Бесплатный фрагмент - Light and shadow

ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ!!!

Тираж заказан мною исключительно для личного пользования и в целях дарения друзьям и фанатам «Года крысы». На основании этого, покупка и продажа данной книги КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНА!

К читателю

Прошу не судить строго: я не профессионал, а лишь влюбленный в героев читатель, не пожелавший с ними расстаться!

Каждому, кто держит эту книгу в руках — приятного чтения! Однако, читать будет намного интереснее, если произведение, вдохновившее меня на написание этой книги, будет предварительно прочитано Вами.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

«Чтобы полюбить Рыску, Альк должен ее зауважать. А чтобы оценить — потерять. А если прибавить несколько лет, которые их, безусловно, изменят, цепь интересных, а подчас печальных событий, несколько новых персонажей, то получится нижеследующее…»

Первоначальный вариант описания романа на сайте Книга Фанфиков

Пролог

Вот почему ощущение того, что всё закончится именно здесь, не покидало его в тот далёкий год… Вот почему так не хотелось сюда ехать.

Он всегда доверял своему дару, наверное, даже больше, чем следовало бы. Нужно было и в этот раз так поступить…

Длани Сашия не любят путников, лишая их дара, и потому враги выбрали для исполнения своей цели именно такое место, хотя, наверное, никто ничего не выбирал, потому что никто ничего в итоге не выиграл…

Или же великая Хольга покарала именно его, отняв самое дорогое.

Но как странно: понимание самого дорогого приходит лишь в момент потери, — по-другому просто не выходит. Либо можно оценить дорогого тебе человека, когда никак не можешь удержать его возле себя.

Получается, что теперь в его жизни было и то, и другое… Но что толку от этого знания?

…Стройный высокий мужчина в чёрном плаще с двумя мечами крест-накрест за спиной, склонив голову и держась одной рукой за дерево, стоял и не смел сойти с места. Он был красив и статен, облечён тайными знаниями, силён и умён. Он принадлежал к древнему знатному роду… и всё это не имело теперь значения, ровным счетом никакого! По крайней мере, именно так он и считал, потому что у ног его, разбросав в стороны руки и глядя невидящими глазами в закатное небо, лежала черноволосая воительница с арбалетным болтом в левом боку. Этот болт предназначался ему… А он, так много раз в жизни спасавший от верной гибели и себя, и других, на этот раз не успел. И поэтому всё теперь рухнуло: нет больше ничего. Нет и его самого.

Откинув за спину свои белые косы, точно такие же, как носили из поколения в поколение все мужчины в его роду и на его земле, он упал перед ней на колени, поднял с земли, прижал к себе. Ее тело было совсем ещё тёплым и как будто живым, но мужчина точно знал, что жизнь уже покинула этот приют: сколько ни тряси, ни согревай своим теплом, ни зови, ни меняй дорогу — её больше нет. А потому и предпринимать что-либо не имеет смысла. Он понял это, как только увидел её оседающей на землю, и тогда мир померк…

Собственно, больше по привычке бороться до конца, он яростно отбил следующий болт, а затем, почти не глядя и куда более метко, швырнул меч в арбалетчика, попав тому прямо в лоб. Вторым мечом он успокоил остальных: быстро, легко, играючи, словно на тренировке, не испытав при этом ни страха, ни жалости, никаких других чувств, — да и какие теперь могли быть чувства?! А потом ещё долго ходил по поляне: вытаскивал меч из трупа, осматривал остальных поверженных врагов, оглядывался по сторонам. И хотя уже точно знал, что женщина мертва, и ей не поможешь, до последнего не хотел этого видеть. Как будто что-то мог этим изменить…

Так, значит, будем жить вечно?! Вот она, вечность, какой короткой оказалась… И — ни мгновенья покоя!

Сначала — месяцы ожидания неизвестно чего, безотчетного, животного страха, — как же он не хотел умирать, как боялся за себя тогда! И даже не желал замечать её отношения к себе. Это теперь он наконец-то понял, что именно тогда она его и полюбила, с первого взгляда, сначала крысой, а потом тем, кого привыкла бояться с детства — саврянином… И все равно полюбила, боясь этой любви как огня, не желая даже самой себе в ней признаваться. А он чем ей ответил? Вел себя по-скотски, вечно оскорблял её, высмеивал, специально доводил до зла… Понятное дело, что всегда можно себя оправдать: сказать, что всему виной нервное напряжение тех непростых дней и связанное с этим нежелание привязываться и привязывать, снобизм и эгоизм, молодость и глупость… Но вот вопрос возникает тогда: как в такое вообще можно было влюбиться?!

И тем не менее, она смогла.

А как он отблагодарил её за любовь и преданность? О, это отдельная история!

Ну как, Саший побери, как можно было после того, что произошло, предлагать ей деньги?! Как будто с цыпочкой расплачивался. Конечно, он всегда наблюдал такое везде и всюду: многие из тех, кто окружал его с детства, всё измеряли в деньгах… Но ведь она-то была совсем из другого мира, а он так и не сумел тогда понять, что даже говорить с ней о деньгах — оскорбительно! Тем более в свете того, что уже почти решил быть с ней.

Почти решил!..

Еще одна несусветная глупость и подлость. И совсем не отец в итоге виноват в их тогдашнем разрыве, нет! Это он повёл себя как трус. Потому она и ушла.

А дальше были лишь случайные встречи, отыгранные у жизни лучины. Или это Хольга дарила возможность все изменить? Что ж, очень щедро…

Кем была для него эта женщина? Да для этого даже определения нет.

С тех пор, как они впервые расстались, он совершенно иначе на неё взглянул. Она вдруг стала ему неизмеримо дорога, и с тех пор он был рад видеть её всегда, везде, всякой… Она никогда не заявляла на него своих прав, и, наверное, поэтому так хотелось, чтобы заявила. Его дар она усиливала, как «свеча» усиливает дар путника. С ней он был сильнее и увереннее в себе стократно: может быть, потому, что она неугасимо верила в него. Она до последней щепки вызывала трепет его сердца. Она, не скрывая, обожала его, даже став взрослой, жесткой и циничной (надо думать, у него же и научившись), всё равно — обожала, даже если кричала, что ненавидит. С ней было всегда легко и хорошо, во всём. Наверное, это и есть любовь — та, о которой он так мало, скупо и редко ей говорил. А ведь это было единственное, чего она от него действительно хотела.

Вернуть бы все назад… Но это уж вообще детский лепет.

…Положив покойную на землю, он ещё долго смотрел в её глаза. Их нужно было закрыть, а он всё никак не мог этого сделать. Это означало, что больше он эти глаза никогда не увидит. И хотя всегда предпочитал принять неизбежное сразу, без колебаний, сейчас не мог. Просто сидел и смотрел.

Произошедшее не укладывалось в голове.

Как сообщить детям о смерти их матери, если ему самому принять это обстоятельство абсолютно невозможно? Да у него язык не повернётся!

Кто теперь будет его лучшим другом, его напарником, его «свечой» и одновременно — путницей?

А самое главное — как он сам теперь будет жить? И зачем? Зачем?! Без неё продолжать этот путь совершенно не хочется.

А может быть, просто взять её на руки, отнести в пещеру, в это извечное тсарствие холода, мрака и пустоты, уложить на камни, самому лечь рядом и подождать? За два-три дня запросто можно либо замёрзнуть насмерть, либо сойти с ума от пустоты в голове, и лучше уж так, чем жить без неё.

…По хмурому, обветренному лицу видуна катились слёзы. Он их не то что бы не вытирал, а будто бы даже не замечал, и плакать сейчас было не стыдно. Он даже вопросом таким — стыдно или нет? — не задавался. Вся его немеряная гордость, амбиции, достоинство, — всё, чем он закрывался всю жизнь от внешнего мира, вдруг в один миг перестало существовать, рассыпавшись в прах и навсегда померкнув.

Сколько он отдал бы за её жизнь? Всё.

Но этого от него никто не требовал, потому что вернуть её было нельзя.

Ерунда какая-то. Словно маленький мальчик просит у жизни прощения и обещает так больше не делать… Однако здесь всё по-взрослому. Или же жизнь и Хольга прощали, а он так и не исправился.

Что ж, раз так, здесь его больше ничто не держит. Он поступит, как решил: уйдёт в пещеру вместе с ней, чтоб уже больше никогда оттуда не выйти. И пусть Хольга не повенчала их, так хоть Саший вместе приберёт; не в жизни, так в смерти они будут вместе, — назначенные друг другу судьбой, столько раз от неё сбегавшие и, наконец, навеки неразлучные.

Небо успело потемнеть. Луна и звёзды ярко засияли в вышине. И после оглушительной тишины, вотсарившейся в сумерках, раздалась первая трель соловья.

Она любила соловьёв, как любила всё живое в этом жестоком, неправильном мире. Она была оплотом добра, единственным чудом, в которое он верил.

Но почему же тогда Хольга не позволила ей жить?..

Ждать ответа было бессмысленно, и тогда он просто упал перед ней на колени, уткнулся лицом ей в грудь и зарыдал, беззвучно, горько, судорожно. Зарыдал впервые за Сашиеву уйму лет. Его сила, дар, умение — всё уже было бесполезно… А это неожиданно помогло.

…Лучину спустя, полностью опустошённый, он лежал рядом с ней на прелой прошлогодней листве и смотрел в небеса на яркие весенние звёзды. Соловьи надрывались на все голоса где-то совсем рядом… На душе у него было так же гадко, как и прежде, но умирать он уже передумал, а потому нужно было брать себя в руки, подниматься, подбирать её мертвое тело и садиться в седло…

Воительницу нужно похоронить, но не здесь же! Нужно выбрать красивую полянку у реки, вырыть могилку и предать покойную земле. Где она обретёт вечный покой, будет знать только он: ведь она была только его. Он оставит ей её оружие, как и полагается, когда провожаешь на небесные дороги воина, а себе возьмет на память украшение — ту непонятную штучку, которой она на протяжение стольких лет прикрепляла друг к другу свои косы; в память о ней, он будет делать так же, даже если кому-то это и покажется странным.

Сейчас… Ещё немного. Нет сил подняться. Но надо… Он должен, потому что в этом мире всё же ещё есть те, кто любит его и ждёт, и их нельзя разочаровать. Да и она не похвалила бы за намерение умереть, а труды её на земле с его смертью стали бы напрасны.

И поэтому ему придётся жить дальше.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Господин посол

Глава 1

— Нет, Альк, я с тобой не поеду, — упрямо твердила Рыска, глядя на свои руки, лежащие на столе.

Проснулись они сегодня рано, в путь тронулись с рассветом, и, конечно, оба ничего с утра не ели. Однако, если саврянину есть от волнения и не хотелось, то девушка по той же самой причине как раз таки ощутила дикий голод, и им пришлось зайти в столичную кормильню.

По дороге планы слегка изменились, и Альк решил, что целесообразнее будет посетить родных, которые в данный момент находятся в столице, — к тому же, ему очень захотелось это сделать.

Однако Рыска его стремлений не поддержала: упёрлась и всё утро твердила лишь одно:

— Я не поеду!

— Но почему? — уже бесился Альк, стоя напротив неё и пытаясь заглянуть в глаза, которые она упрямо не желала поднимать. — Сожрут тебя там, что ли?

— Не сожрут, — согласилась Рыска. — Но всё равно — не поеду!

Альк тихо выругался. Он уже раз десять на разные лады попытался втолковать строптивице, что ей будут рады, но та продолжала стоять на своём. Хотелось, как в дворцовом саду, закинуть её на плечо и вытащить на улицу. Но даже это, как он понимал, не могло помочь: во-первых, так не делают, а во-вторых, стоит поставить — и не поймаешь больше.

— И что ты предлагаешь? — спросил он наконец раздражённо.

— Сходи один. Я тебя тут подожду, — просто сказала Рыска.

— А дальше что?

— Я не знаю, — буркнула она.

Если честно, Альк и сам не знал, как её примут, вернее, догадывался, конечно, что восторгов ждать бессмысленно. Да и понятно: это для него Рыска — человек, которому он так многим обязан, по сути спасительница, а для его родных, в особенности для отца — кто? Просто весчанка. Полуграмотная девка. Такая, какой Альк и сам её увидел пару месяцев назад.

Белокосый одёрнул себя: да, она вот такая — весчанка, девка, возможно даже и дура; всё так. Но только благодаря ей он сейчас жив! И потому его родным, если он, конечно, сам им дорог, тоже придётся смириться с её присутствием.

Теперь, когда его больше не раздирали сомнения, страхи и инстинкты крысы, Альк оценил наконец все Рыскины старания. И тянули они не на сто златов, а на нечто гораздо более ценное и серьёзное… И именно поэтому он должен был как минимум привести девушку в свой дом и показать родным.

А ещё… ещё он сам этого хотел, — с одной стороны. С другой же сомневался, будет ли это правильно. Однако следовало признать: исчезновения Рыски в неизвестном направлении он точно не желает.

Вопрос был только в том, почему он не хочет её отпускать? И ответа на этот вопрос пока не было, а возникшая у него за последнее время странная и непривычная привязанность к девушке пока не укладывалась в голове. Для того, чтобы понять, что это такое происходит с ним, нужно было пересмотреть всё своё мироощущение, а это, как известно, трудно, ибо просто взять и измениться в один миг, наплевав на всё, чему тебя много лет усиленно учили, не может никто. Для того, чтобы привыкнуть к новым жизненным обстоятельствам, нужны время, размышления, желателен чей-нибудь мудрый и добрый совет, — этого всего пока не было, и потому Альк сомневался.

В то же время ему хотелось домой, — до дрожи, до боли хотелось! Теперь можно было уже признать: он жутко соскучился по своим родным, хотел их увидеть и обнять, особенно маму. Хотелось упасть перед ней на колени, попросить прощения за всё — это была его мечта, которую он считал уже несбыточной! Однако теперь эта мечта, тоже, кстати, благодаря Рыске, стала вполне осуществимой.

— Рысь, поехали со мной, — совсем иначе, другим тоном и всё же присев рядом с ней за стол, попросил Альк. — Мне очень туда нужно.

— Нет! — в который раз отрезала девушка.

— Ладно, — сдался он наконец. — Жди меня тут до вечера. — Помолчал и добавил: — Ну и упрямая же ты!

— С кем поведёшься! — ответила Рыска и всё же бросила на него взгляд исподтишка. Упрямство было ни при чём: нежелание знакомиться с семьёй Алька было продиктовано исключительно страхом и неуверенностью в себе, и это оказалось намного сильнее здравого смысла.

Альк лишь покачал головой, поднялся из-за стола, подошёл к стойке и обратился к кормильцу по-саврянски, кивнув несколько раз в её сторону — как девушка поняла, предупредил, что его спутница остаётся здесь, и велел поселить её до его прихода. Судя по тому, как кормилец улыбался и кланялся, Алька либо узнали в лицо, либо он представился.

Рыска вздохнула. Интересно, что он сказал? Она мало что пока понимала, особенно, когда савряне разговаривали между собой, — так, в общих чертах. И кем Альк её представил? Раз сам он господин, то кто же она? Служанка, надо полагать.

— Что ж, тогда… я пошёл, — сообщил белокосый, ещё раз оглядев Рыску с некоторой досадой.

А она даже ответить не смогла: голос словно отнялся. Как будто бы вдруг пришло понимание того, кто есть Альк, а кто она… Всё, что Рыска смогла — это кивнуть и посмотреть ему вслед.

Когда с завтраком (после ухода Алька кусок перестал лезть в горло) было покончено, девушка кое-как сумела донести до кормильца, что хочет пойти отдохнуть. На самом деле, больше всего ей хотелось спрятаться от взглядов, которые отчего-то беззастенчиво бросали на неё гости и служители кормильни.

Хозяин заведения согнулся перед ней чуть ли не пополам и лично проводил девушку в отведённую для неё комнату, с сильным акцентом попросив обращаться, если что, и ушёл.

Рыска покивала из вежливости, твёрдо решив не обращаться совсем и даже никуда не выходить, пока Альк не вернётся, и поспешно скрылась от чужих глаз.

Оглядев своё временное пристанище, девушка на миг открыла рот от удивления! Похоже, Альк сказал хозяину какие-то волшебные слова, потому что такая комната, на её взгляд, предназначалась не иначе как для тсаревны, — ну, во всяком случае, уж точно не для служанки!

Пол довольно просторного помещения покрывал алый с чёрным ковёр, на окнах висели в тон ему занавески, сама же комната была невероятно уютная, с большой кроватью, двумя креслами, маленьким столиком и комодом. А в смежном небольшом помещении обнаружилась ещё и ванна, которую две лучины спустя слуги наполнили тёплой водой и без её просьбы.

Что ж, по крайней мере, Альк относится к ней как к равной, раз распорядился поселить её в такую комнату, с некоторым облегчением подумала Рыска.

И тут же впервые возник этот вопрос: а кто она ему? Почему он взял её с собой? Зачем так настаивал сегодня на том, чтобы она посетила его дом? Ведь ему теперь нечего бояться: крысой он больше не станет.

Раздевшись и погрузившись в тёплую воду, Рыска долго обдумывала ответы на эти и другие вопросы. Раньше она ими не задавалась: радость от того, что всё завершилось так удачно, что практически безнадёжное дело выгорело, заполняла собой всё! Да и наедине с самой собой девушка давненько не оставалась, ломать голову было просто некогда. А теперь не могла понять: зачем, для чего это всё? Что он имел в виду? Скорее всего, это просто благодарность, но что-то чересчур обильная. На Алька это непохоже: он, насколько Рыска успела его узнать, абсолютно не из тех, кто способен заплатить за что-либо больше, чем положено под влиянием момента.

Неужели… да нет же, так не бывает!

Что именно «не бывает», Рыска боялась даже подумать: сразу почему-то дыхание перехватывало, и потому эту мысль девушка старательно прогнала, заставив себя переключиться на другие, более понятные вещи.

Вымывшись, она постирала всю свою одежду, подсушила волосы и блаженно разлеглась на огромной по её меркам кровати. Недоумевать по поводу слишком уж комфортных условий ей надоело: лучше и полезней было ими насладиться по полной, что она и сделала.

И хотя на улице был самый разгар солнечного и по-столичному шумного дня, уставшая от долгого пути и бесконечных треволнений девушка вскоре крепко заснула.

***

Как чувствуешь себя, возвращаясь в родной дом после долгого-предолгого отсутствия, при том, что момент расставания с этим домом и его обитателями вышел не самым тёплым? О, это трудно передать словами! Сердце бьётся, готовое выпрыгнуть из груди, а в голове стучит: а как примут? Обрадуются ли? Может быть, обижены настолько, что не простят? И тут же понимаешь: конечно, обрадуются и, конечно, простят! Уже простили. Ведь сам на их месте давно простил бы, да и вообще, с ума сошёл бы от счастья!

Хотя виноватым себя он не чувствовал, Альк всё же понимал, что с точки зрения своих родственников совершил серьёзный проступок, и дело даже не в Пристани: дело в том, что он буквально ушёл, не попрощавшись. Просто исчез в неизвестном направлении и не давал о себе знать Саший знает сколько времени.

Да, вот это он зря… Можно было написать хотя бы матери, чтобы не волновалась. Или сестре: она как раз-таки говорила в его поддержку, впервые услышав, что Альк решил стать путником, и даже предлагала ему немного денег на дорогу, узнав, что он собирается таки сбежать из дому, раз не получается иначе. Или младшему брату: тот вообще по-детски восхищался им!

Альк вздохнул, в нерешительности остановившись у калитки шикарного столичного особняка… Что сделано, то сделано. Даже путник не в силах изменить прошлое, даже Хольга, а значит, нечего об этом и думать.

Родные обижены? Жаль. Но всё равно, в этом доме, что за семь лет практически не изменился, ему будут рады, рады до безумия — это неоспоримый факт! Они наверняка уже ждут, и потому… он должен идти.

Твёрдой рукой Альк распахнул незапертую калитку, быстро, не обращая внимания на стражников, охраняющих посольский дом, прошёл через двор, поднялся по широкой каменной лестнице крыльца…

Многое в жизни было теперь не так, как до его ухода из дома, да и он для них для всех — уже не тот, что прежде. И вообще, дважды не войдёшь в одну реку… но, как он сам неоднократно утверждал, — можно войти в другую!

Стоило Альку очутиться в холле, как ему навстречу из кухни выскочила престарелая ринтарка, его няня. Сначала женщина грозно сдвинула брови: кто это так обнаглел, что даже не постучался? — а потом вдруг замерла на месте, зажав руками рот; из глаз её хлынули слёзы… Она узнала его, узнала! За мгновенье поняла: нет, не мальчик, даже не юноша, но это — он!

— Нянюшка… — сдавленно вымолвил Альк и сделал шаг ей навстречу.

— Алечка! Живой! Сыночек мой!.. — прорыдала женщина и бросилась к своему подросшему дитятке.

Альк, не помня себя от счастья, обнял её, на миг закрыв глаза. Как в детстве…

А по лестнице уже спешили к нему домочадцы: сестра, ни разу не видевшие его племянники, брат, слуги… Что ж, значит, не такое уж он дерьмо, раз ему тут так рады!

Они налетели на него стаей вспугнутых птиц и все сразу бросились обнимать. Кто-то плакал, кто-то что-то говорил, а сам он просто потерялся: стоял, чувствуя себя словно во хмелю, и молчал. Сказать, что он был счастлив?.. О, нет, это значило бы, ничего не сказать!

И в какой-то момент пришло осознание: это всё благодаря ей, той, что с ним не поехала! Как бы она была сейчас рада видеть всё это и разделить с ним вселенское ликование! Ведь она всегда так радовалась за него — даже больше, чем за себя!

И Альк понял, что ему не хватает Рыски. Захотелось немедленно обнять и её тоже, хотя раньше ничего такого он не делал, за исключением той их горячей встречи в пещерах, да ещё после наводнения. Стало невероятно жаль, что девушка сейчас так далеко, — и как он только мог позволил ей остаться в кормильне? Нет, вот прямо сейчас, как только схлынет эта лавина, он всё им расскажет и поедет за Рыской. Неважно, кто она: она ему нужна! И поэтому он сегодня же привезёт её сюда, пусть хоть и правда на плече или поперёк седла.

Да нет же, конечно, не так!.. Он прикажет подать карету, одолжит платье у сестры — пусть все видят, что его Рыска красивая, — и, хотя это будет для неё и для всех неожиданно и невероятно и кто бы там что ему по этому поводу не сказал, предложит ей стать его женой.

Да, женой.

А по поводу её манер… можно же нанять учителей, самых лучших, привести её в соответствие с их положением. Она схватывает всё на лету, она быстро всему научится! Но это вторично, это потом. А сначала…

Ему пришлось отвлечься от своих мыслей, потому что, едва подняв глаза, он увидел отца, стоящего на последней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Отец улыбался, с лёгкой горечью глядя на повзрослевшего сына, и качал головой, словно всё ещё не верил глазам.

Альк тоже взглянул на него — с достоинством, но уже без гордыни, и вдруг понял насколько отец рад. И неважно ему, что сын вернулся не тем и не так, как обещал: главным оказалось то, что вернулся живым. И потому Альку совсем не стыдно было за сказанные далее слова, неожиданные даже для самого себя:

— Прости, отец.

Господин посол усмехнулся:

— Да ладно уж… кто старое помянет… — только и сказал он в ответ.

И всё.

Они помолчали под испытующими взглядами мгновенно притихших домочадцев, а потом Альк спросил:

— А где мама?

— В замке, — тихо ответил отец. — Её удар хватит, — добавил он.

— Я завтра поеду к ней.

— Я с тобой, — кивнув, согласился отец.

— Мы все завтра поедем к маме! — Сестра улыбнулась, не отпуская руку Алька. — Иди, братец, отдохни, приведи себя в порядок, — добавила она. — Всё остальное — завтра!

Однако, отец и сын, словно никого не замечая, продолжали смотреть только друг на друга.

— Сначала мне нужно поговорить с тобой, отец, — спроизнёс Альк. Будет лучше, подумал он, сразу расставить все точки над «i».

— Хорошо, я буду ждать тебя у себя в кабинете, — произнёс господин Хаскиль. — Иди, тебе и правда следует вымыться и переодеться.

— Что, на бродягу похож? — не удержавшись, с ухмылкой спросил Альк.

— Зачем подтверждать очевидное? — пожал плечами посол и развернулся, чтобы уйти. — Я тебя жду, — напомнил он, обернувшись через плечо.

Глава 2

А Альк почти уже и забыл, как же хорошо дома, но как чудесно оказалось это вспомнить! Как приятно было, расслабившись, лежать по шею в тёплой ароматной воде! Даже в сон потянуло, но он взял себя в руки: успеет выспаться, потом, когда Рыска будет рядом. Когда отец будет всё знать…

Как здорово оказалось снова надеть привычную с детства одежду, красивую и дорогую, мгновенно подчеркнувшую все его достоинства! И как трогательно няня заботилась о том, чтобы её любимый воспитанник поскорее стал красивым…

А после Альк долго рассматривал своё отражение в большом зеркале, словно пытаясь найти там себя и прежнего, и при этом понимая, что прежнего нет и больше не будет: со строптивым юнцом следует попрощаться, как и с парнем, что высоко задирал нос и ни щепки не сомневался в собственной исключительности. Теперь, так или иначе, он был другим… Каким? Вот это и предстояло понять.

Сестра, постучавшись, вошла в его комнату, снова обняла. Глаза её сияли.

При первом же взгляде на неё, ещё там, в холле, Альк сумел отметить во внешности Камиллы значительные перемены: за семь лет, что они не виделись, она отрастила волосы, как и поступали чаще всего саврянки, выходя замуж; черты лица её стали мягче, формы — более округлыми, — проще говоря, из девушки выросла женщина, очень красивая, да к тому же, похожая на мать. Увидеть её родное лицо брату было крайне приятно.

— Ты как? — доверительно спросила она, заглянув ему в глаза.

— Всё хорошо, — Альк тоже с удовольствием её обнял.

Надо было бы поговорить с сестрой, хоть немного, но он думал совершенно о другом.

— Камилла, — обратился он к ней, — хочу тебя попросить: не могла бы ты дать мне на время своё платье? Любое.

— Зачем тебе? — удивилась она.

Альк вздохнул, немного подумал, — стоит ли? — а затем всё же вкратце рассказал сестре о Рыске. Камилла слушала молча, слегка наклонив голову, но чем больше узнавала, тем более хмурой становилась.

— Ты уверен? — только и спросила она, когда рассказ иссяк.

Альк вздохнул. Ни в чём уверен он не был: ни в том, что отец придёт от всего этого в восторг, ни в том, что Рыска со всем согласится, да и в себе самом, раз уж на то пошло — тоже… Но кое-что он осознавал чётко, так, словно это было где-то прописано: если сейчас он отпустит Рыску, то будет жалеть об этом, возможно, всю свою жизнь, и потому всё же ответил сестре:

— Да, уверен. Дай своё платье.

Сестра со вздохом покачала головой. Зная характер брата, она прекрасно понимала то, что его всё равно не переубедишь, раз он решил что-либо сделать, а потому и пытаться не стала.

— Хорошо, пошли ко мне, — проговорила она и повернулась к двери. — Только я немного поправилась после родов, — добавила она, — поэтому платье дам с корсетом, чтобы не оказалось велико, а ты сам затянешь по размеру. Помнишь, как это делается?

— Даже помню, как снимается! — ухмыльнулся Альк.

— Дурак! — Камилла шутливо хлопнула его по плечу.

Альк лишь хмыкнул в ответ. А затем оба они отправились в комнату Камиллы.

— Шпильки, ленты, заколки всякие нужны? Волосы у неё длинные? — спросила сестра уже на лестнице.

— Очень, — кивнул Альк.

— Может, мне с тобой поехать? Приведём девушку в достойное состояние, — осторожно предложила Камилла. — Отец меньше возмущаться будет…

Альк отмахнулся.

— Поверь, это ни коим образом делу не поможет, — заверил он. — Да к тому же… нам с ней надо ещё наедине немного пообщаться. Ты дай всё, что нужно, а я сам справлюсь.

Когда они добрались до нужной комнаты, сестра сама, без помощи служанки, быстро собрала в сумку обещанные брату вещи: светло-зелёное платье с вышивкой в тон и целый ворох шпилек.

— Попроси в кормильне, пусть там кто-нибудь отутюжит… а впрочем, как хочешь, — безнадёжно махнула она рукой. И вдруг буквально взмолилась, глядя брату в глаза: — Давай я поеду с тобой! У меня сердце почему-то не на месте! Обещаю: какова бы девушка ни была, слова не скажу: тебе хороша — и…

— Нет, я сказал! — Перебил Альк, нахмурившись, и сестра снова умолкла: уговаривать его было бесполезно, как и раньше.

Они немного помолчали, глядя друг на друга.

— Волнуешься? — угадала Камилла.

— Есть немного, — отвернувшись, признался Альк.

Ей он не врал, да и бесполезно это было: Камилла с детства его знала. С ней у него отношения сложились намного более доверительные и близкие, чем с братьями, может быть, потому, что их разделяло каких-то три года, а братья были один на десять лет старше, а другой на семь лет младше Алька.

— Ладно, надеюсь, всё будет хорошо, — улыбнулась сестра, стараясь его приободрить. — Ты сейчас ему скажешь?

— Сейчас.

— Ну, тогда… желаю удачи.

Затем Камилла проводила брата до отцовского кабинета, на миг обняла, поцеловала в щёку и ушла.

Когда Альк вошёл в кабинет, отец поднялся ему навстречу. Три щепки они просто смотрели друг на друга, а потом, не видя больше для этого препятствий, обнялись. А затем уселись, отец — за стол, а Альк на диван напротив него, всё так же продолжая смотреть и словно бы заново изучать друг друга.

Из всех своих сыновей господин Хаскиль любил Алька больше других и давно относился к нему как к равному, — к тихой зависти остальных, и даже теперь, не смотря ни на что, отец понимал, что гордится сыном. Просто гордится и всё, хотя и неспособен выразить это словами.

— Я рад, что ты жив, сын, — наконец произнёс посол. — Добро пожаловать домой!

— И я рад вернуться домой и очень рад видеть тебя в добром здравии, — ответил Альк.

— Теперь ты всё понял, Альк? — слегка назидательно спросил отец.

Альк улыбнулся.

Не то, что семь лет, — ещё месяц назад он, скорее всего, взвился бы от таких слов: ведь из них следовало, что отец был прав по поводу выбора сына и предвидел всё то, что в итоге и произошло, — но не сейчас. Сейчас в жизни всё было по-другому, и многое из того, что казалось раньше таким важным, отошло на второй план, и потому, наверное, он ответил:

— Да, отец. Всё понял. Не так, как ты это себе представляешь, но понял однозначно, — Альк сделал паузу, глядя на отца и продолжал: — Я понял, что заставил близких мне людей страдать. Понял, что дороже вас всех в моей жизни ничего нет и не может быть. Понял, что если не увижу вас, то сойду с ума…

— А твой поступок? — перебил его отец, — Уход в Пристань?

— Об этом я не жалею. — Альк улыбнулся, припоминая недавние события. — Мне просто… немного не повезло.

— Немного?! — изумился его отец. — Ты считаешь, что это «немного»? Я ведь уже всё знаю: ты был крысой!

Альк лишь глубоко вздохнул: надо же, теперь и это вспоминалось как страшный сон, канувший в никуда с рассветом!

— Как такое получилось? И как ты смог спастись? — полюбопытствовал таки посол.

Альк помолчал, собираясь с мыслями, и начал свой рассказ, в душе радуясь. Хорошо, что отец сам спросил об этом. Легче будет повернуть с этого разговора на тот, о Рыске, тем более, что посла крайне заинтересовала та, что так помогла его сыну.

— А где эта девушка? — спросил посол, когда сын закончил свой рассказ.

— В кормильне, тут, недалеко, — ответил Альк, — ждёт меня. — Он на миг опустил глаза, а потом резко вскинул голову и словно бы с вызовом посмотрев на отца. — Сто златов — это мало, — заключил он.

— Ну, давай дадим больше, если считаешь, что так будет правильно, — весьма безразлично пожал плечами отец.

— Не в этом дело. — покачал головой Альк.

— А в чём же?

— Я хочу на ней жениться.

Ни в лице, ни в позе господина Хаскиля ничего не изменилось — лишь улыбка стала шире и радостнее, а мгновенно произошедшую неуловимую перемену не сумел бы заметить никто. Не заметил и Альк.

— Так почему же тогда ты оставил её одну? — только и спросил отец сына, поднимаясь из-за стола и подходя ближе.

— Отец, ты понял, что я сказал? Я собираюсь жениться на весчанке, ринтарской полукровке! — повторил Альк.

Господин Хаскиль развёл руками.

— Я прекрасно тебя понял, сын, — подтвердил он. — Не понял лишь одного: почему она ещё не здесь?

Вот тут Альк по-настоящему удивился. Любой реакции на свои слова он ожидал от отца, кроме одной — вот этой самой, и потому, наверное, опешив, задал глупый вопрос:

— Так что мне делать?

— Как это — что? Немедленно езжай за ней! — отец сделал указующий жест в сторону двери. — Я велю подать карету. — Он тут же взял со стола колокольчик, позвонил.

В дверь незамедлительно постучал слуга.

— Да, войди, — велел посол, и когда лакей появился на пороге кабинета, повелел: — Срочно заложить карету! — слуга кивнул. — Самую лучшую! — словно прочитав мысли сына, добавил он. — Ну ты даёшь! — обращаясь уже к Альку, делано возмутился господин Хаскиль, как только они с сыном снова остались наедине, — девушка тебя ждёт, а ты тут сидишь, беседы ведёшь! Разве так мы тебя воспитывали? Езжай, и чтоб через две лучины были здесь, оба!

Альк был настолько ошеломлён всем, что сказал ему отец, что онемел и прирос к месту. Нет, то, что родные обрадуются ему, он не сомневался, но чтобы отец вот так реагировал на его решение жениться на весчанке? Да такого он себе и представить не мог, а потому приготовился долго что-то объяснять, спорить, ругаться, снова уйти и даже поссориться с отцом — теперь уже навсегда, но чтоб такое! Видно, подумал Альк, и правда испереживался.

— Ну и, чего ты сидишь? — почти рявкнул отец, так и не присаживаясь больше за стол, — Быстро встал и пошёл! — и снова указал сыну на дверь.

Альк, не успев подумать и всё ещё пребывая в лёгком шоке от неожиданности, поднялся с дивана, дошёл до двери…

— Хотя нет, подожди, — неожиданно остановил сына посол. — Сначала за это надо выпить! — произнёс он, подняв вверх указательный палец. А затем снял со стены картину — пейзаж с водопадом, что висел на этом месте столько лет, сколько Альк себя помнил, открыл спрятанный за ней встроенный в стену сейф, достал бутылку тёмного стекла с позолоченной этикеткой и два хрустальных бокала на невысоких толстых ножках, и вскоре протянул Альку один из них, уже наполненный коньяком — заморским сверхдорогим алкогольным напитком, которым обычно никогда и ни с кем не делился.

— Может… не стоит? — засомневался Альк, тем не менее уже протягивая за бокалом руку.

— Ещё как стоит! — посол не терпел возражений. — Не каждый день в жизни такие события: сын живой возвращается домой, да ещё и с невестой — и это после стольких лет неизвестности! Присядь, карета всё равно пока не готова, — велел он сыну.

Если бы Альк немного подумал, то, пожалуй, не смог бы припомнить себя таким послушным, как сегодня, ни разу за всю свою жизнь. Однако ему было не до того, — голова кругом шла от происходящего, — и потому он покорно присел обратно на диван и сделал первый глоток. Только лишь вскользь пронеслось в голове: зря, не хотелось бы в такой день дышать на Рыску перегаром. Но тут же ему вдруг стало совсем хорошо и спокойно, как и бывает, когда переживания долгих дней, а тем более, месяцев вдруг отпускают. Старый, с детства памятный диван в кабинете отца показался невероятно мягким и удобным, свежие цветы в вазе на письменном столе — красивыми, а сам отец — кем-то вроде бога, вершителя судеб, пославшего ему, наконец, счастье и удачу.

«Вот сейчас, — подумал Альк, — допью и поеду за Рыской. Обниму её, а потом на руках донесу до кареты. Саший с ним, с платьем: здесь приведёт себя в порядок, Камилла поможет… А завтра к маме поедем!.. О, Хольга, как же хорошо!»

Альк допил коньяк залпом, хотел было отставить пустой бокал и идти, но отец тут же протянул ему другой, полный, а сам присел рядом, похлопал сына по плечу, с улыбкой чокнулся с ним своим бокалом…

Что коньяк какой-то другой на вкус, Альк подумать успел. И как пить начал, помнил… А вот как закончил — уже нет.

Четверть лучины спустя господин посол молча убрал обратно в сейф бокалы и две бутылки. В одной из них действительно был коньяк, в другой — тоже, но с одной маленькой поправкой: в нём было растворено снотворное. Такая бутылка пригождалась крайне редко, но, тем не менее, её приходилось держать под рукой всегда.

Расчёт старого лиса был верен: сын устал с дороги, наверняка ничего не ел, как обычно с ним бывает от переживаний, — пожалуй, тут и обычного вина хватило бы вполне, но господин Хаскиль решил перестраховаться. Пусть, думал он, Альк поспит спокойно, а девица в кормильне помечет икру. К утру — а раньше он не проснётся, она с ума там будет сходить. И тогда…

В принципе, в голове у посла уже сложился некий план, оставалось лишь додумать детали.

Подойдя к дивану, он остановился, посмотрел на спящего Алька и не смог не отметить с удовольствием: повзрослел! Возмужал. Немало, видно, пережил, — вон, на лице всё написано. Ну что ж, тем лучше. Быстрее всё поймёт… На весчанке жениться собрался, ишь ты!

Конечно, радости посла при виде живого и здорового сына не было предела, но не настолько, чтобы позволить ему ТАКОЕ. Он и так много «хорошего» семье принёс. Сколько седых волос они с женой из-за него нажили — не счесть. А тут ещё добавить решил? Нет уж, сын, лучше спи. Молодой здоровый организм такое количество снотворного, пусть и вместе с алкоголем, надолго, конечно, не остановит, но к утру всё уже будет готово.

Когда там весчане встают? На рассвете? Отлично, рано утром он лично наведается в кормильню, где осталась девчонка, вручит ей златы и выпроводит на все четыре стороны. Не сто, — тут Альк прав: это мало. Пусть она возьмёт, предположим, двести, да хоть и триста: в конце концов, заслужила, спасла парня от смерти, себя не пожалела, а за это не жалко. И пусть она купит себе дом и коров, как мечтала, с братом своим поделится… Пусть делает, что хочет, лишь бы ушла как можно дальше до его прихода. Этого будет вполне достаточно, чтобы гордый Альк обиделся и искать её не стал — а с него сбудется. Что сплести для девчонки, посол решит на месте, когда таки увидит её, но судя по тому, что сын о ней рассказал, тут и простого «он не придёт» вполне хватит.

Куда она пойдёт? Это уже не его проблема. А его проблема теперь при нём, и уж он всеми силами постарается эту проблему усмирить, — не так, как раньше, есть и другие способы.

Посол вздохнул, продолжая смотреть на сына, поднял с пола одну из свесившихся белых кос, бережно уложил так, чтобы больше не падала, полюбовался ещё: каким всё-таки красавцем стал! Такое сокровище — и отдать весчанке? Жирно ей будет, подавится!

Такому парню любая в пару подойдёт, хоть какая, хоть та же тсаревна, — эх, жаль, уже занята. А могло бы неплохо получиться, между прочим…

Продолжая размышлять, посол направился во двор, дабы отменить своё распоряжение.

А если девчонка не уйдёт? Такой ведь вариант тоже был не исключён.

Однако, у посла и на этот случай уже был план, хотя тут выходило намного сложнее в исполнении. Разумеется, лучше было убрать её с дороги как можно скорее. Может быть, прямо сейчас? Да нет, преждевременно. Пусть настоится: как следует разозлится, изведёт себя, — на такое состояние проще наложится хоть какое известие. А помноженные на деньги обида и злость мигом сделают своё дело: фыркнет и уйдёт как миленькая; в идеальном варианте и денег-то не возьмёт: весчанам присуща этакая плебейская гордость.

Главное сейчас — спокойствие, думал господин Хаскиль, выходя через чёрный ход особняка на широкий задний двор. Один раз он с Альком уже ошибся: не надо было на него орать, обещать лишить наследства, — это сына только подстегнуло, побудило что-то доказывать. Но тогда отец был слишком рассержен и растерян неожиданным решением сына, отчаяние и злость затмили разум. Он поступил недипломатично, что недопустимо для посла, хотя в делах политики он подобного никогда и не допускал. Но любой опыт бесценен, и потому сейчас он уж не ошибётся: передёргивать не стоит. Как говорят весчане, на эти грабли он больше не наступит, будет терпелив, и это непременно приведёт к успеху.

Слуга с готовностью распахнул перед послом дверцу кареты, но господин Хаскиль лишь покачал головой:

— Я никуда не еду. Распрягай, — приказал он.

Слуга учтиво поклонился: приказы господина, даже абсурдные и противоречащие друг другу, обсуждать он не привык — немного недоумевал лишь потому, что хозяин вышел сам, а не вызвал его, но в конце концов пожал плечами и приступил к тому, что ему было велено.

— Перед рассветом — запряжённую корову к заднему крыльцу, — через плечо бросил господин посол, и, услышав в ответ «слушаюсь», вернулся в дом.

Однако перед самым входом в свой кабинет он наткнулся на взволнованную дочь.

— Где Альк, папа? — хмурясь, спросила она.

— Уснул, — с улыбкой ответил ей отец. — Он очень устал, дорогая, пусть отдохнёт, — пояснил он.

— Он… сказал тебе?.. — робко поинтересовалась дочь.

— О своей будущей жене? Да, конечно!

— И… ты не против? — удивилась она.

— Нисколько, Камилла! — отец посмотрел на неё чистыми и добрыми глазами. — Альк уже взрослый, ему самому решать, как и с кем он проживёт свою жизнь.

— Может быть, тогда давай мы с тобой привезём девушку сюда? Сделаем Альку сюрприз… — предложила она, похолодев изнутри.

Камилла была старше Алька, и пусть не носила дара, зато женское чутьё верно подсказывало ей: есть подвох, но какой, понять она не могла. Почему-то вдруг показалось, что если невеста Алька будет здесь, дурного не случится… Но отец неожиданно погасил улыбку и, тяжело вздохнув, возразил:

— Я бы с удовольствием, доченька, но по-моему, у него по этому поводу есть какие-то сомнения. Давай не будем вмешиваться, пусть он сам во всём разберётся, — и снова улыбнулся, так искренне и тепло, что Камиллу пробрал озноб. Точно, поняла она, отец что-то задумал.

И ей до жути захотелось вмешаться! Она уже решила было тихо послать служанку, якобы в лавку за нитками для рукоделия, а на самом деле — в кормильню за Рыской или хоть самой туда добраться… но тут ей тоже вспомнилась некая неуверенность на лице брата: ведь он сомневался, тут ошибки быть не могло, — слишком хорошо она знала его. И в конечном счёте, вздохнув, она махнула рукой, — может, отец и прав, — и решила не лезть в жизнь брата.

А господин Хаскиль вернулся в кабинет, уселся за стол, разложил бумаги, однако о делах ему совсем не думалось. Надо же: сегодня он с утра велел дворецкому разворачивать всех посетителей, прямо как знал, что этот день особенный!

