Когда её мужа парализовало, то она ушла от него к его другу, чтобы создать новую, здоровую семью. И вдобавок написала в газету — правильно ли поступила. Писем в редакцию пришло множество. Одни клеймили отступницу, другие обращались к здравому смыслу: зачем же нужен больной, когда вокруг столько здоровых? Да вы сами попробуйте в девятнадцать-то лет, и так далее и тому подобное.

Что ж, в конце концов здоровых тоже бросают, если их не любят. А что остаётся без любви, тем более в такой ситуации? Ежедневный натужный подвиг со стиснутыми зубами?

Потому и не отбросить резоны одной читательницы, которой, кстати, самой пришлось тяжело болеть и несколько лет пролежать без движения. Вот её мнение: здоровые должны жить со здоровыми, а больных надо навещать, заботиться, лечить их, но не превращать заботу о них в основное занятие (если, конечно, это не профессия).

Разве она не права? Но чего стоит эта правота в истории двух севастопольцев… Потому что там — любовь, у которой своя логика и свои законы.

Любовь — в ней-то всё и дело. Не зря же молился наш патриарх, чтобы дал Господь нам понять: выше справедливости может быть только прощение, выше права — только милость, а выше закона — только Любовь. И нет на свете ничего важнее этих чувств, на которых, по существу, и держится вся жизнь человеческая.

Но кто знает: не случись в жизни Олиной ровесницы такого испытания — может, и прожили бы они счастливо всю жизнь? Бывает же любовь без испытаний. Но ещё бывает она трудной и ранней, заочной и безысходной… Много чего бывает. Здесь важно, что из невероятных передряг она нередко всё-таки выходит победительницей. Только вот счастье приносит далеко не всем. Шекспир, например, высказался на это счёт категорично:

Любовь нежна? Она груба и зла,

И колется, и жжётся, как терновник.

Да и русский философ Иван Ильин полагал, что обычная влюблённость делает сердце страдающим, и влюблённый на самом деле испытывает лишь слабый отблеск счастья. А подлинное счастье — это когда сердце поёт. Поёт же оно от неиссякающей любви. Но тут уж религиозный философ свернул на дуновение Божьих уст и тому подобные вещи. По его мнению, лишь у одарённого меньшинства, вроде Данте и Петрарки, сердце может петь от любви к женщине.

Ну вот, снова Данте с Петраркой… Но настоящая любовь, как видим, жива и сегодня. Она изредка посещает некоторых из нас, по какой-то неведомой причине избранных небесными силами. И всегда поражает людей чудесами, напоминая о своём божественном происхождении. Эрот, сын Бедности и Богатства, унаследовал от родителей жажду обладания, отвагу и бездомность. Он стремится к прекрасному, он вечный спутник Афродиты. А за прекрасное приходится платить, и часто очень дорого. Однако истинные знатоки не считают цену чрезмерной.

Запрещенная любовь

Немцы вошли в Таганрог осенью 41-го. Шестнадцатилетней Aлле Золотарёвой не удалось ни стать подпольщицей, ни уйти в партизаны. Честно говоря, об этом она не успела подумать, и потому ни о тех, ни o других даже и не слышала. Зато скоро увидела приказ явиться на биржу труда. Хорошего ничего это не сулило, но деваться некуда: родственники за неё отвечали головой. Кончилось всё товарным вагоном с конечной остановкой в Гамбурге.

Ей повезло: хозяин предприятия, куда она попала, оказался нормальным человеком, что означало для его славянских рабов довольно сносную жизнь. Во всяком случае, через два года она почувствовала, что влюбилась. В Ганса, что по советским законам уже само по себе не сулило ничего хорошего. Этот Ганс работал на том же предприятии и фашистов не одобрял. Когда восточным рабочим разрешили выходить в город без конвоя, Алла с Гансом бродили по улицам, мечтая о днях, когда закончится война и они, наконец, будут вместе.

Война закончилась, но если для Ганса испытания режимом остались позади, то для его подруги они только начинались. Мало того, что её без всяких разговоров отправляли домой, так ещё и наивный Ганс разбежался к русскому полковнику c просьбой: мол, он тут живёт недалеко, так нельзя ли, чтобы Алла до отъезда y него немного погостила… Hy, полковник немцу всё объяснил, a его подруга поехала не в Таганрог, a прямиком на Дальний Восток, чтобы в следующий раз не влюблялась во врагов. И если в Гамбурге девушка просто работала, то в советском лагере её перевоспитывали трудом, и выжить, как она потом вспоминала, помогали мысли о далёком немце.

Впрочем, выбор был. Когда после пяти лет лагерей её перевели в калужскую камеру-одиночку, то гэбэшники предложили устроить встречу с Гансом. Надо ему только весточку послать: мол, жива-здорова, учусь в институте иностранных языков, хочу приехать. B общем, родине надо сделать из Ганса советского агента. A иначе…

Алла выбрала «иначе» и оказалась в карагандинском лагере, откуда вышла только в середине пятидесятых. Ей уже тридцать, и надо жить дальше. Вышла замуж за солагерника, побывавшего в плену фронтовика. Но тому здоровья хватило ненадолго, и Алла Павловна снова стала одинокой. О Гансе не забывала и, может, потому ей и улыбнулась на склоне лет судьба: в 90-м пришло письмо из Германии. А вскоре и сам Ганс приехал. Он так и не женился, всё искал свою русскую невесту, жил надеждой на встречу. Наконец, нашёл и теперь заберёт Аллу в Германию.

Эх, Ганс, поздно. Ha седьмом-то десятке. И хоть нет уже того государства, что обоим поломало жизнь, но остаются друзья, могилы близких. A вам только письма да редкие встречи. У этой истории уже не будет счастливого конца. Счастье не состоялось.

Безысходная любовь

Где знакомятся будущие супруги? Ha работе, в классе, на танцплощадке — это чаще всего. Редко, очень редко судьба сводит кумира и поклонницу: зачем нужна дома ещё одна обожательница, если их на каждом концерте полон зал? Дома жена нужна, как бы это попонятнее объяснить… И eсли на пути героев предыдущей истории оказались законы уголовные, пусть и недолговечные, то сейчас разговор о законах психологических.

