Бесплатный фрагмент - Крепостная герцогиня (главы 64—115)

64. Небо в алмазах

…Вскоре вызвал Василий Никитич взбалмошную дщерь свою:

— Заутра негоциант богатейший и жених завиднейший Мойша Ицкович Шафиров намерен, аки был уговор, просить руки твоей. Ведаю я, что не люб он тебе. Молвлю по секрету, что и сам жених факт сей прискорбный ведает, но согласен любить тебя безответно — лишь бы рожала ему чад возлюбленных. Не след человека столь уважаемого прилюдно отказом позорить. Посему, коли ты супротив брака сего завидного, молви мне, и тогда предупрежу я Мойшу, дабы заутра не навещал нас.

— Помыслить надобно. Дай, батюшка, час.

— Год мыслила — не домыслила! А теперича за час хочешь?

— Какой год?! Лишь токмо он мне предложил, я сразу же и забыла! Девичья память!

— А коли ответствуешь согласием, память твоя вскорости из девичьей в бабью преобразуется! … В общем, не дам я тебе час…

— Ах, так! — рассердилась Наташа. — Тогда я…

— … Дам два!

— Два рубля?

— Два часа… на размышление.

Размышляла Наташа лишь четверть срока отпущенного. Засим к Малашке явилась, за шкирку ея схватила и к Роджеру приволокла:

— Уважаемый мистер Смит, … тьфу ты! То бишь любимый Роджер! Глаголил ты мне и слонихе взбесившейся Лушке, что 13 августа 1715 года, коее завтра наступит, намерен ты сделать предложение брачное некой деве прекрасной…

— … коюю ты, милая Наташа, любезно ко мне за шкирку доставила. Рад зело, что не за власы. Видать, сие суть подарок твой ко дню рождения ея!

— Ошибаетесь, мистер Смит недоступный! — Малашка возразила. — Негоже крепостнице отстойной… то бишь достойной засорять память свою днём рождения крепостной недостойной! Гуманная барыня Наталья Васильевна одарила меня нетасканьем за власы

за наше негулянье под луной

и за под одеялом нележанье,

ибо негулящая я и не шлюхастая.

— Ну, так делай предложение обещанное брачное своей Малашке-негуляшке не шлюхастой! А я послушаю, что тебе сия разлучница мерзейшая ответствует.

— Уже сделал и благодаря тебе, разлучница милейшая Наташа, продинамлен был. Хоть и любит меня Малашка всем сердцем, но не хочет супротив твоей воли идти. Посему согласно обещанию своему должен сделать я выбор непростой между тобой, Наташа и Лушкой. Излишне глаголить, что в очах моих ты куда приятнее соперницы своей объёмной.

— Вовсе не излишне! Ты глаголь.

— Уже молвил, но могу добавить, что Лушка пламенно любима другом моим Никитой, хоть и постоянно разбивает сердце его хладностью своей.

— Рада я, Роджер возлюбленный, согласию твоему на брак наш. Посему к батюшке моему пошли. И пошлю я купчину его предпенсионного, аки глаголится, «к ляху»!

— Мнение моё никто не спрашивает, — самокритично признала Малашка, — но я бы не стала

посылать иудея Мойшу

в антииудейскую Польшу!

Тут приступил Роджер к осуществлению плана малашкиного:

— Не спеши, Наташа прыткая, Мойшами разбрасываться! Не давал я тебе согласия на брак.

— Ну, так дай!

— Не дам, ибо порушила ты главное чувство в жизни моей — любовь пламенную к Малашке неказистой и всеми презираемой, но для меня, нестандартного, самой милой девице на свете!

— Ах ты, образина рыжая! — заголосила барыня юная. — Растопал чувство моё светлое! А заодно и слово своё баронетское… внебрачное!

— Уймись, Наташа истеричная! Слово своё дал я не обдумав, но честь моя (хоть и внебрачная!) не позволит нарушить его. Коли не могу я жениться на Малашке и не хочу на Наташке, то придётся жениться на Лушке, хоть сие тяжело и морально, и многопудово! Надеюсь, простит меня друг Никита за подлянку сию. А коли раздавит меня супруга будущая во время страсти нежной, аки первая боярыня Морозова фискальная чуть было ни раздавила стрельца, то будет Никита ещё благодарить меня, токмо я уже не услышу! … А теперича, Наташа, в память о несбывшейся любви твоей отведи меня к дому Лушки, а сама назад возвращайся, дабы не слышать и не лицезреть, аки соперница твоя злорадствует!

Возразила ему Малашка:

— Опрометчиво, мистер Смит наивный, выбирать гида, коий не заинтересован во прибитии, то бишь во прибытии на пункт конечный. Ко примеру, век назад предки того ляха, к коему барыня Наталья Васильевна собралась послать Мойшу Ицковича, вознамерились встретиться с будущим царём расейским, дабы обсудить перспективы расейско-польской дружбы. Выбрали они гида. А сей Иван с усами завёл дипломатов сих в болото, где показал им небо в алмазах!

(Уточняет автор, что впоследствии на сюжет сей некий Антошка Чухов соорудил пьесу «Дядя Ваня». )

Усмехнулся Роджер:

— Ведаю я о судьбе «ювелиров» сих. По мне, так лучше уж «небо во клетку», нежели таковое «небо в алмазах»!

65. Наташа рвётся под венец

Скривилась Наташа, речи умные услышав, и молвила:

— Лушку перезревшую опосля навестим. А сперва — батюшку моего.

Явилась Наташа с новобрачными будущими к отцу своему:

— Согласна я, батюшка, со старикашкой твоим обвенчаться! Но токмо дабы одновременно и… одноместно венчались Малашка и агликашка! … Я вам покажу Лушку!

…Аки токмо вышли все трое от Василия Никитича, молвила Наташа печально:

— Теперича все подружки обзавидуются богатству моему, токмо сама себе я не завидую. Ведь жених мой престарелый — явно не Аялон.

Ведал британец, что ближневосточный топоним «Аялон» означает либо речушку сезонно пересыхающую (автор уточняет, что на брегах ея чрез два века град Тель-Авив возникнет), либо пещеру. Постарался он утешить несчастную:

— Согласен я, что негоциант уважаемый Мойша Ицкович не токмо не Аялон, но даже не Аполлон! Но важна не стокмо лепота самогО жениха, скокмо лепота чад ваших будущих. Узрел я недавно, аки восхищалась ты, Наташа чадолюбивая, лепотой гостьи нашей недавней Дели Бартель.

— Аки можно не восхищаться лепотой сей юной цыганки немецкой, … али немки цыганской?! Мечтаю хоть одним глазком глянуть на цыгана Мишеньку, коий заделал Аглашке чудо сие!

(Хоть в те времена «глаза» именовались «очи», но не горазд автор заместо «одним глазком» написАть «одним очком»! )

— Заутра и глянешь! — усмехнулся Роджер. — Причём, не одним, а двумя глазкАми, то бишь глАзками! А опосля будешь рожать ему чад столь же лепых и своеобразных, аки обаяшка Деля.

(Здесь автор не в силах удержаться от «ОБАЯШКИного» ОТСТУПления, не связанного с гнусной инсинуацией, что великий артист Георг ОТС ТУП. Авторами созданной чрез полтора века «Песни цыганки», в коей костёр рассказчицы в тумане светит, были поэт Яков Полонский и композитор Яков Пригожий, то бишь ОБА ЯШКИ!)

— Аки КЛЁВО! — восхитилась было Наташа, но тут же приуныла. — Токмо заКЛЮЁТ меня муж будущий Мойша иудейский, коли рожу я дитя полуцыганское!

— Опасность сия не грозит тебе, Наташа репродуктивная, ибо хоть и возляжет на тебя так называемый «цыган Мишенька», родишь ты дитя полуиудейское мойшино и далее подобных чад рожать будешь.

— Охальник! — возопила Наташа. — Ещё один! Везёт мне на них! Неужто возлягут на меня оба?! Токмо в разное время… и в разных местах.

— В одно время, — ошарашил собеседницу Роджер, — и в одном месте. (Тут помыслила Малашка: «… Аки две свадьбы предстоящие!») … Да не пужайся, Наташа впечатлительная. Всё объясняется зело просто. Отец Дели Бартель так называемый «цыган Мишенька», аки вычислил я путём размышлений логических, тебе недоступных, суть иудей Мойша Ицкович Шафиров, жених твой.

— Охренеть! — вновь Наташа возопила. — Выходит, хозяин прежний Глашки-Малашки «Мишка придурочный» суть «цыган Мишенька»?!

— Он и суть, — подтвердил британец.

— А ты, Малашка, что глаголить будешь по поводу сему?

— Ничего не буду, — ответствовала служанка, — ибо не считаю себя вправе обсуждать личную жизнь барыни Аглаи Ивановны без согласия ея!

«„Морозовоустойчивость“ невесты моей на том же уровне, — помыслил Роджер, — что и при знакомстве нашем!»

Вослух же он молвил:

— Пожалуй, зря раскрыл я тайну Аглаи.

— А вот и не зря! — живо Наташа воскликнула. — Ранее плелась я под венец с Мойшей аки собака побитая, а ныне под него борзее лани помчусь! … И даже борзей собаки борзОй!

66. Песни о трёх столицах

На другой день прибыл жених долго жданный — на сей раз не токмо папашей невесты, но и самОй Наташей, от любопытства сгорающей.

Одарил негоциант идеал свой подарками дорогущими — каменьями драгоценными и нарядами моднейшими. Засим с волнением изрёк:

— Обожаемая Наташа! Смиренно прошу тебя стать супругой моей возлюбленной и матерью любящей чад наших будущих. Коли согласием ответишь, буду я самым счастливым человеком на свете!

— А коли отказом отвечу, — перебила невеста, — то будешь самым несчастным!

— Тогда я всего-нАвсего не буду сАмым счастливым. Буду прОсто счастливым, ибо царь Пётр Алексеевич высочайше повелел всем жителям новой столицы расейской (а у меня там особняк имеется, дабы было где приткнуться во время визитов частых) считать себя счастливыми. В частности, во песне «Драгая моя столица» поётся бодрым гласом: «Я счастлив, что я, петербуржец, во граде сем славном живу!»

Кстати, одноимённая песнь «столичная» (не путать с водкой столь же одноимённой) была опосля вновь создана, но иным содержанием стихотворно-музыкальным наполнена. К тому времени большевики перенесли столицу Расеи из Петрограда (в коий чуть ранее по совету Пушкина усопшего Санкт-Петербург переименовали) в Москву ибо посчитали, что не может культурный град быть стольным градом страны жлобской! На основе новой песни, Москву восхваляющей, автор данной эпопеи, в Израиле проживающей, создал куплет, прославляющий иную столицу — его исторической Родины:

«И врагу никогда не добиться,

Чтоб сбежали отсюда олим,

Дорогая моя столица,

Золотой Иерусалим!»

«Златой Иерусалим» назван «Золотой…», ибо песнь сия для современников автора предназначена, а в большей степени для супостатов опосля перевода на язык супостатский!