Посол ещё раз посмотрел на сына, сравнил с отражением в зеркале и с удовольствием отметил: вылитый! Со временем от глупостей отучится, станет ещё более похожим. Амбиций станет поменьше, ума побольше… А что дар у него есть — так это и вовсе прекрасно: его будет почти невозможно обмануть. Как политику, такому цены не будет. Да и вообще, сказочное будущее ждёт его любимого сына!

Послу хотелось даже выпить за это, да побоялся сглазить: завтра выпьет, вместе с Альком. Когда след этой девки простынет…

Самодовольно улыбнувшись, господин посол откинулся в кресле. Он и в самом деле был похож на одного известного всем бога — на Сашия.

Глава 3

Ему показалось — щепка прошла, на самом же деле, не меньше, а то и больше десяти лучин пролетело с тех пор, как он решил на мгновенье закрыть глаза, чтоб отдохнули, и потому, когда Альк наконец проснулся на диване в кабинете отца, за окном было совсем темно.

Сначала он не мог понять, где находится, но внезапная мысль вырвалась откуда-то из подсознания, как бывает, когда человек со сна не может сообразить, что произошло, но помнит или где-то понимает, что ничего хорошего.

— Рыска! — вспомнил Альк и вскочил. Да уж, вот это вернулся вечером!..

Не так-то всё просто оказалось: видимо, спал как убитый — рухнул и даже ни разу не пошевелился, поэтому у него одеревенела каждая мышца, да ещё и в голове шумело. Сам виноват: зачем было пить на голодный желудок? Правда, ему всегда казалось, что два бокала крепкого алкоголя для него не доза, но тут, видимо, усталость и натянутые до предела нервы сделали свое дело.

Альк немного постоял на месте, размялся, соображая, что же делать.

Судя по тсарящей тишине, весь дом спал. Он подёргал дверь и обнаружил, что отец запер её на ключ снаружи по привычке. В этом не было ничего удивительного: в кабинете всегда находились горы важных документов, некоторые из них — государственного значения, и потому господину послу приходилось быть предельно осторожным.

Но, тем не менее, так или иначе, Альку надо было срочно отсюда выбираться.

Быстрее и разумнее всего оказаться на воле получилось бы, если постучать и покричать, но тогда весь дом встанет на уши. Его, конечно, выпустят, но тогда от расспросов на тему «куда он собрался один в такой час», а также советчиков и помощников отделаться будет невозможно. И Альк решил, что лучше всего вылезти в окно, тем более, что в детстве и юности он не раз так делал, а когда опыт есть, не помешает и темнота.

Недолго думая, Альк осуществил свой план: и пары щепок не прошло, как он оказался во дворе. Кабинет отца, конечно, находился на втором этаже, а стена под ним практически не имела выступов, но, неоднократно ходивший таким путём, Альк прекрасно его знал.

Одна лишь мысль неотступно терзала его ещё до конца не проснувшийся и слегка затуманенный алкоголем и снотворным рассудок: как там Рыска? Не дай Хольга, обиделась за задержку и ушла! Вот этого он себе не простит.

И то ли со сна, то ли с похмелья, то ли от отцовских слов он ощутил вдруг острую тоску по ней. И сомнения как будто развеялись: да, он хочет на ней жениться!

Да ещё и новое открытие прибавилось: они, оказывается, ни разу не расставались, во всяком случае, надолго, с тех пор, как она подобрала его возле трупа нетопыря и до сегодняшнего утра, если, конечно, не считать тот случай с разбойниками… Но тогда он был так зол, что ничего кроме своей злости не замечал. А вот всё остальное время они даже спали рядышком, так или иначе: всегда находилась причина, чтобы лечь поближе друг к другу. И хотя девушка здорово стеснялась, по сути-то ни разу его не прогнала, а в последствие и сама стала моститься поближе. Что-то ведь это значит?.. Да конечно! То самое и значит!

Альк легко, так же, как много лет назад, не попадаясь на глаза страже, перемахнул кованую ограду, увитую плющом, и направился к кормильне, где оставил Рыску. По ночному времени пришлось обойтись без кареты, но да ничего, прогуляется пешком, тут недалеко, лучину идти, не больше, заодно и проветрится немного, а то в голове туман какой-то. Вот тебе и дорогой алкоголь, запасами которого отец так гордится: ничуть не лучше, а то и хуже дешёвого весчанского самогона, если судить о вкусе напитка, а по последствиям, — так и хуже, а потому, прогулка определённо пойдёт на пользу, и накрапывающий небольшой дождик только кстати.

Неплохо бы, конечно, в зеркало на себя где-нибудь посмотреть, а то ведь как вскочил, так и пошёл, весь помятый. Нет, конечно, Рыска и не таким его видела: и грязным, и мокрым, и в кровище, и пьяным с бабами, и даже крысой… но сегодня-то случай исключительный: не каждый день девушке предложение делаешь!

Альк на щепку остановился и снова задал себе тот вопрос: уверен или нет? И ответ на него снова был неоднозначен: не уверен, но так будет правильно. Ведь если кто и достоин стать супругой молодого господина Хаскиля, так только та, которой этот самый господин обязан жизнью. И вообще, тут все дороги ведут в один пункт: ему ведь никогда не нравились столичные красотки, расфуфыренные и подчас чересчур уж пропахшие своими духами — так вот и выход! Весчанки, конечно, ему были не по статусу, но они, по крайней мере, намного честнее. И… он ведь всегда стремился к неординарности? Отлично, вот и неординарность, черноволосая такая, зеленоглазая, по уши в него влюблённая, хоть и не признаётся в этом.

Альк вздохнул. Да нет, он всё же был здорово не уверен в правильности своего решения, но, тем не менее, шёл дальше, на ходу расплетая свои косы и разбирая пальцами спутавшиеся пряди: пусть лучше так будет. А что делать, он на месте решит.

Да, решишь тут…

Ох, как же это всё оказалось непросто!.. Он даже не предполагал, как трудно определиться: стоит быть с ней вместе или нет? Вроде и без неё оставаться не хочется, и вдвоём непонятно что будет. Дар, как назло, выдаёт пятьдесят на пятьдесят, да и чисто логически: все за и против — пополам.

Память услужливо подсунула видуну эпизод из детства: рассказ дедушки о древнем роде воинов, непобедимых, сильных, практически неубиваемых, — таких, что если они шли в бой в арьергарде, за спинами других, враги, лишь завидев их, в ужасе обращались в бегство, ибо победить даже не рассчитывали и предпочитали уж хотя бы шкуру свою сберечь. Один такой воин стоил нескольких сотен, десяток вполне побеждал всю вражескую армию. И всем те воины были хороши, кроме одного: как только завершалась война, начинали они пить, гулять, непотребством заниматься, девок портить, свои же деревни жечь, и так расходились, что люди уже просто мечтать начинали о войне. В общем, к мирной жизни те воины были совершенно не приспособлены. Что там с ними было, куда они делись, неизвестно, — кажется, собрались люди все вместе и, превозмогая страх, обратились к героям с просьбой грузиться на корабль и уплывать далеко и навсегда.

Где в этой истории правда, где ложь — неизвестно, но, похоже, прародитель Хаскилей принадлежал к тому знаменитому роду, — во всяком случае, Альк чувствовал в себе такое начало, всегда. Так было и раньше, — наверное, потому и решил стать путником; так происходило и сейчас: беда осталась позади, и его снова потянуло на приключения. А вот женитьба не вписывалась в эту картину ни с какого бока… С другой стороны и то, что девушка, с которой так странно свела его судьба стала за последнее время нужна как ни кто другой, не подвергалось сомнению.

И Саший знает, что в такой ситуации делать? Может, это уродство какое-то моральное? Или умом слегка тронулся, побыв «свечой»? Разве может такое быть: чтоб одновременно хотеть чего-то и не хотеть, признавать правильность поступка, и при этом так колебаться перед тем, как его совершить?

Уже подходя к кормильне, Альк нашёл, наконец, решение.

Рыска была с ним честной? Что ж, он ответит ей тем же, пусть даже ей будет больно от его слов. Но лучше уж — просто от слов.

***

Рыска проснулась ближе к ночи, в сумерках и сразу почувствовала: в комнате она по-прежнему одна. И было это одиночество таким непривычным и неприятным, что ощущалось физически. Она отчаянно заскучала по людям, с которыми провела эти месяцы, а по Альку — особенно. Присутствие же крысы до того радовало, что вспомнив свою нелюбовь к этим зверькам, Рыска лишь усмехнулась: так немного времени прошло с окончания её тёмной весчанской жизни, где она равно боялась крыс и саврян, а кажется уже, будто и не было этого, а крысы и савряне — это просто те, кому и полагалось быть в её жизни всегда, с ними неразрывно, от самого её рождения была связана эта данная ей Хольгой дорога, но иной она теперь не желает.

Только вот от чего кажется, будто дорога эта подходит к концу?..

Тряхнув головой, девушка постаралась отогнать навязчивую мысль.

— Сейчас Альк придёт! — бодро произнесла она, чтобы услышать хоть какой-нибудь голос, а заодно убедить в этом саму себя.

Затем она встала, оделась, расчесала волосы и заплела косы. Так как становилось всё темнее, пришлось зажечь масляную лампу, что стояла тут же на комоде, и от её огонька девушке стало хоть немного веселее.

Кормилец словно под дверью ждал: почти тут же принёс ей ужин прямо в комнату. Есть не хотелось совершенно, но девушка заставила себя это сделать, однако стало только хуже.

Обойдя комнату несколько раз от нечего делать, Рыска присела в кресло, но продолжала чувствовать себя как на иголках, да и сердце билось в груди так, будто хотело выскочить из неё. Насильно проглоченный ужин настойчиво просился обратно.

А потом она принялась выглядывать, не идёт ли Альк. Сначала бегала каждую лучину, затем каждые поллучины, следом — каждые десять щепок, а в конце концов открыла одну из створок, уселась на подоконник и стала неотрывно смотреть в окно, благо оно выходило на кусок улицы прямо перед крыльцом кормильни.

Время шло. С наступлением настоящей темноты повсюду загорелись огни, и снова стало светло не хуже, чем днём. Звуки города сменили окраску на вечернюю: стало тише, и всё реже теперь слышался цокот копыт по мостовой, хлопанье дверей в ближайших домах, исчезли крики торговцев с рыночной площади, что находилась неподалёку — зато в наступающую тишину стали вплетаться мелодии песен, изредка — смех, завывание котов на крышах, топот стражников по брусчатке да бренчание оружия. Постепенно с улицы исчезли люди: даже шлюх и пьяниц не осталось. В огромном городе становилось непривычно тихо, — да и пора было, ведь судя по всему, перевалило за полночь, но и это оказалось ненадолго: откуда ни возьмись, налетел северный ветер, зашелестев в кронах ближайших деревьев, и от того, что принёс он весьма ощутимую прохладу, щедро приправленную горьковатым ароматом каких-то цветов, девушке пришлось закрыть окно.

Теперь, когда с улицы было ничего не расслышать, Рыска стала различать, что происходит в самой кормильне. Шум в зале для гостей, доносившийся всё это время снизу, давно стих, а затем и вовсе прекратился, уступив место скрипам, шорохам, тихим шагам да разговорам где-то за стеной. Почему-то в такой, странной, наполненной осторожными звуками тишине, было холодно и неприятно — прямо как спать одной на огромной кровати.

Какие только мысли не одолевали бедную девушку! И хотя о том, что Альк снова попал в беду, среди прочего она тоже думала, первейшее, что пришло ей на ум — это то, что он бросил её здесь, в сердце чужой и враждебной для неё страны, без денег и какой-либо возможности вернуться домой. А когда она подумала, что теперь ещё и за кормильню должна, Рыске совсем поплохело.

Подведя итог своим мытарствам, бедная девушка чуть не заплакала. Отлично получалось: денег нет, дара, с которым можно было хоть рассчитывать на заработок — тоже. Корова — и та чужая… А попала в такую ситуацию она исключительно из-за собственной глупости: ведь Альк звал с собой, а она отказалась… дура! Вот поехала бы с ним — была бы уже при деньгах; тугой, звенящий кошель был бы сейчас весьма кстати. И что там Альк сказал кормильцу? Может, «вгоните её в долги и продайте в курятник»?

Вздохнув, Рыска невесело усмехнулась и откинулась назад, облокотившись об откос окна. Да нет же, нет… И не об этом она переживает.

За долги, в конце концов, можно оставить и корову, на которой она приехала сюда: не своя, ну и ладно; хватит в честность играть, ничего хорошего из этого не выходит, да и заслужила она эту корову, вполне заслужила! Так вот, можно оставить её, если что, да ещё и разницу потребовать, — да, потребовать! — и на неё добраться до дома, а там уж она не пропадёт, ибо дом есть дом…

Но беспокоило Рыску совсем не это, а кое-что другое, куда более серьёзное.

Альк её не бросит: на такую подлость, насколько она успела понять, он неспособен. Он, конечно, порой зловредный и циничный, но при этом всегда честный и благородный, а уж с теми, с кем прошёл огонь и воду поступить мерзко он не способен. Он несомненно придёт, теперь, вероятно, утром, так что не стоит его сейчас ждать. Лучше лечь и попытаться снова уснуть: завтра, скорее всего, придётся ехать, нужно набраться перед этим сил. И не думать, ни в коем случае не думать о том, что так беспокоило её все эти дни: о том, что будет после расчёта.

Рыска в который раз тяжело вздохнула… Вот Альк придёт, отдаст ей деньги, — и что? Пожелает удачи, похлопает по плечу и попрощается с ней навсегда?.. Нет, конечно, она может поселиться и в Саврии, дружить с ним… И снова — что? В гости друг к другу ходить? О погоде и неурожае беседовать? Да это просто смешно, даже если не так преувеличено! Не того уровня у них отношения. Не получится никакой дружбы, сколько другом его не называй: слишком много пережито, передумано и сказано, и потому после расчёта либо всё… либо уже ничего. Либо они вместе идут по жизни, либо расстаются, тоже — навсегда, третьего тут не дано, и, к сожалению, второе намного вероятнее первого.

И вот тут-то Рыска наконец-то смогла честно себе ответить: ей не нужны никакие деньги, и не за ними она поехала с Альком. Она просто не хотела с ним расставаться, до жути боялась, что это произойдёт и как могла оттягивала этот момент!

Альк за прошедшие месяцы стал не просто нужен ей, а необходим как воздух, вот такой, какой он есть, нужен и всё, — только он, а не всё, что к нему прилагается! И при этом совершенно непонятно, как он относится к ней и зачем взял с собой.

Но ломать себе голову, что да как, нет смысла: вот он придёт, она сама его спросит, кто они друг другу и что дальше. И если ему и в голову ничего такого не приходило, тогда, разумеется, умирая от стыда, она возьмёт пару златов (до дома доехать хватит) и уйдёт. И забудет обо всём, как о страшном сне. А уж если она верно догадалась, и у него к ней что-то есть, тогда… Тогда ничего не будет. Она просто умрёт от радости на месте — и всё.

Рыска вздохнула. Размечталась она что-то… Скорее всего, ей показалось: ну не может такому, как Альк, понадобиться такая, как она!

Поднявшись с подоконника, девушка вернулась на кровать и улеглась, заложив руки за голову. Мысли снова вернулись в отправную точку.

Да нет же, она не ошибается на счёт него, он определённо к ней неравнодушен, но, похоже, и сам себе в этом никогда не признается. И как с этим бороться — неизвестно. Почему у мужчин это так сложно? Вот если б он её спросил, как она относится к нему, она бы ответила…

Одну щепочку: а что бы она ответила? Как это называется? Что с ней происходит? По сути понятно, а поименовать это состояние, наверное, язык не повернётся. Как странно: ей постоянно хочется видеть его, а стоит ему подойти близко — и она вздрагивает, как от страха. И ещё такое ощущение в низу живота, словно жжёт что-то… И дышать тяжело становится. И сердце как бешеное бьётся. И голова кружится…

А ещё с той самой ночи в Лосиных Ямах, когда она рассказывала сказку в кормильне, она стала думать о его волосах. Момент, когда она попеняла Альку, что служанка плела ему косу, а он взял да и предложил ей тоже поплести, Рыска прокручивала в голове на разные лады раз, наверное, тысячу, одновременно ругая себя, что отказалась и понимая, что если б согласилась, то это выглядело бы странно. Но если б ещё раз предложил, она бы точно согласилась, взяла бы гребень, расчесала белые пряди… ох!.. Аж руки затряслись!

Но неужели она всё-таки ошиблась? Ну не может быть, чтоб такое — и просто показалось!..

Только бы он поскорей вернулся! Какие там деньги: она бы и жизнь за него отдала.

Глава 4

Дверь открылась так внезапно, словно тот, кто за ней стоял, возник прямо из воздуха, и Рыска, едва успевшая чутко задремать, тут же подскочила и села на кровати. Сон её улетучился так внезапно, словно его и не было.

— Ты меня ждала? — опустив все глупые вопросы из серии «спишь — не спишь», спросил Альк.

— Ещё чего! Я давно сплю! — с вызовом ответила девушка.

За месяцы общения она поняла, что по-другому с Альком нельзя: много на себя брать начнёт. Лучше общаться с ним в его же манере. А ведь так хочется броситься к нему и обнять, изливая схлынувшее напряжение и беспокойство… Но так делать категорически нельзя: наверное, не поймёт, что это с ней такое случилось, пошлёт ещё, дурой назовёт…

Эх… наверное, он и так бы понял, будь в комнате хоть немного посветлее. Он ведь насквозь её видит, буквально мысли читает! Как же хорошо, что он хотя бы не слышит, как бешено стучит сейчас её сердце!

— Да, конечно: давно спишь, а лампа всё горит! — подловил её Альк. — Ну извини, задержался, — проговорил он тише.

Рыска фыркнула: вот ведь наблюдательный какой! И дар у него на месте: всё знает, ничего не скроешь! С другой стороны… она была рада уже тому, что он всё-таки вернулся!

Альк закрыл за собой дверь, прошёл, не разуваясь, по ковру, встал возле окна, выглянул на улицу… Рыска присмотрелась к нему и буквально потеряла дар речи: таким она не видела его никогда! В явно дорогой, хотя при таком освещении было толком и не разглядеть, одежде, с распущенными волосами он был ослепителен. От него даже пахло как-то по-другому: богатым домом. Как будто он — и в то же время не он. Да ещё и молчит… Но в руках ничего нет, — денег он не принёс, и это может значить…

— Рыска, — прервав её мысли, начал Альк, — я не думал, что спрошу такое… — он помолчал, не глядя на неё, как будто собираясь с мыслями. — Скажи, почему ты здесь?

— Как это — почему? Ты же сам меня сюда привёз! — опешила она. — Вот это да, я его тут жду, а он… такие вопросы!.. — взвилась было Рыска.

— Я не об этом, — перебил её Альк. — Меня интересует, почему ты со мной поехала? Неужели, только из-за денег?

Тут Рыска и умолкла, опустив глаза.

— Я… и не знаю, — уронила она. — Наверное, нет…

Девушке стало до ужаса неуютно: её недавние мысли, да ещё такие, снова были как будто бы угаданы им.

— А почему же тогда? — был его следующий вопрос.

— Альк, чего ты добиваешься? Что ты хочешь услышать? — не своим голосом выдавила девушка, по-прежнему не поднимая глаз и залившись краской до ушей.

Неужели ещё и говорить об этом обо всём в самом деле придётся?.. Да, а размышлять в его отсутствие, что и как она ему скажет, было легче, чем собственно сказать!

— Хочу услышать, кто я для тебя, — спокойно спросил Альк.

Она не сразу нашла, что ответить… Это было трудно, очень трудно, ибо то, что жило теперь в её душе по отношению к этому человеку, никак не вязалось с тем, что год за годом вкладывала в неё жизнь и все окружающие люди, а так же с тем, что она сама не раз говорила ему.

— Ты мой друг, — пролепетала наконец Рыска, не веря себе и почти не слыша собственного голоса, — кровь от такого вопроса застучала в висках как сумасшедшая: мыслей собственных было не разобрать, не то, что голоса!

— И всё? — явно разочарованно переспросил саврянин.

— Я не знаю, — тихо повторила девушка, совершенно поникнув.

Было видно, что ещё немного — и она заплачет, буквально, ещё одно его слово в таком же ключе, и так бы оно и было… но Альк вдруг посмотрел на неё, и Рыска, почувствовав этот взгляд, тоже подняла свои глаза.

— Я просто тут подумал… может быть, нам не надо расставаться, — неожиданно для девушки произнёс Альк, и Рыска чуть замертво не упала. — Но раз я для тебя просто друг… — он вздохнул.

— Нет! — не своим голосов выкрикнула Рыска.

— А кто же тогда?

На девушку снова напал ступор, и всё, что она смогла — пожать плечами и снова повторить:

— Я не знаю.

— Вот и я тоже ничего не знаю, — уронил Альк. Помолчал и вдруг выдал: — Я вообще в первый раз предлагаю девушке… остаться со мной. Не думал, что это так тяжело. — Он снова отвернулся к окну.

— А ты… п-п-предлагаешь? — переспросила бедная Рыска, не желая верить ушам.

— Предлагаю, — ответил ей белокосый, но сказано это было с какой-то непонятной для девушки грустью. — Но что из этого выйдет — не понимаю

— Но почему?! — удивилась Рыска: как-то странно, неправильно всё выходило! Она почти не представляла, что подобный разговор у них вообще может состояться, но… так или иначе, ей казалось, что, конечно, она должна была бы в таком случае быть взволнованной, но при этом радоваться, а не недоумевать!

— Потому что буквально впервые в жизни дар мне ничего не подсказывает, — услышала она в ответ.

— Ах, значит, дар? — внезапно разозлилась она, и от волнения не осталось следа:

на его место пришёл гнев. — Вот, в чём дело! А представь тогда, каково мне? У меня и дара-то нет! И знаешь… я, наверное, повторюсь, но без него даже легче: не мучаешься правильно-не правильно и сколько шансов из ста… Просто живёшь!

— Ну я бы так не хотел. — Альк в своей манере надменно вскинул голову.

— Да тебе и не надо! Ты же у нас всех насквозь видишь: зачем морочить себе голову и узнавать человека, если можно просто покопаться в его тайнах и всё выведать? — зло выпалила девушка, яростно откинув с лица прядь волос: от такого странного, непонятного разговора её просто прорвало!

Белокосый сверкнул глазами. Это её, что ли, он хотел сегодня обнять и привести в свой дом?!

— Я, между прочим, о тебе же забочусь, не хочу сделать плохо! — процедил он. — Сначала, как мы и договаривались, собирался отблагодарить тебя, но вижу, что деньги тут не рассматриваются…

— Да-а? — с издёвкой перебила девушка. — Надо же! А может, просто сэкономить хочешь? — поддела она. Недавно пережитое напряжение, которому не позволено было излиться в слезах, нашло таки выход!

— Что? Да как ты смеешь?! — Альк прямо-таки задохнулся от гнева. — Деньги тебе нужны? Да пошли хоть прямо сейчас к моему отцу: отдам положенное — и всё, свободна! — он взмахнул рукой в сторону двери, не переставая прожигать Рыску взглядом.

— Да пошли! — ответила она ему в тон сидя на кровати, но так и не двигаясь с места. — Днём ведь времени на это не было, а сейчас — самое то, пора!

— Да ты же сама днём не захотела со мной ехать!!!

— Не захотела! Но это же не причина уйти и так долго не возвращаться!!! Я думала, ты вообще уже не придёшь! — гневно прозвучало в тишине на всю кормильню.

В ту же щепку послышался глухой удар в стену:

— А ну, потише там! Люди спят, имейте совесть! — раздалось словно из погреба. Рыска охнула и зажала себе рот.

— Заткнись! — незамедлительно бросил Альк в ответ злосчастному соседу. Но продолжал уже понизив голос. Да и интонация была совсем другая…

— Ну что, так сильно переживала? — спросил он Рыску.

Но девушка гордо отвернулась и молчала.

— Рысь! — позвал её Альк.

— Иди к Сашию! — буркнула она.

— Да и пойду! — фыркнул белокосый и правда направился к двери.

В этот самый момент в лампе закончилось масло… Пламя несколько раз мигнуло и погасло, изойдя струйкой едкого дыма. Комната за мгновенье потонула во тьме. Рыска от неожиданности подскочила на кровати. Альк, потеряв всякую ориентацию в пространстве, замер на месте.

Пару щепок оба молчали: внезапная темнота заставила обоих перевести дух и подумать.

— Ну так что, мне уйти? — спросил Альк наконец.

— Как хочешь… мне всё равно. — стараясь не показать, что с ней происходит, проговорила Рыска. А происходило с ней то, что от осознания скорого прощания с Альком сердце её просто рвалось наружу, и не было от этого спасения. Только бы не разреветься опять при нём…

То, что она произнесла в гневе, уже невозможно было отменить, ибо слово — не воробей. И, конечно, он всё слышал и всё понял. И ничего вразумительного на это не ответил…

Что ж, значит, она ошибалась: для него она ничего не значит, и поэтому завтра уходит. Как только рассветёт, она тронется в путь, и пусть проклятый саврянин подавится своими деньгами: ей ничего от него не нужно! Только бы больше никогда не видеть его, не думать о нём, не помнить… Жаль, что уже никак не получится повернуть время вспять и сделать так, чтоб его просто вообще никогда не было в её жизни!

— Ну… раз так, — вздохнул в темноте белокосый, — значит, я действительно, пойду домой. Деньги передам тебе завтра: будь добра, дождись. — скрипнула половица: он был уже почти у двери…

— Не надо мне никаких денег. — прозвучало ему в ответ. «Пусть уходит скорее, иначе… не выдержать!»

— Как скажешь, — не стал он спорить. — Тогда передашь ворюге — и всё. — Альк остановился, помолчал. — А вообще, это просто высшая степень идиотизма — отказываться от денег, которые сама же честно заработала.

— Да ты что, дурак? — не в силах больше сдерживаться, едва ли ни взвизгнула Рыска. — Какие деньги? — добавила она уже тише, но при этом тяжело дыша. — Ты совсем, что ли, слепой? Я люблю тебя!

Удар сердца, второй, третий… Она бросилась ему навстречу, вскочив с кровати, или же он устремился к ней?.. Никто потом не помнил. Но когда Рыска немного опомнилась, то обнаружила себя снова в постели в объятьях Алька… совсем голой!

Она не то чтобы не помнила, как это произошло: она просто не поняла, как такое могло случиться! Она ведь скромная, правильная девушка, что бережёт себя до первой брачной ночи не то, что от таких бесстыдств, а даже от похотливых слов или взглядов! А когда Рыска осознала, что всё это уже не так, ей стало страшно, как в жизни не бывало! К тому же, раньше она Алька и за руку-то взять боялась, когда он рядом садился, вздрагивала, а тут!.. Нет, ей не было неприятно, даже наоборот, но от избытка различных, взаимоисключающих эмоций сердце словно в горле застряло, дыхание перехватило!.. Каждое прикосновение словно огнем обжигало!..

А когда девушка почувствовала нечто твёрдое, как камень, упирающееся ей в живот, она, конечно, поняла, что это, и проверять не собиралась, но предательница-рука, словно помимо её воли скользнула вниз и… дотронулась…

Свет померк в ту же щепку.

***

Когда Рыска очнулась, всё ещё было темно. В первый момент ей показалось, что Альк ей приснился, но, слегка пошевелившись, она тут же наткнулась на него в темноте и подскочила, вспомнив всё: не приснилось!

— Ну что, как ты? — спросил он неожиданно заботливо.

Рыска молчала в недоумении. Что значит такой вопрос? А что вообще было-то?.. Почему она ничего не помнит?

Ах да!

— Альк… а всё… случилось или нет? — сумела произнести она через несколько щепок, с огромным трудом переборов свой стыд.

Белокосый рассмеялся так весело, что Рыска даже обиделась.

— Чего ты ржёшь? — зло прошипела она, и это вызвало у Алька новый всплеск веселья. Рыска сердито засопела и отвернулась от него, завернувшись в одеяло.

— Ладно, извини! — вдоволь повеселившись, сказал саврянин и дотронулся до Рыскиного плеча. Девушка недовольно дёрнулась, сбросив его руку.

— Отвяжись, — с обидой процедила она. — Надругался над бедной девушкой, а теперь ещё и на смех поднял!

Честно говоря, «бедная девушка» почему-то совсем и не злилась. Ей просто было непонятно, почему она ничего не помнит, к тому же, в глубине души хотелось… впрочем, девушкам такого хотеть не полагалось.

— Рысь, ты за кого меня принимаешь? — отсмеявшись, спросил саврянин уже более серьёзным тоном. — Чтоб я изнасиловал бесчувственное тело?! Зачем мне это?

— В смысле, как — бесчувственное?.. — недоуменно спросила Рыска.

— Ты внезапно потеряла сознание, — пояснил Альк. — Я, конечно, слышал, что с девственницей такое может случиться в первый раз, но чтоб ещё до начала, так сказать, основного действа… — он умолк, явно улыбаясь.

Рыска повернулась к нему лицом, пытаясь разглядеть в темноте и понять: опять издевается или нет?

— Как — до начала? Ничего не было, что ли?.. — словно бы даже разочарованно спросила она.

— Абсолютно, — спокойно ответил Альк.

Повисла тишина.

Вот это да! Теперь Рыска испытывала недоумение, приправленное изрядной долей смущения: вот ведь дура, в самом деле!..

— И… теперь ничего не будет? — спросить такое у девушки едва повернулся язык, однако любопытство оказалось на это раз сильнее смущения.

— Да я уже даже боюсь тебя трогать, — признался Альк. — Если ты только от ласк и поцелуев в обморок падаешь, что же будет, если до дела дойдёт? Разрыв сердца, наверное?

Рыска молчала. Она понятия не имела, что возразить. Да и что тут возразишь?

А ведь она помнила: то, что начиналось, было хорошо… И даже в самом обмороке не было ничего страшного: она провалилась во что-то мягкое, нежное, обволакивающее и приятное, в такое, из чего даже возвращаться не хотелось… А теперь от осознания того, что ничего не было и не будет, прямо чувство отрыва какое-то появилось: как будто надкушенный кусок отобрали. Разочарованию её не было предела!

И то ли её мышление претерпело за последнее время настолько серьёзные изменения, то ли потому, что она наконец призналась и себе, и Альку, что любит его, но все Рыскины представления о том, стоит ли ложиться в постель до свадьбы или нет, сейчас отчего-то стали неважны. Наверное, всё дело было в том, с кем и почему ложиться. С Альком ей было хорошо, спокойно и уютно, и стоило признать: продолжения она очень даже хочет. А почему?.. Да вот как раз таки по любви.

Вот только сказать ему такое язык ни за что в жизни не повернётся… да и… не стоит, наверное…

Всё ещё пытаясь разглядеть саврянина в темноте, девушка не увидела, а скорее почувствовала то, что он тоже на неё смотрит. Наверняка, как всегда, догадывается, о чём она думает… Вот ведь незадача: проклятый обморок! Но как же снова хочется обнять его… И как об этом сказать?

— Давай спать, Рысь, — устало произнёс Альк, оборвав её мысли. — Утро вечера мудренее — а значит, утром обо всём и поговорим.

Рыска, едва подавив разочарованный вздох, повернулась на спину. Ну и ночка! Лучше б тогда он и в самом деле, утром и приходил!

Да что ж это такое: всё хуже и хуже!

— Иди сюда, поближе, — предложил вдруг Альк, и у Рыски перехватило дыхание.

Глава 5

Девушка замерла в темноте. Однако просить её дважды не понадобилось: Рыска осторожно придвинулась к Альку, борясь с неизвестно откуда взявшейся одышкой.

— Не бойся, — тихо сказал белокосый и привлёк её к себе одной рукой. Рыску немедленно пробрал озноб, — вернее, не озноб, конечно: просто затрясло, как только она снова дотронулась до тела своего любимого — да и как тут могло быть иначе? — Пока ты сама не захочешь, ничего не будет, — пообещал Альк.

«Я хочу!» — захотелось закричать ей, но, понятное дело, она себе ничего подобного не позволила, а когда попыталась расслабиться, то оказалось, что это невозможно, хоть умри: словно судорога всё тело свела. Ещё и голос отнялся… И… что там Альк сказал, спать? Да сна ни в одном глазу не было! Кстати, сам он, похоже, тоже спать не торопился.

— Альк, что со мной такое? — стуча зубами, наконец смогла спросить Рыска.

— Ничего, — спокойно ответил саврянин и, повернувшись на бок, крепко обнял её. — Так лучше? — спросил он, прижимая её к себе крепче.

— Лучше, — тяжело дыша, признала она.

Исходившее от его тела тепло успокаивало. Правда, его напряженный орган снова упирался в неё: теперь в бедро, но страх уже отпустил. Тем более, раз он сказал, что без её желания ничего не будет… Но ей ведь этого хотелось, как подсознательно хотелось узнать, что же бывает дальше, как это… Может быть, сказать ему? Или он сам все понимает? Странно как-то: всем всё понятно, но никто не решается действовать. В обычной жизни, оказывается, тоже хватает таких ситуаций.

«Наверное, просто не время», — подумала Рыска, мало-помалу успокаиваясь и начиная замечать детали.

Как приятно оказалось прижиматься всем телом к телу Алька, состоящему, кажется, из одних литых упругих мышц. Головокружительное ощущение! И запах его она вдыхала тоже с удовольствием. И волосы его так близко, точнее, такое впечатление, что везде: сама-то она свои косички с вечера не расплетала, а значит, весь этот шёлк под её щекой — его. Рыска несмело, больше украдкой дотронулась до Альковых волос и убедилась, что они и правда, мягкие, как она и подумала тогда, совсем не такие, как у неё самой, поэтому и не расплетаются без завязки.

— Альк! — позвала Рыска.

— Да? — тут же отозвался он.

— А тебе нравится, когда кто-нибудь твои волосы трогает?

Альк хмыкнул. Суть вопроса он понял. Ну да, бывали в его жизни женщины, в основном, разумеется, родом из Ринтара, которых очень заводило то, что у него длинные волосы, но ему самому их повышенное внимание к такой детали его внешности было безразлично, — так, элемент игры, не более… Но Рыске он ответил:

— Смотря кто и смотря как.

— А мне можно? — робко спросила она.

— Тебе — да, — разрешил Альк.

Она слегка отстранилась и запустила пальцы в его волосы, отделив небольшую прядь у виска слева и начала плести косичку…

Тут же всё её тело покрылось гусиной кожей. То странное ощущение жжения внизу живота, которое обычно она испытывала, если Альк ненароком слишком уж к ней приближался, накатило снова, на этот раз — с потрясающей силой, так что девушка непроизвольно сжала ноги вместе. А руки… нет, не тряслись: это ощущалось иначе, так, словно через пальцы в её тело вливалось тепло и шло дальше: по рукам, по плечам, к шее, к позвоночнику… Пока она плела, её пробрало до костей, и не выдержав нахлынувших эмоций, Рыска зацепила прядь уже побольше и зарылась в неё лицом, поцеловала, потерлась как кошка.

— Как же я об этом мечтала! — прошептала она, забыв стыдится и стесняться.

А в следующую щепку, сама не зная как, нашла в темноте губы Алька, ощутив весьма настойчивый встречный порыв. Или же Альк почувствовал охватившее Рыску возбуждение и не смог уже сдерживаться, стал жадно целовать и ласкать её, чувствуя, что терпение его на исходе. Это было вполне понятно: на тот момент он больше чем полгода не был с женщиной. Но и взрыв её страсти здорово подлил масла в огонь. Однако предупредить успел:

— Рысь, я больше не могу, я хочу тебя, — хрипло прошептал Альк, внутренне напрягшись. Если откажется сейчас, он, конечно, сможет сдержаться, но это будет ОЧЕНЬ плохо!

— Я… тебя… тоже… — задыхаясь, хотя до конца и не понимая значение сказанного, ответила девушка, и он мгновенно перевернул её на спину и вошел в неё, чуть ли не теряя сознание от охватившего всё тело сладостного ощущения. Даже ноги ей раздвигать не пришлось: Рыска сама раскрылась ему навстречу и тут же, приняв его в себя, застонала от боли вперемешку с наслаждением, — невероятной смеси чувств, которую девушка может испытать в первый раз только с тем, кого по-настоящему любит.

Альк, наоборот, опомнился и остановился.

— Прости, пожалуйста, — прошептал он Рыске в самое ушко. — Тебе очень больно?

— Не очень… Чуть-чуть, — ответила Рыска и сама подалась ему навстречу, снова ища губами его губы, поглаживая его по спине и по плечам. А когда она уже намного смелее вновь запустила пальцы в его волосы, Альк вдруг снова остановился, перестав, казалось, дышать.

— Руки от волос убери, а то… — начал он, но не договорил, потому что «а то» в этот самый момент и произошло.

Вздрогнув всем телом и сдавленно застонав, Альк замер на Рыске, прижав её к кровати. Все его железные мышцы словно растеклись. Уткнувшись ей в шею, он, казалось, на миг отключился, ровно до того момента, как Рыска попыталась осторожно вывернуться из-под его расслабленного и налившегося свинцовой тяжестью тела.

Тогда Альк скатился с Рыски, прилёг рядом с ней на спину, тяжело дыша, и притянул её к себе. Девушка прильнула к нему так доверчиво, что от этого у него сердце сжалось.

Альк был крайне недоволен собой: такое, как он считал, простительно было разве что в первый раз, от недостатка опыта. Однако ничего не смыслившая в делах любви Рыска даже не подозревала о его мыслях. Она вообще мало что поняла, кроме того, что теперь стала женщиной. Но от осознания сего девушка совсем не страдала, — наоборот, была счастлива от того, что отдалась по любви, а не потому, что так распорядилась судьба.

Альк пол-лучины собирался с мыслями, не зная, что ей сказать, а когда наконец придумал и решился было, Рыска вдруг поднялась и заглянула ему в лицо. За окном уже светало, а оттого становилось светлее и в комнате, и потому он довольно отчётливо увидел её. До неё у Алька было предостаточно женщин… но такого счастливого лица как у Рыски в этот момент он не мог припомнить ни у одной из них, даже когда точно знал, что недовольной его женщина остаться не могла… И как же ей мало нужно было для счастья!

Вот когда ясна стала разница между похотливой самкой, желающей пополнить список своих трофеев, и юной влюблённой девушкой!

Рыска поцеловала Алька в губы с невероятной нежностью и легко соскочила с кровати, порхнула к окну и остановилась, глядя на улицу из-за занавески. А потом начала ловко расплетать косы, стоя вполоборота. Первые солнечные лучи играли на чёрных волосах всеми оттенками синего, зелёного и багрового. Рыска была такая милая, такая чистая, такая нежная, что Альк невольно ею залюбовался, и, конечно, тут же ощутил новый прилив желания.

Рыска почувствовала его взгляд, обернулась, и первое, что ей бросилось в глаза, — это его снова пришедший в боевую готовность орган. Она тут же покраснела и отвернулась.

Альк с кошачьей грацией перетёк в вертикальное положение, за долю щепки оказался рядом с Рыской и властно обнял её, прижав к подоконнику.

— Что, опять? — полушёпотом спросила девушка, на миг встретившись с ним глазами и снова ощутив, как перехватывает дыхание от близости его тела.

— А ты что, не хочешь этого? — прошептал Альк, касаясь губами её ушка.

Рыска покраснела ещё сильнее, однако, пряча глаза, призналась ему:

— Хочу…

Альк и сам уже это почувствовал: она снова задрожала и прильнула к нему всем телом, часто задышала и жадно ответила на поцелуй.

На этот раз он не торопился, медленно и со вкусом лаская Рыску, но теперь ей и самой не терпелось принять его поскорее. И Альк это понял, решив уступить её стремлению. Усадив девушку на подоконник, он вошёл в неё мягко, но страстно. Когда их тела снова слились воедино, Рыска сдавленно застонала, потом на миг подняла на любимого глаза, но тут же их отвела, в который раз за эту лучину смущённо зардевшись.

— Тебе не больно? — тихо спросил Альк.

— Нет… мне хорошо… — призналась девушка.

— Тогда стони, если хочется, — посоветовал он.

— Мне стыдно, — прошептала она в ответ, уткнувшись лицом в его плечо.

— Да-а? И кого ты стесняешься? Меня?

Рыска снова подняла на Алька глаза. Он улыбался, но не так, как раньше, а с невероятной теплотой и нежностью во взгляде. «Действительно, — подумала девушка, — какой смысл стесняться стонать?» Вообще уже стесняться нечего, последняя крепость пала. К тому же, так хорошо, что в это просто не верится!

Всё оказалось ново, непривычно, но до крайности приятно. Рыска оплела Алька как плющ и ловила каждое его движение, каждый вздох, пульсацию внутри. Она только сейчас поняла, как сильно любит его: всего целиком и каждую деталь его образа. Как приятно было видеть его лицо так близко, благо, стало совсем светло, и видно было уже хорошо, как головокружительны были поцелуи!.. Прикосновения к упругому мускулистому телу словно бы обжигали девушку, а от светлых шелковых волос она и вовсе сходила с ума, зарываясь в них лицом, вдыхая их аромат и не в силах надышаться.

А с телом её происходило что-то невероятное: страсть заполнила её всю, без остатка. В какой-то момент даже показалось, что стоит сделать ещё хоть одно движение, — и она разлетится на осколки… А в следующий момент, когда это движение было сделано, внутри словно что-то взорвалось. Стало настолько хорошо, что в вероятность такого счастья на земных дорогах просто не верилось.

Рыска судорожно вцепилась в Алька и застонала, на миг потеряв чувство реальности. Мир для неё снова на мгновенье погрузился во тьму… А потом накатило ощущение невероятного тепла и покоя.

Альк, продолжая обнимать обмякшее в его руках тело, думал о том, что такого искреннего проявления чувств раньше видеть ему, пожалуй, не приходилось. Такое нельзя было сыграть, и это льстило ему невероятно. Однако всё равно спросил Рыску, хорошо ли ей было. Получив утвердительный ответ, он отнёс девушку в постель и всё продолжилось, — раз, другой, третий… А когда сил уже не осталось, а за окном вовсю светило солнце, они просто лежали, обнявшись и слушали доносящиеся с улицы звуки просыпающегося большого города.

Озвучить произошедшее никто не решался.

Глава 6

Теперь, когда всё закончилось, Рыска усиленно прятала глаза и в глубине души умирала от стыда. Ей вообще раньше казалось, что такими вещами положено заниматься только глубокой ночью, в темноте, да и не представляла она, что порядочной девушке может и захотеться этого, и понравиться. Однако ведь вон какое дело: именно самой и захотелось, да так, чтоб всё видеть, и никто её не принуждал.

Но как же всё это оказалось замечательно!..

— Ну что, ты довольна? — спросил её Альк наконец. — Давай спать или ещё повторим?

— Давай поспим, — усталым шёпотом ответила девушка. Помолчала немного и спросила. — А это… всегда так?..

Альк усмехнулся.

— Как настроишься, — туманно ответил он. Честно говоря, сам он выспался впрок, но на то, что Рыска согласится продолжать, уже не рассчитывал. Да и не стоило ей так сильно перенапрягаться в первый раз; и так всё тело теперь болеть будет, так что, пусть она теперь отдохнёт.

Да и сам он понимал, что испытывает желание уже скорее от усилившегося совсем недавно волнения: дар предупреждал о чём-то пока неясном, но определённо неприятном.

— Рысь, — позвал он задремавшую было девушку.

Она вздрогнула и проснулась.

— Что? — спросила она.

