Ходящие сквозь огонь

Тогда Он коснулся глаз их и сказал:

по вере вашей да будет вам.

И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им:

смотрите, чтобы никто не узнал.

А они, выйдя, разгласили о Нем по всей земле той.

Евангелие от Матфея,

глава 9, стихи 29—31

Глава I. Молот Господень

«Поздновато для гостей», — думал про себя Оттоне Висконти, архиепископ Миланский, с трудом подавляя внезапно накатившую зевоту. Засидевшись с документами, он и не заметил, как сильно прогорели свечи.

Мрачные времена наступили для кафедры святого Амвросия. Слыханное ли дело — архипастырь не может въехать в город и провести праздничную мессу в церкви Санта Мария МаджореНа месте этого храма, расположенного на центральной площади города, в XIV веке возведут кафедральный собор, Duomo di Milano.! Паства, видите ли, не желает! Пополаны требуют кольцо и посох архиепископа для Раймондо делла Торро, знать — для Франческо да Сеталла, а папа Урбан IV положил между молотом и наковальней именно его — Оттоне из рода Висконти. Его Преосвященство не планировал быть раздавленным и ждать теперь тоже не мог; иначе раздираемый спорами Милан утонет в крови вместе с округой.

Этот конфликт, конечно, не был просто внутригородским делом. В четырехугольнике между Генуей, Миланом, Венецией и Флоренцией располагалось больше городов, чем во всей остальной Италии, и каждый город был связан с другими сложной сетью союзов и противоречий. Дела каждого касались всех.

Северная половина полуострова была большим бурлящим котлом. Флоренция зарилась на Сиену и Лукку, Генуя и Венеция не могли поделить море. Все вцеплялись соседям в горло при первом же удобном случае. Сильные пожирали слабых и умирали в пастях еще более сильных. Альянсы складывались и рассыпались так быстро, что не все успевали даже понять новую расстановку сил, а тем более воспользоваться ей.

Но архиепископ Миланский жаловаться не привык. Все свалившиеся на его преосвященство заботы были обычными и даже естественными для того непростого времени, в которое ему довелось получить сан. С помощью Божией со всем этим Оттоне Висконти управится, если будет должным образом усерден. Но ум архиепископа в данный момент всецело занимали заботы совсем иного рода, и совладать с ними было куда сложнее. Намного сложнее, чем победить делла Торре и устоять, когда из-за очередного конфликта Святого престола с каким-нибудь новым императором запылают города по всему северу.

Он так мечтал урвать хоть пару часов на сон, а тут вдруг неожиданный визит! Впрочем, его преосвященство понимал, что слуги не стали бы тревожить без веской причины, а потому растер лицо ладонями и внутренне настроился на долгий и сложный разговор.

Дверь кабинета открылась, и вошел тот, кого архиепископ очень ждал, хотя ни разу в жизни до этого не видел. Чтобы попасть внутрь, человеку пришлось повернуться полубоком и низко наклониться. Архиепископ, до этого момента считавший себя высоким, снизу вверх смотрел на ночного гостя.

Он был красив. Ярко-голубые глаза на спокойном лице излучали тепло, а легкая полуулыбка придавала ему сходство со святыми, при жизни удостоившимися созерцания рая. Светлые волосы говорили, что вошедший, скорее всего, родился по ту сторону Альп, а тонзура — о монашеских обетах. Могучее тело было закрыто шерстяной робой, которая когда-то была красной, но выцвела от времени; поверх мантии того же цвета монах носил распятие. Вид, несмотря на дорожную пыль, был столь величественным, что казалось, будто за спиной у вошедшего вот-вот развернутся белоснежные крылья. Вошедший снял с плеча дорожную сумку и отставил к стене огромный посох, окованный железом и заляпанный какими-то бурыми пятнами.

Источник этих пятен обнаружился тут же: на ладонях, сложенных для благословения, были намотаны повязки, сквозь которые сочилась кровь. Раны такие, будто обе руки чем-то пробили насквозь.

«Дивны дела твои, Господи!»

Архипастырь внезапно опомнился и благословил вошедшего, который опустился на колени, чтобы поцеловать перстень. Оттоне Висконти жестом указал гостю на кресла.

— Я несколько удивлен столь скорому приезду…

— Брат Мишель, из ордена святого Феодосия, — представился вошедший. Голос был приятный, и даже акцента в его латыни не чувствовалось. Только свое имя монах переделал на заальпийский манер.

— …но раз уж вы здесь и даже не пожелали отдохнуть, позвольте я введу вас в курс дела, — как ни в чем не бывало продолжил архиепископ, который пока предпочел не обращать внимания на то, что его грубо перебили.

Брат Мишель, казалось, не слишком интересовался разговором и даже не смотрел на архиепископа. Вместо этого он вглядывался в корешки и переплеты книг, стоявших на многочисленных полках кабинета. На его лице не было ни удивления от встречи со столь обширным собранием, ни характерного прищура, какой бывает у человека, пытающегося найти среди книг какую-то конкретную. Любопытство и страсть обладания, граничащего с вожделением, проявлялись на лице и в фигуре посетителя столь явно и открыто, будто такое отношение к книгам было для него чем-то совершенно естественным, тем, что он не считал нужным скрывать. Гость буквально пожирал глазами полки, нисколько не интересуясь их владельцем. Столь бесцеремонное созерцание сокровищ библиотеки дома Висконти начинало раздражать. Первое впечатление быстро сошло на нет.

