Клеопатра

Клеопатра

женская история

Как раз перед праздником восьмого марта эта история и случилась.

Вика Недорезова бежала по улице Абельмана. Она опаздывала на работу уже на пятнадцать минут. Лика Лямкина — ее подруга — наверное уже совсем зашилась с посетителями одна. Хотя какие сейчас посетители в библиотеке? Если пара человек за весь день зайдет — и то хорошо.

Вика с Ликой в Ковровской городской библиотеке работали не первый год. Ничего другого они делать не умели. Или не хотели. Но об этом они даже друг другу не признавались. Говорили на полном серьезе о сеятельницах разумного и доброго. И вечного тоже. Особенно Лика. Ей на такой работе точно грозило остаться вечной невестой.

Сама-то Вика замуж успела. Знала, что к женскому дню подарок получит — как всегда недорогой и бестолковый. Потому что размер не подойдет, цвет или фасон. А может, и вообще что-нибудь не женское, а, к примеру, собачье. Подходящее больше вон для той огромной лохматой собаки, что жалась к ноге такого же волосатого мужика. Волосатого на голове, естественно.

Недорезова резко затормозила. Не из-за пса, конечно; и не ради его хозяина. Ее заинтересовали слова волосатика, которые он весело отпускал собеседнику. Второй мужичок был пониже ростом и поинтересней; а главное — не женатым. Потому что он с легкой улыбкой слушал упреки первого:

— Ну ты, Славик, наверное никогда не женишься. Чего тогда жалуешься, что деньги девать некуда? Вот бы тебе жена быстро помогла их куда-нибудь пристроить…

Ради денег Вика в разговор незнакомых мужиков не вступила бы. И ради подруги тоже. Хотя партия для Лики стояла рядом прекрасная. Еще не старый, почти стройный; без брюшка, но с деньгами. А еще — рядом негромко урчала иномарка, на которую потенциальный жених небрежно опирался. Вика и сама бы от такого не отказалась — в свое время.

Мы уже говорили, что она с незнакомыми мужиками на улице первой не заговаривала? Так вот этот первый — с собакой — был очень даже знакомым. Вика с ним два года за одной партой сидела. Но тогда Витя Скорлупкин был довольно лысоватым парнишкой, и собак не любил. А сейчас — мужичок хоть куда. И шевелюра до плеч, и собачища у ног — явно породистая. Но его дружок все таки лучше.

— Вот бы его вместе с «Мерседесом» и деньгами Лике сосватать, — подумала она, провожая взглядом автомобиль.

— Привет, Витек, — остановила она одноклассника, не узнавшего ее.

И Витька и его пес отскочили от Недорезовой, но удрать не успели. А потом успокоились — когда Скорлупкин признал Вику. А она не дала втянуть себя в расспросы и воспоминания — не забыла, что не работу опаздывала. Сразу взяла быка, то есть Витьку, за рога.

— Познакомь, — говорит, — своего дружка с моей подругой, Клеопатрой (так Лика по паспорту числилась). Замечательная пара получится.

Скорлупкин вроде был не против, хотя сомнение на лице изобразил.

— Подойдет ли, — говорит, — подруга-то. Мой-то друг парень не из простых.

— Подойдет! — отрезала, немного обидевшись за подруг, Недорезова, — наша Клеопатра тоже не из дворняжек.

— Хорошо, — согласился Витек, я не против. Только… у Клеопатры твоей… связей… как бы это помягче сказать… Во! Порочащих — не было?

Вика теперь оскорбилась.

— Что значит порочащих? Она про всякие связи уже забыла! А может, их и вообще не было.

— Ну это ничего, — усмехнулся Скорлупкин, — с этим мой дружок на раз справится.

— Кобель, — чуть не процедила сквозь зубы Вика, — как есть кобель. То-то он местами облысел.

— Ничего не облысел, — настал черед Витька обижаться за друга, — весна ведь; все мы понемногу линяем.

— Он что у тебя — чернобылец?

— Афганец, — гордо ответил Скорлупкин.

Он пригладил себя по длинным кудрям и добавил:

— А прививки у ней все сделаны?

Недорезова было оторопела, но вспомнила про недавний грипп, и уколы бесполезные, которые в самый разгар эпидемии всей библиотеке сделали. Поэтому она кивнула, и попрощалась с Витьком, оставив адрес подруги, и даже назначив за нее время первого свидания.