— Ты выйдешь за меня? — задал он тот вопрос, над которым ломал голову весь прошедший день, и с Рыски в который раз слетел сон. Сердце её снова затрепетало. Она даже села на кровати, удивлённо рассматривая мужчину, которого за это утро полюбила ещё сильнее, чем прежде.

— А ты сам-то хочешь этого? — не веря своим ушам, спросила она.

— Я теперь просто обязан, — пожал плечами Альк. А так ведь действительно получалось проще…

— Если не хочешь, то… не обязан, — обронила Рыска, на миг отведя взгляд и мучительно ожидая, что он скажет на это.

Повисла пауза.

— Я хочу… — сказал он наконец, взяв её за руку и нежно перебирая её пальцы. — Хочу… — повторил он печально, — чтоб каждый день вот так, чтоб возвращаться домой — и радоваться, чтоб ты детей мне родила, чтоб на всю жизнь…

— Ну и в чём же тогда дело? — перебила Рыска, снова чувствуя в его голосе сомнения. — Я недостойна тебя, да? — спросила она напрямую.

Альк щепку подумал.

— Да нет, — ответил он, глядя куда-то мимо неё. — За такими событиями это, пожалуй, и неважно. Ерунда это… — Он снова умолк.

— А что ж тогда, Альк? — не выдержав тишины, спросила Рыска.

Он посмотрел на неё долгим взглядом. Поймёт или нет? Раньше понимала. «Наверное, — подумал он, — надо ей сказать. Всё как есть…»

— Я и сам не пойму, Рысь, — начал он. — Просто… есть предчувствие. Что-то происходит. Угроза какая-то. Думал, Пристань имеет ко мне претензии — нет, не то. Смерти близко, вроде, тоже ничьей не вижу. Но беда совсем рядом… А какая — точно не знаю, — он вздохнул. — Я хочу быть с тобой, но, боюсь… не поженимся мы. К тому же, — добавил белокосый, стараясь, как решил, быть предельно честным с ней, — тебе бы нелегко со мной было. Пришлось бы терпеть мой деспотизм, снобизм, цинизм… ты сама всё это знаешь и не раз видела. Я ведь и зло сорвать на тебе могу, как уже неоднократно случалось. Да и вообще, спокойная семейная жизнь — не для меня: я всё равно не усидел бы дома, так или иначе, и вряд ли смог бы оставаться верным мужем… Так что… не много ты и потеряешь, если не поженимся.

— Но зачем же ты тогда мне это предлагаешь? — тихо, стараясь не замечать ощутимых уколов обиды и ревности, спросила девушка.

— Чтобы ты знала, что всё это было не просто так.

Рыска во все глаза смотрела на Алька: впервые она видела его таким. Он повернулся к ней весьма неожиданной стороной. Оказывается, у него тоже есть и страхи, и сомнения, — вернее будет сказать, это она всегда подозревала: ведь живой же он человек! Однако девушка и не надеялась, что он предложит ей руку и сердце… А та горечь, с которой он говорил о своем предчувствии лишь прибавляла событию прелести. Да и по поводу того, что он обрисовал… она ведь его уже знает, она бы справилась!

Рыска молчала, не зная, что ему сказать. Конечно, вне всякого сомнения, она была согласна быть с ним, идти за ним хоть куда и бесстрашно бороться с любым возникшим препятствием… Но вот предчувствие… она сама не раз убеждалась, что предчувствия у Алька напрасными не бывают… да и Саший с ними!

— Я… в любом случае согласна выйти за тебя. И мне неважно, что будет. Я просто не хочу никогда с тобой расставаться. — произнесла она самоотверженно.

Альк просто улыбнулся, притянул её к себе и обнял. Ничего другого услышать от неё он и не рассчитывал.

— Жаль, ты утратила дар, — тихо, с лёгким сожалением проговорил он чуть позже. — Вместе можно было попробовать вытянуть лучший жребий…

— Я всё равно не стала бы этого делать, Альк, ты знаешь, — возразила Рыска.

— Почему?

— Потому что тогда тебе было бы очень больно, а может быть, ты бы и погиб.

Альк понимал, что она права. Но почему-то был уверен, что будь у неё дар — и он непременно уговорил бы её попробовать, даже осознавая угрозу собственной жизни. Что-то он вообще себя не узнавал в последнее время…

— Какой смысл об этом говорить? — вздохнул Альк. — Такое в принципе теперь невозможно. Ты потеряла дар, а одному нечего и пытаться. — он помолчал. — И, наверное, в самом деле, на этот раз я надорвался бы до смерти… Зато не достался бы другой! — мрачно пошутил он.

— Чего ты такое говоришь? — с дрожью в голосе воскликнула девушка, снова садясь на кровати и заглядывая ему в лицо.

— А что такое? — уже в своей привычной манере ухмыльнулся Альк. — Могла бы гордиться: так любила, что никому не отдала. Хотя, какая разница: мёртвый, но твой, или живой, но чужой? — он потянулся всем телом и, сцапав Рыску, снова заставил её прилечь и прижал к себе.

Девушка фыркнула, переваривая сказанное.

— Ничего себе, какая разница! — сказала она наконец. — Это что ты имел в виду: взять и убить тебя, лишь бы другой не достался?

Альк хмыкнул.

— Ну, не то, чтобы так грубо… Но многие так и сделали бы! Точнее, все, кроме тебя.

Рыска в первый момент хотела вскочить, взвиться, начать что-то доказывать, но у неё сил на это не нашлось. Да и просто не хотелось вырываться из Альковых рук. Поэтому она лишь тихо, почти шёпотом, произнесла:

— Наверное, поэтому здесь с тобой сейчас я, а не другая.

Он вздохнул, крепче прижимая её к себе, но промолчал, про себя отметив: да, возможно, и так…

— Если мы расстанемся, Рысь, — проговорил Альк после паузы, — то я бы не хотел, чтобы ты меня проклинала.

— Проклятья боишься? — слабо попыталась пошутить и Рыска.

— Нет, — со вздохом ответил Альк. — Хочу, чтобы ты меня таким запомнила, как сейчас, а не сволочью, которая тебя использовала и бросила.

Рыска на миг опешила: от Алька подобных слов слышать ей ещё не приходилось.

— С каких пор ты таким стал? — недоуменно спросила она.

— Я всегда таким был, — просто сказал саврянин. — Но не каждому можно это знать.

— Мне, значит, можно?

— Значит, можно, — согласился он со лёгкой снисходительностью, но при этом снова крепче прижимая девушку к себе.

— А с другими ты почему так себя ведёшь?

— Жизнь такая… Она нас подчас делает такими, что и сам себя потом не узнаешь. А жёстким и циничным живётся проще. Только и всего.

Рыска и раньше-то боялась представить их расставание, а теперь при мысли об этом у неё мурашки по спине побежали — после таких слов!..

— Ты и со мной себя так ведешь, — тихо произнесла она.

— Если нам судьба быть вместе, то больше не стану, — пообещал он таким тоном, что не поверить в это было ни под каким видом невозможно. А потом ещё и в висок её поцеловал — с невероятной нежностью. И Рыске стало ещё горше при мысли о возможной разлуке. Она молча и как можно незаметнее вытерла выступившие слёзы и попыталась успокоиться.

Помолчав с десяток щепок, она спросила, лишь бы сменить тему:

— Альк, а ты в Пристань больше не вернёшься?

— Не знаю, — честно ответил он. — Теперь, если вернусь туда, в любом случае путником ведь буду, точно знаю. Только мне это стало неинтересно, как прочитанная книга… Хотя это, конечно, даёт власть… Дар, опять же — не тратить же впустую! Не знаю, как получится… — подвёл он итог.

Рыска всё никак не могла справиться со слезами: мысли лезли в голову — одна печальнее другой.

— А к дедушке своему… поедешь ещё? — наконец тихо вымолвила она.

— Зачем? — устало спросил Альк.

— Он наверняка тебя ждёт… — Рыска шмыгнула носом.

— Какая теперь разница? — вздохнул белокосый. — После того, что я наговорил ему… нет смысла. Тем более, я с ним уже попрощался.

Рыска обхватила Алька руками и пристроила голову у него на груди.

— Можно тебя попросить? — спросила она.

— Можно, — пожал плечами Альк.

Она глубоко вздохнула.

— Я не знаю, сколько мы пробудем вместе, — начала она, — может быть, через лучину уйдёшь, и больше никогда и не увижу тебя… Так вот, когда мы расстанемся, навести своего дедушку. Попроси у него прощения… хотя бы за меня, если за себя не можешь.

— Рысь, ты чего? — удивился Альк.

— Пожалуйста, — прошептала девушка, и он лишь почувствовал, как по его груди потекли тёплые слёзы: как будто летний дождь начинается…

— Ладно, обещаю: я навещу его, — нехотя согласился Альк. Честно говоря, тут Рыска была целиком и полностью права: извиниться стоило, как ни тяжко в исполнении это для было для него. И… дед во всём оказался прав: он заранее обо всём предупреждал строптивого внука! — Если только он еще жив, — вздохнул белокосый.

— Он дождётся, — почти уверенно произнесла Рыска.

— Почему ты так уверена? — спросил Альк.

— Потому что в этом теперь смысл его жизни.

Альк повернулся на бок и развернул Рыску так, чтобы заглянуть ей в глаза. Смотрел долго, испытующе, а потом спросил:

— Я вот всё не могу понять: почему ты такая добрая, Рысь? Тебе ведь в жизни тоже досталось. Ты что, вообще злиться не умеешь?

— За что мне злиться на твоего деда? — спросила девушка, тихо всхлипнув.

— Да при чём здесь дед! Почему ты уверена, что за все плохие поступки нужно извиняться и что тебя непременно простят? Может быть, пусть идёт как идёт, а жизнь рассудит?

— У других, может быть, и так, — согласилась Рыска. — А я иначе не могу! И вообще, будь я другой, и кое-кто… остался бы крысой за свой язык!

Альк улыбнулся. Произошедшее вспоминалось буквально как страшный сон, и не было уже никакого неприятного осадка или содрогания, — просто ещё одна монета упала в копилку его опыта и знаний.

— А ещё я добрая потому, что люблю тебя, — Рыска снова села на кровати, серьёзно глядя на Алька сверху вниз. — Мне почему-то хочется, чтобы всем на свете было хорошо.

— И давно ты так ко мне относишься? Может, с тех пор, как я был крысой?

Альк хотел над ней подшутить, но Рыска неожиданно серьёзно ответила:

— Мне иногда именно так и кажется, — она обвела его взглядом, полным обожания. — Ты такой красивый! Ты даже не представляешь…

— Ты же саврян терпеть не можешь, — снова подколол её Альк, хотя лицо у него в этот момент было донельзя довольное.

— Кто — я? — совершенно искренне удивилась Рыска.

Детский страх улетучился без следа, и люди для неё не делились больше на саврян и ринтарцев: нашлись другие критерии, и тем более всё это не относилось теперь к Альку. Этот человек не был похож для неё ни на кого на всём белом свете.

— Я про других саврян ничего и не говорю, — поправилась Рыска. — Я говорю про тебя. Ты у меня самый красивый, самый умный, самый сильный и… — она покраснела, подбирая слово, но быстро поняла, что таких слов не знает. — И не только…

— И не только? — самодовольно спросил Альк, усаживая Рыску на себя.

…Лучину спустя он уснул с блаженной улыбкой на лице, приобняв Рыску одной рукой, но перед этим прошептал что-то по-саврянски, и девушке отбило сон окончательно… Она осторожно отодвинулась чуть в сторону, вывернувшись из-под его руки, ставшей вдруг невероятно тяжёлой, и долго ещё лежала, приподнявшись на локте, неотрывно глядя на него.

Спать — это потом. На сон у неё целая жизнь. А вот Альк, похоже, только на время.

В голове вертелись и не желали уходить эти его слова, после которых уже не думалось обо всех остальных, что были сказаны за утро…

Несмотря на свою полуграмотность, Рыска всегда была способной, легко и просто всему училась, в частности, саврянский язык давался ей довольно легко, и кое-что она уже вполне понимала. Что сказал Альк, она сообразила сразу, и хотя после таких предостережений она совсем разуверилась, что они пойдут по жизни вместе, услышать это от любимого, пусть даже и на чужом языке, было… невероятно: это словно согревало душу!

Раз сказал, подумала она, значит размышлял об этом. Значит…

А может, и ничего это и не значит.

***

Через дорогу от кормильни, за кустами отцветающего жасмина стоял человек — высокий, худой, белокосый, похожий на Алька, — словно его же копия лет этак через двадцать пять-тридцать. Стоял и немного нервно курил дешёвую цигарку, глядя на третье от угла окно на втором этаже здания. За пазухой у него при каждом движении позвякивал туго набитый кошель, — тяжеленный, заставляющий клониться вперед.

Он не успел. На пару лучин не успел…

Когда он тихо приотворил дверь в комнату, которую за злат указал хозяин кормильни, было уже поздно.

Надо же, а мальчишка-то на самом деле возмужал: ничего с ним от снотворного не сделалось! Проснулся раньше, чем отец рассчитывал, да ещё и утёк тихо, в окно, прямо как в детстве: что дверь кабинета закрыта, посол дважды проверял.

…А они даже не заметили присутствия постороннего в комнате: слишком уж были увлечены друг другом и… процессом: даже то, что уже почти рассвело, не помогло.

Посол сплюнул на землю: его до сих пор коробило от воспоминаний. Эти развратники устроились прямо на подоконнике! Как будто кровати мало! С улицы при желании можно было такое наблюдать, что оторопь берёт!

А какие стоны страсти слышались на всю кормильню! Прямо стоило задуматься: кто знает, может быть, поженившись, молодые развратники и жили бы хорошо?.. Не будь она ринтаркой, да в придачу ещё и весчанкой!

Господин посол ненавидел ринтарцев так же сильно, как Рыска когда-то саврян, и причины у этой ненависти были тоже веские: на проклятой войне с Ринтаром у него погибли все три брата.

Но дело было даже не в этом! Дело было в том, что Алька он этому народу не отдаст, и точка. Достаточно этой проклятой Пристани, чуть было не погубившей его мальчика, этих полудиких женщин, с которыми он занимался тем же, чем со своей весчанкой — наверняка же, семь лет ведь там прожил!

Выбросив окурок в кусты, господин посол тихо, стараясь не попадаться на глаза рано поднявшимся горожанам, через подворотню скользнул на соседнюю улицу, где его ждал слуга с коровой. Дальше он шёл по городу как хозяин — хозяином и был.

Да, это его город! Его! И он не допустит, чтобы такие, как эта оборванка, топтали его землю. И тем более не позволит посягать на любимого сына. Он избавится от этой козявки всё равно, так или иначе, — как именно, он придумает позже. Возможно, даже убить её придется, хотя это и нежелательно. Лучше всё же принять менее жёсткие меры. Но главное — успеть всё до того, как она сообщит Альку о беременности, которая теперь несомненно наступит… В крайнем случае, можно будет убить её и вместе с выблядком.

А пока — пусть кувыркаются. Даже полезно.

Глава 7

Неделя пролетела как в тумане.

Естественно, Альк и Рыска никуда не поехали, остались в кормильне: так было правильнее, по крайней мере, пока. Саврянин решил не смущать Рыску, дать ей время привыкнуть и к новым обстоятельствам, и к нему в новом статусе. Да и самому ему тоже, раз на то пошло, требовалось время, чтобы разобраться во всём и в себе… Излишнее внимание в такой ситуации могло только помешать и всё испортить. Познакомить же девушку с будущими родственниками можно было и потом.

Да и попросту, обоим им никуда не хотелось…

Первые трое суток они вообще не покидали постель: просыпались, занимались любовью и снова засыпали.

Альк долго вспоминал, но так и не вспомнил ни одного такого случая в своей жизни, чтобы, переспав с девушкой, он захотел с ней остаться. Разве что… но это было совсем иначе и очень-очень давно, — пожалуй, уже даже не считается.

Рыска же до того растворилась в своём любимом, что забыла обо всём на свете. Как будто и не было в её жизни ничего и никогда: ни вески, ни злого отчима, ни страха перед саврянами, ни хутора, — ни плохого, ни хорошего. Всегда был только Альк.

Как приятно было уснуть на его плече, чувствуя себя маленькой и хрупкой — и в то же время под надёжной защитой. Как радостно было проснуться и, ещё не открыв глаза, ощутить его запах, сильные руки у себя на талии, тепло его тела, услышать его дыхание, стук сердца, а потом на ощупь найти напрягшийся член — и уже в следующий момент принимать его в себя, чувствовать ставшую привычной пульсацию внутри, приятную тяжесть на себе, видеть рядом любимое лицо, запускать пальцы в светлые волосы… Она была так счастлива, что совершенно перестала соображать. Всё, чего Рыске теперь хотелось, — это ещё, ещё, ещё, тем более, что столько приятных открытий, сколько пришлось ей сделать для себя за эти дни, она за всю предыдущую жизнь припомнить не могла.

Интимная жизнь оказалась настолько многогранной, что раньше наивная девушка такого и представить себе не могла. Нет, не смотря на свою молодость, невинность и отсутствие какого-либо опыта в вопросе, Рыска вполне представляла, откуда берутся дети, и даже мечтала о них, но она и понятия не имела, что сам предшествующий их появлению процесс может приносить столько удовольствия! Да и не думала она толком… Просто наслаждалась каждым прожитым днём и обществом любимого человека.

Что Альк всем доволен, Рыска не знала и не спрашивала, но отчётливо это чувствовала: он стал каким-то другим, словно смягчился, перестал отпускать в отношении неё скабрезные шуточки, ни разу не называл больше ни девкой, ни дурой и, казалось, вообще никуда не собирался, проводя с ней дни и ночи напролёт, а насколько Рыска успела изучить Алька, там, где ему не нравилось, он не стал бы задерживаться, да при том так надолго.

О том, что между ними происходит и чем всё это закончится, они не говорили: обоим было и так нелегко осознать и уложить в голове ситуацию, в которой они неожиданно оказались, да ещё и предчувствие Алька добавляло неясности. Впрочем, нечаянное счастье с непредсказуемым финалом на многих действует подобным образом: вроде бы всё хорошо, но мысль о завтрашнем дне пугает настолько, что и думать о нём не хочется, и даже то, что всё вроде бы решено, не помогает.

А если так уж хотелось поговорить, то они вспоминали пережитое и смеялись. Смеялись… Так просто и приятно оказалось смеяться над бедой, которой удалось избежать.

А ещё Рыска попросила Алька хоть немного обучить её саврянскому языку, — так, в общих чертах, чтобы она не чувствовать себя совсем уж дурой, слыша, как при ней переговариваются, к примеру, кормилец со служанкой. Альк для порядка поотнекивался, но уступил, признав, что дело это так или иначе нужное. А потом ему даже интересным показалось её обучать: Рыска схватывала всё на лету и стремилась узнать побольше, да к тому же смотрела на учителя влюблёнными глазами.

Слова девушка запоминала легко, вот с произношением выходило хуже: для этого, наверное, нужно было быть саврянкой или хотя бы прожить в Саврии много лет. Сначала Альк над ней посмеивался, потом перестал: её старания, тем не менее, были достойны уважения. Сам Альк обучался ринтарскому языку с детства, буквально с самого рождения, и потому это оказалось для него несложным. А Рыска, не смотря ни на что, была хорошей ученицей, делала успехи, и ей как ученицей можно было гордиться.

…На четвёртый день, вернее, вечер в кормильне девушка вернулась от кормильца, к которому ходила за ужином, возмущённая до глубины души, и шваркнув на столик поднос с тарелками, плюхнулась в кресло.

Голодный Альк сначала спокойно поужинал, а уж потом обратил внимание на хмурую и непривычно молчаливую девушку.

— Ох… ну, что там случилось? — поняв, что рассказывать она не собирается, а любопытство проходить не желает, спросил он.

Рыска посмотрела на него, словно сомневаясь, стоит ему рассказывать или нет, а потом всё же решилась.

— Там, в зале… два стражника… — начала она, шмыгнув носом.

— И что?

— Долго косились на меня, посмеивались, а потом один сказал: «Неплохая коровка ринтарская, а?», а другой: «Да, я б на такой покатался!» Ну и ещё несколько слов, я таких не знаю.

Альк со вздохом поднялся с кровати, потянулся, стал одеваться. Выговорившаяся и, как многие женщины в подобной ситуации, тут же успокоившаяся Рыска, уже выбросила было инцидент из головы, но вынуждена была снова спохватиться, особенно когда Альк, приведя себя в порядок, кивнул на дверь.

— Пойдём, — велел он Рыске.

— Не надо! — взмолилась девушка, поняв ситуацию по-своему, — Не надо никого бить!

Альк усмехнулся:

— Да никого я бить не буду, — пообещал он Рыске. — Пойдём! — и взял её за руку.

— Что мы там делать будем? — с недоверием спросила девушка, семеня за ним по лестнице.

— Саврянским языком заниматься, — с хмурой усмешкой ответил Альк.

Рыска нехотя пошла за ним, давно уже запомнив, что спорить с белокосым себе дороже. Будь что будет, решила она, в конце концов, стражники сами виноваты: надо думать, прежде что-то сказать.

— Я просто буду спрашивать, ты отвечай, — распорядился Альк, когда они спустились в зал для гостей. — На них не смотри. Вон те?

— Да.

Альк кивнул и повёл её за свободный столик по соседству с тем, который занимали стражники.

Когда они оказались на месте, Альк галантно отодвинул Рыске стул, а после сам присел напротив неё, краем уха уловив наступившую за соседним столом тишину. Тут же к ним подоспела служанка, и Альк, быстро заказав им с Рыской по кружке варенухи, стал задавать Рыске вопросы… по-саврянски!

Девушка стала отвечать, сначала заикаясь, краснея, и украдкой всё же косясь на стражников, а после всё же расслабилась и вошла во вкус. Даже про своих обидчиков забыла.

Господа стражники, которых к тому времени было за столом уже не двое, а шестеро, через десять щепок после появления Рыски уже в обществе Алька здорово напряглись, а после и вовсе начали торопливо собираться; когда же Альк как бы невзначай бросил взгляд на одного из них, лишь на миг встретившись с ним глазами, то вылетели всей честной компанией, оставив на столе недоеденное и недопитое, едва успев швырнуть на стол горсть монет.

— Видела? — самодовольно спросил Альк уже по-ринтарски.

Рыска лишь покачала головой и еле сдержала горестный вздох. Она ни щепки не сомневалась, что Альку все подвластно. Он вообще стал для неё новым богом. Жаль было лишь одного: всю жизнь молиться этому богу, похоже, не получится. Ведь если верить его предчувствию, в любой момент всё может рухнуть, и тогда… тогда она останется одна. И станет ещё хуже, чем было.

Но говорить об этом — значит, всё испортить прямо сейчас.

И девушка снова через силу улыбнулась, стараясь не показать, что за мысли её преследуют: да, она видела, конечно, любимый, ты как всегда лучше всех!

***

К вечеру шестого дня Рыска поняла: ей не кажется. Альк напряжён до предела. Он стал, таким, каким становился всегда накануне тяжёлых и решающих событий, —

немногословным и задумчивым. А вот любил её как никогда, словно в последний раз — ей даже закричать от удовольствия захотелось, но она, конечно, застеснялась и сдержалась.

А потом, после того как всё закончилось, обнял её сзади, крепко прижав к себе. Когда он так делал, девушка просто млела: ничего не было приятнее, чем вот так молча лежать, прижавшись к нему спиной, чувствовать его руки на своей груди, ощущать тепло дыхания у себя на шее и на затылке… Рыска снова начала возбуждаться.

— Рысь, — вдруг окликнул Альк. — Тебе хорошо со мной было?

Вздрогнув, она тут же вернулась к реальности:

— Хорошо. Но почему «было»? — спросила девушка.

— Потому что это случится уже очень скоро, не позднее, чем завтра, — уронил белокосый.

— Что «это»?

— В том-то и дело, что не знаю, иначе уже постарался бы придумать, как справиться с тем, что угрожает. — Он помолчал и добавил: — Трудно сражаться с врагом, не видя его.

Рыска повернулась, посмотрела Альку в глаза.

— Но… тогда же, в пещере… Ты же победил Райлеза, хоть и не видел его! — припомнила она недавний и по сути своей очень похожий эпизод.

— Тогда я хотя бы знал, кто это. Слышал его. Догадывался, чего мне ждать… А сейчас… совсем ничего. — В голосе Алька мелькнула растерянность.

Девушка всхлипнула.

— Что же это такое получается? Там победили, а тут… ещё хуже стало?!

Альк слегка дёрнул плечами.

— Так будет всю жизнь. Привыкай.

Рыска тяжело, глубоко, горестно вздохнула.

— Альк, знаешь… Если я останусь без тебя, то сразу умру, — тихо произнесла она.

Он хотел ответить что-то резкое, насмешливое, в своей манере, но вместо этого просто внимательно посмотрел в её глаза, полные слёз, и прижал девушку к груди.

— Мне тоже будет плохо без тебя, — признался он. Помолчал немного и продолжал: — Но никто не умрёт. А если жизнь всё же разведёт нас, я постараюсь тебя найти. Я все усилия к этому приложу. — Альк помолчал ещё. — А уж если не найду, тогда знай: я всегда с тобой, что бы ты ни делала и где бы ни была, — он сглотнул ком в горле. — Об одном прошу: не слушай никого, если это будет идти в разрез с тем, что говорил тебе я. И никому не верь: только мне, как тогда, в пещере, как на балу и как на берегу реки. Не думай, что я тут самого умного из себя изображаю. Я просто понимаю в жизни больше тебя, забочусь о тебе и… совершенно не желаю нашей разлуки… А если ситуация разрешится, если всё встанет на места, я с радостью возьму тебя в жёны. Но сейчас твоё право — поверить в это или не поверить. Ждать или не ждать исхода.

— Я буду ждать… — смогла выдавить Рыска, поливая его грудь слезами, но не смея даже всхлипнуть. Впереди разверзлась бездна расставания. Вот где пригодился бы дар… Дар, которого у неё больше не было.

Да и ничего больше нет и не будет: всё станет пустым и незначительным в тот момент, когда её саврянин покинет эту комнату, а значит, и плакать не о чем, ибо плач ничем помочь тут не может…

Но слёзы всё равно продолжали литься и литься из глаз.

Рыска порывисто вздохнула.

— Я думаю, ты зря на себя наговаривал, — произнесла она ровно.

— Ты о чём? — не понял Альк.

— Ты не стал бы меня обижать, изменять мне, надолго покидать и нарочно издеваться. Ты был бы хорошим мужем… Мы были бы очень счастливы, — вывела Рыска.

Альк промолчал, обнимая её. Он давно понимал это. Просто сказать такое, отшутиться или даже обрисовать безрадостную для неё перспективу было проще, чем осознать и уложить в собственной голове значимость и тяжесть того, что предстояло и неизменно приближалось.

Глава 8

Альку снился сон. Он видел себя скачущим верхом через равнину, от края до края занавешенную дождём. А впереди, в туманной дали, уже вырисовывались высокие шпили их родового замка.

Скакал он давно, под непрекращающимся ливнем, весь вымок и жутко устал: каждая мышца ныла, но останавливаться было нельзя, потому что там, в замке его ждала умирающая мать… Альк хотел повидаться с ней перед её смертью, поэтому в голове у него осталась лишь одна мысль: только бы успеть!

Его, разумеется, уже ждали и встречали: огромные замковые ворота были распахнуты настежь. Заехав на широкий двор, он спешился и, не глядя ни на что и на кого, помчался в покои хозяйки, птицей взлетел вверх по лестнице, толкнул знакомую дверь… и замер на пороге.

Мама сидела за роялем и играла грустную, но с детства знакомую мелодию. А потом обернулась, увидела его, поднялась навстречу… Серая хмарь за окном внезапно сменилась ослепительным светом, словно это не солнце, а мамина улыбка озарила всё вокруг. Альк бросился обнимать свою маму, не веря счастью: успел!..

«Как ты?» — спросил он заботливо.

«Очень счастлива видеть тебя, сынок», — нежно улыбнувшись, ответила мама, обнимая его.

«Как ты себя чувствуешь? — поправился он. — Мне сказали, что ты при смерти!»

«Но со мной все хорошо! А теперь, когда ты здесь, и вовсе прекрасно!» — удивлённо ответила женщина.

На мгновенье радость заполнила его сердце до краёв. Но тут же пришло осознание: беда, которую он предвидел, вовсе не обошла стороной, — она просто не здесь!

Беда осталась там, в столице, откуда пришлось так срочно уехать.

Проснулся Альк от стука в дверь. Едва он успел повернуть голову на этот стук, а незваный гость уже стоял на пороге.

— Сынок, прости, что потревожил, — заглянув в комнату, произнёс господин Хаскиль по-ринтарски.

— Что случилось? — хриплым со сна голосом спросил Альк, протирая глаза и садясь на кровати. В голове у него шумело: от переживаний он почти всю ночь не спал и задремал лишь под утро.

— Срочно езжай в замок, там беда, — ответил отец. — Мне только что сообщили: с мамой беда, она умирает…

Не успев ничего толком понять, Альк тут же вскочил и начал спешно одеваться. Отец же деликатно отвернулся к двери.

— Дай немного денег, — вспомнил Альк, натягивая штаны.

— Да, конечно, — кивнул посол. — Я тебе и одежду привёз, и оружие, и еды в дорогу… Корова у крыльца уже стоит. Всё готово. Ты только поторопись!..

— Я не об этом, — перебил Альк. — Рыска пусть здесь меня ждёт, а ты оплати её проживание.

— Зачем? — искренне удивился отец. — Я заберу её домой, всё устрою и выеду следом за тобой. Только ты поскорее езжай в замок, я прошу, а то… Можешь не успеть, — добавил он сдавленно.

— Я понял, — кивнул Альк, заплетая косы. — Просто… она стесняется, — объяснил он.

«Она» лишь только заслышав стук в дверь, укрылась одеялом с головой и теперь старалась не дышать. Все её страхи и сомнения по поводу того, что ждало их с Альком впереди, с наступлением утра рассеялись, уступив место другим, более простым и понятным. Надо сказать, при свете дня новые переживания оказались куда более актуальными. Так смущённая девушка и лежала, судорожно пытаясь разрешить головоломку, какое впечатление она произведёт на будущего свёкра, если сейчас прямо как есть покажется ему на глаза?

— Отец, подожди в коридоре, пожалуйста, — догадался Альк, бросив быстрый взгляд на кровать.

Господин Хаскиль пожал плечами и вышел за дверь.

— Рысь, ты слышала? Вставай, — обратился Альк уже к ней.

— Я с твоим отцом не поеду! — тут же запротестовала Рыска, выглянув из-под одеяла.

— Опять ты за своё? — устало вздохнув, Альк посмотрел ей в глаза. — Хоть ты меня пойми, ведь слышала, что случилось! Не до выяснений сейчас!.. — добавил он раздражённо.

— Альк, но… — попыталась возразить Рыска.

— Тем более, всё равно тебе туда ехать, раз ты моя будущая жена, — с нажимом перебил её белокосый. — Езжай с отцом, не морочь голову! Ничего он тебе плохого не сделает. — Альк на щепку присел рядом с ней на кровать, погладил девушку по щеке, легонько коснулся губами её пересохших от волнения губ.

— Мне очень страшно без тебя, — призналась Рыска.

— Ну пожалуйста! — в совсем уж несвойственной для него манере попросил Альк, и она вмиг одёрнула себя. Некстати вспомнился эпизод с той проклятой корзиной… Но тогда она хотя бы не знала, а теперь… Вот Саший, и чего она тут кочевряжится? Это ведь не шутки: речь о матери Алька!

Рыске стало стыдно.

— Да, я все поняла, не волнуйся! — торопливо произнесла девушка, поднимаясь. — Конечно, как ты скажешь… — она тоже начала одеваться.

Альк со вздохом облегчения продолжил сборы в дорогу.

— Ничего и никого не бойся, — наставлял он её попутно, — Там моя няня, она ринтарка. Если что-то понадобится, обращайся к ней.

— Да-да, — соглашалась Рыска.

— Ну вот. — Альк, полностью готовый, бросил беглый взгляд в зеркало. Потом снова подошёл к Рыске, обнял её и прошептал на ушко: — Я вернусь так скоро, как смогу.

— Главное, чтоб с твоей мамой всё было хорошо, — прошептала девушка в ответ, на миг прижавшись к любимому. В полный голос сказать она не могла: душили слёзы. Почему-то хотелось крикнуть: «Возьми меня с собой!» Но дело было слишком серьёзным, чтобы сейчас отвлекать Алька по всякой ерунде. Более, чем серьёзным…

В последний раз поцеловал Рыску, Альк, не оборачиваясь больше, навсегда покинул комнату на втором этаже столичной кормильни, где провели они вдвоём такие счастливые дни и ночи.

— Езжай спокойно, я буду тебя ждать. И да поможет Хольга и тебе, и ей!.. — проговорила на прощанье Рыска и осенила знаком божини уже не его, а закрывающуюся дверь.

«Всё». — почему-то подумалось ей.

Глава 9

Пока Рыска оделась, уложила вещи и вышла на крыльцо кормильни, Алька уже и след простыл.

Девушка сразу отметила, что на улице, где она, как оказалось, не была целую неделю, значительно похолодало, прямо как осенью, да к тому же, судя по пасмурному низкому небу, собирался дождь. Плохо, подумала она, от столицы до замка, по рассказам Алька, три дня пути; если дождь зарядит надолго, нелегко ему придётся: вымокнет весь, простудится ещё… И вообще всё плохо, всё как-то некстати!

…Альков отец ждал девушку на крыльце кормильни под навесом, и Рыска сразу поняла, что это он: сходство между отцом и сыном оказалось потрясающим.

— Доброе утро! — превозмогая стеснительность, растерянность и страх, вежливо поздоровалась она.

Господин посол брезгливо покосился на неё, и девушка сжалась в комок, готовая со стыда провалиться за свой внешний вид: конечно, штаны и рубашка на ней были чистые, но явно поношеные, не новые и… Как там Альк говорил? В городе так слуги одеваются? Отлично вышло, ничуть не лучше, чем голая и нечёсанная!

— Я готова, можно ехать, — едва ворочая языком, пролепетала она.

А в следующий момент её сердце ухнуло вниз… На девушку смотрели те же глаза, что у Алька…

Те же, да не те: холодные, злые, самодовольные. Такие были у Сашия на двуиконии в Приболотье, в доме у Сурка. Рыска каждый раз отворачивалась, посмотрев в них.

«Если не узнаешь злокозненности Сашия, то и не оценишь и доброты Хольги», — зазвучал в голове голос мольца, и бедную девушку пробрал озноб. Она приросла к месту.

Господин посол улыбнулся такой же жуткой улыбкой, какой улыбался Альк, когда его сознанием владела крыса.

— Куда это ты собралась ехать? — холодно спросил он.

Голос у него тоже оказался похож на Альков, только акцент был намного более сильный, однако, нельзя было не заметить, что говорить по-ринтарски послу приходится много.

— Ну… к вам… домой… — совсем растерялась Рыска. — Альк так сказал…

Посол холодно рассмеялся, и несчастная чуть замертво не упала.

— И ты полагаешь, я поступлю так, как хочет этот мальчишка? — спросил он, так же, как Альк, насмешливо и презрительно изогнув бровь.

Рыска опешила.

— Но… он же… обещал…

— Чего он обещал? Жениться на тебе? — господин Хаскиль усмехнулся. — Брось, он это всем подряд обещает. К счастью, у него есть я, который не позволит ему совершить такую глупость. — Мужчина ещё раз критически оглядел Рыску с ног до головы и заключил: — А ты и правда ничего. Даже хорошенькая. Волосы бы чуток посветлей и… Хотя и это не помогло бы.

И в тот самый момент из серых туч упали первые капли дождя. А потом на землю хлынул ливень.

Посол, не глядя больше на Рыску, накинул капюшон своего плаща и полез за пазуху.

— На, держи, — шагая под дождь протянул он Рыске кошель, — заслужила. Пойди купи себе коров.

— Что это? — не сразу поняла Рыска. Грешным делом она напрочь забыла об их с Альком договоре, но машинально протянула руку и тоже сделала шаг вслед за послом из-под навеса… Да вот только надеть плащ с капюшоном она не додумалась — так он и остался лежать на дне её сумки, а потому волосы и плечи её промокли за щепку.

— Деньги, разумеется. Сто златов и ещё пятьдесят сверху. Ты спасла моего сына, я признателен тебе, и мне золота за такое не жалко. Но не более того! — холодно и зло добавил он, сверкнув жёлтыми глазами. — Бери и уходи, пока я не передумал!

Дождь ли тек по лицу девушки или слёзы — она не знала… Но в душе вдруг поселилась пустота. Происходящее ранило невероятно больно, особенно, после таких дней и ночей!

— Да вы что? — отшатнулась она. — Я не возьму! Альк мне не чужой! Я люблю его!..

— Ну и люби, кто тебе запрещает? — раздражённо перебил её посол. — Только в покое оставь. Не про тебя ягодка спела. Бери, я сказал! — он выхватил сумку из Рыскиных рук, заставив девушку пошатнуться и чуть было не упасть, сунул туда тяжёлый свёрток, рывком затянул завязки и швырнул ей под ноги. А потом спокойно направился к своей корове, привязанной к дереву неподалёку.

Рыска не собиралась это глотать. Она подняла перепачканную сумку, извлекла кошель и устремилась следом за мужчиной, повторяя лишь одно: «Заберите, мне этого не надо!». Однако посол попросту не обращал больше на неё внимания.

Но когда господин Хаскиль, передвигаясь значительно быстрее девушки, дошёл до своего скакуна и взялся было за узду, ему поневоле пришлось замереть в изумлении…

В двух шагах от запряжённого животного, никем доселе незамеченный, порядком уже намокший и очень злой, стоял Альк.

— Хоть бы пару лучин подождал, дал бы уехать подальше, — спокойно проговорил он. Рыска облегчённо вздохнула, остановившись в шаге за спиной посла, у которого не нашлось ни слова в оправдание своих действий. Он просто открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. — Ты кого решил обмануть? — продолжал Альк. — Я, по-твоему, совсем без головы, что ли? Дешёвый спектакль, пап. Глупый и несмешной… А ты не стой под дождём, быстро зайди под крышу! — зло рявкнул он на Рыску. — Ты зачем это сделал? — снова обратился Альк к отцу. — Не мог просто сказать, что против моей женитьбы?

— Ты о чём, сын? — наконец взял себя в руки посол, перейдя на более привычный для себя язык. — Зачем ты вернулся? Время дорого, мама может и не дождаться тебя!

— Дождётся, хвала Хольге, у неё ещё лет сорок в запасе есть, — на том же языке уверенно произнёс Альк. — Ещё неделю так точно подождёт… Ты что ж делаешь, отец? Ни своих, ни чужих не жалеешь? — он злился всё сильнее.

— Сын, да ты о чём? Не веришь, что мать умирает? Так у меня письмо из замка есть, — посол полез во внутренний карман, достал сложенный вчетверо листок с замковой печатью, попытался протянуть сыну… Глаза его снова лучились теплом и добротой! Ему просто невозможно было не поверить… если только не знаешь его долгие годы и не носишь дар.

— Убери свою липу! — раздражённо отмахнулся Альк. — А то я не знаю твоих методов!

— Что-о?..

— Тебе письмо подделать — раз плюнуть. Да не такое даже, другого уровня… И отравы сыну поднести — тоже. — Альк усмехнулся. — Даже рука не дрогнула! Какой же ты подлый! — чуть ли ни с восхищением покачал головой Альк. — Правильно я от тебя ушёл! Вернулся вот зря, — с горечью добавил он.

— Сынок, да послушай!..

— Замолчи!!! — прошипел Альк. — Зачем ты опять лезешь в мою жизнь?

— Я не лезу…

— А как же это назвать? Ты что, целью своей поставил: лишить меня всего, что мне дорого? А я перед тобой ещё и извинялся!

— Но эта девушка тебе не пара! — наконец, перестав изображать истинного святошу и погасив свою добрую улыбку, признался посол.

— Тебя послушать, так мне ни одна не пара!

— Ты знаешь, я всегда хотел женить тебя на Её Высочестве. Это была бы очень выгодная партия! В результате такого брака наш род снова взошёл бы на престол, как во времена предков, а ты сам мог бы стать тсарём!

Альк закатил глаза, затем снова покачал головой, понимая уже, что его, похоже, не слышат.

— Её Высочество уже занята. Теперь тебе чего надо?

— Можно подумать, на всей земле нет больше наследниц престола, — отмахнулся отец так, будто вопрос был давно им обдуман. — Твой брак должен принести пользу и твоей семье, и твоей стране! — жёстко подвёл он.

— А может, вообще продашь меня, как племенного быка? — сорвался на крик Альк. — Окупишь расходы на моё содержание, а то что же я тебя в убытки-то вгоняю? — он был так зол, что совершенно перестал обращать внимание на Рыску. — Не нужны мне никакие тсаревны! Давно пора это понять!

— Но это ведь не повод жениться на весчанке! Так не делают, Альк! Даже из благодарности! — господин посол развёл руками.

— При чем здесь благодарность? — у Алька от злости аж голос сел. — Я хочу быть с ней! И мне абсолютно всё равно, что по этому поводу думаешь и ты, и весь белый свет!

Посол посмотрел сыну в глаза.

— Я тебе не позволю! — произнёс он тоном владыки. В детстве и юности Альк обычно не смел уже возражать, слыша этот тон, а фыркая от злости, всё же подчинялся отцу, однако на этот раз отчего-то не подействовало.

— Да-а? — сын даже глаз не отвёл. — Тогда попробуй, запрети. Увидишь, что будет, — пригрозил он.

Отец хлопнул себя руками по бёдрам, казалось, выйдя из себя, и разгневанно закричал:

— Да пойми ты, сопляк, всю серьёзность того, что собираешься сделать! Это ведь не корова, это жена! С ней придётся жить, разговаривать, спать в одной постели! — Посол внутренне передёрнулся от свежих ещё воспоминаний. — Тем более, она детей тебе родит. Ты можешь себе представить, какими они будут?!

— Какими? — не понял Альк. — Самыми обыкновенными, — отрезал он. — Даже ещё лучше, что она весчанка: потомство здоровое будет.

— Да, и тупое. Всё в мамашу! — пообещал посол. И, отдышавшись слегка, добавил: — Говорю тебе: подумай. Ты ведь сомневаешься. Зачем тебе малограмотная девка? Ты ведь можешь выбирать какую угодно!

— Малограмотность легко исправляется, — заметил Альк. Однако уверенности в его голосе тут же поубавилось: отец попал-таки в цель. То, что Рыске ещё учиться и учиться, чтобы с ней нестыдно было выйти в люди, не признать было никак нельзя.

Посол еле заметно усмехнулся, мигом почуяв замешательство сына.

— Альк, ну ты же знаешь, что девушку из вески вывести можно, а вот веску из девушки — нет! — уже весьма спокойно проговорил он.

Альк на миг задумался и умолк. А отец ударил козырем:

— Ладно, — сказал он. — Хочешь жениться — я не против. Женись. Но сначала честно ответь самому себе: ты её хотя бы любишь?

И бесстрашный белокосый видун снова промолчал, не зная, что ответить. Он молчал всего пару щепок: потом нашёл аргументы, и спор продолжился, но этого краткого замешательства вполне хватило, чтобы стоящая за спиной посла Рыска со злостью зашвырнула тяжёлый кошель обратно в свою сумку и, круто развернувшись, пошла обратно в кормильню. Её снова душили слезы, но она упорно не позволяла себе плакать.

Вот она, беда, пришла, откуда не ждали! И враг, которого не видно — тоже. Да только не там врага искали… И не отец Альков виноват в произошедшем, а… он сам. Отец лишь озвучил его сомнения.

