Кавалергардский вальс

«Мы не стремимся быть первыми, но не допустим никого быть лучше нас».

граф А. И. Мусин-Пушкин, кавалергард

Часть десятая.
Заговор

18 марта 1800 года

Зимний дворец

Сашка был вызван великим князем Александром в Зимний дворец на аудиенцию. Александр Павлович сидел в кресле, скрестив ноги, и нервно покусывал губу:

— Н-да, Чернышёв… Хоть вся эта история и прибавила нам седых волос, должен признать, ты держался достойно, и я убедился в твоей преданности. Поэтому искренне рассчитываю на твою дальнейшую службу.

— Спасибо за доверие, Ваше высочество.

— Не стану спрашивать у тебя о том, что на самом деле произошло между Еленой и Барятинским? И почему так некстати там оказалась замешана твоя фамилия? Лучший способ хранить чужие тайны — это не знать их.

— Очень благородно с Вашей стороны, — потупил глаза Сашка.

— Но есть одна вещь, о которой я должен тебе сообщить. Император готов забыть тебе эту неприятную историю в Секретном доме и оставить в моём придворном окружении при одном условии: ты непременно должен жениться на мадмуазель Гольтцер.

Сашка был потрясён:

— Откуда государь узнал об Анастасии Генриховне?

— Кичигин на допросе проболтался.

— Вот трепло!

— Что-то не слышно бодрости в твоём голосе Чернышёв; а я полагал, что это распоряжение тебя обрадует!

— Обрадует?! С чего бы?

— Ведь ты заявил, что ухаживаешь за этой барышней!

— Ухаживаю. Но… вовсе не рассчитываю жениться!

— Чернышёв, а ты, оказывается, сердцеед! — язвительно заметил Александр, — Задурил девице голову.

— Да ничего я не «дурил»!

— Ну, да! — подтрунил над ним цесаревич, — А она, между прочим, во всеуслышание призналась на допросе, что любит тебя.

Сашка вытаращил глаза:

— Призналась, что любит?! На допросе?! На каком допросе? Где?!

— В Секретном доме Петропавловской крепости, — охотно пояснил Александр.

— Анастасию Генриховну вызывали на допрос?! — Сашка сокрушённо обхватил голову руками, — … О, господи!

— Увы, — подтвердил Александр, — Боюсь, мой друг, у тебя нет выбора. Придётся жениться.

— Ваше высочество, я не могу!

— То есть? Погоди, не хочешь ли ты сказать, что, уже на ком-то женат?!

— Нет! Я… просто НЕ МОГУ.

— Почему же?

— Я…, — Сашка тяжело вздохнул и признался, — Я люблю другую женщину!

Его признание рассмешило цесаревича:

— Ах-ха-ха! И только-то?! Ну, и что с того?

— Как? — наивно изумился Чернышёв, — Если я женюсь на Анастасии, я сделаю её несчастной. Да и себя тоже.

Александр фыркнул и разразился новым приступом смеха:

— Чернышёв, я тебя умоляю! Не смеши меня. Что за сопли первокурсницы института благородных девиц?! Анастасия — прекрасная партия; она хороша собой, она любит тебя. К тому же Румянцев даст за ней неплохое приданое. А я по такому поводу пожалую тебя в капитаны гвардии и подарю вам каменный дом на Морской улице. И будешь жить, как сыр в масле!

Сашка в ответ взмолился:

— Александр Павлович, я Вас очень прошу: избавьте меня от этой свадьбы. Я всё, что угодно для Вас сделаю!

Александр перестал смеяться:

— Ты что, дурак, Чернышёв? — спросил он сурово, — Ты не понял, что это приказ императора? И ты либо женишься, либо едешь в Сибирь.

Сашка опустил голову и, помолчав, обречённо вздохнул:

— Хорошо. Так и быть, пусть будет Сибирь.

У великого князя глаза едва не прыгнули на лоб:

— Рехнулся?! И недели не прошло, как я тебя из Секретного дома вытащил, а ты уже в Сибирь собрался?! И, главное дело, из-за чего?! Из-за женщины! Уму не постижимо. Да разве это стоит того?!

— А из-за чего же тогда стоит идти в Сибирь? — поинтересовался Сашка.

— Слушай, Чернышёв, ты меня заинтриговал. Кто эта особа, ради которой ты готов идти на каторгу? Может, похлопотать перед государем о том, чтобы, вместо мадмуазель Гольтцер, женить тебя на твоей возлюбленной пассии? А?

Тот уныло покачал головой:

— Это невозможно, Ваше высочество. Она уже давно замужем.

Такое признание окончательно повергло Александра Павловича:

— То есть, ты так свято хранишь верность замужней женщине?! Чернышёв. Я от тебя с ума сойду!

Цесаревич вернулся к столу, наполнил бокал и большими глотками осушил его:

— Н-да… Ты меня удивил, — он задумался и грустно добавил, — Если честно, я где-то в душе понимаю тебя; мне доводилось влюбляться в замужнюю женщину. Поверь мне, дружище, всё проходит! И это так же точно, как то, что в Сибирь я тебя не отпущу! Поэтому сейчас мы с тобой едем к Румянцеву просить руки его воспитанницы. Вопрос решённый и обжалованию не подлежит.

Особняк Н. П. Румянцева

Неожиданный визит цесаревича произвёл переполох в доме Румянцева. Хозяин, имеющий привычку разгуливать по дому в турецком халате, начал скоропалительно облачаться в мундир. Анастасию в срочном порядке горничные затянули в шёлковое платье небесного цвета и украсили волосы свежими цветами, надёрганными из вазы.