67. Наташа объяснилась с Шафировым и с Лябе

…Но вернёмся во 13 августа 1715 года во град Курск.

— А твоё счастье сильно омрачится, — Наташа вопросила, — коли подарки твои дорогущие возвращать откажусь?

— Нискокмо не омрачится, сокроище моё (а во случае отказа — уже не моё!) расточительное, ибо списал я расходы сии по статье тавтограммной «буки-буки-буки», то бишь «баба без башни»!

— Неверна телеграмма твоя, ибо невинная я!

— Верна, токмо с уточнением небольшим тавтограммным: «Будущая баба без башни!»

— Ладно уж, — сжалилась невеста. — Сделаю тебя самым что ни на суть счастливым! Выйду замуж, но токмо коли ответствуешь на вопросик казусный: уж не ты ли родитель настоящий Дели Бартель?

— Вопрос и впрямь «каверзный», аки ты молвить пыталась. Токмо я не считаю себя воправе обсуждать личную жизнь ни Дели, ни матери ея.

— Малашка то же самое глаголила! — воскликнула Наташа. — А значит, так и суть! Посему согласна я без условий дурацких!

На другой день явился к дому самохваловскому Лябе любящий и попросил вновь Малашку позвать. Перехватила Наташа посланца и опосля расспросов любопытных вместе с Малашкой вышла.

Не возрадовался француз явлению барыни, но не показал сие и ко служанке обратился:

— Обожаемая Малашка! Ведома тебе цель визита моего. Посему я приговор свой жду и жду решенья!

— Милый Жан Батист! Благодарна я тебе, ибо предложение твоё повысило самооценку мою! Однако случилось то, что и предвидела я. Появился у тебя конкурент достойный — коллега твой по ремеслу репетиторскому Роджер Смит.

— Не шибко тяжко угадать выбор твой, — проявил смекалку француз, — ибо даже я на месте твоём выбрал бы (али выбрала бы) его! Посему, коли не обломилось со служанкой, придётся принять предложение барыни.

Оживилась Наташа любопытная:

— И кто же сия барыня захудалая страшенная, коей ты хотел предпочесть нищую страхолюдину Малашку?

— Аглая Бартель, мать ученицы моей Дели.

Захохотала Наташа, засим, со трудом успокоившись, молвила:

— Хорош врать-то! Никогда не поверю, дабы первая красавица губернии позарилась на твою морду жирную! (Не след мыслить, что признала Наташа Аглаю большей красавицей нежели она сама. Ведь оне жили в разных губерниях — Аглая в Орловской, а Наташа в Курской. По крайней мере, мы так считать условились, ибо в те времена и Мценск, и Курск относились ко Смоленской губернии.) — К тому же в законном браке Аглашка.

— Сие дело поправимое, — заверил француз. — Надоели Аглае выкрутасы Алексея. Второй раз супруг кобелиный обрюхатил Акулину, сестрёнку ея! Но и одинокой оставаться Аглая боится, дабы соседи не злорадствовали. Аки токмо сделаю ей предложение брачное, обещала мне на развод подать и меня осчастливить.

68. Честное признание прозорливой Малашки

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

— Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

— Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил

я стать твоим супругом,

для нас покоя нет,

и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

— За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! — Малашка воскликнула. — Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался — не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

— Всего лишь графом, — скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

— Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

— «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

— Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

— Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

— И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

— Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

— Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Подъял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он:

— Не глаголится в надписях сих про титул мой графский. А уж про якобы маркизский, аки ты недавно глаголила — тем паче! Неувязочка выходит!

— Сей же час увяжем ея, — пообещала Малашка и тут же… увязала. — Барин наш в одной из поездок торговых побывал в той сАмой Епифани, возле которой едва живота ни лишился, не глаголя уж о ценностях материальных. И токмо помощь героическая…

— Аки глаголят соплеменники и современники Мойши, — перебил Роджер,…

— … бекИцер! — докончили оба хором (что в переводе с языка современного иудейского означает «короче!»).

— Короче! — молвила Малашка на сей раз по-расейски. — Узрел купец Самохвалов на брегу реки Дон крест каменный с эпитафией издевательской, кояя гласила…

Прочитала Малашка наизусть эпитафию, в коей усопший маркизом именовался.

— Догадываюсь я, кто автор текста сего! — воскликнул британец. — Не токмо деяния его черны, но и юмор! Впрочем, аки поётся во гимне британского клуба любителей сего юмора:

«Чёрный юмор, чёрный юмор, чёрный юмор

Облегчает нашу маленькую жизнь!»

Помыслил Уолтер Гриффит неофициальный (аки опосля оказалось, ошибочно), что потому назван он маркизом, что родитель его Джордж Гриффит преставился, опосля чего старший брат Роберт стал герцогом, а он, младший брат — маркизом.

В тот же день осуществил британец задуманное — перешёл во веру православную.

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

— Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

— Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил

я стать твоим супругом,

для нас покоя нет,

и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

— За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! — Малашка воскликнула. — Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался — не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

— Всего лишь графом, — скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

— Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

— «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

— Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

— Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

— И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

— Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

— Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Поднял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он:

— Не глаголится в надписях сих про титул мой графский. А уж про якобы маркизский, аки ты недавно глаголила — тем паче! Неувязочка выходит!

— Сей же час увяжем ея, — пообещала Малашка и тут же… увязала. — Барин наш в одной из поездок торговых побывал в той сАмой Епифани, возле которой едва живота ни лишился, не глаголя уж о ценностях материальных. И токмо помощь героическая…

— Аки глаголят соплеменники и современники Мойши, — перебил Роджер,…

— … бекИцер! — докончили оба хором (что в переводе с языка современного иудейского означает «короче!»).

— Короче! — молвила Малашка на сей раз по-расейски. — Узрел купец Самохвалов на брегу реки Дон крест каменный с эпитафией издевательской, кояя гласила…

Прочитала Малашка наизусть эпитафию, в коей усопший маркизом именовался.

— Догадываюсь я, кто автор текста сего! — воскликнул британец. — Не токмо деяния его черны, но и юмор! Впрочем, аки поётся во гимне британского клуба любителей сего юмора:

«Чёрный юмор, чёрный юмор, чёрный юмор

Облегчает нашу маленькую жизнь!»

Помыслил Уолтер Гриффит неофициальный (аки опосля оказалось, ошибочно), что потому назван он маркизом, что родитель его Джордж Гриффит преставился, опосля чего старший брат Роберт стал герцогом, а он, младший брат — маркизом.

В тот же день осуществил британец задуманное — перешёл во веру православную.

69. Беседы Светлейшего с Шафировым и с Романовым

5 сентября 1715 года завершилась целая эпоха истории европейской — опосля 72 лет формального правления преставился король Франции Людовик 14-й. По утверждению ГУГЛа вездесущего токмо некий фараон древнеегипетский превзошёл рекорд сей.

В тот же день вне связи с усопшим прибыл Мойша Ицкович в Санкт-Петербург и к покровителю своему светлейшему явился со взяткой традиционной приличной:

— Александр Данилыч! Окажите честь, коей недостоен я. Будьте свидетелем на свадьбе моей, кояя в Курске в последний день сентября состоится.

— В такую даль переться?! Нет уж, уволь!

— Не имею права увольнять Вашу светлость, а уж желания — тем паче, ибо Вы на своём месте пребываете.

— И Аки кличут невесту твою? Сара? Фаня?

— Владычица сердца моего и впрямь в сарафане. Наташа суть дщерь купца Василия Никитича Самохвалова.

— А мать ея, аки я понял, суть иудейка богомерзкая! У племени вашего, постоянно насилуемого нация по матери волей-неволей определяется, ибо отцы насилующие суть герои неизвестные! Выходит, приглашаешь ты меня на венчание со своей иудейкой Наташкой в синагогу?!

— Речи Вашей светлости логичны весьма, ибо светлая глава замыслила оные. Правда, в данном конкретном случае нюанс имеется. Усопшая мать невесты моей даже более расейская, нежели отец ея, ибо род Василия Никитича Самохвалова пошёл от хвастуна татарского, коий хвалился тем, что немереное число девок расейских перепортил. Отсюда и фамилия его славная. Опосля сего героя постельного (хотя в большей мере сеновального!) пошлО на Руси ругательство: «Совратил твою мать татарин!». Правда, впоследствии нЕкто слово «совратил» сократил, а последнее слово вообще выкинул из соображений политкорректных… А венчаться буду я не в синагоге, а в церкви божией по закону нашему православному.

— С каких сие пор закон наш православный твоим стал, морда иудейская?!

— С тех пор, аки ради любимой своей перешёл я во православие.

— Похвальное деяние! Возрадуется государь, ибо давно мечтал наставить тебя на путь истинный, но не преуспел. Зато преуспела девица самохваловская! Кстати, уж не тот ли сие купчина Самохвалов, у коего рыжий маркиз Уолтер Гриффит на побегушках репетиторствует?

— Имеется у Василия Никитича репетитор аглицкий колера указанного, токмо данные его анкетные несколько иные.

— Ну да! Вспомнил, что он под «Роджера Смита» косит, о чём Петруша ведает… Я не о твоём глаголю кузене Петруше Шафирове, а о своём другане Петруше Романове! Надеюсь, не растреплешься об информированности августейшей?

— Буду нем, аки рыба! — заверил Мойша Шафиров.

Сравнение сие многие годы верным было, ибо коли рыба даже делится с окружающими информацией, человек ея (информацию, но и рыбу тоже) не воспринимает. Но в 1958 году появилась возможность сие сравнение оспорить, ибо вышел на экраны фильм «Последний дюйм», в коем певец Михаил Рыба вовсе не был нем, а зело тяжёлым басом исполнил песнь «Тяжёлым басом гремит фугас…»

— Богат Васятка сей не токмо деньгами, — молвил фаворит царский, — но и талантами (жаль токмо, что не своими!). Ведаю, что перешла к нему от тебя Малашка юмористическая.

— Опосля свадьбы моей (а заодно и своей!) ко мне же и вернётся, ибо она суть служанка Наташи, супруги моей будущей.

— ЧтО сие значит: «а заодно и своей свадьбы»?

— Токмо то, Ваша Светлость, что сразу опосля свадьбы моей и в том же храме божьем венчается юмористка юная, токмо что во брачный возраст вступившая с упомянутым ранее Роджером Смитом.

— Крепостная с маркизом?! … Али кто он там официально считается?

— Роджер Смит выдаёт себя за внебрачного сына барона аглицкого и служанки расейской.

— Но коли в том же храме венчается, то православный он, аки выдуманная мать его.

— Перешёл он аки и я во православие ради избранницы своей.

— Тоже похвально! Ай да бабы… будущие! Ради них сразу две заблудших души на путь истинный православный вышли! … Не удивлюсь, коли обучил британец девку свою шахматы двигать.

— Глаголил мне Роджер, что Малашка его не токмо первая юмористка, то бишь первая середь юмористок расейских, но и первая середь шахматисток. А попутно середь юмористов и шахматистов!

— Занятно! — воскликнул Меншиков. — А сам-то с ней играл?

