Бесплатный фрагмент - Ленкина жизнь

Первое воспоминание

Окружающие ошибочно считали, что буква «к» в её имени лишняя. Бесчисленное количество раз в жизни девочки, а позднее девушки, повторялась одна и та же сцена. В ответ на вежливый вопрос об имени, она всегда расплывалась в широченной улыбке, протягивала левую руку и радостно произносила: «Ленка!»

Спрашивающий недоумевал: «Ленка? Может быть, Лена? Леночка? Елена?» Она стояла на своём. Ленка и точка! Так называла её бабушка, самый близкий и родной человек на земле. А всё, что говорила бабушка, было правильным и обязательным к исполнению. Бабушка бывала несдержана, могла порой в разговоре вставить крепкое словцо, но внучку она любила, и грубоватое на взгляд посторонних имя, несло на себе печать её заботы и нежности.

Первое Ленкино воспоминание — снег. Он повсюду. Падает сплошной стеной с неба, с двух сторон нависает сугробами, скрипит под полозьями санок. Ленка открывает рот и ловит языком снежинки. Тянущая санки бабушка оборачивается и строго говорит: «Не открывай рот! Простудишься!» Ленка послушно закрывает рот, но противный пух от серой шапки прилипает к губам, узел от её завязок под подбородком давит на горло и вся она, как неуклюжая кукла, не может пошевелиться.

Впрочем ноги её слушаются. Ленка аккуратно опускает одну вниз, скользит по земле надетой на валенок галошей. Бабушка снова оборачивается, не понимая, что тормозит санки. Ленка быстро поднимает ногу.

— Ты зачем тормозишь? — спрашивает бабушка. — Хочешь ногу сломать? Вот сломается у тебя нога, на одной прыгать будешь?

Ленка испуганно трясёт головой. «Я не тормозила!» Бабушка удивлённо смотрит на внучку. Может, и правда не тормозила? Ленка радостно выдыхает.

— А где галоша твоя? — восклицает бабушка.

Ленка смотрит на правую ногу, а там только кругленький серый валенок и больше ничего.

— Эх, Маша-растеряша! Где ж её теперь искать-то?

Они возвращаются назад, но галоши нигде нет тогда Ленка начинает плакать. Ей жалко потерянную, заметённую снегом одинокую галошу. Никому не нужную без своей пары.

Ленка не помнит, но неделю назад бабушка её саму потеряла. А уж эта потеря поважнее всяких там галош, можете мне поверить!

Бабушка очень любила поговорить. Встретит знакомую и давай чесать языками. Хорошо ещё если идут куда-то, а то могут встать на месте и простоять как вкопанные несколько часов кряду, разговаривая. А Ленке изнывай от скуки.

В тот раз бабушка встретила бывшую коллегу, Дарью Тимофеевну. «ДТ» — называла её бабушка. ДТ всё делала быстро: ходила как ходок-олимпиец, говорила со скоростью пулемёта. Вот и с бабушкой они неслись на всех порах, не забывая при этом вспоминать добрым и недобрым словом общих знакомых, друзей и врагов. За собой бабушка тянула санки с Ленкой, периодически забывая, что за её спиной кто-то есть. Во время этого кросса по заснеженной пересечённой местности Ленку изрядно растрясло. Она пыталась удержаться за край санок, но чересчур большие варежки мешали крепко ухватиться. На очередном повороте санки накренились, и Ленка головой воткнулась в сугроб. Кое-как выбравшись из снежного плена, она протёрла глаза и увидела вдалеке две удаляющиеся фигуры. Она попыталась бежать, но споткнулась, упала навзничь и уже тут заревела на всю улицу. А бабушка всё удалялась за горизонт. О внучке она вспомнила у самого дома, когда распрощавшись с ДТ, обнаружила, что санки пусты.

Но Ленка всего этого не помнила. Её первым воспоминанием стал снег и потерянная галоша, которую так и не удалось отыскать. Так начиналась её жизнь. Обыкновенная, скажет кто-то. Нет. Необыкновенная — возразит Ленка. Что ж посмотрим, насколько она права!

Всегда одна

Ленка теперь уже и не вспомнит точно, кто первым произнёс эту обидную кличку. Скорее всего это был Витька Кожухов, чья мама однажды пришла в школу поговорить с классной. Из-за приоткрытой двери доносились раздражённые голоса — им так и не удалось прийти к единому мнению по поводу Витькиного воспитания. Уходя, мама бросила в пустоту коридора: «Старая галоша!» Стоявшая у кабинета Ленка вздрогнула, а Витька, спеша за мамой, вдруг повернулся и показал ей язык. Наверняка от него и пошло. Вряд ли одноклассники сами выдумали это прозвище, чтобы наградить им не вписавшуюся в коллектив Ленку.