Савряне орали друг на друга на своём языке, но уроки не прошли даром: Рыска всё поняла, — вернее, поняла так, как подсказало ей её мироощущение, так, как продиктовали её сомнения, — так, как все мы слышим то, что хотим услышать. Или боимся.

Конечно, не нужна она Альку… Зачем ему тупая весчанка? Раньше, когда от неё зависела его жизнь, он ещё терпел. Возможно, был бы способ его удержать, если б не его отец… Вопрос только в том, зачем это нужно — удерживать его? Зачем нужен муж, который будет рядом только из благодарности, жалости или из-за здорового потомства, и при этом устроит такую жизнь, как обещал?

Рыска сердито дёрнула головой. С неё хватит! Может быть, она и весчанка, дура и всё такое, но у неё тоже есть чувство собственного достоинства! А потому она уходит, — пусть ругаются дальше сколько им угодно. А деньги… она их честно заработала, тем более, половина их вообще принадлежит Жару.

Ну, а то, что произошло за эти дни между ней и Альком касается только её; она не обязана ни перед кем отчитываться. К тому же, следует признать: она сама очень хотела этого.

Да и то, что прощаются они таким вот образом — это даже лучше. Так легче принять неизбежное расставание.

…Если б она остановилась и подумала, если бы была постарше и поопытнее в плане общения с противоположным полом; если бы Альк успел сообразить, что отец ему врёт прежде, чем уехал; если б он отказался пить предложенный отцом коньяк и сразу поехал за Рыской; если б его сестра всё же решилась забрать девушку из кормильни… Наша жизнь — это цепь «если», порой незамеченных нами, но невероятно важных условий, переворачивающих всё с ног на голову — наверное, это и есть дороги, что открываются путникам и видунам, — те, которые на этот раз ускользнули от Алька, измучившего себя сомнениями.

Так вот, если бы он так сильно не увлёкся перепалкой с отцом, за которой, не смотря на ливень, с интересом наблюдала уже целая толпа зевак, он бы увидел, как черноволосая, такая чужая и неуместная в саврянской столице девушка, рывком распахнула дверь в кормильню, прошла через зал к стойке, молча швырнула на неё целый злат и покинула заведение через чёрный ход, выходящий на коровник.

…Когда спор, в результате которого господин Хаскиль, махнув рукой, досадливо бросил:

— Саший с тобой, делай что хочешь! — закончился, ни Рыски, ни её коровы в пределах видимости уже не было.

Глава 10

— Где она? — страшно рявкнул Альк на кормильца уже через щепку после того, как обнаружил, что Рыски нигде нет.

— Не знаю, господин, расплатилась и ушла… — замирая от ужаса, пролепетал хозяин заведения, что было в последнюю неделю столь гостеприимно.

Альк, не теряя больше времени, выскочил на улицу, неплохо приложив дверью о косяк. Его сомнения по поводу женитьбы на Рыске развеялись без следа, словно и не было их, словно и не весчанкой она была, а он не господином. Сердце белокосого пронзила нестерпимая боль: так вот, оказывается, как страшно её потерять! А он и подумать не мог, что так относится к девушке! Ну вот где, ГДЕ она теперь?

Нужно было найти её, срочно, и конечно же Альк знал, что дар ему в этом не помощник: слишком большой город, слишком много разных людей, слишком много дорог… Однако один шанс существовал всегда, при любой, даже самой ничтожной вероятности, и по сему он всё же решил попробовать увидеть при помощи своего дара, куда подевалась Рыска. Разумеется, ничего у него не получилось, и продолжать тратить время и силы на бесполезное дело белокосый не стал, — выругавшись, тут же решил отправляться на поиски девушки. Однако, хотя и прошла всего лишь пара щепок, а ничего необычного в его понимании не произошло, паника сумела таки пробраться в уставший от переживаний разум, мгновенно начав разрастаться, как ни старался Альк взять себя в руки.

Просто искать Рыску в городе тоже было напрочь лишено смысла, по той же причине: из-за непомерной величины этого города. К тому же, насколько Альк успел понять, вряд ли девушка останется в столице, — скорее поспешит прочь оттуда, а значит, сделать тут можно было только одно: вернуться к городским воротам и попытаться встретиться с ней там. Так Альк и поступил: опрометью бросился к воротам, к тем самым, через которые чуть больше недели назад они с Рыской приехали в Боброград.

Мысль о том, чтобы узнать на выходе, не выезжала ли недавно из этих ворот черноволосая девушка верхом на корове была отметена сразу, ибо не могло же такого, в самом деле, быть, чтоб на всю столицу была только одна черноволосая девушка. Искать же её имя в записях стражников тоже было делом напрасным, потому как что он сказал тогда страже? Правильно: представился. А о Рыске лишь бросил «это со мной» — и всё. А кому нужна какая-то девка, явная простолюдинка, приехавшая с сыном посла, чтобы хоть щепку думать о ней? Явно же это служанка, раз господин не удосужился даже имя её назвать! Намного же интереснее обсудить собственно возвращение молодого Хаскиля!.. А уж если бы кто-то и запомнил тогда Рыску, спросить о ней у этого человека тоже не вышло бы, ибо в день приезда Алька и Рыски в город на воротах дежурила другая смена стражи.

Итог размышлений был безрадостен: где искать Рыску — неизвестно, спросить о ней некого, и потому оставалось только одно: ждать её у ворот, искренне надеясь, что не зная другого выхода из города, она двинется этим путём. И Альк просто стоял и ждал, не обращая внимания ни на набирающий силу ливень, ни на поднявшийся пронизывающий северный ветер, а перед глазами проплывали события последних двух месяцев, особенно дней, проведённых с Рыской наедине.

И когда он успел так привязаться к ней? За неделю ли в кормильне, где обоим было так хорошо? А может быть, намного раньше, ещё в те времена, когда каждый день мог стать последним, где было страшно умереть и не менее страшно — жить, — там, где она как могла, порой из последних сил, не давала ему погибнуть?.. Или давно уже, сразу, с первого взгляда?..

Но ведь такого не может быть! Не должно! Это неправильно для господина — влюбляться в какую-то девку!..

А может быть, он и не влюблён? Просто беспокоится за молодую дурочку, которую кто угодно может обидеть в чужой стране?.. Однако, когда Альк в очередной раз вспомнил смущение на Рыскином полудетском личике при виде крови на простыне, сердце его сжалось от горечи пополам с такой непривычной и не желающей укладываться в сознании нежностью, и сомнений в своём отношении к девушке у него не осталось.

Но как же так? Он ведь запретил себе влюбляться, давно запретил, потому что ничего, кроме боли и разочарования, это никогда не приносило! И тем не менее, в сердце его поселилась именно любовь — себе-то можно было не врать! — и потому гордый господин продолжал стоять возле городских ворот, вглядываясь в людей и мучительно желая поскорее найти свою весчанку.

Мысли, что он может не найти её, Альк даже не допускал.

А дождь всё шёл…

***

Господин Хаскиль, донельзя довольный, посмотрел вслед ускакавшему в непогоду сыну и вернулся в кормильню. Хреновый он был бы дипломат, если б не имел запасного плана на случай неожиданности, которой и стало внезапное возвращение Алька!

— Принеси-ка мне варенухи, уважаемый, что-то я замёрз, — благодушно обратился он к кормильцу, скидывая намокший плащ и присаживаясь за стол поближе к растопленному с утра камину. — И присядь со мной, расскажи, что да как?

Кормилец с улыбкой кивнул и расторопно исполнил всё то, что господин ему велел. Был он тёртый калач, и мог услужить кому и где угодно, имея выгоду повсюду, — о том, собственно, и свидетельствовали осыпавшиеся на него за последние дни златы от семейства Хаскиль: надо же, даже девчонка один отжалела, а уж посол и подавно не поскупился, отсыпал щедрой рукой; за это и варенуху ему — из лучшего вина!

— Ну что, проводили?.. — риторически спросил господин Хаскиль, когда кормилец поставил на стол две кружки и, оглянувшись на практически пустой зал, уселся напротив.

— А как же, господин, до самых западных ворот! Сын вот только вернулся, нитки сухой на нём не было, да впридачу, сапоги порвал, — вон ливень-то какой, ничего за ним не видать, вот он на корень-то и налетел…

На стол лёг ещё один злат.

— Купи ему новые. — посол с наслаждением приложился к кружке, над которой всё это время вился ароматный парок. — А куда поехала — не видел?

— Видел, господин, а как же, — кормилец уже сиял почище того злата, который успел сцапать и сунуть в карман. — По Самильскому тракту, прямо в лес и поехала. Сын постоял ещё, подождал, пока за деревьями не скрылась… Позвать его, господин? Он лучше расскажет, чем я.

— Уж потрудись, позови.

Пред посольские очи явился тощий долговязый парень лет четырнадцати, коряво поклонился господину, а затем, путаясь и заикаясь от осознания того, перед кем держит ответ, пересказал всё ту же историю о хмурой девице на корове и рваных промокших сапогах, правда, растянутую на пол-лучины, за что и был вознаграждён горстью мелочи.

— Превосходно. — Заключил господин Хаскиль, как только паренёк, снова поклонившись, умёлся в подсобку. Затем он, размышляя, допил уже слегка остывшую варенуху. — Если в течении месяца не вернётся, будет тебе ещё награда, — проговорил он наконец, и кормилец снова просиял. — А пока… — господин поднялся из-за стола, взял свой плащ, небрежно брошенный на свободный стул и, достав что-то из-за пазухи, протянул жадному мужику.

— Это что? — поинтересовался тот, повертев в руке маленький свёрточек.

— Да так… На всякий случай. Если дурачинушка мой вдруг пожалует, — с невероятной теплотой в голосе пояснил господин Хаскиль. — Начнёт тут пить, буянить… Ты тогда тихо подсыпь ему это в вино или в еду, да и за мной сразу посылай. Только успей, пока он мечами махать не начнёт, а то и я тебе ничем не помогу. Понял? — кормилец, побледнев, кивнул. — Ну и хорошо. — Посол, моргнув обоими глазами сразу, дружелюбно улыбнулся, накинул плащ и через щепку вышел из кормильни.

Хозяин рухнул на стул: от слов посла его вдруг перестали держать ноги и прошиб холодный пот. Он был из иного сословия, за одним столом с послом или другой знатью ранее не сиживал, а потому отродясь не слышал придворных сплетен и новостей. Однако, кто такие Хаскили, разумеется, слышал, хотя лично ни с Альком, ни с его отцом знаком до сего дня не был. Тем не менее, единожды увидев посольского сына, намётанным глазом определил: лучше делать, как тот говорит, даже когда трезвый и спокойный. О том, что может произойти, если Альк явится пьяный и злой, хозяин кормильни старался не думать. Спаси, Хольга, как бы боком те златы не вышли!

Но Альк не пришёл ни вечером, ни утром… ни трезвый, ни пьяный. Он и до дома-то еле-еле дотащился, — скорее, корова довезла, устав мёрзнуть и мокнуть у городских ворот. А ему было уже всё равно…

Вымокший до нитки, продрогший насквозь, в сумерках вернулся он под родительскй кров, и, ни на кого не глядя, скрылся в комнате, где, не раздеваясь, рухнул на кровать и провалился в тяжёлое забытьё.

Приехавшая ещё днём, мать, та самая, к которой Альк якобы срочно должен был ехать утром, не успела порадоваться его возвращению, как обнаружила, что у любимого сына сильный жар, и, конечно же, поставила на уши весь дом, вызвала лекаря и отчитала мужа.

— Как ты мог такое допустить? — кричала госпожа Хаскиль. — Мало тебе было того, что он от тебя в Пристань сбежал, так теперь вообще его на небесные дороги отправить решил?

— Да что я должен был сделать? — огрызался посол. — К ноге его, что ли, привязать? Он с девицей приехал, поссорился с ней и унёсся куда-то! Мне что, искать его было надо? Не маленький ведь уже, двадцать пять лет почти! А головы на плечах как не было, так и нет: весь в тебя уродился и в папу твоего! — добавил он язвительно.

— Отца не трогай! — вконец разозлилась женщина и вылетела из кабинета мужа, хлопнув дверью.

А потом она незамедлительно заняла свой пост возле сына, справедливо полагая, что никто не позаботится о нём лучше неё.

Мать допросила и Камиллу, но та мало что знала, и уверовав, что что-то здесь нечисто, госпожа Хаскиль решила подождать: вот станет Альку лучше, всё и выяснится. И тогда дорогому супругу не сносить головы!

Глава 11

То ли сон это был, то ли бред… Альку снилась Ладея — девушка, с которой он познакомился в Пристани, на третьем году обучения. А сама она была уже на пятом…

То, что заставило их обратить внимание друг на друга, изначально было не любовью и даже не дружбой, — скорее, молодые люди сплотились по национальному признаку: новая знакомая тоже была саврянкой. Альк так обрадовался, услышав из уст девушки привычную для себя речь, что проговорил с ней как-то всю ночь в тренировочном зале — ни о чём. С тех пор они стали общаться.

У Ладеи ситуация оказалась обратной Альковой, и в то же время — пугающе похожей.

Девушка родилась и выросла в семье рыбака, и была у своих родителей седьмой дочерью. Жило это большое семейство возле самой границы, на берегу Рыбки, — с неё и кормилось. Решение дочери пойти учиться в Пристань отец встретил огромной радостью и одобрением, и из следующей своей поездки на ярмарку в Крокаш привёз не новые снасти для своего рыбацкого ремесла, а книги для дочери. А потом вся семья затянула пояса, а Ладея стала посещать молельню: отец заплатил мольцу, чтобы тот обучил девушку грамоте. Никто из родных даже ни разу не упрекнул её в том, что на неё уходит столько денег. Родители и старшие братья гордились Ладеей и даже хвастались перед соседями: смотрите, в нашей семье растёт будущая путница!

Когда пришло время для поступления, отец ночью самолично перевёз дочь через реку, вручил собранную матерью сумку с едой на дорогу…

— Почему не хочешь учиться в Саврии? — только и спросил он её.

— Чтобы не передумать на полпути и не вернуться домой, — ответила она. А затем на миг обняла его и легче тени растворилась в темноте.

Больше домой она не вернулась — ни со щитом, ни на щите.

…Последняя ночь, когда Альк видел её, запомнилась на всю жизнь.

После заката, Ладея, обычно такая весёлая, в меру циничная, властная и несгибаемая, вдруг пришла к нему в совсем другом обличии… От её обычного состояния не осталось и следа: в эту ночь она была для него напуганной девчонкой, которая просто хотела, чтоб её пожалели и поддержали.

— Мне страшно, Альк, я боюсь… — шептала она, прижимаясь к нему всем телом и дрожа.

На эту ночь было назначено последнее для неё испытание, после которого она становилась либо путницей… либо крысой. Но Альк думал совершенно не об этом: рассказы и разговоры о том, что крысами становится абсолютное большинство адептов, ещё не коснувшись его, были не более, чем словами. И думал он о том, как после испытания первым делом — в качестве разрядки, разумеется! — уложит Ладею в свою постель, — да и о чём ещё может думать молодой здоровый парень в тёмной комнате наедине с дрожащей девушкой? Альк был уверен, что она согласиться: отношения их давно переросли в гораздо более близкие, чем это было в начале, и то, что они нравятся друг другу и оба хотят одного и того же, уже даже не скрывалось, — просто до прохождения последнего испытания девушке приходилось соблюдать обет, который подразумевал воздержание от вина, скоромной пищи и плотских удовольствий.

…Когда Ладея не вернулась из Зала Испытаний, Альку, прождавшему её до утра, показалось, что он умрёт от горя.

Дальнейшее он помнил плохо: его словно оглушили. Внезапно пришло осознание: да, она была ему дорога, очень дорога! Вернуть бы всё назад — и он отговорил бы её, любым способом! Он приложил бы все возможные усилия, золотые горы бы пообещал, замуж позвал бы, учёбу бросил бы… Но было слишком поздно. И последняя ночь была потрачена на мысли о сущей ерунде.

— Значит, она была недостаточно хороша, раз община решила, что ей лучше быть «свечой», — звучал в сознании голос Крысолова.

Своему наставнику Альк доверял безоговорочно, и, наверное, только это его тогда и спасло… или как там это теперь следует расценивать?

А два года спустя и сам Альк оказался недостаточно хорош, — и опять понял всё слишком поздно!

Ему удалось спастись, да и вообще, жизнь сделала подарок, а он этого опять не понял… Опять — слишком поздно. А потому, напрашивался неутешительный вывод: третий к ряду случай, когда держишь счастье в руках и не понимаешь, что это именно счастье, когда так глупо упускаешь то, что уже по сути было твоим, не может быть случайностью: скорее, это показатель того, что ты законченный идиот.

***

Когда Альк очнулся, был поздний вечер, даже, скорее, ранняя ночь. В богато убраной комнате тсарил полумрак, рассеиваемый всего лишь одной свечой, горевшей на столе, а за столом, спиной к нему, сидела женщина, стройная, моложавая, с короткой, как у девушек, стрижкой, — только тот, кто точно знал, мог сказать, сколько ей на самом деле лет… Почувствовав его взгляд, женщина обернулась, и лицо её озарилось улыбкой.

— Сыночек! — выдохнула она и бросилась к нему, едва не опрокинув стул.

— Мама… — прошептал Альк щепку спустя уткнувшись в её плечо, ощутив родной запах, такой же, как много лет назад… И так же, как в детстве, ему вдруг захотелось заплакать, пожаловаться на горькую судьбу, точно зная, что его не осудят и помогут… Только теперь это было не по статусу, да и разучился он плакать и жаловаться, так давно разучился, что и сам уже забыл, как это.

— Какой ты стал! — восхищённо произнесла госпожа Хаскиль, отстранившись и оглядев его. Она, как и все матери на свете, видела сына не осунувшимся после болезни несчастным и уставшим, но молодом, красивым и полным сил, — и думать по-другому не желала. Временное, не самое лучшее состояние совсем скоро пройдёт — иначе и быть не может, и тогда все увидят то же, что видит она. — Что произошло? Расскажи мне всё, — с улыбкой попросила она.

«Всё я никому не могу рассказать», — подумал Альк. А вслух спросил, словно бы не слышал:

— Долго я так?

— Долго, — кивнула мать, на миг погасив улыбку, — больше недели. Я… да и все… жутко переволновались за тебя.

Альк вздохнул.

— И ты всё это время была здесь? — спросил он.

— А где ж я, по-твоему, должна была быть? На то я и твоя мать, — снова с улыбкой ответила она.

Альк всегда ценил в ней это: не смотря ни на какие беды, мама оставалась веселой, доброй, открытой, и при этом — преисполненной долга. Порой она могла вспылить, и даже сильно, но никогда не унывала, и это придавало сил окружающим. Вот и сейчас она даже не собирается проливать слёзы о прошедшем: она радуется тому, что есть — тому, что просто видит сына живым!

И, наверное, поэтому Альк без всякого стеснения произнёс:

— Прости, что мы столько лет не виделись.

Она, всё с той же улыбкой, лишь покачала головой и отвела с его лба прядь волос.

— Простить — за что? — спросила она. — За то, что не остался навсегда ребёнком? За то, что вырос?

— Нет, но… меня семь лет не было. Я мог хотя бы тебе написать… — пожал плечами Альк, на миг отведя взгляд: вот это было то, за что ему было действительно стыдно.

— Значит, были другие, более важные дела, — возразила ему мать.

— Ну зачем ты меня оправдываешь? — вздохнул Альк. — Лучше б поругала.

— Уверена, ты и сам себя поругал, вдоль и поперёк. Ну и будет с тебя, — госпожа Хаскиль вновь улыбнулась и поцеловала сына.

Они помолчали. Альк прислушался к себе: ничего не было, только слабость и пустота; если попытаться сейчас подняться с кровати, — упадёшь неминуемо.

Он посмотрел на мать. Постарела… Дед был прав, как и всегда: постарела, да не на пять лет, а на все пятнадцать. Или ещё больше.

— Ты так плакала перед тем, как я ушёл, — уронил он, припоминая то, чему даже не придал тогда зачения.

Но мать только плечами пожала.

— Да кто угодно плакал бы на моём месте, — махнула она рукой. — Так у всех: когда дети взрослеют, когда начинаешь это в полной мере понимать, становится в первый момент либо грустно, либо страшно, либо завидно, и это нормально. Главное, чтобы не было стыдно… а всё остальное проходит, и снова начинаешь гордится ими — впрочем, будут свои, поймешь… Но с тех пор прошло много лет. Я столько думала о тебе… — мать нахмурилась. — В конце концов я поняла: ты бы ушёл все равно. И Пристань тут совершенно ни при чём. Тебе просто не подходила та дорога, которую пытался навязать отец, и нужно было искать свою, вот и всё. — Она отёрла некстати набежавшие слёзы и на щепку отвернулась.

— Я ведь её так и не нашёл, дорогу эту, — вздохнул Альк.

Мать опять улыбнулась и покачала головой.

— Ещё найдёшь. Ты молод. И я в тебя верю, — кивнула она. — Но ты даже не представляешь, как я рада, что ты жив! — она снова крепко и нежно, как это умеют только матери, обняла своего повзрослевшего сына.

— Я рад так же, как ты, — Альк обнял мать в ответ, на миг закрыв глаза.

— А о той девушке ты мне расскажешь? — напрямую спросила госпожа Хаскиль, отстранившись и посмотрев сыну в глаза.

Взгляд его на миг затуманился, сердце забилось было чаще… но и на это, как оказалось, не было сил. Да и говорить о потере, и при том расстраивать мать Альк не хотел: это было бы слишком.

— Уже наболтали? — попытался отшутиться он.

— Что значит — наболтали? Вообще-то, я здесь хозяйка, мне всё положено знать, — напомнила она. — Ну так как? Ты расскажешь?

Альк вяло пожал плечами.

— Как-нибудь потом, — ответил он. — Сейчас лучше поесть. — есть Альку не хотелось совершенно, но это было прекрасным поводом для перемены не очень приятной темы.

Мать тут же понимающе кивнула.

— Да, ты прав, — согласилась она. — Поесть нужно, а то совсем исхудал. А потом ванну принять и ещё поспать. Согласен?

— Согласен, — со всей возможной для своего беспомощного состояния бодростью ответил Альк.

— Ну, тогда пойду на кухню и чего-нибудь принесу, да распоряжусь, чтобы тебе приготовили ванну. А там посмотрим… — продолжая улыбаться, сказала госпожа Хаскиль потрепала сына по щеке и, поднявшись с его кровати, на которую присела во время разговора, направилась к двери.

Выйдя в коридор, она покачала головой. Улыбка вмиг сбежала с её лица. Переживала она намного больше, чем говорила…

Как и отец, она любила Алька сильнее остальных своих детей, хотя никогда бы ни в чём таком не призналась. Однако кто поспорит, что те дети, за которых сильнее переживаешь, всегда на порядок любимее спокойных и послушных? По Альку госпожа Хаскиль выплакала море слёз, и даже собиралась лично поехать в Ринтар и прошерстить там все Пристани, но найти сына и вернуть его домой… Не сразу до неё дошло, что это будет выглядеть странно и глупо: за здоровым парнем приехала мамочка! Позор!

Теперь всё, казалось бы, наконец-то было хорошо: Альк вернулся живым оттуда, откуда редко кто возвращается, тяжёлая хворь не убила его, и по всему видать, что он пошёл на поправку, — все проблемы как будто бы решены! Но возникла новая проблема, и она не уступает всем остальным…

Когда знаешь человека с рождения, а особенно, если ещё и выносишь его под сердцем, когда следишь за первым его шагом, первым словом, первым выводом, первым поступком, то всегда знаешь, всерьёз ли он обеспокоен, и это не изменит даже долгая разлука, ибо в основе своей люди не меняются, какой бы срок ни прошёл. И, наверное, потому сейчас мать отчётливо понимала: её сын обеспокоен всерьёз, видимо, из-за той девушки, о которой не хочет говорить. И никакого дара не нужно, чтобы это понять, — достаточно простого жизненного опыта и материнского инстинкта.

И снова — «если бы…»

Если бы мать была дома, когда Альк вернулся; если бы приехала хоть на день раньше… Или если бы Альк прямо сейчас всё ей рассказал — она свернула бы горы для него, — на это все матери способны, легко и с удовольствием решая неразрешимые проблемы своих детей!

Если бы она только знала!.. Но она не знала, и в силу этого обстоятельства ничем не могла помочь, а потому её сын и несостоявшаяся невестка с этого перекрёстка пошли разными дорогами. Невероятно, немыслимо разными.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «На дорогах судьбы распутица…»

Глава 1

Крысолов окинул взглядом аудиторию и нахмурился: прямо перед ним пустовал один стул.

— Это ещё что такое? Где Рыска? — строго спросил он присутствующих, ни к кому конкретно не обращаясь, но сам тон его ясно говорил о том, что оставления вопроса без ответа путник не потерпит.

Дело было уже к вечеру, мужчина ужасно устал, настроение у него было не из лучших, а всё оттого, что весь день у него прошёл сикось-накось: с утра пропал кошель, разбились такие необходимые в последние несколько лет очки, а господа адепты, словно сговорившись между собой, все как один проявляли просто чудеса лени, глупости и непослушания. А тут ещё и любимая его ученица, единственная, кто мог бы его хоть немного порадовать, куда-то пропала! Ну дела!

— Её с утра сегодня нет, — сообщил кто-то из учеников. Как будто это и так было неясно!

— Вижу, что нет! — рявкнул Крысолов. — Я спрашиваю: где она?

Желающих навлечь на себя гнев наставника не нашлось: ребята молча, не глядя на него, пожимали плечами.

Мужчина вздохнул, чувствуя себя несчастным и разбитым. Голова к вечеру сильно разболелась, — скорее всего, вскоре должна была начаться метель, однако тут, в учебном корпусе Пристани, среди такого количества носящих дар точнее было не узнать, — и успокаивало его лишь то, что занятие на сегодня было последним.

Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Крысолов махнул рукой: ну откуда в самом деле ребята должны знать, где девушка? — и сменил гнев на милость, понимая, что от милости пользы будет больше для всех. Итак, дав ученикам простое задание, лишь бы не шумели, он решил прогуляться в общежитие и, не смотря на своё не самое лучшее состояние, выяснить, что же случилось с ученицей: Рыска, не пропустившая за два с половиной года ни одного занятия, а сегодня прогулявшая весь день, его по-настоящему беспокоила, а работать всё равно уже не было ни желания, ни сил.

Адепты шептались путнику вслед, а он, усмехнувшись про себя, лишь бросил через плечо, что выполнившие задание могут быть свободны, а отчитаются в следующий раз, и шепоток тут же стих, сменившись шорохом перелистываемых страниц.

С тех пор, как Рыска поступила учиться, по Пристани пополз слушок о том, что девушка есть не кто иная, как дочь Крысолова от саврянки. Сначала шушукались лишь адепты, а потом и наставники заинтересовались, поддержав сплетню и развив тему. Путник только посмеивался, не подтверждая, но и не опровергая этот слух. Интересным было то, что девушка сама, по книгам на досуге выучила саврянский язык, и притом весьма неплохо, — и это добавило уверенности любителям молоть языками, а уж обращение путника к Рыске «доча» окончательно укрепило эту уверенность.

Однако и несомненные плюсы у слуха имелись: во-первых, считая Рыску наставничьей дочерью, адепты если и клеились к ней, то лишнего себе не позволяли, опасаясь гнева «отца», а во-вторых, комендантша общежития выделила девушке отдельную, почти что «люксовую» комнату, — не невесть что, но при Рыскином характере одиночки это было то, что нужно: и ей хорошо, и он теперь мог навестить её в любой момент, вот, к примеру, как сейчас.

Дверь комнаты была закрыта изнутри, и Крысолов постучал. Рыска не сразу, но открыла на стук, не спросив, кто там, ибо кроме учителя к ней редко кто заглядывал. Открыла, глянула красными припухшими глазами, отвернулась и тут же заревела, плюхнувшись на кровать.

Крысолов вошёл, оглядел помещение и его обитательницу. В комнате тсарил жуткий холод, было неприбрано, а по Рыскиному внешнему виду понятно, что со вчерашнего дня она не вставала, — так и валялась на нерасправленной кровати прямо в одежде, не расчёсывала волосы и никуда не выходила. О причине её поведения путник, похоже, догадывался…

Со вздохом взяв стул, Крысолов придвинул его к кровати, присел, погладил Рыску по голове.

— Ну, что случилось, доча? — спросил он, хотя и понял уже всё.

Рыска опять на миг обернулась, посмотрела на него — и разревелась с новой силой, уткнувшись в подушку, только теперь уже в голос.

— Ох, ты, горюшко моё!.. — вздохнул путник. — Рыся! Ну что такое? Расскажи старику, а то головушка у него всё сильнее болит!

Он давно понял, как с ней нужно общаться: самое сильные чувства у Рыски — это жалость и сострадание; дави на это — и не ошибёшься, а потом, даст Хольга, отвлечётся, успокоится и сама всё расскажет.

Подействовало и на этот раз: Рыска тут же подскочила, словно бы разом забыв о своей беде.

— Голова у Вас болит? Сейчас… я сейчас! — она завозилась в комоде, достала какой-то пузырек, накапала в ложку остро пахнущую коричневую жидкость, поднесла к его лицу.

— Вот, выпейте, и Ваша боль пройдёт, — пообещала она.

Пришлось глотать. Дрянь оказалась несусветная, да ещё и на спирту такой крепости, что самый ядреный самогон и рядом не лежал, поэтому поднесённая следом кружка с водой была очень кстати.

— Где ты такую гадость взяла? — с чувством произнёс Крысолов, отдышавшись.

— Как — где? Сама приготовила! — гордо заявила Рыска. — Первейшее средство от головной боли!

— Конечно, хватит удар от крепости — и голова тут же пройдёт, — пробормотал он себе под нос, когда Рыска отвернулась. Однако значительное улучшение состояния своего здоровья старый путник не мог не отметить. «Может, и правда хорошее средство, — подумал он. — Похоже, не зря она посещает открытые пару лет назад курсы травников при лазарете. Говорит, хвалят её там, равно как и в Пристани».

— Где была-то весь день? — наконец спросил путник девушку.

У Рыски по новой брызнули слёзы, но на этот раз она быстро справилась с собой.

— Альк… — выдавила девушка наконец. Крысолов лишь фыркнул: ну разумеется! — Я его видела… вчера… — продолжала Рыска. — Он к Вам приходил, учитель… Что он тут делал? — заглянув ему в глаза, спросила она.

— Будто ты не знаешь… — нехотя проговорил Крысолов, отведя взгляд.

— Он вернётся сюда, да?

Путник покачал головой.

— Нет… что ему тут делать? Вчера просто заехал в гости на пару лучин, а так он ведь давно закончил обучение и уладил с Пристанью все вопросы. — Крысолов в упор взглянул на ученицу. — Он теперь путник, Рыся. Его мечта сбылась.

— Как? Когда?! — встрепенулась она.

— Ещё прошлым летом… Позлился три года, подулся на меня, а в конце весны пожаловал сюда: жаль ему стало потраченных на обучение времени и сил. — Крысолов помолчал и добавил: — Получил разрешение коллегии и прошёл испытание снова.

Рыска немного помолчала, соображая: вот уж чего она никак не ожидала — так это того, что Альк после всего, что с ним произошло, решится вернуться в Пристань, да и то, что его таки приняли обратно, казалось весьма неожиданным. Эх…

— И… его допустили?! — удивилась девушка.

— А как могли не допустить? — Крысолов развёл руками. — Он информацией владеет — на десятерых хватит, к тому же хитрый, где хочешь влезет. Ну и уровень подготовки у него — не мне тебе рассказывать. Да и денег, возможно, подкинул кому следует, — мне, по крайней мере, ничего не перепало, — признался он с улыбкой.

— Всё… гладко прошло? — осторожно спросила Рыска.

— А как же иначе? — вздохнул путник.

Он очень искренне надеялся, что больше она ничего про саврянина не спросит, потому что иначе ему скорее всего придётся рассказать ещё об одном новом обстоятельстве в жизни ученика, которое Рыску явно не порадует, — о том, что Альк уже почти год как связан узами брака… Но девушка надолго умолкла, судя по всему, снова борясь со слезами.

— Как Ваша голова? — заботливо поинтересовалась она, взяв наконец себя в руки: что толку было обсуждать белокосого из её прошлого? Как ни верти, разговор выходил ни о чём… Ей конечно хотелось расспросить путника, почему он не рассказал ей этого всего раньше, но ведь сама же столько раз ему говорила, что ей нет до Алька никакого дела и что надеется никогда в этой жизни его больше не увидеть.

Крысолов мгновенно понял, что тема закрыта.

— Всё прошло, спасибо, доча, — ответил он, прислушавшись к себе. — Что-то, видно, старый я уже, болею часто. Умру, наверное, скоро, — невесело пошутил он.

— Тьфу! Не говорите ерунды! — суеверно отмахнулась девушка. — И я Вас вылечу, если что, — пообещала она.

— Спасибо тебе, доча! — с улыбкой поблагодарил Крысолов, отметив, что ей вроде стало полегче: хотя бы плакать перестала.

— Хотите чаю? Или поужинать? — предложила девушка учителю.

Крысолов совершенно не хотел ни того, ни другого, но и оставлять Рыску одну пока что тоже не хотел: следовало ещё побыть у неё, ведь если не считать его, Рыска была совсем одна и в Пристани, и в этом городе, — даже ни одной подруги у неё за два года не появилось. Пришлось согласиться на ужин, да и нечем, с другой стороны, ему больше было заняться: его тоже никто и нигде не ждал… Лучше, подумал он, и правда посидеть с ней, поговорить — неважно о чём; от этого им обоим выйдет сплошная польза.

Адепты и наставники, те, что смакуют сплетни, в чём-то правы: она давно ему как дочь, с тех самых пор, как он нашёл её там, где и не рассчитывал увидеть…

— Ну тогда пойду принесу воды и дров, надо же печь затопить сперва, — уже вполне привычно защебетала девушка.

— Может быть, в Пристанскую едальню сходим? — предложил путник.

— Ни в коем случае! — отрезала Рыска. — Там сегодня та противная толстая кухарка работает, она жуткую дрянь готовит — есть невозможно! К тому же через улицу идти неохота, там метель начинается.

Крысолов выглянул в окно: да, и в самом деле, на улице всё посерело, ветер поднялся, отчего темнеть начало на две лучины раньше, — не зря болела голова!

— Хорошо тебе говорить, а мне-то в любом случае потом туда!

— Зачем ещё? — спросила Рыска. — Переночуйте в общежитии, тут же есть комнаты и для наставников. А хотите, у меня оставайтесь, я тогда на полу посплю…

— Благодарю, но, боюсь, нас неправильно поймут, — усмехнулся Крысолов.

— Пусть понимают, как хотят, — отмахнулась Рыска. — В общем, я сейчас, — сказала она и вышла в коридор, подхватив ведро для воды. — Лампу пока зажгите, — крикнула она уже оттуда.

Глава 2

Рыска встретилась старому путнику чуть более двух лет назад в веске с поэтичным названием Калинки.

Крысолов оказался там совершенно случайно, по дороге из другой вески, куда ездил по вызову жителей, а в поездку он назвался сам, прямо в разгар испытаний, желая хоть немного отдохнуть от коллег и адептов, как делал иногда. Да вот только не угадал немного и ничего не смог поделать с погодой.

В тот год стояла на диво противная весна: близилось уже начало июня, а заморозки по ночам никак не отступали, не давая весчанам начать толком полевые работы. По утрам трава была вся седая от инея, а лужи подёргивались по краям тонким хрустальным ледком. Поля же стояли либо голые, либо с побитыми морозом посевами. А вот дождь с завидной регулярностью лил ежедневно, иногда по пять лучин к ряду.

Близился вечер.

Дорогу от Калинок до Ринстана Крысолов хорошо знал: она проходила по лесу да по болотам, и, разумеется, в такую погоду была сильно размыта, где-то подтоплена, а потому путник решил не лезть на ночь глядя к Сашию на кулички и остаться до утра в так удачно подвернувшейся ему под руку веске. Правда, тут же ждало и разочарование: кормильни, даже самой захудалой, в Калинках отродясь не было, и пришлось путнику стучаться в крайнюю избу.

— Не, господин путник, нечем мне Вам помочь… — в ответ на просьбу пустить переночевать, развёл руками хозяин маленькой избушки у околицы. — У меня места мало.

— Я Вам заплачу! — пообещал Крысолов, будучи твёрдо уверен, что это уж точно поможет разрешить вопрос.

— Да за что? — со вздохом возразил хозяин, — За кусок голого пола шириной в три ладони? У меня десять детей, самим деваться некуда, — пояснил он, отведя взгляд. Было видно, что путнику, усталому, продрогшему, вымокшему под дождём и жутко голодному, мужик искренне сочувствует, от денег, разумеется, тоже не отказался бы, но поделать и правда ничего не может.

— Пусти хоть на сеновал! Замёрзну же к Сашию! — взмолился Крысолов, стуча зубами. Всё, о чём ему мечталось — это сесть у огня и поесть… ну или хоть где-нибудь, хоть немного согреться!

— А разница в чём? — невесело усмехнулся мужик. — Там и сена-то уже почти не осталось, а холодина такая же, как на улице… Хотите — ночуйте бесплатно.

— Погоди, балбес! — раздался из глубины избы зычный голос, и щуплого мужичонку отодвинула в сторону дородная баба с половником в правой руке. — Давайте я Вас, господин путник, к подруге своей, Ульфине отведу. Они с племянницей вдвоём живут, изба у них большая, три горницы, пожрать всегда есть… Правда, племяшка Ульфинкина родила месяц назад. Дитё-то вроде спокойное, но может и заорать… Потерпите? — закончив объяснять, спросила она и, выжидающе глядя на него, склонила на бок голову в белом платке, завязаном на лбу. Концы этого платка напоминали торчащие заячьи уши, от вида которых Крысолов невольно криво заулыбался. — Да ещё: идти на другой конец вески, лучины полторы, наверное, не меньше, — добавила баба.

Крысолов оглянулся на небо. Тучи к вечеру разошлись, ветер стих. Капать, конечно, перестало, но, судя по сиянию вокруг луны, морозец ночью ожидался снова, что после такого долгого дождя обещало быть крайне неприятным для того, кто не нашёл себе крова. Ну, а дар против ночевки в доме неизвестной женщины не возражал, даже наоборот…

— Двор у них, опять же, большой, — продолжала уговаривать его тем временем баба, — сараи всякие… Зверюге Вашей куда теплее, чем под небом! — сделала она вывод.

— Ну… не знаю… больше-то, получается, и некуда! — замялся путник. — Похоже, придётся… Только вот ещё что: нет ли у вас вина либо самогона какого? Я бы купил: согреться надо бы, — попросил он.

— О, на этот счёт не беспокойтесь, господин путник: Ульфинкиным самогоном вся веска поится — никак не напьётся. И балбес мой тоже! — погрозила она половником вглубь избы. — Так пойдёте?

— Пешком долго будет. — призадумался Крысолов. — Может, объясните, да я сам доберусь? — спросил он.

— Как хотите, только изба её на отшибе стоит, можно не найти сразу и дольше проблудить. — пожав плечами, предупредила баба. — Так что, провожать Вас?

— Ох… да. Ведите. — согласился путник.

— Ну, тогда, пошли, — тётка проворно шмыгнула вглубь избы и щепку-другую спустя вышла оттуда, всё с тем же половником, но уже в тулупе поверх платья. — Холодно, хуже чем зимой, честное слово! — пояснила она, и Крысолова от осознания того, что сам он согреется ещё нескоро, в очередной раз пробрал озноб.

— А как же Вы назад пойдёте? — превозмогая дрожь, спросил он уже у калитки. — Муж Вас не встретит? А то мало ли что…

— Да пусть кто попробует! — женщина воинственно потрясла половником, и Крысолов уверился, что и жизнь её, и честь в полной безопасности.

— А у девушки… ну… племянницы хозяйки дома, куда мы направляемся… есть муж? — спохватившись, спросил мужчина по дороге. — А то явится среди ночи и кто знает, как отреагирует…

— Какой муж? Шалава она саврянская! — гоготнула баба, радуясь возможности хоть с кем-нибудь посплетничать на явно излюбленную тему. — Да ещё и ведьма! Как глянет глазищами своими — душа в пятки уходит! Дитё неизвестно от кого прижила. Приехала в конце того лета на трёхцветной корове, да так у Ульфины и осталась; зимой пузо раздуло, а по весне родила. Пацан — вылитый саврянин, хоть сама и чёрная…

— А говорите — саврянка, — перебил Крысолов, уцепившись за неточность.

— Не, только глаза, — поправилась баба. — Говорят, мать её в войну от саврянина прижила, так вот и она, кажись, то же самое сделала, потому как с севера приехала…

— А ведьма почему? — перебил путник. От нечего делать, он развлекался разговором, стараясь при этом не засмеяться ни от получаемых «сведений», ни от вида забавных «заячьих ушей», что то и дело танцевали перед ним в такт движений тёткиной головы.

— Как — почему? — неожиданно остановилась баба, услышав от путника такой странный на её взгляд вопрос. — Саврянки ж все подчистую ведьмы! Как такое можно не знать?! — удивилась она.

— А, ну да, — придав своему лицу как можно более серьёзное выражение, кивнул Крысолов.

Бабу понесло дальше по кочкам сплетен, да так, что у старого путника чуть голова за полторы лучины не распухла, и даже про холод, от которого ему совсем недавно так хотелось спрятаться, он как-то стал забывать, желая уже как можно скорей избавиться от разговорчивой собеседницы и жалея, что сам начал этот разговор: можно же было и на месте узнать всё у самой хозяйки!

— Во, пришли, — наконец сообщила тётка, и Крысолов с облегчением вздохнул. А после и вовсе замер, увидев перед собой небольшой домик с приветливо манящими окошками, что стоял на берегу озера и отражался в воде при яркой луне. Красиво было так — не описать словами: любовался бы без конца и любовался!

Тётка толкнула тем временем калитку, буквально по-хозяйски просеменила через двор, без стука отворила дверь… Крысолов опомнился, набросил на забор поводья нетопыря и последовал за провожатой, стараясь не отставать. А когда остановился на первой ступеньке крыльца, когда из дома на замерзшего вконец путника пахнуло теплом и чем-то вкусным — намного вкуснее, чем в городских кормильнях! — дар почему-то подсказал ему, что нескоро, очень нескоро он покинет этот дом.

— Уля! — позвала подругу тётка.

— Чего тебе? — раздалось изнутри не слишком радостно и приветливо.

— Я чего пришла-то… Пусти мужика на постой! Он ко мне просился, да некуда, сама знаешь. Со зверюгой он, и замёрз в сосульку, — последовало пояснение.

— Путник, что ли? — догадалась хозяйка.

— Он самый.

— Три сребра заплатит — пущу, — не продешевила женщина, гремя посудой под аккомпанемент чего-то, громко шкварчащего, видимо, на сковороде. Надо сказать, что из дому она ещё так и не выглянула, — видать, никак не могла бросить своё занятие.

— Заплачу! — громко пообещал Крысолов. — Только пустите!

На пороге, наконец, появилась строгая сухопарая женщина в длинном белом платье и переднике с уже невыводимыми пятнами…

— Тогда милости прошу, господин путник, — произнесла она с достоинством. — Стол, постель в отдельной горнице, баня только истоплена; нетопыря Вашего вон в тот сарай сейчас определим. Захотите — завтра оставайтесь, передохните. — Она на миг встретилась с мужчиной глазами, сдержанно улыбнувшись. — Хмельного могу предложить…

— И всё за три сребра? — удивился путник. В весках он останавливался редко, а в городских кормильнях драли порой втридорога за грязную клетушку и помои вместо ужина, но весчане, как путник давно сумел понять, были намного честнее горожан.