Москвичка Лена (назовем её так) ни о какой психологии не думала. Студентка просто влюбилась в известного эстрадного певца. He пропускала ни одного концерта, сидела с цветами в первом ряду. У любимого гастроли — значит, надо ехать за ним. Хорошо ещё, что в те времена такие поездки были доступны не только артистам. Но всё равно — деньги, деньги… Даже чтобы заранее узнать, куда едет и когда, тоже надо кое-кому сделать презент. Всё более или менее ценное шло в комиссионку. Ну, a учеба? Какая yж там учеба… с ней было покончено на первой же сессии. Пошла работать — a там свои проблемы: трудовая дисциплина поездок по стране не предусматривает. Спасение одно — бюллетень. Значит, нужно научиться быстро и эффективно доводить себя до диагноза, что при некоторой фантазии оказалось несложно. Ноги в холодильник, a потом стакан горячей воды — и можно к врачу.

Бывали, однако, и радости. Года через два артист начал её узнавать в толпе. Нагибается со сцены за букетом — и кивает, как старой знакомой. Но если любая страсть ведет к ошибкам, то любовная — к самым глупым. В общем, Лене казалось, что долгожданный процесс пошёл. Почему ей так казалось, поймет лишь тот, кто может звонить кумиру, чтобы только услышать его «алло» и потом неделю жить этим «алло». Недаром же говорят, что истинная любовь питается обманом.

Жизнь, между тем, шла своим чередом, подруги выходили замуж. Правда, за каких-то невзрачных студентов или даже инженеров. Сравнивать их с артистами можно было только для смеха. Что касается собственных yxaжёров, то все они куда-то исчезли, видимо, прочитав в её взгляде что-то, не оставляющее шансов. А её собственные шансы, как ей казалось, росли. В одной из провинциальных гостиниц Лене удалось пробраться к Нему в номер. У горничной на память о той встрече остался пропуск — её золотое колечко, подаренное родителями к совершеннолетию. У неё — недолгие надежды родить ребенка и изменить судьбу, свою и его. Какие остались воспоминания y него — неизвестно, зато известен финал. Прав был мудрый Соломон, говоривший, что всё проходит — и это пройдет. Со временем прошло. Осталась одинокая пожилая женщина, безразличная к жизни и злая. На себя тоже злая: «Выбросила жизнь коту под хвост, дура…»

Но любовь-то была! Да такая, за которую жизнью заплачено. Только ведь любовь не гарантирует счастья, как и свобода — сытости.

Впрочем, насчёт такой любви у наших современников мнения разделились. Одни считают её примером настоящего чувства, другие уверены, что подобными девушками должны серьёзно заниматься психиатры. И они действительно занимались.

…У знаменитого француза Виктора Гюго было пятеро детей. Четверых он пережил, а младшая, Адель, пережила его и скончалась в психбольнице в возрасте 84 лет. Причём до последнего вздоха ждала своего возлюбленного и спрашивала, нет ли от него письма.

А началось всё, когда Адели было 16 лет и она познакомилась с английским офицером Альбертом Пинсоном. Он был из аристократической семьи, хорошо образован, производил приятное впечатление, и девушка влюбилась с первого взгляда. Офицеру тоже понравилась юная красавица и, к тому же, талантливая пианистка. Небольшая разница в возрасте никого не смущала. Правда, девушка часто выглядела грустной и имела явную склонность к меланхолии. Но не всем же нравятся только жизнерадостные хохотушки… Тем более, что основания для грусти были. Не так давно трагически погибла её старшая сестра, 19-летняя Леопольдина. У неё с мужем был медовый месяц, и они катались на лодке по Сене. Неожиданно лодка перевернулась, и четверо пассажиров утонули. Для Адели это стало сильным ударом. Она даже говорила, что общается с сестрой во сне и с помощью спиритических сеансов.

Итак, Альберт начал ухаживать за Адель, часто бывал в гостях, но делать предложение не торопился. Так продолжалась несколько лет. К тому времени чувства ухажёра окончательно угасли, и он думал только о том, как прекратить надоевший роман. Вздохнул с облегчением, когда его перевели служить в Канаду.

Зато Адель видела события иначе. Всё это время она только и ждала, когда же избранник сделает решительный шаг. Узнав, что тот отбыл на американский континент, отправилась за ним. Чтобы добыть денег на дорогу, пришлось присвоить и продать кое-что из маминых украшений. И вот девушка уже в Канаде, где всем рассказывает, что она — невеста Альберта, но узаконить отношения они не могут из-за протестов семьи. Не скрывает, что якобы родила от Пинсона ребёнка, но тот умер во младенчестве. Родителям написала, что стала законной супругой своего возлюбленного. В общем, всяких небылиц хватало. В том числе, совсем небезобидных: когда офицер собрался жениться на дочери местного судьи, Адель навестила этого судью и убедила его, что жених — давно уже её муж, и они ждут ребёнка. Скандал вышел нешуточный.

Альберт был несказанно рад, когда его перевели служить на Барбадос, что в Карибском море. Ясно, что грустная Адель в растрёпанной одежде последовала за ним, где довела своего возлюбленного до отчаяния. Тот сбежал в Европу, наконец женился, и его следы потерялись.

А 42-летнюю женщину привезли во Францию, к овдовевшему отцу, уже успевшему похоронить детей. Теперь ему оставалось наблюдать, как сходит с ума младшая, погрузившись в мир собственных фантазий. Когда убедился, что помочь не в силах, договорился с клиникой для душевнобольных. Там дочь и провела остаток дней. К ней относились хорошо, потому что она была тихой, доброжелательной, не отказывала в просьбах поиграть на пианино. Называла себя «мадам Пинсон» и ждала, когда же придёт супруг.

Эта история оставила след в психиатрии, и такую любовную одержимость называют «синдромом Адели». Хоть официально его заболеванием не считают, но лечить советуют. Советы банальны: убрать всё, что напоминает об объекте страсти, не оставлять больного в одиночестве, переключить его внимание на прогулки, путешествия, хобби. Помогло бы это Адели — неизвестно. Тем не менее, её чувства оставили след не только в психиатрии, но и в искусстве. На основе её дневников французы сняли фильм «История Адели Г.». Главная роль сыграна так убедительно, что актриса получила «Оскара».

Робкая любовь

Анатоль Франс за свою долгую жизнь научился смотреть на мир снисходительно-скептически, сохраняя ироническую невозмутимость даже там, где она, на сторонний взгляд, неуместна. Даже после измены жены он постарался понять её логику и спокойно ушёл, не осуждая, но и не прощая. И всё же олимпийское спокойствие ему изменило, когда он сказал, что робость — это величайший грех против любви. Может, старик всё-таки погорячился? Мало ли грехов посерьёзнее — обман, предательство… Но история, которую описал и отправил в газету незнакомым людям некий Сергей, только подтверждает, что писатель знал, что говорил.