— Уважаю я шахматы, — молвил Мойша Ицкович, — но не играю в оные. Однако в бытность тогда ещё малолетней Малашки крепостной моей играл я с умницей сей в шашки на равных, а в поддавки она меня полностью переигрывала, ибо расчёт у нея фантастический!

— Посиди-ка, МОйшеле, в кабинете отдельном, а я инфУ сию с инстанцией вышестоящей перетру.

— Буду счастлив, коли государь великий посетит свадьбу мою ничтожную!

Чрез пару часов светлейший вернулся с аудиенции высочайшей:

— Государь счёл себя слишком великим, а свадьбу твою слишком ничножной, дабы ради нея в Курск переться. Однако заинтересовался зело! Возрадовался он переходу тебя, последнего иудея упрямого в лоно истинной веры! И от радости решил тебя аж графом сделать! (Мойша аж перекрестился от неожиданности.) Токмо считает царь, что негоже графу с безродной купчихой сочетаться! (Хотел было Мойша вякнуть, но своевременно осадил себя.) Посему за заслуги немалые в деле развития торговли расейской купчина Самохвалов графом назначается! … Что же касаемо другой пары венчаемой, повелел государь во-первых, поздравить новобрачных, во-вторых, бочку вина за счёт казны выставить, а вот во третьих… ни в коем разе Малашке вольную не давать!

Усмехнулся Шафиров грустно:

— Благодарю государя за то, что не велел Роджеру крепостным стать, дабы от супруги будущей не отличаться!

— Не того благодаришь! — тоже усмехнулся (правда, без грусти) Меншиков. — Именно сие он и пытался повелеть. Но убедил я неразумного, что в таком случае откажется Малашка от свадьбы, зато бочка вина сэкономится. Естественно, не мог царь наш упустить случай лишний раз народ споить. А посему решил оставить Роджера свободным мужем крепостной и отцом крепостных чад будущих.

— Благодарю, Ваша светлость, токмо имею опасение, что откажутся новобрачные от сей милости крепостной.

Засмеялся светлейший:

— Государь имеет… тех, кто имеет опасения подобные! Предусмотрел он мудро, что молодые брыкаться начнут. Посему решил, что Роджера Смита в любом случае ожидает потеря свободы — либо свадьба, либо крепость Петропавловская! А коли Малашка вздумает из себя благородную корчить и не пойдёт под венец свадебный, то ждёт ея венец терновый в виде сотни розог. А дабы жизнь слишком сладкой не казалась, сыпать ей соль на раны. И следить, дабы не сдохла ранее времени. А посему растянуть удовольствие сие на длительный срок в зависимости от самочувстия ея….

Не стал Шафиров лишние вопросы задавать, но помыслил ошибочно: «Видать, не может простить душегуб венценосный Уолтеру Гриффиту обмеление канала Ивановского!»

На другой день собирался Шафиров домой вернуться, но был вызван патроном своим.

— Ныне в отличие ото вчера встал государь с другой ноги — с той, что потребно. Посему изволил дать послабления небольшие. И заменил «кнут», для Малашки привычный, на диковинный для нея «пряник. Ежели решит крепостная сия заместо Роджера с кем-либо иным обвенчаться, то дозволяет он милостиво дать вольную обоим… И самое главное! Повелел царь мне лично проследить свадьбу сию и отчёт представить. ТАк что, постарайся, Мойша, дабы я доволен остался!

70. Генезис Дели

Вернулся Мойша во Курск и повеление государево будущим супругам изложил. Воскликнул Роджер горячий:

— Ведаю я, Малашка, сколь страстно мечтала ты о свободе. Посему не буду возражать супротив брака твоего с любым крепостным.

— Зачем же с крепостным неотёсанным, — служанка ответствовала, — коли имеется мосье Лябе, коий хоть и не вышел фигурой и ликом, но близок мне духовно?

Пригорюнился жених якобы отвергнутый, но утешила его невеста верная:

— Токмо не перерастёт никогда сия близость духовная во близость физическую, ибо с 13 августа 1711 года нет для меня мужчин окромя того пациента златокудрого полумёртвого. За прошедшие годы здравие твоё и чувство моё токмо окрепли. И ныне для меня лучше рабство крепостническое с тобой, нежели свобода без тебя! … Однако ежели утомила тебя верность моя, не буду навязываться и уйду смиренно в сторону… месье Лябе.

— Ну уж, нет! — воскликнул Роджер. — Недостоин француз счастья такого! Хватит с него Аглаи Бартель!

…Одной из первых явилась на свадьбу сия Аглая со дщерью смышлёной. Активно стала Малашка повышать квалификацию шахматную дарования юного. И до того доповышала, что вскоре опосля свадьбы на чемпионате Мценска 9-летняя дебютантка Деля Бартель аж бронзовую медаль отхватила!

Вскоре подвалила пригласившая ко приглашённой:

— Представляешь, Аглашка, чтО вякал французишка твой бесстыжий?! Будто бы ты столь же без стыда предложила ему себя в жёны!

— «Без стыда», Наташа тактичная, — возразила Аглая, — не я и он, а муж мой бывший, всех смазливых баб осеменяющий… и даже вовсе не смазливую скромницу сестру мою Акулину, главу от него потерявшую, ибо без надобности оная ей! Посему чрез неделю во Мценске состоится свадьба столь же двойная, аки твоя, ибо под давлением отца моего финансирующего Лёшка свободолюбивый таки женится на Акульке, вторично пузатой. Афишировать не след сии свадьбы скандальные, посему токмо самые близкие приглашены будут. В частности, Малашка шахматная по приглашению Дели и ты, аки хозяйка ея.

— А ответь-ка, подруга задушевная, на вопросик, коий накопился у меня…

— Рада, Наташа расточительная, что хоть что-то у тебя накопилось! И чтО за вопросик?

— Уж не мой ли жених Мойша суть папаша Дели приглашающей?

— А чтО сам жених твой по поводу сему глаголит?

— Ничего конкретного.

— Вот и я то же самое глаголю!

Середь ночи ворвалась Наташа в комнату служанки и разбудила ея:

— Представляешь?! Лябе твой, аки и глаголил, на Аглае женится!

— Представляю, ибо приглашена на свадьбу оную и прошу смиренно отпустить меня на нея.

— И рада бы не отпускать, да не могу, ибо приглашена я, аки глаголила нахалка сия токмо аки хозяйка твоя! … А что касаемо папаши истинного Дели, то темнит Аглая, аки и Мойша мой.

— И без них достаточно темно! Посему ступайте спать, фискальная барыня Наталья Васильевна, ибо утро вечера мудренее. Уверена, что заутра оба персонажа допрашиваемые общую позицию выработают и Вам изложат ея.

На другой день сбылось (который уже раз!) пророчество Малашкино. Явился к Наташе жених, а с ним и Аглая.

— Уважаемая (особливо в периоды адекватности своей) Наташа! — начала посетительница. — Имеешь ты подозрения обоснованные, что жених твой суть отец дщери моей. Но делаешь из факта сего прискорбного вывод ошибочный, будто бы он (не «факт» и не «вывод», а Мойша Ицкович) суть «бабник И распутник», … точнее, «бабник, ТО БИШЬ распутник». Дозволь объяснить, аки всё на сАмом деле было.

— ВалИ! — молвила Наташа, правда, с видом скорее заинтересованным, нежели разгневанным.

Аглая не просекла сей нюанс и, вздохнув грустно, молвила:

— ВалЮ.

Засим повернулась и ко двери направилась.

— Э…! Куда попёрлась? Мне же интересно зело!

Уразумел Мойша суть конфликта и молвил, улыбнувшись:

— Наташенька, видать, хотела глаголить «Валяй!», что в переводе на язык нормальный означает «Дозволяю!»

— А я так и валяла, … то бишь глаголила!

Вернулась Аглая с полдороги и речь продолжила:

— … Десять лет назад настиг меня… возраст брачный. А тут аки раз губернатор орловский бал затеял. Прослышала я об оном и приехала из своего захудалого Мценска в чуть менее захудалый Орёл. Отец мой, негоциант известный Иван Карлович Бартель, в поездке торговой пребывал, посему явилась я на бал в одиночестве гордом.

— ЧтО сие за бал, — Наташа удивилась, — коли ты на нём одна одинёшенька?!

— «В одиночестве» означает «без сопровождающих лиц». А народу там было более, нежели зал способен был вместить… Благодаря богатству отца моего, невестой я была завидной. Да и лик с фигурой ужаса не вызывали. (Мойша хотел было уточнить, что и ныне не вызывают, но ввиду присутствия невесты своей промолчал благоразумно.) Посему подвалили ко мне женихи потенциальные. Но не найдя во мне дуры желаемой, отвалили. И тут подошёл ко мне один из присутствующих здесь.

— А кто именно? — воскликнула Наташа с интересом живым.

— Любимая Наташа! — расхохотался Мойша. — В тебе нашёл-таки я «дуру желаемую» … и столь желанную!

— Сие был именно Мойша Ицкович Шафиров, коий в описываемое время ещё не был женихом твоим, Наташа ревнивая. Слава о деяниях его экономических уже по всей Расее гремела. Даже отец мой, скупой вообще, а на похвалу в частности, изволил однажды похвалить его: «Мойша Шафиров — птица высокого полёта! Рядом со мной сия (прошу покорно простить за цитату дословную) „морда иудейская“ аки орёл (речь не о граде, а о птице) рядом с курицей!». Беседа наша долгой была (ибо не танцевал Мойша) и содержательной зело. Ни слова сказано не было ни о любви, ни о прелестях моих. Но покорил меня собеседник интеллектом своим и тем, что позволил мне свой проявить. А в завершение добил он меня фразой, коюю скромность не позволяет мне воспроизвести.

— Глаголил я Аглае, что она суть самая эрудированная изо всех барышень, мне вЕдомых и из многих мужчин таковых же. А по чувству юмора превзошла всех и приблизилась к недосягаемогу уровню Маланьи Инвалидовой.

— Опосля общения с Маланьей Ломоноговой, второй новобрачной и тёзкой юмористки сей, — молвила Аглая, — имею я гипотезу некую.

— Верна гипотеза сия, — подтвердил Мойша. — Повелел государь крепостным фамилии присвоить, дабы удобнее было с них налоги взимать… Во смысле, не крепостным повелел, а хозяевам их. Предложил я отцу Малашкиному фамилию себе выбрать. А сей остряк в ответ:

«Хоть «Горшком» назови,

токмо ночью не используй!».

Вспомнил я, что родитель его, на льду поскользнувшись, ногу сломал, однако так и преставился без фамилии. И молвил я: «Ты, Прошка, суть сын человека, сломавшего ногу. Посему будешь „Ломоногов“!» А Прохор в ответ за словом в карман не полез (ввиду отсутствия карманов): «Благодарствую, барин, что не „Инвалидов“!» С тех пор хоть формально дщерь его Малашка — «Ломоногова» (правда, уже ненадолго!), но в шутку иногда кликал я ея «Инвалидова».