— Ну да, — кивнула женщина. — Только имейте ввиду: в доме ребёнок, месячный, — предупредила она, подняв вверх указательный палец правой руки. — Так что не курить, не шуметь, а если на двор пойдёте — дверь за собой закрывать…

— На всё согласен! Только пустите к огню! — не дослушал Крысолов. Он и так замёрз, а ощутив малую толику тепла, просто затрясся.

…Три лучины спустя, когда нетопырь, накормленный прошлогодними тыквами, мирно уснул в сарае на куче слежавшегося позапрошлогоднего сена, а сам путник, напарившийся в бане, и его хвостатый друг согрелись, хозяйка, собрав на стол, вежливо пригласила постояльца отужинать. Настроение у Крысолова стало просто прекрасным: надо же, как неожиданно повезло! Такие райские условия — и всего за три сребра! Да и хозяйка, хоть и немолодая, но милая и приветливая, всё время улыбалась ему и прямо с порога пару стопок рябиновой настойки поднесла, на корню убив начинающуюся хворь. Надо бы, размышлял путник, её отблагодарить как-то по-особенному, тем более, никого из домочадцев даже и не видно нигде поблизости… Впрочем, всё по порядку: баня, потом ужин, а там…

Когда мужчина нацелился уже было ложкой на горячие щи, госпожа Ульфина чуть приоткрыла дверь в соседнюю горницу и заглянула туда.

— Спит? — спросила она шёпотом. — Иди ужинать!.. Я тебе дам, «не хочу»! — услышал Крысолов. — Стесняется, — пояснила женщина гостю, повернувшись к нему на миг и снова улыбнувшись. Расслабившись в тепле, слегка захмелев, Крысолов тоже улыбнулся, найдя её почти красавицей, и, совсем уже решив скрасить одинокой женщине ночь, принялся таки за еду.

Но когда из соседней комнаты вышла черноволосая девушка, путник лишь взглянул на неё и тут же оторопело замер с ложкой во рту: дар её, что, казалось, был утрачен, ощущался так же, как прежде и даже ещё сильнее, но удивительнее этого был сам факт её пребывания в таком неожиданном месте!

— О, помилуй меня, Хольга! — прошептала она, прижав ладони к щекам.

— Рыска? Ты? Но как?! — опешил Крысолов.

— Вы знакомы? — в свою очередь удивилась Ульфина.

С путника же вмиг слетел весь хмель.

— Как ты сюда попала? — не отрывая глаз от девушки, спросил он: удивлён — это было не то слово! А он-то был уверен, что Альк… Вот это поворот!

Однако Рыска на его вопрос лишь шмыгала носом и продолжала стоять посреди горницы, не поднимая на мужчину глаз.

Сплетни и увиденное быстро сложились в прозорливом уме путника в единое целое: всё ему стало понятно и без объяснений! И хоть не его это было дело, разгневался он изрядно.

— Этот упрямый выскочка что, обрюхатил тебя и бросил? — хлопнув стопку настойки, дабы хоть немного успокоиться, спросил Крысолов.

— Не говорите так про Алька, — тихо и с какой-то странной, непонятной для путника обидой ответила Рыска, сверкнув глазами.

— А, так вот почему так малого назвала, — догадливо кивнула самой себе хозяйка дома.

— Давай, рассказывай, как было, — выпив ещё одну стопку, мрачно велел путник. То, что он увидел, в голове его пока так и не укладывалось.

Ульфина подсела к столу, налила и себе настойки. В глазах женщины читался интерес: она тоже ничего не знала о Рыскиной личной жизни.

— Не буду я ничего рассказывать, — твёрдо произнесла девушка и развернулась, чтобы уйти.

— Не, погоди! — остановила её тётка. — Так дело не пойдёт! Может, господин путник прав в чём, может, знает, где милого твоего найти да жениться заставить можно. Да и вообще — мало ли! Рассказывай, давай!

— Чего его искать-то? — устало уронила Рыска. — Я знаю, где он. Только зачем мне это?

Тётка опешила, не веря ушам: она-то по-бабьи считала, что Рыска и понятия не имеет, где находится отец её ребёнка, иначе отчего же растит одна?

— Затем, что я поеду туда и выдеру его как Сидорову козу! — вызверился путник; глаза его метали молнии! — Хорошенькое дело: сам на золоте жрёт, как сыр в масле катается, а ты тут одна дитя его растишь! Ещё и денег тебе должен!

— Он отдал, — возразила Рыска, вызвав новое удивление тётки: что у девушки есть деньги, она знала, но откуда они у неё — не представляла и не спрашивала. — Кстати, Вы не знаете, где Жар? Половина денег — его.

— В Ринстане, где ж ему быть? В тайной службе служит, я устроил, — отмахнулся Крысолов.

— Передадите ему?

— Ещё чего! Сам пусть сюда едет, я расскажу ему о тебе.

— Это будет ещё лучше, — сдержанно улыбнулась девушка.

— Ах ты, мать его, крысью! Да его ж убить за это мало! — выпив очередную стопку, продолжил яриться Крысолов.

— Кого? Жара? — удивилась Рыска.

— Да нет же, Хаскиля твоего разлюбезного! Вот урод! Да я ему все космы пооторву!!!

— Да прекратите Вы! — не выдержала девушка, ударив кулачком по столу так, что тарелки подпрыгнули. — Я сама ушла!

Повисла пауза. Ни путник, ни тётя Ульфина ушам своим не верили.

— Зачем? — вымолвил наконец Крысолов.

— Не захотела посольскую родословную портить, — угрюмо буркнула она.

Крысолов, уже окончательно отказываясь что-либо понимать, уставился на девушку.

— Да ты правда, что ли, дура? — в сердцах задал он вопрос.

— Наверное… — уронила она.

— То-то я гляжу, что на Алька это непохоже: он, конечно, может быть и сволочь в чём-то, но благороден при этом до мозга костей. Поразвлечься с девушкой, обнадёжить её, а потом просто прогнать — подобного за ним никогда не водилось: за свои поступки отвечать он умеет, и уж конечно бы не поступил так с тобой, — задумчиво проговорил путник. Во взоре его теперь читалось явное облегчение: в своём ученике учитель не ошибся. Помолчав немного, Крысолов таки спросил: — Про ребёнка он ничего не знает, я так понимаю?

— Не знает и не узнает, — заверила Рыска.

— Да, если б знал, в два счёта бы на тебе женился, — согласился Крысолов, будто и не обратив внимание на сие гордое заверение.

— И что это была бы за жизнь? — вскинула голову девушка.

— Уж лучше, чем так.

— Как — так? У нас всё хорошо!

— Ага, хорошо, — хлопнув стопочку, кивнула тётя Ульфина. — Иногда по целой ночи ревёт, а иногда и день захватывает. Как ни гляну — глаза на мокром месте. И сейчас заревёт, того и гляди!

Рыска и правда закрыла руками лицо. Слёзы снова подступили к глазам.

Крысолову было до ужаса жаль девушку, особенно при воспоминании о том, как она светилась и щебетала от счастья, словно птичка в тот день, когда он попрощался с ней перед их с Альком отъездом в замок, — да просто сердце кровью обливалось! Да как же так, почему они расстались? Ведь не было же такого, ни на одной дороге не было! И ладно бы ещё, если б привязанность была односторонней, но ведь белокосый, как ни старался он это скрыть, тоже несказанно радовался тому, что начиналось. А что вышло-то?..

— Ты хотя бы всё же расскажи, как было, — вздохнув, попросил Рыску Крысолов. — Садись, расскажи, — он поднялся из-за стола, обнял плачущую Рыску, погладил её по голове, затем взял за плечи и мягко усадил на табуретку рядом с собой. — Я твой друг, тётя твоя тут, — продолжал он, — нас не надо стесняться! — он снова ласково погладил девушку по вздрагивающим плечам, — Расскажи… тебе же легче будет!

От души проревевшись, Рыска перестала сопротивляться и всё им рассказала, краснея аки маков цвет, когда разговор касался причины появления на свет её малыша. Рассказала и про свою большую любовь, и про господина посла, не одобрившего выбор сына… Рассказала и про то, как под проливным дождём покинула негостеприимную саврянскую столицу, и как просто ехала и ехала, не разбирая дороги, пока не оказалась в Калинках. И неизвестно, что было бы, если б однажды, одним из холодных промозглых вечеров ранней осени не постучалась она в уютный домик у озера, где неожиданно нашла и приют, и добрый совет, и дружескую поддержку, и материнскую заботу.

— Так Вы ей не тётя? — поинтересовался путник у Ульфины.

— Я вдова её дяди… — Ульфина на миг призадумалась о степени их с Рыской родства и поправилась: — вдова брата отчима… По крови не родня мы, в общем, а так… да, теперь уже, конечно, тётя, — махнув рукой, пояснила Муха — а это была она.

— Вы просто молодец, что приютили её, тем более, беременную, — восхитился Крысолов.

— Ааа, — отмахнулась женщина. — Никакая я не молодец. Мне ведь тоже несладко пришлось, господин путник: совсем одна на старости лет осталась, а тут такая радость… — она со вздохом улыбнулась, заглянув в глаза Рыски и произнесла: — Ну хватит уже печалиться, милая. Радуйся тому, что Хольга дала!

Глава 3

Так или иначе, Рыске полегчало, — во всяком случае, наутро она уже улыбалась.

А Крысолов то ли ошибся на счёт простуды, то ли просто перебрал за ужином настойки, но голова гудела у него с утра как колокол, и потому он остался в гостях у Рыски и её тёти ещё на сутки. Теперь уж никто не требовал с него денег, но он всё равно, по собственной инициативе, решил подкинуть перед отъездом хоть немного: они, медные, лишними не бывают, особенно когда в доме младенец.

Детей, а особенно, малышей, путник очень любил, но у самого него в жизни с этим так и не срослось. Посмотреть же на маленького сына Алька и Рыски ему не терпелось особенно, но с этим пришлось ждать до утра, ибо показывать гостям спящего ребёнка считалось у весчан плохой приметой.

Сердце у Крысолова просто замерло, когда, наконец, поздним утром с сияющим от гордости лицом, Рыска подвела его к колыбели.

— Смотрите! — торжественно произнесла она.

Увидев маленького, путник замер, поражённый.

— Ну как? — над ухом прошептала молодая мать.

Как? Жёлтые с зеленцой глазки, бровки вразлёт, светло-серебристые волосы — так, пушок пока, острое саврянское личико, невероятно белая кожа и потрясающее сходство во всём! Даже пальчики на крохотных ручках — словно во много раз уменьшенные точные копии отцовских…

— Такое впечатление, что это не ты, а он его родил! — Крысолов прицокнул. — Ну надо же! Только кос и не хватает!

— Вырастут! — с вызовом пообещала Рыска. Было видно, что сказанное путником о её малыше ей очень приятно и даже лестно.

— В Ринтарской веске? Стоит ли?.. — засомневался Крысолов.

— Ну и что? Плевать я хотела!

— Задразнят же парня!

— Пусть только попробуют, — холодно произнесла девушка, и путнику стало понятно, что это не просто угроза.

— Скажи Альку! — помолчав немного, взмолился Крысолов. — Ну хочешь, я сам к нему поеду? Знаешь, как рад будет? Я его знаю, Рысь, не дури!

Она лишь покачала головой.

— Знаете, почему я не хочу, чтобы он знал? — начала девушка, и в голосе её звучала горечь. — Я не сомневаюсь, что Альк был бы рад сыну, но… там же отец… семейство высокородное… А я для них — как корова беспородная, наполовину из скакового стада, наполовину из дойного: ни то, ни сё… Мне и Альковых закидонов хватало, а тут еще и они бы насели… Ну не дали бы нам спокойно жить! Мне-то без разницы, я бы ради него и не такое стерпела, а вот он стал бы переживать да изводить себя… А он ведь только с виду стальной, нутро-то у него мягкое, чуть дотронешься — и рана. Он потому и в путники пошёл, думал, будут все видеть, какой он, весь из себя: и дар у него, и мечи, и не доберутся… И из дома уйти навсегда хотел, и женщин близко не подпускал, и ведёт себя со всеми надменно, — чтоб не ранил никто. А главное, он сам этого всего не понимает! Кичится своей силой, а сам всегда и ото всех пакости ждет… Так же жить невозможно! Представляете себе, как тяжело таким быть? И как с ним тяжело…

— Да уж знаю, — вздохнув, согласился путник.

— А главное ведь, хороший он… Добрый, благородный. Родных своих очень любит. Но никогда в жизни ни в чём таком не признается! И мне с этим тоже ничего не поделать. А смотреть на такое сил не было… — Рыска всхлипнула и отёрла набежавшие слёзы. — Он сам себе никогда не позволит быть счастливым… А отец его свои цели преследует и… тоже ничего понимать не желает. Я правильно ушла. Я всё равно бы не смогла ничего изменить.

— А как же ребёнок? — печально спросил Крысолов.

— А что — ребёнок? — серьёзно спросила девушка. — Альк ведь путником быть мечтал? Вот пусть и будет, хоть и не путником, а кем захочет, но… таким, как он, всё равно не до семьи. Перекати-поле. И я сначала думала, что просто обиделась, но дело не только в этом: не хочу всю жизнь сидеть и ждать, дарить любовь и при этом всё равно быть недостаточно хорошей для его родни и видеть, как-то же самое внушают моему сыну. — Она шмыгнула носом. — А так… мальчик будет только мой. Я так радовалась, когда узнала, что он у меня будет! — улыбнулась Рыска, покачав головой. — Сутки в молельне на коленях простояла, Хольгу благодарила!.. Да и никому на самом деле мой сын не нужен, кроме меня, — заключила она.

— Ты неправа! — с чувством выпалил Крысолов. — Именно из таких, как Альк, и получаются самые лучшие мужья и отцы! И родне своей обижать тебя он бы не позволил!

Рыска вздохнула, глубоко, тяжело и махнула рукой.

— Он уже это позволил, да и… всё равно ничего этого не будет. — подвела она печально и уверенно. Помолчала, а потом совсем уж упавшим голосом попросила: — Пожалуйста, ничего не говорите Альку, если вдруг встретитесь с ним.

— Да почему?

— Потому что так для всех будет лучше.

Крысолов хотел было ещё что-то сказать, но вдруг понял: она давно всё решила. Переубедить её, по крайней мере, пока, не получится. Вот глупая, подумалось путнику, напридумывала себе неизвестно чего, а сама и жизни-то ещё не видела! Да будто бы где-то и когда-то так уж радовались чужому, новому, пусть и явно положительному человеку, собирающемуся войти в семью! Тем более, с чего было ждать, что посол придёт в восторг от того, что сын привёл домой весчанку? Но ведь со временем всё устраивается, люди привыкают друг к другу и даже могут стать по-настоящему близкими, — нужно только выждать… А может, взять да и правда, навестить Алька в замке?..

Вздохнув, путник отмёл эту мысль и решил всё же не лезть не в своё дело. Как бы там ни было, оба они уже не дети, а быть вместе насильно никого и никогда не заставишь. Только сожалеть тут и можно…

— Жалко… — произнёс он вслух.

— Что? — переспросила девушка.

— Жалко, говорю, и тебя, и его. И маленького… — он посмотрел ей в глаза. — Зря ты так, Рысь… Зря ушла. Всё, что ты сказала — это… так оно и есть. Но вам всё равно не надо было расставаться! Я, когда тебя только увидел, сразу понял: такая моему ученику и нужна.

— Почему? — Рыска слегка улыбнулась, скорее, своим мыслям.

— Не знаю… Может, потому, что противоположности притягиваются… А ты его противоположность: снаружи мягкая, а внутри стержень стальной, никому не сломать. Таким, как ты, тоже надо в путники идти. Ты, кстати, не хочешь?

Спросил он риторически, чтобы просто сменить тему на менее печальную, да и мнение её по этому поводу давно знал, а Рыска вдруг задала неожиданный для путника вопрос, — прямо как будто ждала, что он начнёт этот разговор:

— А можно? А то златы-то закончатся рано или поздно, а кушать что-то надо нам всем.

Крысолов изумлённо уставился на девушку, а она продолжала, глядя словно куда-то вдаль:

— Что ни делай, как на земле ни работай, а всё одно ясно: в веске жить мы будем впроголодь. А сын-то растёт, и хотелось бы, чтоб увидел он в жизни побольше, чем в своё время я, чтоб в люди вышел, нужды чтоб не знал… Что мы с тётей вдвоём сможем ему дать здесь? — она посмотрела мужчине в глаза. — Тем более, она уже немолодая. А вот если б я выучилась, потом смогла бы неплохо зарабатывать… Путницей стать — это как раз то, что нужно, — заключила Рыска.

Крысолов лишь головой покачал.

— Условия ведь не изменились, — осторожно напомнил он. — Ты уверена?

— Да, — кивнула Рыска, всем своим видом выражая мрачную и холодную решимость.

Крысолов долго молча разглядывал девушку. Невозможно было не признать: она сильно изменилась с тех пор, как старый путник видел её в последний раз: не стала ни лучше, ни хуже — стала другой, и это сквозило в каждом её движении, в каждом слове, а особенно — в новом выражении лица, из которого словно вымело подчистую всю наивность.

Рыска стала взрослой, поплатившись за это тем, что было для неё дороже всего на свете — своей любовью.

— Одного не пойму: как твой дар смог вернуться? — спросил её путник. — Ты же его потеряла… И потом, ты ведь не хотела учиться в Пристани: сама же мне говорила, что считаешь всё это подлостью какой-то…

Девушка улыбнулась.

— Всё после родов пришло… — пояснила она. — И дар вернулся, и… отношение к жизни изменилось. И хотя мне по-прежнему всех жалко, его, — она кивнула на колыбель, — жальче всех. И за него я кого угодно проглочу: хоть крысу, хоть корову, хоть ядовитую змею!

Крысолов усмехнулся, но всё же напомнил:

— А если сама станешь крысой? Учти, помочь тебе избежать этого никто не сможет: ни я, ни…

— А я и так крыса, — перебила Рыска. — Спряталась в нору и сижу тут, только по ночам и вылезаю. Надоело! — заключила она. — Хочу как Альк: всё знать, всё уметь и никого не бояться! — глаза её фанатично сверкнули.

— Ты его идеализируешь, — с улыбкой покачал головой Крысолов.

— Да. — Согласилась Рыска. — Это, наверное, потому, что всё ещё люблю. Он всё равно для меня как бог: рядом с Хольгой стоит.

— Он порой больше на Сашия похож, по-моему, — буркнул путник.

— Не спорю. Но Саший тоже бог, и тоже — рядом с Хольгой.

Крысолов оглядел девушку с каким-то неподдельным уважением, в который раз пожалев о том, что она и Альк не вместе: вот это была бы пара! Вот это была бы сила!.. Но говорить ей что-либо ещё, пытаться убедить, он уже не стал.

— Ну что ж, раз ничего тебя не пугает, раз ты хочешь всё-таки стать путницей, тогда ближе к осени будь готова, — произнёс он. — Дар у тебя есть, даже очень неплохо развитый, и я уверен, что тебя непременно примут в адепты Пристани. — Он немного помолчал, соображая, а затем добавил: — Я сам приеду за тобой в конце лета и отвезу в столицу, чтобы по дороге ничего с тобой не случилось. Тётя-то тебя отпустит? Ей ведь самой придётся растить дитя.

— Отпустит, — ответила девушка. — Учиться — это она мне посоветовала.

Уезжая на следующее утро, Крысолов оставил Рыске две книги: старинный потрёпанный справочник по травоведению, который на всякий случай всегда возил с собой в сумке, да карманный ринтаро-саврянский словарь, что прикупил в последнюю свою поездку в Саврию, дабы освоить язык, да так ни разу и не открыл.

— Научись хорошенько читать и писать, там много придётся, — наставлял путник девушку. — Жаль, без учителя, ну да ладно.

Тётушка Ульфина покачала головой:

— Почему это — без учителя? Я грамотная, могу помочь, подсказать чего, если попросит.

— Прошу! — Рыска с улыбкой посмотрела на тётку, сложив руки шатром. Та, радуясь, потрепала её по голове: девушка уже больше суток пребывала в приподнятом настроении — впервые с самого своего появления в Калинках.

— Вот видите, господин путник, как Вы нам помогли! — улыбаясь, произнесла Ульфина. — Приезжайте к нам ещё, — промурлыкала она с довольной улыбкой.

Кому ещё он «помог» ночью на сеновале, не смотря на заморозки, Рыска догадалась, промолчав, но незаметно ухмыльнувшись.

— Всенепременно приеду! — пообещал Крысолов. — Куда ж я теперь от вас… — добавил он со вздохом.

С того дня в веске установилась тёплая, совершенно летняя погода, что вызвало благоговейный ропот весчан, прекрасно разглядевших, какого гостя принимали Рыска и тётя Ульфина и как тепло они с ним прощались, провожая до самой околицы. С тех пор жители Калинок ещё больше стали сторониться неулыбчивой девушки, укрепившись во мнении, что раз она знается с путниками, то её точно следует опасаться, и уж конечно, не дай божиня разозлить.

Осенью, как и обещал, Крысолов перевёз девушку в Ринстан, помог устроиться и освоиться в Пристани, и с тех пор дня не проходило, чтобы кто-нибудь из коллег, случайно встретившись с ним, не начинал хвалить его старательную «дочь». Впрочем, было это вполне заслуженно, ибо прилежная Рыска изо всех сил тянулась за своим кумиром, а потому и успехи её не могли оставаться незамеченными. Крысолов был рад, что привёл её в Пристань. Он гордился ученицей, а жизнь его с тех пор наполнилась новым, смыслом, о чём он давненько перестал даже мечтать.

Глава 4

Свет масляной лампы казался ярче с каждой щепкой, за окном же наоборот стремительно темнело, а девушки всё не было. Прошло не менее лучины, пока Рыска наконец вернулась в комнату.

— Ну, вот и я, — проговорила она. Затем поставила ведро с водой на пол, сбросила охапку дров, что смогла принести на одной руке, возле печки. — Пришлось на улицу к колодцу идти, потому что в купальне засел кто-то, и воды было не набрать. — объяснила она своё такое долгое отсутствие учителю.

— Не замёрзла? — заботливо поинтересовался он. — Там ведь метель! Надо было хоть одеться, а лучше бы подождать, пока купальня освободится…

— А я оделась: мне комендантша тужурку свою на время дала, — улыбнулась девушка. — Затопите, пожалуйста, печь, — попросила она, — а я пока картошку почищу. Или, если хотите, давайте наоборот.

Господин путник тяжело вздохнул. Растапливать печь ему давненько не приходилось. Хозяйство в его квартире вела экономка, приходящая прислуга: она появлялась ежедневно, вычищала и растапливала камин, дожидалась, чтобы стало достаточно тепло, попутно прибираясь в комнатах, а затем уходила домой. Ел Крысолов обычно в кормильнях, так что и готовить, в частности, чистить картошку ему тоже приходилось нечасто. Городская жизнь и достаток давно сделали его ленивым в быту. Даже в поездках, которые в последнее время случались всё реже в связи с немолодым уже возрастом и должностью наставника, он предпочитал заплатить тому, кто избавит его от бытовых мелочей и забыть о них.

Но сейчас, находясь в гостях у Рыски, путник понимал, что помочь девушке ему так или иначе придётся, и решив, что растопка печи всё же проще, Крысолов засучил рукава и принялся за дело, вздыхая каждую щепку.

Когда толком не рзгоревшееся пламя погасло у него в пятый раз, Рыска, тем временем уже закончившая свою работу, вежливо оттеснила его в сторонку и принялась за растопку сама. Однако из-за разыгравшейся за окном пурги тянуло и в самом деле плохо, и даже у привыкшей к этому занятию девушки долго не получалось развести в печи огонь. Когда, наконец, кое-как, с помощью Сашия, чьё имя не раз и не два было упомянуто, дрова таки занялись, а в жерле печи загудело, Рыска достала подвешенное за окном в торбе замёрзшее сало, с трудом нарубила его, бросила на сковородку, которую поставила на печь, и принялась нарезать картошку соломкой. Работала она быстро и сноровисто, и наставник вдруг порадовался, что принял её предложение поужинать. Голова у него давно прошла, а от запаха готовящейся еды проснулся аппетит. Крысолов знал, что готовила его воспитанница намного вкуснее, чем кухаря в кормильнях, особенно для любимого учителя, и потому ужина теперь ждал с большим нетерпением.

— У меня тут тоже кое-что есть, — вспомнил он и полез в свою сумку.

«Кое-чем» оказался глиняный горшочек с грибами, обвязанный пергаментом: знакомый кормилец утром угостил. В горшочке оказались грибы, солёные грузди, приправленные чесноком. Рыска попробовала один и одобрительно кивнула: очень даже вкусно!

— А выпить у Вас, случайно, ничего не найдётся? — спросила девушка, помешивая ложкой картошку на сковородке.

— Адептам запрещается употреблять алкоголь в общежитии, — сделав постное лицо, процитировал Устав Крысолов.

Рыска улыбнулась.

— Адептам, может быть, и запрещается, но я же ваша дочь, — иронично произнесла она. Девушка и её учитель посмеялись.

На слухи, кои всегда, с самого детства окружали её, Рыска научилась не обращать внимания, но этот, о ней и старом путнике, ей нравился, и она им вовсю пользовалась, да ещё гордилась тем, что её считали дочерью Крысолова.

— Нет, в самом деле, есть выпить или нет? — повторила Рыска свой вопрос. — А то что-то мне сегодня совсем невесело, — пояснила она.

— Понимаю, — согласился путник и снова полез в свою сумку, — конечно, есть, доча, — он достал и поставил на стол плоскую металлическую фляжку. — Вот, настойка травяная со специями. Очень согревает. Подойдёт?

— Естественно, подойдёт. — девушка отложила ложку, отошла от печи. — Скоро всё будет готово, а пока… отвернитесь пожалуйста на щепочку, мне нужно переодеться, — попросила она.

Когда наставник отвернулся, Рыска быстро скинула ставшие давно привычными штаны и рубашку и надела зелёное домашнее платье из плотной ткани.

— Всё, можно поворачиваться, — разрешила она, расплетая косы. Она сутки не расплеталась и не расчесывалась, поэтому и кожа у неё на голове зудела и немного побаливала. Теперь ей хотелось отдохнуть от кос, и плести снова она не стала, — только расчесала чёрный, ставший чуть волнистым полог, закрывающий её до ягодиц, и откинула назад.

— Какие красивые! — залюбовался учитель.

— Ага, только мешают очень. Отрежу, наверное, — бросила Рыска, доставая посуду для ужина.

— Ты что? Как можно? Такое богатство…

— Тогда отрежу и продам, — пошутила девушка.

— Я тебе сам приплачу, только не режь! — попросил Крысолов.

— Знаете, как они по спине хлещут, когда бежишь или с мечами тренируешься? Как вожжи, — произнесла она на полном серьёзе.

— В одну плети, — посоветовал путник.

— Одна вожжа.

— А если в узел на затылке собрать? — предположил он другой выход.

— Тогда тяжело очень. А если упадёшь на спину, и либо шею себе сломаешь, либо шпильки в голову вопьются. — сообщила девушка, нарезая хлеб: сколько способов бороться с неудобством, создаваемым такими длинными косами Рыска перепробовала, знала только она.

Крысолов наблюдал за суетящейся девушкой, сидя у стола так, чтобы не мешать. Рыскины волосы были в самом деле восхитительным украшением девушки! Такие длинные, чёрные, прямые! Как они блестят и переливаются что на солнце, что при вечернем освещении! Просто взять их — и отрезать??? Да мужчине было до слёз их жаль! Он во что бы то ни стало решил не позволить им познакомиться с ножницами, и потому, не подумав, ляпнул:

— А как же савряне воюют? У них ведь все мужики с косами!

У девушки на миг остановилось сердце. Как воюют савряне, она не задумывалась, а вот один представитель этой нации, мельком увиденный ею не далее, как вчера, тут же возник перед глазами, — особенно его белые косы… Пальцы тут же задрожали, вспомнив ощущение шелковистых прядей, вдоль позвоночника пробежали мурашки, внизу живота зажгло, как тогда… Как же она всё-таки соскучилась: и душой, и телом…

Однако, сердито дёрнув плечами, Рыска отогнала наваждение, но её порозовевшее личико не укрылось тем не менее от внимательного взгляда наставника, про себя тут же обругавшего свой язык.

За четыре года, что прошли с того момента, как Альк и Рыска расстались, ничего не изменилось, — теперь уж и не изменится, наверное… Так она и будет любить его и помнить.

— Откуда я знаю, как они воюют? — не желая больше развивать тему, буркнула тем временем Рыска, а затем сняла с печи сковородку и поставила её на стол.

От картошки исходил такой дивный аромат, что наставник аж облизнулся, забыв обо всём — только ещё раз порадовался, что не отказался от ужина.

Всё нашлось у запасливой Рыски: и вторая ложка, правда, совсем старая и немного погнутая, и слегка зачерствевший хлеб, и маленькая луковица, и три солёных огурца, порезанных к ужину на кружочки, и даже две крохотные выточенные из дерева рюмки — на глоток. Но только девушка и наставник, наполнив их, чокнулись друг с другом и замахнулись, чтобы выпить, раздался стук в дверь.

Крысолов и Рыска удивлённо переглянулись: гостей в такое время никто из них не ждал. Он указал на дверь: кто? Она пожала плечами: не знаю! Он показал на её стакан: пей быстрее! Она понимающе кивнула, выпила и выпучила глаза, но тут же заела огурцом, а затем и стаканчики и фляжка с обжигающе крепким напитком в один миг исчезли в ящике стола при помощи Рыскиных проворных рук.

Она поглядела на учителя и подавила смешок: Крысолов тоже, скривившись, жевал огурец.

— От головы и то лучше было! — признал путник не своим голосом.

Стук в дверь повторился.

Рыска встала и пошла к печи, попутно выдернув из дверной ручки швабру, которую перед ужином догадалась туда вставить.

— Да, войдите, — разрешила она, взяв с пола полено и нацелившись подбросить его в печь… да так и застыла с этим поленом в руке. Хорошо хоть не упала, когда дверь открылась…

На пороге её комнаты, на самом деле небольшой каморки с угла здания, куда с трудом поместились стол, два стула, кровать шириной в пять ладоней и комод, стоял высокий стройный мужчина в чёрном плаще с капюшоном, — такой угрюмый, припорошенный снегом. Из-за плеч его торчали рукояти мечей… Одна из белых кос, заплетённая до самых последних волосков, спускалась из-под капюшона почти до пояса. В одной руке он держал седло, дорогое, красивое, почти новое, с гербом Хаскилей на задней луке.

— Можно мне войти? — глухо спросил он.

Рыска не смогла ему ответить: её словно к месту пригвоздило, да и язык будто к нёбу прилип.

— Да, конечно, — разрешил вместо Рыски Крысолов. — Заходи, садись, мы тут… ужинаем.

Девушка так и стояла возле печки, продолжая жечь саврянина взглядом жёлто-зеленых глаз. Он, надо сказать, тоже смотрел только на неё, молча и не сходя с места.

— Ну заходи уже да дверь закрывай: сквозняк ведь! — гаркнул наставник, чтобы разорвать уже эту повисшую, тяжёлую для всех тишину. Он хорошо представлял себе, что творится на душе у них обоих…

Однако мужчина продолжал стоять и смотреть. И девушка тоже.

Снег начал подтаивать на плаще саврянина от печного тепла; отдельные снежинки уже превратились в капельки. А они всё смотрели, словно не веря…

Крысолов по-стариковски вздохнул:

— Эх, мне б на ваше место! — и, отвернувшись, махнул рукой.

— А-а-альк! — выдохнула наконец Рыска и, выронив полено, буквально с места прыгнула на своего ненаглядного саврянина.

Белокосый отбросил седло и поймал девушку на лету, обнял, поцеловал, не стесняясь присутствия наставника, крепко прижал к себе, то ли со вздохом, то ли со стоном.

Все, что было и не было перестало существовать, забылись все глупости, обиды и разочарования, осталась одна только огромная и всепоглощающая радость от встречи!

Никто из них не видел, как шедшая по коридору смазливая девица, одна из тех, что как правило вылетают ещё до третьего курса, да и в Пристань приходят не учиться, а строить глазки адептам и наставникам, ища среди них того, кого в перспективе можно было бы удачно захомутать, выругалась, зло плюнула на пол и тут же нырнула в соседнюю дверь. Это у неё менее четверти лучины назад саврянский красавчик спрашивал о девушке-полукровке, весьма точно описав Рыску-крыску. Надо же, к этой заумной дуре — и такой мужчина! К Рыске-крыске, а не к ней, красивой! Да ещё и такая трогательная сцена чуть ли не посреди коридора! Тьфу!!! Пойти хоть посплетничать с подругами и позлословить, раз ничего не перепало.

Глава 5

Чёрный дорогой кожаный плащ, подбитый мехом, всё ещё в россыпи крохотных капель, что остались от снежинок, висел на заглушке печи, седло затолкали под кровать, а дверь снова была закрыта на швабру… На одном стуле лежали два меча в ножнах, — те самые, парные, из замка Полтора Клинка, покрытые слоем уже подтаявшей изморози. На втором у стола сидел Крысолов, задумчиво отправляя в рот огурец по кусочку и глядя на своего ученика. Альк, вытянув ноги — как раз до печи, расположился прямо на Рыскиной кровати; в правой руке он держал сковородку, а левой соскребал с неё ложкой остатки картошки; хлеб и грибы уже закончились — благодаря ему же, лишь россыпь крошек да пустой горшочек остались на столе…

Рыска, свернувшись возле Алька калачиком и уткнувшись в него лбом сбоку, счастливо вздохнула и закрыла глаза. На лице её было написано такое блаженство, что у Крысолова сердце защемило.

Всё видел пожилой путник, всё понимал… Не только радость Рыски, сквозившую в каждом её движении, в каждом вздохе, издалека бросающуюся в глаза видел он, — радость Алька, замаскированную обычной для него наглостью и надменностью, наставник тоже вполне замечал. Саврянин торопливо поел, не спрашивая разрешения, отхлебнул из фляжки:

— Тьфу, это что за дрянь? — выдал он, скривившись. А потом осторожно встал, умылся и присел обратно, уложив Рыску головой к себе на колени, провел рукой по её волосам — и по лицу его скользнула тень улыбки, в жёлтых глазах, которые он тут же отвел от наставника, мелькнули усталость, покой и… нежность.

— Ты здесь какими судьбами? Уехал же вчера, — спросил Крысолов, лишь бы хоть что-нибудь спросить.

— Корова по дороге сдохла, — просто ответил Альк, пожав плечами. — Сюда вернуться ближе всего было.

— А крыса где? — нахмурился наставник.

— Да там, с седлом вместе, — махнул рукой саврянин.

Рыска тут же вскочила, укоризненно посмотрела на Алька, но промолчала: не тот был момент, чтобы совестить его. Затем девушка заглянула под кровать, достала тварюшку, отнесла к печке, взглянула на пустую сковородку, вздохнула и снова полезла за окно — за хлебом, чтобы хоть чем-то накормить зверька.

Убедившись, что тварь сыта и в тепле, Рыска вымыла руки и вернулась на кровать. Однако стоило ей уютно улечься, как Альк снова попросил её:

— Может, чаю поставишь? Никак согреться не могу. Мороз там сегодня знатный.

Рыска легче белки вновь соскочила с кровати, засуетилась у печи.

— Далеко идти пришлось? — спросил Крысолов.

Альк пожал плечами:

— Вешек двадцать, наверное… я их не считал! — с лёгким раздражением ответил он.

— Ты давай, выпей ещё, — велел Крысолов ученику, — а то заболеешь, не дай божиня.

Белокосый с отвращением взглянул на фляжку, но настойку допил.

— Ну и… гадость! — выдохнул он. — Дай воды! — попросил он девушку, и та с готовностью протянула ему кружку.

— Слушай, — запив водой мерзкую настойку и дождавшись, когда Рыска снова присядет рядом с ним, обратился Альк к Крысолову, — дай денег взаймы. К весне верну, самое позднее — к началу лета.

— Сколько?

— Чтоб на корову новую хватило и чтоб с голоду до дома не сдохнуть.

— У меня столько с собой нет: сам кошель сегодня посеял. Могу только завтра к вечеру, после занятий принести, — развёл руками путник.

— А мне сию щепку и не надо. Я теперь не спешу, — Альк метнул взгляд на Рыску, на миг встретившись с ней глазами. Девушка немедленно их отвела, залившись краской. Такие полунамёки для неиспорченной Рыски были едва ли не хуже похабных шуточек, коими саврянин с удовольствием подначивал её раньше.

— Кстати, а почему у тебя денег нет? — не понял Крысолов.

— У меня и так негусто было, а когда корова по дороге долго жить приказала, я в снег с неё упал и последнее рассыпал, — объяснил Альк, — а снега там по… глубокий, в общем.

— Поэтому и в кормильню не пошёл? — уточнил наставник.

Альк кивнул, гладя по волосам снова прилёгшую к нему на колени девушку.

— Всё ясно, — вздохнул Крысолов, не сводя глаз с Рыски и Алька и задумчиво размышляя, что сам он тут уже лишний, пора и раскланиваться. Оглядел тесную комнату… Да, далековато до совершенства… А на такой кровати и одному, наверное, места мало, да и… скрипит небось, хотя им, пожалуй, и будет безразлично… Однако не стоит наглеть и тревожить соседей: вмиг ведь комендантше пожалуются, и тогда скандала не миновать. Придётся предложить кое-что.

— Я полагаю, ты здесь будешь? — риторически спросил наставник ученика.

— Куда ж мне ещё идти? На улице зима, денег нет, — пожал плечами Альк.

— Я не о том, — перебил Крысолов. — Может быть… ко мне пойдёшь? — осторожно предложил он.

— Опять на мороз? — вопросом ответил белокосый встретившись с учителем глазами.

— Ничего, идти недалеко, а там, дома, и согреешься. Моя экономка всегда хорошо натапливает.

Рыска вскинулась, видя, что Альк почти согласился: ну неужели променяет её на комфорт и уйдёт?..

— Ну, вообще-то я… — начал саврянин, покосившись на девушку.

— Я имел в виду: идите туда оба, — не дал договорить путник.

Альк на миг умолк, метнул взгляд на Рыску.

— Ты со мной?

Та, покраснев, вопросительно взглянула на учителя.

— Да иди уже, иди, хватит смущаться. Будто я не понимаю, — с улыбкой произнёс Крысолов, доставая из кармана и протягивая девушке ключ на цепочке. — Деньги в верхнем ящике стола, в кабинете, ты бывала там. Дашь, сколько необходимо.

Рыска молча кивала, пряча счастливые глаза.

— Мне бы сутки отдохнуть, — предупредил Альк.

— Сколько считаешь нужным, — со вздохом махнул рукой Крысолов. — Ты завтра на занятия можешь… кгхм… тоже не приходить, я скажу, что заболела, — обратился он к Рыске, немедленно покрасневшей снова.

— А как же Вы? — вспомнила она наконец.

— А я тут переночую: в крыло для наставников пойду, — не разочаровал своих учеников Крысолов. — Идите, отдыхайте. Вам есть о чём поговорить наедине, — серьёзно произнёс он, похлопав обоих по плечам.

Уговаривать никого не пришлось: Альк и Рыска, тут же, как по команде поднялись с кровати и начали торопливо собираться. Альк на ходу глотнул как раз подоспевший чай, Рыска натянула сапоги, накинула шубу… Крысолов и глазом моргнуть не успел, как остался в комнате один.

Он покачал головой.

Никогда в жизни путник не поощрял разврат, нещадно гоняя из общаги загостившихся девиц, а иногда и парней, но тут… тут развратом и не пахло! То, что происходило между Альком и Рыской, было настоящей, кристально чистой любовью, такой же, какая и у него самого когда-то была и которую он так бездарно упустил… И так хотелось хотя бы их любви не дать пропасть понапрасну, тем более теперь, когда не смотря ни на какие барьеры, они таки встретились!

Пускай побудут наедине, думалось Крысолову. Может быть, теперь его ученица проявит толику ума и скажет саврянину о ребёнке? Конечно, он будет недоволен, скорее всего начнёт орать, да просто взбесится из-за того, что так долго этого не знал, но ведь тогда всё, — полдела сделано: успокоится же он когда-нибудь! И, конечно, придумает, что делать… Жена у него теперь есть, как старый путник успел узнать, и это, конечно, проблема, но Альк будет не Альк, если не найдёт выхода из положения, и то, что он не оставит Рыску, узнав о сыне, ясно как божинин день. Только бы она всё ему рассказала!.. Хотя, этот и сам догадаться может, и дай Хольга, чтобы догадался, если уж она не прекратит упрямиться.

Сам Крысолов давно решил: в их жизнь он лезть не будет, а то ещё испортишь что-нибудь, хуже сделаешь, — нет, пусть сами разберутся. А уж если всё останется как есть, то пусть его осуждают, но он всегда будет им помогать, потому что не так много по-настоящему близких людей осталось у него в этом мире: эти двое, Рыскина тётя Ульфина, к которой он повадился иногда приезжать в гости, да бойкий мальчуган, сын Рыски и Алька. Да, пожалуй, еще бывший (бывший?) воришка Жар.

Если б его ученики не носили дара, Крысолов давно поменял бы им дорогу, чего бы ему это ни стоило, но здесь он был бессилен. Он попытался воздействовать на ситуацию через их ребёнка, но ничего не получалось, и это могло означать лишь одно: у малыша тоже со временем прорежется дар. Да и быть иначе не могло: в кого ему быть другим?

А Альку и Рыске в сущности нужна совсем не смена дороги, а сущая мелочь: сесть, поговорить и покаяться обоим — и всё! И тогда впереди любовь и счастье, выстраданное, долгожданное, а значит — хранимое как зеница ока. Но думается отчего-то, что никто не начнёт этот разговор первым: один слишком гордый, другая слишком заботливая, нервы его бережёт, не хочет ссорить с роднёй… А может, Рыска и сомневается в нём, — ведь Альк изо всех сил дерёт нос вверх, старается не показать, как она ему дорога и нужна, и тот, кто точно не знает, в жизни не заметит этого.

А годы-то идут — они такие быстротечные, эти годы! Давно ли сам Крысолов был таким, как Альк — молодым, амбициозным, а вот уже и жизнь к закату подбирается, крысы ждут-не дождутся… Так и у всех. И у них так будет: время-то никого не ждёт. Альку вот тоже уже почти тридцать лет, а это хоть ещё и немного, но уже и немало, и пора бы уже это понимать и ему, и ей.

— Помоги им, Хольга, — тихо проговорил Крысолов, погасил лампу и вышел за дверь.

Глава 6

Через пургу Рыска не шла — летела на крыльях, привычно петляя по столичным улицам и переулкам. Альк шёл как будто бы и рядом, но было видно, что он давненько здесь не бывал, да вдобавок плохо видит в темноте, и если б не она, скорее всего, долго искал бы жильё своего наставника. Так или иначе, они молча держались за руки, и Рыска вся трепетала, как и прежде.

Улица, ещё одна, небольшой проулок, вниз под арку, на второй этаж по лестнице — и вот она, нужная дверь, беззвучно открывшаяся им навстречу, стоило лишь вставить ключ в замок.