«Сейчас мне 60 лет, — пишет Сергей. — Много лет назад работал инженером в конструкторском бюро. К нам на работу пришла после института молоденькая девушка. Я влюбился в Галину с первого взгляда. Скромная, тоненькая, волосы до пояса. На работу не шёл, а летел — так мне хотелось поскорее увидеть мою любовь. Но вот объясниться с ней никак не получалось. Только подойду — она глаза в пол, краснеет, молчит. А потом увидел, как она идёт от проходной под ручку с кучерявым парнем — и всё понял. Не стал навязывать ухаживания, женился назло „изменщице“ и переехал в другой город. О её судьбе ничего не знал. Несколько раз разводился, вырастил двоих детей, но чего-то в жизни не хватало».

Помог случай. Мир-таки тесен, нашлись общие знакомые, которые и рассказали Сергею очень важные вещи: «Оказывается, она тоже была в меня влюблена! Ужасно стеснялась и боялась признаться, ведь я был маститый инженер, а она, по её мнению, глупенькая девчонка. А провожал её родной брат — он работал в одном из наших заводских цехов. Почему ж я, дурак, не поговорил с ней тогда? Почему испортил жизнь, проворонил своё счастье?»

Психологи, как ни странно, связывают стеснительность с излишним себялюбием. То есть человек не допускает ни малейшей возможности оказаться не на привычной высоте: а вдруг подумают, что я глупый, претендую на то, чего недостоин и т. п. Примерно так же смотрят на робость и верующие. Преподобный Амвросий Оптинский, например, усматривал в этом признак тайной гордости, боязни осуждения. И советовал лечить этот смертный грех смирением.

«Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая…» — поёт темпераментный, но робкий итальянец, не решаясь сказать возлюбленной о своих переживаниях. И всё же он действует — хоть и через подружек. Потому что, не сказав вовремя нужных слов, можно поломать сразу две судьбы. Впрочем, сказав не вовремя не то, рискуем получить тот же результат. Банальность? Как видим, не для всех.

Романтическая любовь

Классическая иллюстрация этой разновидности отношений — история знаменитого лейтенанта Шмидта. Ну кто ещё мог, начитавшись Достоевского, спасать падшую женщину самым радикальным способом — женившись на ней? Его женой стала уличная проститутка Домникия Павлова, с которой двадцатилетний офицер познакомился в каком-то ресторане. О том событии Пётр Петрович потом рассказывал так: «Она была моих лет. Жаль мне её стало невыносимо. И я решил спасти. Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и всё отдал ей. На другой день, увидев, как много душевной грубости в ней, понял: отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить её из трясины, решил жениться…»

Жизнь и на этот раз не пошла по сценарию мечтателя. Невежественная супруга с примитивными запросами не разделяла высоких порывов мужа и не торопилась расставаться с порочными привычками. Многие прежние знакомые прекратили с Петром Петровичем отношения, сочтя его поступок «противоречащим офицерской чести», а расстроенный отец и вовсе умер. Семейная жизнь быстро разладилась, и муж старался проводить на службе как можно больше времени, что супруге было только на руку. Но это не помешало Домникии родить сына, которого назвали Евгением. Вот он-то — единственный настоящий сын лейтенанта Шмидта. В своих воспоминаниях Евгений потом напишет: «Мать моя была настолько ужасна, что приходится поражаться нечеловеческому терпению и воистину ангельской доброте моего отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее каторжное ярмо семейного ада».

Отец стал для него моральным авторитетом, и им овладели революционные идеи. В 1905 году 16-летний ученик реального училища находился на восставшем крейсере «Очаков», а после Февральской революции просит у Временного правительства разрешения именоваться не просто Шмидтом, а Шмидтом-Очаковским. Правительство разрешает. Но уже в ноябре 1917-го наступает прозрение: «За что ты погиб, отец! Ужели для того, чтобы сын твой увидел, как рушатся устои тысячелетнего государства, как великая нация сходит с ума, как с каждым днём, как с каждой минутой всё более втаптываются в грязь те идеи, ради которых ты пошёл на Голгофу?»

Евгений ушёл к белым и покинул Крым вместе с последними частями врангелевской армии. Советское правительство не раз предлагало ему вернуться, но сын революционера предпочёл умереть в Париже в полной нищете. В воспоминаниях написал, что у него «совершилась полная переоценка ценностей». Ясно, что о таком сыне власти предпочитали помалкивать, и потому в те сумбурные годы в стране появилось немало самозваных детей лейтенанта Шмидта.

На этом любовные чудачества лейтенанта не кончились. Не будем здесь касаться психиатрической стороны дела (он не раз лечился и даже был списан в запас, и только русско-японская война вернула его в строй: в такие времена медики не слишком придирчивы), а поговорим о романтической, которой занимаются уже не психиатры, а психологи. Согласно их наблюдениям, отличительная черта романтической души — тревожиться и переживать, верить и надеяться, любить и отчаиваться. Это душевно красивый человек, который хочет, чтобы у всех было всё хорошо, но кто и как это сделает, он не знает.

В трудной и опасной ситуации торопится пожертвовать собой. Ему важнее красиво умереть, чем выжидать, уступать. «Человеку так жить нельзя!» — заключает он и выходит из игры. Для него очень характерно чередование необоснованного энтузиазма и неоправданной печали. С возрастом количество энтузиазма уменьшается, его сменяет печаль. Не давайте такому деньги в долг: не отдаст, да ещё и обидится.

Не будем утверждать, что перечисленное характерно для всех романтиков без исключения, поскольку нас интересует лишь этот прекраснодушный лейтенант.

В не такие уж далёкие времена романтические настроения у нас активно поддерживались, и Шмидт оказался очень кстати. «Это вам, романтики, это вам, влюблённые, песня посвящается моя», — пел Марк Бернес. Была романтика дальних странствий, песен под гитару, была романтика революции. В известном фильме «Доживем до понедельника» учитель устами Вячеслава Тихонова проникновенно излагал ученикам некоторые факты шмидтовской биографии с такими комментариями: «Главный его дар — это ощущать чужое страдание более остро, чем своё. Именно этот дар рождает бунтарей и поэтов».

Так вот о деньгах. 39-летний всё ещё лейтенант, трижды списанный на берег с психиатрическим диагнозом и трижды восстановленный благодаря хлопотам его влиятельного дяди, Владимира Петровича, адмирала и кавалера почти всех орденов, стал командиром отряда из двух небольших миноносцев. Всеми закупками распоряжался командир и деньги находились у него. И вот лейтенант, забрав всю немалую наличность — две с половиной тысячи рублей — в военное время покидает корабль и отправляется в самовольную отлучку. Есть предположение, что с этими деньгами он отправился в Киев, на бега, романтически рассчитывая умножить капитал. Так он оказался в поезде, где и познакомился с симпатичной молодой женщиной, Зинаидой (Идой) Ризберг. Ехали вместе 40 минут, всё это время проговорили. Потом попутчица вышла, оставив в поезде влюблённого по уши романтика.