«Обидно, но справедливо», — так думала про себя девочка, пообещав, что больше никогда не станет рассказывать того, что могут посчитать странным или старомодным. Позднее размышляя об «истории своих бедствий», Ленка поняла, что стала жертвой чудовищного стечения обстоятельств, в которых не виноват никто, даже она сама.

Дом, в котором она жила, стоял на самой окраине города, почти в деревне. Небольшой, всего на три семьи, две из которых пожилые пары. В домиках вокруг детей не было, не считая постоянно орущего Коленьки, который и ходить-то толком не умел. Вокруг лишь пенсионеры да заселявшие дома лишь летом дачники. Три месяца каникул Ленка могла проводить с ровесниками при условии, что её возьмут в игру, а случалось это ой как нечасто.

Когда Ленка ещё не ходила в школу, с ней сидела бабушка. Ну, как сидела. В основном она с Ленкой ходила: в церковь, на рынок, в ателье и парикмахерскую, на дни рождения знакомых и на похороны не всегда знакомых людей. Бабушка очень любила похороны. Ленкин папа уходил на работу рано. В пять утра хлопал дверью, и тотчас вставала мама, чтобы через час также убежать на электричку до Москвы. Два часа Ленка проводила в одиночестве. Ей всегда хотелось встать и одной побродить по дому, чувствуя приятное возбуждение и страх одновременно. Но каждый раз сон притягивал её к подушке, и она засыпала, просыпаясь при первых звуках заставки очередного мексиканского сериала, идущего по телевизору и от запаха овсяной каши, доносящегося с кухни. Бабушка варила не простую кашу на молоке, а добавляла в неё фрукты. Каждый раз новые. И сюрприз от узнавания наполнителя Ленка предвкушала ещё в постели, старательно втягивая носом разлетающийся по дому запах.

У Ленки не было ни братьев, ни сестёр и она очень страдала от одиночества. На самом деле кроме бабушки у неё никого и не было. Работающие с утра до вечера родители казались чем-то далёким и несуществующим. Даже в выходные они мало общались — после рабочей недели необходим отдых. Ленка научилась развлекать себя сама, но всё равно долго мечтала о друзьях и о том, что у неё однажды появится братик или сестрёнка.

Однажды мама сказала, что осенью отдаст Ленку в детский сад, в котором много других детей и в котором она станет развиваться. Ленке не хотелось расставаться с бабушкой, но ещё больше ей не хотелось остаться без друзей. И вот она уже шагает с мамой к двухэтажному кирпичному зданию, к детскому саду. По коридору их проводит улыбчивая воспитательница, показывает на шкафчик с нарисованным на дверце львёнком.

— Это твой шкафчик — говорит она, и Ленка светится от радости.- Ждём вас в понедельник!

От возбуждения девочка не может спать, но в понедельник её никто никуда не ведёт.

— Ничего хорошего нет в этих садах! — объясняет бабушка. — Сплошная инфекция! А ты у нас слабенькая. Дома-то лучше! Зря я что ли на пенсию вышла!

Ленка плачет. Она вообще много плакала в своей жизни. Иногда от совсем ерундовых вещей, которые и внимания не стоят. Перед тем как пойти в первый класс она тоже немного поплакала. А вдруг бабушка снова решит, что в школе одни инфекции? Как тогда быть? Но в школу она всё-таки пошла, и уже через полгода получила противное прозвище «старая галоша». И тогда она подумала, что не всегда важно, есть ли вокруг тебя люди. Ведь если тебя не любят и не понимают, какой толк от их дружбы.

Бабушка, Тимоха и Ванька мокрый

Ленкина бабушка была убеждена, что дома лучше всего растут краденые цветы. Это вовсе не означало, что следует схватить горшок с цветком, когда хозяева отвернутся и быстренько откланяться, пока пропажа не обнаружена. Выдирать растение с корнем и запихивать его в карман мало того, что негигиенично, но ещё и подло. Необходимо стащить не весь цветок целиком, а всего лишь отщипнуть от него листик. Тогда и волки сыты будут, и овцы целы останутся, как говорила бабушка.

Сама она при просьбе дать отросточек «вот того чудного с фиолетовыми листьями» многозначительно молчала и нарочито отворачивалась. Её не понимали. Тогда она начинала заговорщицки подмигивать, дёргать головой в направлении цветка и трясти рукой, что в её понимании означало действие, обозначаемое глаголом «отщипнуть». Просительница решала, что бабушке плохо, тем более, что та после всех этих странных действий выбегала из комнаты. Убедившись, что приступ ей не грозит, бабушку укладывали на кушетку, просили успокоиться и быстро ретировались. После нескольких таких представлений про цветок не заикался никто.

