Крепостная герцогиня (главы 64—115)

64. Небо в алмазах

…Вскоре вызвал Василий Никитич взбалмошную дщерь свою:

— Заутра негоциант богатейший и жених завиднейший Мойша Ицкович Шафиров намерен, аки был уговор, просить руки твоей. Ведаю я, что не люб он тебе. Молвлю по секрету, что и сам жених факт сей прискорбный ведает, но согласен любить тебя безответно — лишь бы рожала ему чад возлюбленных. Не след человека столь уважаемого прилюдно отказом позорить. Посему, коли ты супротив брака сего завидного, молви мне, и тогда предупрежу я Мойшу, дабы заутра не навещал нас.

— Помыслить надобно. Дай, батюшка, час.

— Год мыслила — не домыслила! А теперича за час хочешь?

— Какой год?! Лишь токмо он мне предложил, я сразу же и забыла! Девичья память!

— А коли ответствуешь согласием, память твоя вскорости из девичьей в бабью преобразуется! … В общем, не дам я тебе час…

— Ах, так! — рассердилась Наташа. — Тогда я…

— … Дам два!

— Два рубля?

— Два часа… на размышление.

Размышляла Наташа лишь четверть срока отпущенного. Засим к Малашке явилась, за шкирку ея схватила и к Роджеру приволокла:

— Уважаемый мистер Смит, … тьфу ты! То бишь любимый Роджер! Глаголил ты мне и слонихе взбесившейся Лушке, что 13 августа 1715 года, коее завтра наступит, намерен ты сделать предложение брачное некой деве прекрасной…

— … коюю ты, милая Наташа, любезно ко мне за шкирку доставила. Рад зело, что не за власы. Видать, сие суть подарок твой ко дню рождения ея!

— Ошибаетесь, мистер Смит недоступный! — Малашка возразила. — Негоже крепостнице отстойной… то бишь достойной засорять память свою днём рождения крепостной недостойной! Гуманная барыня Наталья Васильевна одарила меня нетасканьем за власы

за наше негулянье под луной

и за под одеялом нележанье,

ибо негулящая я и не шлюхастая.

— Ну, так делай предложение обещанное брачное своей Малашке-негуляшке не шлюхастой! А я послушаю, что тебе сия разлучница мерзейшая ответствует.

— Уже сделал и благодаря тебе, разлучница милейшая Наташа, продинамлен был. Хоть и любит меня Малашка всем сердцем, но не хочет супротив твоей воли идти. Посему согласно обещанию своему должен сделать я выбор непростой между тобой, Наташа и Лушкой. Излишне глаголить, что в очах моих ты куда приятнее соперницы своей объёмной.

— Вовсе не излишне! Ты глаголь.

— Уже молвил, но могу добавить, что Лушка пламенно любима другом моим Никитой, хоть и постоянно разбивает сердце его хладностью своей.

— Рада я, Роджер возлюбленный, согласию твоему на брак наш. Посему к батюшке моему пошли. И пошлю я купчину его предпенсионного, аки глаголится, «к ляху»!

— Мнение моё никто не спрашивает, — самокритично признала Малашка, — но я бы не стала

посылать иудея Мойшу

в антииудейскую Польшу!

Тут приступил Роджер к осуществлению плана малашкиного:

— Не спеши, Наташа прыткая, Мойшами разбрасываться! Не давал я тебе согласия на брак.

— Ну, так дай!

— Не дам, ибо порушила ты главное чувство в жизни моей — любовь пламенную к Малашке неказистой и всеми презираемой, но для меня, нестандартного, самой милой девице на свете!

— Ах ты, образина рыжая! — заголосила барыня юная. — Растопал чувство моё светлое! А заодно и слово своё баронетское… внебрачное!

— Уймись, Наташа истеричная! Слово своё дал я не обдумав, но честь моя (хоть и внебрачная!) не позволит нарушить его. Коли не могу я жениться на Малашке и не хочу на Наташке, то придётся жениться на Лушке, хоть сие тяжело и морально, и многопудово! Надеюсь, простит меня друг Никита за подлянку сию. А коли раздавит меня супруга будущая во время страсти нежной, аки первая боярыня Морозова фискальная чуть было ни раздавила стрельца, то будет Никита ещё благодарить меня, токмо я уже не услышу! … А теперича, Наташа, в память о несбывшейся любви твоей отведи меня к дому Лушки, а сама назад возвращайся, дабы не слышать и не лицезреть, аки соперница твоя злорадствует!

Возразила ему Малашка:

— Опрометчиво, мистер Смит наивный, выбирать гида, коий не заинтересован во прибитии, то бишь во прибытии на пункт конечный. Ко примеру, век назад предки того ляха, к коему барыня Наталья Васильевна собралась послать Мойшу Ицковича, вознамерились встретиться с будущим царём расейским, дабы обсудить перспективы расейско-польской дружбы. Выбрали они гида. А сей Иван с усами завёл дипломатов сих в болото, где показал им небо в алмазах!

(Уточняет автор, что впоследствии на сюжет сей некий Антошка Чухов соорудил пьесу «Дядя Ваня». )

Усмехнулся Роджер:

— Ведаю я о судьбе «ювелиров» сих. По мне, так лучше уж «небо во клетку», нежели таковое «небо в алмазах»!

