Бесплатный фрагмент - Клякса

Клякса

Воспоминания о лучшем друге

Вот вам история про обыкновенную девочку, ее маму и их необычную кошку.

Все началось в 1997 году, в октябре. Мне было 8 лет, кошке было 2 недели, а сколько было маме — не скажу, потому что мамы в любом возрасте прекрасны. Можно было бы озаглавить эту повесть духе школьных сочинений, как-то: «Кошка, мама, я» или в духе диссертации: «Влияние Félis silvéstris cátus на семейный уклад и воспитание детей в частности». Но Клякса бы вряд ли одобрила такие заглавия. Поэтому повесть названа в честь главной героини, хотя в ней будут постоянно появляться другие хвостатые и усатые лица, а также несколько двуногих.

После недолгой переписки, мы с мамой решили сначала собрать наши воспоминания о четырнадцати годах Кляксиной жизни с нами. Читатель легко поймет, где заканчиваются воспоминания ребенка и начинается повествование взрослого человека. Однако, очень скоро стало ясно, что у книги не два, а три автора. Вспоминая, как мы жили втроем, я осознала, что Клякса настолько слилась с нами, что стала частью узора нашего быта, и до сих пор то там, то здесь мелькает ее длинный хвост или попадаются кусочки шерсти. Ее пушистая лапа оставила отпечаток на нас. Она многому нас научила, мы стали другими рядом с ней, сами того не заметив, поэтому следы ее лап проступают на каждой странице, а кончик ее хвоста выглядывает из-за каждого абзаца.

Еще это книга о доброте и понимании, о хорошем отношении к животным, особенно кошкам, и о правильном отношении ко всем, кто нас любит, кто в нас нуждается, кто меньше и слабее нас.

Надо также предупредить, что дело происходило в Татарстане, в глухом городке недалеко от Башкирии. Это там, где летом +30, а зимой -30, весной все сажают картошку, осенью варят варенье, а между делом говорят по-татарски. Имена у нас совсем необычные, в моей родной глубинке Сашу или Машу встретить практически невозможно. К старшим мужчинам мы обращаемся «абый», а женщин зовут «апа». Поскольку в те времена все были старше меня, все вокруг назывались именно так.

Кляксы нет с нами вот уже семь лет. В октябре 2011 она закрыла свои прекрасные желтые глаза и отправилась на кошачьи небеса. Тем вечером мама унесла ее за гаражи и закопала в промерзшей земле под кустом сирени. Очередной бездомный кот, обитавший тогда в нашем подъезде, провожал их через огороды — вот и вся скромная процессия. Меня с ними тогда не было.

Даже сейчас, встречая котов в пушистых бурых шубах, я зову их кляксами, но ни один из них на нее не похож, никто не отзывается. Клякса мне часто снится, но и во сне я чувствую, насколько мы перед ней виноваты.

Наверно, чувство вины заставило меня сесть за работу и написать эту небольшую повесть о нашей обычной жизни вместе, о дружбе и о том, как мы четырнадцать лет помогали друг другу и как боролись за нашу Кляшу, но, к сожалению, не достаточно. Я пишу эту книгу с единственной целью: мне очень надо, чтобы каждый читатель искренне захотел помочь тем, кто его любит и кто в нем нуждается. Может быть, тогда Клякса простит нас.

Юла и кошки

В моем детстве было все. Абсолютно все, чтобы ребенок был счастлив. Лыжи, вышибалы, прятки, игры в пионербол до темна, друзья в одном дворе, враги в другом, драки, индейцы и луки, классики, штабы на деревьях, качели, ягоды со сметаной и кислые яблоки, заборы, велосипеды, клады, мороженое, арбузы, книжки, сказки, мультфильмы, пластилин, конструктор, краски, куклы, машинки, пещеры в сугробах, жуткие грозы, ранние летние утра, полуночные страшилки. Я всегда была юла и делала сто дел сразу, непоколебимо верила в чудеса и добрых фей, которые однажды превратят меня в королеву в бальном платье и подарят котенка.