На ощупь пристроив сумку в углу, Рыска скинула сапоги и тенью заскользила по комнатам, с радостью обнаруживая, что в квартире действительно тепло — намного теплее, чем в её комнате в общежитии. Даже шубу захотелось поскорее снять, что она и сделала незамедлительно.

А вот лампа, сколько бы девушка ни искала, никак не попадалась: в привычном месте её не было, похоже, и не найти в темноте.

— Альк, у тебя огниво есть? — так ничего и не обнаружив, спросила она, обернулась в очередной раз — и почувствовала себя крепко схваченной сильными надёжными руками. Ощущение было такое, словно пол и потолок местами раза три поменялись. Но приятно до невозможности! — Ты так и не согрелся? — всё, что смогла она вымолвить, чувствуя исходящий от него холод.

Обняв Алька, Рыска словно попала в другой мир, где она была словно и не она. Да и всё в этом мире воспринималось настолько иначе, настолько по-другому… Голос отнялся, дыхание перехватило, сердце готово было выпрыгнуть, но… так хорошо! Как будто всё остальное, померкнув, ушло в никуда, и опять остался только он, смысл её жизни, её самый главный человек.

— Давай, снимай плащ, пошли к камину, — ласково произнесла девушка. — Так тебе быстрее тепло станет…

— Ищешь повод поскорее меня раздеть? — с усмешкой спросил Альк.

— Да, ищу… — почему-то теперь сознаваться в таком было не стыдно. — И ещё не хочу, чтобы ты заболел.

— А что главнее?

— Одинаково… — выдохнула Рыска, и, не в силах бороться с желанием поскорее к нему прильнуть, сама начала его раздевать. Он был холодный, как ледяная глыба, но продолжал целовать её прямо в прихожей.

— Может, подождёшь немного, пока я дров в камин подброшу… — робко попросила она.

— Не подожду. Я тебя четыре года не видел, — голос у него был как всегда спокойный, а вот руки заметно дрожали, да и дышал он часто, неровно. Почувствовав так близко тело желанной женщины, он забыл про всё на свете, в том числе и про то, что промёрз сегодня насквозь.

— Тебе же холодно… — задыхаясь от желания, шептала Рыска.

— Сейчас будет жарко. И тебе тоже, — пообещал Альк, усаживая её на комод.

Огонь в камине разгорался всё ярче: Рыска успела-таки раздуть непогасшие угли и подбросить дров, хотя Альк был прав: стало жарко. Ещё как жарко… Это она так, перестраховалась на всякий случай, чтоб до утра тепло продержалось. И ещё — чтобы исполнить свою давнюю фантазию и при этом не замёрзнуть.

Она бывала в квартире учителя несколько раз: Крысолов приглашал её в гости, а однажды посылал принести из его жилища забытые там бумаги, когда сам не мог отлучиться из Пристани.

Путник жил в богатом районе Ринстана, и потому квартира у него была элитная, весьма комфортабельная, трёхкомнатная, с уютной кухней, ванной, камином. Вот этот-то камин и поразил Рыску в один из её визитов к учителю, и даже не так сам камин, как расстеленная перед ним медвежья шкура. Помнится, как метнула она взгляд на камин и шкуру и, как обычно, покраснела до ушей, представив, чем можно заниматься на ней. А потом перенесла ситуацию на себя и покраснела ещё сильнее. А учитель, конечно, всё понял, улыбнулся, но промолчал. Рыска почувствовала себя тогда так, словно он мысли её прочитал во всех неприличных подробностях и неделю не могла смотреть ему в глаза… А сейчас сидела и смотрела в огонь, совершенно голая, с распущенными волосами, и некого было стыдиться. В жёлто-зеленых глазах её отражались огненные сполохи, на лице застыла улыбка, а на душе у вотсарился покой. В происходящее просто не верилось…

Ещё три лучины назад она была потерянной и несчастной, а теперь — как тогда: самой счастливой на свете, потому что сокровище её дремало рядом с ней на мягкой шкуре, повернувшись лицом к огню, и смотреть на его лицо, во сне кажущееся моложе и спокойнее, было величайшей радостью на свете.

Что там будет потом? Да Саший с ним, не хочется об этом думать. Попробовать взглянуть на дороги? Не получается. Как раньше уже не будет. Их связка разорвалась, теперь дар каждого сам по себе, а значит, они мешают друг другу как любые видуны. Да и не хочется сегодня заглядывать вперед… Хочется, чтобы эта ночь просто никогда не заканчивалась… И поэтому надо прекращать думать о глупостях, а лучше прилечь рядом с ним и обнять — ведь так давно об этом мечтала!

Так она и сделала, но чтоб не загораживать Алька от огня — пусть подольше погреется, — обняла его сзади, прижалась щекой к плечу, услышав размеренный стук сердца… Как же хорошо!

И почему, интересно, всё так устроено? Казалось бы, все мужики и в самом деле одинаковы, как говорила приснопамятная тётка Ксюта, ниже пояса, да и выше различия небольшие, по крайней мере, не принципиальные. А Альк… по сути самый обыкновенный: ну не назовёшь его таким уж писаным красавцем, это точно, просто подать себя умеет как надо, но любят, как оказывается, не за это, а за что — так и непонятно до сих пор. И вовек не понять, но почему-то быть хочется только с ним, а потому он навсегда и во всём для неё — самый-самый.

За два с половиной года в Пристани, где Рыску по большинству окружали мужчины и парни, внимания противоположного пола у неё было больше, чем достаточно, и даже предложение руки и сердца она получала — раз, наверное, десять, однажды даже от наставника, причём того не смутило и то, что у девушки есть сын. Да только всем она отказала… И дальше отказывать будет. Её сердце навеки принадлежит Альку и её тело — тоже. И вряд ли с кем-то другим ей будет так же хорошо.

Рука девушки начала поглаживать тело любимого словно сама по себе, сначала просто ласково, потом всё более настойчиво, заинтересованно, спускаясь ниже, с мускулистой груди на плоский живот с кубиками пресса и дальше вниз…

Альк неожиданно повернулся на спину.

— Я думала, ты спишь, — слегка удивилась Рыска, продолжая, тем не менее, его поглаживать одной рукой, а другой подперев голову.

— Высплюсь ещё, — он привлёк Рыску к себе, стал целовать и поглаживать её нежное, податливое тело. Она с удовольствием отвечала на ласки.

— Ты же устал… наверное, — неуверенно предположила девушка, хотя теперь ей было, откровенно говоря, всё равно. Ей снова хотелось его, ощущался знакомый огонь в низу живота, и всё тело пробирала дрожь. — Двадцать вешек по снегу — это же так далеко, так тяжело… — проговорила он, задыхаясь.

— Что ж я за мужик, если из-за снега от своих обязанностей отлынивать буду? — усмехнулся Альк, продолжая ласкать её. Рыска, как тогда, в первую их ночь, раскрылась ему навстречу, и он не смог больше терпеть, уступив её, да и своему желанию поскорее слиться воедино. Как же он соскучился!

Рыска не была уже девчонкой, — наоборот, сильно повзрослела, после родов превратившись в настоящую, страстную женщину. Вот только девать эту страсть ей было теперь некуда, и она тихо страдала от собственных эмоций. За четыре года она изголодалась так, что теперь просто с ума сходила от такого неожиданного поворота в судьбе, стараясь извлечь из ситуации наибольшую пользу. Постельные сцены снились ей в последнее время всё чаще, и тогда она просыпалась вся мокрая, злая и до обеда плохо соображающая.

То, что произошло две лучины назад в прихожей, стало для неё глотком воды в летний зной, а хотелось не глотка — хотелось водопада. Водопад она и получила: и тот, из светлых волос, в которые она с жадностью запустила пальцы, и водопад его страсти, прорвавшийся наружу в ответ на её страсть. Не прошло и десяти щепок, как она, содрогнувшись и застонав, уже без стеснения, замерла под ним: слишком долго ждала, чтобы было иначе. Альк почувствовал это, самодовольно улыбнулся.

— Отдохнёшь? — спросил он её.

— На небесных дорогах отдохну! Продолжай… — простонала Рыска.

— Как скажешь, — Альк каким-то неуловимым образом перевернулся на спину, и Рыска оказалась сверху.

— Но не так же! — взмолилась она. После оргазма у неё кружилась голова, принимать вертикальное положение совсем не хотелось.

— Лень в этом деле недопустима, — предостерёг Альк.

— При чем здесь лень? Я думала…

— И думать тоже не надо, — он приподнялся, поцеловал Рыску в губы, в щёку, за ушком, потом стал спускаться ниже, лаская её. Уже через три щепки ей и самой перехотелось менять положение, наоборот, захотелось двигаться активнее, всё ускоряя темп. И снова стало сказочно хорошо… А потом ещё раз, ещё и ещё… Она и сама не помнила потом, сколько раз и как именно это происходило, только хотелось всё сильнее.

В первый раз, ещё там, в Саврии, всё было настолько волнительно, ново и непривычно, что деталей девушка почти не запомнила. Теперь же, когда Рыска уже точно знала, чего хочет и как этого добиться, ей открылось много интересного. Оказалось, что сильная страсть владеет телом и душой лишь до первого оргазма, а потом ей на смену приходит что-то другое, тоже сильное, но уже вполне разумное.

Но всего приятнее было томное состояние после любви, когда больше не хотелось продолжать, а просто обнять Алька, уткнуться в его волосы и уснуть, тем более, что тело само просило сна и легко погружалось в него.

Глава 7

Сначала Рыска услышала:

— О, Божиня, какой разврат!

Потом почувствовала: Альковы волосы во сне попали ей в рот. А уж потом и увидела неизвестно откуда взявшуюся сухопарую тётку в сером платье с гулей на затылке. И ещё увидела свою руку у Алька на… да, прямо там!

Вскочив как ужаленная, Рыска накинула на него одеяло, а потом схватила своё платье, накануне небрежно отброшенное в порыве страсти в сторону, и буквально впрыгнула в него.

— Вы кто такие? — строго спросила тётка, глядя, в общем-то, на Рыску, но продолжая коситься на Алька, — точнее, на то, что исчезло под одеялом. Судя по всему, увиденное её впечатлило.

— А… я… дочь хозяина квартиры… — заикаясь и одновременно стремясь поскорее привести себя в порядок, ответила девушка. Платье одёрнуть вроде получилось, а вот волосы никак не желали приглаживаться и укладываться на место: то наматывались на пуговицы, то потом из-за ворота вылезать не желали, как будто намертво там приросли. Всё же жуть как неудобно, когда они такие длинные!

— Дочь? Ну-ну, — не поверила женщина. — Я его сто лет знаю, нет у него никакой дочери! — сварливо добавила она.

— А… какая Вам разница? — немного придя в себя и, конечно, уже слегка негодуя, спросила Рыска. За четыре года она неплохо научилась давать отпор тем, кто несправедливо к ней придирался, просто… на этот раз ситуация была неоднозначна, да и ото сна девушка ещё не отошла. Видимо, подумалось ей, это пришла экономка, что прибирается в квартире учителя… да не рановато ли?

— Да никакой мне разницы, никакой! — заверила тётка. Голос у неё был на диво мерзкий, визгливый и скрипучий. — А вот страже будет очень интересно, и пойду-ка я её позову! — пообещала она, но вместо того, чтоб отправиться поскорее за служителями закона, уселась в кресло, с интересом изучая саврянина. — Небось, воры? — спросила она уже менее рьяно. — Пришли, обокрали… Да вот только дверь закрыть забыли! А я всё вижу! Я всё время дома!

— Так Вы не экономка? — догадалась Рыска, присмотревшись внимательнее. — А кто же тогда? — «Странно, — подумала она, — к учителю, вроде, никто другой прийти не мог.»

— Я соседка! — гордо представилась тётка. — А вы — воры! — припечатала она.

Однако бдительную женщину, судя по тому, куда она продолжала смотреть, определённо интересовал не «обворованный» сосед, а мужские прелести Алька, подобных которым она, судя по всему, не видела уже лет двадцать, а то и больше.

— Какие воры, тётка? — грубо, тоном господина, произнёс Альк. — Зачем бы мы тогда спать легли?

— Ну, вам, ворам, виднее, — безапелляционно заявила она. — Нет, я всё же стражу позову, а ещё лучше, самого господина путника: пусть он вас в крыс превратит!

— Что-то не торопишься. Иди, зови! — рявкнул Альк, махнув рукой на дверь и начиная подниматься. Идиотизм «соседки» вкупе с такой невероятной наглостью злили его и забавляли одновременно.

— И пойду! — взвизгнула та, провожая взглядом сползающее с мужчины одеяло, но так и не трогаясь с места.

— Я тебе сейчас сам дорогу покажу! — пообещал саврянин, вскочив с импровизированного ложа. Одеяло с него немедленно упало, а взгляд тётки скользнул вниз, и на лице её отразился истинный восторг.

— О, Хольга! — только и смогла пролепетать она, уставившись на то, чего она не видела так давно.

До Рыски, когда она проследила взгляд незванной гостьи, наконец, дошло, что к чему, и тогда она возмутилась до глубины души! Не успев подумать, она за шкирку (и откуда силы-то взялись?) подняла нахалку из кресла, развернула к двери и весьма неласково проводила, — проще говоря, вытолкала взашей.

— Девонька, да погоди, погоди, не надо! Я же пошутила! — сопротивляясь, верещала тётка.

— Своего заведи и тогда смотри! — гаркнула Рыска. — Коза озабоченая!

Сердито хлопнув дверью и закрыв её на засов, она напустилась на Алька.

— Это из-за тебя я дверь вчера не закрыла! — ярилась она, в то время как саврянин со смеху от увиденного умирал.

— Здорово ты её! «Коза озабоченая»! А как же уважение к старшим? — смеясь, подначил Альк.

— А ты, как всегда, рад стараться! Выставился!

— Да пусть посмотрит, мне не жалко, — смеялся мужчина.

Рыска произнесла несколько непечатных слов, причём одно — из родного языка своего любимого, отчего он просто пополам от смеха согнулся.

— Ты чего, ревнуешь? — вдоволь повеселившись, спросил Альк.

— Кого тебя что ли? Вот ещё! — Рыска гордо вскинула голову.

— А что, тут ещё кто-то есть? — он демонстративно огляделся по сторонам, а затем поймал девушку за руку, привлёк к себе, погладил по спине. — Всё, враг повержен! Снимай доспехи, — Альк попытался стащить с Рыски платье, но она вывернулась из его рук.

— Отстань! Я жрать хочу! — прошипела она и с сердитым видом удалилась на кухню.

— Бывает, — согласился Альк и пошёл за ней.

— А всё из-за того, что кто-то вчера всю мою картошку приговорил!

— Кстати, вкусно было, — заметил он, остановившись в дверном проёме и привалившись к косяку.

— Спасибо, я знаю! — злилась Рыска. — Для себя готовила. — Она принялась шарить по шкафам, но очень скоро обнаружила там пустоту. — Вот крысья мать, тут шаром покати! — со злостью и отчаянием выкрикнула она.

— Ты чего так злишься? — весьма примирительным тоном спросил её Альк.

Рыска хлопнула дверцей одного из шкафчиков с посудой.

— А сам не догадался? — вызверилась она.

— Нет, — по-прежнему улыбаясь, ответил он.

— Вечно ты себя так ведёшь: то баб при мне лапаешь, то голым задом светишь, и… не только… Думаешь, мне это приятно? — кипя от гнева, прокричала она. — Всегда готов, как будто специально!..

— Так всё-таки ревнуешь? — перебил саврянин.

— Да пошёл ты к Сашию! — Рыска отвернулась к окну.

Повисла тишина. Рыска была так зла, что даже плакать не могла, лишь молча, громко сопела. Так уж повелось с самого начала: с тех пор, как она увидела Алька человеком, она ревновала его ко всем, и теперь скрывать это не было смысла, да и не утаишь шила в мешке.

Альк подошёл к Рыске сзади, обнял настолько ласково, что с неё мигом слетел весь гнев.

— Ну, извини, — тихо проговорил он. — Я и не думал, что ты такая ревнивая. Больше не буду…

Рыска вздохнула.

— Как же иначе? Ведь я тебя люблю… — уже совсем тихо, с лёгкой горечью, проговорила она.

Произнеся это слово, она вдруг осознала его новый смысл: не то, что раньше, — глубже, значительнее. И тем горше было осознавать: её любимый с ней совсем ненадолго. Он уйдёт. Скоро… А значит, нельзя терять ни щепки.

Обернувшись, она обняла его снова, уткнувшись в широкую грудь… Всю жизнь бы так простояла!

— Пойдём в кормильню сходим, раз ты голодная, а здесь есть нечего, — тихо предложил ей Альк.

Девушка вскинулась.

— Ой… у меня денег мало, — призналась она, — а до стипендии ещё неделя. А у учителя брать… стыдно.

— Ничего себе, ты ещё и стипендию получаешь? — удивился Альк. — Хорошо учишься?

— Неплохо, — скромно кивнула Рыска.

— Молодец, — серьёзно проговорил мужчина. — А денег… у меня есть немного. Да и у учителя же твоего можно взять, — сделав ударение на слове «твоего», сказал он.

— Альк!!!

— Что — Альк? Он разрешил!

— Какой же ты нахал!

— Почему это сразу нахал? Я же отдам!

Рыска посмотрела на Алька в упор, и вдруг до неё дошло: он совсем не тот, с кем она когда-то делила последний кусок хлеба. Вернее, конечно, да, тот же, но теперь его жизнь вернулась в привычное русло. Что для него какие-то там два-три сребра, потраченные на обед в кормильне? Да для него купить корову — это как для неё — пару шпилек на рынке. Вон какая у него одежда, дорогая, сшитая на заказ, седло с гербом, печатка золотая на среднем пальце левой руки и ещё одно тонкое колечко на правой, тоже золотое!.. Она ему не ровня и никогда не была. И да, Альк возьмёт денег у учителя, и для него не составит труда их вернуть, а Крысолов прекрасно это знает.

Наверное, нужно было радоваться, но Рыске стало совсем невесело. Когда они делили нужду, было намного лучше: она хотя бы не чувствовала себя человеком второго сорта.

— Я даже и не знаю… — Рыска опустила глаза.

— Не надо думать о ерунде, — вкрадчиво произнёс белокосый. — Это всего лишь деньги. Мне нисколько не жаль потратить их на кормильню. И на тебя…

— Ох, ладно… Как скажешь. Я голодная как зверь, — отогнав неприятные мысли, признала Рыска, сразу и на всё соглашаясь. И тут вдруг поняла одну вещь: — Подожди! Ты же сказал, что всё в снег упустил, и на кормильню у тебя не хватит!

— Хватило бы, — кивнув, ответил Альк. Он понял, что Рыска имеет в виду, но ему вдруг отчего-то захотелось в этом признаться…

— Зачем же в Пристань пришёл?

— А разве я не путник, не имею на это права?

Рыска молча продолжала смотреть на него.

— Ладно, мне захотелось увидеть тебя, — отведя взгляд, признался саврянин.

— Ты же не знал, что я там! — возразила девушка, хотя внутри всё снова затрепетало: она-таки значит для него что-то! Всё не просто так!

— Я почувствовал, что ты там, — признался Альк, снова посмотрев в Рыскины глаза очень серьёзно, без издёвки. — Ещё тогда, в кабинете Крысолова…

Рыска помнила. Она заглянула в тот день в дверь учительского кабинета и чуть замертво не рухнула, увидев там Алька. Белокосый сидел вполоборота у стола наставника и прихлёбывал что-то из глиняной кружки, над которой поднимался парок, а учитель, жестикулируя, что-то рассказывал ему… Почувствовав взгляд, саврянин обернулся, но Рыска уже прянула в коридор, а потом и вовсе убежала в общежитие, где закрылась в комнате и разрыдалась. Крысолов успел увидеть девушку и мог бы сказать об этом Альку, но помнил её слова: «Если встретите его, то вы меня не видели и понятия не имеете, где я!» И хотя путнику очень этого хотелось, всё же он не пошёл за ней сразу.

Однако Алька всегда было трудно обмануть. Он и в этот раз обо всем догадался, как обычно.

— Почему сразу не подошла? — спросил он, заглянув в её глаза.

— Давай не будем об этом, — Рыска отвела взгляд, понимая, что сейчас как никогда готова всё ему рассказать: о сыне, о себе, обо всём, и чувствуя, что лучше не сделает — разве что хуже. И ещё, что через щепку он догадается обо всём сам: бывало уже такое, и не раз… А зачем ему знать? У них разные дороги, это давно ясно. И не хочет она быть бедной родственницей Хаскилей! Уж лучше пусть всё остается как есть. Её осудят люди — да и Саший с ними! Она с рождения для всех как прокажённая, не привыкать. Но теперь у неё есть, кого любить…

А Альк… Хорошо, что пришёл. Но понятно, что уйдёт. И нечего об этом жалеть. Лучше, встав на цыпочки, коснуться губами его губ, чтоб снова забыть обо всём, хоть ненадолго.

…Три лучины спустя, сидя на кухонном столе, обнимая Алька руками и ногами, прижавшись к нему всем телом, Рыска снова чувствовала себя счастливой. Какая разница, чей он? С кем он… Ведь явно женат, не зря у него это колечко на безымянном пальце правой руки… Главное ведь то, что сейчас он только её! И спасибо Хольге за момент счастья, снова выпавший в её жизни.

— А я всё думал: зачем Крысолову кухня? Из него стряпуха, как из меня святой Трачнил, — задумчиво произнёс Альк, положив голову Рыске на плечо. — Теперь ясно, зачем.

Рыска, всё ещё пребывая в состоянии томной неги, не сразу поняла, что это он такое сказал. А когда до неё дошло, что он имел ввиду, она, вспыхнув, хлопнула его по спине за такие слова об учителе.

— У тебя всё об одном! — сердито сказала она. — И не надоедает?

— И не надоест, — пообещал Альк, со вздохом и счастливой улыбкой глядя Рыске в глаза. А потом подхватил её под попу и понёс на кровать.

— Мы вроде в кормильню собирались, — слабо возразила она.

— Успеем… И вообще, мы же не жрать сюда пришли.

Глава 8

«Свечу» Альк оставил на квартире, и стоило им только выйти на улицу, как Рыска ощутила нечто, чего с ней раньше никогда не случалось. Сначала словно бы озноб пробрал — подумала, что это от мороза, а потом вдруг словно все резервы организма в один миг мобилизовались и как будто поток силы сквозь тело потёк — мощный, всепоглощающий. Она вдруг почувствовала себя невероятно сильной, почти всемогущей, — даже лёгкая усталость после бурной ночи и не менее бурного утра прошла. Девушка остановилась, посмотрела на своего любимого, отметив среди прочего, что выглядит он как сказочный герой. Всё при нём: и мужественная красота, и благородная стать, и сила.

А вот на лице его было удивление.

— Ты чувствуешь? — спросил он.

— У тебя тоже? — вопросом ответила она.

Как же здорово: не надо было больше было ничего говорить, он и так понимал её!

— Что это? — спросила Рыска.

— Не знаю… Но, судя по ощущениям, наша связка не разорвалась, хотя я совершенно не понимаю, как это возможно, — таким удивлённым, и в то же время довольным, она Алька никогда не видела. — А я уж думал, всё…

— Я тоже, — согласилась Рыска, — Наверное, «свеча» твоя мешала…

Они продолжали стоять и смотреть друг на друга.

На улице после вчерашней метели было белым-бело, зимнее солнце светило чрезвычайно ярко, а снег искрился и переливался, словно россыпь бриллиантов. Мороз, конечно, тоже здорово покрепчал, хватая за открытые участки тела… Но Альку и Рыске не было дела ни до чего на свете. Новоприобретённое знание буквально окрыляло! Вспомнилось всё то, что они могли когда-то вместе и представилось, что же могут теперь, но… При этом жизнь навязывала совсем другие условия, и не покориться им тоже было никак нельзя, и собственно, поэтому радоваться было нечему. И поняли они это тоже одновременно.

— Что будем делать? — спросил Альк.

— Мы… наверное, должны сообщить в Пристань, — пожала плечами Рыска. — Вроде, так полагается…

— А надо? Представляешь, что будет? — прищурился белокосый.

— В том-то и дело, что представляю, — вздохнула девушка. Помолчала, раздумывая. — Давай хоть учителю скажем, — предложила она.

— Обойдётся, — холодно и безапеляционно заявил Альк, припомнив Крысолову обиду. — Пошли, Рысь, никому мы ничего говорить не будем. — Альк со вздохом взял девушку за руку.

— Но почему? — не поняла она, вырывая у него свою руку и не двигаясь с места.

Альк нахмурился.

— Помнишь Райлеза? — спросил он.

— Такого забудешь…

— Таких как он — половина Пристани, а другая половина по дорогам ездит. И все они хотят немерянную силу и власть. А наставники, как ты уже знаешь, стремятся к переменам в системе связок «путник-свеча», они давно хотят прекратить это всё или хоть немного изменить. Но пока не знают, как, — твой учитель ведь наверняка тебе это всё рассказывал. Подумай, как хорошо было бы, если б все могли как мы?

— Так давай их научим! — радостно, с засиявшими было глазами предложила девушка.

Саврянин фыркнул.

— Чему? — спросил он. — Ты хоть знаешь, как такое получилось?

Рыска пожала плечами. Нет, она не знала. И, похоже, никто пока не знал: в этом-то всё дело и было.

— Если им сказать, — подтвердил её предположение Альк, — мы с тобой не оберёмся горя. Нас не оставят в покое всю жизнь: такой феномен следует изучить, вот нас и будут изучать, и мало ли, что может прийти в головы наставникам? Я не настолько предан путничьей общине, чтоб так тесно связать с ней свою жизнь, тем более, в качестве подопытной крысы. Да и чем такая жизнь будет отличаться от жизни той же «свечи»? — он помолчал. — Я и вернулся-то сюда, чтобы они не думали, что испугался и чтоб не радовались, а они всё же дали мне грамоту, чтобы молчал. Поэтому предлагаю молчать и об этом. У них свои секреты от учеников, такие мелкие неприятные тайны, а у нас будет свой. Ну как?

Рыска, не говоря ни слова, смотрела на него. Альк был прав, успев испытать действие одного из таких секретов на себе. Да и сама она тоже не принадлежала к тем, кто фанатично предан Пристани, тем более, в том, что произошло с Альком, ей даже пришлось поучаствовать, и, понятное дело, ничего хорошего она тогда не увидела. Ей просто хотелось в будущем зарабатывать деньги и не бояться всего подряд, потому она и пошла учиться.

— Всё верно… — вздохнув, согласилась она.

Альк кивнул, тоже облегчённо вздохнув: Рыска правильно его поняла.

— Молодец, — заключил он. — Я в тебе не сомневался. Пока просто никому и ничего не говори. А там, когда станешь путницей…

— Альк, подожди! — внезапно остановила его девушка. — А если… если я стану крысой? — задала она этот так давно мучивший её вопрос.

Повисла пауза, в продолжение которой Альк только смотрел на Рыску с горечью: такое вполне могло случиться…

— Ты можешь отказаться от испытания, — осторожно произнёс он. Честно говоря, изначально он вообще не ожидал увидеть её здесь, более того: не ожидал, что к ней вернётся дар. А когда он почувствовал присутствие Рыски в столичной Пристани, удивлению его не было предела!

— Я не собираюсь отказываться, — тихо произнесла девушка. — И потому… мне очень страшно.

Альк ненадолго задумался, но ничего нового в голову ему не пришло. В итоге он просто пообещал:

— Я не допущу этого.

— Да как? — едва ли не плача, спросила его девушка. В то, что Альку многое по плечу, она верила, но и то, что произошло с ним, то, как он ничего не смог с этим поделать — видела собственными глазами. Если крысой сделали даже его, то что говорить о ней?..

— Пока не знаю, — признался он. — Но мы с тобой особенные, и потому должны друг другу помогать. Так вот, если с тобой такое случится, если станешь крысой, я заберу тебя и отпущу, как положено, по обряду. Я помогу тебе, как ты помогла мне когда-то.

— А если не отдадут?!

— Деньги делают с людьми чудеса, — мрачно улыбнувшись, сказал Альк. — Заплачу — и отдадут как миленькие!

— А если у нас во второй раз такое не получится? Ведь так может быть! — всхлипнула она.

— Тогда просто заберу. Выкраду. Убью твоего хозяина… не знаю. В любом случае, мучить тебя не дам, — хмуро и решительно произнёс Альк.

— Тогда забери сейчас! — срывающимся голосом прокричала Рыска и во все глаза уставилась на него, ожидая ответа.

Он глубоко, тяжело вздохнул: крыса — это всё-таки крыса, а тут…

— Поздно, Рысь. Слишком поздно, — вздохнул белокосый, и, увидев потёкшие слёзы, сгрёб девушку в охапку и прижал к себе.

Альк и сам себе бы не признался, но ему тоже хотелось плакать в этот момент, ибо забрать Рыску с собой было самым большим его желанием, а сделать этого он теперь не мог.

— Зачем ты женился? — уже не скрывая тогго, что догадалась об этом, прорыдала девушка.

— Зачем ты ушла? — с горечью задал Альк встречный вопрос.

Ни на один из этих вопросов не было ответа. И в то же время ответы были так ясны и очевидны, что произносить это вслух не имело смысла.

Альк до ужаса не хотел поднимать эту тему. И одновременно не хотел больше расставаться с Рыской. А она, решившаяся было рассказать о сыне, снова в последний момент передумала, поняв в очередной раз, что это бессмысленно: только рану бередить. Лучше, подумала она, попросить учителя рассказать всё Альку, если она таки станет крысой. Пусть тогда он лучше не её заберёт, а мальчика. А сама…

В общем-то, Рыска всегда была честной. И давно решила, что если станет «свечой», то выполнит своё предназначение безропотно, и не надо её спасать, забирать, отпускать… Тем более, не надо за это платить. Выбор свой она сделала. Но не бояться бедная девушка не могла, хотя и назад поворачивать не собиралась. Однако слышать, что ты не одна, что кому-то небезразлично твоё будущее, что тебе хотят помочь, было так сладко!..

Но тем больнее было то, что у Алька теперь есть жена, и то, что так или иначе придётся с ним проститься. И потому она всё никак не хотела от него отстраняться, словно таким образом можно было что-то изменить, кого-то удержать… И не могла не плакать.

Они долго так стояли, прямо посреди улицы, этим белым, сверкающим снежными бриллиантами днём, под ярким зимним солнцем, на сильном морозе, стояли, обняв друг друга и почти не чувствуя холода.

— Она красивая? — наконец вымолвила Рыска.

— Обычная… — нехотя ответил Альк.

— Как её зовут?

— Да зачем тебе?

— Скажи…

— Дамира.

Рыска всхлипнула.

— Ты её любишь?

Альк отстранился и снова заглянул девушке в глаза.

Ни о какой любви к Дамире не было и речи, просто так сложилось, что она стала его супругой. А вот со своим отношением к Рыске он давно определился. Стоит ей сказать или нет?

Он никогда и никому не говорил этих слов, а сейчас — хотел… То, что он тогда произнёс по-саврянски, не в счёт: Рыска наверняка не поняла, да и не считается это, просто вырвалось тогда на эмоциях… Сейчас же это было осознанно: ну что ещё это может быть, если не любовь? Ведь не может же простое влечение длиться так долго!..

Но произнести это оказалось не то, что непросто, а совершено невозможно!.. И пока он решался, момент ушёл.

А потом его кто-то окликнул.

— Альк!

Саврянин обернулся, увидев Жара, и даже порадовался окончанию разговора. Ну не поворачивается язык такое сказать и всё тут!

— Жар! — преувеличенно-весело воскликнул Альк, отстраняясь от Рыски и протягивая руку бывшему вору.

Рыска тут же поникла и отвернулась, вытирая снова хлынувшие потоком слёзы. А потом через силу улыбнулась и тоже поприветствовала названого брата. Получилось плохо: слёзы не прекращали течь.

— Что с тобой? — нахмурился Жар, обращаясь к Рыске. — Обидел тебя опять? — он кивнул он на Алька.

— Да нет, нет, всё хорошо, — наперебой начали убеждать Жара Рыска и Альк.

— А почему она ревёт?

— Это от радости… — Рыска закрыла руками лицо, по опыту зная: раз потекли, пусть уж текут, а то так и будут наружу проситься.

Жар, конечно, не поверил, но, как и Крысолов, решил не вмешиваться. Он не носил дара, но глаз имел намётанный и неплохо разбирался в людях, а уж этих двоих знал как облупленных. Что между ними что-то произошло, он почуял за версту. О том, что Рыска скрывает от Алька сына Жар точно знал, как и о том, что Альк женат, — прошлым летом случайно встретились, когда саврянин приезжал для проведения обряда. Вот увидеть своих друзей вместе Жар никак не ожидал и сделал несколько неправильный вывод. Конечно, Рыска дала ему чёткую инструкцию: если вдруг встретит Алька, говорить, что давно не видел её, не знает, где она и так далее, но летом Альк не спрашивал, а теперь, подумал Жар, видимо, сами разобрались, да, похоже, не так, как хотелось бы.

— Вы откуда и куда? — буднично, так, словно видеть их вместе ему приходилось каждый день, спросил Жар.

— Да так… По городу пройтись собирались, в кормильню зайти, поесть что-нибудь, — ответил Альк за них обоих, быстро взяв себя в руки. — Пойдёшь с нами? — спросил он, глядя на Жара в упор. В жёлтых глазах ясно читалось: пошли!

Возобновления разговора Альку совсем не хотелось: ну не любил он разговоров, в которых ему нечего было сказать! И самому ему было настолько не по себе, что о Рыскиных переживаниях он даже не подумал.

Жар его ожиданий не обманул.

— Да, конечно, я с вами, — неуверенно произнёс он, покосившись на Рыску, и глаза у девушки совсем погасли.

И они втроём пошли по заснеженному городу: Жар, озадаченный странным поведением своих друзей, Рыска, всё ещё хлюпающая носом, и Альк, глубоко ушедший в свои мысли.

Глава 9

У Жара прямо-таки язык чесался расспросить своих друзей, что произошло, и когда-то, возможно, он тут же так и сделал бы, но сейчас не решался, чувствуя, что дело глубоко личное. Однако, тут мог помочь алкоголь: выпив и расслабившись, не Альк, так Рыска всё расскажет. А потому Жар прямо с порога кормильни сразу заказал три кружки варенухи.

Рыска, скинув шубу, швырнула её на свободный стул и уселась на противоположной от Алька стороне стола, ни на кого не глядя и ничего не говоря.

Заказали и поесть, но как только искомый напиток оказался на столе, Рыска тут же схватила свою кружку и осушила настолько быстро, насколько смогла, и снова окликнула служанку, стоящую в стороне и с интересом изучающую саврянина.

— Повторить, — буркнула видунья, окинув девицу недобрым взглядом. Варенуха подействовала почти мгновенно: шли вторые сутки, как девушка почти ничего не ела, к тому же, потеряла много сил и перенервничала. По телу её вмиг разлилась слабость, а в душе начало разгораться пламя, — пламя старых и новых обид, щедро приправленное осознанием собственной ненужности.

— Ты чего делаешь? Поешь сначала! — повелительно произнёс Альк.

— Спасибо, не хочется, — раздражённо ответила она ему.

— Сейчас будешь пьяная, я тебя отсюда не понесу, — предупредил белокосый.

— И не надо, — покачала головой Рыска.

— Я сказал: не смей пить! — тихо и зло прошипел саврянин.

Рыска глянула на него с вызовом и насмешкой.

— Жену свою учи, — довольно грубо ответила она.

— Да что с вами такое? — не выдержал Жар.

— Ничего! — раздражённо рявкнули оба, даже не взглянув на друга.

Вторую кружку, всё так же с вызовом поглядывая на белокосого, Рыска мигом отправила вслед за первой, не смотря на то, что варево ещё слегка дымилось.

— Ещё, — снова велела она служанке.

Альк тут же пересел ближе к Рыске. Она лишь фыркнула и отвернулась: да пожалуйста, всё равно буду делать, что хочу, и не посмеешь ты мне указывать!

— Хватит пить! — снова прошипел Альк уже ей на ухо.

— Тебе жалко, что ли? Я сама расплачусь, — усмехнулась она.

— Да при чём здесь?.. — разозлился Альк. — Третья уже будет!

— А потом ещё и четвёртая, — пообещала девушка.

— Прекращай!

— Хочу и буду, — в упор глядя ему в глаза, произнесла Рыска и схватилась уже за другую кружку, выхватив её у Жара и выпив намного быстрее, так как та уже слегка остыла.

— Больше заказы у девушки не принимать, — приказал Альк служанке, как только она подошла, но не успела та кивнуть в знак того, что поняла, Рыска нагло рассмеялась и пересела за другой, свободный стол.

— А я говорю: принимать! — на всю кормильню возвестила она. Все посетители — а было их немало — обернулись и с интересом уставились на пьяную девушку.

Альк решил иначе повлиять на ситуацию: поднялся из-за стола, демонстративно подошёл к служанке и попросил приготовить для Рыски какой-нибудь компот вместо варенухи. Но девушка истолковала его действия иначе, ибо то, что он говорил, не расслышала, зато увидела то, что всегда повергало её в ярость: чужую женщину рядом с её саврянином! Глаза девушки, не смотря на опьянение, потемнели от гнева.

Для начала она сцапала и осушила последнюю кружку, а потом, когда подали снова, когда выпила почти половину, всё же уловила подвох. Брезгливо осмотрев и понюхав принесённое, Рыска щёлкнула пальцами.

— Это чё такое? — пьяно спросила она у вновь подоспевшей служанки.

— Варенуха, госпожа, — косясь на Алька, соврала служанка.

— А мне кажется, чай! А ну, неси нормальную! Неси, говорю! — Рыска стукнула кулачком по столу. Служанка кивнула и поспешила было обратно на кухню, но Рыска остановила её. — Хотя нет, подожди! Поди сюда, — заговорщически прошептала она, и лишь только девица наклонилась к ней, с ловкостью кошки схватила её за косу, намотав на руку. — Ещё раз вот на него, — она показала на Алька, — глазами стрельнёшь — урою! — пообещала она. — Пшла вон! — и оттолкнула испуганную девушку.

— Славно посидели, — заключил Жар и, поднявшись, подошёл к подруге. — Пойдём отсюда подобру-поздорову, — он попытался поднять Рыску, но она сбросила его руки, глянув чуть ли ни с ненавистью.

— Никуда я не пойду! — рявкнула она. А потом, заметно пошатываясь, поднялась из-за стола, взяла стул, оседлала его, сев напротив Алька — глаза в глаза. Но обратилась к Жару:

— Ты ж хотел знать, что со мной, Жар? — спросила она настолько громко, что никто в заведении не мог этого не расслышать. — А я скажу, — тут как раз напуганная служанка принесла ещё три кружки, и Рыска с готовностью схватила одну из них и опять к ней приложилась. Альк ей не мешал, рассудив, что хуже уже вряд ли будет.

— Пять, — сосчитал Жар.

— А со мной то, что ты слишком не вовремя припёрся! — с нажимом на последнее слово сказала она. Сожаление об упущенном моменте, помноженное на алкоголь, затмило всё на свете — даже многолетнюю дружбу. — Ещё бы десять щепок — и этот бессердечный тип признался бы мне в любви, — да-да! — кивнула она Альку, — и плюнул бы на всё: и на жену, и на родню… Остался бы со мной. А ты ПРИПЁРСЯ и всё испортил… — со вздохом заключила Рыска. Ей было уже не грустно, не обидно… Вообще никак. Так или иначе. варенуха помогла…

— Я могу и уйти, — обиделся Жар.

— Не, уже поздно, не надо, — беззаботно отказалась Рыска.

Жар хотел переставить оставшиеся кружки подальше от греха, но девушка не дала ему этого сделать: попыталась подгрести их все к себе, но до одной не дотянулась, другую сумела лишь отодвинуть на дальний край, зато из третьей душевно отхлебнула и громко икнула, вздрогнув всем телом. Кружка, стоящая на краю, благополучно грохнулась об пол, и разлетелась на осколки. Сладкое горячее варево растеклось громадной красной лужей. Штанам и сапогам не успевшего отскочить Жара тоже изрядно перепало сладких брызг, что вызвало громкое нецензурное высказывание последнего.

В кормильне наступила тишина. Служанка, охнув, бросилась на кухню жаловаться на пьяную гостью.

— Шесть! — торжествующе объявила Рыска.

— А теперь слушай, — обратилась она к саврянину, — как же ты мне надоел!.. Ненавижу, а забыть не могу! Правда, надо было ещё крысой в кусты зашвырнуть, к Сашию. Жаль, не смогла… Ик!.. Вот скажи… ты зачем ПРИПЁРСЯ? Чего тебе в своей Саврии не сиделось?

— Успокойся, — тихо и очень зло прошипел Альк. Глаза его метали молнии. Надо было уже выводить её отсюда, да вот только как это было сделать? Начни выволакивать — и будет ведь орать как резаная!

— А ты мне кто, чтобы успокаивать?

— Альк, только не надо, не трогай её, она пьяная! — с ужасом, зная, на что тот способен в бешенстве, попросил Жар, вдруг оказавшись у саврянина за спиной.

— Я тебя четыре года забывала, почти забыла, а ты опять? — прокричала тем временем Рыска, наклоняясь вперед. — Ты сколько ещё собираешься мне нервы мотать? Уезжай ты уже… — она шмыгнула носом, — и не приезжай больше, — тише и спокойнее добавила девушка. — Всё героя из себя строишь, а ты не герой! Ты приспособленец! Ещё какую-то дуру окрутил. Она там живёт спокойно и не знает, что её благоверный творит, чем занимается! ИК!

— Молчать, я сказал! — рявкнул Альк, саданув по столу. Как бы ни был он зол, воспитание не давало ему и пальцем тронуть девушку, но и молча глотать сказанное не собирался.

— А то что? — с вызовом спросила Рыска. — Что ты можешь мне сделать? Чем напугать? Мне и так — хуже не придумаешь! Унизили меня вместе с папой своим — дальше некуда. Думаешь, я не поняла? А я поняла: ты же сам меня саврянскому учил! «Вывести девушку из вески можно, а веску из девушки…» Ик! Так или нет? — она уже почти кричала, размазывая по лицу слёзы.

— Это он сказал, а не я!.. И вообще, одевайся и пошли, — рявкнул Альк, вставая и беря её шубу со стула. Сильнее опозориться всё равно было уже невозможно.

— А ты?.. Ты что сказал? — тут же нашлась Рыска, снова вырвавшись у подошедшего и пытающегося поднять её со стула Жара. — А ничего! Особенно на следующий вопрос!.. — Она всхлипнула и закрыла на миг лицо. — Ты промолчал, — вздохнула она, пытаясь справиться с рыданиями и икотой. — И сейчас ты молчишь, потому что знаешь, что я права. А тогда, — она усмехнулась, — даже искать меня не пошё-о-о-ол! Ушла — и слава богам! — Рыска встала, отодвинула стул, после чего он тоже грохнулся, вырвала у Алька шубу, кое-как, не сразу попав в рукава, накинула её, и, раскачиваясь, как берёзка на ветру, сделала два шага, а потом обернулась и с горечью подвела: — А сейчас ты просто удачно попал. — Глубоко вздохнула, борясь с дурнотой. — Чем плохо? Замёрз, устал, без крыши над головой остался, а тут такая возможность: ужин, постель, тело под бочок — и всё бесплатно! Никто б не отказался… И ты такой же! — ткнула она пальцем в Жара. — И вообще, все вы, мужики, начиная от папаши моего — коз-злы! Только брать и можете, — она сделала ещё несколько пьяных шагов в сторону двери и рухнула между столами.