Бабушка с Ленкой часто ходили в ателье. Была такая вещь в городе в конце восьмидесятых. Там бабушка заказывала себе одежду, потому что на её маленькую круглую фигуру готовой одежды было не достать. Кроме того ателье предлагало некую альтернативу лавочке у подъезда, где заказчицы и портнихи перемывали косточки знакомым и делились друг с другом городскими сплетнями. А ещё там рос огромный цветок с мелкими красными цветочками. Бабушка всегда садилась рядом со стоящим на полу горшком и потихоньку отщипывала от него листик.

Почему она делала это несколько раз? Или неверна её теория о том, что взятое тайком растёт лучше? Вовсе нет. Теория правильная, только в её практическую часть вмешался неучтённый фактор, который бабушка сама же и притащила в дом на свою голову. Фактор носил имя Тимоха и был угольно-чёрным котом неопределённого возраста. В то же самое время он служил бабушке немым укором, ведь его она как раз и стащила, после чего её несколько лет мучила совесть.

Кот просто бежал по улице, а Ленка просто сказала: «Какой красивый!» Бабушка просто взяла и сунула его за шиворот, а кот просто расцарапал ей грудь, но выбраться из крепких объятий так и не сумел. Смирился с судьбой и стал жить в Ленкиной семье, всем своим видом показывая, что он вообще-то сам по себе и к домочадцам никакого отношения не имеет.

Бабушку, как уже говорилось, мучила совесть, но через несколько лет ей в голову пришло гениальное решение проблемы. У хозяйки Тимохи (а бабушка быстро узнала, кто это) жило немеренное количество животных. Они то приходили, то уходили, и сама хозяйка толком не знала, сколько их и как их зовут. Получалось, что взяв всего одного, бабушка не совершила вреда, а всего лишь «отщипнула» одного от стаи словно листик от растения.

Но вернёмся к нашему цветку. Бабушка добросовестно отщипывала листик, помещала его в баночку с водой, чтобы появились корни, а потом прикапывала в горшке с землёй. На следующий день высохший листик спокойно лежал на подоконнике. Бабушка снова шла в ателье, отщипывала, помещала, прикапывала и… листик снова будто бы выпрыгивал из горшка. Что за чудеса? Знала бы она, что всё дело в арахисе, которым она пыталась накормить внучку.

Арахис бабушка считала очень полезным, а Ленка ненавидела. Ладно бы орехи выглядели прилично, лежали бы себе почищенные в пачках и обсыпанные солью. Девочка сумела бы такое пережить. Но нет! Арахис представлял из себя белую шершавую оболочку, внутри которой прятались два красных, похожих на личинки, орешка. Ленке даже в руки было противно их взять, не говоря о том, чтобы положить их в рот. Тем не менее каждый день она получала белый кривой орех, который нужно было почистить, а содержимое съесть. Ленка не могла пойти на такое ни при каких обстоятельствах, а потому просто-напросто закапывала красных «личинок» в горшке со свежей землёй.

Тимоха оказался не таким привередливым как Ленка. Он ел всё, включая огурцы на грядках. Арахис особенно привлекал его своим запахом и в то время, как Ленка закапывала орехи, кот их раскапывал и съедал. Бабушка находила завядший листик и шла за новым. В итоге кот сыт, Ленка довольна, бабушкин гардероб ломится от одежды, работники ателье подсчитывают прибыль. Все счастливы, а бабушки новая цель (помимо воспитания Ленки) — вырастить наконец цветок.

«Знаешь, как он называется?» — спросила она как-то внучку.

Ленка помотала головой. Ну, откуда ей знать?

«Он называется огонёк. Видишь какой он яркий? А по-народному его называют Ванькой мокрым, потому что он очень любит пить воду, и его нужно много-много поливать».

В конце-концов арахис Ленке давать перестали, и бабушка наконец вырастила своего Ваньку. Да так, что из одного цветка получилось два, потом три, и вскоре на каждом её подоконнике горели красные огоньки.

Когда много лет спустя уже после бабушкиной смерти Ленка в последний раз оказалась в её доме, цветы всё ещё были живы. Дом продали, и новые хозяева решили оставить их себе, раз уж они никому не нужны.

«Мне нужны! Мне!» — захотелось крикнуть Ленке. Но вместо этого она незаметно подобралась к подоконнику, словно высматривая что-то на улице и отщипнула тайком пару листиков. Цветовод из неё никудышный, но бабушка всегда говорила, что ворованные цветы хорошо растут.

Чёртово колесо

Жизнь часто казалась Ленке похожей на чёртово колесо, когда оно начинает медленно крутиться, а потом разгоняется всё быстрей и быстрей, и ты уже не видишь, что вокруг. Тебе страшно, но сойти нельзя. В пятнадцать лет Ленка впервые прокатилась на колесе обозрения и поняла, что на самом деле похоже оно на улитку, которая сначала очень медленно ползёт к вершине горы, а после также неторопливо спускается к её подножью.