Потому что кошки-то у меня и не было

Совсем давно, когда еще был папа, был и рыжий кот Тимка, животное буйное и неуправляемое. Он бросался на меня из-за угла и сшибал с ног, залезал на стол и ел из моей тарелки детское пюре и вообще вел себя очень вызывающе, за что бывал наказан выдворением в подъезд на несколько часов. Он был моим персональным кошмаром, этот несчастный запуганный и плохо воспитанный кот. Тимку увезли в деревню, когда мне исполнилось три. Как только он уехал, я стала просить завести другую кошку, непременно белую, потому что белая кошка, как мне тогда казалось, не может иметь плохой характер, она обязательно должна быть покладистой и уживчивой.

Я не знаю, как сложилась судьба Тимки в деревне. От родственников, которым его перепоручили, он быстро удрал. С тех пор его вроде и не видели. Деревенские хозяева относятся к кошкам совсем иначе, чем городские. В деревне кошка — это практически бесполезная скотинка, которой иногда даже имя дать не удосуживаются. А если обзовут, то как-нибудь попроще, Мурзиком или Барсиком, вне зависимости от пола животного. Кормят их как придется, чаще предоставляя им возможность выживать самостоятельно охотой и попрошайничеством.

Увозя Тимку в деревню, мы руководствовались несколькими соображениями: во-первых, «все так делают», во-вторых «он же дикий кот, сумеет выжить» и, в-третьих «ему там будет лучше». Мы совсем не жестокие люди, мы действовали по обстоятельствам. Это был 1992 год, не было Интернета или книг про кошек, а в нашем маленьком городе не было даже ветеринара, который бы рассказал нам, как правильно поступить с нашим котом. Наверно, просто настало время его кастрировать, но тогда мы просто ничего не знали о обращении с кошками, и не мы одни. Также никто бы тогда не подумал, что коты, выросшие в домашних условиях, тяжело адаптируются к улице или дикой природе; считалось, что кошки, в сущности, дикие животные, полулегально проживающие у вас дома. В самом деле, у домашних котов, выпущенных на волю, сохраняются инстинкты, они могут охотиться и спасаться бегством в случае опасности, но у них мало опыта и они скорее погибнут, чем выживут. Словом, пропал Тимка.

Да, не только в деревне к кошкам относятся как к ходячей мебели или даже хуже. Когда у нас появилась Клякса, многие не понимали, что это мы с мамой так носимся со своей кошкой, говорим про ее характер и проделки, фотографируем ее, покупаем витамины и даже рисуем ее. Для многих людей кошка она и есть кошка, они различают их только по размеру, цвету и иногда полу, у них не может быть характера, личности, собственных привычек. Не все могут увидеть кошачью индивидуальности, понять характер и вжиться в их шкуру.

Одержимость кошками иногда проявлялась забавно и не в мою пользу. Бабушка рассказывала, как однажды везла меня в коляске, было это в каком-то несознательном младенческом возрасте. Вдруг я сказала — кара, əббə, дүрт песи (смотри, бабушка, четыре кошки). Для всех было откровением, что я уже умею считать до четырех, но, по-моему, тут все понятно: такое архиважное событие, как четыре кошки в одном месте, не могло остаться незамеченным. Однако, это вышло мне боком — старшие взялись за образование ребенка, быстро научили считать, а потом пошли и буквы. Их я не любила, потому что по-русски говорила тогда еще с трудом, но к трем годам все же выучилась читать, лишь бы отстали. Вот до чего доводит любовь.

Итак, после Тимки медленно тянулись пять лет, на протяжении которых я терроризировала маму просьбами взять котеночка. Мама хитрила, как могла. Иногда она говорила «сейчас пойдем на улицу и возьмем первого встречного кота» (прямо как в сказке о Короле-Дроздобороде, где принцессу выдавали за первого встречного). Но сейчас я понимаю, что говорила она это только зимними холодными вечерами, когда мы с ней шли домой от бабушки или во двор покататься на горке, развесить белье и вытряхнуть ковры. Конечно же, мама прекрасно понимала, что шанс подобрать маленького беленького котенка темным снежным вечером сводится к нулю, ведь все бездомные коты в такую погоду сидят по своим подвалам. Летом же мама ничего про «первую встречную» кошку никогда не обещала, потому что шанс встретить эту самую кошку был действительно велик. (Справедливости ради надо сказать, что однажды зимой нам попался этот «первый встречный» кот. Он был весь в лишае, бесхвостый и спешащий по своим делам. Я попыталась его догнать и забрать к себе, но не смогла — сугробы помешали.)