Взволнованные и нарядные хозяева предстали перед дорогим гостем, который прибыл, на удивление, без всяких церемоний в обществе одного адъютанта. Обменявшись приветственными любезностями, Румянцев радушно пригласил гостей в столовую, предлагая отобедать. Александр Павлович деликатно возразил:

— Николай Петрович, я нахожусь в Вашем доме с намерением выполнить одну почётную миссию. И от исхода данного дела будет зависеть наше дальнейшее время провождение. Если обстоятельства позволят, то мы с Александром Ивановичем непременно отобедаем в Вашем обществе.

— Понимаю, — кивнул Румянцев, — Дело прежде всего. Если Вам будет угодно, мы могли бы пройти в кабинет.

— Нет, нет, — остановил его цесаревич, — Это излишне. Более того, я просил бы Анастасию Генриховну остаться, поскольку её мнение будет немаловажным.

Румянцев, ни о чём не догадываясь, благосклонно кивнул:

— Как Вам будет угодно, Ваше высочество.

Великий князь приосанился и мягким баритоном, от которого сходили с ума придворные дамы, выразительно и размеренно начал:

— Уважаемый Николай Петрович…

Сашка, терзаемый муками совести, опустил голову и пропустил мимо ушей всю пламенную речь цесаревича! Ухватил сознанием лишь последний кусочек фразы:

— … Вашу красавицу-воспитанницу Анастасию Генриховну за моего верного адъютанта Александра Ивановича Чернышева.

Открыл глаза. И будто заново взглянул на гостиную, на великого князя и на слегка озадаченного Румянцева. Взглянуть на Анастасию ему не хватило мужества.

Николай Петрович был приятно удивлён, что его воспитанницу (не объявленную официально дочерью) пришёл сватать сам сын императора.

— Я польщён, Ваше высочество, — честно признался он, — Капитана-поручика Чернышева я знаю, как внучатого племянника моего старого друга князя Репнина, а так же как достойного офицера и хорошего приятеля моей Анастасии. Буду счастлив видеть его своим зятем.

И он, распираемый радостью, обернулся к девушке:

— Настенька, и всё же последнее слово за тобой. Даёшь ли ты согласие на предложение великого князя?

Она мягко улыбнулась и вдруг ответила:

— Нет.

В гостиной повисла тишина. Мужчины замерли на месте, точно в театральной постановке, где, по словам автора, значится «немая сцена». Первым пришёл в себя Румянцев:

— Настенька…, не заболела ли ты, девочка моя?

— Нет, папенька, я здорова, — тихо ответила она и обратилась к гостям, — Прошу меня покорнейше простить, если не оправдала Ваших надежд, Александр Иванович. И Вы простите меня великодушно, Ваше высочество.

На этих словах почтительно присела в поклоне и быстро удалилась прочь из гостиной. Николай Петрович мгновенно спал с лица:

— В-ваше высочество, — прижимая руки к груди, залепетал он, — Простите, ради бога. Она, вероятно, растерялась. Или не выспалась. Я сейчас. Я верну её.

И он умчался следом за Анастасией.

Александр Павлович в недоумении взглянул на Сашку:

— Что-то я ни черта не понимаю.

Спустя час вернулся Румянцев:

— Такого ещё не бывало, — пробормотал он, — Она заперлась в своей комнате и не желает разговаривать. Ума не приложу, что на неё нашло?!

Сашка, наконец, проявил инициативу:

— Позвольте, я с ней поговорю?

Он поднялся на второй этаж и подошёл к комнате, в которой заперлась его несостоявшаяся невеста, деликатно постучал:

— Анастасия Генриховна, это я. Откройте, пожалуйста.

Ответом ему было пренебрежительное молчание. Он предпринял новую попытку:

— Мне необходимо с Вами поговорить.

Тишина.

— Ну, хорошо, — обратился Чернышёв к закрытой двери, — Так и быть, раз Вы не желаете разговаривать, я уйду. Мне лишь хотелось сказать Вам: «Спасибо».

Он потоптался на месте и направился прочь, как вдруг дверь резко распахнулась.

— Что?! — выдохнула в ярости Анастасия, — Что Вы сказали? «Спасибо»?!! … Да Вы! Знаете, кто Вы? Вы подлый человек! Как Вы могли? Как Вы посмели просить моей руки, когда Вы меня совершенно не любите?!

Он сокрушённо опустил голову.

— Да ещё и привели великого князя сватом! — кричала девушка, — А сами даже ни разу не взглянули на меня; боялись поднять головы. Вам нравится играть с моими чувствами?! Принесли мне шкатулку с письмами своей полюбовницы, затем пришли звать меня замуж, а теперь благодарите за то, что я Вам отказала?!

— Вы правы, — печально подтвердил он, — Я бесконечно виноват перед Вами, Анастасия Генриховна. Но, видит Бог, я не хотел Вас обидеть. Простите! Вам столько пришлось пережить из-за меня. Особенно унизительный допрос в Секретном доме; никогда себе этого не прощу.

— А-а! Так Вы из жалости решили позвать меня замуж?!

— Нет-нет, я вовсе не хотел звать Вас замуж!… — Сашка осёкся и мысленно хлопнул себя по лбу.

— Что-о-о?! — Анастасия поменялась в лице и выбросила руку, указательным пальцем в направлении лестницы, — Убирайтесь немедленно! И не смейте приходить в этот дом!

Сашка вернулся в гостиную и виновато покачал головой:

— Анастасия Генриховна не переменила решения. Александр Павлович, я полагаю, нам следует удалиться. Продолжать упорствовать бесполезно и не учтиво.