Вика звонко поцокала сапожками по очищенному асфальту улицы Абельмана, и удалилась с гордо поднятой головой, так и не расслышав последних слов Скорлупкина. А тот погладил своего чистокровного афганского гончака по голове и обрадовал его:

— Ну что, Дружок! Вот тебе еще одну подружку нашли. Кличка-то какая — Клеопатра!..

Лике действительно хотелось замуж. Чтобы кто-то грел по ночам, с соседями по коммуналке ругался… ну и для всяких других надобностей. Так что Вика правильно расшифровала голодный блеск в ее глазах.

К визиту предполагаемого жениха, намеченному на самый канун женского дня, Лямкина готовилась серьезно. Главное, конечно, стол! А на столе, в самом центре, фирменное блюдо Клеопатры — запеченная половина свиной ляжки. В собственном соку и со специями. Все остальное Лика в магазине купила. Хорошо, что к празднику зарплату выдали.

Ляжка пеклась себе в газовой духовке на общей кухне, а Лика в комнате последние штрихи наводила. И тут до нее дошло — как-то очень сильно свининой запахло. Она на кухню — а там!.. Соседский кот — рыжий, беспородный и огромный — жрет в углу ляжку! Уже обкусал всю. И как только он в закрытую духовку залез, и блюдо из горячей фольги выцарапал?

Лика не задумываясь швырнула в наглое животное то, с чем вышла на кухню. Бутылку шампанского. Бутылка, конечно, вдребезги; Темка (по паспорту Терминатор) — в родную хату, к хозяйке, тете Тане. А ляжка — обратно в духовку. Лямкина только фольги добавила. Сама-то она свинину есть и так не собиралась. Ей бы с волнением справиться.

Не успела она закрыть дверку духовки, как на пороге кухни показалась разгневанная тетя Таня. Она едва помещалась в двери — да еще кот у ноги терся. Соседка открыла рот, а Лика заткнула уши пальцами. Но буря разразиться не успела. Гости помешали — Стукалкин с Дружком. Витек дверь незапертую в коридор открыл, а пса придержать не успел. И что видит перед собой афганская гончая мужского рода? Вытянутый трубой и дрожащий от нетерпения хвост рыжего кота, который даже приплясывал в ожидании заслуженной расправы над обидчицей. Терминатор так завелся, что даже запаха Дружка не почуял. Понял, кто к ним в гости пожаловал, когда полхвоста в длинной пасти гончака оказались.

Кот опять в рев, и скрылся в комнате, оставив в собачьих зубах половину рыжего хвоста. Ну и тетя Таня тоже ретировалась — ей с тремя противниками скандалить было страшновато. А Стукалкин только увидел в пасти рыжий клок шерсти, так сразу и разрешил себя за стол усадить. Ну а бутылку водки открыть его и уговаривать не пришлось. Витек «Князя Серебряного» по пол стопочке цедит, а Клеопатра на его кудри любуется вся в ожидании — когда можно будет фирменное блюдо на стол нести.

— Тут-то вы, ребята, — она перевела взгляд с мужичка на его не менее лохматого пса, — и не отвертитесь.

Уже и ляжка легла на стол (печеная, конечно) и в бутылке осталось ровно половина, когда раздался звонок. Общий, на всю квартиру — почту принесли. Выскочившая первой тетя Таня свои письма забрала, да соседа — пенсионера деда Коли — газетки обещала по адресу доставить. А Ликины поздравительные открытки взять наотрез отказалась.

— Иди, — говорит, — полюбуйся на ее хахаля.

Почтальонша и дорогу в комнату Лямкиной знала, и любопытной была без меры. Вот она без стука в комнату Ликину и вошла. И что она там видит? Собаку, которая еще дома надоела ей хуже горькой редьки, и собственного мужа. Тот с довольной красной физиономией как раз опрокинул в себя очередную половинку рюмки. И главное — он сидел по-хозяйски у этой стервы в ее, женином, парике!

Гончак с визгом полетел в сторону, а парик — через весь коридор — на кухню. Прямо в кастрюлю, в которой тетя Таня помешивала супчик. Соседка как увидела, что в супчике, который она для себя любимой, и для Темки готовила, едва в обморок не упала. Только почему-то не в кухне, а в Ликиной комнате.