Неправильный образ аттракциона засел в Ленкином мозгу ещё в детстве, когда она услышала песню про это самое колесо. Песня безумно нравилась ей своим темпом — медленным в куплете и ускоряющимся по ходу припева. На заднем фоне мелькали летящие по кругу люди, а на переднем певец в чёрной накидке, вскидывал вверх руки, и за его спиной будто вырастали крылья. Кроваво-красная подкладка била в глаза и он становился похожим на Мефистофиля.

Ленка знала, кто такой Мефистофель. В общих чертах. Сначала ей попалась трансляция оперы, и она как заворожённая смотрела на расхаживающего по сцене человека, утверждавшего, что «люди гибнут за металл», пока бабушка не прекратила эту вакханалию со словом сатана и не переключила на полезную передачу о здоровье.

Ленка на этом не успокоилась и стала расспрашивать о Мефистофеле дядю Лёню, имевшего огромную библиотеку и потому знавшего всё на свете. Дядя Лёня пустился в пространные объяснения и подарил племяннице «Фауста», которого восьмилетняя Ленка с интересом пролистала, порассматривала картинки и даже кое-что почитала и многое поняла. Только вот восьмилетней девочке не положено знать, кто такой Мефистофиль.

Также ей не положено слушать «старушечью» музыку. А она всё равно слушала. И когда на перемене в школе на вопрос о любимом исполнителе ляпнула «Магомаев», Витька Кожухов едко спросил: «Может ты ещё и Кобзона любишь?» На что Ленка искренне ответила, что не любит, потому что ей не нравится тембр его голоса. Тогда-то и прозвучала эта обидная «старая галоша», а Ленка подумала, что хорошо бы впредь помалкивать о своих интересах, а попробовать понять, что следует любить в её возрасте и попытаться притвориться, что ей тоже это нравится.

Не расскажешь же в самом деле, как сидишь на полу, обняв руками колени, и плачешь под песню о том, как у лебедя убили любимую, и он от горя бросился на землю и разбился. Как объяснить Ленкины слёзы, когда она подпевала «Посидим по-хорошему, пусть виски припорошены…», если ей самой до этих седых висков жить и жить? И почему «Родина моя Белоруссия» всё переворачивает в её душе, хотя к Белоруссии Ленка не имела никакого отношения. Ей неположено было всё это любить, но она отчего-то любила.

«Понимаешь, тут дело не только в словах, — пыталась объяснить Ленка своей однокласснице уже в классе девятом. — Есть же музыка без слов и она так всё внутри переворачивает, какие-то вибрации определённые действуют. Я их чувствую так сильно, что иногда просто невыносимо слушать. Просто некоторая музыка она настолько гениальна, что её невозможно слушать, настолько больно. Например Адажио Альбинони, хотя на самом деле это и не Альбинони создал, но разве наш современник не способен сотворить нечто гениальное?»

Одноклассница, кажется это была Нинка Волкова, молча выслушала Ленку, а потом вдруг сказала: «Понятно». Причём сказала тоном, не сулящим ничего хорошего. «Понятно, почему тебя считают слегка пришибленной. Фигню какую-то городишь. Тебе надо попроще быть. Глядишь, и люди потянутся».

Ленке очень хотелось стать попроще, чтобы нравиться людям. Это она поняла ещё в восемь. Именно тогда её жизнь и разделилась на две части. В первой она с интересом слушала современную бьющую басами музыку, говорила «прикольное платье!» пришедшей в обновке однокласснице и презрительно морщила нос, когда учителя заговаривали о пользе чтения. Вторая домашняя жизнь состояла из любимого кресла, интересной книги и музыки, от которой рвалась душа и которую не с кем было послушать.

Порой Ленке трудно было понять, какая же она настоящая? И если настоящая — это та с книгой в руке, то нужна ли она хоть кому-нибудь кроме бабушки, родителей и быть может, дяди Лёне, по которому никогда нельзя было определить, что он чувствует.

Тот, кто живёт в шкафу

У Ленки всегда было слишком живое воображение. Иногда это даже хорошо. Зацепится, к примеру, бабушка языками с очередной знакомой, а Ленка рядом стоит и от скуки изнывает. Самое обидное при этом, что частенько стоят они у самой калитки. Сделай два шага и иди себе домой. Ну, или хотя бы в огороде поиграть можно, пока бабушка не наговорится. Только она не отпускает.

«Уже идём, — говорит, — две минуты». И так каждые минут пять. Тут и помогает Ленке её воображение. Смотрит она на прохожих и каждому свою жизнь придумывает. А если нет никого на улице, то Ленке приходится про всякие неживые вещи сочинять. Про одуванчик, например. Хотя, нет. одуванчик же тоже живой! Про камень придорожный сочиняет. Опять не то! Камень у неё тоже с душой оказывается. В общем, всё у Ленки живое, чувствующее.