После расставания завязалась переписка. Он писал ей ежедневно. «Вчера, как водится, на сон грядущий перечитал Ваши письма. Всюду у письменного стола пьянящий запах Ваших духов. Всюду неотступно со мной… Вы перевернули всю мою жизнь. Понимаете ли Вы сами, сколько счастья дали мне Ваши письма? Я Вас люблю. Это страшное и святое слово. И произносить его можно, только когда оно выливается из души, как молитва…» Если отвечала не сразу, горевал: «На пять моих писем Вы отвечаете одним».

Переписка длилась несколько месяцев и дала пищу и литературе, и кинематографу, воспевших эту любовь. Что касается денег, то они куда-то исчезли. Офицера задержали, началось следствие. Шмидт врал и выкручивался, но в конце концов во всём признался. Его отстранили от должности и отдали под суд. Дела могли повернуться совсем плохо, но снова вмешался дядя: внёс деньги и устроил, чтобы племянника в очередной раз уволили, но только тихо, без указания причин.

Когда в Севастополе начались волнения, матросы «Очакова» призвали Шмидта возглавить мятеж. Он прибыл на крейсер и велел дать сигнал: «Командую флотом. Шмидт». Но на других кораблях матросы молчали, офицеры называли лейтенанта изменником, и «командующий» разрыдался: «Кругом рабы! Будь проклят рабский город! Уйдем отсюда в Одессу, в Феодосию, куда угодно!» Но уйти уже не получилось, и Шмидт с соратниками оказался в крепости.

Ида примчалась в крепость и добилась разрешения на ежедневные свидания с арестантом. «Я все ещё чувствую прикосновение Вашей руки. И Вас всю…» — писал ей Шмидт после первого свидания. А их было целых 37, и переписка продолжалась. Перешли на ты: «Голубка моя, если суждено мне прекратить жить, забудь скорее меня. Пусть тогда всё, что протекало в нашей с тобой жизни-переписке, отойдёт от тебя как сон и не налагает страданий на твою осиротевшую душу, забудь тогда и живи».

Когда Иде передали, что свиданий больше не будет, она приняла яд, её едва спасли в больнице. Но прожила ещё долго, получая персональную пенсию. Умерла в 1961 году и похоронена на Ваганьковском кладбище в Москве. На камне написали: «Здесь покоится прах З. И. Русецкой-Ризберг — друга лейтенанта П. П. Шмидта, героя революции 1905 года».

Жертвенная любовь

Дима Гойченко, родившись в начале прошлого века в украинском селе, не очень подходил на роль избранника судьбы, которая одарит его необыкновенной любовью. Семья, конечно, религиозная, мальчик строго соблюдал посты вместе с родителями и готов был скорее умереть с голоду, чем в неположенное время съесть что-то скоромное. В школе учился хорошо, хотя там уже появилось немало безбожников. Порой приходилось доказывать им свою правоту на кулаках, потому что аргументы или не срабатывали, или их просто не хватало. Однажды один из учителей собрался съездить в город, и парнишка попросил его привезти оттуда хорошую книжку, которая помогла бы в богословских спорах. Тот привёз. Только она была рассчитана на помощь не верующим, а безбожникам и сильно озадачила паренька: какое там воскресение мёртвых, когда есть ломоносовский закон сохранения материи…

В армейской роте он оказался самым грамотным из молодого пополнения. Служил добросовестно, справлялся и с дополнительными нагрузками, вроде выпуска стенгазеты или занятий с неграмотными. И к тому же получал ежедневные порции политзанятий: большевики за справедливость, за благо всего человечества и построят коммунистический рай на земле.

В общем, не сразу, но с Богом было покончено, а его голос, именуемый совестью, научился подавлять. И когда потом, уже среди студентов педвуза, разгорался спор о взаимоотношениях полов, то Дмитрий доказывал, что брак не может долго оставаться счастливым, потому что любовь быстро пройдёт и наступит разочарование. А потому лучше всего свободные отношения. Ему возражали: ты, мол, ещё просто не встретил ту самую…

И оказались правы. Когда это случилось, то прежние взгляды на брак не только рухнули, но и преобразили молодого человека: «Семейное счастье облагораживало мой характер, любовь невольно усиливала чуткость и сострадательность к людям. Всё казалось иным: интересней, приятней, милее. Даже люди, к которым я питал почему-либо неприязнь, как бы преобразились и стали совсем другими», — напишет он потом, вспоминая те счастливые дни. Хотя в одном всё-таки не ошибся: счастье длилось недолго. Через три года жена умерла, оставив вдовца с маленьким сыном. Для Дмитрия это стало сильнейшим ударом. Были и рыдания на могиле, были и мысли о самоубийстве, от которого удерживала только мысль о ребёнке.

Впрочем, имелся и один существенный плюс: старшие товарищи-коммунисты помогли прозреть. Это случилось, когда два ответственных партийца решили его утешить:

— Бросьте вы убиваться. Подумаешь — горе, баба умерла. Да этого добра кругом сколько хочешь!

Так и исцелили. Заодно помогли трезво взглянуть на лютые времена — коллективизацию, раскулачивание, голод. С точки зрения полузабытой совести.

Такая любовь бывает раз в жизни? Нет. Судьба решила испытать Дмитрия дважды, теперь уже более сурово. И через несколько лет он встретил девушку Марию, которая стала не только женой, но и самым близким человеком в обстановке постоянного страха, когда люди опасались откровенных разговоров — ведь советские законы обязывали даже родных доносить друг на друга.

Этой любви хватало не только на семью: «Моя любовь не была эгоистичной. Наоборот, она была всегда жертвенной и более всего выливалась в сострадание к любому человеку». А такое в те времена не оставалось безнаказанным. Помог сотруднику с путёвкой в санаторий, а через некоторое время новость: человек арестован, он враг народа. Общее собрание, обвинения и Дмитрий остался без работы. Оставалось ждать ареста.

Ждать пришлось недолго. Его встретили натруженные руки следователей с говорящими фамилиями: Нагайкин, Костоломов, Шкурин… Конкретных обвинений не предъявили, зато потребовали самому чистосердечно рассказать о своих «преступлениях». А заодно назвать десяток-другой соучастников, тогда вроде бы есть шанс вместо расстрела отделаться долгой каторгой. Ах, не виноват?! Тут уже начинался «конвейер». Это когда узник несколько суток без еды, питья и сна, а бодрые палачи сменяют друг друга.