65. Наташа рвётся под венец

Скривилась Наташа, речи умные услышав, и молвила:

— Лушку перезревшую опосля навестим. А сперва — батюшку моего.

Явилась Наташа с новобрачными будущими к отцу своему:

— Согласна я, батюшка, со старикашкой твоим обвенчаться! Но токмо дабы одновременно и… одноместно венчались Малашка и агликашка! … Я вам покажу Лушку!

…Аки токмо вышли все трое от Василия Никитича, молвила Наташа печально:

— Теперича все подружки обзавидуются богатству моему, токмо сама себе я не завидую. Ведь жених мой престарелый — явно не Аялон.

Ведал британец, что ближневосточный топоним «Аялон» означает либо речушку сезонно пересыхающую (автор уточняет, что на брегах ея чрез два века град Тель-Авив возникнет), либо пещеру. Постарался он утешить несчастную:

— Согласен я, что негоциант уважаемый Мойша Ицкович не токмо не Аялон, но даже не Аполлон! Но важна не стокмо лепота самогО жениха, скокмо лепота чад ваших будущих. Узрел я недавно, аки восхищалась ты, Наташа чадолюбивая, лепотой гостьи нашей недавней Дели Бартель.

— Аки можно не восхищаться лепотой сей юной цыганки немецкой, … али немки цыганской?! Мечтаю хоть одним глазком глянуть на цыгана Мишеньку, коий заделал Аглашке чудо сие!

(Хоть в те времена «глаза» именовались «очи», но не горазд автор заместо «одним глазком» написАть «одним очком»! )

— Заутра и глянешь! — усмехнулся Роджер. — Причём, не одним, а двумя глазкАми, то бишь глАзками! А опосля будешь рожать ему чад столь же лепых и своеобразных, аки обаяшка Деля.

(Здесь автор не в силах удержаться от «ОБАЯШКИного» ОТСТУПления, не связанного с гнусной инсинуацией, что великий артист Георг ОТС ТУП. Авторами созданной чрез полтора века «Песни цыганки», в коей костёр рассказчицы в тумане светит, были поэт Яков Полонский и композитор Яков Пригожий, то бишь ОБА ЯШКИ!)

— Аки КЛЁВО! — восхитилась было Наташа, но тут же приуныла. — Токмо заКЛЮЁТ меня муж будущий Мойша иудейский, коли рожу я дитя полуцыганское!

— Опасность сия не грозит тебе, Наташа репродуктивная, ибо хоть и возляжет на тебя так называемый «цыган Мишенька», родишь ты дитя полуиудейское мойшино и далее подобных чад рожать будешь.

— Охальник! — возопила Наташа. — Ещё один! Везёт мне на них! Неужто возлягут на меня оба?! Токмо в разное время… и в разных местах.

— В одно время, — ошарашил собеседницу Роджер, — и в одном месте. (Тут помыслила Малашка: «… Аки две свадьбы предстоящие!») … Да не пужайся, Наташа впечатлительная. Всё объясняется зело просто. Отец Дели Бартель так называемый «цыган Мишенька», аки вычислил я путём размышлений логических, тебе недоступных, суть иудей Мойша Ицкович Шафиров, жених твой.

— Охренеть! — вновь Наташа возопила. — Выходит, хозяин прежний Глашки-Малашки «Мишка придурочный» суть «цыган Мишенька»?!

— Он и суть, — подтвердил британец.

— А ты, Малашка, что глаголить будешь по поводу сему?

— Ничего не буду, — ответствовала служанка, — ибо не считаю себя вправе обсуждать личную жизнь барыни Аглаи Ивановны без согласия ея!

«„Морозовоустойчивость“ невесты моей на том же уровне, — помыслил Роджер, — что и при знакомстве нашем!»

Вослух же он молвил:

— Пожалуй, зря раскрыл я тайну Аглаи.

— А вот и не зря! — живо Наташа воскликнула. — Ранее плелась я под венец с Мойшей аки собака побитая, а ныне под него борзее лани помчусь! … И даже борзей собаки борзОй!

66. Песни о трёх столицах

На другой день прибыл жених долго жданный — на сей раз не токмо папашей невесты, но и самОй Наташей, от любопытства сгорающей.

Одарил негоциант идеал свой подарками дорогущими — каменьями драгоценными и нарядами моднейшими. Засим с волнением изрёк:

— Обожаемая Наташа! Смиренно прошу тебя стать супругой моей возлюбленной и матерью любящей чад наших будущих. Коли согласием ответишь, буду я самым счастливым человеком на свете!

— А коли отказом отвечу, — перебила невеста, — то будешь самым несчастным!

— Тогда я всего-нАвсего не буду сАмым счастливым. Буду прОсто счастливым, ибо царь Пётр Алексеевич высочайше повелел всем жителям новой столицы расейской (а у меня там особняк имеется, дабы было где приткнуться во время визитов частых) считать себя счастливыми. В частности, во песне «Драгая моя столица» поётся бодрым гласом: «Я счастлив, что я, петербуржец, во граде сем славном живу!»