— Аки ту юмористку недосягаемую! — воскликнула Наташа. — … Али сие она и суть?!

— Поразительная смышлёность! — засмеялся жених. — Токмо пореже проявляй ея! … В общем, вернулся я в родной Курск, но часто вспоминал собеседницу бальную. Однако, свататься к ней не стал, ибо не нужна мне жена столь умная… Но вскоре явился в Курск папаша Аглаи с намерением составить мне и прочим купцам конкуренцию торговую во граде сем. Собрал градоначальник совещание, коее указало Бартелю место его — за пределами Курска и губернии курской. Взъярился посланный не на шутку и на личности перешёл, … то бишь на мою личность. Молвил, что доложили ему о беседе на балу орловском дщери его со мной. А далее опосля факта сего достоверного домыслы пошли. Будто бы сватался я к Аглае и продинамлен был. Господин Бартель и вовсе «с катушек съехал» — будто бы глаголила ему Аглая следующее: «Не выйду я за христопродавца сего даже за тысячу рублей!» Засмеялись тут отдельные купцы, а вся аудитория уважаемая на меня уставилась. Понял я, что честь моя задета (хоть многие и отрицают наличие чести у иудеев) и пути назад нет (аналогично глаголила Малашка Роджеру, о чём Шафиров ведать не мог). Посему молвил я аки можно спокойнее: «Совершенно верно, многоуважаемый Иван Карлович! Истину глаголите! Не выйдет за меня Аглая за тысячу рублей, но по иной причине. Причина сия в том заключается, что выйдет она за меня замуж за… один рубль!» Тут уж все дружно захохотали. Осмеянный немец выскочил из зала аки ошпаренный.

Глянул Мойша на Аглаю, и продолжила та:

— Примчался батюшка мой из Курска во Мценск во всё том же «аки ошпаренном» состоянии. Поведал мне слова шафировские «рублёвые» и заявил торжественно: «Коли откажешь этому … (в переводе на язык культурный) Мойше, дам тебе тысячу, нет, даже более — тысячу и один рубль!»

— Явился я во Мценск, — продолжил Мойша, — подождал, пока купец упёртый из дома выйдет и визит нанёс. И глаголил избраннице своей… тогдашней: «Любимая Аглая! … Не хмурься, Наташа, ибо ныне токмо ты у меня любимая! … Будь женой моей и матерью чад наших смышлёных.

— Так я уже ответила согласием! — Наташа воскликнула. — Али забыл ты о сем?

— Невозможно забыть сие, Наташа незабываемая! Но глаголил я не ныне, а 10 лет назад. И не тебе, а Аглае.

— Ответствовала я, что предвидела предложение сие и обдумала тщательно. Посему согласна на оное, токмо ввиду упёртости родителя моего — в обратном порядке. То бишь сперва чадо зародить, засим отца убедить! Удивился собеседник мой, но не надолго. Первым делом оформил он мою же мысль библейским образом.

— Глаголил я, — уточнил Мойша, — что дабы убедить ОТЦА, потребно зачать СЫНА, но не от СВЯТАГО ДУХА! На крайний случай для убеждения сего и дщерь сгодится. А засим стал программу сию реализовывать.

— В итоге свидания сего болезненного и ещё четырёх приятных зело понесла я дщерь, на крайний случай запланированную. И не жалею ничуть, ибо люблю Делю ничуть не менее, нежели сына, рождённого впоследствии от куда менее достойного родителя его.

— А почему свидание первое болезненным оказалось? — Наташа заинтересовалась. — Видать, наступил тебе Мойша на ногу?

Улыбнулся Мойша Ицкович, а пассия его бывшая ответствовала:

— Сие наверняка Малашка просвещённая ведает, даже коли жених ея ещё не «наступал ей на ногу».

— Аки токмо проведал я, что отцом стану, — проговорил Мойша, — подарил матери чада своего, аки обещал собранию курскому, рубль. Однако не простой, а… на цепочке златой! Засим к тестю предполагаемому будущему явился, о будущем чаде поведал и руки Аглаи попросил. Однако недооценил я соперника своего. Ненависть его к иудеям вообще и ко мне, сопернику более удачливому, в частности оказалась сильнее любви ко дщери своей и к чаду ея. Заявил сей «Гарпагон мценского масштаба», что проклянёт дщерь свою коли уйдёт она ко мне. А коли останется, то чадо будущее воспитает он самостоятельно. Повелел Бартель мне и Аглае клятву дать, что не узнает чадо будущее о происхождении своём богомерзком иудейском. И никогда не встречаться более. Помыслил я, что требование сие логично зело, ибо нация моя ввиду таланта ея во всём свете, хоть речь о тьме невежественной, презираема. Посему сам поклялся и убедил Аглаю дать клятву сию. Сдержали мы клятву, и ныне впервые опосля принятия ея встретились. И то не с целью единую семью создать, а аки раз наоборот, ибо семья моя отныне с тобой связана, сокровище моё, рассказу сему внимающее!

— В положенный срок родила я дщерь возлюбленную, — продолжила Аглая. — В семействе Бартелей заведено, что все представительницы пола слабого на буквицу «аз» именуются — мать моя покойная «Анфиса», я — «Аглая», сестра моя — «Акулина». Посему и дщерь свою на ту же буквицу нарекла я — «Аделаида», то бишь «Деля». Лика малышка сия уродилась иудейского — в отца своего. Во избежание взглядов косых и расспросов антииудейских придумала я, что папаша дщери моей — цыган Мишенька, похитивший коня нашего и честь мою без согласования с похищаемыми, а засим в бега подавшийся на сем коне борзом… Ну, а впоследствии стал мужем моим полуцыган Алексей и произвела я на свет чадо четвертьцыганское. Правда, сестрёнка моя Акулька то же самое произвела и ещё раз намерена, но сие к делу не относится. А Деля под влиянием Алексея ныне вовсю по-цыгански щебечет, тем самым тайну свою иудейскую скрывая. Смею надеяться, Наташа секретосберегающая, что не растреплешь ты Деле гЕнезис ея.

— Что ещё за «перепись ея» … али «перекись»?!

— Историю зарождения и рождения полуиудейки сей, под четвертьцыганку косящей.

— Ладно уж! — с явной неохотой Наташа пообещала.

— Не печалься, — заверила Аглая. — Аки токмо закончится свадьба твоя, уеду я с Делей, дабы нЕ о ком и нЕ с кем было тебе секрет выбалтывать.

71. Нежданная похвала графини Шафировой

В конце сентября прибыл князь Светлейший во град Курск на свадьбу двойную. И не один прибыл, а в сопровождении (середь прочих прихлебателей) десяти сильнейших… нет, не мордоворотов охраняющих, то бишь не токмо мордоворотов, а ещё и шахматистов мыслящих. Хотел одну из невест отучить хвастаться силой своей шахматной.

В те времена ещё не научилась Малашка в полную силу свою играть. Посему три партии вничью завершила. В семерых же разнесла соперников в пух и прах. До начала игр сих была у Меншикова мысль со служанкой сразиться. Но опосля разгрома учинённого мысль сия куда-то подевалась.

На свадьбу свою Мойша Ицкович пригласил, естественно, кузена славного вице-канцлера барона Петра Павловича Шафирова, во прошлом году из плена турецкого вернувшегося. Но прознал иудей крещёный, что послал царь на ту же свадьбу Светлейшего князя Меншикова антииудейского. Посему поздравил барон эпистолой молодожёнов, но сам в Питере остался.

Наконец, свадьба двойная состоялась. У обеих невест, аки назло, дни критические начались. Малашка их, аки всегда стойко перенесла. Наташа же потрепала нервы жениху своему.

Долго ли, коротко ли, но завершилась свадьба двойная успешным заключением браков законных.

Чрез несколько часов две брачные ночи состоялись… и обе — фальшивые! Ибо оба жениха разумных ведали, что не время во время дней критических нежность проявлять.

Первой, аки и обещано было, уехали Аглая с Делей.

Засим прочие гости, и, наконец, Меншиков. Сильно поиздержался Шафиров на ублажение приятеля светлейшего. Окромя взяток немалых подложил под него пассию свою, цыганку контрацептивную из того табора, о коем глаголила Малашка. Сия подложница, то бишь наложница столь возбудила Меншикова, что увёз он ея во Питер, где стала сия Смеральдина, то бишь Эсмеральда фавориткой фаворита царского. (Названа была цыганка сия в честь соплеменницы своей указанной ранее балерины, за свои божественные па «рижской богоматерью» прозванной.)

Правда, не забыл светлейший о радении шафировском. Несколько раз советовал он конкурентам иудея крещёного умерить аппетиты свои. В итоге прибыль мойшина превзошла многократно издержки на ублажение патрона своего.

Наконец, пришла пора неизбежная перейти младым супругам из состояния девичьего… в качество иное.

Познал Роджер любимую свою и услышал вопль слабый… Наташи, совращаемой супругом ея. Потому слабый, что отвёл ея Мойша Ицкович на сеновал дальний.

Малашка же, ко страданиям привычная, стойко перенесла дефлорацию свою и ни единого звука не издала. Токмо слёзы от боли выступили.

Вскоре вновь увиделись обе дефлорантки истерзанные. И молвила более истеричная, … то бишь просто истеричная:

— Благодарствую, Малашка, что разъяснила намёк Аглаи на безрадостность первого соития любовного. Посему вопила я менее, нежели безо предупреждения сего.

— Не дождалась я похвалы от ранее нетитулованной барыни Натальи Васильевны, — молвила служанка, — но дождалась ея от Вашего Сиятельства, ныне высокородная графиня!

72. Счастливые мамаши Малаша и Наташа

Засим и барыня сиятельная, и служанка ея по-прежнему крепостная, одновременно чад понесли и… в положенный срок, то бишь 16 июля 1716 года одновременно донесли, но не на чад вопящих, а самих чад!

Строго глаголя, дата сия не стыкуется с фактом отбытия в Европу царя и царицы (в дальнейших событиях участие принимавших) в марте того же 1716 года во второе заграничное турне годичное. Но сие не такая уж натяжка на фоне выдуманности Малашки!

Сперва началось у Маланьи Смит. Вскоре вопль раздался. Но не роженицы, а чада новорождённого. Младая мать, аки и при дефлорации своей ни звука не издала. Окружающие, середь коих и счастливый отец пребывал, потрясены были.

Сына своего супруги, аки планировали, Егором нарекли. Имя сие на языке аглицком будет «Джордж». Официально малыш был назван в честь мифического деда своего барона Джорджа Смита. Реально же — в честь реального деда своего генерала славного герцога Джорджа Гриффита, коего бывший Уолтер Гриффит усопшим считал… Минуют годы, и превратится малыш сей подросший в иного генерала славного герцога Джорджа Гриффита. И обретёт он счастье семейное, сопоставимое с тем, что обрели родители его.