Здесь не место описывать изобретательность садистов — от щелчков по глазам и вырывания бровей до жестоких избиений. Такое выдерживают немногие, и обычно на вторые-третьи сутки человек сдаётся. У Дмитрия на четвёртые сутки начались галлюцинации, и он уже не мог сидеть. Но… «Как только слабел мой дух, я сразу рисовал перед собой образ жены, которая из-за моего признания была бы если не арестована, то отправлена в ссылку. Оказавшись тряпкой, я бы погубил жену и детей».

Допрос продолжался 117 часов. Когда его отнесли в камеру, то сидельцы были поражены не столько внешним видом узника — к такому привыкли, — сколько тем, что тот не «раскололся».

Отдыхать дали всего сутки. Потом было ещё 120 часов уже в «мясорубке». «Казалось, что рассудок мой болтается на тоненькой ниточке. И этой ниточкой была единственно и бесспорно любовь к Марии, укреплявшая мою волю, вселявшая в душу чувство долга и как бы некоей надежды. Это была вместе опора, причина моей готовности терпеть, и цель».

А теперь представьте, что такие пятидневки ему пришлось пройти ещё дважды. Как выжил? Ну, палачи с их опытом умело тащили его на грани жизни и смерти. Что же касается Дмитрия, то он был убеждён, что силы ему давала любовь. И вспоминал христианских мучеников: «Почему я не могу терпеть, как они? Им давала силу любовь… Если же моя любовь оказалась бы слабее мук, то это не любовь, а лицемерие и самообман».

Что бы ни придумали костоломы, узник снисхождения не ждал. А вот те — жаловались. Устав от «работы», Нагайкин пробовал с неподатливым арестантом «по-хорошему»: «Дурак, сам себя мучаешь и меня мучаешь. Ты только посмотри на мои руки, они все изранены о твои мослы».

То, чего не могли добиться ни нагайкины, ни костоломовы, сделала короткая записка от Марии, которую принесли вместе с передачей: «Что бы с тобой ни случилось, я всегда буду при тебе». И муж расплакался.

Он ещё не знал, что ей пришлось вытерпеть за два года разлуки. С работы выгнали, из квартиры тоже. По ночам вызывали к следователю, где почти сутками держали на допросах стоя, требуя сознаться в «контрреволюционной деятельности» мужа. А дома плакал голодный ребёнок. Цена спасения проста — отречение от «врага народа». Вместо этого она слала запросы во все инстанции, пытаясь найти Дмитрия. В ответ приходило издевательское — «местонахождение неизвестно». Но даже эта стена не устояла перед её настойчивостью, и она увидела на суде, во что превратили мужа. В тот же день записала в дневнике: если осудят на каторгу, то добьётся права быть вместе с ним. Ребёнок к тому времени уже умер.

Виктор Франкл, австрийский философ и психолог, сумевший выжить в нацистском концлагере Аушвиц, заметил, что больше шансов выжить там было не у самых здоровых, а у самых сильных духом, кто имел смысл, ради чего жить. Учёный узник поддерживал тех, кто был рядом: «На каждого из нас в эти часы, которые, может быть, для многих уже становятся последними, кто-то смотрит сверху требовательным взглядом — друг или женщина, живой или мёртвый. Или — Бог. И он ждёт от нас, что мы его не разочаруем, не будем жалкими и сумеем сохранить стойкость и в жизни, и в смерти».

Франкл рассказал им историю своего товарища, который, оказавшись в лагере, заключил такой «договор» с небесами: пусть любые его страдания и смерть станут той ценой, которую он платит за то, чтобы смерть любимого человека стала лёгкой. И для него собственные страдания наполнились высоким смыслом. Он не хотел мучиться и умирать просто так.

Дмитрий Данилович, конечно же, тогда и не слышал о Франкле, но по сути-то шёл именно тем путём, который несколько лет спустя философ нащупывал в лагере смерти. И чудо всё-таки случилось. Его выпустили. Так уж совпало: арест главы НКВД Ежова, из-за чего некоторое время новая метла мела в противоположном направлении.

Вышел полуслепой, полуглухой, весь в нарывах и с тяжёлой сердечной болезнью, с почти не действующими руками. Зато считал, что от одной болезни палачи его-таки исцелили — от неврастении. Повышенная раздражительность, быстрая утомляемость ему теперь не мешали справляться с делами, которых впереди было ещё очень много.

Когда через год после выхода из тюрьмы его увидели врачи, то их мнение было единодушно: чтобы хоть частично вылечиться, надо ехать на лучшие курорты. Но какие там курорты… Кто-то усмехнётся, но помогли молитвы: «Волею Бога, я с каждым годом всё более исцеляюсь безо всякой медицинской помощи». А впереди была ещё долгая-долгая жизнь, до девяноста лет. Рецепт этот, конечно, не универсальный, небеса далеко не к каждому так благосклонны.

Через пару месяцев стало ясно, что петля скоро затянется снова. НКВД не прощает запирательств и обязательно доведёт дело до конца. Сначала пришлось бежать в другую область, но это не спасало, оставалось только жить нелегально до прихода немцев.

Оставим в стороне уход вместе с отступавшими врагами, что обернулось немецким концлагерем, откуда удалось выбраться с невероятным трудом с помощью старых русских эмигрантов, — это отдельная история. Но и потом, в американской оккупационной зоне, их ждал лагерь беженцев, где оказалось не лучше, чем у немцев. Глава семьи мог отлучаться оттуда на заработки, и, вернувшись однажды, не нашёл ни жену, ни детей. Их насильно депортировали в советскую зону, а оттуда — на родину, где следы и затерялись. На поиски Дмитрий потратил годы, и всё безуспешно. Было ему тогда сорок с небольшим, жить оставалось почти полвека, который прожил в одиночестве. Что ж, если такая любовь — это испытание, то счастливого конца не будет.

…Прихожане русского католического центра в Сан-Франциско знали, что их бухгалтера, регента и чтеца зовут Дмитрий Данилович Гай и что тот из далёкого СССР, но и понятия не имели о его судьбе. Он и не рассказывал никому, доверяя случившееся только бумаге. Пытался потом кое-что издать, да ничего не вышло. И могли бы его папки с записями оказаться на свалке, если бы снова не вмешалось провидение, которое, как он считал, не раз помогало ему в жизни.