Кстати, одноимённая песнь «столичная» (не путать с водкой столь же одноимённой) была опосля вновь создана, но иным содержанием стихотворно-музыкальным наполнена. К тому времени большевики перенесли столицу Расеи из Петрограда (в коий чуть ранее по совету Пушкина усопшего Санкт-Петербург переименовали) в Москву ибо посчитали, что не может культурный град быть стольным градом страны жлобской! На основе новой песни, Москву восхваляющей, автор данной эпопеи, в Израиле проживающей, создал куплет, прославляющий иную столицу — его исторической Родины:

«И врагу никогда не добиться,

Чтоб сбежали отсюда олим,

Дорогая моя столица,

Золотой Иерусалим!»

«Златой Иерусалим» назван «Золотой…», ибо песнь сия для современников автора предназначена, а в большей степени для супостатов опосля перевода на язык супостатский!

67. Наташа объяснилась с Шафировым и с Лябе

…Но вернёмся во 13 августа 1715 года во град Курск.

— А твоё счастье сильно омрачится, — Наташа вопросила, — коли подарки твои дорогущие возвращать откажусь?

— Нискокмо не омрачится, сокроище моё (а во случае отказа — уже не моё!) расточительное, ибо списал я расходы сии по статье тавтограммной «буки-буки-буки», то бишь «баба без башни»!

— Неверна телеграмма твоя, ибо невинная я!

— Верна, токмо с уточнением небольшим тавтограммным: «Будущая баба без башни!»

— Ладно уж, — сжалилась невеста. — Сделаю тебя самым что ни на суть счастливым! Выйду замуж, но токмо коли ответствуешь на вопросик казусный: уж не ты ли родитель настоящий Дели Бартель?

— Вопрос и впрямь «каверзный», аки ты молвить пыталась. Токмо я не считаю себя воправе обсуждать личную жизнь ни Дели, ни матери ея.

— Малашка то же самое глаголила! — воскликнула Наташа. — А значит, так и суть! Посему согласна я без условий дурацких!

На другой день явился к дому самохваловскому Лябе любящий и попросил вновь Малашку позвать. Перехватила Наташа посланца и опосля расспросов любопытных вместе с Малашкой вышла.

Не возрадовался француз явлению барыни, но не показал сие и ко служанке обратился:

— Обожаемая Малашка! Ведома тебе цель визита моего. Посему я приговор свой жду и жду решенья!

— Милый Жан Батист! Благодарна я тебе, ибо предложение твоё повысило самооценку мою! Однако случилось то, что и предвидела я. Появился у тебя конкурент достойный — коллега твой по ремеслу репетиторскому Роджер Смит.

— Не шибко тяжко угадать выбор твой, — проявил смекалку француз, — ибо даже я на месте твоём выбрал бы (али выбрала бы) его! Посему, коли не обломилось со служанкой, придётся принять предложение барыни.

Оживилась Наташа любопытная:

— И кто же сия барыня захудалая страшенная, коей ты хотел предпочесть нищую страхолюдину Малашку?

— Аглая Бартель, мать ученицы моей Дели.

Захохотала Наташа, засим, со трудом успокоившись, молвила:

— Хорош врать-то! Никогда не поверю, дабы первая красавица губернии позарилась на твою морду жирную! (Не след мыслить, что признала Наташа Аглаю большей красавицей нежели она сама. Ведь оне жили в разных губерниях — Аглая в Орловской, а Наташа в Курской. По крайней мере, мы так считать условились, ибо в те времена и Мценск, и Курск относились ко Смоленской губернии.) — К тому же в законном браке Аглашка.

— Сие дело поправимое, — заверил француз. — Надоели Аглае выкрутасы Алексея. Второй раз супруг кобелиный обрюхатил Акулину, сестрёнку ея! Но и одинокой оставаться Аглая боится, дабы соседи не злорадствовали. Аки токмо сделаю ей предложение брачное, обещала мне на развод подать и меня осчастливить.

68. Честное признание прозорливой Малашки

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

— Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

— Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил

я стать твоим супругом,

для нас покоя нет,

и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

— За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! — Малашка воскликнула. — Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался — не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

— Всего лишь графом, — скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

— Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

— «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

— Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

— Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

— И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

— Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

— Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Подъял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он:

— Не глаголится в надписях сих про титул мой графский. А уж про якобы маркизский, аки ты недавно глаголила — тем паче! Неувязочка выходит!

— Сей же час увяжем ея, — пообещала Малашка и тут же… увязала. — Барин наш в одной из поездок торговых побывал в той сАмой Епифани, возле которой едва живота ни лишился, не глаголя уж о ценностях материальных. И токмо помощь героическая…

— Аки глаголят соплеменники и современники Мойши, — перебил Роджер,…

— … бекИцер! — докончили оба хором (что в переводе с языка современного иудейского означает «короче!»).

— Короче! — молвила Малашка на сей раз по-расейски. — Узрел купец Самохвалов на брегу реки Дон крест каменный с эпитафией издевательской, кояя гласила…

Прочитала Малашка наизусть эпитафию, в коей усопший маркизом именовался.

— Догадываюсь я, кто автор текста сего! — воскликнул британец. — Не токмо деяния его черны, но и юмор! Впрочем, аки поётся во гимне британского клуба любителей сего юмора:

«Чёрный юмор, чёрный юмор, чёрный юмор

Облегчает нашу маленькую жизнь!»