Но бывает и по-другому, по-страшному. Как-то раз услышала девочка у себя в шкафу странные звуки. Ворочается в нём кто-то, ворчит. Ещё часы внутри тикают. Ленка как тиканье услышала, сразу поняла, кто внутри прячется. По утрам сразу после сериала показывали по телевизору мультик про английский язык. И в этом мультике был инопланетянин. Огромный, похожий на обезьяну, обожавший есть часы. Должно быть, в шкафу живёт именно такое чудище.

Перепугалась Ленка до смерти. Ведь если чудище так легко часы глотает и переваривает, то что уж говорить о маленькой тощей девчонке. Когда кто-то рядом, не страшно, не вылезет чудо-юдо из своего убежища. А что делать, если нет никого? Когда родители уходят, а бабушка ещё не пришла? Или когда спать ложишься?

Один раз Ленка чудище увидела. Дурачилась утром, стояла на голове на диване о стенку оперевшись и увидела нечто большое чёрное и лохматое под самый потолок. Так с дивана и свалилась со страха. Огляделась вокруг — нет никого. Дураку понятно, что чудище невидимо, а когда перворачиваешься с ног на голову, тогда только и видишь всё, что в обычном положении скрыто.

Стала Ленка думать, что делать с невидимым соседом. Наконец придумала. Подошла к шкафу и тихонько так говорит: «Здравствуй, Чудо! Давай дружить! Я стану тебе по вечерам перед сном сказки рассказывать, а ты меня не ешь за это, хорошо?»

Так и вышло, что ложась в кровать, Ленка перед тем как заснуть рассказывала Чуду разные истории. Иногда то, что случилось в её жизни, иногда книжки пересказывала, а иногда просто из головы выдумывала. Чудище затихало и слушало, а Ленка наконец смогла спать спокойно, без страха.

Недолго продолжалась странная дружба. Папа решил, что Ленкин шкаф совсем старый и нужно купить новый.

«Где же ты будешь жить, Чудо? — прошептала Ленка. — «В новом шкафу?»

Нет, в новом оно жить не сможет. Уйдёт куда-нибудь.

«Мне мама журнал выписывает, „Юный натуралист“, — продолжала Ленка. — Там про одного такого как ты написано. Он живёт в лесу, в Архангельской области. Иди к нему! Будете вместе жить!»

Вскоре старый шкаф сломали и выбросили, а ещё через неделю папа прочитал в газете статью о снежном человеке.

«Ерунда какая! — сказал он. — Пишут, что в нашем лесопарке йети объявился! Совсем с ума посходили!»

Только Ленка знала, что никакая это не ерунда. Это её Чудо решило не идти ни в какой Архангельск, потому что далеко и холодно. Так и погибнуть недолго. А у Ленки все истории и про одуванчик, и про камень придорожный, и про прохожего, и даже про Чудо всегда хорошо заканчиваются. Иначе и быть не может.

Das schwarze Schaf

Если не считать бабушки, которую Ленка очень любила и родителей, которых она любила не меньше, но видела гораздо реже, был в жизни девочки ещё и дядя Лёня. Общение с ним не слишком поощрялось, но и видеться дяде с племянницей никто не запрещал. Всё дело в том, что дядя был из тех, кто не оправдал надежд, как говорила бабушка, его мать.

— И ведь умный же, болван! — возмущалась она, а Ленка никак не могла понять, как сочетаются в одном человеке такие несочетаемые вещи.

Дядину жизнь предопределило здоровье. Что-то случилось с его сосудами, и он часто мучился от головных болей, а иногда даже падал в обморок, чем до смерти пугал свою мать. В детстве он много времени проводил дома и в дни, когда мигрень его миловала, лежал на диване в комнате и читал. Ленкина бабушка, застав сына с книгой, ругала его на чём свет стоит, вырывала из его рук томик и прятала. Она очень боялась, что он перенапряжёт мозг чтением, и в голове лопнёт особенно важный сосуд. Дядя не сдавался и упорно читал, потому что обожал книги.

Под родительским напором (тогда ещё был жив дедушка, которого Ленка никогда не видела), дядя поступил на истфак, подарив родным надежду, что из него выйдет пусть не толковый инженер, но хотя бы известный профессор.

— Вышел профессор! — злилась бабушка. — Вышел из него и прочь пошёл, а наш дураком так и остался!

Дело в том, что к четвёртому курсу дядя расхотел заниматься наукой и пошёл работать библиотекарем.

— Женская работа! — чуть не плакала бабушка. — Так он себе жену никогда не найдёт!