А церковный хор под его началом не раз пел Гимн любви, где звучали слова святого апостола Павла, сказанные именно об этой, самой высокой любви — жертвенной. Так католики напутствуют молодых во время таинства бракосочетания, потому что такая любовь «всё переносит и никогда не перестаёт».

Этот сюжет заставляет вспомнить о другой Марии, жившей столетием раньше. Она прославилась тем, что оправилась вслед за мужем-декабристом Сергеем Волконским на Нерчинские рудники. Та история всем известна как классический пример женской преданности и верности. И кое в чём похожа на нашу: муж в застенках, жена самоотверженно старается ему помочь, не думая о себе. И маленький сын, которого Волконская оставила перед отъездом на попечение родни, тоже умер. Разница только в деталях.

Когда сын декабриста Михаил читал поэту Некрасову воспоминания отца, написанные по-французски, тот так расчувствовался, что «по нескольку раз вскакивал со словами: „Довольно, не могу“, бежал к камину, садился к нему и, схватясь руками за голову, плакал как ребёнок». Это из воспоминаний Михаила. Как слушал бы поэт воспоминания Гойченко, написанные во времена, о которых многие мечтали? Вот ведь и Некрасов печалился: «Жаль только — жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе». Но многим всё-таки пришлось пожить в наш суровый век яростной борьбы за всеобщее счастье.

Возможно, мучения аристократа, вызвавшие поэтические слёзы, казались в тот сентиментальный век нестерпимыми, но, по крайней мере, декабристов никто не бил. (Впрочем, в том и нужды не было: как честные люди, они ничего не скрывали, в том числе и друг о друге).

В итоге Некрасов написал поэму «Русские женщины» — о жёнах декабристов, поехавших в Сибирь. Софья, сестра княгини Волконской, творением осталась недовольна: «Рассказ, который он вкладывает в уста моей сестры, был бы вполне уместен в устах какой-нибудь мужички». Однако многим из просвещённой публики всё понравилось.

Мария отправилась к мужу в кибитке, за которой следовала ещё одна — с гостинцами для его товарищей. При этом единомышленницей мужа она не была: «…Не его арест меня огорчает, не наказание, которое нас ожидает, но то, что он дал себя увлечь, и кому же? Низким из людей, презираемым его beau-père <тестем>, его братьями и его женой…»

В 1827 году заключённых перевели в новый Читинский острог. Мария Николаевна снимала комнату в доме дьякона, где «появилось место для письменного стола, пяльцев и рояля». Читала, музицировала, дважды в неделю свидание с мужем. На третий год можно было проводить с супругом всё время, потому что Николай I на рапорте коменданта острога начертал: «Я никогда не мешал им жить с мужьями, лишь бы была на то возможность». Родилась дочь, но умерла. Зато потом родились ещё Михаил и Нелли (так называли маленькую Елену).

Евгений, сын декабриста Якушкина, побывал в Сибири в 1855 году и написал: «Много ходит невыгодных для Марии Николаевны слухов про её жизнь. Говорят, что даже сын и дочь её дети не Волконского… Мать смотрела с каким-то пренебрежением на мужа, что, конечно, имело влияние на отношение к нему детей».

А чьи же тогда они?

Дело в том, что среди декабристов был и некий Александр Поджио, сподвижник Пестеля, красавец с итальянской кровью. Получил свои двадцать лет, срок отбывал там же и был вхож к Волконским. Неформальные отношения с Марией Николаевной окружающие объясняли или дружбой, или любовной связью. Какая версия верна, сказать трудно, потому что ни одно из писем Поджио к Марии Николаевне до нас не дошло. Считается, что их уничтожила сама Волконская или её родственники.

Умерла она в 1863 году в своём имении в Черниговской области. Рядом с ней был Александр Поджио. От мужа, Сергея Григорьевича, смерть супруги скрыли, и проститься с ней он не смог. Когда умер и князь, его похоронили рядом с женой. Через несколько лет умер и Поджио, на руках у дочери (чьей?) Нелли, в её же имении. Похоронили его рядом с Волконскими. Вот такой получился треугольник.

В советские времена о Волконской писали в восторженном стиле. Ведь сам Пушкин был к ней неравнодушен, и она вдохновила его на разные строки, чуть ли не став прототипом Татьяны Лариной. Да и сама была вроде бы безответно влюблена в поэта. Получилось почти идеально: противник царского режима неравнодушен к будущей жене декабриста, идущей за ним в тридцатилетнюю ссылку…

Вот только если бы не детали, которые мешают поставить этот сюжет в один ряд с историей Дмитрия и Марии Гойченко.

Смертельная любовь

На эту тему есть две истории — одна типичная, другая — совсем наоборот. Начнем с типичной.

Дима Нестеров — сильный, красивый, любимый друзьями и родителями парень из хорошей семьи (отец — профессор, мать — врач) пренебрёг протекциями и пошёл служить в десантные войска. До ухода в армию успел сильно влюбиться в некую Лену из совсем другой семьи — с отчимом, пьянками и побоями. Из части он писал ей каждый день, иногда она отвечала. Однажды даже сумел до неё дозвониться. Было уже поздно, и она спросонья его не узнала: «Артур?» А потом, когда сказали, что девушка в больнице с воспалением лёгких, написал матери: мол, помоги, Леночка тяжело болеет. На самом деле ей сделали аборт от какого-то приятеля, но Диме об этом говорить не стали.

Когда пришёл из армии, Лена превратилась в модную женщину с кучей поклонников, и нужно было постараться, чтобы привлечь её внимание. Профессор привозил из-за границы модную одежду, а Дима вместо института пошёл зарабатывать на духи и бриллианты. Только вот со свадьбой вопрос затянулся на два года, хотя «нет» девушка не говорила. Потом укатила на юг с очередным поклонником. Новый год всё-таки пообещала встретить с Димой, но не пришла. Спустя некоторые время он сделал очередную попытку предложить руку и сердце, а в ответ получил назад все свои письма и фотографии.

Не будем заниматься самодеятельным психоанализом и описывать переживания парня. Важно то, что он повесился на кухне в собственной квартире, успев написать на зеркале чёрным фломастером: «Если не хватит сил победить, пусть хватит сил не покориться». Это была любимая присказка его армейского командира.