Помыслил Уолтер Гриффит неофициальный (аки опосля оказалось, ошибочно), что потому назван он маркизом, что родитель его Джордж Гриффит преставился, опосля чего старший брат Роберт стал герцогом, а он, младший брат — маркизом.

В тот же день осуществил британец задуманное — перешёл во веру православную.

Вскоре иудей ортодоксальный Мойша Шафиров ради бракосочетания церковного предстоящего во православие перешёл. Строго глаголя, не шибко убивался он по поводу сему, ибо в душЕ всегда атеистом был, о чём окромя него лишь столь же атеистическая Малашка ведала, но факт сей компрометирующий огласке аки всегда не предавала.

В то же время по той же причине замыслил столь же аки пара сия атеистический Роджер Смит перейти из официальной веры англиканской в аки бы истинную ту же веру православную. И молвила ему Малашка влюблённая:

— Роджер, любимый! Не болтлива я и всю жизнь оставшуюсю могу скрывать информацию, меня компрометирующую. Но будет разъедать она меня изнутри, пока одна лишь оболочка ни останется. Посему лучше признаться мне честно и отказаться добровольно от счастья быть супругой твоей.

— Догадываюсь я, что сие за тайна, али аки глаголил некий таксидермист, «скелет во шкафу». (Автор уточняет, что в указанные времена такси ещё не было, хоть и было то, куда сей транспорт вляпался! И «таксидермист» суть специалист по изготовлению чучел.) Не надеялась ты, Малашка невезучая, на брак со мной, а посему уступила домогательствам Лябе и стала ЛЯБовницей, … то бишь любовницей его. И носишь ныне под сердцем чадо полуфранцузское. Не скрою, весть сия для меня далеко не благая. Но честь моя… полубаронетская… велит мне простить невольный грех твой.

Лишь токмо вслУх решил

я стать твоим супругом,

для нас покоя нет,

и нет пути назад!

ПризнАю я чадо сие своим, но смею надеяться, что одаришь ты меня прочими отпрысками.

— За речь сию благородную полюбила я тебя ещё пуще! — Малашка воскликнула. — Что касаемо «прочих отпрысков», обещаю плодить их не щадя живота своего (уточняет автор, что речь не о «чреве», а о «жизни») и матки своей в количестве, коее закажешь! Что же касаемо гипотетического уже зачатого чада, то не имеет оное место во чреве моём, ибо не пытался проникнуть мосье Лябе орудием своим во владения мои, а коли бы и пытался — не преуспел бы! … Что же касаемо скелета таксидермического во шкафу гипотетическом, то не потребно ему стокмо места, ибо виртуален он. Мыслишь ты, полубаронет мифический Роджер Смит, когда-либо ошеломить меня приятно, что являешься маркизом высокородным Уолтером Гриффитом.

— Всего лишь графом, — скромно признался Уолтер «подпольный», удивлённый осведомлённостью избранницы своей.

— Да для меня, крепостной девки бесправной, вполне хватило бы не токмо графа законного, но даже баронета внебрачного!

— «Расколола ты меня, Малашка, аки патриарх Никон расколол церковь православную! Аки удалось тебе сие?

— Элементарно, Роджер! Середь книг шахматных, по коим я премудрость игры сей постигала был великолепный учебник Мэтью Хогарта с дарственной надписью: «Уолтеру Гриффиту от автора».

— Но далее следовала другая надпись, опровергающая дарственную сию.

— И я так сперва мыслила. Но опосля заметила, что почерк на языке аглицком, коим пишу я правой дланью совпадает с почерком твоим, Роджер, когда ты такою же дланью пишешь.

Отыскала Малашка учебник хогартовский и продолжила:

— Засим интереса ради написАла я своей дланью, но на сей раз левой надпись вторую якобы опровергающую первую.

— Тут взяла дева смышлёная бумагу и написАла на языке аглицком: «Роджеру Смиту от Уолтера Гриффита».

Поднял сей Роджер (он же указанный Уолтер) длани свои вверх во знак капитуляции, ибо почерк на бумаге совпал с почерком на книге. Но вдруг озарило британца, и воскликнул он:

— Не глаголится в надписях сих про титул мой графский. А уж про якобы маркизский, аки ты недавно глаголила — тем паче! Неувязочка выходит!

— Сей же час увяжем ея, — пообещала Малашка и тут же… увязала. — Барин наш в одной из поездок торговых побывал в той сАмой Епифани, возле которой едва живота ни лишился, не глаголя уж о ценностях материальных. И токмо помощь героическая…

— Аки глаголят соплеменники и современники Мойши, — перебил Роджер,…

— … бекИцер! — докончили оба хором (что в переводе с языка современного иудейского означает «короче!»).

— Короче! — молвила Малашка на сей раз по-расейски. — Узрел купец Самохвалов на брегу реки Дон крест каменный с эпитафией издевательской, кояя гласила…

Прочитала Малашка наизусть эпитафию, в коей усопший маркизом именовался.

— Догадываюсь я, кто автор текста сего! — воскликнул британец. — Не токмо деяния его черны, но и юмор! Впрочем, аки поётся во гимне британского клуба любителей сего юмора:

«Чёрный юмор, чёрный юмор, чёрный юмор

Облегчает нашу маленькую жизнь!»