Насчёт жены она ошибалась. Дядя женился, у него появилось трое детей, а через десять лет он развёлся и пришёл жить к матери, которая к тому времени овдовела и страдала от одиночества. В одной из комнат её большого дома он с потолка до пола повесил полки и начал заполнять их книгами.

— Нет бы чем дельным, — бабушка уже не ругалась. Ругаться она устала. Просто констатировала факт.

Позже дядя стал старшим библиотекарем, потом директором библиотеки, но в глазах родных его продвижение не значило ничего. Даже родные дети смотрели на него с презрением. Неудачник, так они его называли.

Ленка наоборот дядей восхищалась. Для неё он был удивительным человеком, почти волшебником. В его волшебной стране на полках стояли тысячи миров, некоторые на неизвестном и странном немецком языке. Это он научил Ленку читать. Он давал ей все понравившиеся книги и ни разу не сказал ничего вроде: «Ты ещё маленькая для этого!» Однажды даже всучил «Братьев Карамазовых», которых Ленка усердно читала, пропустив середину, а после заглянув в конец. Она не поняла почти ничего, но крепко-накрепко влюбилась в Алёшу, доброго, честного и справедливого. Позднее она то и дело станет возвращаться к этой книге, с каждым прочтением открывая новые её грани, некоторые эпизоды выучит наизусть и каждый раз беря её с полки станет вспоминать о дяде Лёне, человеке открывшем для неё удивительный мир литературы.

— Знаешь как сделать из белой вороны чёрную овцу? — спросил как-то Ленку дядя..

— Никак! — твёрдо ответила девочка.

— А вот и нет! Нужно перевести на немецкий!

Правильно говорят, что дядя слегка не того. Разве получится из вороны овца? Глупость какая-то!

— Если кого-то называют белой вороной, то что это значит? — не отставал он.

Ленка не знала.

— Это значит, что человек не такой как все. А вот если немцы хотят показать, что человек отличается от других, то они говорят das schwarze Schaf, чёрная овца. Вот и получается, что на немецком ворона превращается в овцу.

Дядя задумался и долго-долго смотрел в окно. Ленка даже скучать начала.

— А иногда, — сказал он, вздохнув, — das schwarze Schaf переводят, как паршивая овца…

Ленка вспомнила, как одна родственница сказала, что все в семье люди как люди и один только дядя Лёня паршивая овца в стаде. Девочке стало его безумно жаль. Она подбежала к дяде, обхватила его руками и заплакала.

— Ты чего? — удивился тот.

— Никакая ты не овца, — прошептала Ленка ему в живот. — Ты красивая белая-пребелая ворона. И я тебя очень-очень люблю и никогда не брошу.

А он и не расслышал, только погладил по голове и засмеялся:

— Какая же ты рёва-корова!

Ленка тоже засмеялась, и всё опять стало хорошо и удивительно.

И всё-таки он существует

В детстве всё кажется большим и важным. Расстояние от крыльца до забора — целое поле, по которому идти и идти. Небо над головой чёрное-пречёрное с яркими гвоздиками-звёздами. Глаза слепит от их света. Рядом луна не тусклее дневного солнца. И снег вокруг, целые горы снега.

Ленке было лет пять. Закутанная она стояла на улице, ждала, пока соберётся бабушка. Мороз пощипывал щёки и нос, в толстом пальто невозможно было пошевелиться. Наконец вышли, прошли почти до центра города. Там на площади стояла высокая-превысокая ёлка. На ней разноцветные гирлянды и блестящая звезда на макушке.

Встречали с работы маму. Ленка терпеливо ждала, пока неподалёку остановится круглобокий жёлтый автобус, из которого выпорхнет мама. Ленка захочет помахать ей рукой, но попробуй это сделать будучи одетой как космонавт в открытом космосе?

Мама хмурится, она устала. «Зачем пошли? Холодно. Простынет, а мне сопли её лечить?» Бабушка машет рукой. «Ничего, я же лечить буду. И потом, не простынет. Я ей шаль повязала». Мама оттаивает, и домой идут уже вдвоём — бабушка возвращается к себе. А потом с Ленкой случается настоящее чудо.

Ленка искренне верила в Деда Мороза. Лет до пяти. Потом перестала. Ясно же, что это родители покупают подарки, а после кладут под ёлку. Ещё форточку открывают и снег по полу раскидывают, чтобы правдоподобней было. А тут шли они с мамой по заснеженной улице, никого не трогали, как вдруг остановилась перед ними машина. Самая обычная, бежевая. «Жигули», вроде. И из этой самой обычной машины вылез не кто иной как Дед Мороз в длинной шубе. Из задней двери Снегурочка выпорхнула, весёлая и добрая.

— Где здесь пятый дом? — спросил Дед Мороз. — Ездим кругами, ездим, а найти не можем.