— Кхм… — откашлялся архиепископ, пытаясь привлечь внимание брата Мишеля, и выдержал паузу, дожидаясь, когда ангелоподобный монах, наконец, соизволит удостоить хозяина книг взглядом.

— Несколько дней назад осквернили один из храмов, — быстро произнес Оттоне Висконти, торопясь изложить суть дела до того, как собеседник опять утратит к нему интерес. — Храм далеко от города, уже в предгорье, но относится к моему диоцезу. Церковь разграбили, священника, прибежавшего на шум, убили.

— Мало ли в наше время гибнет пастырей? — пожал плечами монах, возвращая взгляд к книгам. — Кротки еси и смиренны сердцемЗдесь и далее прямые цитаты из Священного Писания в речи персонажей выделены курсивом. Читателю стоит иметь в виду, что в описываемый период произносились они исключительно на латыни, которую знали только те, кто получил соответствующее образование.. Здесь могли быть обычные мародеры, ловить которых должен не Sanctum OfficiumInquisitio Hereticae Pravitatis Sanctum Officium (лат.) — Святой отдел расследований еретической греховности, совокупное название институтов, которые традиционно именуются инквизицией..

Брат Мишель говорил об этом таким же скучающим и будничным тоном, как о ловле кур к обеду, но Оттоне Висконти даже бровью не повел. Он не стал бы тем, кем стал, если бы так легко терял самообладание. Даже в ситуации, когда на севере Италии вот-вот разверзнется ад. Если, конечно, этот в высшей степени странный монах все же соизволит сделать то, ради чего его позвали.

Архиепископ решил, что пора брать быка за рога.

— Напавшие не просто разорили алтарь, они нарисовали там какие-то символы.

— Какие именно? — уточнил монах, не поворачивая головы.

— Я этого не знаю, — виновато развел руками Оттоне Висконти. — Я их не видел, а мои люди не смогли определить. Они не разбираются в колдовстве.

Архиепископ мысленно поздравил себя с успехом. Брат Мишель, наконец, отвлекся от полок, и остановил свой взгляд на собеседнике. Его преосвященству на мгновение показалось, что этими небесно-голубыми глазами на него смотрит не один человек, а несколько сотен.

«Сотни обреченных…»

— Мои люди делают, что могут, — стряхнул наваждение архиепископ. — Они оцепили храм и никого внутрь не пускают. Если нужно, рисунок скопируют и доставят, куда скажете…

— А почему, собственно, ваши люди не занимаются поисками осквернителей? — перебил нахмурившийся брат Мишель, и сердце архиепископа на миг кольнуло страхом. Оттоне Висконти не был стар, да и бойцом он был не из последних, но, учитывая размеры собеседника и его способности, о границах которых архиепископ не имел никакого понятия, негодование монаха могло бы запросто повергнуть в страх. Кого-то более слабонервного. Архиепископ подумал, что именно такими следует изображать архангелов, поднимающих Небесное Воинство на борьбу со злом.

— Не сегодня и не вчера епископам поручено бороться с противниками верыСчитается, что юридическая основа «епископальной инквизиции» сформировалась в конце XII века, и речь шла о еретиках, с которыми Церковь начала бороться гораздо раньше — уже с первых веков своего существования. Но казус в том, что соответствующие постановления не касались вопроса о колдовстве. Оно было приравнено к ереси сильно позже описываемых событий., — с нарастающим негодованием сообщил брат Мишель. — И успехи были более чем скромными. Тогда раб рабов БожьихОдин из титулов папы Римского. начал посылать собственных инквизиторов, давая им особые поручения. И большинство епископов заявляло, что это излишне, что их пастырского попечения вполне достаточно. И в лучшем случае этим все и ограничивалось. В худших же… Словом, мы оба знаем, что инквизиторы a Sede ApostolicaInquisitor a Sede Apostolica specialiter deputatus (лат.) — «инквизитор, специально посланный от апостольского престола». не встретили никакой поддержки у братьев по вере и были вынуждены полагаться только на Господа. Прошло полвека, и что же теперь? Почему ни одно расследование колдовства теперь не обходится без пяти орденов? Почему инквизиторы должны мчаться на каждый епископский призыв? Почему обязаны участвовать в чьих-то интригах и коварных планах?

«Он все понял!» — мелькнула в голове предательская мысль, но предстоятель миланской кафедры загнал эту мысль в самый дальний угол души.

— Люди боятся, — сменил щекотливую тему архиепископ. — По деревням говорят о трупах, лишенных крови, о стае ночных чудовищ…

— По деревням много о чем говорят, — отрезал брат Мишель. — О том, что в летнюю ночь юноше нельзя купаться в одиночку, потому что русалки на дно утащат, о том, что из освященного дома уходит домовой, но, если его прикормить, возвращается, а еще о том, что от взгляда кривой бабки скисает молоко в крынках.

— Да, но обескровленные тела действительно имеются, — перешел в контрнаступление епископ. — Я отдал приказ сохранить тела, вы можете сами осмотреть повреждения.