Помыслил Уолтер Гриффит неофициальный (аки опосля оказалось, ошибочно), что потому назван он маркизом, что родитель его Джордж Гриффит преставился, опосля чего старший брат Роберт стал герцогом, а он, младший брат — маркизом.

В тот же день осуществил британец задуманное — перешёл во веру православную.

69. Беседы Светлейшего с Шафировым и с Романовым

5 сентября 1715 года завершилась целая эпоха истории европейской — опосля 72 лет формального правления преставился король Франции Людовик 14-й. По утверждению ГУГЛа вездесущего токмо некий фараон древнеегипетский превзошёл рекорд сей.

В тот же день вне связи с усопшим прибыл Мойша Ицкович в Санкт-Петербург и к покровителю своему светлейшему явился со взяткой традиционной приличной:

— Александр Данилыч! Окажите честь, коей недостоен я. Будьте свидетелем на свадьбе моей, кояя в Курске в последний день сентября состоится.

— В такую даль переться?! Нет уж, уволь!

— Не имею права увольнять Вашу светлость, а уж желания — тем паче, ибо Вы на своём месте пребываете.

— И Аки кличут невесту твою? Сара? Фаня?

— Владычица сердца моего и впрямь в сарафане. Наташа суть дщерь купца Василия Никитича Самохвалова.

— А мать ея, аки я понял, суть иудейка богомерзкая! У племени вашего, постоянно насилуемого нация по матери волей-неволей определяется, ибо отцы насилующие суть герои неизвестные! Выходит, приглашаешь ты меня на венчание со своей иудейкой Наташкой в синагогу?!

— Речи Вашей светлости логичны весьма, ибо светлая глава замыслила оные. Правда, в данном конкретном случае нюанс имеется. Усопшая мать невесты моей даже более расейская, нежели отец ея, ибо род Василия Никитича Самохвалова пошёл от хвастуна татарского, коий хвалился тем, что немереное число девок расейских перепортил. Отсюда и фамилия его славная. Опосля сего героя постельного (хотя в большей мере сеновального!) пошлО на Руси ругательство: «Совратил твою мать татарин!». Правда, впоследствии нЕкто слово «совратил» сократил, а последнее слово вообще выкинул из соображений политкорректных… А венчаться буду я не в синагоге, а в церкви божией по закону нашему православному.

— С каких сие пор закон наш православный твоим стал, морда иудейская?!

— С тех пор, аки ради любимой своей перешёл я во православие.

— Похвальное деяние! Возрадуется государь, ибо давно мечтал наставить тебя на путь истинный, но не преуспел. Зато преуспела девица самохваловская! Кстати, уж не тот ли сие купчина Самохвалов, у коего рыжий маркиз Уолтер Гриффит на побегушках репетиторствует?

— Имеется у Василия Никитича репетитор аглицкий колера указанного, токмо данные его анкетные несколько иные.

— Ну да! Вспомнил, что он под «Роджера Смита» косит, о чём Петруша ведает… Я не о твоём глаголю кузене Петруше Шафирове, а о своём другане Петруше Романове! Надеюсь, не растреплешься об информированности августейшей?

— Буду нем, аки рыба! — заверил Мойша Шафиров.

Сравнение сие многие годы верным было, ибо коли рыба даже делится с окружающими информацией, человек ея (информацию, но и рыбу тоже) не воспринимает. Но в 1958 году появилась возможность сие сравнение оспорить, ибо вышел на экраны фильм «Последний дюйм», в коем певец Михаил Рыба вовсе не был нем, а зело тяжёлым басом исполнил песнь «Тяжёлым басом гремит фугас…»

— Богат Васятка сей не токмо деньгами, — молвил фаворит царский, — но и талантами (жаль токмо, что не своими!). Ведаю, что перешла к нему от тебя Малашка юмористическая.

— Опосля свадьбы моей (а заодно и своей!) ко мне же и вернётся, ибо она суть служанка Наташи, супруги моей будущей.

— ЧтО сие значит: «а заодно и своей свадьбы»?

— Токмо то, Ваша Светлость, что сразу опосля свадьбы моей и в том же храме божьем венчается юмористка юная, токмо что во брачный возраст вступившая с упомянутым ранее Роджером Смитом.

— Крепостная с маркизом?! … Али кто он там официально считается?

— Роджер Смит выдаёт себя за внебрачного сына барона аглицкого и служанки расейской.

— Но коли в том же храме венчается, то православный он, аки выдуманная мать его.

— Перешёл он аки и я во православие ради избранницы своей.

— Тоже похвально! Ай да бабы… будущие! Ради них сразу две заблудших души на путь истинный православный вышли! … Не удивлюсь, коли обучил британец девку свою шахматы двигать.

— Глаголил мне Роджер, что Малашка его не токмо первая юмористка, то бишь первая середь юмористок расейских, но и первая середь шахматисток. А попутно середь юмористов и шахматистов!

— Занятно! — воскликнул Меншиков. — А сам-то с ней играл?

— Уважаю я шахматы, — молвил Мойша Ицкович, — но не играю в оные. Однако в бытность тогда ещё малолетней Малашки крепостной моей играл я с умницей сей в шашки на равных, а в поддавки она меня полностью переигрывала, ибо расчёт у нея фантастический!

— Посиди-ка, МОйшеле, в кабинете отдельном, а я инфУ сию с инстанцией вышестоящей перетру.