Мама принялась объяснять, а Снегурочка подошла к Ленке, протянула ей пакетик. А в пакетике печенье, самое Ленкино любимое — квадратное с четырьмя точками. Ленка в пакетик руку сунула и достала всего ничего, пару штук, потому что не догадалась снять варежку, а варежкой попробуй зацепи побольше. Но девочка совсем не расстроилась. Главное, теперь она точно знала, что Дед Мороз существует и ездит по городу на бежевых «Жигулях».

С новым годом связано и ещё одно событие в Ленкиной жизни. Каждый раз, ложась спать тридцать первого декабря, она оставляла дверь в свою комнату открытой. Сначала для того, чтобы увидеть Деда Мороза, а после это превратилось в привычку. Как здорово открыть глаза и первым делом увидеть стоящую в другой комнате ёлку, а под ней подарки. И было таким праздником и таким несказанным счастьем смотреть издалека на коробки и пытаться угадать, что в них, что предвкушение подарков давно затмило само их получение. Но когда Ленке исполнилось тринадцать и она по обыкновению открыла глаза первого января, то не увидела под ёлкой ровным счётом ничего кроме завалившегося на бок игрушечного Деда Мороза. Она быстренько встала, прибежала в соседнюю комнату, но никаких подарков там и в самом деле не было.

— Ты уже взрослая девочка, — сказала мама. — Мы подумали, зачем ерундой заниматься. Ты же всё равно в Деда Мороза не веришь.

— А подарок мы тебе на день рождения купим, — добавил папа. — Подороже. Сразу на два праздника.

День рождения у Ленки двенадцатого января. Действительно, зачем дарить два раза ерунду, если можно один раз и хорошее. Но Ленка всё равно расстроилась. «Вот и стала я взрослой» — подумала она и даже немного поплакала. Дурочка, она всегда плакала из-за ерунды. На следующий год и ёлку наряжать перестали, и новый год отмечать. Ленкины родители не любили праздники, а теперь, когда Ленка повзрослела, то оказалось, что не для кого больше стараться.

Много лет спустя Ленка наткнётся в интернете на старые снимки её родного города. На них она узнает ёлку на площади, кривую с некрасивыми бумажными гирляндами и помятыми фонариками. Почему она считала её красивой? Потому что других не видела? И путь от крыльца от забора не такой уж долгий. Только вот снега раньше действительно было больше, и ощущение праздника ещё жило в её сердце.

Егорка

Он подарил ей большой белый пион на длинной ножке, пластмассового солдатика с погнутым штыком и открытку с кривой надписью «Леники». Она улыбнулась, сгребла в охапку подарки, прижала к себе, а он начал смеяться. Потом засмеялась и она. Так они и хохотали под укоризненными взглядами прохожих. И было им по пять лет.

Ленкина бабушка посещала общественные места вроде ателье не столько из необходимости, сколько из-за любви к разговорам, а собеседников там хватало. Любила она захаживать и в парикмахерскую. Там можно было долго сидеть в кресле, ожидая своей очереди и делиться бесценными знаниями о произошедшем в городе.

Ленка парикмахерскую не любила. Из-за вечного монотонного шума голосов и приборов, невыносимого запаха, а самое главное — именно здесь тебя так и норовили усадить в большое не по возрасту кресло и обкорнать так, что без слёз не взглянешь. Не то, чтобы Ленка жалела свои волосы. Просто с короткой стрижкой её всегда принимали за мальчика. Даже когда они шли с бабушкой из бани, и на голове девочки красовалась белая в синий цветочек косынка, непременно находился кто-то, кто, слащаво улыбаясь, произносил: «Какой милый мальчик. Как его зовут?» Ленка злилась, надувала губы и прохожий непременно говорил: «Какой невоспитанный ребёнок!»

«Она просто стесняется», — объясняла бабушка.

«А, так это девочка…» — разочаровано отвечали ей. То есть мальчик она миленький, а девочка так себе?

Егорка первым опознал в перемазанном неизвестно чем существе (на самом деле это был пластилин, жутко прилипучий) с короткой стрижкой и в тёмно-синих штанишках девочку. Случилось это в парикмахерской. Не замолкающей ни на минуту бабушке крутили кудри, а он подбежал к заскучавшей Ленке и чмокнул её прямо в губы. Сидевшие тут же посетительницы засмеялись, и Егорка смутился, спрятавшись за одно из кресел. Не знал он Ленки. Той хотелось продолжения, и она принялась гонять мальчишку по залу с криком «Давай обниматься!»

В следующий раз они встретились на улице. Пока их бабушки привычно перемывали косточки знакомым, они строили песочные замки, и достроились до того, что перемазались с ног до головы вонючей грязью — неподалёку как раз обнаружилась замечательная лужа, водой из которой так здорово заполнять ров перед замком. Правда вода во рву не держалась, и впитывалась в песок.