Во второй истории — уже два трупа, в одном из рабочих районов Челябинска, города, который вошёл в анекдоты суровостью своих мужчин. Отец 16-летней Оли повесился. Нет, ни пьяницей, ни даже чересчур суровым мужчиной Сергей не был, жену и дочку, о которых тоже никто дурного слова сказать не мог, очень любил. Дочка — красавица, училась хорошо. После гибели отца пошла работать. Время летит быстро, вот ей уже 21, пора замуж… А она тоже повесилась. Аналитики из прокуратуры тут же нашли научное объяснение: ничего не поделаешь, генетика. «Склонность к суициду часто передаётся по наследству». Звучит серьёзно и солидно. Единственный недостаток версии — что к этому конкретному случаю она отношения не имела, потому что у отца была веская, с его точки зрения, причина: подросшая дочка влюбилось… в него самого. Со всей безоглядностью и силой, на какую только способна первая любовь. Когда жена поняла, что к чему, Сергей решил поставить таким образом точку в этой скандальной истории: здесь же, прости Господи, не Бразилия, о которой у нас ещё будет повод вспомнить.

А дочка перед смертью оставила записку: «Я безумно люблю отца, не могу без него жить». Вот и ушла к нему.

…Мёртвые учат живых, говорили древние. И чему нас научили эти две истории?

Во-первых, дали повод ещё раз вспомнить библейского мудреца: всё проходит, и это пройдёт. Человеческая психика такова, что со временем многое забывается и притупляется любая боль. Только смерть непоправима. Во-вторых, подтвердили справедливость научного наблюдения, которое заключается в том, что пессимисты редко уходят из жизни добровольно — они и так ничего хорошего от неё не ждут. Обычно ломаются жизнерадостные люди. Крепкие, но хрупкие. Таких в нашей стране набирается от двадцати до сорока тысяч ежегодно — цифра зависит ещё и от того, какие в стране времена. То есть население небольшого райцентра. На самом деле, конечно, их в разы больше, потому что не у всех получается довести дело до конца. К тому же, много подобных случаев можно объяснить по-разному: случайно человек попал под машину (утонул, упал с крыши, пропал без вести) или так было задумано?

Теперь немножко статистики. Она свидетельствует о том, что возраст самоубийц снижается (тех, кому от 15 до 35-ти становится всё больше), а, значит, растёт и число погибших от неразделённой любви. Причём женщины пытаются сделать это в семь раз чаще мужчин, но всё-таки мужчин среди покойников вчетверо больше. Объясняют это тем, что мужчины гораздо реже пытаются всего лишь напугать кого-то такой попыткой, а подходят к делу основательно.

Ну и, наконец, та же статистика, пусть и с неожиданной стороны, доказывает пользу веры в Бога: атеисты убедительно лидируют среди самоубийц, причём в совершенно разных странах. Церковь же всегда считала самоубийство страшным грехом, расплачиваться за который придётся и на том свете.

Французские психиатры ещё двести лет назад попытались дать простой ответ на сложный вопрос, решив, что у самоубийц непорядок с головой. Такое объяснение пришлось по душе их советским коллегам, потому что-де только психи могли добровольно уходить из нашей счастливой жизни. Сегодня эту проблему и на западе, и у нас рассматривают гораздо шире, признав, что прежний тезис, претендовавший на универсальность, со своей задачей не справился. Понять это помогли истории, подобные нашим.

Пожизненная любовь

Володе Подбудскому едва исполнилось девятнадцать, когда он получил свой серьёзный приговор. Получил по глупости и неожиданно. Хотели с приятелем угнать чужую машину, чтобы покататься, водитель оказал сопротивление — и его убили. Группа лиц, по предварительному сговору — по тогдашним законам этого хватило на расстрел.

Три года он ждал в своей одиночке, когда за ним придут. Обычно это происходило буднично и без предупреждения. В обед приговорённому добавляли снотворное, а потом уводили.

Потом приговор и вовсе отсрочили, заменили на пожизненное. В ожидании смерти было время о многом подумать, и Владимир уверовал в Бога. Но хотелось и доброго человеческого слова. Потому-то осуждённые часто дают объявления в газеты, пишут незнакомым женщинам, нередко всей камерой сочиняя прочувствованный текст. В надежде на что? Да ни на что, просто на ответ. Если сидеть предстоит до смерти, то надеяться не на что.

И ответ пришёл. Из села Беницы, что в Калужской области. Писала Елена Раздуева, «заочница» (так сидельцы называют женщин, ищущих счастья вслепую, в надежде на удачу). Только вот с Еленой случай особый. Она была замужем, родила троих детей. И что же такое у неё случилось? Ничего особенного, просто не было счастья. Того, которое однажды увидела во сне в свои шестнадцать лет. Она стояла на берегу озера и держала за руку человека. Своего, единственного. Ни один из мужчин, которые ей потом встречались, не был на него похож. И в своём первом письме в «Вологодский пятак» — колонию №5, расположенную в бывшем Кирилло-Новоезерском монастыре на острове Огненный, она просила нового знакомого прислать фотографию. Когда увидела — ахнула! Он. И озеро — вот оно, называется Новое.

Дальше события развивались стремительно. От мужа ничего не скрывала, даже письма из колонии ему читала. Как потом сказала Елена, все эти годы они жили душа в душу, она поверяла мужу все секреты. Юра, простой деревенский скотник, не стал громко выяснять отношения и вразумлять жену, как поступило бы большинство односельчан (да и не только они), а лишь сказал, провожая семью: «Что ж, лети, если хочешь летать. А я буду здесь на земле подкручивать шасси на твоём самолёте, чтобы вдруг не обломилось крыло». От авиации он далёк, поэтому получилось довольно несуразно, но главное-то в другом: свою Лену он продолжал любить. И даже после расставания их отношения не прекратились.

На первое свидание она приехала с детьми. Но в таких учреждениях не дают свиданий всем подряд. Спросили: «Вы кто?» Она честно ответила: «Никто. Просто я его люблю».

И чудо случилось. Её пропустили. Тот самый вологодский конвой, который самый злой, как отзываются о нём бывалые сидельцы.

Потом охрана удивлялась ещё не раз. Когда невеста с букетом клевера, сорванном во дворе, стояла рядом с женихом во время бракосочетания, держа руки за спиной. Почему, ей же не обязательно? «Я — как и Володя. В горе и радости».

Ну, с Еленой охрана всё поняла — тихопомешанная, что возьмёшь… Но этот-то? Каков хитрец!

Из семейных радостей Владимиру оставалось рассчитывать только на два долгосрочных свидания в год, по три дня, и четыре кратких, трёхчасовых. Плюс ежедневные длиннющие письма, которые жене приходилось отправлять бандеролями.