— Буду счастлив, коли государь великий посетит свадьбу мою ничтожную!

Чрез пару часов светлейший вернулся с аудиенции высочайшей:

— Государь счёл себя слишком великим, а свадьбу твою слишком ничножной, дабы ради нея в Курск переться. Однако заинтересовался зело! Возрадовался он переходу тебя, последнего иудея упрямого в лоно истинной веры! И от радости решил тебя аж графом сделать! (Мойша аж перекрестился от неожиданности.) Токмо считает царь, что негоже графу с безродной купчихой сочетаться! (Хотел было Мойша вякнуть, но своевременно осадил себя.) Посему за заслуги немалые в деле развития торговли расейской купчина Самохвалов графом назначается! … Что же касаемо другой пары венчаемой, повелел государь во-первых, поздравить новобрачных, во-вторых, бочку вина за счёт казны выставить, а вот во третьих… ни в коем разе Малашке вольную не давать!

Усмехнулся Шафиров грустно:

— Благодарю государя за то, что не велел Роджеру крепостным стать, дабы от супруги будущей не отличаться!

— Не того благодаришь! — тоже усмехнулся (правда, без грусти) Меншиков. — Именно сие он и пытался повелеть. Но убедил я неразумного, что в таком случае откажется Малашка от свадьбы, зато бочка вина сэкономится. Естественно, не мог царь наш упустить случай лишний раз народ споить. А посему решил оставить Роджера свободным мужем крепостной и отцом крепостных чад будущих.

— Благодарю, Ваша светлость, токмо имею опасение, что откажутся новобрачные от сей милости крепостной.

Засмеялся светлейший:

— Государь имеет… тех, кто имеет опасения подобные! Предусмотрел он мудро, что молодые брыкаться начнут. Посему решил, что Роджера Смита в любом случае ожидает потеря свободы — либо свадьба, либо крепость Петропавловская! А коли Малашка вздумает из себя благородную корчить и не пойдёт под венец свадебный, то ждёт ея венец терновый в виде сотни розог. А дабы жизнь слишком сладкой не казалась, сыпать ей соль на раны. И следить, дабы не сдохла ранее времени. А посему растянуть удовольствие сие на длительный срок в зависимости от самочувстия ея….

Не стал Шафиров лишние вопросы задавать, но помыслил ошибочно: «Видать, не может простить душегуб венценосный Уолтеру Гриффиту обмеление канала Ивановского!»

На другой день собирался Шафиров домой вернуться, но был вызван патроном своим.

— Ныне в отличие ото вчера встал государь с другой ноги — с той, что потребно. Посему изволил дать послабления небольшие. И заменил «кнут», для Малашки привычный, на диковинный для нея «пряник. Ежели решит крепостная сия заместо Роджера с кем-либо иным обвенчаться, то дозволяет он милостиво дать вольную обоим… И самое главное! Повелел царь мне лично проследить свадьбу сию и отчёт представить. ТАк что, постарайся, Мойша, дабы я доволен остался!

70. Генезис Дели

Вернулся Мойша во Курск и повеление государево будущим супругам изложил. Воскликнул Роджер горячий:

— Ведаю я, Малашка, сколь страстно мечтала ты о свободе. Посему не буду возражать супротив брака твоего с любым крепостным.

— Зачем же с крепостным неотёсанным, — служанка ответствовала, — коли имеется мосье Лябе, коий хоть и не вышел фигурой и ликом, но близок мне духовно?

Пригорюнился жених якобы отвергнутый, но утешила его невеста верная:

— Токмо не перерастёт никогда сия близость духовная во близость физическую, ибо с 13 августа 1711 года нет для меня мужчин окромя того пациента златокудрого полумёртвого. За прошедшие годы здравие твоё и чувство моё токмо окрепли. И ныне для меня лучше рабство крепостническое с тобой, нежели свобода без тебя! … Однако ежели утомила тебя верность моя, не буду навязываться и уйду смиренно в сторону… месье Лябе.

— Ну уж, нет! — воскликнул Роджер. — Недостоин француз счастья такого! Хватит с него Аглаи Бартель!

…Одной из первых явилась на свадьбу сия Аглая со дщерью смышлёной. Активно стала Малашка повышать квалификацию шахматную дарования юного. И до того доповышала, что вскоре опосля свадьбы на чемпионате Мценска 9-летняя дебютантка Деля Бартель аж бронзовую медаль отхватила!

Вскоре подвалила пригласившая ко приглашённой:

— Представляешь, Аглашка, чтО вякал французишка твой бесстыжий?! Будто бы ты столь же без стыда предложила ему себя в жёны!

— «Без стыда», Наташа тактичная, — возразила Аглая, — не я и он, а муж мой бывший, всех смазливых баб осеменяющий… и даже вовсе не смазливую скромницу сестру мою Акулину, главу от него потерявшую, ибо без надобности оная ей! Посему чрез неделю во Мценске состоится свадьба столь же двойная, аки твоя, ибо под давлением отца моего финансирующего Лёшка свободолюбивый таки женится на Акульке, вторично пузатой. Афишировать не след сии свадьбы скандальные, посему токмо самые близкие приглашены будут. В частности, Малашка шахматная по приглашению Дели и ты, аки хозяйка ея.