«Нужно положить на дно камни, чтобы не протекало», — сообразила Ленка, но их время вышло, и бабушки растащили в разные стороны своих свинят. В следующий раз Егорка пришёл с пионом, пластмассовым солдатиком и самодельной открыткой.

«Ты красивая», — сказал он тогда, и Ленка долго потом думала о нём и о том, что она красивая.

Больше Егорку она не видела.

«Не знаю, где он» — на все расспросы отвечала бабушка. Ленка не верила — бабушка знала всё, что происходит. Не зря же просиживает в ателье да в парикмахерской.

Наконец бабушка сдалась: «Уехал! Во Владивосток!»

Владивосток далеко. Жалко. Ленка долго потом его помнила. Когда ей подарили куклу в виде мальчишки со взъерошенными волосами и веснушками на пластмассовом лице, то она назвала его Егоркой. Ей было девять, когда открылась страшная правда. Ленка сидела и читала, а рядом разговаривали бабушка и её знакомая. Разговор зашёл о забавных случаях из детства внуков.

«А помнишь Егорку?» — засмеялась бабушка, толкнув Ленку плечом. — «Первая любовь!»

И пересказала знакомой историю с поцелуем и пионом на длинной ножке.

«Я его помню», — вздохнула знакомая. — «Жаль мальчишку!»

Так Ленка узнала, что никуда Егорка не уезжал, а заболел тяжёлой болезнью и очень быстро умер. Старушки принялись рассуждать о несправедливости, когда алкаши всякие живут, а невинный ребёнок умирает. Ленка вышла в другую комнату, прижалась лицом к стене, закрыла глаза, приготовившись плакать, но потом вдруг одёрнула себя. Её Егорка жив, просто живёт далеко во Владивостоке. И неважно, кто и что там говорит. И от этих мыслей ей стало намного легче. Только вот больше никогда не получала она таких искренних подарков.

Сестра, сестра

Ленка всегда ждала. Ждала маму с работы, отца из очередной командировки, болтавшую бабушку. Они не укладывались в сроки: мама часто задерживалась. Самолёты и поезда отца откладывались и опаздывали. Бабушка, обещавшая, что поговорит пять минут и они пойдут, не могла оторваться от собеседницы целых полчаса. Ленка знала, что обещания ничего не значат, что время такая неуловимая вещь, которую трудно контролировать. Поэтому она привыкла ждать, не сосредотачиваясь на определённом моменте.

Дольше всего она ждала сестру (или брата, тут уж как повезёт. Хотя лучше бы это была сестра). У всех вокруг были братья и сёстры. Чем же Ленка хуже? Ничего. Она подождёт. А пока можно и с двоюродными общаться. Но с ними сложно.

Их трое — Наташа, Маринка и Нина. Нина — дочь дяди Лёни, Ленку слегка презирающая и всегда говорившая с ней с надменностью и чувством собственного превосходства. А ведь она на целый год младше! Общаться с ней совершенно невозможно. Поговоришь и чувствуешь себя червём позорным. Маринка и Наташа — дочки папиных сестёр. Маринка Ленку не любила. Говорила, что она капризная истеричка и всего добивается слезами. Бедные родители! — закатывала глаза Маринка. Ясное дело, что это не её слова, а её матери, желчной и насмешливой тёти Вики.

Наташа — другая. Добрая и всё понимающая. Самая старшая из всех. С Ленкой — восемь лет разницы. Как-то раз на Маринкином дне рождении Ленка услышала, как Наташа зовёт именинницу в пятницу к себе в гости. Девочка тоже подошла и попросилась прийти.

— Конечно, — сказала, улыбаясь Наташа. — Если мама отпустит, приходи. Буду учить вас торт печь.

Ленке было девять лет, и она всё принимала за чистую монету. Вот и пришла в пятницу, а муки дома не оказалось. Ещё и дождь на улице. Поиграли в настольные игры, а там и прояснило.

— Нам с Маринкой на почту сходить нужно, заодно и муки купим, — сказала Наташа. — А ты, Лен, иди домой, а то бабушка волноваться будет.

— Не будет! — ответила Ленка. — Она меня на весь день отпустила.

— Уже волнуется. Пять минут назад звонила, спрашивала, когда ты придёшь.

Странно, а Ленка никакого звонка не слышала.

— Ты как раз в туалет ходила. Иди! А я завтра в гости забегу, часа в три, ладно? Чайку попьём. Ты мне свою железную дорогу покажешь? Хорошо?

Ленка поплелась домой. Ничего, что сегодня не получилось. Главное, что завтра они будут с Наташей вдвоём, без противной Маринки.

Бабушка стирала тюль и была очень недовольна, что Ленка пришла ей мешать.

— Ты же на весь день отпрашивалась? Чего так рано вернулась.