— Ваше высочество! — воскликнул испуганный Румянцев, — Ради бога простите!

— Николай Петрович, — сухо заметил ему великий князь, — Сватовство Вашей воспитанницы было продиктовано распоряжением Его императорского величества. Надеюсь, Вы сознаёте всю ответственность за создавшееся положение?

В глазах Румянцева промелькнула страшная картина сурового таёжного пейзажа:

— Д-да, Ваше высочество, — прошептал он, бледнея.

Чернышёв не выдержал:

— Александр Павлович, нам не к лицу держать зло на бедную сироту, которая отказала великому князю в намерении выдать её замуж за дворянина.

— Вот это сам скажешь завтра императору! — процедил сквозь зубы Александр, строго пригрозив пальцем.

Вечер того же дня

Санкт-Петербург, Фонарный переулок

Расставшись с великим князем, Сашка, раздавленный, рассеянно побрёл пешком, что называется, «куда глаза глядят». Он презирал себя. Что он наделал?! Мало того, что оскорбил светлые чувства Анастасии Генриховны, так ещё и подставил Румянцева. Завтра император узнает обо всём, что произошло и, Николай Петрович с Анастасией впадут в немилость. Что их ждёт? Высылка из столицы? Сибирь?… Надо вернуться! И всё рассказать Анастасии. Ради того, чтобы спасти её и Николая Петровича, он готов на ней жениться! Да-да, вернуться и всё объяснить!

Сашка метнулся было назад, и остановился. Кого он обманывает? У Анастасии Генриховны гордости не меньше, чем у него. Узнав всю правду, она тем более не пойдёт за него. Замкнутый круг. Что происходит? Почему всё вокруг рушится и погибает?

Чернышёв, погружённый в собственные мысли, налетел на фонарный столб, пребольно ударился головой! Заметил качающуюся вывеску на столбе «Пескари». Сообразил, что находится в Фонарном переулке возле известного в столице трактира.

Ощутив, что продрог под февральским пронизывающим ветром, Сашка решил, что это возможность не только согреться, но и утопить в бокале вина щемящую совесть.

Попытка утопить совесть потребовала нимало времени и денег. Чернышёв напился в хлам, пораскинул пьяными мозгами и неожиданно прояснил для себя всё: виноваты Романовы! Император и вся его семья! Как ни крути, а все беды от них!

Ну, во-первых, дёд Николай Репнин по прихоти императора Павла отправлен в отставку и выслан из столицы в Москву. Равно, как и Петькин отец, князь Барятинский.

Во-вторых, Иван Щербатов из-за ревности Константина Павловича был отправлен на войну, и там погиб.

В-третьих, Петька сгубил себя из-за любви к Елене Павловне.

В-четвёртых, Варьке пришлось сбежать из столицы в неизвестном направлении, чтобы скрыться от преследований Константина Павловича;

В-пятых, Надя была вынуждена уехать в Мекленбург из-за Александра Павловича, куда тот отправил сперва князя Хотеновского, а потом и её саму, в отместку за его неоправданные надежды.

И, наконец, в-шестых, Румянцев поедет на каторгу в Сибирь из-за прихоти императора Павла непременно женить Чернышёва на Анастасии Гольтцер.

Так что, ситуация ясна; Романовы — причина всех бед и несчастий! Романовы — жестокий рок и проклятье на весь русский народ! Надо избавиться от Романовых!

Распалённый этой идеей, Сашка не заметил, что выражает свои мысли громко вслух, привлекая внимание посетителей трактира.

— Долой императора! — кричал он, захмелевший, размахивал кружкой.

Перепуганные люди шарахались от него, как от чумы. Кончилось всё тем, что хозяин трактира приказал прислуге вытолкать взашей опасного посетителя. Два дюжих молодца сгребли в охапку пьяного Чернышёва и выбросили на улицу, предусмотрительно оттащив его подальше от трактира.

Сашка с трудом поднялся из мокрого снега и, шатаясь из стороны в сторону, тщетно пытался хоть за что-нибудь уцепиться, чтоб устоять на ногах. Перед глазами всё кружилось до тошноты; тёмные дома, голые деревья, толстая круглая луна…

Неожиданно возле его уха раздалось визгливое ржание коней и гневный крик:

— Эй, дурило! Жить надоело?! Чего под колеса кидаешься?!… Поди прочь!

Сашка в ответ схватился обеими руками за оглобли кареты, видя в этом единственный способ не упасть. Из окна показалась женская ручка в белой перчатке, и ангельский голос удивлённо осведомился:

— Аким! Что там произошло?

— Барыня Ольга Александровна! Пьяный офицер какой-то повис на оглоблях!

Плотная оконная занавеска отдёрнулась, и Сашкиному туманному взору явилось прелестное женское лицо, показавшееся ему в тот момент ликом ангела. Чернышёв бросился к ней:

— Мадам! — он повис на дверце кареты, — Отечество в опасности!

— Какая прелесть! — рассмеялся «ангел». Дама пригляделась к нему и в изумлении прошептала, — Бог мой; адъютант Его высочества? Вот так находка!

И она поманила его пальчиком:

— Поди сюда ближе, красавчик! Что ты там говоришь?

Сашка, окрылённый тем, что нашёл-таки соучастника, влез головой в окошко кареты и выпалил, дыша перегаром:

— Император — наш главный враг! Надо спасать Отечество!

— Да неужели?! — весело рассмеялась в ответ дамочка, — Я вижу, ты — герой! Будем вместе спасать империю?

— С Вами? — задохнулся от счастья Сашка, — Сколько угодно!

— Тогда поехали? — озорно предложила ему собеседница.