— А ответь-ка, подруга задушевная, на вопросик, коий накопился у меня…

— Рада, Наташа расточительная, что хоть что-то у тебя накопилось! И чтО за вопросик?

— Уж не мой ли жених Мойша суть папаша Дели приглашающей?

— А чтО сам жених твой по поводу сему глаголит?

— Ничего конкретного.

— Вот и я то же самое глаголю!

Середь ночи ворвалась Наташа в комнату служанки и разбудила ея:

— Представляешь?! Лябе твой, аки и глаголил, на Аглае женится!

— Представляю, ибо приглашена на свадьбу оную и прошу смиренно отпустить меня на нея.

— И рада бы не отпускать, да не могу, ибо приглашена я, аки глаголила нахалка сия токмо аки хозяйка твоя! … А что касаемо папаши истинного Дели, то темнит Аглая, аки и Мойша мой.

— И без них достаточно темно! Посему ступайте спать, фискальная барыня Наталья Васильевна, ибо утро вечера мудренее. Уверена, что заутра оба персонажа допрашиваемые общую позицию выработают и Вам изложат ея.

На другой день сбылось (который уже раз!) пророчество Малашкино. Явился к Наташе жених, а с ним и Аглая.

— Уважаемая (особливо в периоды адекватности своей) Наташа! — начала посетительница. — Имеешь ты подозрения обоснованные, что жених твой суть отец дщери моей. Но делаешь из факта сего прискорбного вывод ошибочный, будто бы он (не «факт» и не «вывод», а Мойша Ицкович) суть «бабник И распутник», … точнее, «бабник, ТО БИШЬ распутник». Дозволь объяснить, аки всё на сАмом деле было.

— ВалИ! — молвила Наташа, правда, с видом скорее заинтересованным, нежели разгневанным.

Аглая не просекла сей нюанс и, вздохнув грустно, молвила:

— ВалЮ.

Засим повернулась и ко двери направилась.

— Э…! Куда попёрлась? Мне же интересно зело!

Уразумел Мойша суть конфликта и молвил, улыбнувшись:

— Наташенька, видать, хотела глаголить «Валяй!», что в переводе на язык нормальный означает «Дозволяю!»

— А я так и валяла, … то бишь глаголила!

Вернулась Аглая с полдороги и речь продолжила:

— … Десять лет назад настиг меня… возраст брачный. А тут аки раз губернатор орловский бал затеял. Прослышала я об оном и приехала из своего захудалого Мценска в чуть менее захудалый Орёл. Отец мой, негоциант известный Иван Карлович Бартель, в поездке торговой пребывал, посему явилась я на бал в одиночестве гордом.

— ЧтО сие за бал, — Наташа удивилась, — коли ты на нём одна одинёшенька?!

— «В одиночестве» означает «без сопровождающих лиц». А народу там было более, нежели зал способен был вместить… Благодаря богатству отца моего, невестой я была завидной. Да и лик с фигурой ужаса не вызывали. (Мойша хотел было уточнить, что и ныне не вызывают, но ввиду присутствия невесты своей промолчал благоразумно.) Посему подвалили ко мне женихи потенциальные. Но не найдя во мне дуры желаемой, отвалили. И тут подошёл ко мне один из присутствующих здесь.

— А кто именно? — воскликнула Наташа с интересом живым.

— Любимая Наташа! — расхохотался Мойша. — В тебе нашёл-таки я «дуру желаемую» … и столь желанную!

— Сие был именно Мойша Ицкович Шафиров, коий в описываемое время ещё не был женихом твоим, Наташа ревнивая. Слава о деяниях его экономических уже по всей Расее гремела. Даже отец мой, скупой вообще, а на похвалу в частности, изволил однажды похвалить его: «Мойша Шафиров — птица высокого полёта! Рядом со мной сия (прошу покорно простить за цитату дословную) „морда иудейская“ аки орёл (речь не о граде, а о птице) рядом с курицей!». Беседа наша долгой была (ибо не танцевал Мойша) и содержательной зело. Ни слова сказано не было ни о любви, ни о прелестях моих. Но покорил меня собеседник интеллектом своим и тем, что позволил мне свой проявить. А в завершение добил он меня фразой, коюю скромность не позволяет мне воспроизвести.

— Глаголил я Аглае, что она суть самая эрудированная изо всех барышень, мне вЕдомых и из многих мужчин таковых же. А по чувству юмора превзошла всех и приблизилась к недосягаемогу уровню Маланьи Инвалидовой.

— Опосля общения с Маланьей Ломоноговой, второй новобрачной и тёзкой юмористки сей, — молвила Аглая, — имею я гипотезу некую.

— Верна гипотеза сия, — подтвердил Мойша. — Повелел государь крепостным фамилии присвоить, дабы удобнее было с них налоги взимать… Во смысле, не крепостным повелел, а хозяевам их. Предложил я отцу Малашкиному фамилию себе выбрать. А сей остряк в ответ:

«Хоть «Горшком» назови,

токмо ночью не используй!».