— Ой, кошмар! — Жар закрыл лицо ладонью.

— Подержи, — Альк вручил другу свои мечи, с которыми почти никогда не расставался. Сам же легко, словно пёрышко, поднял Рыску с пола, забросил на плечо и вышел на улицу. Жар, ни на кого не глядя, бросил на стол горсть монет и, на миг встретившись глазами с как раз показавшимся из подсобки разгневанным хозяином, приложил к груди руку, всем видом показывая, что просит прощения за произошедшее, добавил ещё одну монету и поскорее вышел за Альком.

В ту же щепку кормильня наполнилась гомоном: кормилец разразился руганью, во всём обвинив несчастную служанку, а посетители со смаком принялись обсуждать увиденное.

***

— Как ты их всё время носишь? — спросил Жар у Алька, поудобнее перехватывая вручённые ему мечи. — Они ж как оглобли! И холодные какие, заразы!

Альк смерил его брезгливо-жалостливым взглядом, но промолчал.

— Куда теперь? — кивнув на Алькову ношу, спросил Жар.

— Да туда же, где ты нас встретил. Не в Пристань же мне её такую тащить, — Альк тяжело вздохнул, нахмурившись. — Поройся у неё в карманах, ключ там… — добавил он таким спокойным голосом, что Жара озноб пробрал: так спокойно саврянин говорил только тогда, когда бывал разозлён до предела.

— Альк… а ты что с ней делать собираешься? — с ужасом спросил бывший вор.

Тот хмыкнул.

— Не волнуйся. Тебе нечего бояться. Всё, что мог — давно уже сделал, — угрюмо буркнул Альк и замолчал до конца пути.

Глава 10

Покидая квартиру Крысолова, Рыска пыталась было прибраться, потому что при взгляде на постель сразу было понятно, что за действо совсем недавно в ней происходило, и, разумеется, девушка умирала от стыда, но Альк остановил её.

— Тебе что, делать нечего? Мы же скоро сюда вернёмся. Тогда и приберёшь… если тебе будет до этого, конечно, — сказал он с ухмылкой.

— А если экономка придёт? — краснея, возразила Рыска.

— Вот и хорошо: тогда она и приберёт. — Его, с детства привыкшего к расторопной прислуге, быстро и незаметно исполняющей любое желание господ, уборка и подобная ерунда вообще мало интересовали.

— А если учитель вдруг вернётся? — ужаснулась девушка.

— Не должен. Но если «вдруг», то он же не дурак, всё поймёт… Пошли уже! — велел он ей тогда.

Теперь же, оказавшись там снова, Альк удивился было наступившему порядку, но быстро всё понял, увидев аккуратно застеленную кровать и догорающие угли в камине: что ж, довольно долго они отсутствовали.

Рыску Альк со вздохом сгрузил на кровать, снял с неё шубу и сапоги, укрыл одеялом. Жар топтался рядом, словно чуя: сам он уже не тот в их коалиции. Теперь Альк для Рыски намного ближе и главнее — как муж.

Покачав головой, саврянин отвернулся от спящей девушки и протянул руки за мечами, которые Жар продолжал держать перед собой, так и не решаясь никуда положить.

— И ведь сколько я раз говорил, что ей пить нельзя! — вздохнув, проговорил Жар, лишь бы что-нибудь сказать и хоть немного поддержать крайне раздосадованного Алька. — Раньше она хоть слушалась, а как родила — всё, взрослая стала…

Саврянин вздрогнул и выронил свои клинки, чего раньше с ним никогда не случалось.

— Кого родила? — не своим голосом спросил он и в упор уставился на Жара.

— Мальчика… — глупо ответил тот, на полпути поняв, что Альк ничего об этом так и не знал.

Саврянин на пару щепок замер на месте, словно аршин проглотил, переводя изумленный взгляд с Жара на бесчувственную Рыску. Но так ни слова и не сказав, развернулся и выскочил вон из квартиры.

Далеко Альк не ушёл: просто присел на заснеженную скамейку, привалившись к стене дома. На душе было паршиво как никогда раньше.

А ведь он вчера обо всём догадался! Просто не придал значения: радость от встречи вышла на первый план, заслонив собой всё остальное. Едва увидев Рыску, он тут же отметил, как она изменилась даже на лицо: стала милее, мягче, нежнее. А когда она оказалась обнажённой в его руках, Альк сразу обнаружил и изменения фигуры: груди у Рыски стали полнее и круглее, бёдра раздались, а талия за счёт этого всего казалась теперь ещё тоньше и стройнее.

Если б раньше у него была возможность сравнить одну и ту же женщину до и после родов, Альк сразу бы всё понял, но таких долгих отношений у него раньше не случалось, и он списал все изменения на то, что девушка просто повзрослела. Да и не долго он ломал над этим голову, тут же и обо всём и забыл: слишком счастлив был её видеть и ею обладать.

Ну, а теперь просто сидел, словно к месту приросший, и не мог поверить… И поражало его вовсе не само известие, а то, каким образом он об этом узнал.

В том, что Рыска забеременела, если разобраться, не было ничего особенного или странного: после недели регулярных занятий любовью странным было бы скорее, если бы этого с молодой здоровой девушкой не произошло. Да и то, что не сказала ему сразу, не удивляло: слишком мало времени прошло, она скорее всего, и сама этого не знала, тем более, что была так молода, неопытна, могла просто не сообразить или не подумать о таком.

Но вот… почему она не сказала вчера? Или хотя бы сегодня утром? Ну хорошо, хотя бы в кормильне, когда уже напилась? Почему он вообще узнал это не от неё?!

Вопрос о том, его ли это сын, у Алька даже не возник: зная Рыску, вряд ли она могла после той сумасшедшей недели просто взять и всё забыть, отдавшись другому. Ну вот просто не могла она выбросить из головы те дни и ночи, раз уж он сам этого не мог! А значит, и ребёнок — его.

Вот только что теперь с этим делать?

Честное слово, расскажи она ему обо всём сегодня, и завтра же утром, не смотря ни на какое сопротивление, он забрал бы Рыску с собой вместе с ребёнком. А жена… Да развёлся бы он с ней — и всё! Чего тут думать-то?

А вот теперь неизвестно, правильно ли это было бы или нет…

Раз не сказала, значит не доверяет, не любит, не хочет быть с ним вместе, а раз так, тогда… пусть всё так и остаётся.

…Смеркалось.

Скрипнула входная дверь, послышались шаги, а затем Жар опустился на холодную скамейку рядом с Альком. Саврянин лениво повернул голову.

— Простудишься, — тусклым и безразличным голосом предостерёг он.

— Ты тоже, — так же бесцветно уронил Жар в ответ.

— Ну и ладно.

Помолчали.

Злился ли Альк на Жара? Пожалуй, нет. Тайна была не его, он не мог сообщить ему летом; всё правильно. Он настоящий Рыскин друг, почти что брат. Он и сейчас бы промолчал — случайно, видимо, вырвалось… Да всё равно уже! Раз он, Альк Хаскиль, в глазах любимой женщины выглядит недостойным знать о сыне, всё остальное не имеет значения.

— Как пацана-то хоть зовут? — спросил Альк со вздохом.

Жар немного помолчал, словно бы изучающе разглядывая белокосого, а потом решил, что скрывать всё равно уже нечего.

— А сам как думаешь? — вопросом ответил он.

— Что, в честь меня назвала? — несколько оживился саврянин.

— Ну, а то ж…

— Сильно переживала?

Жар цокнул.

— Ну и вопросы ты задаёшь! — помолчал и добавил глухо, понизив голос: — Почитай, год ревела, как по покойному… Я сам не видел, тётка Рыскина рассказывала.

Альк вздохнул и посмотрел на друга, в поздних сумерках показавшись тому постаревшим лет на двадцать.

— Похож на меня паренёк-то?

У Жара сердце уже разрывалось от безнадёжности в голосе Алька. Но и не отвечать теперь он тоже не мог: начал — так рассказывай до конца!

— Одно лицо, с рождения. А сейчас еще и косы отросли… — Жар тепло улыбнулся. — Я его пару месяцев назад видел. Бойкий такой, как волчок: везде и сразу. Но хороший, ласковый. Рыску обожает…

— С кем он сейчас? — Альк тоже едва заметно улыбнулся, но вечерняя мгла успешно скрыла это от Жара.

— С тёткой… Она Рыске не родная, но хорошая. Мальчик её бабушкой называет… Это не в столице.

Альк закрыл руками лицо, посидел так пару щепок.

— Ну почему она не сказала? — глухо просил он, словно у самого себя.

— А почему ты её не удержал? Почему не вернул назад, когда ушла? — Это были резонные вопросы.

Но саврянин промолчал. Признаться, что пытался найти и не смог, что долго ждал у столичных ворот, вымок под дождём до нитки, заболел и чуть не подох? На такое он был не способен: уж лучше оставаться подлецом или правда подохнуть. Да и вообще… не о чем тут больше разговаривать.

— Жар, у тебя есть корова? — резко сменил он тему.

— Ну… Да, — пожал плечами Жар, не понимая пока, при чём здесь это.

— Сколько стоит?

— Я за два злата брал… а что?

— Продай мне, — просто сказал белокосый.

— Зачем?

— Мне пора ехать.

— Сейчас? — удивился Жар. — Но… а как же Рыска?

— Ничего, — как можно безразличнее ответил саврянин, — жила же она без меня как-то раньше и будет жить дальше. — Альк поднялся со скамейки. — Так продашь или нет?

Жар вздохнул.

— Если я скажу «нет», это что-то изменит? Ты останешься?

— Не изменит. — спокойно произнёс белокосый. — Твоё право помочь мне сейчас или не помочь. Не продашь — я другую найду.

— Ну, собственно, я так и думал… — вздохнул Жар.

— Ну, тогда, пошли, что ли?

Пришлось со вздохом подниматься и выполнять просьбу, однако Жар до последнего надеялся, что Альк остынет и передумает. Но когда деньги были переданы, корова осёдлана, а белокосый всё продолжал молчать и спокойно собираться в путь, он взмолился:

— Альк, пожалуйста, не бросай её! Не злись, что молчала о ребёнке! Она столько пережила! Только Пристань её и спасла, да ещё сын. Не уезжай!

— Ты грамоте обучился? — словно не слыша и глядя мимо друга, спросил Альк.

— Да при чём здесь… Ну обучился! — со вздохом ответил Жар.

— Если с ней или с сыном что-то случится, найди меня по путничьей почте, — проговорил Альк бесстрастно, как раз закончив сборы в дорогу и остановившись рядом с новоприобретённой коровой в круге света от уличного фонаря.

Мороз крепчал. С неба снова начинало сыпать, и снежинки, кружась, плавно приземлялись на одежду белокосого и устилали его предстоящий путь.

— Это как — по путничьей почте? — переспросил Жар,

— Письмо для меня в Пристань отдай и укажи, в каком городе меня искать. — Альк накинул капюшон плаща, повернулся к корове.

— Это в вашей столице, о название которой язык сломать можно? — попытался пошутить Жар.

— Да, в Брбржисще. — всё так же бесстрастно подтвердил Альк.

— И… что?

— И я тогда приеду. — Альк вздохнул, постоял ещё, глядя в пустоту… А потом вскочил в седло и натянул поводья.

— Альк, ну пожалуйста, не уезжай! — Жар, понимая, что это бесполезно, заступил дорогу корове. — Вдруг с тобой случится что-то?! Темно ведь уже! И мороз… Как я ей скажу?

— А ты не говори, — повторил саврянин. И добавил: — Я у неё седло оставил — пусть себе возьмёт. Или продаст. А то будет хранить сто лет, я её знаю, — буднично добавил он.

— И как, по-твоему, я могу ей не сказать?

— Значит, скажи, — голос у Алька снова был всё таким же — безнадёжно-спокойным.

— Прошу тебя, останься! Ночь ведь на дворе!

Альк вдруг мягко, по-дружески, очень тепло улыбнулся:

— Зачем ты тратишь слова? Я всё равно уеду, ты меня не удержишь.

Жар вздохнул и отошёл с дороги.

— Я знаю, — уронил он. — Но ты хоть… ещё вернёшься?

— Время покажет. А пока… береги их. — Альк пришпорил корову, тут же сорвавшуюся с места, и через пару щепок след его простыл. Даже перестук копыт стих слишком быстро: снежная шуба, которую надел Ринстан, поглощала любой звук.

Жар долго смотрел в ночь, туда, где скрылся всадник и не мог понять, почему такие люди как Альк всегда вызывают настолько странные чувства, вроде непреодолимого желания следовать за ними или беспрекословно подчиняться? Почему они правы, даже если неправы? И почему любимее понятных, милых и домашних? Ну почему?..

— Эх, — горестно вздохнул он наконец. А потом протёр снегом глаза и пошёл обратно к Рыске.

Когда она проснётся и поймёт, что любимый её всё же уехал, когда узнает истинную причину этого, будет море слёз и соплей. Его долг быть рядом.

Глава 11

Когда промёрзнешь до костей, точно зная, что тебя никто не согреет, становится грустно. Когда это не впервые, начинаешь привыкать. А если точно знаешь, что не согреют никогда, уже даже перестаёшь стремиться к теплу. И хуже всего в такой ситуации сознавать, что на мороз тебя никто не выгонял, наоборот: умоляли остаться, а ты нарочно отказался сам.

Так Альк и поступил десять дней назад: ушёл в морозную ночь, оставив по уши влюблённую в него девушку, и даже не попрощавшись с ней…

Ну что такого в этих словах: я люблю тебя, прости, будь со мной и иже с ними? Что такого, что не мог он их сказать ни одной живой душе в мире, даже когда сам страстно этого желал? И почему с этих несказанных слов всегда начиналось то, после чего остаться на месте уже было невозможно?

Он заплатил за это: ночёвками в зимнем лесу у трепетного костра; несколькими днями голодовки, потому что закончились деньги и нечем стало заплатить за еду и ночлег; надрывным кашлем — хорошо хоть до воспаления лёгких не дошло; гибелью коровы — пришлось добить, чтоб не мучилась, и душевной пустотой, — упасть бы тоже в этот снег, и пусть заметает, не жаль.

Страхи, испытанные им в то время, когда он был крысой, оказались ничем, по сравнению с тем, что происходило в его душе теперь: тогда он хотел жить, и это помогало бороться. А сейчас…

Альк шёл пешком с самого Ринтарского берега, чуть не провалился в полынью где-то на середине реки — Хольга отвела; просто шёл, потому что привык бороться до конца. А вокруг становилось всё холоднее, ибо двигался он на север.

Воздух застыл и звенел. Снег сиял и переливался самоцветами как на солнце, так и под луной. Между небом и землёй, искрясь в ослепительных лучах зимнего холодного зимнего светила, плавно кружились мельчайшие ледяные иглы — явление, что можно наблюдать крайне редко, в середине зимы и только в самые сильные морозы, по ночам же небосвод на севере озарялся разноцветными переливами ледяного Хольгиного Сияния. Вокруг было просто невероятно, нереально красиво!.. Но всё это отнюдь не радовало путника, ибо слившиеся друг с другом небо и земля, одетые днём в бело-голубые тона практически без единого тёмного пятнышка, а ночью окутанные сине-чёрной мглой, казались такими громадными, что поневоле почувствуешь себя песчинкой, и действовало это крайне угнетающе: создавалось впечатление, будто не двигаешься, а на месте стоишь.

Единственным, что отвлекало Алька от полного сумасшествия, как ни странно, была его крыса: тварь нужно было кормить, и для неё он оставил ломоть хлеба, экономно расходуя, чтобы хватило до конца пути.

Он несколько раз мог погибнуть: и от мороза, и на реке, угодив под лёд, да и просто быть сожранным волками, но смерть притягивает страх, а Альк не боялся: ему было всё равно.

Такого чёрного отчаяния в жизни его ещё не случалось. И тем чернее оно становилось, чем чётче он осознавал: причина всего надуманная. Он сам устроил себе этот ад, сам свернул в бездорожье. Путник, называется…

Сколько раз он останавливался и смотрел назад, думая вернуться. Интересно то, что сделать это было проще простого, а главное: там бы его точно согрели! Он даже представлял, как проснувшаяся Рыска рвёт на себе волосы и просит Хольгу вернуть его в обмен на обещание никогда больше не пить хмельного и попросить у него прощения… Но он с детства привык быть сильным. А возвращение к Рыске означало бы слабость.

А сколько бы счастья эта слабость принесла, и не только ему…

В какой-то момент Альк действительно упал в снег у дороги, но, полежав немного, нашёл в себе силы подняться и идти дальше. На свете все же ещё оставались те, кому он был небезразличен: мать, сестра, жена, да и отец, коли на то пошло, тоже. Они хотели увидеть его живым, и их нельзя было обмануть. Крыса опять же: она ведь не виновата, что так вышло.

На тварь Альк смотрел с сочувствием. Забыть прошлое, как ни верти, у него не получалось, а в прошлом крысой был он сам. Теперь же просто принял правила игры, а вместе с ними — крысу: так полагалось в его нынешнем звании. И все же, хотя тварь и утратила уже и речь, и разум, он чувствовал в ней человека, наверное, как в себе тогда — крысу.

Крыса… Та крыса… Она исчезла в тот день, когда ушла Рыска — больше её никто и никогда не видел. А эту Альк берёг: грел за пазухой, кормил, даже засунул в свою перчатку под конец пути. Правая рука сильно мёрзла, но крыса могла совсем погибнуть, — пришлось пожертвовать.

А потом настало долгожданное тепло: он добрался-таки до замка.

Сидя в гостиной у камина, Альк ещё долго трясся от холода, как лист на ветру, а вокруг суетились домашние. Даже отец достал бутылку из своих запасов.

— С отравой? — Альк, хоть и стучал зубами, удержаться от язвы всё же не смог.

— А как же? — не остался в долгу отец.

Альк выпил всё буквально залпом, и не почувствовал не то что крепости, а даже вкуса.

А потом отогрелся в ванне, улегся в тёплую постель… Дамира крепко прижалась к нему, и жизнь стала почти хорошей: как если хочешь клубники со сливками, а есть лишь прошлогоднее сморщенное яблоко, не такое уж плохое, просто на вид неприглядное, но вполне пригодное в пищу и даже по-своему вкусное. Однако совсем не клубника…

Впрочем, Дамира вовсе не была прошлогодним яблоком. Она была милой, красивой, голубоглазой, светловолосой, а беременность — уже месяцев восемь, не меньше, лишь украшала её. Просто Альк хотел другую: ту, которая осталась далеко, за вешками ледяного безмолвия; ту, что наговорила ему прилюдно за пару щепок столько гадостей, сколько не сказали все его вместе взятые женщины за много лет (кстати, если разобраться, многое из сказанного ею было горькой правдой!); ту, что родила от него сына и ничего не сказала ему об этом, — свою Рыску…

Ну что в ней хорошего? Она же глупая, своенравная, упёртая; она совсем ему не пара!.. Но в то же время, — всегда, неизменно добрая и отзывчивая. Когда-то она не испугалась ничего ради него, и с тех пор он обязан ей жизнью.

Альк невесело улыбнулся своим мыслям. Обязан жизнью… А чем заплатил? Проявил нерешительность. Слишком долго копался в себе, а в итоге поступил, как хотел отец, и позволил Рыске уйти, как оказалось, вместе с ребёнком.

Путник вздохнул. Ну почему, почему он тогда не окоротил отца? Отец смирился бы со временем и простил. А вот она не простила, припомнила обиду и скрыла сына. Собственно говоря, её вины снова нет. В который раз Вас можно поздравить, господин путник: Вы снова поступили как идиот. Надо было хотя бы поговорить с ней перед уходом.

…Обняв жену, которую не видел с самой свадьбы, Альк ещё долго тупо смотрел в потолок, слушая её сонное дыхание. Как хорошо, что она беременна: не нужно придумывать причину для отказа от любви. А ему теперь, похоже, долго ничего не захочется. Не от усталости, нет… От душевной пустоты. От холода в сердце.

Глава 12

Лишь только спал мороз, Дамира начала беспокоиться.

— Альк, мне скоро рожать, — сказала она однажды. Надо сказать, повторять это она стала довольно часто.

— Ну, я догадался, — весьма равнодушно пожал плечами Альк.

Его опять звала дорога. Месяц на месте он еле выдержал. Однако и уехать пока не мог: хотелось посмотреть на ребёнка, да и жене так спокойнее. Но никаких эмоций по поводу предстоящего события он не испытывал: ни хороших, ни плохих. Просто принял как факт.

— Я хотела тебя попросить… — жена вздохнула, — поедем к моей сестре, пожалуйста. Я у неё родить хочу.

Альк только представил такое и тут же покачал головой: нет!

— Ну Альк! — взмолилась Дамира.

— Нет, я сказал, — отрезал путник. — Я — здоровый мужик, и то чуть насмерть не замёрз не так давно, представь, чем это может закончиться для тебя?! Ты, видно, с ума сошла, раз хочешь в положении устроить себе, да и мне, поездочку на Северное побережье? НЕТ!

У девушки брызнули слёзы.

— Ну пожалуйста! — заплакала она. — Я переживаю, боюсь рожать, очень хочу увидеть сестру… Мне так спокойнее будет! Там уже не холодно, и всего-то три дня в пути!

— «Всего-то»! — фыркнул Альк. И опять сравнил с Рыской: вот той, пожалуй, было бы достаточно его одного! — Там, в лесу снега по пояс, а морозы ещё ого-го какие, особенно по ночам!

— Альк, ну ты же путник! Сделай что-нибудь!

— Интересно, что я смогу сделать с погодой на целых три дня? — прикинув вероятность, произнёс Альк. Вообще-то вероятность такая была, но только одна, и лишь относительно приемлемая: сильная оттепель. Но при такой погоде хоть и не замёрзнешь, зато колёса кареты непременно будут проваливаться в глубокий подтаявший снег, и в итоге можно сесть на брюхо, не сдвинуться больше с места и рожать в дороге. — Нет, забудь, — ставя точку в разговоре, произнёс путник.

К вечеру на него насели уже вдвоём: ещё и мать подключилась.

— Альк, ну что тебе стоит? — уговаривала она. — Свози жену к родным! Она же так тебя просит!

— Мам, и ты туда же? Не повезу я её в таком положении по морозу Саший знает куда! — возмутился он.

Дамира, услышав, что муж ответил своей матери, уселась на диван и горько разрыдалась. Альку же захотелось немедленно провалиться сквозь землю.

— Единственное, что я могу сделать, — кипя от злости, предложил жене путник, — это привезти твою сестру сюда!

— Не можешь! — прорыдала в ответ Дамира. — Она мне писала, что сама недавно родила, да и хозяйство не бросишь. Она не поеде-е-ет!

— Давайте, я поеду с вами, — примирительным тоном предложила мать, вместо того, чтобы поддержать сына. — Ничего страшного в такой поездке нет, а Северный тракт всегда чистят…

— Нет! — вконец взбесившись, рявкнул Альк. — Да вы что, с ума обе сошли?! Никаких поездок!

Согласиться на такое было бы безумством! Да к тому же так хотелось поскорее разделаться с проблемой: дождаться, пока жена родит, побыть с ней пару недель и скорее собираться в дорогу. То ли в крови у него было постоянное странствие, то ли в привычку уже вошло, то ли просто не хотелось делить постель с нелюбимой — да какая разница! Хотелось просто побыстрее уехать. Куда угодно, только отсюда! Родной дом стал немил.

Если бы не пресловутое чувство долга, которое Альк впитал с молоком матери, давно бросил бы женщину, что по сути была ему чужой, тем более, что не отличалась она ни умом, ни какой-то особенной красотой — вообще ничем. Пожалуй, лишь одно было в Дамире действительно ценно: её кротость и почти абсолютная бессловесность, — получалось, за что боролся, на то и напоролся: в ранней юности Альк мечтал именно о такой. Да и неплоха она была как жена — наверное, как следует познакомиться с Дамирой Альк не успел, уехав через неделю после свадьбы, якобы в Ринстанскую Пристань за грамотой, на самом деле, — просто из дома.

А женился он на зло отцу… ну и ещё кое-кому, если уж совсем честно.

***

…Едва придя в себя после тяжёлой простуды, которую подхватил, дожидаясь Рыску у городских ворот, исхудавший и несчастный, Альк отправился прочь из столицы, в родовой замок Хаскилей: отдохнуть, подумать в одиночестве, может быть, встретить старых знакомых, да и просто отвлечься — и застрял там на два с половиной года.

Хвала Хольге, в замке всегда было чем заняться, а владелец замка, обязанности которого легли на Алька — это, по сути, наместник, только управлять пришлось не городом, а несколькими крупными весками. Различных дел оказалось немало, и это было только к лучшему.

Время лечит и не таких. Мало-помалу он успокоился, стал забывать, с чего всё началось, да и красивая северная природа, тихое сельское течение жизни, милые лица знакомых с детства людей очень располагали к этому.

Всё вернулось на круги своя, да и пора было жить дальше, — не умирать же, в самом деле!

Рыску Альк, разумеется, вспоминал, и очень часто: она ведь была не похожа ни на одну знакомую ему женщину, стояла особняком. В ней не было столичной фальши, но и такой уж дремучей весчанкой она тоже не была: в глупости никогда не упорствовала, легко всему училась и безоглядно верила ему. И любила: это невозможно было не чувствовать.

С невероятной горечью Альк в полной мере осознал, что тоже полюбил её — настолько сильно, насколько вообще был на это способен. То, кем Рыска была по происхождению, оказалось на поверку незначительным и мелким, а вот жизнь без неё стала пресной и какой-то… чужой, что ли. Проходила словно стороной. Можно, конечно, было жить и так: делать вид, что всё хорошо, принимать участие в жизни окружающих, а в сердце носить холод, — так Альк и жил. Да, собственно, именно такую жизнь и навязывало положение; наверное, именно это и имел в виду его отец.

Отец… Ему-то хорошо было навязывать, советовать и наставлять: у него личная жизнь сложилась удачно: они с матерью прожили душа в душу на тот момент больше тридцати пяти лет, и при таком подходе, пожалуй, можно поучать других. Да вот только кто просил у него наставлений?..

Конечно, Альк вполне мог найти Рыску: со связями, деньгами и его даром это не составило бы труда. Но, как и прежде, вмешалась гордыня: так или иначе, у него в голове не укладывалось, что его, Алька Хаскиля, бросила весчанка! Но чтоб он ещё и искать её пошёл по всему тсарствию — да его бы на смех подняли! Это в первый момент, пока всё ещё было остро и горячо, даже не подумав, что он делает, Альк бросился за ней, потом же, разобравшись, поняв, как это будет выглядеть, тем более, в столице, между своим дворянским достоинством и невероятным желанием найти любимую, но безродную девушку, он, естественно, выбрал первое. Итогом всего стало то, что ему пришлось учиться жить без Рыски.

Надо сказать, приходилось ему не легче, чем ей, тем более, что утешения в виде ребёнка у него не было.

Отец иногда приезжал в замок, но вёл себя тише мыши: выжидал, давал сыну время подумать и успокоиться. Он не хотел, чтобы Альк опять сбежал, и лишний раз не трогал его. И время пришло, — о, посол не зря ел свой хлеб! Он был прирождённый дипломат, и ему удалось-таки подольститься к Альку и худо-бедно оправдать свой поступок. Даже врать не пришлось — почти.

Конечно, он испугался за сына, испереживался за него и соскучился, не хотел снова его потерять! Кроме того, господин Хаскиль никогда и не скрывал, что хочет протолкнуть кого-то из сыновей на своё место при дворе, тем самым обеспечив семье ещё лет тридцать почёта, уважения и власти. Он не хотел ничего плохого, просто заботился о родных, а Алька считал самым достойным приемником! Что до девицы, так делай выводы сам, сынок: значит, не так уж сильно любила, раз ушла и не вернулась. Тем, кто любит по-настоящему, никакие преграды не страшны.

Альк же был так подавлен и разбит, что проглотил всё, что ему преподнесли, не жуя, и согласился-таки наконец на то, чего отец так долго добивался от него: решил всё-таки последовать отцовской стезёй. Должность, как ни верти, ему предлагалась высокая и почётная, на самом деле грех отказываться от такой, да и попросту нужно уже было хоть чем-нибудь заняться…

И почти всё получилось!..

Однако тут же возникла одна неувязка: послу полагалось быть женатым: это было негласное, но непреложное требование ко всем дипломатическим чинам. И если бы господин Хаскиль так напрямую сыну и сказал, Альк бы покорился необходимости, тем более, ему теперь было всё равно. Но отец слегка перемудрил и допустил просчёт.

По возвращении в столицу он начал подсовывать сыну девиц, которые, по его мнению, наиболее подходили на роль молодой госпожи Хаскиль. В основном всё это были дочери его соратников.

Альк не терпел, когда его пытались обвести вокруг пальца и, заметив такую попытку, возмущался до глубины души — а не заметить внезапное повышенное внимание со стороны девиц на выданье мог разве что слепой. Поэтому, когда в очередной раз на одном из столичных балов расфуфыренная красотка, томно закатывая глаза, утащила его в тёмный угол сада и стала домогаться, Альк, сначала сделав вид, что повёлся. На самом деле он узнал девушку в лицо: это была племянница одного из поверенных посла. Оставшись с девушкой наедине и дождавшись от неё жарких заверений в вечной любви и страсти, Альк лишь улыбнулся и нежно прошептал ей на ушко:

— Повтори это всё моему отцу, и передай: пусть, если хочет, сам с тобой спит, а потом на тебе женится.

Затем он просто ушёл, оставив фыркающую от злости бесстыдницу одну-одинёшеньку.

Господин посол не учёл одного — того, что Альк никогда не был рабом инстинктов, а также не терпел в людях фальши, да и видел их насквозь — на то и видун. Но когда подобное повторилось несколько раз, отец не выдержал и закатил сыну скандал.

Альк выслушал его спокойно и даже безразлично, а потом спросил, для чего он, по мнению отца, должен жениться. Узнав, что так положено для должности, так же спокойно ответил:

— Хорошо, как скажешь: я женюсь. Но жену выберу сам.

А потом лихо разгулялся.

Для начала Альк напился: хорошо так, серьёзно, с первым, вторым и третьим похмельем. Потом устроил в городе парочку погромов, и приснопамятная кормильня попала под раздачу первой. Не помог хозяину данный послом сонный порошок: Альк явился уже пьяный и с мечами наголо. Даже стража не посмела вмешаться: пьяный, хорошо обученный воин с мечом против пары-тройки обалдуев-стражников, забывших, а то и не знавших, как этим оружием пользуются — это уже большая проблема, а уж на неделю загулявший, злой и обиженный на весь белый свет выпускник Пристани сразу с двумя — это просто разбегайся кто куда!.. Они и разбежались.

Кульминационным событием стал привод в дом Дамиры.

Альк нашёл её прямо на улице. Девушке оказалось всего семнадцать лет, она поссорилась со старшей сестрой, которая была ей вместо матери, и сбежала из дома, — с Северного побережья Саврии в столицу. Сначала из банальной жалости он хотел просто приютить её на время, а потом, когда Дамиру отмыли, причесали и нарядили, решил, что такая ему как раз подойдёт. Главное, что смазливая на вид и что весчанка: пусть отец, досадить которому Альк хотел своим браком, позлится! Да пусть он хоть косы себе оторвёт, а сделать уже ничего не сможет, ибо спрашивать его никто не собирается!

Однако девушка в семью неожиданно вписалась. Даже господин посол не возражал, спокойно благословив сына и его невесту у алтаря.

После этого Альк уверился, что его отец поставил своей целью как можно сильнее испортить сыну жизнь. Спектакль не удался… Но выгнать новоиспечённую супругу из дома сразу после свадьбы не позволила совесть: Альк сам ушёл, в сердцах пожелав папе подавиться своим посольством.

Одной-единственной ночи с Дамирой (а не напился бы, и того бы не было) вполне хватило, чтобы девушка забеременела. Альк узнал об этом только по приезде и не удивился: он давно это предвидел, как обычно. Да и смирился уже. Столько передряг не то, что сломали его — повергли в апатию, в отупение. К такому многие склонны: замыкаться в себе, если жизнь одну за другой отвешивает оплеухи. Защитная реакция организма.

Немного успокоившись, Альк решил, что пусть всё остается как есть. Пусть Дамира живёт в замке, рожает ему детей, а сам он просто постарается пореже бывать дома, тем более, что путником он всё же стал.

Ирония судьбы: за одну мечту пришлось заплатить другой: вот она, крыса!.. И путничья грамота. И вообще, он весь такой крутой — как и хотел. Но теперь оказалось, что этого недостаточно, что хочется большего: чтоб при всём при этом дома ждала не просто жена, а любимая жена, к которой хочется вернуться, поделиться радостью, пожаловаться — и это вовсе не стыдно, ведь она — ближе всех! — на неудачи. А если она того хочет и ждёт, мчаться к ней хоть на другой край земли, лишь бы не расстраивалась, не плакала, не грустила! Ради такой зарабатываются деньги, совершаются поступки, сворачиваются горы! И дети, которых она родит — желанные, а не просто случайные, и потому тоже любимые.

…И вот теперь, когда настало время откровений, и Альк честно ответил себе: да, в тот момент, на холодной, заснеженной улице Ринтарской столицы он был готов навсегда остаться с Рыской и никуда больше не уезжать, по крайней мере, очень долго не уезжать, а потом — часто и с удовольствием возвращаться. И мнение семьи по этому поводу было последним, о чём он тогда подумал… Но момент ушёл. А гордыня осталась, — и когда она уже схлынет-то, эта гордыня? Пора бы, тридцать лет вам уже, господин путник! А ведёте себя как в шестнадцать.

Вот Саший, ну зачем он ушёл? На что обиделся? На правду? На сокрытие от него сына? А у Рыски тогда выбора и не было… К тому же, следует признать: она тоже гордая.

…Альк выглянул в окно. По равнине мела позёмка. Из серых туч сыпал частый снег. Сгущались сумерки.

Поехать назад? Это значит признать, что был идиотом. Остаться? Значит, быть несчастным всю жизнь.

Он ничего не решил, спросил свой дар, но у него только голова заболела, да ещё крыса пискнула и дёрнулась во сне, — с тех пор, как он покинул Ринстан, так и было, если его вопрос был о Рыске. Но Альк не раз слышал о таком: если в сердце видуна поселилась настоящая любовь, дар в этом вопросе не помощник, и теперь пока не успокоится и не смирится так и будет…

Зато и понятно, что любовь… настоящая.

***

…Обернувшись, Альк увидел плачущую Дамиру, обнявшую её нахмурившуюся мать, тяжело вздохнул и, наконец, сдался.

— Ладно. Поедем. Только теперь уже завтра, — буркнул он.

Округлившаяся девушка легче газели спрыгнула с дивана и тотчас бросилась его обнимать.

— Ты у меня самый лучший! Самый-самый! — шептала она.

А Альк почувствовал себя угодившим в капкан.

…Госпожа Хаскиль вздохнула и направилась к выходу. Без всякого дара она видела, что происходит с сыном — с одной стороны; с другой, сочувствовала невестке: правильно, она имеет право требовать от мужа внимания и заботы!

Мать остановилась у самых дверей, поглядела на Алька, поймала его взгляд… Позвать его, поговорить с ним напрямую, без обиняков? Они ведь всегда хорошо друг друга понимали. Альк явно опять в своих сомнениях и переживаниях. А она могла бы повлиять на ситуацию. А потом госпожа Хаскиль посмотрела на живот Дамиры…

Сегодня, приложив руку к этому упругому животу, будущая бабушка так растрогалась, что её пробило на слезу. Кроха скоро родится! А Алька дома всё равно не удержишь… Он, конечно, уедет, и так или иначе, рано или поздно, найдёт ту, другую и, возможно, бросит ради неё жену… Но это будет потом, не в такой ответственный момент!

Но как же хочется ему помочь!

…Все привыкли считать, что Альк характером похож на отца, но это было лишь на первый взгляд. Посол был хитёр, расчётлив, осторожен, умён, уравновешен от рождения. Глупостей за ним не водилось. Альк унаследовал все эти качества, кроме последнего, но ему были присущи и черты, унаследованные по линии матери: горячность суждений, жажда борьбы, ответ агрессией на агрессию, — проще говоря, когда посол во время ссор в сердцах бросал жене «весь в тебя и папу твоего», от истины он был недалёк. Однако, при всём при этом, Альк слишком хорошо владел собой, и отрицательной стороны этих его черт почти никто не замечал, тем более, он так долго исподволь копировал отца, что стал похож на него уже поэтому.

Однако удержать надолго свою тягу к свободе никто не может, — не мог и Альк, и это подчас прорывалось наружу в виде разгула, драк и любви к приключениям. Путнику с таким характером самое то, а вот в политики, а тем более, дипломаты такой вряд ли годится. Интересно было то, что сам Альк это понимал, а до его отца так и не доходило, как и до многих отцов, мечтающих направить чадо своей дорогой, особенно если чадо любимое, а дорога — торная. Посол так и не желал расставаться с мечтой усадить сына в свое кресло, и Альк сопротивлялся, а отец злился, отсюда и резонанс. А пострадали в итоге невинные, такие как госпожа Хаскиль, Дамира и… Рыска.

Госпожа Хаскиль долго думала, чью сторону ей принять и, наконец, решила, что сын для неё всё же дороже, чем невестка, а муж попросту неправ. Сам он состоялся как личность, многого добился в жизни, и всё потому, что сам так хотел. И женились они в своё время по любви. А Альк? Он и так хлебнул, не дай божиня никому, конечно, хлебнул по большей части благодаря собственному упрямству и максимализму, но это же не значит, что его нужно добить. Ему нужно помочь! И она поможет.

Пусть маленький сначала появится на свет. А если с этим всё будет в порядке, то через пару-тройку недель она самолично выпроводит сына из дома, перед этим душевно и доверительно с ним поговорив и назвав вещи своими именами. Пусть он едет к своей любимой, и незачем ждать сто лет. Эта девушка не может быть плохой, раз сын ее полюбил!

А с Дамирой… Что ж, этот удар придётся принять на себя, честно рассказав той, куда делся её супруг.

Госпожа Хаскиль вздохнула. Она была готова к этому. Она не бросит невестку и внука на произвол судьбы. Денег в их семье достаточно, как и приживалок: одной приживалкой больше, одной меньше — какая разница? Внук же в любом случае получает и фамилию, и титул, и наследство. Конечно, гладко при таком положении вещей уже не будет, поднимется грандиозный скандал, но ради счастья любимого сына можно и не такое потерпеть. А мужу она ничего не скажет, по крайней мере, пока.

Сердце женщины успокоилось, и она пошла собираться в дорогу.

…Спускаясь по лестнице, госпожа Хаскиль ещё раз обдумала свое решение и утвердилась в его правильности. Много лет назад у неё самой случилась огромная любовь, не потускневшая с годами. Её отец не стал препятствовать, и в итоге получился счастливый союз, принесший много радости и четверых детей. Она упустила из виду момент, когда её любимый сын выбрал спутницу жизни. Но теперь есть возможность всё наверстать, исправить, и она сделает всё, что зависит от неё, чтобы помочь. И если Альк так похож на неё, то тоже будет счастлив со своей ринтаркой всю жизнь.

Глава 13

За последние семь дней, с тех пор как они покинули замок, его не оставляло ощущение, что он находится в аду. Однако, ничего удивительного в этом не было: сам же себе дороги и перепутал!

Северный тракт и в самом деле неоднократно чистили, но толку от этого было мало, потому что пока они добирались до места, с неба беспрестанно сыпало, да к тому же ещё и мело.

Дорогу он, конечно, поменял, и снег в какой-то момент прекратился, слегка потеплело, а потом солнце засветило так ярко, что с деревьев закапало, — в преддверии весны такая погода не была в диковинку. Как и последовавший за оттепелью мороз…

Подтаявший за день снег ночью схватился ледяной коркой. Мало того, что дорога превратилась в каток, так ещё и ветер поднялся, принеся новую, весьма щедрую порцию снега. Всё, чего Альк добился сменой дороги, так это того, что под колёсами и коровьими копытами было теперь не просто снежное месиво, а снежное месиво, а под ним — лёд. Северный ветер сначала усилился, а после подул с пугающей силой, на несколько лучин устроив снежную кутерьму, сведя видимость практически на нет и вынудив путешественников надолго остановиться. И хотя до приморской вески все добрались целыми и невредимыми, времени на это ушло в полтора раза больше, чем предполагалось. К тому же, Дамире стало плохо: растрясло дорогой, да ещё и простыла.

Альк за время пути сто раз проклял свою сговорчивость и теперь молча ругал себя за то, что пошёл на поводу у жены и повёз её рожать к сестре. Несколько раз он, не выдержав перепетий, приказывал было поворачивать назад, но Дамира тут же начинала истошно рыдать, а мать — смотреть на него с укоризной, и приходилось снова и снова уступать своим женщинам.

Не очень-то им и обрадовались, да спасибо, хоть, вообще не выгнали, когда на закате пятого дня, усталые, злые, замёрзшие ввалились они в небольшой весчанский дом.

Дамира орала дурниной: начались схватки, при этом её ещё и в лихорадке трясло. Всё большое семейство Дамириной сестры вынуждено было понуро разбрестись ночевать по соседям и знакомым.

Своих слуг, кроме одной, взятой специально для помощи в родах, Альк отправил ночевать в кормильню, хозяин которой, почуяв, в чём дело, постарался ободрать знатного господина как липку. Альк только рукой махнул — не обеднею, — и заплатил затребованную сумму. В другое время он наказал бы кормильца, но сейчас ему было не до этого. В итоге довольные слуги пошли гулять за хозяйский счёт, и Альк искренне им позавидовал. Что ему предстоит, до конца он пока не видел, но чувствовал, что ничего хорошего: как пошло через одно место, так уж теперь и будет.

В небольшой избе было натоплено так, словно это не изба, а баня. Альку жутко хотелось открыть дверь и проветрить, но, разумеется, делать этого было нельзя.

Действо было в самом разгаре, когда он, определив слуг на постой, вернулся к своим женщинам: служанка, сестра Дамиры Алида и Алькова мать во всю суетились возле роженицы.

— Иди сюда! — неласково окликнула его мать, одетая в непривычное для его глаз простое весчанское платье, одолженное у хозяйки дома и покрытая в белую косынку.

А он только присел и поднёс ко рту кружку с водой: жажда в такой жаре одолевала жесточайшая.

— Зачем? — вяло спросил Альк.

— Что значит — зачем? Это обычай такой: тебе полагается быть рядом с женой, — напомнила уже Алида. — Разве ты не знаешь? Иначе твоё место займет Саший!

— Не пойду! — буркнул Альк, — Я устал, прилечь хочу. «А родит она ещё нескоро», — но это вслух он уже не сказал.

— Пойдёшь как миленький! — рявкнула мать.

Альк так устал, был так зол и раздражён, что продолжить спор ему было легче, чем подняться.

— Много, интересно, отец с тобой сидел, мам? — зашёл он с другой стороны.

— Когда тебя рожала, как раз уезжал по делам. Вот и получилось!.. — не осталась в долгу мать.

Вздохнув, Альк взял таки табуретку и присел в изголовье кровати, на которой в муках корчилась Дамира. Ему было её по-человечески жаль, но не более того. На дороги он, конечно, взглянул и ужаснулся: ничего определённого, несколько «до развилка», а остальные такие, что лучше уж вообще ничего не трогать. Мучиться несчастной девушке предстояло до-о-олго, а исход терялся в паутине дорог.