Однако, кроме призрачной «первой встречной» кошки были вполне реальные котята, регулярно появлявшиеся у нас во дворе. У соседки Амины-апы была кошка Митка, королева нашего двора, трехцветная пушистая красавица с медовыми глазами. Митку можно было пригласить в гости и оставить на весь вечер, ее хозяева не возражали, а главное, мама была не против. У Митки был кавалер-пират, одноглазый рыжий кот, который, ввиду большого количества претендентов на лапу и сердце его дамы, должен был постоянно доказывать ей истинность своих чувств и добросовестно драться за Митку с окрестными котами из года в год. Глаз он, разумеется, потерял в одном из таких боев. Репутация у кота была самая ужасная, соседи говорили, что он истребляет все живое вокруг себя, от птенцов до крыс, гладить пирата не разрешалось никому из детей, подходить к нему близко было крайне нежелательно. Котята у них постоянно были одинаковые, как с конвейера. Их было как минимум трое: один рыжий, один черный, одна трехцветная, иногда котят рождалось больше, но цветовой набор не менялся. Все дети ходили к соседям подкормить Митку и погладить котят (хотя мы знали, что мама-кошка будет волноваться и делать этого не стоит, но никто не мог удержаться).

Иногда летом семья Амины-апы уезжала в гости и они оставляли Митку с котятами прямо во дворе, под кустом, подстелив ей какую-нибудь старую тряпку, на неделю или даже больше. Тогда у нас, детей, появлялось сразу две священные обязанности: кормить молодую маму (удивляюсь, как кошка не лопнула от обжорства) и следить за котятами, которые постоянно норовили вылезти из-под куста и удрать на проезжую часть. Сама Митка мало волновалась о своих детях, видимо, привыкла, что они у нее появляются постоянно. Куда они девались потом — для меня это загадка, скорее всего, отправлялись, как и Тимка, в деревню. Соседи наши были люди добрые и топить котят они вряд ли бы стали.

Иногда кто-то из нашего или соседнего двора брал себе котенка и конечно же, я тоже мечтала об этом. Но хитрая мама была начеку и постоянно твердила, что Митка умом не блещет, значит, и котята у нее обязательно будут исключительно глупые. А если котенок глупый, говорила мама, то его не приучишь к лотку, если же он станет делать мимо, то убирать буду я. Для меня это звучало неубедительно, я была готова ходить за котенком с тряпкой день и ночь, лишь бы мне его разрешили оставить. Но мама, как всегда, знала лучше.

Митка дожила до глубокой старости. Однажды осенним вечером, почти ночью, мы встретили Амину-апу, совсем пожилую, рядом с нашим старым двором. Мне было уже лет десять и я научилась внимательно слушать разговоры взрослых. Она рассказала, что Ибрагим-абый, ее муж, в последнее время часто возил Митку с собой в огород, чтобы старушка подышала воздухом. Сама она давно не выходила во двор, а рыжий пират сгинул где-то годами раньше. И как-то раз в одну из таких поездок Митка просто встала и ушла, каким-то образом дав понять, что ходить за ней не следует. Во время этого разговора я смотрела на красно-золотое дерево рябины, на тяжелые плоды и листья и представляла, как Митка умирает под таким же красивым деревом где-то в окрестностях города.

С самого раннего детства меня одолевали две страсти: рисование и кошки. Конечно же, только научившись ходить, я начала покрывать все бумажные поверхности, включая газеты, книги, обои и однажды бабушкин халат (прямо на хозяйке), неразборчивыми каракулями, которые были призваны обозначать кошачью морду или всю кошку целиком. Часто бывает, что родители не понимают, что нарисовало их чадо и восклицают что-нибудь вроде «Ах, какая красивая собачка!» при виде изображения танка, над которым ребенок трудился полчаса. За этим обычно следуют вопли обиженного малыша, а у родителей возникает идея отдать ребенка в художественную школу, чтобы его там научили рисовать вещи понятными. У моих такой проблемы не было, правильный ответ был всегда один — ребенок снова изобразил кота. (Правда, в художку позже меня все же сослали, исключительно для того, чтобы я научилась рисовать другие вещи, кроме кошек. Но преподаватели в художке были в восторге от набросков Кляксы.)