Чрез два с половиной часа опосля Малашки разрешилась от бремени притеснительница ея. Первенца сего вида иудейского нарекли именем столь же иудейским — «Авраам» на первую буквицу алфавита иудейского «алеф», а заодно и на первую буквицу азбуки расейской «аз». Много невзгод суждено будет пережить ему. Но вознаграждён он будет за страдания свои супругой обожаемой и обожающей златокудрой, хоть и взбалмошной зело. А заодно станет адвокатом знаменитым и спасёт от тюрьмы и казни много людей невинных… и немного таки виноватых!

Не остановилась страдалица сиятельная на достигнутом и вскоре вослед сыну произвела на свет дщерь вида столь же иудейского. Нарекли малышку «Юдифь». Имя сие древнее иудейское, но в угоду христианам на греческий лад извращённое. Мойша Шафиров давал всем чадам своим не танаховские, а библейские имена, подчёркивая тем самым, что порвал с иудаизмом.

Пять лет назад Наташа, узрев очаровательную Делю столь же пятилетнюю, выражала желание родить такое же чудо природы. И вот сбылась мечта. Внешне походила Юдифь на умную Делю, что и не удивительно ввиду общего отца. А вот по интеллекту разница была немалая, ибо уродилась Юдифь… гениальной! И сие несмотря на ограниченность матери своей, кояя в силу ограниченности сей не поняла, что за счастье привалило ей и не жаловала Юдифь, ибо не любила умных, что Малашка постоянно избиваемая на себе испытала.

Сразу опосля родов направил Мойша стопы свои в Питер, дабы Меншикова на крестины пригласить. Попутно планировал он провести переговоры с купцами нидерландскими. А посему взял с собой Роджера Смита, языком нидерландским хоть и не блестяще, но владеющего.

73. Драгун и друган

…Тем временем приближалось 17-летие графа Никиты Самохвалова. Весь Курск ведал о любви его громадной к Лушке таковой же. Хоть формально жених пока ещё несовершеннолетний не разрешился предложением брачным неизбежным, но подготовка ко свадьбе полным ходом шла. Подружки уже величали Лушку «Ваше Сиятельство». Даже самая заклятая из оных сестра жениха будущего Наташа Шафирова, увечья коей за прошедший год зарубцевались, а девичья (то бишь ныне уже бабья) память помогла забыть обиду смертельную, то бишь полусмертельную, ибо побила ея тогда Лушка лишь до полусмерти, «впряглась» (в ущерб воспитанию чад своих новорождённых) в подготовку к торжеству и разработала для невесты будущей свадебное платье эксклюзивное объёма немалого, коее на деньги тяжко вздыхающего мужа ея сшито было. Но тут такое началось…

Помещик, живший по соседству, разорился, и в усадьбу его новый хозяин въехал. Прибыл на новоселье сын его — красавец драгун. Узрела его Лушка и разомлела вся. Явилась в гости без приглашения и молвила гласом томным:

— Любезный сосед! Предлагаю для знакомства нашего соседского подарками обменяться. Я дарю тебе невинность свою, а ты мне — чадо возлюбленное!

Покраснел драгун, аки дева красная стыдливая (в отличие от Лушки бесстыдной) и молвил гласом дрожащим:

— Но у тебя же свадьба намечается со графом высокородным!

— А мы чадо наше лопуху Никитке припишем, дабы оно тоже графом стало… али графиней.

— Не горазд я приписками заниматься. Помыслить потребно. Посему жду тебя завтра на сем же месте в сей же (то бишь в таковой же) час.

Явилась на другой день дева объёмная к любимому своему. И молвил красавец драгун:

— Счастье моё экспансивное! ГорЮ желанием я страстным наполнить чрево твоё чадом нашим, хоть туда много их влезет, … а засим вылезет. Но когда начну я преодолевать преграду естественную, возопишь ты столь громогласно, что прибежит не токмо батюшка твой близлежащий, но и жених удалённый. Во избежание казуса сего приходи ныне в полночь на сеновал дальний, снимай одежду, формы твои волнующие скрывающие и возбирайся на вершину сАмого большого стога.

Вняла Лушка совету сему и в полночь оказалась на вершине стога в чём мать родила. Вдруг вылез оттуда отец, с помощью коего упомянутая мать родила распутницу сию. Начал он было стегать дщерь свою ремнём кожаным со пряжкой стальной, но недолго длилось сие. Налетела на него Лушка, аки год назад на бывшую и нынешнюю подружку Наташу. Токмо на сей раз некому было оттащить ея. Так бы и завершился живот родителя ея, но успел возопить тот словА священные: «Чти отца своего!». Лушка, схваткой увлечённая сперва не врубилась и сломала челюсть сопернику своему невинному (аки царь Пётр Бертрану Перри, в обмелении Ивановского канала провинившемуся). Но тут дошёл до нея смысл вопля услышанного, опосля чего опознала драчунья того, кого токмо что недостаточно почтила! Настокмо перепужалась девица, что ломанулась к доктору в чём была, то бишь ни в чём!

Поразился зело эскулап сей, узрев середь ночи бабищу голую, но супруга его того более поразилась и даже в первый момент оплеуху ему отвесила.

— Уймись! — успокоила ея гостья незваная. — Не потребен мне сморчок твой! … То бишь потребен, однако не аки сморчок, … то бишь мужик, а лишь аки дохтур.

Привела она доктора на сеновал, … а заодно и докторшу, за ними увязавшуюся… Узрели они месиво кровавое, в коем со трудом барина Потапа Кондратьевича опознали.

Оказал ему доктор первую помощь медицинскую, а супруга его любопытная допрос учинить попыталась. Однако лишь скулил жалобно страдалец несчастный, ибо челюсть сломанная не располагала к диалогу конструктивному (аки и во случае диалога Бертрана Перри и царя Петра).

— Напали на нас бандиты жутчайшие! — Лушка молвила. — Батюшку моего избили зверски, а меня снасильничать пытались, но отстояла я честь свою!

— А одёжку-то зачем скинула?! — усмехнулся доктор. — Дабы супостатов испужать?!

Рассердилась Лушка:

— Ну чо пристал, аки папарацци назойливый?!

(Слово сие заморское выучила Лушка год назад, но не успела применить его для охмурения Роджера интеллектуального.)

…Отнесла Лушка отца изувеченного в больницу, и нескоро тот в норму пришёл.

Вернулся доктор с супругой домой, но разбужен был ей середь ночи вопросом злободневным: «Кто такая Рацца, и чем прославился папа ея назойливый?»

Чрез несколько часов бОльшая часть Курска ведала о безобразии сеновальном. Сперва от докторши трепливой, засим и от драгуна такового же. Поведал тот другу своему противоестественному (что во кругах воинских вполне естественно) о предложении Лушки внебрачном. (Не то естественно, что поведал, а то естественно, что друг противоестественный.) И воскликнул ревнивый партнёр:

— Неужли ты меня на бабу променял?!

— Тьфу-тьфу, дабы не сглазить! — драгун воскликнул и перекрестился поспешно. — Донёс я папаше ея об упущении в половом воспитании дщери его. И повелел мне Кондратьич пригласить Лушку сию (я глаголил бы «Лушищу»! ) в полночь прийти на сеновал, а засим раздеться, аки в баню и на стог залезть.

— Ах, развратник старый! — возопил друг другана, … то бишь драгуна. — Вздумал тебя от меня отбить! Но ты, смею надеяться, не разделся?

— Нет, конечно, ибо не меня он просил, а Лушку чрез меня.

— А ежели тебя бы просил, то ты бы разделся?!

— Интересный вопрос! … То бишь давай, не будем отвлекаться… В общем, не велел мне папаша сей «коровы» (коий далече не бык, разве что бычок) на сеновал в полночь являться… Ты чо ревёшь?

— У тебя, аки и мыслил я, новый «бычок» появился?!

— Не волнуйся, любимый! — воскликнул драгун. — Сие ко слову пришлось. А в моём сердце (… и во мне!) токмо ты! (По сему поводу автор гетеросексуальный в отличие от собеседников, не может не привести схожие слова, произнесённые ровно чрез два века Инессой Арманд Надежде Крупской и впоследствии даже во песню советскую вошедшие: «Ленин в тебе и во мне!») … В общем, внял я совету Кондратьича и не стал на сеновал в полночь являться, … ибо явившись за полчаса до полуночи, спрятался во стог поменьше. И узрел, аки вскоре подвалил папаша прелестницы. На самый высокий стог забрался и к процессу педагогическому подготовился, то бишь ремень снял, а засим в сено закопался… Вскоре и Лушка на крыльях любви… безответной, естественно, … прилетела подобно птеродактилю древнему. Разоблачилась бесстыдница (то бишь одежду, телеса ея облачающую сбросила) и на стог (коий под тяжестью туши сей хоть и просел, но не развалился) полезла. Достигла вершины стога и, видать, на вершине блаженства пребывала, меня ожидая. Но тут из сена вылез папаша ея, коий был не создан для блаженства. И начал стегать ремнём паршивую овцу рода Овчаренко. Начать-то начал, но не кончил, ибо Лушка, родителя не опознав, чуть было его ни кончила! Засим опознала, завизжала и убежала. Ну, и я ретировался ото греха и сеновала подальше. А то хватит «кондрашка» Кондратьича, а на меня помыслят. И ты никому не болтай о ночном ВОДЕВИЛЕ… ВО, ДОВЕЛИ старикана дщерь преогромная и тупость таковая же, ибо должен был он сперва громиле своей представиться, а уж засим лупасить!

Аки токмо слухи о происшествии сеновальном в интерпретации докторши достигли ушей любовников нежных, просекли оба, что жив пока страдалец педагогический, а посему отверзли уста свои, из коих подробности инцидента наружу вырвались. И прознал весь Курск следующее. Аки токмо Лушка озабоченная своего кумира озаботила нежностью своей, ломанулся сей бабоненавистник (а на языке забугорном «гинофоб») к пАпочке ея, а тот вознамерился пройтись ремнём родительским по пОпочке ея!…

Достигли слухи дома графов Самохваловых вообще и ушей Наташи в частности. Развеселилась та зело, ибо что может быть веселее конфуза подруги?!

Прибежал на хохот ГОМЕРический Наташи (о существовании ГОМЕРа не подозревающей) брат ея граф юный Никита, в осмеянную влюблённый. И молвила сестра, успокоившись со трудом:

— Вознамерилась твоя любимая Лушка ляжками своими под соседским драгуном дрыгать!…

Прослушал несчастный историю сию весёлую (токмо не для него!) и уж хотел главу свою пеплом посыпать, но не нашёл в доме оного ввиду погоды тёплой.

Бросился Никита в усадьбу овчаренковскую и к невесте будущей (а фактически — бывшей!) ворвался.

Лушка опозоренная к тому времени уже вышвырнула из дома несколько делегаций, сочувствие выражавших. Засим (аки во своё время Малашка предрекала) совсем сбрендила, то бишь отыскала бутылку пойла заморского, именуемого «бренди» и опустошила ея без отрыва от производства, … то бишь от горлышка.

Посему ко приходу (то бишь ко прибегу) Никиты была она какая-никакая, … то бишь просто никакая! Понял граф, что не горазда любимая его выдавливать из себя речи разумные! (На сию тему «выдавленную» автор позволит себе, аки всегда без согласования с читателем утомлённым, отступление очередное.