Сашка, польщённый её доверием, подтянулся на руках и пролез прямо в окно кареты, свалившись к ногам прелестной незнакомки. Она расхохоталась в ответ на его выходку и поддела пальчиком его за подбородок:

— А ты смелый, кавалергард. Я обожаю отчаянных мужчин!

Расхрабрившись от комплимента, Чернышёв попытался приосаниться, но не устоял на ногах и свалился прямо на дамочку, припечатав её своим телом к сиденью.

Она на удивление расхохоталась ещё громче. И вдруг притиснулась к Сашке и горячо поцеловала в губы.

Чернышёв обалдел. Сознание его продолжало лихорадочно кружиться хмельной каруселью. Он туманно посмотрел в лицо незнакомке и пробормотал недоумённо:

— … Надя?

— Чёрт с тобой, пусть будет Надя, — кокетливо усмехнулась она, привлекая его к себе.

Набережная рек Мойки и Фонтанки

Павел посетил стройку нового замка, что возводился по его личному проекту у истока двух рек — Мойки и Фонтанки. Место было выбрано императором не случайно; здесь прежде располагался деревянный Летний дворец императрицы Елизаветы Петровны, где, собственно, 20 сентября 1754 года Екатерина Алексеевна и родила великого князя Павла Петровича.

Павел считал, что замок, возведённый на месте, где он родился, непременно принесёт ему защиту и спокойствие. А, чтобы заручиться поддержкой ангела-хранителя семьи Романовых — святого Михаила, он повелел будущий замок именовать Михайловским.

Все эти условности и тяга к символам говорили о том, что император боится. Он, помня предсказание инока Авеля, чувствовал себя окружённым врагами, и неумолимо торопил строительство. Число рабочих на стройке доходило до шести тысяч одновременно, и обязаны они были работать и днём и ночью (при свете факелов и фонарей).

К началу 1800 года здание уже было возведено. Оно коренным образом отличалось от всех построек Санкт-Петербурга, так как напоминало европейский замок-крепость XV века. Сделанный в виде квадрата, внутрь которого вписан восьмиугольный внутренний двор, замок был полностью окружён рвом, наполненным водою, и попасть в него можно было через мосты, которые поднимались и опускались на цепях и охранялись часовыми.

С февраля начались отделочные работы. Придворные мастера: скульпторы, камнерезы и художники не успевали так быстро создавать все необходимые детали, как требовал государь. И Павел решил: чем создавать новое, быстрее будет использовать что-то готовое. По его приказу были разобраны несколько павильонов в Царском Селе и целый дворец в Пеле. Из Академии художеств были вывезены колонны, фризы и скульптуры. Со стройки Исаакиевского собора везли мрамор. В Таврическом дворце разобрал паркет из дорогого дерева.

В результате замок приобретал вид мозаики из не сочетающихся и противоречивых направлений в архитектуре и искусстве. Но Павла ничуть не смущало такое хаотичное смешение стилей. Позже искусствоведы скажут, что «Михайловский замок самый выразительный символ Павловской эпохи; в его облике явственно воплотились художественные вкусы и своеобразие личности императора Павла».

Расчищенную площадь перед замком, которую, Павел распорядился именовать площадью Коннетабля, ему захотелось украсить памятником Петру I, которого он считал великим русским царём. Но создание памятника — дело не быстрое, а Павел спешил! И тогда на складах отыскался памятник Петру скульптора Бартоломео Растрелли (отца знаменитого архитектора Зимнего и Екатерининского дворцов); он пылился там уже более пятидесяти лет.

Этот памятник заказал мастеру ещё при жизни сам Пётр в 1716 году в ознаменование победы над шведами. По замыслу Растрелли царь Пётр был изображён в одежде римского императора, верхом на коне. Но великий царь так и не дожил до окончания работы скульптора. Последующие правительницы, Екатерина-I, Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна не озаботились тем, чтобы увековечить великого предка.

Елизавета Петровна намеревалась установить памятник отцу на площади перед Зимним дворцом, но была не в восторге от произведения Растрелли, и долго оттягивала с решением. И в итоге Елизавета скончалась, а памятник вновь остался не у дел.

Екатерина Алексеевна, после вступления на престол, решила отдать дань великому царю-реформатору и установить в его честь достойный памятник. Осмотрев статую работы Растрелли, императрица, обладающая природным хорошим вкусом, решительно отвергла её и пригласила для создания монумента французского скульптора Фальконе. Чьё творение (в современной трактовке «медный всадник») и было установлено на Сенатской площади со скромной надписью «Петру первому. Екатерина вторая».

И вот теперь всеми забытая и отвергнутая скульптура Растрелли была извлечена на свет божий и, наконец, пробил её звёздный час! Павлу вычурный облик Петра в римском образе пришёлся по душе. Архитектор Волков торопливо изготовил пьедестал, облицованный мрамором, и украсил его бронзовыми барельефами «Полтавская баталия» и «Бой при Гангуте». И памятник был установлен перед Михайловским замком.

Павел, копируя гений своей матери, велел высечь на постаменте: «Прадеду правнук».

Сейчас Павел стоял рядом с памятником и наблюдал, как рабочие водружают на фасад над главными воротами замка длинный мраморный фриз. Этот фриз Павел распорядился забрать со стройки Исаакиевского собора. Фриз был огромным, состоял из трёх плит с высеченной на них во всю длину библейской строкой: «ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».

Неожиданно за спиной император услышал чей-то тяжёлый вздох:

— Кощунствуешь, государь…

Павел вздрогнул и обернулся; рядом стояла пожилая женщина в скромной одежде и грустными мудрыми глазами смотрела на него. Он опешил:

— Кто такая? Как смеешь говорить со мной?

