Ваня Пинженин
***
Не спрашивай о том, как я живу.
Встречаю поезда и провожаю.
Мои друзья куда-то уезжают,
А мне бы вспомнить, как меня зовут.
Не помню, чем закончилось вчера,
Как наступает новое сегодня.
Я просто-напросто для счастья не пригоден.
Да, я вам врал, смотрел в глаза и врал.
Ищу предлог, чтоб написать тебе письмо.
Хотя кому нужны все эти письма.
Мы как черемуха по осени закиснем
На ветках петербургского метро.
***
Если б я был цветком, то был бы гвоздикой,
Чтоб меня вспоминали только по праздникам:
Дарили героям и клали к убитым,
На линейку несли первоклассники.
Если б я был одним из семи дней недели,
то я был бы вторником — это понятно.
Не таким ненавистным, как понедельник,
Но и желанным вряд ли.
Мне хотелось бы быть совершенно обычным
И делать своё незаметное дело. Но не получается.
Категорически. Кто-то должен быть смелым.
***
Я в этих поездах когда-нибудь умру.
Под стук колес и чавканье соседей,
На верхней, боковой, в купе последнем,
Поближе к тамбуру.
Ну, а пока, уставившись в февраль,
Глазею на себя в немытых стеклах,
И где-то там в березках, соснах, елках
Моя печаль. Бредет впотьмах и не боится,
Что не дойдёт и что не хватит сил.
Ей, как и мне, слегка за тридцать,
Об остальном ты сам ее спроси.
***
В последнее время у меня настолько мало побед,
Что я радуюсь неоплаченному проезду в метро,
Недоеденной кем-то пицце в KFC на фудкорте.
Вот такие вот радости в тридцать с лишним лет.
По-настоящему лишними были последние лет шесть или семь,
Когда я перестал вывозить совсем,
Когда моя жена вышла из дома за хлебом и не вернулась,
Потому что уехала с кем-то в Египет,
Старые друзья перестали быть хиппи,
А новых — как не было, так и нет.
По утрам я все так же считаю овец,
чтобы хоть как-то уснуть,
Чтобы хоть как-то остаться собой
В этой сплошной беготне
В поисках смысла и чарки вина,
И когда мне твердят:
«Взбодрись, старина!»,
я им отвечаю: «Нет».
Софья Нехайчик
***
Машины дальнобойщиков как выброшенные на берег селедки,
Мне нравится приходить в общество и быть не в своей лодке.
Часто ошибаюсь, часто бываю ненужным,
Я могу сказать, что думаю — мне не страшно выглядеть чуждым.
Мне не страшно вылететь сегодня головой в окно
Или быть тем, кто выбрасывает с гневом печальное тело.
Сегодня новый день и значит будет новая ночь,
Наступит судный день и мне не будет уже нужна помощь:
Чтобы вставать с кровати, чтоб напомнить выпить таблетку,
Чтоб улыбнуться мне сидящему в яме за семейным столом вместо табуретки,
Чтобы выбрать продукты в приложении, когда живот и так полный,
Когда вроде стал актуален, но уже холодный.
Мне не интересно играть на баяне и слушать его звучание.
Я терплю популярные песни в попутках, но не стерплю молчание.
Я не могу продать свою шкуру и поменять на новую,
Сколько бы книг ни перечитать — не поменять голову бестолковую.
Я смотрю на вечно зыбкий песок и улыбаюсь вечности,
Я бьюсь головой об стену, чтобы достичь беспечности.
Мне не хватит смелости, чтобы признать свое прошлое,
И я с миром отвергну истину и воспою ложное.
***
Немного осталось и я уже достигаю дна.
Скоро рассвет и мне чуть не хватает сна.
Все смазано и каждый из них теперь она.
Мне бы закрыть глаза поэтому нужна еще одна.
Ни свет, ни заря не способны меня оживить.
Я рву вещи, пытаясь нащупать ту самую нить,
Вижу серое солнце и начинаю истошно выть,
Слушаю Бетховена, стараюсь понять слово «Жить».
Мелкий дождь бьет в окно, я помню этот мотив —
Так били болельщики на матче локомотив.
Стать успешным репером — отстой после выхода фильма «Beef»,
стараюсь не падать духом, но дух это просто миф.
Когда мне плохо я вспоминаю давку в метро,
Меня крепко обнимает мужик выдавливая все нутро.
Каждое утро надеваю очки — снимаю кино
Про мою жизнь через желтые стекла в стиле ретро.
Когда хорошо — это значит я увидел ее лицо
На упаковке молока или разбив яйцо,
В любом отражении или пятном на асфальте.
Я не знаю дышу ли и уже узнаю вряд ли.
