Бесплатный фрагмент - Куба — любовь моя!

«Прилетели, мягко сели»

Ближнее зарубежье

Мне повезло дважды побывать на Кубе. Страна социалистическая и потому числилась хоть и далеким, а все же «ближним», доступным зарубежьем. В переводе с советского языка на простой русский это значило: «соцстрана, куда могут разрешить поехать». Вышло так, что ездила я на Кубу в 1972–1973, а потом в 1978-м годах. Удалось поработать там, познакомиться с людьми и с очень неожиданными ситуациями.

На острове трудности с энергией: местная нефть годится лишь в качестве асфальта, страна слишком маленькая, чтоб возникли могучие реки. А советские друзья жаждут расплатиться за сахар, который Куба поставляет в СССР, постройкой атомной электростанции.

Моей задачей было оценить сейсмическую опасность там, где эту атомную станцию собирались построить. Дело не простое — надо было записать достаточное для статистики количество землетрясений. А они там если и бывают, то раз в сто лет… Вот под таким соусом и удалось мне побывать на самом дальнем «ближнем зарубежье».

Расскажу, что запомнилось, и так, как запомнилось, а не по порядку. Память — прихотливая особа. Какие-то места и события высвечивает будто прожектором, а какие-то погружает во тьму…

Партия напутствует

Прежде всего вспомним способ, каким в те уже исторические времена оформлялась процедура. Для начала мне нужна была характеристика. Написать ее я должна сама и принести на подпись к начальству. Мне, воспитанной правильными родителями, это не пришло в голову.

Впрочем, начальство меня вразумило: «Кто же может знать вас лучше, чем вы сами?»

Один из этапов — посещение высших партийных сфер, которые должны были меня не то «проверить на вшивость», как тогда говорилось, не то научить вести себя прилично. Назовем это место «Старая площадь» — где-то примерно там это и находилось.

Прихожу в указанный кабинет. Большой кабинет, метров так на 50. Там огромный письменный стол, гладкий, блестящий и ни одной на нем бумажки или карандашика.

За столом сидит… Как бы это описать? Небольшого роста мужичок, замухрышка — ну нет другого слова, чтоб выразить впечатление! Он естественнее выглядел бы около пивного ларька. В компании других пяти мужичков был бы последним, первые были бы работяги поплечистее.

Вежливо здороваюсь. Он мне указывает на стул. Сажусь и умираю от любопытства. Я же первый раз попала в партийные хоромы всесоюзного уровня. И вот он начинает меня инструктировать, как себя вести. Например, не спать в двухместном купе с незнакомыми мужчинами.

И тут я теряю нить разговора, потому что говорит он с перерывами. Скажет два-три слова и замолкает, но губами шевелит беззвучно. Потом продолжает то, что начал, опять перерыв на беззвучное бормотание. «Ух ты! — думаю, — что же это такое?» Пытаюсь разгадать по губам. Нет, все не то, не похоже. И вдруг осенило: да это же матерки!

Вот такие, значит, мужички из подворотни и ведут нас вперед к светлому будущему коммунизма…

Удивляюсь.

Уникум

Прежде, чем построить на Кубе атомную станцию, полагается провести сейсмическое районирование. Я еду на пару с Виктором Мячкиным, новоиспеченным завом лаборатории физики землетрясений. Мы раньше с ним как-то не общались всерьез. Оказалось, с ним интересно поговорить, особенно о физике землетрясений. Он очень внимательно обсуждал еще только зарождавшиеся мои идеи и планы. А о себе говорил, что хоть и стал завлабом, но не такой уж большой ученый, чтобы сплотить кого-то там вокруг своих гениальных идей. Совсем наоборот. Он поставил себе задачей обеспечить сотрудникам возможность развивать их собственные идеи. Гениальные или нет — там видно будет.

Надо сказать, что отсутствие идеологического давления — редкое качество у начальников. В этом смысле Витя — уникум. И это не слова. А в житейском плане он был очень свойский парень, с которым незаметно переходишь на «ты», любитель простых житейских радостей типа выпить, закусить и поговорить за жизнь — от анекдотов до науки и смысла жизни.