Упомянутый ранее Антошка Чухов, состряпавший столь же упомянутую ранее пьесу «Дядя Ваня» про Ивана с усами, коий показал дипломатам польским небо в алмазах, пустил в народ трюизм «выдавливать из себя раба». Автор опуса сего привычно взирает на тему сию со своей колокольни… ближневосточной. «Спасибо» на языке древнем иудейском, коий во слегка испохабленном виде «ивритом» именуется суть «тодА»… Вот токмо не надо острить, на «то да, то нет» намекая, что «тодА тОнет»… А «спасибо большое» на том же языке суть «тодА рабА». Посему «выдавливать из себя раба» означает заставлять себя заместо «тодА» глаголить «тодА рабА». )

И возопил Никита в ярости благородной, вызванной подлянкой лушкиной неблагородной:

— Ах ты, Лушка-хохлушка!

«Дивчина гарная» —

пьянь перегарная!

Пыталась «косить» под графиню, а изобразила лишь окончание оной, то бишь «ню», что в переводе… произносить противно!

…Противна мнЕ ты, аки диплодок!

Вон от тебя! Сюда я больше не ходок!

(Пояснить следует, что «диплодок» суть вовсе не «ДИПЛОмированный ДОКтор», а динозавр древний и впрямь противный зело.)

В ответ промолвила Лушка языком заплетающимся:

— Ну и про-ва-ли-вай… -ся! Ещё приползёшь ко мне на коленях! А я помыслю: простить тебя али перебьёшься!

Не ведали собеседники базаря…, то бишь дискутирующие, что бред сей пьяный пророческим окажется.

74. Эсмерашка

В то время, аки провинциальный Курск веселила Лушка, князя Меншикова во стольном Питере веселила Эсмерашка, то бишь цыганка Эсмеральда, Мойшей Ицковичем подаренная.

Вдруг явился без приглашения даритель прелестницы сей.

Повелел князь пригласить графа. Вошёл Шафиров и узрел патрона своего в виде слегка помятом и растрепанном, а по всей комнате тряпки яркие разбросаны.

— Чо явился, аки муж ревнивый из командировки и из анекдота расейского, — молвил Светлейший опосля приветствий взаимных, — … у греков древних позаимствованного?!

Ведал Шафиров, что не у греков, а у египтян более древних, но молвил иное:

— Не ревнив я, по крайней мере к Вашей Светлости. — Посему готов презентовать для создания конкуренции здоровой любую иную обитательницу табора того же, тем паче, оне меня просили о том.

Тут распахнулась дверь шкафа, и выскочила оттуда Эсмеральда разъярённая в костюме Евы али Лушки, десять часов назад на вершине стога оказавшейся, о чём оба собеседника (и одна собеседница) пока не ведали.

— Шурик, лапочка! — заголосила она. — Не слушай сего сводника наглого. По мне, так

лучше больная монополия,

нежели здоровая конкуренция!

— Приоделась бы, «скромница»! — усмехнулся Александр Данилович. — Не то распалишь хахаля своего бывшего и потянет того на старое.

— Вовсе я не старая! — обиделась цыганка.

Усмехнулся Шафиров:

— Не кокетничай, дева, то бишь девка младая! Ныне я верный супруг и родитель двух чад разнополых новорождённых.

— От Наташки и от Малашки?! — изволил пошутить Меншиков.

— Токмо от супруги законной. То, что чадо малашкино не от меня доказать легко, ибо моё потомство вида иудейского, а сынок Малашки вида европейского. Приглашаю Вашу Светлость на крестины.

— Рада за подругу детства своего, — усмехнулась цыганка, табор коей посещала малолетка смышлёная во бытность крепостной шафировской. — Готова стать крёстной мамашкой сыночка Малашки.

Вскоре предстал фаворит пред своим приятелем-повелителем. Опосля трепотни обычной о делах государевых молвил:

— Подвалил ко мне с утра спонсор МОЙ МОЙша. Оказывается, пока отличался он на ниве торговой, супружница его отличилась на ниве демографической — осчастливила Расею вообще, а его в частности двойней разнополой. И приглашает меня папаша счастливый на крестины чад его.

— Любая задача интересует меня, — молвил царь Пётр, — пока не решена, а опосля решения безразлична мне. Посему по барабану мне и бабы совращённые и иудеи крещёные. Зато небезразлична судьба недостаточно отмщённого критикана рыжего, опозорившего меня не токмо в Лондоне, но и в Епифани. Аки поживает подружка его законная Малашка юмористическая и, аки ты глаголил, ныне ещё и шахматная? Не вызвала ли барыню свою на соревнование демографическое?

— Официально побоялась, но фактически включилась… И по срокам — получилось! Ибо родила на пару с Наташей, но на пару с чем-то часов ранее нея. А вот по количеству проиграла, ибо лишь одного сына произвела. И аки Мойша оправдывался профилактически, то бишь до предъявления предъявы, не от него чадо Малашкино, ибо его потомство хоть и веры православной, но вида иудейского, а сынок Малашки европейский аки муж ея, хоть и не рыжий.

— У нас почти вся Расея не рыжая! — усмехнулся Пётр. — Посему не факт, что дитя ея от мужа законного.

— Возможна версия твоя, мин херц! Правда, ни один мужик на страхолюдину сию гениальную без доплаты приличной не залезет, а сама супруга младая столь во своего иностранца втрескалась, что ни за какие деньги с посторонним не спутается.

— Версия моя, возможно, и верна, — признал Пётр, — но маловероятна… За прошедший период опосля свадьбы курской много мыслил я (порой в ущерб делам государственным), аки бы покарать маркиза обнаглевшего, посмевшего поднять длань свою виртуальную на самое святое — авторитет государев! И порешил… нет, не его, а чадо его… окрестить! Да не просто так, … нет, не за деньги, а дабы второй крёстной была нищенка презираемая!

— Есть, мин херц, категория баб, презираемых более, нежели нищенки антисанитарные.

— Ну да, девки срамные.

— Но того более презираемы не простые девки срамные,…

— … А златые?!

— В некотором роде, ибо нередко за искусство своё похабное побрякушками златыми одарены бывают.

— Уж не срамные ли девки цыганские?!

— Гениально, государь! — воскликнул царедворец льстивый. — Тем паче есть у меня на примете цыганка срамная, кояя «по совместительству», подругой детства Малашки является, ибо любила тогда ещё малолетка наша во таборе ея тусоваться.

— «По совместительству» — суть за деньги, рассмеялся царь, — а Малашка в детстве своём вряд ли горазда была дружбу сию оплачивать! Не удивлюсь, коли испохабил ты подружку Малашки во время свадьбы подружки ея?

— Проницательность, дерзновению подобная! — вновь польстил подхалим Светлейший.

— Небось, скучаешь без нея?

— Точнее, не скучаю с ней, ибо пребывает Эсмеральда в покоях моих.

— А супруга твоя добродетельная не ревнует?

— Разве что во глубине души. А так моя супруга — ея подруга!

— А не боишься, что уведу ея?

— Коли супругу уведёшь, мин херц, токмо благодарить буду. А коли подругу — смирюсь привычно.

— Ну да, увёл я у тебя Катьку пышную, тогда ещё Мартой именуемую и Архимеда быстроногого. За второго благодарность тебе устная, ибо на всех скачках победил, шельма!

Помыслил Меншиков, что в дарении (поневоле!) коня славного не его заслуга, а Роджера-Уолтера, жизнь Архимеду сохранившему и ему коня подарившему. Но не стал мысль сию озвучивать. Ведь тогда назначил бы царь для чада британца сего более достойную крёстную, а Светлейший хотел осуществить мечту Эсмеральды своей о крещении чада подружки ея. Посему сменил князь тему:

— Мыслю я, что негоже государю великому ради крещения сего в далёкий Курск переться, … то бишь следовать.

— Да аки ты посмел таковое помыслить? Ясно дело, что крестимых в Питер доставить следует! … Кстати, заодно и чад мойшиных! Он у тебя, Алексашка, спонсор главный. Вот обоих разнополых отпрысков его и окрестишь.

— А крёстную из того же табора прихватить?

— Коли супротив меня речи дерзкие, аки агликашка рыжий вести будет — тогда конечно. А коли законо… и монархопослушным останется, пущай крёстной Катька моя будет — Мойша ведь основной поставщик тряпок и побрякушек для нея!

Передал Меншиков царскую волю купцу славному. Помчался Мойша на перекладных со скоростью максимально возможной. Примчавшись домой, погрузил поспешно трёх чад и двух мамаш и назад скорее, дабы не провоцировать государя великого на проявление нетерпения такового же.

Кстати, числительные приведённые упомянуты в названии кинокомедии «Три плюс два», снятой по просто комедии Михалкова (но не Никиты кинематографичекого, а папаши Сергея поэтического, не доверившего сыну 18-летнему экранизацию опуса своего).

75. Шлюха номер два… всея Руси!

На другой день были крестины назначены. Начал главный крёстный (коий во всей Расее самый главный!) подготовку к событию сему.

Сперва пообщался он с коллегой своей по процессу предстоящему. Возбудила Эсмеральда монарха распутного, и молвил он гласом аки положено в таковых случаях медоточивым:

— Прелестная Эсмерашечка! Пола твоего слабого пленительная слабость столь пленила меня, что

в крови зажёгся огнь желанья!

— На нём поджаришь, словно лань я!

«Так срифмовала бы Маланья!»

— мысленно добавила цыганка, которую тогда ещё малолетняя Малашка обучала идеальным рифмам.

— Неужли собралась продинамить меня, аки британка рыжая, кстати… бабушка твоего крестника будущего?!

— Бабушка обычного сына суть либо мать, либо свекровь, — начала размышлять вслух цыганка мыслящая. — Посему мать моего будущего крёстного сына суть либо крёстная мать, либо крёстная свекровь. Но моя крёстная мать вовсе не рыжая, а брюнетка жгучая. Посему иностранка наглая, посмевшая монарха великого продинамить, суть моя крёстная свекровь!

— Ну, … вроде того, — согласился царь Пётр и вопросил. — Так значит, судя по речам твоим осуждающим, не продинамишь ты меня?

— Нет, конечно, Ваше Величество страстное! — воскликнула Эсмеральда с максимально возможной пылкостью. — Мечтаю я не менее страстно стать шлюхой расейской номер один! Вот токмо имеется небольшой ню… (простите за слово хоть и не матерное, но стриптизное) …анс…

Здесь автор не может удержаться от двух отступлений. Во-первых, про слово «СТРИПтизное». Возникло оно ещё до рождения актрисы Мерил СТРИП, а посему всякие намёки скабрезные неуметны! Во-вторых, про слово стриптизное «ню», упомянутое не токмо Эсмеральдой, но и чуть ранее юным графом Никитой ревнивым. Означает оно «тело нагое» (вовсе не обязательно на гое, то бишь на неиудее возлежащее). По сему поводу автор совместно с минздравом предупреждает:

от нагих баб можно подцепить вирус,

а от лицезрения их же в компьютере

можно подцепить компьютерный вирус!