***
Горизонта не видно,
Невинно небо сплелось косами с морем,
Горем раздался крик чайки покойницы. Стонем.
Тонем вместе, я — камнем, а ты — пером дятла.
Так досадно.
Так досадно: когда о тебе вспоминают лишь как о мертвом,
когда дверь прижимает пальцы в косяк.
Я вчера ехал в электричке с богом,
Он рассказывал мне что да как.
Неприятно когда ободрал колени об гальку,
А хотел искупаться в соленой воде,
Как неладно вышли его творения все же
И как сладко на другой стороне.
После вышел на станции той что засыпал осенний лист,
и вдохнул свежий воздух ночи осознав как же мир чист.
***
Строчечкой вышила на локтях моих
Сады огненных облепих
И лицо воссияло луковицей
Нрав был нежен кроток и тих
Но на улице как на пожарище
распахнув ветви рябин
Разрастаюсь толпой подавляюще
На бульварах газетных витрин
И на блузе парадной пуговицей
Перламутром свет отразя
Я раскинусь у ног твоих улицей
Где с тобою станцует заря
Иван Штиглиц
***
Мертвенный свет холодных комет
Это чувство внутри — гипербола
Ничего моего здесь нет
Ничего моего здесь не было
Ничего моего здесь и быть не могло
Кладу свои руки в огонь
Добиваясь ожога
Но ночь недотрога
Так холодна что морозом меня обожгло
Глубоко и надолго
И пламя усердное пальцы лижет
И губы дышат теплом
Но в небе безлунном я море вижу
И вижу тела за бортом
И взгляды тяжелые мертвых глаз
Звезд ледяным уколом
Долго и строго глядят на нас
Смотрят на нас с укором
Пальцы глодает огонь до кости
Злее и ярче буйствуя
Было хотелось сказать «прости
Я ничего не чувствую»
И развернуться на этом вон
В тихую ночь уйти
Но ощутил — отдало теплом
Где то внутри груди
Тут же заместо холодных глаз
В моря сырой могиле
Может впервые глядя анфас
Увидел глаза другие
Мир под ногами качнулся вслед
Мысли. Боюсь гипербола…
Что моего ничего здесь нет
Ничего моего здесь не было
***
Порвется наволочка дня
Чуть слышно
И я почувствую себя
Здесь лишним
И не лишится
Остатков достоинства чтобы
Я зашиваю лица
В покрывале полночной утробы
Дышу на руки
Вонючими спирта парами
В месиво двумя руками
Все что случилось не с нами
Крошу
Как только
Войдете на выход прошу
Я польку
Затылком о кафель пляшу
***
Скрип половицы больше чем скрип половицы
Это сквозь время доносится сдавленный стон
С губ твоих бледных и платьем из белого ситца
Тюль на разбитом окне навивает сон
Хрип граммофона. Будто бы вальс-бостон
Солнце ложится на крашенный ужас пола
Что то родное в уродстве его простом…. Ты улыбаешься.
Трепетный взмах подола —
Вот мы вдохнули и сделали первый шаг
Рвусь закружить тебя, вырваться в день вчерашний
Ты же в руках моих движешься чуть дыша
Чтобы не вызвать удушливый приступ кашля
Но как же безумно смотрят твои глаза
Жалко, убийственно больно, необъяснимо…
Будто бы радостно бесится в них слеза
Говорю тебе шепотом как ты сейчас красива
Ты же все смотришь молча и тихий вальс
Нас обнимает ласково, нежно кружит
Нет ничего красивее этих безумных глаз
Робко целую их, ты отвечаешь тут же
Скрип половицы больше чем скрип половицы
Это сквозь время в сердце прямой укол
Долго молчим вдвоем посреди больницы
Я и кошмарной краской покрытый пол
***
Москва гремела царственным Содомом
И плакала Москва с жестяных крыш
И ты теперь, повенчанная с громом
В моем латунном черепе гремишь
Летела переполненная Ласточка
(Опустим рифмы, афоризмы прочие)
Гремел вагон для грома недостаточно
Рассасывая мрачно многоточие
Почувствовал — намерение зреет
Змея холодная готовится к броску
Быть может пара дней или неделя
Мне только повод — и опять рвану в Москву
Евгений Кужелев
***
Читал на Кубке Рыжего стихи
О Петербурге, о любви.
Прошел в финал.
Опять читал:
О том, как стану старым и счастливым.
Сказали, что подарок будет рыжим.
Пакет затрепетал, и я подумал:
«Там котенок».
Но там была хурма.
Ее я съел и раздарил друзьям,
Но сны мне снятся:
Город на воде,
И в нем котята
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.