Красота по-африкански

Декабрь 1972 года. Летим! Первая остановка — в Рабате, это Африка. Плоская, как стол, местность светло-рыжего цвета, кучки пальм вдали, маленький очень чистенький и ухоженный аэропорт. Очередь на регистрацию. Вижу женщину потрясающей красоты. Такой красоты, какой в реальной жизни просто быть не может. Такую можно видеть только во французских модных журналах, на рекламах причесок 19 века. Не на фотографиях, а на рисунках пером. Понятно, почему на рисунках: потому что настоящих живых красавиц такой утрированной красоты не существует!

---

И вдруг — эта немыслимая красавица в африканском аэропорту. Все нынешние Мисс Мира по сравнению с ней — просто раскрашенные дурнушки. Она абсолютно черная, черная до синевы, не какая-нибудь там арабка, темно-загорелая, я и сама могу стать как арабка через месяц на пляже. Нет, эта — просто ожившая статуя черного дерева с европейскими чертами. И во взгляде ее читается какая-то глубокая, аристократическая, но абсолютно не европейская, таинственная культура…

Дикторша охрипла, взывая на посадку, а я глаз не могу оторвать.

Летим над океаном. Небо чистое, Атлантика полна кораблей. Все они идут по широкому «шоссе», движение правостороннее, как положено. Вне этого никак не обозначенного шоссе — совершенно пусто.

Гавана

«Прилетели, мягко сели». Гавана — это что же, «гавань» по-русски?

Выходим из самолета и оказываемся в атмосфере бани, даже парилки. А мы специально в декабре, зимой поехали. Чтоб не жарко. Ха! Температура 41°С, влажность не знаю какая, похоже 100%. Пот прямо рекой. Я двадцать лет прожила в Таджикистане, 40 градусов тоже бывало, но там — сухо и потому вполне терпимо.

Через час появилась встречающая сторона из Кубинской академии наук. Нас отвели в отель «Ривьера». Ура! Ванна! С прохладной водой! Оказывается, счастье — это вода нормальной температуры. Полночь…

Утром оглядываюсь. Я впервые в жизни в настоящей гостинице. В отеле! Мой номер на 12-м этаже, всего их 16.

Из окна — океан (на самом деле всего-навсего Мексиканский залив, но ведь линия горизонта c моего этажа — километров сто). Море — цвета неба, абсолютно гладкое, ни морщинки. Горизонта нет. Море плавно переходит в небо. В безбрежной голубизне раскидано несколько малюсеньких — огромных! — океанских кораблей: очередь на разгрузку-погрузку.

Звонит Виктор Мячкин (есть телефон!), встречаемся в кафетерии.

Меню… Смотрим неграмотными своими глазами. Что бы это значило? Как же не сообразили еще в Москве, не выучили хотя бы десяток фраз? В голову не пришло!

В Союзе ведь все, от полярных чукчей до памирских таджиков, понимают и говорят по-русски. Потыкали в меню наугад. Черная красотка улыбнулась и принесла несколько сортов… хлеба.

Хорошо, что хоть кофе на всех языках одинаково.

Испанский язык

Даже словаря у нас хоть какого-нибудь нет. Научники еще называемся, якобы — умные… Пришлось учиться испанскому методом «тык»!

Слава богу, многое потом показалось «понятно»:

семана — семь дней, неделя;

сабана — (саван?) — простыня;

хеладо — (холодное!) — мороженое;

даме — дай мне;

ту — ты;

есто — это;

и — и.

Обращаться на «ты» можно к одному человеку — а можно и ко многим, если ты с каждым из них на «ты». Русский эквивалент «привет, ребята».

«Устед» — «вы», сокращенное «ваша милость». Грамматически — в третьем лице, типа «не желает ли ваша милость того-то?» Но если «на вы» со всеми, то использовать надо множественное число: «устедес» — «не желают ли ваши милости»…

Испанские глаголы так же немыслимо разнообразны, как и русские. Идем — хожу — шли… Кто поверит, что это один и тот же глагол? Вот и испанские глаголы такие же — запомнить из словаря невозможно.

***

Открытки с Кубы. Часть 1

Татьяна Раутиан — Виталию Халтурину в Гарм

Сейчас тут весна, и все цветет удивительными, необычного вида цветами. Хожу из гостиницы в городок пешком, туда и обратно — 12 км. Вдоль дороги цветут рододендроны, чайки летают, в заливе проплывают корабли. Красотища какая-то неправдоподобно пышная! Я тут отоспалась, ем фрукты — завидуй: ананасы (и его сок!), манго (и сок), фруто-бомба (так тут зовут папайю). Мороженое — шоколадное, земляничное, ореховое… Я уже подумываю — а не остаться ли мне тут на подольше?