Однажды, когда мое творчество переросло стадию абстракции и входило в стадию формализма (то есть, вместо кучи непонятных черточек ребенок стал изображать мир в формате «точка-точка-запятая»), какой-то добрый человек рассказал мне о кошках Сиама. Оказывается, в Сиаме королевские кошки сторожили дворцы, а в знак отличия носили кольца на хвостах, оттого у них кончик хвоста загнут — чтобы кольца не посыпались. Эта красивая легенда меня полностью очаровала, в результате появилось множество рисунков сиамских кошек на ногах-палочках и с загнутыми хвостами, точащими кверху, унизанными огромными кольцами. Старшие не знали, куда девать рисунки — они были везде. Их использовали как черновики и подстилку в домашних работах, маленькие картинки часто шли на закладки во все книги. Там я их нахожу и теперь, с подписями вроде «Миляуша, март-92. Три кота».

Но настоящие боевые коты — это персидские, в чем я убедилась в 1995 году, когда тетя привезла своего рыжего перса по имени… ну да, его звали Персик. Персик был совершенно безжалостен к чужим людям, особенно ненавидел детей. У него была длинная рыжая шерсть, утопленный нос и очень недовольное выражение морды. Любимым его развлечением была разлечься поперек коридора и царапать пятки мерзким людишкам, которые пытались переступить через него по пути на кухню. Котик был отъявленный садист и негодяй.

Время шло, и в 1996 году мы с мамой наконец-то получили собственную квартиру. На лестничной клетке всего три двери, наша средняя. Как выяснилось позже, соседи слева обожают кошек, соседи справа их ненавидят. Мы с мамой официально сохраняли нейтралитет, но на самом деле мы состояли в союзе с соседкой из левой квартиры, тетей Олей, и подкармливали приблудных котов в тайне от соседки справа, Земфиры. Надо сказать, что Земфира (ее можно было не звать апа, потому что не заслужила) обладала скандальным характером и имела привычку ломиться к нам в дверь и устраивать разнос каждый раз, когда обнаруживала следы пребывания котов в подъезде (нам оставалось радоваться, что это случалось редко).

У тети Оли была кошка Микки, тогда уже взрослая, солидная, очень умная и тактичная кошка. На втором этаже пенсионеры держали кота Матроса, черного крупного самца с поперечной белой полосой на спине. Матрос был очень красивый и легко шел на контакт. Он каждый день выходил на улицу «по делам» и потом частенько сидел на лестнице под своей дверью в ожидании, чтобы кто-нибудь из соседей позвонил в дверь. Для меня было счастьем встретить Матроса на лестнице, поговорить с ним, позвонить за него в дверь и поздороваться с его добродушными стариками.

Осенью 1996 в нашем дворе обитало кошек шесть, подброшенных или полудиких, пришедших с огородов. Всем я раздала имена. Нетрудно догадаться, что имена были вычурные и неуместные, но нашим дворовым барсикам было все равно, на какую кличку отзываться, лишь бы кормили регулярно. Мама их называла совсем другими именами, иногда не слишком приятными. Дворовые коты жирели и отращивали зимнюю шубу на объедках с нашего и соседского стола. Был среди них серо-белый кот Маркиз (по моей версии), он же Оболтус по маминой номенклатуре. Я такое слово услышала в впервые и по незнанию переименовала кота в Облопуса, а когда он отъелся и сделался поперек себя шире, пришла его настоящая кличка — Глобус.

Появилась и пятнистая кошечка Глафира, умный и красивый котенок. Мама разрешила привести несколько раз Глашу домой в гости, даже один раз она у нас переночевала. Но пока мама колебалась, Глаша пропала где-то, а я в очередной раз осталась без кошки. «Наверно, цыгане украли» — сказала мама и мне пришлось ей поверить.

В будущем было немало случаев пропажи, несчастной смерти или увечий среди котов из нашего подъездного стада. (На деле, в самом подъезде одновременно проживало не больше двух взрослых кошек или одна мама с семейством. Остальные прятались в подвале и выходили только на кормежку). Случаи эти происходили регулярно, мы подозревали семейство Земфиры, но доказать не смогли, сколько бы я ни высматривала их в глазок двери.

1 сентября 1996 года я пошла в первый класс. Мне подарили много одежды, книжек и игрушек, в том числе огромную белую игрушечную кошку и к ней котенка. Я верила, что ночью игрушки оживают, поэтому кошка лежала у меня в изголовье, чтобы я могла хотя бы поспать рядом с настоящей белой кошкой.