— Кличут Ксенией. Иду по святым местам, — почтительно ответила та, тяжело опираясь на деревянную клюку.

Павел рассердился:

— Вот и иди себе с богом! — и заносчиво добавил, как бы в своё оправдание, — В доме этом будет жить императорская семья, значит, дом этот — святыня!

Странница грустно покачала головой:

— Нет, государь, жить ты здесь не будешь. Не прожить тебе и стольких лет, сколько букв в этой священной строке.

— Пошла прочь! — испуганно вскрикнул Павел, шарахаясь от женщины.

Она тоже, испугавшись крика государя, отшатнулась и отошла на несколько шагов. Затем, обернувшись, перекрестилась и пробормотала:

— Не дом ты себе строишь, а гроб.

Павел растерянно начал озираться и кричать во весь голос:

— Гвардейцы! Караул! Кто пустил?!… Гнать! Гнать отсюда всех посторонних!

Пока на шум сбежались охрана и придворные, странной женщины и след простыл. Павел был в гневе и отправил всех на поиски старухи.

А сам, оставшись один, испуганно оглянулся на замок:

— Что, если это знак? — и начал дрожащим пальцем пересчитывать буквы в строке, украшающей фриз, — … Сорок семь, — шёпотом посчитал он и ощутил, как пересохло от страха горло.

Сейчас ему шёл сорок шестой год. Что же, значит, у него совсем не осталось времени?! Страх обуял Павла. Он закутался в плащ и уселся в карету, велел ехать в Зимний.

По дороге вновь вспомнил о разговоре с иноком Авелем, и об убийцах, коих он сам «пригреет на своей груди». Павел в страхе начал примерять возможные кандидатуры врагов. «Пригретые на груди» могли быть только близкими людьми и, поэтому первыми приходили на ум члены его семьи — жена и старшие сыновья Александр и Константин, коих он удостоил звания цесаревичей.

Поразмыслив, Павел пришёл к выводу, что у всех троих есть веские основания его ненавидеть; каждого из них он достаточно оскорблял и плевал им в душу. Только вот кто из них способен решиться поднять на него руку?

Мария Фёдоровна для этого слишком глупа. Константин вспыльчив, простодушен и прямолинеен; для заговорщиков — одно наказание. А вот Александр?… Этот, с детства привыкший к лицемерию, мальчишка, не так прост. Хоть и трусоват. Но чем чёрт не шутит?

С такими тягостными мыслями Павел приехал во дворец.

Зимний дворец

Кабинет императора Павла

Войдя в кабинет, Павел приказал секретарю прислать к нему цесаревича Александра с докладом. И в ожидании сына стал мерить шагами комнату, заложив руки за спину.

Александр, услышав распоряжение отца, занервничал не меньше. Не зная, что именно хочет услышать от него император, он лихорадочно перебрал в голове все возможные и невозможные вопросы, сложил в папку бумаги по обстановке в городе и по вверенному ему Семёновскому полку. Неожиданно вспомнил о несостоявшемся вчера сватовстве в доме Румянцева и обратился к дежурному кавалергарду:

— Мой адъютант Чернышёв с утра был?

— Нет, Ваше высочество, не появлялся.

— Пошлите за ним. Пусть явится немедленно!

Спустя четверть часа ему доложили, что Чернышёва дома нет, и его сосед по квартире сообщил, что тот ночевать не приходил. У Александра дернулась щека: «Где его опять черти носят?» Но, делать нечего; надо идти на приём к отцу.

Пока Александр читал доклад по ночным происшествиям в Петербурге за истекшие сутки (который ежедневно представлял ему губернатор Пален) и доклад по полковым делам (согласно поступающим доносам от командира полка), Павел пристально вглядывался в непроницаемое лицо цесаревича и размышлял.

Как ни крути, Александр — главный конкурент; он наследник престола. Умён, хорошо образован, молод и красив, сдержан и благороден; чем, несомненно, выглядит симпатичнее своего отца. И этим привлекателен для заговорщиков. С ним бы надо держать ухо востро.

Тем временем Александр закончил чтение доклада и умолк, в ожидании вопросов. Павел испытующе смотрел на сына, прикидывая, что бы такого спросить, покаверзнее? Чтоб заставить дрогнуть эту фарфоровую маску!

— Помнится, у нас был разговор о том, чтобы женить твоего адъютанта Чернышёва. Как прошла свадьба? — язвительно поинтересовался он, и по тому, как вдруг сын переменился в лице, понял, что попал в цель.

— Свадьба не состоялась, — нехотя пробормотал Александр.

— Отчего же?

— Мадмуазель Гольтцер отказала Чернышёву.

— Это он тебе так сказал? — император прищурился.

— Нет, Ваше величество. Я лично сватал адъютанта…

— И отказала?! — вытаращил глаза Павел, — Тебе? Сыну императора?! Ай, да девка!

И он громко расхохотался. Хватаясь за живот от смеха, он тыкал в сына пальцем, силясь что-то сказать, но не мог вымолвить ничего членораздельного.

Александр покраснел, как варёный рак:

— Что с Вами, отец? Что Вас так насмешило?

Павел, вытирая слёзы, наконец, выдавил из себя:

— Я представил твоё лицо при этом! А-ха-ха!

И, в душе ликуя, подумал: «Какой он, к чертям собачим, конкурент?! Чушь всё это и блажь!» Он благосклонно махнул рукой:

— Довольно. Ступай. Пусть Чернышёв твой ходит холостяком. И поделом ему; не заслужил он такую девицу, как Гольтцер!