…Но вернёмся к монологу Эсмеральды про «небольшой нюанс».

— … Есть у цыган закон хоть и не писаный, но в отличие от писаных законов беспрекословно выполняемый: коли уходит цыганка из табора ко своему покрывателю, … то бишь покровителю, то обязана она согласовать покрывание сие с законной супругой хахаля своего. В частности, светлейшая Дарья Михайловна Меншикова ведает обо мне и даже советы даёт по наилучшему ублажению Александра Данылыча, а заодно внимает советам моим по воспитанию чад ея. Посему прошу дозволения выйти в соседнюю комнату и согласовать блудство наше предстоящее с государыней Екатериной Алексеевной, смею надеяться — плюралистичной.

— Не смей… — воскликнул царь Пётр, — … надеяться! Откуда плюрализму взяться, ежели государю авторитарному потребна супруга таковая же! Посему не травмируй Катьку честностью своей похабной! Опосля крестин возвращайся ко своему Алексашке на ложе светлейшее. Оставайся шлюхой номер два… всея Руси! Одно утешение для тебя — что место шлюхи номер один пока вакантно. Жаль, Эсмеруха, что вышел у нас облом!

Хотела было Эсмеральда вопросить: об какой, мол, лом? Но промолчала благоразумно, дабы не озлоблять государя ОБЛОМанного. Сама цыганка прекрасная не шибко убивалась. Для нея желательнее и желаннее был любовник адекватный, нежели венценосный!

Кстати, ОБЛОМ ожидал не токмо венценосца аморального, но и физиолога гениального, почившего ровно чрез два века в 1916 году. Аки выяснил статистик популярный ирландский Гин-Несс, самый знаменитый Илья Ильич — не нобелевский лауреат упомянутый Мечников (коего с упоминаемым князем Меншиковым путать не следует), а тунеядец ОБЛОМов.

Отпустил царь цыганку, якобы опечаленную и утешил ея:

— На Эсмеруху бывает проруха!

76. Охота в Пуще — неволя!

Не стал монарх беседовать с четой графской шафировской, зато изъявил желание августейшее пообщаться с безродной четой смитовской.

Приветствовали Роджер и Малашка верноподданно государя великого, пока ещё ввиду неуспения своего не прозванного «Великим» с буквицы заглавной.

Поинтересовался монарх, глядя… промеж собеседников своих:

— И аки же вы, люди младые, решили наречь сынка своего новорождённого?

— Егором, Ваше величество, — ответствовали те… хором.

Рассмеялся царь:

— А вы неплохо спелись, то бишь сговорились!

— Простите, Ваше Величество, за невольный сговор сей.

Монарх изволил августейше пошутить:

— Невольный сговор суть сговор, неволей наказуемый!

— Желание Вашего Величества изолировать от общества чету нашу родительскую достойно уважения и осуществления вне зависимости от наличия али отсутствия оснований для сего, — молвил смиренно Роджер. — Но дабы не давать пищу для щелкопёров и пустобрёхов досужих, предлагаю план легализации воли монаршей. Аки глаголится в народе расейском, «охота в Пуще — неволя!». Посему отправлюсь (правда, лишь опосля крестин чада нашего) на охоту в Беловежскую Пущу, за что опосля возвращения в невОле окажусь на законных основаниях. Что же касаемо супруги моей Маланьи, то предлагаю зачесть осьмнадцать лет, проведённых ею в рабстве крепостном и избавить ея от заключения тюремного, а чадо наше от довольствия казённого.

Усмехнулся царь:

— Не позволю тебе, ЗУБРила аглицкий, ЗУБРов беловежских истреблять! (Услышав каламбур сей, улыбнулись оба собеседника.) Будем считать, что я пошутил, … и ты пошутил!…

77. Малашка остаётся крепостной

— … Но одно дело шутить ПРИ государе, и совсем иное — шутить ПРО государя, да ещё во присутствии быдла народного! Например, некий инженеришка Уолтер Гриффит, (услышав сии данные анкетные, кивнула Малашка) тоже кстати аглицкий и рыжий, будучи в подпитии, пошутил середь собутыльников своих на тему того, что изуверился я в роде людском. И клевета его гнусная (хотя, между нами, правдивая!) в народ пошла, опосля чего пошли пререкания, ослабляющие авторитет мой непререкаемый! … А чего сие кивнула ты, Малашка, про «Уолтера Гриффита» услышав?

— Купец Самохвалов, родитель Наташи, в соседней комнате в ожидании крестин чад своих пребывающей, побывав в Епифани по делам торговым, глаголил про популярную в народе эпитафию анонимную Уолтеру Гриффиту утопшему. Глаголил мне Роджер, что сей утопленник суть кузен его. Не буду пересказывать историю сию занятную, дабы не быть обвинённой справедливо в болтливости бабьей.

— А ты, Малашка, изложи ея не по прихоти бабьей, а по повелению царскому!

— Уолтер Гамильтон был одним из богатейших графов шотландских. Супруга возлюбленная осчастливила его ангелочком рыжим, коюю нарекли «Джейн». Проведал граф, что некий эмигрант из Расеи, то бишь иммигрант в Шотландию недавно был вынужден уволить служанку любимую Хавронью именно потому, что любовь сию не одобрила дражайшая (и при виде соперницы от гнева дрожащая) половина его. Взял Уолтер уволенную няней дщери своей. Полюбила Хавронья Джейн, а Уолтер — Хавронью. Заметила супруга графская увеличение габаритов служанкиных и решила, что занимает та слишком много места. В итоге выслали брюхатую на родину предков ея. Родила Хавронья в Расее рыжую дщерь лепую и нарекла ея в честь любимицы своей Джейн столь же рыжей, но на манер расейский — «Евгенией». Минуло осьмнадцать лет, и слегла Хавронья. Поведала она дщери пред успением своим про родителя ея… Прибыла сирота половинчатая в Эдинбург и к папаше своему явилась. Прочитал граф эпистолу подруги своей усопшей и… разорвал оную! А засим заявил: не потребно мне доказательство документальное отцовства моего. Достаточно тебе и Джейн стать пред зеркалом в одинаковых нарядах али без оных и попытаться одну от другой отличить! … Поселилась Евгения в доме родительском, то бишь в доме родителя. Подружилась она с сестрой своей кровной, но невзлюбила ея (вполне предсказуемо) злая мачеха. Послала мачеха эпистолу сестре своей в Лондон, и привалила вскоре та в гости с любящим супругом своим бароном Джорджем Смитом и чрез неделю к служанке подвалила с предложением деловым: мол, «милая Женечка! Расторопность твоя произвела впечатление на меня, а прелести твои — на супруга моего. Посему перебирайся в семью нашу в качестве сперва служанки, а затем — родительницы, кормилицы и воспитательницы чада баронского, ибо я бесплодна. Не исключено, что впоследствии супруг мой даже усыновит его.» Обещала Евгения помыслить и в результате мыслей сих (и не токмо!) появился на свет внебрачный баронет Роджер Смит, мой супруг и собеседник Вашего Величества. Но вернёмся немного назад. В то время, аки Евгения возлегла под барона Джорджа Смита, неотличимая от нея кровная сестрица Джейн Гамильтон не устояла пред лейтенантом аглицким тоже Джорджем, но Гриффитом. Джордж второй оказался порядочнее Джорджа первого и женился на совращённой. Впрочем, Джордж первый, аки я мыслю, окажись он на месте тёзки своего тоже узаконил бы отношения со дщерью богатейшего шотландца. И ещё не факт, что порядочный с Джейн лейтенант аглицкий был бы столь же порядочен с нищей Евгенией… Джейн, ставшая «Гриффит», произвела на свет златокудрого… нахала Уолтера Гриффита, посмевшего впоследствии «вякать» супротив Вашего Величества. Мне даже стыдно, что сей Уолтер похож зело на кузена своего и супруга моего Роджера… Засим некий турист расейский проведал, что глаголет Роджер по-расейски лучше него самогО. И получил баронет внебрачный предложение, от коего невозможно отказаться. И заключалось оное не в мушкете запугивающем у виска, а в авансе умопомрачительном стимулирующем. Ум Роджера от аванса сего настокмо помрачился, что прибыл он в Расею Великую и стал репетитором отрока того туриста… Впоследствии стал он репетитором иного отрока и благодаря наблюдательности своей приметил меня, служанку неприметную, что и привело к рождению Егора.

— … коий наречён в честь победоносца славного! — воскликнул царь.

Кивнули собеседники, изобразив немой восторг от прозорливости монаршей. И не пошли они супротив совести своей, ибо назван был малыш и впрямь в честь победоносца… Правда, не святого, а реального, ибо генерал славный Джордж Гриффит, отец Уолтера-Роджера и впрямь одни виктории на поле брани одерживал. И даже последняя для него битва про Гохштедте, опосля коей он оказался на пенсии по инвалидности, викторией славной завершилась.

Улыбнулся монарх довольный и молвил:

— До встречи на крестинах. И кликните Алексашку Светлейшего.

Ушли Смиты, и явился Меншиков. Передал ему царь рассказ Малашки занимательный и молвил в заключении:

— Выходит, зря «гноил» я Малашку, желая отмстить агликашке, ибо вовсе он и не нахал трепливый Уолтер Гриффит, а лояльный к моему величеству и величию Роджер Смит. Посему сей Малашке велю дать волю!

— Рад зело, мин херц, решению сему разумному, ибо заслужила свободу сия юмористка отпадная и шахматистка гениальная! Правда, супруг ея всё-таки Уолтер, ибо пять лет назад сразу опосля дарения мне Архимеда быстроногого просил он меня заключить его в тюрьму за обмеление канала Ивановского.

— Сие мне ведомо! Но ведь не виновен он и насупротив — чуть было ни предотвратил безобразие сие!

— Так-то сие так, мин херц, однако, будь даритель Роджером, не мог он знать про то, что в оказии с обмелением Уолтер Гриффит замешан.

— Но ведь мог же он каким-то неведомым нам образом узнать сие.

— Мог-то мог, да не мог… требовать посадить себя, Роджера за вину своего кузена Уолтера!

— И то верно! — был вынужден признать Пётр. — Выходит, хитрющая Малашка обманула меня!

— Скорее всего, хитрющий Уолтер Гриффит убедил ея, что он Роджер Смит. А Малашка законопослушная от чистого сердца впарила тебе, мин херц, туфту сию!

— В таком случае, — воскликнул царь, — потребно наказать Уолтера чрез супругу его! Пущай сия законопослушная и чистосердечная Малашка остаётся крепостной! Зато смогу я пред иностранцами хвастать, что в Расее имеется крепостная девка, кояя умнее ихних свободных интеллектуалок!

78. Крестины трёх графов

…Засим крестины состоялись. Окрестил царь Егора Смита и молвил крёстной матери чада вопящего:

— Гордись, Эсмеральда таборная! Токмо что стала ты крёстной матерью аж графа! И не простого, а… крепостного!