Татьяна Раутиан — Зое и Мае Халтуриным в Москву

В этой гостинице мы жили в мой первый приезд. Напишите, что вам привезти. Ракушки? Кокосовый орех? Книги? (На испанском.)

На Кубе очень вкусное мороженое. Его продают в ресторанах в железных вазочках, а на улице в вафельных стаканчиках, по форме вроде рюмки. И кроме того, ездит по городу специальная машина, вроде нашей сейсмички, на ней шарманка играет какой-то вальс, на звуки эти сбегаются ребята и покупают мороженое.

Татьяна Раутиан — Зое и Мае Халтуриным в Москву

Paseo a caballos — прогулки на лошадях. Caballo — лошадь. Отсюда русское «кобыла», а также «кавалерия» и «кавалер», то есть всадник. Я не решилась покататься на лошадях. Они довольно-таки бодро скачут. Вообще в парке имени Ленина хорошо. Он очень огромный и по большей части совсем еще «дикий». Только в одном месте народу много — около аттракционов и всяких качелей-каруселей. Но там очень жарко, тени почти нет. Солнце печет. И ехать туда далеко — на двух автобусах примерно 1,5 часа.

Узнала, что на Кубе есть день матерей (второе воскресенье мая) и день отцов (третье воскресенье июня). А второе воскресенье июля — день детей. Все магазины завалены игрушками. Дети рассматривают витрины, выбирают. Каждому полагается по три игрушки, глаза у них разбегаются.

Татьяна Раутиан — Зое и Мае Халтуриным в Москву

А это — гаванские «Черемушки» совсем новые, еще зелени вокруг нет, но на самом деле с тех пор, как сделали этот снимок, уже выросли цветы, пальмы и прочие очень красивые деревья.

Гавана пишется по-английски Havana, а по-испански Habana. При этом h не произносится, v (или b) произносится как что-то среднее между русскими «в» и «б». А вот как вы думаете, что означает по-испански Yo estudio espanol?

P. S. Девочки, тут что-то очень плохо стало с конвертами. Если еще не поздно, то пошлите с отъезжающими на Кубу для меня штук 100—200, а то я уже в долг взяла. И им посоветуйте взять. Вот уже чуть ли не месяц нет конвертов. Или хотя бы марок советских по 6 копеек (авиаконверты тут склеим сами).

Татьяна Раутиан — Зое и Мае Халтуриным в Москву

На Кубе сейчас «сафра» — уборка сахарного тростника, и все туда ездят. Даже наши — только женщин не берут, очень тяжелая работа. Я в субботу плавала в море с маской, видела удивительно красивых рыбок и морского конька.

А вчера была на концерте одного знаменитого кубинского пианиста — совсем мальчишка, лет 20 с небольшим, но виртуоз. Я м. б. не очень разбираюсь, но мне страшно понравилось. Лист и Рахманинов. И еще исполнялась (впервые!) увертюра на кубинские темы, написанная еще в 1925 году и получившая в Испании премию Сервантеса — очень высокая честь и почти исключительный случай для латиноамериканского композитора. Интересная, местами очень красивая и необычная вещь.

Татьяна Раутиан — Зое и Мае Халтуриным в Москву

Сейчас не очень жарко, всего 30—32, вполне по-божески. Арбузы тут есть. Недавно я купила парочку, весом 28 кг — всего за 4 рубля, т. е., простите, 4 песо. И еще едим бананы и гуайяву. Манго и фруто-бомба уже кончились. Был еще черимойя. Ела еще один фрукт. Забыла, как называется. Цвет седой-зеленоватый, форма шишковатая. Кожа какая-то средняя между поджаренной кашей и коркой хлеба. Мякоть в виде долек, и в каждой дольке — косточка. Сладкая. А гуайява — это как большая, с апельсин, ягода клубники, с более крупными косточками и не такая кислая. А кожура на вид как у апельсина, но едят ее с кожурой, она вкусная и нежная.

Первые впечатления

Контакты

Первые дни посвящены общению с местными деятелями. Нам нужна их помощь. Виктор специально для этого и прилетел. Он в этих делах как рыба в воде. Первый контакт — с президентом Кубинской академии наук. По профессии президент — военный летчик. Кстати, Кубинская академия расположена в здании, которое в точности копирует американский Капитолий, здание Конгресса США. Только наш кубинский Капитолий на 2 метра длиннее!