Вспомнил я, что родитель его, на льду поскользнувшись, ногу сломал, однако так и преставился без фамилии. И молвил я: «Ты, Прошка, суть сын человека, сломавшего ногу. Посему будешь „Ломоногов“!» А Прохор в ответ за словом в карман не полез (ввиду отсутствия карманов): «Благодарствую, барин, что не „Инвалидов“!» С тех пор хоть формально дщерь его Малашка — «Ломоногова» (правда, уже ненадолго!), но в шутку иногда кликал я ея «Инвалидова».

— Аки ту юмористку недосягаемую! — воскликнула Наташа. — … Али сие она и суть?!

— Поразительная смышлёность! — засмеялся жених. — Токмо пореже проявляй ея! … В общем, вернулся я в родной Курск, но часто вспоминал собеседницу бальную. Однако, свататься к ней не стал, ибо не нужна мне жена столь умная… Но вскоре явился в Курск папаша Аглаи с намерением составить мне и прочим купцам конкуренцию торговую во граде сем. Собрал градоначальник совещание, коее указало Бартелю место его — за пределами Курска и губернии курской. Взъярился посланный не на шутку и на личности перешёл, … то бишь на мою личность. Молвил, что доложили ему о беседе на балу орловском дщери его со мной. А далее опосля факта сего достоверного домыслы пошли. Будто бы сватался я к Аглае и продинамлен был. Господин Бартель и вовсе «с катушек съехал» — будто бы глаголила ему Аглая следующее: «Не выйду я за христопродавца сего даже за тысячу рублей!» Засмеялись тут отдельные купцы, а вся аудитория уважаемая на меня уставилась. Понял я, что честь моя задета (хоть многие и отрицают наличие чести у иудеев) и пути назад нет (аналогично глаголила Малашка Роджеру, о чём Шафиров ведать не мог). Посему молвил я аки можно спокойнее: «Совершенно верно, многоуважаемый Иван Карлович! Истину глаголите! Не выйдет за меня Аглая за тысячу рублей, но по иной причине. Причина сия в том заключается, что выйдет она за меня замуж за… один рубль!» Тут уж все дружно захохотали. Осмеянный немец выскочил из зала аки ошпаренный.

Глянул Мойша на Аглаю, и продолжила та:

— Примчался батюшка мой из Курска во Мценск во всё том же «аки ошпаренном» состоянии. Поведал мне слова шафировские «рублёвые» и заявил торжественно: «Коли откажешь этому … (в переводе на язык культурный) Мойше, дам тебе тысячу, нет, даже более — тысячу и один рубль!»

— Явился я во Мценск, — продолжил Мойша, — подождал, пока купец упёртый из дома выйдет и визит нанёс. И глаголил избраннице своей… тогдашней: «Любимая Аглая! … Не хмурься, Наташа, ибо ныне токмо ты у меня любимая! … Будь женой моей и матерью чад наших смышлёных.

— Так я уже ответила согласием! — Наташа воскликнула. — Али забыл ты о сем?

— Невозможно забыть сие, Наташа незабываемая! Но глаголил я не ныне, а 10 лет назад. И не тебе, а Аглае.

— Ответствовала я, что предвидела предложение сие и обдумала тщательно. Посему согласна на оное, токмо ввиду упёртости родителя моего — в обратном порядке. То бишь сперва чадо зародить, засим отца убедить! Удивился собеседник мой, но не надолго. Первым делом оформил он мою же мысль библейским образом.

— Глаголил я, — уточнил Мойша, — что дабы убедить ОТЦА, потребно зачать СЫНА, но не от СВЯТАГО ДУХА! На крайний случай для убеждения сего и дщерь сгодится. А засим стал программу сию реализовывать.

— В итоге свидания сего болезненного и ещё четырёх приятных зело понесла я дщерь, на крайний случай запланированную. И не жалею ничуть, ибо люблю Делю ничуть не менее, нежели сына, рождённого впоследствии от куда менее достойного родителя его.

— А почему свидание первое болезненным оказалось? — Наташа заинтересовалась. — Видать, наступил тебе Мойша на ногу?

Улыбнулся Мойша Ицкович, а пассия его бывшая ответствовала:

— Сие наверняка Малашка просвещённая ведает, даже коли жених ея ещё не «наступал ей на ногу».

— Аки токмо проведал я, что отцом стану, — проговорил Мойша, — подарил матери чада своего, аки обещал собранию курскому, рубль. Однако не простой, а… на цепочке златой! Засим к тестю предполагаемому будущему явился, о будущем чаде поведал и руки Аглаи попросил. Однако недооценил я соперника своего. Ненависть его к иудеям вообще и ко мне, сопернику более удачливому, в частности оказалась сильнее любви ко дщери своей и к чаду ея. Заявил сей «Гарпагон мценского масштаба», что проклянёт дщерь свою коли уйдёт она ко мне. А коли останется, то чадо будущее воспитает он самостоятельно. Повелел Бартель мне и Аглае клятву дать, что не узнает чадо будущее о происхождении своём богомерзком иудейском. И никогда не встречаться более. Помыслил я, что требование сие логично зело, ибо нация моя ввиду таланта ея во всём свете, хоть речь о тьме невежественной, презираема. Посему сам поклялся и убедил Аглаю дать клятву сию. Сдержали мы клятву, и ныне впервые опосля принятия ея встретились. И то не с целью единую семью создать, а аки раз наоборот, ибо семья моя отныне с тобой связана, сокровище моё, рассказу сему внимающее!