Шум, визг, тарарам! Дружок в ужасе забился под кровать; Терминатор в два прыжка оказался на высоком шкафу, и уже оттуда наблюдал за битвой. Шансы разгневанной хозяйки на победу он оценивал очень высоко. Жаль, полиция помешала. Ее сосед, дед Коля, по телефону вызвал. Прибыл бравый лейтенант Толик Белов и всех по месту жительства определил. А сам у Лики остался — протокол составлять.

Но допивать «Князя Серебрянного», да доедать половинку от половинки свиного бока оказалось куда как занимательней.

Ни Дружка, ни Витька Стукалкина, ни его друга с «Мерседесом» Лика больше не увидела. Но замуж вышла; через месяц — за лейтенанта полиции. Теперь она Клеопатра Белова. За что большой спасибо Вике Недорезовой.

А всех остальных — с праздником Восьмого марта!

Загогулина

про спичку, которая могла поставить мир на грань…

Сашка Жилин бросил курить. Так он жене своей — Танюхе — обещал. Мешать он стал ей своим кашлем по ночам. И днем покоя не давал.

— Пахнет от тебя, — говорила она собственному мужу, — паленой псиной.

И откуда она только знает, как паленая собачатина пахнет? На рынке если вместо баранину гавкающего мясца подсунут — так ведь ободранного, а не паленого.

Итак, Сашка стоял на своем балконе — том самом, что на проспект Ленина выходил. Он пытался забыть о пачке «Примы», что была заныкана от хозяйского глаза жены здесь же, на балконе. Кстати, рядом с половиной бутылки самогона. А рука уже сама вытянула сигаретину из пачки. Другая трясущимися пальцами пыталась достать из коробка спичку.

— Вот сейчас, — подумал Сашка, — только одну затяжечку сделаю, и больше ни-ни…

Инженер Стукалкин совершил должностное преступление. Взял работу на дом. Не успел он дочертить сверхсекретный чертежик на работе, и этим мог оставить весь отдел без премии. Вот он и прихватил его домой.

Жарким летним вечером в троллейбусе номер два, что трясся по главному проспекту Коврова, были открыты все окна. В одно из них и влетела обгоревшая спичка. Совершив сложный пируэт, она запорхнула в пакет, где утром лежало несколько бутербродов. Теперь там схоронился секретный чертеж. Троллейбус резко затормозил у остановки, которую объявил бодрый голос водителя: «Улица Коммунистическая». Пакет впечатался в широкую спину какого-то мужика, и спичка размазалась по чертежу неприличной загогулиной…

— А это что за фигня? — ткнул корявым пальцем в чертеж Михалыч — лучший на заводе токарь-фрезеровщик.

Вообще-то он обозвал загогулину по другому — тем органом, на который она была похожа.

— Ты не спрашивай, — строго ответил начальник цеха, — ты дело делай!

Ну, Михалыч и сделал. Изобразил загогулину в металле; в количестве четырехсот штук. И поехали эти железки к смежникам — на другой завод. На тот самый, где собирали новые противоспутниковые ракеты «Серебристый тополь». Да уже собрали почти — только ковровской загогулины и не хватало.

Через месяц четыреста «Тополей» встали на боевое дежурство. И надо было дежурному генералу в первый же день проверить, как ракеты руля слушают? «Тополи» послушались — послушались, да и полетели по траектории загогулины к американским спутникам-шпионам. Чтобы те, значит, не вмешивались во внутренние дела России и в личную жизнь ее граждан. Чтобы не постучал однажды шериф в квартиру Пупкиных и не спросил, что делал глава семьи с гражданкой Тюлькиной второго февраля в лесу около Гостюхинской трубочки. Что делал?! Грибы собирал — чем еще можно в лесу заниматься?

Спутники конечно же отбились бы. Если бы «Тополи» по прямой летели. А так — пока их компьютеры траекторию загогулины на цифру переводили, и сами над результатом смеялись, стало поздно. Дежурный командор на мысе Канаверал жвачку проглотил, когда первый экран погас. А когда последний — четырехсотый — отключился, за телефонную трубку ухватился. Они — американцы — тоже любят начальству всякие гадости докладывать.

Так что уже через полчаса Президент в Овальном кабинете начал своим советникам диктовать, что думает об их родителях. Главное — на английском диктует, хотя в Москве уже несколько раз побывал.