Есть Альку не хотелось, как обычно от волнения, а вот в сон в тепле потянуло моментально, но прилечь возможным не представлялось. Если женщины могли меняться, периодически уходя отдыхать, то его, единственного мужчину, заменить было некому. Представив, как комфортно было бы в замке, усевшись в кресло, ожидать результата родов, Альк совсем загрустил. Да уж, было бы и удобнее, и спокойнее, да и отец там вполне мог его заменить, хоть на время: согласно традиции, в такой ситуации не обязателен муж, можно и кого-то другого из родственников-мужчин за плечом роженицы усадить.

Но это были лишь мечты. По факту оставалось сидеть и ждать. Альк и сидел, злясь от усталости, готовый вот-вот уступить свой пост Сашию. Дороги перед его глазами были размыты и неясны, да ещё и голова разболелась от воплей: помимо него, Дамиры и трёх женщин, в избе находился маленький ребёнок, новорожденная, не больше месяца, малышка, дочь Алиды, о которой говорила жена. Так вот, девочка периодически требовательно плакала, добавляя суматохи.

Более полутора суток прошло, пока в родах, наконец, наметился сдвиг, и Альк увидел его первым: одна из дорог, раздвоившись, определилась, и оставалось только повернуть ворот, чтобы попасть на нужную.

— Крысу подай, — попросил он мать.

— Я её боюсь, — ответила женщина.

— А мне нельзя отсюда уходить, — мстительно произнёс он в ответ.

Ругаясь себе под нос, госпожа Хаскиль пошла за «свечой».

— Только за хвост не бери! — предупредил Альк с ухмылкой.

Брезгливо, двумя пальцами, мать подала ему крысу.

— Тихо все! — велел он, сосредотачиваясь на дороге. Ворот лёг в руку. Путник закрыл глаза.

…Зелёное поле переходит в пшеничное — и становится золотым. Ярко-синие, цвета осеннего неба, васильки, то тут, то там выглядывают из колосьев. Белые пушистые облака пасутся в небесах, словно барашки. Лето до того разгулялось, всё до того прекрасно, что думать о плохом просто невозможно. Да и причины нет. Что может быть плохого в таком чудесном мире?

Добротный весчанский дом с резными наличниками и палисадником, огороженный реденьким, но аккуратным невысоким заборчиком, вплотную притулился к берегу озера, такого гладкого, что отражающиеся в нём предметы прорисованы с поразительной чёткостью.

На берег озера высыпает стайка мальчишек, лет по восемь-десять: чёрные волосы, чёрные глаза, крепенькие фигурки ринтарцев. И лишь один резко отличается от всех: он на голову выше товарищей, стройный, как тополёк, худенький и светловолосый.

Он не просто чуть светлее других ребят: его волосы, заплетённые в две косы, едва ли ни одного цвета с облаками в небе. И глаза — яркого жёлто-зеленого цвета, несколько надменно прищуренные.

Видно, что он здесь главный: ребята пропускают его вперёд, указывая на озеро.

Паренёк берёт камешек, один из зажатой в кулаке горсти, и, прицелившись, пускает по воде «лягушкой». Камень скачет до середины озера. Второй доскакивает почти до противоположного берега.

Мальчишки начинают прыгать, кричать, выражая восхищение, а светловолосый стоит, скрестив на груди руки и задрав нос. Он не подаёт виду, но его просто раздувает от гордости.

Друзья вновь показывают ему на воду, прося подтвердить звание лучшего пускателя «лягушки». Мальчик снова небрежно прицеливается, и тут один из товарищей легонько толкает его в бок со словами:

— Смотри, кажись, твоя мать приехала!

Светловолосый резко оборачивается. В глазах его загорается радость. Камешки горстью летят в озеро, а мальчик уже бежит через поле в сторону леса, за околицу вески, — бежит быстро, легко, радостно!

— Мама! Мама приехала! — кричит он на бегу.

Нетопырь, подняв дорожную пыль, резко останавливается. Стройная, гибкая, как змея, черноволосая девушка спрыгивает со своего скакуна, откинув за спину две длинные, толстые косы, на ходу снимает ножны двух мечей и не глядя бросает их в траву на обочине дороги — не до них сейчас, у неё есть дело важнее, — и бегом устремляется навстречу мальчику.

Прыжок, второй, третий — и вот она уже подхватывает на руки врезавшегося в неё ребенка, начинает кружить его, взбивая пыль и топча ромашки у обочины. А потом замирает на месте, накрепко его обняв.

Затем ставит сына на землю, присаживается перед ним на корточки и смотрит в его глаза — такие же, как у неё самой.

— Мамочка! — шепчет мальчик, и девушка снова обнимает сына, прижимается щекой к его груди, улыбается, закрыв глаза. Чёрные косы метут дорогу — ей нет до этого дела.

— Сыночек мой! — шепчет она в ответ. — Альк…

— Альк? Ну ты спишь, что ли?

Альк вздрогнул и чуть не упал с табуретки.

— Да нет, конечно, — сердито буркнул он со сна.

— Так расплетай косу! Ты теперь папа! — весело, чуть ли не нараспев проговорила мать. — Крысу только убери, — напомнила она, метнув на тварь опасливый взгляд.

Мир обрёл реальные очертания и привычные краски: Альк снова был в неярко освещённом весчанском доме, возле кровати с роженицей. Женщины суетились вокруг, младенец заливался на руках у бабушки.

Альк отложил крысу, вымыл руки и расплёл правую косу. Зажмурился, дёрнул, поморщился, потёр за ухом — больно! — чуть было не споткнувшись, подошёл ближе к матери, попытался рассмотреть ребёнка…

— Быстрее давай! — поторопила его мать. — Смотрит он! Ещё насмотришься!

— Кто, мам?

— Девочка! — с гордостью возвестила та, пока он неловкими после сна пальцами перевязывал пуповину прядью своих волос. Голова болела всё сильнее: из носа вот-вот потечёт!.. Зато и получилось! Наконец-то…

.…Не одевшись, Альк выскочил в холодную ночь. Мороз спал, снова началась оттепель. Сильный, солёный, влажный ветер дул с моря, — Альк встретил его грудью и с удовольствием вдохнул. Потом провёл рукой под носом — кровь… Только вот почему-то он не помнил, как сменил эту дорогу.

***

Через четыре лучины после рождения малышки мать разбудила его страшным известием.

— Вставай, пошли… — услышал Альк и открыл глаза.

— Куда?! — не понял он.

— У твоей жены родильная горячка, а девочка… умерла…

С него мигом слетел весь сон: вот, отвлёкся совсем на немного, и это случилось!

В доме повисла тяжёлая и неприятная тишина, и каждый боялся её нарушить.

Их старая служанка, бывшая сестра милосердия, истово молилась перед двуиконием. Алида тихо всхлипывала у печи, качая дочь. Мать, сидя возле роженицы на табуретке, потерянно озиралась по сторонам. А Дамира на кровати металась в бреду…

— А я ведь говорил! — в сердцах выкрикнул Альк и снова выскочил на улицу. — Ну сколько уже можно? — крикнул он в небеса.

А потом уселся на скамейку у стены дома, откинувшись назад и вытянув ноги. Ничего не хотелось. Ничего…

…Сколько он так просидел — неизвестно, но ни холода, ни печали он не чувствовал: только, по-прежнему, безразличие.

Какой смысл быть путником? Ну, поменял дорогу, — и что? ЧТО??? Пришёл туда же, только с другой стороны!

Из дома вышла мать, а за ней Алида.

— Встань! — нарочито-строго велела госпожа Хаскиль сыну, и когда он нехотя подчинился, накинула на него тулуп. — Не хватало мне ещё твоих болячек!

— Я уже не маленький, — буркнул Альк.

— Я вижу!

Алида глубоко вздохнула и вдруг проговорила.

— Дамира очнулась и попросила дать ей ребёнка…

— Ну и?

— Я дала свою дочь.

— Зачем? — рявкнул Альк, вскочив со скамейки. — А потом что делать?..

— Тихо, послушай! — перебила его мать.

— У меня одиннадцать детей, Альк, — начала Алида. — Мне их иногда кормить нечем. Эта вообще нежданчик… А у вас такое горе. И… Дамира не переживёт, — прошептала женщина, всхлипывая.

— И что? — закатив глаза, устало спросил Альк.

— Если Вы не против, Альк… я отдам дочку вам с Дамирой.

Он долго молча на неё смотрел. А потом, бросив лишь:

— Идите вы все к Сашию! Делайте, что хотите! — поспешно скрылся в темноте.

Он устал так, словно на нём пахали, чувствовал себя потерянным и несчастным, и поэтому всё шёл и шёл куда-то без цели.

И вдруг остановился, поражённый, словно молнией, неожиданной догадкой…

Если богиня слышала всё то, что он думал и говорил в отчаянии, ему следовало тут же падать на колени и просить Пресветлую простить его за скудоумие и благодарить за Её высшую мудрость, недоступную смертному, будь он хоть трижды путник… потому, что он вдруг понял, чью дорогу ему удалось поменять!

Впервые за полтора месяца Альк улыбнулся, хотя вроде и нечему было, а пару щепок спустя даже рассмеялся, упав на спину в подтаявший снег.

— Спасибо! — едва слышно проговорил он, глядя в низкое, тёмное небо.

Глава 14

Рыска проснулась посреди ночи от пустоты и головной боли, пошарила рукой по кровати — и сердце её упало.

События предыдущих дней мгновенно замелькали в сознании, затанцевали, подобно солнечным зайчикам, затягивая, словно водоворот и не желая никуда уходить.

О, Хольга… Что же она натворила! И ведь не такая уж и пьяная была, всё помнила: утро, разговор на залитой солнцем белоснежной улице, Жара, кормильню… варенуху… И всё то, что наговорила Альку!

А главное, сказала-то она всё верно: ни одного несправедливого обвинения!.. Это просто многолетняя обида, невысказанная горечь вырвалась наружу. Но лучше уж было бы молчать или в самом деле всё забыть.

В темное послышался вздох.

— Альк? — подскочив на кровати, с надеждой позвала она вопреки всему тому, что подсказывал дар.

— Да уехал он, — ответила темнота голосом Жара.

— Давно? — девушка вскочила.

— Лучин пять-шесть.

— Дай свою корову!

— На ней и уехал…

Жар думал, что Рыска как всегда расплачется и начнёт уговаривать помочь ей, но девушка внезапно притихла и улеглась обратно на кровать. Он долго ждал реакции с её стороны, не дождался и спросил сам:

— Рысь, ты спишь?

— Нет, — чужим каменным голосом ответила она.

— Рысь, прости, но ты… не совсем права была… Ты хоть помнишь, что было-то?

— Помню. — Тот же каменный голос.

— А корову я ему продал, потому, что ты ведь знаешь его: он всё равно сделает, как решил, никто не помешает… Но я его очень просил, чтоб он не уезжал! — оправдывался Жар.

— Всё равно, — был её ответ.

Жар допустил оплошность: он не понял, что произошло с Рыской и не придал значения её ставшему каменным голосу, отвечавшему на всё одной только фразой:

— Все равно.

И поэтому, рассказав всё, даже то, что проговорился по поводу ребёнка его отцу, вовсе успокоился и уснул — на той самой шкуре у камина, а на утро просто поспешил по своим делам, радуясь, что не пришлось утешать подругу. Может быть, подумал он, ей и правда уже всё равно? Лично он не смог бы столько времени терпеть, а тем более, любить того, кто треплет ему нервы.

Не заметил ничего и Крысолов, слишком занятый делами Пристани. Когда Рыска молча отдала ему ключ, он лишь спросил тихо:

— Ну что, всё хорошо?

— Хорошо, — с каменным лицом ответила девушка.

— Давно уехал?

— Вчера.

— Когда ещё приедет?

— Не знаю.

— Ну… ладно, — со вздохом заключил путник, сделав вывод, что его ученики ни до чего не договорились, и отвернулся, поглощённый своими наставничьими заботами.

Рыскиного состояния не заметили ни наставники, ни сокурсники, кроме трех девиц: они-то как раз порадовались, глядя на осунувшееся Рыскино лицо, почуяв, что с любимым она рассталась плохо. Да и нечего особо было замечать: девушка исправно посещала занятия, была как обычно сосредоточена, серьёзна и старательна…

А через две недели пропала.

…Крысолов безуспешно постучался в тот вечер в её дверь и ушёл, несолоно хлебавши, решив, что Рыска спит. А на следующий день, не увидев её на занятиях и снова не достучавшись, пошёл к комендантше.

— А нет её! Она ключ сдала, господин, — огорошила его женщина. — Ещё вчера, в обед…

Крысолов был весьма озадачен.

Жар тоже понятия не имел, где Рыска, но сразу догадался, что ничего хорошего тут быть не может.

— Вот говорил же я, — злился он, — что от этого проклятого саврянина одни несчастья! Не было его — и всё хорошо было, а как явился — так всё, беда! Где вот теперь моя Рысонька?

Жар не договаривал: за Алька он тоже переживал. Можно было бы спросить Крысолова, всё ли с ним в порядке, но, во-первых, было не до этого, а во-вторых, ему гордыня не позволяла интересоваться саврянином.

Порасспрашивав знакомых стражников у ворот, Жар смог узнать: да, они видели девушку в темно-серой длинной шубе, вчера, ближе к закату. На чём? А не на чём, пешком.

— Вот упрямая! — взбесился Жар. А у Крысолова возникло нехорошее предчувствие, или, вернее, возникло оно давно, а сейчас просто стало сильным и более определённым. Именно поэтому он и взял нетопыря из стойла, предположив, что придётся далеко ехать…

— Ты не езди со мной, — бросил он Жару. — Я один лучше и быстрее справлюсь, — и, выехав за ворота, пришпорил своего скакуна, — только снег вокруг вихрем поднялся!

И справился, как и обещал.

Дар таки привёл путника к Рыске: она сидела на краю леса под деревом у неразгоревшегося костра, вешках в пятнадцати от города, в стороне от дороги. Без помощи дара её трудно было бы заметить. Сказать, что она жива в полном смысле слова было нельзя — «еле жива» подходило лучше.

Припорошенная снегом и уже без сознания, весила она, казалось, больше, чем на самом деле. Хлопки по щекам, тряска и тому подобные действия не дали никаких результатов. Всё, что путник мог сделать, — это поскорее подхватить девушку на руки, сесть с ней в седло и, погоняя нетопыря, вихрем мчаться обратно в город. И хотя животное возмущалось из-за двойной нагрузки, доехали они быстро, ещё до заката.

Сдав полумёртвую воспитанницу в лазарет, Крысолов пошёл за Жаром.

Весь следующий месяц они по очереди дежурили у её постели, но в сознание Рыска так и не пришла.

А в один далеко не прекрасный день, ближе к вечеру, Крысолову принесли письмо, вернее, записку с жёсткими сухими словами:

«Уважаемый господин путник, просим вас явиться в лазарет для обсуждения ситуации с вашей дочерью».

Он кивнул, отпуская посыльного. Нечего тут было обсуждать… Всё и так было ясно.

Крысолов шёл в лазарет прощаться.

***

Жар докурил и бросил «бычок» за ограду лазарета, поёжился, приподнял воротник. Ну и зима в этом году! Скорее бы уж потеплело.

Жаль, не все до тепла доживут…

Со вздохом толкнул он дверь здания. Развязка была ему ясна как день: тут и дара не надо, достаточно было взглянуть на Рыску, полумёртвую, исхудавшую, зеленовато-бледную… Кошмар, что же он скажет её сыну, когда тот вырастет? Хотя, наверное, он и сам не доживёт: умрёт на месте от разрыва сердца, когда скажут, что Рыски больше нет…

Крысолов сидел на лавке в гулком коридоре. Он словно постарел разом на десять лет. По лицу пожилого путника катились слёзы.

Жар бросился к нему.

— Умерла? — спросил он, схватив мужчину за плечи.

— Пока нет. — мужчина вздохнул. — Но до утра уж точно не доживёт. Девять… из десяти… — выдавил он.

Жар в сердцах треснул по стене кулаком.

— Ну почему? — воскликнул он. — Почему?! Только не Рыска!.. А вы ей почему дорогу не подправили? — напустился он на путника. — Вы же такой сильный, всё можете! Почему ей не помогли?

— Я же тебе объяснял, — устало уронил Крысолов. — Потому что путники и видуны друг на друга влиять не могут, даже незначительно…

— А как же Альк с Рыской?

Путник отёр слёзы, привалился к стене, задумался.

— У них была особая связка. Она разорвалась, когда Альк разделился с крысой.

— А вдруг нет? — с надеждой воскликнул Жар, даже не подозревая, насколько он близок к истине.

— По-другому не может быть…

Жар устало опустился на лавку рядом с путником.

— Это всё из-за него! — прошептал он. — Ненавижу…

Они, наверное, оба задремали, прямо сидя на лавке, потому что не слышали, как помощник лекаря подошёл к ним.

— Господа! — тихо позвал он.

Крысолов открыл глаза. Жар подскочил.

— Ну? — вцепился он парню в воротник.

Тот испугался, попятился.

— Умерла?! — прорычал Жар.

Крысолов обратился в слух, подавшись вперёд. Голова у него разболелась, дар ничего не подсказывал.

Парень лишь губами шевелил, не в силах произнести хоть слово.

— Какого Сашия ты молчишь? — зло спросил путник.

— Простите… господа, — обретя дар речи, пролепетал наконец парень. — Нет… Девушка жива… Очнулась… Ей лучше!

Мужчины бросились в палату наперегонки. Впервые за месяц у них появился повод для радости.

Конечно, бывает такое, что улучшение происходит перед смертью, но таких мыслей не возникло ни у одного, ни у второго: Жар попросту не не имел об этом понятия, а Крысолов теперь как никогда ясно видел Рыскину дорогу. Он точно знал: его доча теперь выздоровеет, а о том, почему вдруг так поменялись дороги, путник от радости не подумал.

Но мальчика с белыми косичками, бегущего через золотое поле навстречу своей матери, он тоже видел.

Глава 15

Альк приехал не весной, как обещал Крысолову, и не летом, а в начале осени: в Пристани только занятия начались. Когда он покидал замок, в Саврии уже совершенно пожелтели и начали опадать листья. В Ринстане же, расположенном на много кинтов южнее, ещё до сих пор было по-летнему тепло, только дни сделались короче, да по ночам — чуть прохладнее, чем летом.

Альк сильно изменился за эти месяцы: стал ещё жёстче, ещё мужественнее. С самого начала весны он не сидел на месте и дня, работая то на трактах, то в городах. Последний месяц он провёл в соседней Лоэни: Его Величество послал путника на помощь в усмирении произошедшего там переворота. В итоге Лоэнь вошла в состав Савринтарского тсарствия, а Альку денег, полученных за выполнение тсарского поручения хватило на нетопыря. Теперь он мог собой гордиться: мечта его сбылась, обрела законченные очертания.

В замок он заехал лишь на сутки — отдохнул, посмотрел на дочь, а наутро уже отправился в путь.

Мать исполнила то, что давно задумывала: поговорила с сыном по душам, и, заручившись её поддержкой, Альк Хаскиль отбыл в Ринстан. Решение он принял, менять оного не собирался, и ему было плевать на последствия, тем более, что хуже уже вряд ли могло стать.

Поля, леса, озёра, реки промелькнули перед ним как в калейдоскопе. Путь от замка до южной столицы он одолел за четыре дня, ни на щепку не задерживаясь нигде без нужды. Настроение у него было такое приподнятое, что встреченный им по дороге мужик, ведущий с ярмарки корову и попросивший подправить дорожку, чтоб скотина перестала хромать, получил услугу абсолютно бесплатно: саврянин махнул рукой на протянутую мелочь и ничего не взял. Ему было некогда, он спешил, а мужик… пусть радуется и рассказывает байки о бескорыстном белокосом путнике.

Ворота Пристани были открыты, словно его уже ждали здесь. Въехав на широкий двор, Альк привязал нетопыря и поспешил в общежитие.

Цветов надо было бы купить, да ладно… Рыска не такая: это всё для неё неважно! Она ценит не цветную шелуху, а содержание. «Содержанием» господин путник самодовольно считал себя, и основания для этого у него вполне были: раз его полюбили крысой, то теперь, когда он неотразим, она и подавно растает!

Да нет конечно, дело было не в этом: Альк просто был очень рад, что сейчас увидит Рыску — и всё.

…И несказанно удивился, не обнаружив её на месте.

— Три дня как уехала, Альк, — развела руками комендантша, помнившая его ещё с тех пор, когда он сам был адептом.

— А куда? — недоуменно спросил саврянин. Ему хотелось рявкнуть: от осознания обманутых ожиданий его переполняла злость, но удалось сдержаться: старших он уважал, особенно женщин.

— Да откуда ж мне знать? — ответили ему, и пришлось уйти.

Раздумывая, где искать Рыску, Альк постучал в соседнюю с её комнатой дверь. Ему открыла девица — та самая Рыскина сокурсница, плевавшаяся ядом от зависти и ревности. На лице её отразилась радость от такой внезапной удачи пополам с мгновенно загоревшейся в глазах неприкрытой похотью.

— Здрас-сти! — она глупо захихикала.

— Соседка твоя — где? — неласково спросил Альк.

— Как где? Ты разве не знаешь? — до ушей улыбалась она.

— Откуда мне знать? Я только приехал, — буркнул он в ответ.

— Она на свадьбу отпросилась, на неделю, — огорошила его девица, не обидевшись на грубый тон, а наоборот, ещё больше от этого растаяв.

— На чью?! — понимая глупость такого вопроса, выдохнул Альк.

— Что значит — на чью? Кто ж на чужую-то отпустит? — хихикнула девица. — На свою, конечно же!

Альк так опешил, что не сразу понял в чём дело: просто замер с открытым ртом.

— Что застыл, как столб? — ворвался в сознание голос девушки. — Нужна она тебе? Угрюмая вечно, ни с кем не общается, ходит зимой и летом в одних штанах. Такому, как ты, краси-и-ивая нужна, — промурлыкала она.

— Как ты? — уже раздумывая, что теперь делать, спросил саврянин.

— Как я, — ответила девица с томным придыханием и подошла к нему ближе. — Может, встретимся разок? — она беззастенчиво притёрлась к нему вплотную, игриво взялась за косу…

Альк сам от себя не ожидал и даже не понял, как хлопнул её по руке, позарившейся на святое. С той ночи в кормильне, когда Рыска впервые отдалась ему, прошло много лет, и в них было много ночей. И много женщин… Но никому и никогда он больше не позволял трогать себя за волосы!

Девице же он улыбнулся — в своей манере, жутковато, и медовым голосом ответил:

— Непременно встретимся, моя прелесть! Через четыре года, когда ты станешь крысой — тогда и встретимся, — и ушёл, не дожидаясь ответной реплики.

Девушка сбежала домой тем же вечером, навсегда позабыв о Пристанях, крысах, путниках и тому подобном. Впрочем, очень скоро она вышла замуж, родила много детей и ещё не раз вспомнила Алька добрым словом — намного более искренне, чем если бы просто с ним переспала.

Альк не нашёл никого: ни Жара, ни своего наставника, — вернее, не нашёл там, где искал. И неожиданно встретил обоих за городскими воротами. По тому, как они оба на него посмотрели, нетрудно было догадаться и без дара, что случилось нечто нехорошее, и винят в этом, похоже, именно его.

— Что произошло? — напрямую спросил саврянин, опустив приветствие.

— Кто прие-е-ехал! — издевательски протянул Жар. — И главное, вовремя, когда всё, что могло случиться — случилось!.. Морду бы твою, саврянскую, набить! — зло прошипел он.

— Давай, попробуй! — в ответ мгновенно завёлся Альк, подъезжая ближе к Жару. Происходящее здорово его разозлило и повергло в недоумение, а тут появился такой замечательный повод спустить пар.

— А ну заткнулись оба! — мгновенно окоротил их Крысолов, вклиниваясь между ними. — Ещё не хватало мне тут драки!

Мужчины, продолжая коситься друг на друга, всё же решили проявить уважение к тому, кто годился обоим в отцы, — в конце концов, выяснить отношения можно было и позже.

— Где Рыска? — спросил наставника Альк, сверкнув глазами.

— Ты ж уже знаешь, так зачем спрашиваешь? — нехотя ответил Крысолов. — В своей веске она, скоро замуж выходит…

— Когда?! — перебил Альк.

— Послезавтра…

— За кого?!

— Да за саврянина же: тянет её на вас, на уродов, — выглянув из-за старого путника, зло ответил Жар. — Как будто мужиков нормальных нет!

— А вы куда вдвоём собрались? — стараясь держать себя в руках, продолжал допрос Альк.

— На свадьбу, разумеется, — пожал плечами Крысолов.

Отвечал он сквозь зубы, похоже, тоже здорово злясь на ученика.

На лице у Алька отразилось такое… Он поверить не мог, что люди, которых он считал своими друзьями, могут так с ним поступить — поощрить такое начинание со стороны Рыски!

— Вы что, с ума оба сошли? Или не узнаёте меня? Как вы такое допустили? — взвился Альк.

— А ты где был, чтобы сейчас задавать подобные вопросы? — спокойно спросил Крысолов. Альк промолчал в ответ, ибо наставник был прав. — Или бы тебе больше понравилось, если бы она умерла?

— Почему — умерла? — не понял Альк.

— Потому что это вполне могло произойти! — с нажимом пояснил наставник. — Зимой, когда ты психанул и уехал, знаешь, что она сделала? Она собралась пойти за тобой. Пешком, в Саврию. И пошла. — Крысолов сделал паузу. — И чуть насмерть не замёрзла по дороге. Если б мы с Жаром вовремя не спохватились, ты приехал бы на её могилу, дорогой ученик!

Повисла тишина на пару щепок, а потом старый путник устало произнёс:

— Знаешь, что… езжай домой, Альк… Или куда ты там собирался. Оставь её в покое. Она нашла себе парня, будет счастлива с ним. А ты… Как только ты появляешься, у неё одни беды. Езжай домой, в общем.

Крысолов и Жар почти одновременно развернули скакунов и устремились прочь. А Альк остался посреди дороги.

— Подождите, — неуверенно окликнул он. — Я с вами хочу…

— Зачем? — не оборачиваясь, спросил Крысолов.

— Ну… вообще-то я ей тоже не чужой! — напомнил белокосый. То, что происходило, никак не желало укладываться у него в голове.

— Был нечужим, — в ответ на его реплику уронил Жар. — Пока не бросил её.

— Я не бросал! — раздражённо рявкнул Альк, — она сама ушла! Сколько раз повторять?

Спутники остановились снова.

— Да-а? А мне показалось, это ты уехал. — Жар был зол, как никогда. — И мог бы предположить… На что тебе дар? Я бы и без дара догадался, что влюблённая и при этом нечужая мне девушка способна на всё!

— Что ж ты сам тогда не догадался, что она собралась делать? — зло сверкнул глазами саврянин. — Почему не удержал от глупости и не стал следить за ней неустанно? А когда уж случилось, почему меня не вызвал?

— А за каким Сашием ты был здесь нужен? — заорал Жар. — Ты же весь обиженный уехал! Куда тебя понесло?

— Посмотрел бы я на тебя после такого известия! — рявкнул в ответ Альк, — но я ведь сказал мне сообщить, если что! Почему ты не сделал этого?

— А смысл, Альк? — вступился Крысолов. — Годом раньше, годом позже, — ей всё равно — верная смерть, если ты где-то рядом.

— Ты уверен?

— Не уверен. Но всё равно: уезжай!

И они снова отвернулись и попытались уехать.

Такими пугающе единогласными Альк старого путника и бывшего вора ещё никогда не видел. Однако, и отступаться от задуманного он не смотря ни на что не собирался.

— Я теперь вспомнил, — бросил он им вслед. — Мне и не надо было приезжать, чтоб её спасти. Я и так поменял ей дорогу…

Путник и бывший вор остановились, развернулись.

— Давай, говори, — с обидой, велел Жар. Если честно, в глубине души он был рад видеть Алька до смерти и вдвойне рад тому, что с его появлением замаячило на горизонте. Однако и не злиться на саврянина он, разумеется, не мог. — А то вечно корчишь из себя… как будто не пережили столько вместе! — добавил он.

И Альк рассказал: о сне, оказавшемся дорогой, о трагедии в своей жизни, о своем решении взять Рыску в жёны — или хотя бы просто забрать её с собой.

— Так значит, ваша связка никуда не делась! — выслушав, отметил важное для себя Крысолов. — То-то я смотрю, будто мне что-то такое показалось… И давно вы это поняли?

— Вот как раз зимой и поняли.

— И не сказали мне?

— И не сказали бы, — спокойно ответил Альк.

— И что же дальше? — со вздохом спросил Крысолов.

— Не знаю, — пожав плечами, уронил Альк. — Но уже хотя бы поэтому мне нужно забрать Рыску. Я, конечно, и сам могу её найти, но это потребует времени. Мне надоело терять время! Проводите меня к ней… — Альк набрал побольше воздуха и добавил без всякого выражения и не глядя на друзей: — очень вас прошу!

Жар и Крысолов не могли читать мысли друг друга, но оба в этот момент подумали об одном и том же, — что, не будь всё сейчас так невесело, попросили бы саврянина повторить три последних слова на «бис» под аплодисменты.

— А дальше что? — со вздохом спросил уже Жар. — Вот проводим мы тебя, а ты опять помучаешь её и уедешь.

— Нет! — рявкнул Альк. — Я заберу её… Женюсь на ней. Она тоже этого хочет!

— Ты же говорил, она во всём виновата сама, — напомнил Крысолов.

— Неважно… Заберу всё равно. — Он улыбнулся своим мыслям. — И её, и мальчика. Увезу в свой замок. Будет жить как тсаревна…

— Ты её-то спросил?

— Она согласится, — кивнул Альк уверенно.

— Ну и самоуверенная же ты скотина! — почти с восхищением заключил Жар. — Тогда ладно, поехали, — он вздохнул. А потом жизнерадостно добавил: — Какой скандал нас ждёт! Представить себе невозможно!

Жар не приветствовал с самого начала ни Рыскино немое обожание Алька, ни их последующую связь, и всё было вполне логично: ну не пара они! Благородный саврянский господин и ринтарская весчанка — это даже не смешно! Да и такого сволочного, самоуверенного и зловредного человека, как Альк, Жар в жизни не встречал. Но при всём при этом признавал: несмотря ни на какие тяжёлые черты своего характера, а может быть, именно благодаря им, Альк вызывает непреодолимое желание подчиняться ему, без унижения, как вожаку стаи. И если даже для Жара он вожак — самый сильный, самый беспощадный, но в то же время, всегда готовый защитить, рыцарь без страха и упрёка, то что уж говорить о Рыске, по уши влюблённой в саврянина? И она априори не могла не полюбить его… А значит и ему, Жару, как брату, полагается признать и принять выбор своей названной сестры — иначе чем он лучше Альковых родственников, не принявших Рыску?

А Крысолов лишь рукой махнул: делайте, что хотите, я вас всяких принимаю, словно отец своих таких разных, вечно враждующих, но одинаково любимых детей, и уж конечно несказанно радуюсь, если вы вдруг вздумали между собой помириться.

Глава 16

От Ринстана до Калинок не более полутора суток пути, но за последние годы дорогу здорово подразмыло, да и прошедшее лето выдалось дождливым, поэтому Альк, Жар и Крысолов задержались в пути, не успев ни на венчание, ни на катаниен, — они явились как раз к моменту прибытия молодых под родной кров, то есть, к домику у озера.

— Опоздали, Альк: они уже поженились, — констатировал Жар, окинув зорким взглядом двор, полный народа и выделив фигурку в белом платье. На небольшом пятачке у самых ворот теснились четыре новых, украшенных цветами телеги, запряжённых коровами с разноцветными ленточками на рогах.

— Наплевать, — отмахнулся саврянин и первым спешился у ворот. Глаза его метали молнии, на скулах ходили желваки.

Альк шёл через двор, а толпа расступалась перед ним. Это было неудивительно: весчане всегда благоговели перед путниками, тем более, что этот был саврянином. И хотя на дворе и его соотечественников было достаточно — родня Рыскиного жениха, — Альк не был похож на них даже близко, а потому вызывал священный трепет.

Жар в нерешительности остановился у ворот: скандалов, тем более, на потеху толпе, он терпеть не мог. А вот Крысолов как раз таки пошёл за Альком: мало ли, что тому в голову взбредёт? Что остановить взбешённого мужчину намного моложе и сильнее себя он не сможет, путник даже не подумал: привычка сработала.

Не обращая внимания ни на гостей, ни на новоиспеченного Рыскиного супруга, Альк, не останавливаясь, решительно подошёл к девушке и развернул её к себе.

— Заканчивай спектакль, — велел он, тяжело дыша. — Я приехал за тобой.

По толпе прокатился ропот, а потом повисла тишина.

— Для тех, кто не понял, — повторил Альк уже по-саврянски, слегка повысив голос и уничтожающе глядя на соотечественников, — я её забираю. Она моя. И ребёнок — тоже, — кивнул он в сторону белокосого мальчика, держащегося за руку пожилой ринтарки.

В том, что никто не посмеет возразить, ни у кого, включая самого Алька, сомнений не возникло. Уж лучше расстаться с молодой женой, чем с головой: так подумали почти все.

И тем не менее, возражающие нашлись, — вернее только одна.

В белом платье она была прекрасна и мила как никогда. И это платье, и серьги, и ожерелье из жёлто-зеленого «кошачьего глаза» ей подарил Крысолов, не пожалевший денег на свадебные подарки образумившейся «дочери, — словом, Рыска была такой, какой Альк её никогда не видел, и потому — ещё желаннее, чем прежде.

— Собирайся, — уже спокойнее добавил он.

Но Рыска в ответ лишь покачала головой.

— Нет, — ровно, без единой эмоции произнесла она.

— Что?! — не поверил своим ушам саврянин.

— Я. С ТОБОЙ. НИКУДА. НЕ. ПОЕДУ, — тихо и раздельно произнесла она. — Если хочешь, можешь меня убить.

Десять щепок они молча смотрели друг другу в глаза: он — растерянно, она — твёрдо, как человек, который уже всё решил и не передумает. Что происходило у Рыски на душе, знала лишь она сама. Конечно, она умирала: ведь такая боль может быть только перед смертью.

— Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? — склонив голову, спросил Альк.

Рыска взглянула словно со стороны: да, она понимала. Она обожала его. В нём была вся её жизнь. Всё, что она имела на этой земле, было благодаря ему. Он первым признал её дар, многому научил, заставил поверить в себя, а значит, — помог сделать первый шаг к делу всей жизни. Средства, на которые она смогла не только не умереть с голоду, но и подняться, вылезти из нищеты исходили опять же от него. И сын, которого она родила, её сокровище, её главная ценность в этом мире, тоже появился на свет благодаря ему. Альк был для неё всем… Но нужно было прощаться — навсегда, чтобы больше не рвать себе сердце, ожидая его возвращения, и не рыдать, прося смерти, когда он покидал её снова.

Рыска наконец чувствовала себя повзрослевшей. Теперь она сама решала, что делать стоит, а что — нет. И потому ровно ответила:

— Понимаю. Но всё равно отказываюсь. — Она помолчала. — Ты приносишь мне одни только беды. А я хочу начать жизнь сначала.

— Но ты же говорила, что любишь меня, — упавшим голосом произнёс Альк. Он весь словно мгновенно поник от её слов.

— Да, люблю, — честно и открыто, не обращая внимания ни на кого и ни на что, ответила Рыска. — А ты меня?

— Я? — прямой вопрос поставил его в тупик. — Да при чём здесь…

— Скажи это, — спокойно попросила девушка, глядя в жёлтые глаза прямым взглядом.

Альк молчал, озираясь по сторонам.

Однажды он уже пытался ей это сказать, но тут было как с едой в моменты сильных переживаний: если не лезет, лучше и не пытаться себя заставлять.

Но Рыска этого, к сожалению, не понимала.

Тем более, раз он не сумел сказать ей этого тогда, наедине, когда эмоции переливались через край, то сейчас, после её отказа, да ещё и принародно, при тупых весчанах, которым при одном виде его положено было падать на колени — даже не собирался! Он лишь нахмурился и опустил глаза.

— Вот видишь, ты молчишь, — поняв всё по-своему, вздохнула Рыска. — Поэтому и мне тоже больше нечего тебе сказать. Кроме одного: прощай, Альк! Я не держу на тебя зла и желаю быть счастливым, но надеюсь, что никогда тебя больше не увижу. А теперь уезжай, пожалуйста, не порть мне свадьбу, — и, повернувшись, она пошла в дом. За ней по пятам семенил её муж, саврянин, ростом ниже неё почти на полголовы, рано располневший, какой-то весь слащавый, зато явно обожающий девушку и готовый говорить ей это хоть с утра до вечера.

Альк словно в землю врос. Такого удара по самолюбию ему ещё никто не наносил! На миг даже показалось, что признаться ей в любви было бы не так уж и трудно, — проще, во всяком случае, чем проглотить такие слова.

Рыска уже не видела, как проводив её взглядом, он вскинул голову ещё выше, развернулся, чтобы уйти, но тут на глаза ему попался мальчик с белыми косами и расширенными от восхищения жёлто-зелёными глазами: было понятно сразу, что, вернее, кто вызвал в этих глазах такой восторг!

Альк посмотрел сверху вниз, подошёл ближе, опустился перед сыном на корточки, снял с пальца кольцо — дорогую фамильную печатку с гербом Хаскилей.

— Ты Альк? — обратился он к малышу.

— Да, — самодовольно кивнул мальчик: своим необыкновенным именем он жутко гордился! — А ты? — он продолжал разглядывать воина, пришедшего, казалось, прямо из маминой сказки.

— Я тоже. — Путник улыбнулся. — Это тебе, — он взял ладошку ребёнка и вложил в неё кольцо.

Мальчик повертел бесполезный для него предмет, поднял глаза вверх, глядя отцу через плечо.

— Зачем мне это? Лучше меч подари! — попросил он без тени стеснения.

Альк рассмеялся так весело и искренне, что у окружающих кровь в жилах застыла: это было жутко и трогательно одновременно.

— Обязательно подарю, и не один, а оба, — пообещал сыну белокосый, — но потом, попозже, когда ты вырастешь, станешь путником и приедешь ко мне в Саврию. А пока… береги свою маму, — он обнял мальчика с невероятной нежностью, поцеловал в лоб, на миг закрыв глаза, поднялся и, не оборачиваясь, вышел за ворота.

Он до последней щепки ждал, что Рыска всё-таки окликнет его… А потом отцепил крысу от седла, взял свою дорожную сумку…

— Дай свою корову, — обратился он к Жару.

— Опять? — возмутился тот. — А нетопырь тебе на что?

— Нетопыриха, — словно не улавливая сути, поправил Жара Альк знакомым безнадёжно-спокойным голосом. — Её зовут Лада… Рыске передай, скажи, я ей дарю. — И он вручил другу поводья животного.

— Нет, ну почему именно моя корова? — театрально ярился Жар. У него сердце сжалось от осознания произошедшего, и в первый момент хотелось даже очень не по-мужски разреветься.

Альк, не глядя, вытащил из-за пазухи горсть монет — одних златов, и, не говоря ни слова, вложил в ладонь друга. А потом повернулся к новоприобретённому скакуну…

— Ну, ты куда? — обеспокоенно напустился на Алька Крысолов, когда тот вскочил в седло и натянул поводья.

— Не знаю, — честно, с улыбкой всё потерявшего человека, покачал головой Альк.

— Ты хотя бы… береги себя…

— Зачем? — Альк усмехнулся. — Кому я теперь нужен? Крыса и то больше стоит…

Топот копыт удалялся. Дорожная пыль оседала.

Девушка в белом платье печально смотрела вдаль, крепко сжимая руку мальчика с белыми косичками и жёлто-зелёными, такими неуместными здесь глазами.

— Мама! — окликнул Рыску сын.

— Да?

— Наклонись, пожалуйста.

Рыска опустила глаза, а потом и присела на корточки. Мальчик крепко и по-детски искренне обхватил её своими ручками за шею.

— Ты чего, сынок? — тихо спросила она, ласково прижимая его к себе и чувствуя, как глаза мгновенно наполняются слезам.

— Берегу тебя. Он сказал беречь.

— Кто? — голос предательски дрогнул.

— Тот, которого зовут как меня. Он сказал, что если буду беречь, то подарит мне свои мечи.

Рыска осторожно разжала маленькие ручки и, уже не в силах удержать бегущие по лицу слёзы, посмотрела на сына в упор.

— Почему ты плачешь? — спросил маленький Альк.

— В глаз попало… — Девушка несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять рвущиеся наружу рыдания, и всё же смогла справиться с собой. — Пойдём в дом, нас ждут гости, — она подхватила сына на руки и лишь обернулась на дорогу — как на свою прошлую жизнь.

Сын вырастет и спросит о нём… Мальчик ни в чём не виноват, а Альк от него не отказывался: он просто не знал. В любом случае, она попытается исправить свою ошибку: сделает так, чтобы ребёнок познакомился с отцом, тем более, что Альк тоже обязательно этого захочет. Да и она сама не вечна, а у сына там, в Саврии, много родственников, судя по тому, что она сумела понять, очень трепетно относящихся друг к другу. Мальчик не похож на ринтарца даже отдалённо, вряд ли что-то в его внешности будет напоминать о матери, и потому, скорее всего, его с радостью примут в семью. Приятно будет знать, что Альк на этом свете не один… Что оба они есть друг у друга. Тогда будет можно спокойно умереть.

Главное, не умереть прямо сейчас…

О, божиня, как же болит душа!.. Ну как, как она теперь будет жить? Если б не сын, утопилась бы к Сашию… Но он есть. А значит, жить стоит.

— Мам, а сегодня дождик будет… — зачем-то сказал маленький Альк.

Рыска на миг отвлеклась от своих мыслей и посмотрела на небо. Оно радовало яркой голубизной — ни облачка. Но дар ей подсказывал: да, дождь будет, к вечеру. Четыре к одному.

— …и целую неделю будет лить, — продолжал сын. — А потом грибы полезут, много-много опят! — он развёл в стороны руки, показывая, сколько будет грибов. — Бабушка все бочки заполнит!

— Откуда ты знаешь? — опешила Рыска.

— Просто знаю — и всё, — он пожал плечиками. — А ещё ты грустная. Должна быть весёлая, но всё равно — грустная.

— Почему?

— Потому что он уехал: тот, которого зовут как меня, — совершенно по-взрослому, со вздохом произнёс мальчик.

— Не говори глупостей, — Рыска скользнула с сыном в дом.

Всё она поняла.

Ни ей, ни Крысолову, которого мальчик называет дедушкой, это не удавалось, может быть, потому, что знали его с рождения. А Альку удалось: едва дотронувшись, немного поговорив с ним, может быть и случайно, но он пробудил у сына дар.

Рыска лишь вздохнула. Рановато, конечно, но это и так бы произошло, ведь у двоих видунов вряд ли родился бы обычный ребёнок, и малыш конечно унаследовал дар от родителей. Но с этим потом, позже…

Закрывая за собой дверь, Рыска аккуратно вытерла слёзы.

Прощай, Альк, спасибо тебе за всё. Я очень тебя любила — и буду любить всегда. Но у меня отныне другая дорога.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Зал испытаний

Глава 1

Рыска отложила книгу: в глазах у неё уже рябило. Весь день она сегодня читала, а уже и солнце зашло, упали сумерки, — день пролетел незаметно.

От лампы толку было мало, наверное, потому что масло она купила в последний раз дешёвое, а от него противный светильник только коптил, света же давал с гулькин нос. Лучше б уж свечу купила!

Свечу…