Александр вышел из кабинета точно оплёванный. Поймал в коридоре Кочубея и сердито осведомился:

— Что Чернышёв?

— Не появлялся.

— Чёрт бы его побрал! Куда он подевался?!

Он, разгневанный, решил отложить дела. И, чтоб успокоиться, направился на половину жены.

Тем временем

дом О. А. Жеребцовой

Сашка с трудом разлепил глаза. Чёрт! И зачем он так вчера надрался? Теперь весь день придётся проваляться в постели с ощущением «лучше бы я вчера умер…». А ведь у него на сегодня были какие-то важные дела. Он попытался напрячь мозги и почувствовал тяжёлую головную боль. Н-е-е-ет! Это ужасно, так напиваться!

Он сосредоточил зрение на потолочной фреске: толстый амурчик сидел на облаке и метился стрелою в молодую парочку, гуляющую по земле. Сашка мысленно усмехнулся над амурчиком: «Ну и боров! Как под такой тушей облако не провалилось?» Представил себе провалившегося сквозь облако ангелочка и фыркнул. Тут же испугался: «Стоп! Какой амурчик?! Откуда здесь фреска? Где я, вообще?!»

Резко присел на кровати и огляделся.

Комната была огромная, с тремя окнами, занавешенными розовыми портьерами с кистями. Дорогая обивка стен, белая мебель на гнутых ножках. Мягкий турецкий ковёр на полу. Огромный трельяж, уставленный коробочками, флакончиками, гребешками и всякой прочей дребеденью. Всё говорило о том, что спальня принадлежит женщине, и весьма богатой… Сашка оглядел кровать, на которой сидел; большущая, с пуховым матрацем и ослепительно-белым, пахнущим лавандой, постельным бельём. Чернышёв взглянул на соседнюю подушку, хранящую вмятину от чьей-то головы, и наклонился, потянув носом — подушка благоухала ароматами духов.

— Что за чёрт? — прошептал он сам себе, — Я с кем-то провёл ночь?!

Осторожно заглянул под одеяло и не обнаружил на себе ни одной детали из одежды:

— И, похоже, ночь была бурной… Надо же; ничего не помню!

Затем увидел разбросанные по полу свои вещи. Наспех оделся и стал озираться в поисках выхода.

Двери было две. За одной из них оказалась маленькая комната с мраморной ванной.

За другой — небольшой будуар. Пробежав по нему крадучись, Чернышёв прильнул ухом к следующей двери и услышал голоса. Разговаривали двое — мужчина и женщина. Судя по интонации, беседа была деловая и доверительная. Сашку обуяло любопытство; он осторожно приоткрыл дверь и, голоса сразу стали вполне различимыми.

— … свести авторитет старика к минимуму. А ещё лучше, удалить его из расположения царя вовсе, — услышал Сашка окончание фразы, произнесённой мужчиной.

— Дело не хитрое, — ответила женщина, — Наша обезьяна доверчива; будет достаточно хорошей сплетни, чтобы милость сменилось на гнев. Я сама позабочусь об этом.

— Ты — просто чудо! Что бы мы без тебя делали?

— Я всего лишь женщина. Авантюры и интриги — это моя стихия. Но политика, Чарльз, — это игры для мужчин. Нам нужны светлые умы. Надо вернуть брата из-за границы. Если наша семья соединится, мы будем большой силой.

— Но как это сделать? Он итак был в немилости у императора, а своими скандальными похождениями в Курляндии и вовсе испортил себе репутацию! Павел ни за что не захочет видеть его снова в Петербурге.

— Нет ничего не поправимого, — убедительно возразила она, и вдруг голос её сделался медовым, — Шерли, милый, закрой глаза.

— Что такое? — удивился он.

— Ну, закрой, — кокетливо попросила она, — И открой рот.

— Что ты затеяла?

— Хочу угостить тебя шоколадом; знаю, ты его обожаешь. У меня есть особый сорт. Ну, же!

Сашка не выдержал и прильнул глазом к дверной щели. Солидный, подтянутый, изысканно одетый по английской моде мужчина доверительно открыл рот, зажмурившись. Дамочка взяла что-то с накрытого стола и быстро закинула ему в рот.

Лицо джентльмена, в предвкушении удовольствия, расплылось в улыбке, но тутже исказилось брезгливой гримасой, и мужчина принялся яростно отплёвываться:

— Ольга! Что за шутки?! Это… Это варёный лук!! — воскликнул он с отвращением, — Я его терпеть не могу! Зачем ты это сделала?!

— Преподаю тебе урок; можно съесть то, что ты терпеть не можешь, если тебе это преподносит рука, коей ты слепо доверяешь.

Мужчина насторожился:

— То есть?

— Вот тебе подсказка, как убедить императора вернуть в Петербург Платона. Кто сейчас у Павла в неоспоримом доверии?

— Никого! — фыркнул Чарльз.

— Не торопись. Подумай, — наставительно заметила Ольга.

Сашка, тайно наблюдающий из будуара, наконец, прозрел. Джентльмен не кто иной, как Чарльз Витворт, английский посол в Петербурге. Личность весьма известная. А дама, его собеседница, Ольга Жеребцова, родная сестра братьев Зубовых. Значит, брат, которого она хочет вернуть из-за границы, Платон Зубов.

— Растопчин? — предложил Витворт и тут же покачал головой, — Нет. Он ярый сторонник французских веяний. Он не станет нас слушать.

— Вопрос не в его политических взглядах, — пояснила Ольга, — Другое дело, что Ростопчин умён и может раскусить наш подвох. Нужен человек не далёкий.