— Кто, — кричит (тоже по-английски), — сказал, чтобы России санкции объявили, да гуманитарную помощь назад завернули?

Тут самый плюгавый советник вперед протиснулся и сходу заявил:

— Я, — говорит, — предупреждал, что даже крысу нельзя в угол загонять. Она тогда хоть в тигра, хоть в крокодила зубами вцепится — куда достанет…

А на темной стороне Земли (в Москве часы на Спасской башне как раз два ночи пробили) наш Президент свою разборку устроил. Вызвал высший командный состав армии, авиации и флота, и пытается на них слюной не брызгать. На всех сразу пытается. А каждого по отдельности по-отечески журит. Только, в отличие от американского, на русском языке мать вспоминает.

Тут дверь в кабинет открывается и заходит третьесортный чиновник из его собственной администрации. Заваливает без спросу, как в свою квартиру. Пока хозяин грозно хмурил брови и про его родителей что-то вспоминал, чиновник ему бумажку сунул — прямо под нос. А там печатными буквами, да по-русски (вообще-то наш не только на родном языке читать умел), послание из Вашингтона.

— Так мол, и так. Ошибочка вышла — не туда спутники полетели. Они сами, мы не виноваты. И вообще, обещаем больше крыс в угол не загонять…

Президент прочитал, маршалов и адмиралов еще раз пожурил, да по домам отправил. А те — радостные — сразу в Архангельское, на дачи. В парадных кителях дырки под очередные ордена вертеть. Только один сначала в министерство заглянул. Велел послать телеграмму в Ковров — загогулины-то кончились…

— Нет, — покачал головой Сашка Жилин, — не буду тигру, то есть Танюху, злить. Обещал ведь до дня рождения не курить. А день рождения у Таньки завтра. Вот послезавтра и закурю снова.

«Прима» заняла свое место в заначке, а спичка — в коробке. Сашка проводил взглядом отъезжающую от троллейбусной остановки «двойку» до того места, где она повернула на улицу Комсомольскую. А потом, зевнув, прислушался к телевизору, который негромко вещал в комнате. Бодрый женский голос как раз заявил, что критические дни кончились…

Как ефрейтор Гулькин с Пентагоном воевал

солдатская байка

Чтобы там не говорил Владимир Ильич, а человек с ружьем все таки должен внушать страх. Хотя бы немножко. Ефрейтор Владимир Гулькин своим видом любого мог вогнать если не в панику, то в тихий ужас точно. За состояние нашей родной российской армии.

Из всех грозных зверей, которых следовало опасаться человеку, ефрейтор напоминал одного. Глиста длинной два метра. И как его только в армию взяли? Но получилось — и теперь он служил в ковровском учебном центре, рядом с домом.

Ружья, естественно, ему никто не дал. И автомата тоже — чтобы ни себя, ни соседей по строю не поранил. Но обмундирование подобрали, хоть и с трудом. И даже лычки ефрейторские на погоны навесили — это чтобы молодое пополнение случайно не обидело. Сраму тогда будет для учебного центра — на всю Россию.

Так и прослужил Гулькин полтора года — без оружия и каких-либо обязанностей. К маме с папой обедать бегал каждый день — на этот счет командование специальный приказ на КПП отослало. Но так — через КПП — не интересно. Так любой сможет. Владимиру было интересней через дыру в бетонном заборе; так будто настоящая самоволка получалась. Да и ближе здесь Гулькину было до дома. Забор, конечно, высокий. Но в нем на такие случаи был специальный проломчик. Командиры про пролом знали, и даже озаботились его железными прутьями перегородить. Но что Гулькину эти прутья — он между них свободно проходил.

Привычным движением Володька перебросил через забор сапоги (они меж прутьев не пролезали), забросил на плечо портянки и пролез на волю. Один сапог уже ждал его там. А второму начальной скорости не хватило, и теперь он висел на страшной колючей проволоке, что проходила поверх бетонных плит.

Гулькин дернул его за голенище (рост позволял), и сапог послушно двинулся за хозяином, прихватив за собой сразу несколько пролетов проволоки — метров десять, не меньше. Она растопырила свой колючки, и улеглась у ног воина. Володька нагнулся, чтобы отцепить от нее казенное имущество, как вдруг услышал позади себя странные звуки. Ну как странные — кто-то там в наглую (иначе не скажешь) жрал. Давился и чавкал.