Монах явно не горел желанием осматривать какие-либо трупы. Книги его тоже интересовать перестали. Брат Мишель сейчас смотрел поверх левого плеча архиепископа, туда, где висело настенное распятие. По крайней мере, Оттоне Висконти рассчитывал, что монах видит там именно это, а не кого-то из мелких демонов, пришедших по душу его преосвященства.

— Не думайте, что я хочу переложить возложенные на меня Господом и Церковью обязанности на чужие плечи, — сообщил архиепископ извиняющимся тоном, — но в мире есть такие вещи и силы, которым лично мне нечего противопоставить.

— Вера, — припечатал брат Мишель. — Вера — это все, что мы можем противопоставить таким вещам и силам. И нет никакой разницы, кто ее явит. Я помолюсь о тебе, чтобы не оскудела вера твоя; и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих.

Монах поднял с пола сумку и надел на плечо.

— Когда мне следует вновь просить о помощи пять орденов? — спросил Оттоне Висконти чрезвычайно спокойным тоном, хотя был в одном шаге от провала. — Когда я пойму, что веры моей недостаточно? Когда мои люди перестанут, наконец, заикаться от страха и смогут убедить сомневающихся? Или когда еще десяток-другой людей погибнет из-за давних обид и дележа юрисдикций?

Монах, уже взявшийся за посох, вновь отставил его к стене и обернулся. Архиепископ напряженно молчал. Сейчас все или ничего.

— Разве я сказал, что отказываюсь? — прервал, наконец, затянувшееся молчание монах. — Я сделаю это. Не ради вашего преосвященства, не ради ваших маловерных людей и даже не ради спокойствия простецов, а ради вящей славы Господней, ad majorem Dei gloriam. Приготовьте пути Господу, прямыми сделайте стези ему.

— Аминь, брат Мишель. Вас проводят.

Испросив на прощание формальное благословение, монах вышел.

Архиепископ знал, что с инквизиторами вообще, а с теми, что из пяти орденов, в особенности, связываться опасно, и потому потратил несколько часов, чтобы продумать свои ответы на возможные и невозможные каверзные вопросы. В конце концов, повод для обращения в Священный совет Ломбардии действительно был довольно мелкий… Но монах ничего не спросил!

Неприятный в разговоре, не умеет скрывать свои желания, доверчивый, импульсивный и к тому же фанатик. Такой человек едва ли мог кого-то повести за собой. Искушенный в политике архиепископ даже не сомневался, что всякий, кто решил бы использовать этого монаха в своих целях, без труда добился бы успеха.

«Господи, почему Ты выбираешь Себе столь тупые орудия? Почему всякий раз молот, а не кинжал?»

С этими мыслями архиепископ, уже не сдерживая широкий зевок, отправился спать.

* * *

«Как-то все слишком просто», — думал брат Мишель, ритмично покачиваясь на спине тяжеловоза. Мерин явно к телеге привык больше, чем к седлу, и монах искренне сочувствовал Божьей твари, которой пришлось оставить хозяина и кормушку ради того, чтобы тащиться в неизвестность, но инквизитору надо было беречь силы.

Рассвет чинно вступал в свои права. Диск дневного светила, алый, как новые одежды братьев ордена, поднимался над краем мира и пока еще не ослеплял глаза золотом славы Господней. Первые лучи солнца, сталкиваясь с деревьями и постройками, рождали длинные тени и покрывали кровавыми отсветами крыши удалявшейся деревеньки.

Времени в запасе было много, поэтому брат Красного ордена решил поупражняться в умозаключениях, а заодно проверить правильность предварительных выводов. Другие инквизиторы, более сведущие в расследованиях, имели возможность находить и выслеживать слуг зла с помощью благословений, дарованных Господом. Мишелю в этом вопросе приходилось полагаться лишь на собственный интеллект.

Осмотр храма дал обильную пищу для размышлений. Дверь вышибли грубо — судя по проломам, молотом. Тем же орудием раскололи плиты алтаря, чтобы достать пожертвованные на помин души сокровища. ТабернакльДарохранительница, т. е. конструкция или ларец для хранения Святых Даров. тоже разнесли. Неизвестно, почему Господь попустил разорить дом Свой, но грешники явно нашли, что хотели. Хотя это, конечно, были не обычные грабители, ведь они не таились — грохот слышала вся деревня.

К сожалению, благочестивые жители деревни уже прибрали в храме, уничтожив практически все следы, по которым можно было искать вероотступников, но кое-что сохранилось. Судя по уцелевшим отпечаткам грязных сапог, двое встали у входа, чтобы перехватить тех, кто явится на шум.

В алтаре, где была нарисована магическая фигура, хвала Создателю, следы тоже остались. Святотатство совершили по меньшей мере трое мужчин разного роста и, похоже, женщина. Крестьяне говорят, что на полу было много грязи, значит, могло быть и больше, чем четверо.

Кроме того, имелись два тела, которые утром третьего дня обнаружили на полу храма и уже приготовили к погребению, хотя могилы не вырыли. Видимо, решили сначала дождаться вердикта, надо ли сжигать.