Дети остались с отцом, а Елена стала послушницей в Белозёрском монастыре, в 40 километрах от Огненного. Там тоже понимания не встретила. Если односельчанки говорили просто: «Дура ты, Ленка», то монастырские сёстры призывали не верить снам: «От лукавого это всё»…

Вот здесь бы и поставить точку. А в конце написать: и в какой микроскоп теперь разглядеть на этом фоне ваших Ромео с Джульеттой, куда им, подросткам в пубертатном периоде, жертвам мятущегося тела до таких высот духа? Но жизнь сама пишет свои сценарии, невзирая на желания их участников. Этот прочный воздушный замок, возведённый с помощью одних только слов и чувств, ими же и был разрушен. Мужу за решёткой почему-то очень захотелось, чтобы жена (которая, напомним, коротала дни в монастыре) забрала детей к себе. Елена отказалась. Да, она готова всюду следовать за мужем, разделить его судьбу. Но втягивать в это детей… В монастыре им не место, своего жилья у неё нет. Жить с ними у бывшего мужа? И как это всё будет выглядеть? Мало того, что Юра на только растит детей, но и регулярно звонит и шлёт посылки в монастырь бывшей жене… В общем, она отказалась.

Тогда новый муж сам подал на развод, спустя три года после свадьбы. Может, это и был небесный замысел, снявший с обоих непосильную ношу? Ведь всё кончилось очень неплохо по земным меркам. Юра встретил мать своих детей с радостью, и она по-прежнему живёт вместе с ними в родном селе и даже родила четвёртого ребёнка — дочку.

И что это всё было? «Мне казалось, что моим всем хорошо, мои крепкие, выдюжат, а ему одному плохо», — пытается разобраться в себе Елена. А про любовь думает так: «У меня нет любви, я только учусь! Ведь любовь всё терпит, всё покрывает, всему радуется, сказано в Евангелии. А у меня пока одни страсти кипят!»

В общем, неземной любви не получилась. Но попытка-то была! Причём в начале было слово, слово любви. Как же оно может поменять жизнь… И даже построить что-то небывалое.

Библейский Соломон недоумевал по поводу таких вещей, как путь орла в небе, змеи на скале и путь мужчины к сердцу женщины. Путь в обратном направлении порой тоже непостижим. Вот и ход мыслей Владимира не очень понятен. Из супружеских обязанностей у него осталось только писать письма да принимать посылки. И как его касалось, что чужие дети живут в родительском доме со своим отцом?

Может, ответ — в его последнем письме недавней супруге и её мужу: «Простите, что чуть не разрушил вашу семью».

Недаром же оптимисты уверены, что всё, что ни делается, — к лучшему.

Оскорблённая любовь

Мордовская Рузаевка — городок небольшой, патриархальный, который дал стране немало известных личностей, начиная с поэта Александра Полежаева. Есть там футболисты и борцы, народные артисты и доктора философии, и даже один серийный убийца (это уже дань новым временам). Бывали, конечно, и супружеские измены, но о такой страшной мести обманутой жены, какая случилась на рубеже веков, тут ещё не слышали.

Если блуд — это то, что порой позволяют себе не состоящие в браке, то прелюбодеяние — грех ещё хуже, поскольку затрагивает того, кому ты поклялся в верности. Так, во всяком случае, считают верующие, которые в Рузаевке тоже есть. Но эта пара ни о каких там древних заповедях не думала: мы ведь сами кузнецы своего счастья, правда?

Люба Кобелькова, женщина молодая и симпатичная, вышла замуж рано, в 19 уже родила. Профессии — никакой, мыла полы в электричках. Там же, на железнодорожной узле, работал электромонтёром и Сергей Мясин, старше её на пару десятков лет, отец двух дочерей. Люба уставала на работе, и когда однажды моложавый Сергей притормозил свою «Волгу» и предложил подвезти, она согласилась.

Девушка выросла без отца, и сильный, умудрённый опытом мужчина рядом оказался очень кстати. Сергей же влюбился в молодую подружку, баловал небольшими подарками, катал на машине, давал практичные советы. При этом сильным и умудрённым он себя не считал, в семье лидировала его Александра. Работа директора крупного магазина требовала от неё соответствующих качеств, которые, конечно, имелись. Семейное благополучие держалось на ней. Но Люба её соперницей не считала и была уверена в своих неоспоримых преимуществах — молодости и красоте. О том, что и то, и другое — ненадолго, не думалось.

И вот началась, так сказать, счастливая жизнь в придорожной бытовке. Недолгая, часок-другой, с перерывами на семейные будни. Бросать семьи никто не собирался — дети всё-таки. Но и скрывать свои отношения особенно не старались. Не потому, что так уж хотели отвесить пощёчину общественному вкусу, а просто не придавали значения: ну и что такого?

Когда у Любы родился второй ребёнок, мать назвала его Сергеем, в честь отца. Тот считал его своим, забрал из роддома и даже стал крёстным отцом. То есть смело взял на себя ответственность перед Богом за духовное воспитание и благочестие крестника. И в таком качестве стал своим в семье Кобельковых.

Ну, а что же Любин муж, Игорь? Когда он узнал, что сын не его, то чувствовал, наверное, то же, что и любой нормальный мужчина на его месте. Жена приходила со свидания, а Игорь уходил в другую комнату и подолгу смотрел в одну точку. Бросить жену и дочь он не мог, да и жить было негде. Пробовал поговорить с супругой, но у той на всё был универсальный ответ: она распахивала входную дверь и предлагала мужу, если что-то не нравится, убираться вон.

Так эта история и тянулась, пока молодой сопернице не захотелось новых, острых ощущений. Она стала звонить жене своего любовника и рассказывать 45-летней Александре, чем они с Серёжей занимаются и как им хорошо вместе. И как Александра проигрывает ей в этих занятиях.

Обойдёмся без описания чувств обманутой женщины. Она старалась держать себя в руках. Предлагала и мужу уйти с миром, и сопернице — с любовью его принять. Или хотя бы оставить семью в покое. Но та посмеивалась: «старичок» Сергей её не интересует, есть мужчины и потемпераментнее, и ей интереснее его деньги, которые он приносит для сына. Звонки продолжались, трубку брали и дети, жизнь становилась невыносимой. Тогда женщина перешла к решительным действиям. Взяла банку чёрного мебельного лака и вылила на голову сопернице. Волосы потом пришлось остричь.

Так в отношениях появился криминал. Сергей, получив свою порцию неприятностей, дал пощёчину Любе, Игорь избил Сергея, обе стороны пытались призвать на помощь милицию, писали заявления, но толку не было: стражи порядка философски рассматривали такие конфликты как внутрисемейные и предлагали договариваться мирно.

Когда на Любу вылили лак, Игорь даже обрадовался: может теперь-то жена успокоится! Ничуть не бывало. Её конфликт с Сергеем забылся, остриженная голова роману не помешала, и любовники снова начали встречаться.