Международные встречи обычно происходят в неформальной обстановке, в каком-нибудь из лучших ресторанов столицы. Например, «Тропикана». Иностранные гости не платят, а пишут на счете, что заплатит Академия, и расписываются. Представитель Кубы тоже не платит, потому что является в данном случае гостем Иностранного Ученого. Поэтому кубинцы, в том числе и президенты академий, очень любят встречаться с Иностранными Учеными в лучших ресторанах столицы и вести с ними длительные переговоры.

Виктор и президент быстро сошлись, выдали огромные запасы анекдотов, от неприличных до политических, и были очень довольны друг другом. Но и о сейсмологических планах успели договориться. Потом Виктор переключился на советника по науке. Тот свозил нас на самый престижный пляж. Рассказывал байки про Фиделя Кастро, первого секретаря компартии и главного революционера Кубы. Кубинцы зовут его просто «Фидель». Он — невероятно популярен. Так вот, якобы в машине Фиделя в багажнике сидит охранник с пулеметом. Если кто захочет Фиделя догнать, багажник открывается, пулемет высовывается и… Поздно разбираться, сам виноват…

Фидель — мой ровесник. Тогда он был еще молодой, озорной. Сидеть в кабинете и управлять страной — устаешь, хочется чего повеселее. Советник рассказывал, что Фидель часто убегает от своей охраны. В море, с ножом — на акул поохотиться. Охрана, конечно, должна его не пускать, но он как-то ухитряется их отвлечь.

Власть на местах — только партийная. Райкомы. В таком учреждении мы провели встречу со специалистами по чрезвычайным ситуациям.

Виктор произнес речь о важности сейсмического районирования и ужасах сильных землетрясений. Но потом выяснилось, что за последние сто лет на Кубе произошло только два серьезных землетрясения. Тут местные специалисты по катастрофам потеряли к сейсмологии интерес. Еще бы — ураганы, и тоже разрушительные, приходят из Атлантики регулярно два раза в год.

Развлекаюсь

В те поры я была молодая, всего каких-то 45 лет, и хулиганские мои наклонности были еще в разгаре. Виктор не любил плавать в море — только в бассейнах. И я не в силах была отказать себе в удовольствии его попугать.

Например, быстренько проскочив прибой, уплываю подальше, где волны мягко подымают и опускают меня. Ложусь на спину, один нос торчит из воды — меня с берега и не видно. А я, когда волна меня подымает, вижу Виктора, как он бегает по пляжу и пытается углядеть меня меж волн. А мне, дурочке безжалостной, смешно. Он кричит, зовет меня… А я, конечно, не отзываюсь — пока он не побежит к спасателям, чтоб просить их выловить мой молодой красивый труп.

В гостинице нашей балконов не было, а были только горизонтальные бетонные козырьки, чтоб бросать тень на окна ниже расположенного этажа. Козырек, конечно, без перил — это же не балкон. Но довольно широкий, сантиметров 70 или даже метр, так что вполне можно было вылезти на него из окна и посидеть, свесив ножки. С 12-го этажа.

Приходит Витя.

— Витя, иди сюда, смотри, как тут здорово.

— Татьяна, сейчас же вылезай оттуда!

— Вить, как тут хорошо! Прохладно, все видно.

Бедный Витя почти в истерике.

— Ну чего ты? Боишься, что ли? Вот чудак… Ну, ладно, не хочешь — сиди там на диване.

Ну и так далее.

Витенька, взгляни на меня с того света. Прости мои подростковые игры!

Ураганчик

Через неделю после этого разговора природа решила показать нам, что такое небольшой ураганчик. Смотрю с моего 12-го этажа. Волны бьют по гранитным блокам, некоторые улетают на середину улицы. Машины на набережной сносит боком. Понятно, почему набережная такая широкая — чтоб удары волн не долетали до домов.

При этом ветер не очень сильный, но волны — впечатляющие. Прибой взлетает до уровня нескольких этажей. Помню, один раз — до девятого. Листья пальм пожелтели и порвались от соленых океанских брызг. Прикладываю руку к стене. Чувствую сейсмический толчок от стены при каждом ударе волн.