Одно из тел принадлежало местному священнику, другого человека жители деревни не знали. Оба трупа были с перерезанным горлом, но шею священника явно грызли. Луж крови не было ни в храме, ни около него, только брызги. Это подтвердили и крестьяне, и люди архиепископа. Судя по ране неизвестного — упокой, Господь, его душу! — кровь из его шеи вообще не текла, только сочилась. К тому же тело незнакомца уже начало разлагаться, а лежали они все время в одном и том же подвале. Следовательно, этот человек был убит раньше. В обоих случаях неизвестные кровопийцы заметали следы, причем крайне неумело. Вывод: либо торопливые, либо глупые, либо одуревшие от крови и безнаказанности. В любом из трех случаев это были новички. Опытная нечисть таких явных следов не оставит.

Теперь к фигуре. Рисовали ее явно по какому-то книжному описанию: словесную формулу записали без ошибок, а вот символы нарисованы криво, местами вообще непонятно, что изображено. Ни одна опытная ведьма такого бы не допустила.

Кровь для ритуалов обычно используют вампиры или колдуны. Вторые точно отпадают: новичок-самоучка не имеет опытного наставника, но уже обзавелся группой последователей, вместе с которой приходит из горной глуши с трупом на плечах, чтобы поупражняться в богомерзких обрядах? Звучит маловероятно. Значит, остаются вампиры. Больше четырех в одном месте? Тоже вряд ли. Они часто используют смертных слуг, чтобы те охраняли их днем.

«Твари сии зело боятся света солнечного и огня. Ни пищи людской, ни пития им не надобно, токмо крови благочестивых христиан, благодаря коей силу сатанинскую обретают». Матвей Шартрский, с книги которого начинал изучение видов и свойств дьявольских созданий каждый аколит Красного ордена, был краток, но чрезвычайно точен.

Непонятно пока было только одно: зачем вампирам тащить с собой в храм обескровленное тело? Возможно, оно нужно было для ритуала, но почему именно это? Неужели нечисть побоялась убить еще кого-нибудь на месте?

Люди архиепископа, помогавшие Мишелю по распоряжению его преосвященства, собрали свежие сплетни и пересуды по соседним деревням и трактирам, и среди плевел обнаружились зерна истины.

Неделю назад какой-то отряд напал на дом кузнеца недалеко от Брешии, причем тело одного из сыновей не нашли, а две недели назад была жестоко убиты паломники, заночевавшие в поле между Мантуей и Вероной. Неизвестные вампиры двигались по Ломбардии с востока на запад и, судя по скорости, на лошадях. Дело оставалось за малым: тоже ехать на запад и ждать, когда отряд ночных монстров вновь проявит свою дьявольскую натуру.

На прощанье инквизитор оглянулся и посмотрел на маленькую разоренную церквушку без дверей, сиротливо стоявшую на холме. Когда она скрылась за поворотом дороги, монах укрепил себя молитвой архангелу Михаилу и попросил предводителя Небесных Воинств защитить тех, на кого вампиры нападут в следующий раз. Перехватить чудовищ до этого момента не было никакой возможности.

* * *

— Святой отец, я ведь с самого начала считал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет! — рьяно заявил нам кондотьер, когда его усадили напротив старшего дознавателя. Я взялся за перо, обмакнул его в чернила и приготовился вести протокол.

Полчаса назад в монастыре отслужили заутреню, приводившую братьев ордена святого Доминика в неизменно хорошее настроение духа, которое было необходимо для отправления возложенных на нас Господом и Церковью обязанностей.

В комнате было чисто. Распятие на стене, стол, на котором лежало Святое Евангелие, грубо сколоченный стул, кресло старшего дознавателя и моя удобная конторка возле зарешеченного окна составляли ее нехитрое убранство. Кондотьер, который провел трое суток в подвале на хлебе и воде, явно ждал, что его ведут истязать. Но никаких орудий в комнате не было. Как говаривал отец Иаков, «ожидание пыток само по себе пытка».

— Синьор Скофетто куда-то пропал на две недели. Мы уж думали поворачивать домой, но он вдруг вернулся. Ну да, вернулся и объявил, что воевать мы будем теперь только по ночам, — продолжал наемник. — Тут мы с ребятами переглянулись, а он сообщил, что обрел невиданную силу. Ну, и разделит ее с нами, если мы будем верны ему до конца. Я тогда еще подумал, что его слишком крепко огрели булавой, и похоже, так думал не я один. Но синьор посмотрел мне в глаза и сказал: «Сядь!». Я тут же рухнул на землю, хотя не собирался. «Полай!» — и я залаял! А потом рыцарь разорвал подкову надвое, хотя раньше точно не мог. Ей Богу, я не вру, все так и было! Мы аж присели от удивления, а синьор заявил, что днем ему надо спать, а нам — охранять его. Конечно, в первый же день пара ребят решили покинуть отряд, но далеко они не уехали. Ночью синьор вместе с Винченцо догнал беглецов, притащил обратно в лагерь и на наших глазах высосал из них кровь. Потом вскрыл себе вены ножом, слил в чашку свою кровь и напоил Винченцо. Не знаю, зачем, но тот потом весь день говорил, что ему понравилось и что хочет еще, но я ему не поверил.