— Кутайсов! — вмиг сообразил Витворт, среагировав на слово «не далёкий».

— Молодец, Шерли! Это то, что надо! Такого обвести вокруг пальца ничего не стоит.

— Да, но, чтобы Кутайсов убедил Павла вернуть в Россию Платона, надо сначала убедить в этом самого Кутайсова. Как?

— Он турок, жлоб и обыватель; на Россию ему плевать, он радеет только за свои интересы, — рассуждала вслух Жеребцова, — Следовательно, надо, чтобы Платон оказался в круге его интересов.

— Каким образом?

Ольга, отправила в рот кусочек мандарина, и задумалась:

— Кутайсов тщетно пытается выдать замуж дочь. А Платон до сих пор не женат.

— Неужели ты думаешь, что красавец Платон захочет жениться на этой уродине, к тому же старой деве?! — рассмеялся Витворт.

На что Ольга хитро прищурила глаза:

— Главное, чтобы так подумал Кутайсов.

Англичанин перестал смеяться и поцеловал ей руку:

— Умница моя!

— В эту субботу я устрою музыкальный вечер, — предложила Ольга, — И приглашу Кутайсова. Твоя задача — обработать его!

— Разве ты не возьмёшь его на себя?

— Я итак придумала весь план! — возмутилась она, — Поработай теперь ты!

— Но ведь мужчины — это по твоей части.

— Ничего подобного! — фыркнула Жеребцова.

— Да?! — интонация Витворта приобрела оттенок ревности и сарказма, — Тогда ответь, что за мужчину ты прячешь сегодня у себя в спальне?!

Сашка за дверью перепугано присел.

Ольга откинулась на спинку кресла и жеманно повела плечами:

— Ты меня ревнуешь, Шерли?

— Да! Ревную! — признался англичанин, поджимая губы.

— Глупышка, — произнесла она ласково, — Я люблю только тебя.

— Тогда кто у тебя там?! — требовательно заявил он.

— Это адъютант великого князя, кавалергард Чернышёв, — пояснила Ольга, — Не поверишь, я подобрала его нынче ночью прямо на улице. И знаешь что? Он кричал: «Долой императора! Спасём Отечество!»

Сашка в ужасе зажмурился: «Неужели я посмел такое кричать?! Какой скандал! Надо завязывать с выпивкой!»

— И поэтому ты затащила его к себе в постель?! — возмутился Витворт.

Ольга неожиданно окрысилась:

— Ах, скажите, пожалуйста! Где же была твоя ревность, когда ты подкладывал меня в постель к де Рибасу?!

— Прости, — смутился он, — Но это было нужно для нашего общего дела. Де Рибас — влиятельный человек, адмирал; нам необходима его поддержка.

— А разве заручиться поддержкой великого князя Александра Павловича ты не считаешь важным для нашего дела?

— О?! Это было бы великолепно! Это обеспечило бы нам половину успеха!

— Считай, что первый шаг уже сделан, — она поправила причёску.

Витворт «прозрел»:

— Так ты хочешь через этого мальчишку подобраться к цесаревичу? Ольга! Ты — гениальна! Я тебя обожаю, — и он опустился перед Жеребцовой на колени, целуя ей руки.

— То есть ты больше меня не ревнуешь?

— Ревную! Этот капитан-поручик так молод, в отличие от меня.

Это развеселило Жеребцову:

— Шерли, ни один мужчина на свете не способен затмить тебя! Кстати. Надо пойти посмотреть; возможно, наш кавалергард уже проснулся.

Сашка за дверью метнулся в панике назад, быстро разделся и нырнул в постель, притворившись спящим. Едва он успел закрыть глаза, как в комнату проскользнула Ольга. Заметив, что у молодого человека дрожат ресницы, она сладко промурлыкала:

— Ты проснулся, милый?

И в следующую минуту оказалась рядом в кровати. Пришлось открыть глаза и широко зевнуть в оправдание того, что он только что пробудился ото сна

— Помнишь меня, герой? — прошептала Ольга, проводя пальчиком по его груди.

Он решил поддержать её игру, чтоб не выдать себя:

— Такую женщину, как ты, трудно забыть, — и в подтверждение слов смял её в объятьях и впечатал в подушку.

— Ты просто зверь, — произнесла она вожделенно.

Одеваясь, Сашка «поедал» Ольгу глазами:

— Я ещё увижу тебя?

Она кокетливо улыбнулась:

— Я сама дам тебе знак о нашей встрече.

И подвела Чернышёва к большому зеркалу на стене, в котором отражение умещалось во весь рост. Жеребцова взялась за раму и,… обнаружилось, что это вовсе не простое зеркало, а потайная дверь. Она подтолкнула к ней Сашку:

— Мне не хотелось бы, чтоб тебя видела прислуга; всё-таки, я замужняя дама.

— Конечно, — соглашаясь, кивнул он.

— Ступай. Спустишься по лестнице и очутишься на набережной. До встречи, мой пылкий лев! — и она поцеловала его на прощание.

Английская набережная

Выбравшись на Английскую набережную, Сашка перевёл дух и принялся подробно восстанавливать в памяти всё, что ему довелось услышать и увидеть.

Самое понятное то, что у Ольги с Витвортом любовная связь и, с помощью Чарльза Ольга хочет вернуть из-за границы брата — Платона Зубова. Вроде бы безобидное желание сестры. Но звучали известные фамилии и странные намёки. Адмирал де Рибас, князь Фёдор Растопчин. И ещё шла речь о каком-то старике, чьё влияние на императора необходимо устранить.