Крепость и маяк

Это главная историческая достопримечательность Гаваны. Самые первые завоеватели строили такие крепости для защиты от следующей волны искателей счастья. Крепость в Гаване стоит у входа в пролив, который ведет в лагуну. Поперек пролива протянута цепь, через нее деревянные парусники тех времен не могли войти в лагуну, в город. Эта цепь существует до сих пор.

Мне очень хотелось посмотреть на крепость и маяк вблизи. И в одно прекрасное воскресенье я пошла. Это не Союз, это Куба. Поэтому у входа в крепость не было ни железных ворот, ни грозных надписей «посторонним вход запр…», ни стражей с ружьями. Брожу. Узкие кривые проходы, какие-то лестницы вверх–вниз. Слышу где-то голоса. Фотографирую. Экономлю пленку, ищу что-нибудь супер. Оказываюсь на верху стены — заглядываю внутрь крепости. Там низкий дворик, пушки стоят, солдаты бегают, чем-то заняты.

Появляется солдат. Обращается ко мне. Смысл его речей такой: «Привет! Да, это очень красивая крепость. Фотографируешь? Я тебе сейчас покажу очень красивое место, без меня ты его не найдешь. Снимай, но только в ту сторону. А в эту — не снимай. Нельзя. Потому что тут — пушки». И ушел.

Пора за работу

Наконец мы в Сантьяго. Прекрасный город. Около него, в море, много землетрясений. Во мне зашевелился сейсмолог, отталкивая туристку, которая уже начала забывать, зачем она тут оказалась. Правда, шевелится пока не слишком энергично.

Мы живем в загородном кампусе, отдыхаем после долгого сидения в машине. Знакомимся с морскими черепахами, акулами и прочими обитателями океана. Тут можно взять лодку и пройтись на веслах по океану. Вспомнила молодость, отобрала весла у нашего водителя. Оказалось, что грести не разучилась.

Счастливый Умберто Альварес показывает сейсмостанцию, это он ее устанавливал несколько лет назад. Знакомит с персоналом и показывает записи землетрясений, сейсмограммы — какие интересные! Вот, наконец, я попала в сейсмичный район, на сейсмическую станцию. Она работает уже несколько лет. Более того, на станции есть бюллетени станций, расположенных на соседних островах, Ямайке и других.

Ямайский каталог существует с «колумбовых времен». Сейсмологов тогда, конечно, не было еще. Но были путешественники, открыватели новых земель. Индию искали! Все, что видели — записывали в своих корабельных журналах. В том числе — сильные землетрясения.

Записи страшно интересные! Землетрясения там совсем непохожи на те, что всегда происходили в Европе, в Средиземноморье.

Например, в ямайском каталоге написано, что «трясения» продолжались не секунды, как всегда, а минуты, по 10—20 минут! Думаю: не может такого быть! Напрасно так думаю. Когда начала сейсмограммы изучать — оказалось, так и есть.

Дело в том, что здесь океанская тектоника. Материк Северной Америки вместе с Кубой и соседними островами движется к западу, и вдоль берега образовалась глубокая трещина. Сейсмические волны от землетрясений в этой трещине не расходятся во все стороны, не затихают. Это очень похоже на громкий звук поезда, когда он проходит в тоннеле. Возникают мощные, долго не затихающие волны. Учусь не говорить «не может быть». Весь мир не обязан быть таким, как в Средней Азии.

Итак, у меня впереди два месяца. Наконец-то я дорвалась до сейсмограмм! Начала пахать с жадностью. Охватила там все, что умела. И макросейсмику региона, и уникальную гипоцентрию по единственной станции, и уточнение эпицентров землетрясений, записанных когда-то московской группой ГСЗ (пришлось их эпицентры подвинуть на 300 км), и возможность проанализировать сейсмичность большого района по старым данным за сто лет и т. д., и т. п.

Именно там и тогда озарила меня идея использования коды для оценки энергии землетрясений. Увезла с собой в Москву графики, черновые записи, все такое. За эти два месяца набралось данных на целый сборник.

***

Открытки с Кубы. Часть 2

Татьяна Раутиан — Виталию Халтурину в Гарм

Свой день рождения я тут «зажала». Пьянствовать с малознакомыми русскими мне не хотелось. Я сделала сама себе подарок — в рабочий день поехала на пляж, а вечером — в кино. Думала о тебе, о детях, о жизни. Занималась немножко самобичеванием и самовоспитанием — не знаю, надолго ли хватит. Все же полезно бывает вот так встряхнуться и посмотреть на себя и мир совсем с другой стороны.