Дальше все понеслось под откос, как груженая телега. Сначала синьор притащил эту бабу, Франческу. Наверное, чтобы… — говоривший на секунду осекся и посмотрел вокруг, — вступать с ней в сношения. Впрочем, баба и сама оказалась такой же, как синьор, и лихо свернула башку Винченцо, который предложил ей пойти на сеновал. А чего?

Я невольно перекрестился, на что наемник и отреагировал.

— Брат мой, держи себя в руках и веди протокол! — холодно приказал отец Иаков и доброжелательно добавил, — а ты, чадо, продолжай!

— В общем, с той поры мы решили придержать языки. Работу больше не искали, просто шатались по дорогам, грабили проезжих, разок напали на деревню. Синьор с бабой потихоньку сосали кровь, а после поили нас своей, обещая силу. Я пытался отказываться, но они смотрели мне в глаза и приказывали! Я не мог сопротивляться! Силы, кстати, действительно прибавилось: мы теперь могли гнуть гвозди пальцами, и арбалет взводили без «козьей ноги».

Однажды появился какой-то непонятный тип: худой такой, бледный и в богатой одежде — явно из благородных. Они втроем поболтали. Тип уехал, а синьор Скофетто стал о чем-то спорить с этой бабой. Не знаю, чего уж там они решили, но нам сказали, что едем в Геную, там садимся на корабль. Почему не в Светлейшую, где у нас каждый второй капитан знакомый, мы не поняли, но спрашивать не стали.

— Ты ведь служил арбалетчиком в корабельной охране? — уточнил старший дознаватель?

— Ага, мы все были оттуда! Синьор нам после очередного плавания предложил создать свой отряд и повоевать на суше, вот мы и согласились. А кому охота утонуть в шторм или попасться к этим нехристямИмеются в виду арабские и берберские пираты, которых в Средиземноморье было немало. в лапы и сдохнуть на рудниках?

— Давай вернемся к первоначальному рассказу, — попросил отец Иаков.

— А, ну да. Баба явно на что-то подбивала синьора, а он сначала отпирался, но в итоге согласился. Мы завалились в дом к какому-то кузнецу, тот сопротивлялся — в общем, сами понимаете… Они вдвоем заперлись в кузнице, возились с трупами, шипели и ругались. Потом баба сказала синьору, что лучше найти какой-нибудь храм и прихватить с собой тело. Мол, то, с которым уже «практиковали», да, именно так она сказала, лучше подойдет. Я твердо верил, что Господь непременно накажет нас за святотатство, и пытался убедить других, что не надо разорять церковь, но меня никто не слушал. Ну, мы взяли с собой тело и молот кузнечный прихватили, храм вскрывать. Когда прибежал священник, мы его поймали, а Франческа эта как сиганула на него и давай кровь хлебать. А потом зарычала, как собака, и давай святому отцу горло грызть. Жуть! Они с синьором потом рисовали чего-то в алтаре кровью, слова непонятные говорили, но судя по недовольным лицам, ничего у них опять не вышло.

Тогда мы съехали с дороги, нашли какую-то виллу, слуг убили, но, видно, не всех, раз нас нашли. Синьор и проклятая баба эта решили никуда не спешить, и мы застряли там на неделю, пока оно не случилось.

Кондотьер прервался ненадолго, сглотнул какой-то ком и продолжил:

— На дороге монах появился в полдень. Мы с Паоло как раз недавно заступили в караул и с парапета смотрели на гигантскую фигуру. Он опирался на посох, но по походке не было заметно, что он устал. Да он такой здоровый был! Быка задушит одной рукой!

Паоло заорал, что милостыню здесь не подают, что такой детина мог бы и руками заработать на хлеб, что монахи совсем разожрались и много чего еще.

Заинтересовавшись воплями сопляка, на стенку залезли еще двое наших. Жарко было, вот они и прятались в теньке внутреннего двора. Монах на крики не реагировал и даже не смотрел в нашу сторону. На мгновение остановившись, он перекрестился, вскинул посох к небу и продолжил путь.

Предвкушая потеху, мы с ребятами подняли заряженные арбалеты и стали делать ставки, кто его первым прикончит. Детина в красном на фоне серой пыли был отличной мишенью.

Но первые четыре болта прошли мимо. Как и вторые четыре. Дурак Паоло, бормоча себе под нос ругательства, продолжал судорожно перезаряжать оружие и раз за разом стрелял в «молоко». За последнее время мы с ребятами порядком насмотрелись всякой чертовщины, поэтому смекалистый Никколо рванул со стены будить остальных. А гигант даже капюшона не откинул.

Он не спеша дошел до ворот и ударил ногой прямо в створки. Раздался громкий треск, как будто от тарана. Паоло носился по двору, ругаясь в полный голос, а ребята скоренько, но без суеты строились во дворе. Я же со страху будто к стене прирос.

Монах еще разок пнул помятые створки, окончательно сломал засов и прошел во двор. Ребята снова дали безуспешный залп, после чего медленно двинулись вперед, пытаясь охватить пришельца с двух сторон.

— Спаси, Господь, их души, — вырвалось у меня. Старший дознаватель окатил меня ледяным взглядом, но кондотьер с головой ушел в воспоминания и уже не обращал никакого внимания на тех, с кем разговаривал.