Сашка напряг ум; «стариком» при дворе чаще всего называли Суворова. Он сейчас в Польше, ожидает потепления, чтоб вернуться в столицу. Уж не его ли влияние на государя хотят устранить Жеребцова с Витвортом? Чем же так неугоден им прославленный в боях фельдмаршал?

Но главное, что настораживает, это их желание «подобраться» к цесаревичу Александру. Его поддержка, сказал Витворт, «обеспечит половину успеха». Успеха в чём?! Похоже на заговор.

Сашка почесал затылок. Что делать? Рассказать Александру Павловичу о том, что заговорщики хотят вовлечь его в какой-то тайный план? Внезапно Сашка вспомнил, что время уже перевалило за полдень, а он обязан был явиться с утра к Александру.

— Чёрт! — он огляделся; Зимний дворец был отсюда в нескольких шагах. И Чернышёв бросился туда бегом.

Ольга Александровна Зубова, а по мужу Жеребцова, слыла одной из красивейших женщин Петербургской аристократии.

И, если блистательную Марию Антоновну Нарышкину именовали в свете королевой, то, глядя на Оленьку Жеребцову, говорили: «очаровательная прелестница». Белокурая, голубоглазая, с аппетитными формами, с очаровательными ямочками на щеках, хохотушка и озорница. В свои тридцать четыре года она выглядела молодо и привлекательно. А по характеру и образу жизни и вовсе напоминала девчонку.

В желании вырваться из-под опёки родителей, она рано вышла замуж за ничем не примечательного камергера Алексея Жеребцова, которому вскоре родила двух детей. Но замужняя жизнь на Москве её тяготила; супруг наскучил, дети были целиком доверены нянькам, а молодая жена от скуки занялась уроками танцев, в чём заметно преуспела.

Когда её брат Платон Зубов возвысился в свете, благодаря любовной связи с императрицей Екатериной, он перетянул из Москвы в Петербург всех родственников и пристроил их на высокие должности. Супруг Ольги сделался статским советником и его избрали предводителем дворянства Ямбургского уезда. Но Ольга, вкусившая праздной столичной жизни, не горела желанием ехать с мужем в эту «глухомань» и бросилась в ноги брату.

Платон уведомил зятя, что отъезду Ольги противится сама императрица; желая, чтобы сестра фаворита украшала её двор. Жеребцов удручённый уехал один. А Ольга осталась блистать при дворе.

Перед её прелестями в своё время не устоял и сам Павел Петрович, будучи ещё великим князем. Он влюбился в Ольгу и отчаянно домогался её. Однако она, предпочитала высоких и красивых мужчин, и не желала отвечать взаимностью цесаревичу. И только, благодаря опять-таки стараниям Платона, ей удалось избежать этой неприятной связи; государыня Екатерина лично попросила сына оставить Ольгу в покое.

По-настоящему разжечь пламя страсти в её сердце удалось только статному красавцу с тонкими чертами лица и завораживающим взглядом, Чарльзу Витворту. Он был на двенадцать лет её старше и, пленил молодую чаровницу английской сдержанностью, манерностью и загадочностью.

От этой любви Ольга была сама не своя. Она ласково звала его «Шерли» (от французского cher). Ради него была готова на любые жертвы! И, чтобы быть с ним рядом, для неё не существовало никаких преград! Так самозабвенно может любить только русская женщина. И сердце английского дипломата дрогнуло.

При жизни императрицы Екатерины жизнь семейства Зубовых была просто сказочной. Они невероятно разбогатели, приобрели огромный вес в обществе и безграничную благосклонность государыни.

Но с приходом к власти Павла, их сказочная жизнь закончилась. Имения были конфискованы, богатства отобраны, положение унижено. Николая Зубова, старшего из братьев, Павел отправил в деревню. Платона выдворил из страны за границу.

Ольга осталась в Петербурге (возможно, в память о своей прошлой любви Павел проявил к ней снисхождение), но её влияние при дворе утратилось. Дом на Английской набережной — это всё, что у неё осталось от прежней жизни. Даже возлюбленный Чарльз, боясь связи с опальной графиней, покинул её. Всеми забытая и одинокая Ольга оплакивала несчастную судьбу, лёжа на холодной кровати в своей спальне.

Разумеется, Жеребцова начала питать страшную ненависть к Павлу, из-за которого потеряла всё. Она была так отчаянно прекрасна в своём горе, что постепенно вокруг неё стали собираться сочувствующие представители столичной аристократии, такие же обиженные на новый режим и потерявшие былые привилегии.

Чтобы развеять печаль, Ольга проводила у себя в доме музыкальные вечера, назло запретам императора. И каково же было её удивление, когда три года спустя к ней явился Витворт и пожелал возобновить их отношения. И Ольга, не помня себя от счастья, бросилась с головой в прежнюю любовь.

Ослеплённая чувствами, она не сразу поняла, что Чарльз настойчиво пытается втереться не столько в её постель, сколько в круг её общения. И, не задумываясь, поддерживала просьбы любовника свести его с тем или иным влиятельным человеком. И тоько, спустя какое-то время, поняла, что Витворт готовит заговор.

Но сердце любящей женщины делает её безумной и теряющей ощущение опасности. Ольга полностью растворилась в Чарльзе и в его тайной миссии. Тем более, что интересы Сент-Джеймского кабинета, по счастью, совпали с Ольгиными.

Зимний дворец

Покои великой княгини Елизаветы Алексеевны

Малышка Мария делала первые неуверенные шаги. Она наотрез отказывалась ползать, как это делают большинство детей. Крепко держалась за руки матери и неуклюже, но настойчиво шагала маленькими ножками.