— Уж лучше бы простого! — возразила цыганка дерзкая.

— Не скажи! — расхохотался монарх. — Простых графов пруд пруди, а крепостной граф один на всю Расею, а то и на весь мир!

Окружающие, включая цыганку, не приняли слова сии всерьёз, ибо Его Величество уже изрядно навеселе был.

Вторые крестины оказались шумнее первых, ибо на сей раз вопил не один граф, а два разнополых. Незадолго до издевательства сего поведал крёстный отец Меншиков крёстной матери Екатерине Алексеевне, что самые удачные наряды, сшитые крепостными швеями Славы Кроликова, разработала мамаша крестимых. Посему царица взирала на Наташу с уважением немалым.

Опосля крестин Ея Величество оживлённо побеседовала с модисткой талантливой. Выразила она пожелание августейшее, что крестница ея Юдифь лет этак чрез десять по стопам родительницы своей пойдёт и порадует двор царский разработкой наряда своего. А пока малышка на сие не горазда, заказала царица матери ея Наташе наряды для юных модниц принцесс Анны и Елизаветы. Вскоре наряды сии были доставлены мужем умелицы и произвели фурор в обществе светском.

79. Две Анны

Вернулись царь с царицей в Летний дворец во столь же Летнем саду. Поднялась Екатерина Алексеевна на свой второй этаж. А к царю лакей явился:

— Ваше Величество! Вот уже час «маринуется» во прихожей купчина Томас Голд со своею невестою младой.

— Коли он «МАРИНуется, — усмехнулся монарх, — то невеста суть «Марина»?!

— Не могу знать, но могу узнать.

— Сам узнАю. Пущай войдёт.

— То бишь «войдут»?

— Коли уже брюхата, то «войдут»! — рассмеялся царь. — А коли нет — пущай войдёт, … а уже опосля станет брюхата!

Вскоре во главный кабинет расейский вошла скромная милая юная дева очаровательная и приветствовала монарха почтительно. Тот аж вскочил от избытка чувств:

— Ай да Томка! Такую девку отхватил! Губа не дура!

— Согласна с Вашим Величеством! ГАУПТическая ВАХТА, именуемая «губой», явно не дура, ибо добавляет ума нарушителям дисциплины воинской, в ней пребывающим!

— Везёт мне ныне на юмористок остроязыких! — рассмеялся монарх. — Токмо что беседовал с одной такой… крепостной!

— Одобряю, Ваше Величество, Вашу методику притупления излишне острого языка путём перевода обладателя органа сего для окружающих опасного в зависимость крепостную!

Того пуще расхохотался Пётр:

— Вообще-то, сия Малашка юморная уродилась крепостной, однако методику твою, то бишь… мою следует на вооружение принять при разборках с инакомыслящими, ибо в отличие от заключения тюремного, для казны накладного, обращение в зависимость крепостную ввиду труда почти дармового для казны прибыльно.

— Мыслю, что в рамках перевоспитания строптивицы сей стала уже оппозиционная Малашка Вашей милашкой.

— В отличие от супруга своего и впрямь оппозиционного, девка сия вполне позиционная. Но несмотря на факт сей похвальный, не стала она милашкой моей, ибо довольно ликом страшна… в отличие от тебя, дева лепая… безымянная.

— Предвидя желание Вашего Величества зреть пред собой деву именную, позвольте представиться: Анна Браун.

— А Томка-то наш молодец! Однолюб, можно сказать. Любит токмо Анну! Сперва с расейской фамилией… Можно сказать, с самой главной расейской фамилией. Токмо по-нашему ни бельмеса не смыслила. А ныне опять Анну, «шпарящую» по-нашему аки Малашка, токмо с фамилией забугорной. Видать, предок папаши твоего из-за бугра, али из-за Буга Южного в Расею попал.

— Предки отца моего (в отличие от потомков его частично европейских!) чисто расейские. А фамилию его славную «Романофф» сменила я на фамилию усопшей опосля родов матушки моей по совету нашей общей, Ваше Величество, учительницы Авдотьи Голд, урождённой Долгорукой, дабы у великого любознательного народа расейского ненужных ассоциаций не возникало.

— А скажи-ка, мисс Браун, какой ты веры?

«Атеистической!» — помыслила девушка и ответствовала:

— Пока англиканской, но во связи со предстоящим (во случае одобрения Вашим Величеством!) бракосочетанием с перешедшим во православие Томасом Голдом, мне предстоит перейти туда же. В народе расейском глаголят: «Пока гром ни грянет, мужик не перекрестится!» Я же, не дожидаясь грома в виде высочайшего неудовольствия государыни Екатерины Алексеевны, планирую не токмо перейти во православие, но и перекреститься из англиканской веры во православную с помощью Вашего Величества, дабы будучи дщерью Вашей крёстной, не считалась дщерью родной и не претендовала на престол расейский к радости Ея Величества, да и моего убожества, ибо управление Великой Расеей великих способностей требует, коии хоть и в наличии у Вашего Величества, но мне по наследству не передались, ибо даже при общении с женихом своим Томасом приятнее мне подчиняться, нежели повелевать.

— Похвальный пример для всех девиц и баб расейских, да и забугорных тоже! … А ты, Анька, видать, хочешь хвастаться подружкам, что станешь крестницей самогО царя?!

— Для меня, крестницы Их Величеств Анны Стюарт и Вильгельма Оранского большая честь стать крестницей третьего Величества!

— Не понял! — не понял царь Пётр. — Неужто тебя сразу король и королева крестили?! Али не сразу?

— Сразу, но не король и королева, а король и будущая королева, а тогда лишь принцесса. И я таки буду хвастаться подружкам, что обладаю сАмой августейшей коллекцией крёстных! Осталось токмо завести подружек. Однако пред началом крещения, то бишь перекрещеня потребно согласовать деяние сие с Ея Величеством, у коей Ваше Величество пред началом согласования сего любое пари выиграть может!

Вскоре поднялся монарх на этаж выше и вошёл в покои супруги своей.

— Катька! Не будь аки лафонтеновская собака на Сене, кояя кобелю не даёт и с другими суками парижскими ему не даёт!

(Автор уточняет, что имеется в виду не «Сеня», то бишь его имя и даже не «сено», а река «Сена». )

— Сие ты про Машку-шотлашку?! — догадалась царица. — Что ж ты за кобель, Петька, коли опосля запрета моего с захудалой фрейлиной справиться не горазд?!

— Это Малашка нынешняя — захудалая, а Мария Гамильтон в теле… и в соку! Видать, все бабы шотландские — динамистки оборзевшие. Та же Гриффит Женька незабываемая — урождённая опять-таки Гамильтон. Машка, правда, до твоего запрета не ерепенилась…

— А ты подари мне шапку, и Машка станет для тебя резвей, нежели прежде!

— Надеюсь, ты не про шапку Мономаха из Оружейной палаты, коюю мечтал заполучить злодей Стенька Разин, однако не обломилось супостату! С тех пор даже в народе глаголят:

«Не по Стеньке шапка!».

— На фига мне сия дешёвка?! — скривилась царица. — Алексашка Светлейший глаголил, что сей князь даже рядом с шапкой сей не стоял, ибо помер за несколько веков до нея. А хозяином шапки был иудей Моня Мах, коий, когда крестился, забабахал на шапку крест. Посему не хочу шапку Мони Маха. Хочу Астраханскую шапку из соседней палаты, … кажись, номер шесть.

— Ого! Губа не дура! — вновь молвил царь любимую присказку, но вспомнив комментарий «новой» дщери своей, уточнил. — Сие не про гауптвахту.

— Я — тоже не дура! — усмехнулась Екатерина. — Тот же светлейший Данилыч глаголил, что «всем губам губа — Обская губа!».

(Всесильный временщик Светлейший князь Александр Данилович Меншиков даже во страшном сне представить не мог, что живот его завершится чрез 13 лет во граде Берёзов, что сравнительно недалече от упомянутой им Обской губы.)

Царь повёл атаку со другого фланга:

— Веришь ли ты, моя умница, что моя старшая дщерь Анна выше тебя ростом?

— Конечно, не верю в туфту сию — я ведь умница!

— А давай, Катюша, поступим так. Я приведу сюда Анну, и вы ростом померитесь. Коли ты будешь выше, получишь Астраханскую шапку, драгоценными каменьями усеянную. А коли она будет выше, позволишь Машке Гамильтон ублажать меня по-прежнему, аки до запрета твоего.

Задумалась царица, засим… расхохоталась:

— Ах ты, хитрюга! Поставишь Аньку на стол, и она выше меня окажется!

— Клянусь, что не поставлю ея не токмо на стол, но даже на стул!

— Ну, тогда замётано! Веди старшую дщерь мою!

— Мы договаривались про дщерь моЮ! — уточнил царь.

— Твою, так твою! — согласилась царица. — Неужто в отцовстве своём усомнился?

— Токмо в материнстве твоём! — усмехнулся царь Пётр и вышел из комнаты.

Вскоре царь вернулся в сопровождении очаровательной девицы, царице не ведомой.

— Знакомься, Катька, с Анькой требуемой!

— Чо?! — выпучила глаза государыня.

— Ваше Величество! — почтительно молвила девушка. — Позвольте представиться: Анна Браун.

— «Анна» — сие хорошо. А то, что твой «патер» Браун — того лучше, ибо выходит, что ты хоть и выше меня ростом, но не дщерь мужа моего. Значит, выиграла я пари, и шапка Астраханская — моя отныне, ибо со дщерью моей Анькой можно даже ростом не мериться — и так всё ясно!

(Кстати, спустя два века появился ещё один «патер Браун» — католический священник и сыщик «в одном флаконе», которого придумал английский писатель Гилберт Кийт Честертон.)

— Ну, Катька, ты и «раскатала губу»! — рассмеялся монарх. — Размером с Обскую! «Патер» сей девы суть я, а «Браун» суть «матер» ея!

— Не сметь при государыне материться! — взвизгнула царица. — Значит, крутил ты шашни с мамашей ея за спиной моей?!

— Могла бы сообразить, что судя по возрасту сей девы, зародилась она ещё тогда, когда упомянутой спины твоей и близко не было!

— Не горазда я соображать, когда ревную!

— Почти что к самОй себе ревнуешь! — усмехнулся Пётр. — Мамаша ея тоже Катька (а на ихний манер — Кэтрин), тоже пухлая, тоже безмозглая и тоже безродная!

— Ваше Величество высокородное! — обратилась к царице Анна. — Будем считать, что заключительных слов Его Величества я аки бы не слышала.

— Отрадно слышать, что ты их не слышала! … Хотела бы я скорешиться с мамашей твоей «тоже пухлой»!

— И я бы хотела, Ваше Величество! Но Кэтрин Браун (увы!) преставилась опосля родов и воследствие оных.

— Пущай земля ей будет пухом, хоть она и без нея пухлая! … А ты, аки я уразумела, намерена воклиниться в очередь на престол без очереди?

— Во-первых, Ваше Величество, не могу я на престол претендовать, ибо цесаревич Алексей Петрович ранее меня родился.