— Ребята хотели навалиться скопом, но этот монстр стал размахивать своей дубиной и крушил направо и налево, будто молот Господень в Судный день. Он махал довольно сноровисто, и с его преимуществом в дистанции парням пришлось худо. Те, кто попытались заблокировать удар, остались без рук. Многие без ребер. Пару раз наши его достали, но у монаха под одеждой кольчуга была. Парни смекнули, что дело худо, и побежали к задней калитке. Тут Паоло сделал лужу, заплакал, рухнул на колени и, размазывая сопли по роже, пополз к светловолосому чудовищу. Только никто из нас его не интересовал. Этот монах повернулся ко мне, с укоризной покачал головой, а затем улыбнулся, ласково так, как ангел, и благословил. В этот момент у меня волосы на голове зашевелились. Я только тогда понял, что у нас не было шансов против этого парня. Вообще никаких.

Наемника трясла крупная дрожь.

— Брат, ведите следующего, — устало сказал отец Иаков. — А этого проводите в келью для сугубых молитв.

* * *

На вилле было тихо.

Большая часть прислужников разбежалась, один плакал и молился во дворе, и теперь предстояло выяснить, кто, собственно, решил передохнуть в доме.

Посох никак не реагировал, поэтому можно было спокойно ходить по дому, проверяя комнату за комнатой. Вилла была двухэтажной, с высокими окнами, большая часть которых была закрыта ставнями. Их, конечно, стоило открыть — на случай, если бой придется принимать в доме.

По пыли, которая лежала на мебели и в углах комнат, было ясно, что домом до недавнего времени пользовались редко. Здешние слуги явно не проявляли большого старания.

«Вот тут спали стрелки», — подумал Мишель, глядя на койки, кое-как сооруженные из разнообразного тряпья.

«А здесь?» Монах на пару секунд задержался возле желтых потеков на светлой стене; каждый потек был подписан чьим-то именем. «Ага, здесь они со скуки соревновались в высоте струи».

Посох по-прежнему молчал, поэтому инквизитор ощущал себя скорее учеником на занятии, нежели воином Христовым, выполняющим довольно опасную задачу. Управляющий местными виноградниками сообщил, что на виллу Риветти ночью напали какие-то конные разбойники, а сам он чудом спасся бегством. Может, это были и не те, кто разорил храм, но проверить сообщение все равно стоило. И монах не переставал удивляться Божьему попечению! Через одного из малых мира сего Господь вновь направил его на верный путь.

На втором этаже обнаружился стол, на котором аккуратно лежало голое мужское тело. В углу лежало еще одно, брошенное кое-как. Судя по запаху и виду, с момента смерти прошла неделя-полторы. Похоже, те из здешних слуг, кто не успел сбежать, когда нагрянули наемники. Тела, конечно, нужно будет осмотреть, но сначала надо было найти того, кто их сюда положил.

«Нигде не было ни кровавых символов, ни магических ловушек, поэтому версию о неопытном вампире следует признать единственно верной», — рассуждал Мишель, по привычке представляя себя держащим экзамен. — «Тогда прячется он там, где меньше всего света, то есть в погребе».

Нужную дверцу монах приметил, когда проходил мимо разгромленной кухни.

Стараясь не наступать на черепки и разбросанную по полу утварь, он двинулся к дверце. Реликвия, наконец, начала светиться и подрагивать в руке. Мишель ненадолго остановился, прочитал псалом, чтобы успокоиться, и достал из внутреннего кармана камень, немедленно засиявший ярким солнечным светом. Дверца подвала открывалась наружу, поэтому посох пришлось на время отложить. На первые секунды камня должно было хватить, даже если внутри обычный смертный.

Резко дернув дверцу за металлическое кольцо, инквизитор увидел уходящую вниз лестницу и человека с арбалетом, нацеленным на проем. Как и ожидалось, взглянув на свет солнца после темного подвала, стрелок немедленно ослеп, но все же выстрелил, не глядя. Болт, конечно, пролетел мимо: щит веры и шлем спасения защищали по-прежнему надежно.

Человек начал богохульствовать, но от боли не вопил и ожогами не покрылся. Похоже, еще один смертный слуга. Подхватив посох, Мишель сбежал по ступенькам в подвал, с разгона ткнув стрелка посохом, как копьем. Реликвия пробила в нем дыру, и в тот же момент в дальнем углу, где-то за кругами сыра и свисающими с потолка кусками копченого мяса раздались нечеловеческие вопли. Подвал был слишком тесным, драться было неудобно, поэтому, не долго думая, монах встал на колени, вытянул перед собой левую руку с камнем и начал вслух читать молитвы об упокоении.

Порождений тьмы было двое. С истерическим визгом они попытались напасть, но с каждой секундой лишь теряли куски проклятой плоти, горевшей от солнечного света. Один из кровососов в женской одежде решил прыгнуть, но лишь напоролся на выставленный вперед посох и немедленно рассыпался в прах.

Через несколько мгновений все было кончено. Прах к праху, пыль к пыли.

В дальнем углу обнаружились вещи вампиров: оружие, приличная сумма в дукатах, которые непременно помогут бедным, и небольшой футляр со свитками, который требовал более пристального внимания. Ползать на карачках по подвалу никакой радости не доставляло, поэтому с содержанием бумаг инквизитор решил ознакомиться наверху.

Прихватив с кухни воды, он с удобством устроился на полу первого этажа.

Документов было много и двух видов: одни — старые, на пергамене и написаны по-гречески, другие — свежие, на бумаге, латынь. При беглом прочтении выяснилось, что текст не совпадает, по крайней мере, на первых листах. Речь шла о каких-то манипуляциях с умершими. Нечестивость описаний нисколько не смущала: дух был тверд, помыслы чисты, а вера в Господа непоколебима. Узнать о том, с каким злом мы столкнулись, было гораздо важнее. Дополнительно укрепив себя крестным знамением, Мишель погрузился в чтение…

Текст на латыни был кратким справочником: описания всего в одно-два слова, почти нигде не понятно, каким должен быть эффект, зато ингредиенты, формулы, знаки и жесты описаны достаточно подробно.

Греческий текст был куда более пространным. Этим языком инквизитор владел не так хорошо, к тому же текст был написан на каком-то архаическом диалекте, поэтому сквозь строчки приходилось продираться с изрядным трудом.

Речь шла о принципах, на которых покоится магия некромантов. Автор исходил из положения, что смерть есть разлучение души и тела, поэтому некромант имеет два равнозначных пути. Первый — манипуляции с телами мертвых, куда попадали частичное или полное оживление, разложение, соединение не соответствующих по природе частей, вроде присоединения трупу человека лошадиных ног. Второй — поиск, призыв, подчинение душ умерших и управление этими душами, которым некромант не давал отправиться в ад или рай…

Тетива щелкнула совершенно неожиданно. Посох сиял и подпрыгивал на полу, но инквизитор так потерялся в глубинах извращенного разума создателей текстов, что не заметил, как в доме кто-то появился.

Мишель не умер только потому, что правильно провел ритуал: защита Господня до сих пор действовала, и болт прошел мимо. Стрелка, казалось, это не слишком удивило: вытащив кинжал, он ринулся вперед.

Встать монах не успел. Взяв хороший разгон, незнакомец ударил кинжалом сверху, будто кузнец по наковальне. Пробив кольчугу и стеганый поддоспешник, узкое лезвие глубоко вошло в плечо, едва не задев артерию. По счастью, убийца был мал ростом и весом. По-медвежьи схватив его обеими руками, Мишель упал на противника сверху, подмял под себя и попытался придавить, но получил еще два тычка кинжалом, всякий раз проходившим сквозь звенья кольчуги. Пришлось схватить его за горло и немного придушить. Нападавший быстро обмяк, но сердце вроде билось. Когда очнется, можно будет допросить.

Судя по онемению в пальцах, убийца использовал какой-то яд, поэтому, возблагодарив Создателя, чей промысел наделил его способностью противостоять отраве, инквизитор cразу приступил к исцелению тела — очень быстрому для человека, но все же слишком медленному в сложившихся обстоятельствах.

Онемение ушло сразу, а вот глубокие колотые раны причиняли серьезную боль. Обычный человек был бы обречен всю жизнь страдать от последствий таких уколов, никогда до конца не заживающих, но Мишель не был обычным человеком. Процесс полной регенерации займет не меньше суток, но времени как раз не было — убийца, лицо которого инквизитору было совершенно незнакомо, вполне мог быть и не один. Мишель надеялся только на то, что его ангел-хранитель задержит других заблудших овец стада Христова, и те появятся не слишком быстро…

Глава II. Не мечите бисер

«Монахи ордена святого Феодосия, в просторечии именуемого Красным орденом, похожи на других инквизиторов, но именно в этих сходствах и проявляется их своеобразие.

Подобно Сестрам святого Иоанна они большую часть времени пребывают в своих обителях и не принимают в орден тех, кто не давал традиционных обетов послушания, целомудрия и нестяжания. Вместе с тем Красные монахи, в отличие от Сестер, принадлежат как к женскому, так и мужескому полу. В пределах одной общины мужчины с женщинами никогда не проживают вместе, но изредка совершают поездки из монастыря в монастырь, чтобы обменяться накопленными знаниями. Кроме того, и это главнейшее отличие, Сестры святого Иоанна смиренно ожидают божественных озарений, видений из прошлого, настоящего или будущего, которые посещают их неожиданно и требуют истолкований, в то время как монахи Красного ордена в своих расследованиях опираются на наблюдения и рассуждения. Младшие члены ордена, по общей традиции пяти орденов называемые аколитами, слушают лекции о существующих во вселенной тварях ада и рассматривают атласы с их изображениями. Более опытных инквизиторов, именуемых адвокатами, часто отправляют за пределы монастыря для непосредственного столкновения с непознанным, таинственным или просто тем, о чем у ордена еще не сложилось твердого мнения. Именно таких братьев изредка встречают на дорогах, именно их руками сделаны самые точные и подробные бестиарии. Наконец, спустя годы старшие братья ордена, судьи, хотя они и являются наиболее искушенными воинами Христовыми, вновь оставляют суету мира, окончательно затворяются в обителях, занимаясь лишь сохранением накопленных знаний, их упорядочиванием, совершенствованием и преподаванием. Отныне они оттачивают только оружие силлогистических доводов, которое предпочитают всякому другому, но при этом монахи чужды бесплодным умствованиям современных университетов, погрязших в пьянстве и блуде.

Подобно Глазам Господним Красный орден ищет многообразные порождения зла, чтобы указать другим на их местоположение, привычки и наиболее вероятные планы. Однако монахи из ордена святого Феодосия предпочитают браться за уникальные, необычные случаи, которые расширяют границы их знаний, в то время как Глаза Господни не делают никакого специального различения, с одинаковым упорством отыскивая всех служителей сатаны. Впрочем, на деле эти ордены нередко действуют сообща, точно так же как в человеческой душе согласованы образы, полученные от органов чувств, и представления рассудка.

С инквизиторами из семьи Мурнау Красных монахов сближает желание обратить силы служителей зла против них же самих. Если дом Мурнау пестует для этого особые способности, пугающие простых людей и передающиеся в их семье по наследству, причем как по мужской, так и по женской линии, то Красный орден проявляет неизменный интерес к таким знаниям и вещам, которые являются запретными для благочестивых христиан: оскверненные места, колдовские предметы, богохульные тексты — все это тщательнейшим образом изучается, дабы найти нечто такое, что позволило бы не тратить собственные силы воинов Христовых, но заставить слуг зла сражаться друг с другом. Многие инквизиторы смотрят на такое странное желание с опаской, но Красный орден защищается от нападок тем, что не подпускает к своим исследованиям других, кого они считают не готовыми к встрече со столь опасным знанием.

Наименьшее сходство обнаруживается между Красными монахами и орденом Бедных рыцарей страданий святого креста Акры, которые являются сияющим мечом инквизиции, рассекающим нечестивые тела и сжигающим проданные дьяволу души нетварным сиянием Божественного света. Однако связь можно обнаружить и здесь. Многие реликвии из тех, что сохраняют и используют Бедные рыцари, были дарованы им орденом святого Феодосия, а многие обряды Красных монахов были найдены воинствующими братьями креста Господня.

Здесь следует сказать, что Красный орден черпает свои силы в упорядоченном и организованном ритуале, нежели в божественной иллюминации, особом посвящении или данном обете. В этом и кроется подлинная сила этих монахов: они в силу особого Божественного попечения могут учиться особым дарам Господним, полученным инквизиторами из других орденов, и сами могут обучать обрядам тех, кто желает и способен служить щитом Церкви перед лицом ее врагов.

Именно Красные монахи позволяют Святому отделу расследований быть столь гибким, столь изощренным противником для слуг ада, которым он является в наши дни».

Брат Дионисий перечитал ровные, словно нитки черного жемчуга, строчки, составлявшие начало его незаконченного трактата. Давать его тем, кому он с самого начала предназначался, монах больше не планировал.

Он резко скомкал лист и поднес к фитилю свечи. Покрытая чернилами бумага горела медленно, язычки пламени были совсем-совсем крохотными, а иногда и вовсе исчезали. Казалось, будто черные полукруги постепенно затягивают светлый лист, обращая некогда ровный материал в хрупкий скорченный остов.

«Хорошо, что не дописал», — подумал брат Дионисий и потянулся за следующим листом. Труда жалко не было, а вот бумаги… Ее ушло немало.

Когда с прошлым было покончено, монах растоптал остывший пепел, тщательно вытер руки, подготовил принадлежности для письма, очинил перо и, предварительно помолясь, старательно вывел на другом листе:

«Хотя зло и старается уничтожить в человеке образ Божий, ошибочно думать, что все слуги сатаны, принадлежащие к одному виду, становятся полностью идентичными друг другу. В частности, вампиры могут обладать не только разными способностями, но и принципиально различными взглядами на окружающий мир и свое место в нем…»

* * *

— Не бойся нас, чадо, — покровительственно сказал отец Иаков. — Ты ведь не еретик, не колдун, исправно платишь десятину, мессу посещаешь регулярно…

Человек, до этого сидевший словно пришибленный, энергично закивал головой.

— Ну, вот видишь! — улыбнулся старший дознаватель. — Тогда тебе совершенно нечего бояться. Мы ведь просто разговариваем. Протокол никто не ведет, обвинений не выдвигает… Просто расскажи нам все, что тут делал тот человек.

Удивительно, в какое состояние приводят простых людей черные мантии и белые робы братьев-проповедников! Если бы местные жители знали, что мы здесь без всяких санкций…

Когда мы приехали в Романью и неспешно ехали вдоль сжатых полей где-то между Феррарой, Болоньей и Равенной, никто не собирался здесь задерживаться — отец Иаков спешил в Равенну по приглашению тамошних братьев. На беду я на одном из постоялых дворов услышал разговор про белокурого ангела, явившегося жителям одной из местных деревень. Когда я заинтересовался подробностями чуда, выяснилось, что он явился в облике огромного монаха в красном.

И вот мы по настоянию отца Иакова задержались на постоялом дворе и уже второй день расспрашиваем местных жителей, которые, судя по взглядам, уверены, что Sanctum Officium отправит их на костер всей деревней.

Замявшегося поначалу сыровара наконец прорвало: