Каменистая дорога

Пролог

Основною целию покарания преступника должно являться удостоверение безопасности наших подданных, и возвращение заблудшего на путь добродетельный. Сему более всего соответствует заключение лица провинившегося в крепость или иное стеснительное помещение, равно как и поселение его в местах суровых и отдалённых, дабы не мог он и впредь чинить преступные разбои и воровство, и было бы у него время раскаяться в содеянном, и обратиться к делам праведным и искупительным. Смертною казнию же карать надлежит только тех, чьи дела совершенно противны всему человеческому и надежда на чьё раскаяние невелика, в силу чего содержание их в крепости до скончания их дней было бы делом недостойным человеколюбия нашего и весьма для казны обременительным. А посему все ранее принятые в державе нашей наказания, как-то усекновение членов, бичевание, кнутование, протаскивание, четвертование, ушей и языка урезание, ноздрей вырывание, клеймение железом, порохом или смолой, равно как и прочие, мы сим указом высочайше повелеваем отменить впредь и до скончания времён.

Из преамбулы «Уложения о законах и наказаниях уголовных автократии Борейской» принятого в год Змеи цикла сто сорок седьмого от Великой Проповеди.

Тёмное сырое место. Холодное. И тесное. Шириной камера едва больше полусажени, а длиной от силы полторы. Три каменные стены, дыра в полу, прогнивший соломенный топчан — милая родина и уютный дом многим поколениям членистоногих кровососов. Окно… Если эту амбразуру можно назвать окном. Впрочем, она хотя бы есть. Камера расположена на среднем ярусе, и зарешечённая дыра выходит в облицованный камнем водосточный ров. Если подойти совсем близко, то в самом верху можно будет разглядеть узенькую полоску неба. А существует ещё и нижний ярус. И, как говорят, даже подвальный. Откуда иногда доносятся едва слышные отголоски криков. Хотя, может и не оттуда. Рыданий и криков здесь везде хватает.

Снаружи какой-то шум. Совсем тихий. Но в одиночке слух обостряется. Четвёртой стены у камеры нет. Там решётка и за ней дверь. Прочная дубовая дверь. И она сейчас открывается. Странно. Баланду приносили совсем недавно…

— Эй. Арестант. Подойди к решётке.

Ходит он теперь редко. Да и куда здесь ходить? От двери до дыры в углу только…

— Ближе. К самой решётке.

Там светло. То есть на самом деле там скорее полумрак — на электричестве здесь экономят, — но после камеры и это кажется ярким светом.

— Повернись. Руки за спину.

Он становится спиной к решётке. На запястья опускаются холод и тяжёлая шершавость металла. Скрежещет замок.

— Теперь отойди.

Пара шагов вглубь камеры. Всего два. А он уже на полпути к окну.

Грохочет открываемая решётка.

— Выходи.

Там воздух. Много воздуха. Пустота проходит сквозь все этажи огромным колодцем. Тюрьма напоминает бочку. Пустую и с толстыми стенами. В которые набиты камеры как ячейки в соты. Двери. Бесконечные ряды дверей. Выжженные на дубовых досках номера и индексы. У арестантов нет имён. У них есть лишь номера камер.

— Шагай.

Под ногами поёт металл. Стальные балки, чугунные решётки, клёпаные ступеньки. Сквозь ажурные конструкции видно все этажи. И вверх, и вниз. Каркасы и решётки заполняют тюрьму как паутина старый дуплистый пень.

Они идут вверх. Лестница за лестницей. Площадка за площадкой. Одна раздвижная дверь в решётчатой стене за другой. Зачем им столько дверей? Замки лязгают, безликие фигуры в сером бесшумно скользят, чтобы открыть следующую дверь. У них мягкие башмаки. Арестант не должен слышать, как подходит надзиратель.

Комната. В ней окно. Настоящее окно. Не амбразура, выходящая на дно вечно сырого рва, а самое настоящее окно. Стекло в деревянном переплёте. За ним море и пёстрое весеннее небо с рваными облаками. Чайки. Вдали щетинится мачтами рейд. И свет. Яркий. Ему приходится щуриться и всё равно изображение мутнеет и расплывается. Он отвык от света.

— А вот и он…

— Надо же, никогда бы не подумал…

— Тише, господа…

— Можете идти, капрал. Когда вы понадобитесь, мы вас вызовем.

— Так точь, вашбродь! Слушсь.

Их несколько человек. Холёные аристократические лица, благородные седины и воинственные бакенбарды. Золотое шитьё поблескивает на дорогом сукне мундиров, а накрахмаленные воротнички оттеняют переливчатую ткань сюртуков. Глаза уже почти привыкли, и он может рассмотреть их лица. Рассмотреть и запомнить…

— У вас ко мне дело, господа?

Странно опять слышать свой голос. Кажется, он не говорил целую вечность.

— С чего ты взял? — это молодой, вздорного вида, в самом углу.

— А зачем ещё благородным господам может понадобиться арестант-смертник? На казнь они могут посмотреть и так…

Губы отвыкли усмехаться и лишь неровно кривятся.

— Заключение не притупило ваш ум. Это хорошо, — а это уже пожилой и солидный, в строгом костюме.

— Я слушаю.

— Нам понадобятся, скажем так, определённые ваши таланты.

— Я догадался…

— Что ж. Язвительности вашей заключение тоже не притупило. Но перейдём к делу. Мы предоставим вам свободу, новое имя, необходимые средства и возможности. Это не значит, что мы просто отпускаем вас на все четыре стороны. Но у вас появляется шанс на новую жизнь. Потом. Когда Вы окажете нам определённую… хм… услугу. Достаточно специфического свойства, если вы понимаете, о чём я…

— Просто назовите мне имя того, кого я должен убить…

Теперь вступает уже третий, крупный, с мясистым лицом. Молча открывает папку и кладёт на стол портрет-карточку.

— Я смотрю, господа, вы на мелочи не размениваетесь… Эта смерть перевернёт государство. Как минимум.

— А разве вы не этого хотели? — усмехается молодой.

— Мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, каковы будут последствия, — сухо прерывает его пожилой, — итак, ваш ответ?

— Разве у меня есть выбор?

Пожатие плеч болезненно отдаётся в скованных кандалами запястьях.

— Это согласие? — нервничает молодой.

— Да. Можете готовить траурную рамку и искать достаточно велеречивого писаку для некролога…

— Я всегда говорил, что с вами можно иметь дело, — заключает крупный, убирая карточку, — в ближайшие несколько дней вы окажетесь на свободе. Я об этом позабочусь.

Мы едем в Лонч

Трабантские горы представляют собой необыкновенно живописный и буколический уголок, сохранивший всю прелесть и обаяние патриархальной старины. Здесь среди тенистых рощ дышат вековой стариной древние замки, окружённые флёром народных легенд и сказаний о призраках, вампирах и обезглавленных рыцарях, а радушные пейзане в живописных народных одеждах с удовольствием порадуют вас повествованиями о русалках и горных духах.

Трабанты, в отличие от Пагов, встретят вас не суровой красотой вечных снегов и острых скал, но мягкими очертаниями, непотревоженной тишиной девственных лесов, и хрустальным звоном горных ручьёв. Что никоим образом не должно смутить и разочаровать ищущего природных красот любознательного путника.

Путешествуя по Трабантам, следует иметь в виду пока ещё довольно слабое развитие в этих краях путей сообщения и малое число современных отелей. Также стоит помнить о государственной границе между Бореей и Эстерлихом, что может привести к необходимости общения с таможенными чиновниками. Однако ж эти мелкие неудобства вряд ли смогут омрачить вам впечатления от знакомства с первозданной красотой здешних мест.

Из «Краткого справочника путешественника по центральной и восточной Эсперане». Цмоков, год Бабочки, 159 цикл.

— Тео! Тео, просыпайся, сурок несчастный. Мы уезжаем.

Из конюшни донеслось сопение, потом что-то с деревянным грохотом опрокинулось под аккомпанемент сдержанных проклятий. Наконец призываемый Тео выбрался на свет, стряхивая с рукава остатки соломы. Впрочем, в редеющей шевелюре и на жилетке её ещё оставалось вполне достаточно.

— Доброго утречка, барышня. Что ж вы так спозаранку-то собрались? Погодили бы до обеда.

— Я уже шестнадцать лет гожу. Хватит.

— Нет, ну вот зря вы так, я вам скажу, зря, — Тео вытряс из волос ещё несколько соломин и нахлобучил поверх оставшихся картуз, — такая видная барышня как вы хорошего жениха и тут завсегда отыщет. И ведь из своих. А городские они ж… тьфу, срамота, а не женихи. Вы бы только посмотрели, что оне на себе носят. И все как один голодранцы. Ни кола, ни двора, ни скотины какой. Нищета, одним словом. Не то, что у нас. Вон у мельника младшой неженат. Ты-то не смотри, что у него рожа кривовата, зато папаша ему полмельницы обещал оставить. И пасеку.

— Большое спасибо за совет, Тео, но путь у нас неблизкий. Давай собираться.

Тот окинул скептическим взглядом видавший виды дорожный саквояж.

— Да чего тут собирать-то. Неужто, больше ничего взять нечего?

— Здесь всё необходимое, Тео.

Он сокрушённо покачал головой и забросил саквояж в повозку.

— Вот только запрягу, и сразу поедем, — пообещал он, направляясь к конюшне, — вы то уж со всеми простились, али как?

Она молча кивнула и сразу отвернулась; годами ведь ждала этой возможности, но всё равно в горле стал какой-то комок.

— Доброго здоровьичка, господин фершал, — поздоровался Тео с кем-то за её спиной, — ни свет, ни заря, а она уж собралась. Не терпится. Молодёжь, одно слово.

— Я как раз к ней…

Девушка чуть натянуто улыбнулась.

— Доброе утро.

— Доброе. Вот, возьми.

Он протянул ей плотный вощёный конверт.

— Это рекомендательное письмо. Управляющему на текстильной фабрике в Лонче. Он мне кое-чем обязан, так что приглядит за тобой и подыщет хорошее место.

— Огромное спасибо.

— Не стоит благодарности. Ты хорошая девушка, и я буду рад, если ты сможешь найти себя в городе. Хотя, если говорить честно, ты выбрала не самое лучшее время для отъезда, — он вздохнул — в старину говорили, что государство без монарха — корабль без руля. Образно, но точно. Да и ещё все эти слухи… м-да. Война каждый раз обходила нас стороной, но всё же. Ладно, не буду тебя пугать. Просто будь осторожна.

— Я буду, — она взяла конверт и тщательно убрала его в саквояж.

— Большой мир — опасное место. Немалые возможности таят и немалые опасности. Всегда будь начеку, не доверяй кому попало, держись тех, кого знаешь, и кому веришь. Хотя бы первое время…

— Не беспокойтесь, я уже выросла.

— Я вижу. Ну что ж. Пора. Не будем затягивать.

Он отвернулся, но девушке показалось, что глаза старого фельдшера блеснули чуть сильнее обычного.

Верхний Ручей в официальных документах гордо именовался не иначе как селом или даже изредка — городком. Хотя как был, так и остался обычной деревней. Разросшейся и выползшей из долины к подножиям окружающих склонов.

Хаотично разбросанные дворы, серебристые дранковые крыши, ограды и плетни с выставленными на просушку горшками, вяло колыхающееся на лёгком ветерке бельё. В окружающем мире годы складывались в циклы, росли города и строились железные дороги. А здесь ничего не менялось, как в зачарованном замке. Вечно застывшем, предсказуемом и знакомым как свои пять пальцев.

Ей надо было бежать отсюда. Она мечтала об этом годы. И наконец, у неё получилось. Даже не верится. Она ещё раз глянула на саквояж, где в боковом отделении лежало тщательно упакованное в два вощёных конверта рекомендательное письмо. Она не слишком хорошо представляла себе, что ждёт её на фабрике, но это было неважно. Лонч — большой город. Она справится. Она найдёт там себя. Это ведь город. Просто надо торопиться. Весна заканчивается. Даже здесь, в горах, солнце уже высушило дороги и подняло из земли густую зелень, наполнив воздух ароматами свежей травы и результатов её освоения многочисленными пасущимися по округе бурёнками.

— Ну вот и всё, — Тео отёр руки пучком соломы и выбросил его за ворота, — готовы?

Она лишь молча кивнула.

— «Вот и всё».

Задумчивый буланый мерин вытащил повозку на дорогу. Дремавшая в придорожной луже свинья проводила их флегматичным взглядом и смежила веки, продолжая свою дремоту. Упитанный кот шарахнулся из кустов, чёрной молнией перечеркнув колею.

— Да что ж ты будешь делать! — натянул вожжи Тео, — теперь пути не будет…

Девушка закусила губу. Но лишь на мгновение.

— Поезжай, Тео. Глупости всё это. Я не дам какому-то несчастному коту всё испортить.

Тео осуждающе покачал головой.

— Всё это ерунда, — назидательно добавила она почти не дрогнувшим голосом, — пустые суеверия.

— Ну, тогда хоть это с собой возьмите, барышня, — Тео протянул ей обрезок колючей лозы, толстый, чёрный, с развилкой и отливавшими пурпуром шипами, — от нечистой силы хорошо помогает, надо лишь при себе держать.

— Ты же знаешь, что это всё глупости, Тео. Нет в горах никакой нечистой силы. Сказки всё это.

— Да сказки-то оно сказки, однако ж завсегда спокойней, когда при себе есть что от нечисти. Особливо ночью-то… али в туман.

— Но всё равно спасибо… — она неожиданно для себя убрала колючку в боковой кармашек накидки.

— Ну, понеслась… — Тео укоренился на скамеечке и слегка нахлестнул вожжами мерина.

Дорога шла по долине вниз, затем должна была сделать петлю возле старого замка и уже оттуда двинуться на север. Прочь от обросших диким лесом кряжей, лысых каменистых вершин и глухих деревень. Вперёд и вниз. На равнину. К морю и цивилизации.

Но это потом, а пока они тряслись на ухабах недавно подсохшей дороги, лишь кое-где укреплённой набросанными гатями или битым щебнем. А вокруг бычьими спинами поднимались мохнатые горы, на чьих боках клочками пуха бледнели ещё обрывки ночных облаков.

— Я так понимаю, это ж всё из-за родни, — делился размышлениями Тео, — ваш дед, земля ему пухом, тож был на месте не сиделец. Даже в солдаты сам подался, не по рекрутчине. Вот и вы в него пошли. Это ж не мое, конечно, дело, но вот что я вам скажу. Зря вы в город подались. Нет, ну я понимаю, когда кто из парней. Земли-то мало, а так и заработать можно и ремесло какое перенять. Но вам-то зачем?

— Ты не поймёшь, — тихо пробормотала она, так и не поняв, услышал кучер или нет.

— Ну моё-то дело простое. До Лонча я вас довезу, и до фабричной конторы доставлю в полной норме. Но всё ж, помяните моё слово, нечего вам там делать, нечего. Скверное это место — город. Очень скверное.

Она лишь вздохнула. Что он может знать о городе. Мало ли как этот город выглядит. Главное в другом. Город это… это город. Это свобода и возможности. А зачем Тео свобода и возможности? Он и так счастлив со своей конюшней.

Когда они добрались до поворота, уже прилично стемнело. Мрачная глыба старого замка на скале над дорогой понемногу растворялась в наливавшемся чернотой небе, добавляя горевший в одном из окон свет к гирляндам проступавших в сгущавшемся мраке звёзд.

— Я и не знала, что там снова живут.

— В замке-то? Да не живёт там никто…

— А кто огонь зажёг?

Тео сдвинул картуз на затылок и посмотрел вверх.

— Ума не приложу. Но недоброе это дело. Я когда на давешний месяц проезжал — никого там не было. Пустой он уж который год стоит. Вот истинно скажу, не к добру это.

— Ты опять? Нет там никаких привидений. И вампиров тоже нет. Я уже взрослая, и не верю в сказки.

Впрочем, сейчас уверенности у неё в голосе было уже заметно меньше, чем утром.

— Ну, верь аль не верь, а держаться лучше от всякого такого подальше. Не вомперы, так люди какие лихие пристали. Один чёрт — не к добру, не к ночи будь помянут. Н-ноо, лентяй старый, резвее давай…

Мерин недовольно фыркнул, но шагу прибавил.

На развилке у поворота на замок их ждал постоялый двор. Подъезжали к нему они уже в темноте. Черноту тихой ночи разрывало лишь тусклое мерцание фонаря над крыльцом, да фырканье и сопение коней в стойлах.

— Многовато у них сегодня гостей-то, — проворчал Тео, — глядишь, как бы спать на конюшне не пришлось…

Он глянул на расстроенное лицо пассажирки.

— Та не бойтесь, я их уговорю. Отыщем вам комнатку.

В сенях было душно и густо пахло горелым салом, чесноком и дешёвыми свечами. Старый хозяин, прилично кривой на левый глаз, дружески кивнул Тео.

— Частенько захаживаешь.

— Да вот, учителеву дочку в город везу. Младшую. Не сидится нонеча молодёжи дома.

— Да уж, — хозяин понимающе кивнул.

— А у тебя, смотрю, дел невпроворот. Вон лошадей-то в конюшне сколько.

— Да есть такое, городские господа вот понаехали. Важные все, что твой исправник. Ну и слуг у каждого… Но тебе комнату найду. Только уж не обессудь — на чердаке. Остальное всё господа позанимали.

— Да мне-то ладно. Вот барышне — никак без комнаты.

— Вы пока у огонька погрейтесь, я кликну, чтоб наверху пыль разогнали, и постель для твоей барышни постелили.

Она прошла в зал. Духоты там было не меньше. Разве горелым салом пахло не так ядрёно. Служанка возилась с печью, посетители расселись по углам. Человек пять в перемазанных смолой кожаных жилетках с мрачной решимостью на лицах вливали в себя содержимое внушительной глиняной бутыли, цепко сжимая оловянные стаканы мозолистыми руками лесорубов. Растрёпанный малый в помятом костюме и с забинтованным пальцем обсуждал с соседом по лавке детали двойных швов и преимущества лончского сукна над глизским. Небольшая компания в противоположном углу шумно играла в карты.

Возле печки вальяжно развалился скучающего вида молодой человек. Рыжая шевелюра и лёгкая полнота придавали ему сходство с большим довольным котом. Он был одет в тускло-оловянного цвета сюртук, малиновый жилет и клетчатые брюки. Довершал образ светло-синий атласный шейный платок. Несмотря на все ухищрения, проявленные в ходе его завязывания, полностью скрыть несколько сальных пятен на внутренней стороне ему так и не удалось.

Рыжий внимательно осмотрел девушку своими зеленоватыми кошачьими глазами, но судя по всему не счёл её заслуживающей дальнейшего внимания и занялся изучением потрёпанного и засаленного блокнота, делая там карандашные пометки.

— «Я должна привыкать, в городе всего такого полно».

Она прошлась по залу. Лесорубы проводили девушку осоловелыми взглядами, картёжники её не заметили, а оторвавшийся от обсуждения швов портной оценил фигуру гостьи умеренно профессиональным взглядом.

Засмотревшись вокруг, девушка и не заметила, как вышла в проход и чуть не налетела на быстро шагавшего к лестнице наверх постояльца.

— Проклятье… — в голосе металлом звякнуло раздражение человека, не привыкшего, чтобы ему мешали.

Она испуганно обернулась. По первому же взгляду было видно, что незнакомец не из простых. Поставленная осанка, жёсткое загорелое лицо, сосредоточенный резкий взгляд, привыкший схватывать и отмерять. Сюртук сидит ладно, будто прям на обладателе и вырос, воротничок накрахмален — бриться можно, на щеке — белый дуэльный шрам углом.

— Ой… простите, я не хотела…

Незнакомец молча уставился на неё. Раздражение в его лице перетекло в удивление. Девушка не выдержала молчания первой.

— Я просто… извините, я… я вас не заметила.

Она почувствовала, как заливается краской. Ну вот. Какая же она горожанка, если при одном виде благородного господина начинает блеять как овца и краснеть как медвежья ягода?

— Не стоит извинений…

Он примирительно кивнул, но идти дальше не спешил. А пристально смотрел на девушку. Та слегка попятилась. Потом на всякий случай представилась.

— Петулания. Петулания Кеслеш. Из Верхнего Ручья. Прошу прощения, а почему вы на меня так смотрите?

Короткая пауза.

— Прошу меня простить, сударыня, я обознался.

Лёгкий поклон и всё. Незнакомец развернулся и ушёл к ведущей в номера лестнице. А девушка так и осталась посреди зала растерянная и непонимающая.

Рыжий ещё раз бросил на неё взгляд, усмехнулся, спрятал блокнот и прошёл к картёжникам.

— Всё ворон ловите, барышня? — прогудел знакомый баритон сзади.

Она обернулась и посмотрела на подошедшего Тео.

— Комнату вот собрали. Поздно уж. А завтра дальше едем. Лучше с самого ранья, чтоб у господ под ногами не мешаться. Вам бы выспаться.

Она пробрела за ним. На лестнице их уже ждал хозяин со свечкой в руках.

— Я покажу.

Все трое двинулись наверх по ревматично стонавшей и подрагивавшей задней лесенке. По пути хозяин и Тео продолжали начатый разговор.

— А вот ты как думаешь, война будет?

— Да нет. Кум мой, с той стороны приходил, говорит, они мириться хотят. Не, не будет войны.

— Это хорошо. А то ж лето скоро, потом осень. Работы по горло. Сено, жнивьё уж поспело. А тута война. Совсем не ко времени война летом…

— А зимой? Снегу ж по пояс, да и морозы…

— Да и зимой тоже, выходит не ко времени.

— Выходит. Но оне ж разве о том думают? Слыхал, в столице убивцы прямо из крепости бегают. Виданное ли дело? У нас даже у исправника никто не бегает, а у них прям в столице… Это ж разве порядок? Вот при старом государе, так был порядок.

— Это точно. Совсем порядку не стало, совсем.

— Ну, вот и пришли, барышня. Вот тута. За этой, значится, дверью прямо ваша комната и будет.

Комната была небольшой. Если честно — крошечной. По большому счёту даже само название «комната» было для этого помещения грубой лестью. В приличном доме оно, скорее всего, проходило бы по категории мебели и трактовалось как встроенный шкаф. Но выбирать не приходилось.

Спалось ей плохо. Нет, к жёстким кроватям она привыкла, а постель была свежей, и никаких лишних обитателей в ней не водилось. Просто… Просто впервые так далеко от дома ей было непривычно. Несколько раз она забывалась сном, но опять и опять просыпалась лишь затем, чтобы увидеть, что в комнатке всё так же темно, а за окном шуршит прутьями ветер и ухает вдали ночная птица. Старые замки всегда привлекают сов.

Замок. В голову упорно лезли дурацкие сказки. Про нечисть, которая собирается в таких местах, заманивает людей и заставляет служить себе. А потом — убивает…

Она расслышала голоса. Тихие. Неровные. Как у призраков, чей бормочущий шёпот сводит с ума и лишает человека воли. Петулания всегда полагала себя девушкой современной и образованной. Однако рука сама собой потянулась к лежавшей на стуле колючей веточке. Всем известно — нечистая сила не любит пурпурного шипоягодника. Особенно развилистых веток. И особенно — срезанных в весеннюю ночь…

Голоса не стихли, но стали яснее и чётче.

— «Это же просто кто-то за стеной говорит», — девушка облегчённо вздохнула и прислушалась.

Если точнее, говорили не за стеной, а под полом. Ещё точнее — в одном из номеров, над которым находилась комнатка. Петулания осторожно слезла с кровати. Её всегда отличали тонкий слух и здоровое любопытство.

Пол неприятно холодил ноги. Девушка отложила колючку, опустилась ниже и стала слушать. Толстые доски искажали голоса и приглушали звук, но слова можно было различить.

— … ты не понимаешь, это же кардинально меняет дело.

— Не знаю. Всё это очень рискованно.

— Без риска не бывает успеха. Тем более в политике.

— А если она не согласится?

— Плевать. Заставим. Время уходит. Мы уже многое потеряли. И сейчас любая задержка играет против нас. Если мы потянем ещё несколько месяцев, нас сомнут. Пока тебя не было, всё очень сильно изменилось.

— Я в курсе.

— Нет, ты не в курсе. Они прибирают к рукам всё намного быстрее, чем можно было ожидать. Фактически это переворот. И вот теперь, когда нам так повезло, ты начинаешь ломаться…

— Я лишь просчитываю варианты…

— У нас один вариант. В этой всеми забытой глухой дыре сама удача показала нам своё лицо, уж извините за каламбур. И мы должны, мы обязаны ухватить её, как говорится, за хвост. Ну, или за что дотянемся. Подумай сам. Ладно я. Я всё ж таки рискую только деньгами, но ты… Не мне тебе говорить, что твои ставки много выше. Ты можешь потерять всё. Даже жизнь.

— Хорошо. Я этим займусь. Но утром.

— Отлично… Только не упусти её. Второго такого шанса у нас не будет.

— Да уж. Я прямо опешил, когда увидел. Не думал, что такое даже может быть.

— Значит удача на нашей стороне, раз послала такой подарок. Надеюсь, ты её не спугнул своей отвисшей челюстью…

Заскрипела и стукнула дверь, разговор прекратился.

Петулания вернулась в кровать и наконец, заснула. Как ей показалось совсем ненадолго.

Утро серое. С бледным, неохотно отползающим в долину, туманом. Под окнами ругань и грохот. Кого-то бьют. Азартно и с огоньком. Судя по комментариям собравшейся публики — за шулерство в карты.

Окно в чердачной комнатке крошечное и выходит ровнёхонько на соседнюю крышу, ничего из него не видно. Краска на рамах давно ссохлась, а защёлки проржавели — не откроешь. Девушка поёжилась на утреннем холоде и стала одеваться, время от времени цепляясь головой за наклонный чердачный потолок.

Когда девушка выбралась на двор, представление уже закончилось. Участники и зрители возвращались внутрь, довольно переговариваясь и посасывая рассаженные костяшки пальцев.

В дальнем углу двора Тео деловито запрягал мерина. Оглядевшись, девушка заметила копошившийся под забором грязный ком. Подойдя ближе, она узнала рыжего, похожего на кота, парня. Теперь он выглядел уже не так шикарно, с кряхтением пытаясь встать на ноги, и глухо чертыхаясь. Кровь с разбитой брови разбегалась по лицу, расчерчивая его багровыми линиями.

Она подошла и протянула ему льняной платок.

— Возьмите…

Рыжий удивлённо посмотрел на девушку.

— Он же испачкается.

— Ничего. Я постираю. И вообще у меня их много.

Она смутилась и опять начала краснеть.

— Спасибо.

Рыжий опасливо оторвал от забора одну из рук и взял платок.

— За что они вас?

— Мелкие неприятности. Неизбежный риск… — Он промокнул бровь, светлая ткань моментально налилась кровью, — не обращайте внимания…

— Вам крепко досталось.

— Ничуть. Дилетанты. Деревенщина. К тому же ленивые. К счастью местные сапожники не любят ставить подковки…

Он посмотрел на постоялый двор и с чувством добавил.

— Скоты… Прошу прощения за грубость, сударыня.

— Ничего страшного.

Кончивший запрягать Тео деланно закашлялся на дальнем конце двора.

— Как хотя бы называется это место? — рыжий тяжело дыша, ещё раз протёр лицо.

— Трактир. Просто трактир. Он здесь один. А замок на скале — Быстрицкий. Но там уже давно никто не живёт.

— Буду иметь в виду… Чтобы больше здесь никогда не проезжать. И ведь занесло же меня в эту дыру. Ещё раз простите, сударыня.

Он протянул ей платок.

— Я перед вами в долгу, госпожа Кеслеш.

— Пожалу… но… откуда?

— Вы вчера назвались. Тогда, в зале. Ну а поскольку официально нас уж точно никто не представит, то я посчитал возможным взять на себя смелость это вспомнить.

Она потупилась и взглянула на платок. Льняная ткань шла красно-бурыми пятнами, почти скрывшими монограмму П.К. в уголке. Девушка помялась.

— Оставьте себе. Он вам ещё пригодится.

Она развернулась и заспешила к повозке.

Рыжий оторвался от забора и, пошатываясь, заковылял ко входу, придерживая комком ткани рассечённую бровь.

— Добрая вы, барышня, — покачал головой Тео, — нет, это дело хорошее, вон и проповедник наш тоже говорит, но разве ж можно так добром-то разбрасываться? Постирали бы и всех делов. А на каждого мазурика так никаких платков не напасёшься…

Под его добродушное ворчание повозка выехала со двора и двинулась в туман. Высоко над ними мерцал в окнах покинутого замка бледный огонёк.

Лонч потрясал и ошеломлял. Если честно, то делал он это в основном шумом и вонью. Но выросшей в Верхнем Ручье Петулании Кеслеш куда более впечатляющим казалось совсем другое. Она с восторгом рассматривала многоэтажные дома с яркими рекламными вывесками, шла по изборождённым трамвайными рельсами булыжным мостовым в самой гуще кипучей толпы, такой густой, что в её родных горах и не на каждой ярмарке увидишь.

Тео высадил её возле заводоуправления, но она не смогла удержаться и, попрощавшись с кучером, не пошла сразу в контору а, раскрыв рот, бродила по окрестным улицам, держа саквояж в руках. Всё сложилось как нельзя лучше, и никакие чёрные коты не смогли этому помешать. Она добралась до города и теперь всё будет хорошо. Просто не может быть по-другому. Она, простая девушка из Верхнего Ручья, исполнила свою мечту, и запросто шагает по булыжникам Лонча. Она победила, и ничто не сможет испортить ей этот день. И пока можно просто немного поглазеть на кипевшую вокруг городскую жизнь.

Тягучий людской поток лился по улице, закручиваясь водоворотами и вздуваясь шумными пузырями. Пронзительные крики мальчишек-газетчиков метались над ним, отражаясь от кирпичных стен рукотворного ущелья.

— В связи с недавним упокоением его автократорского величества, брак светлейшей принцессы-наследницы Доновы отложен на полгода. Все эти восемь месяцев её высочество проведёт в трауре в одной из загородных резиденций. Перед этим она простоит три ночи в бдении в императорском некрополе на Коронном острове, и примет участие в поминальных обрядах. Регентский совет полагает, что… всего три монеты, пять страниц, лучшая бумага, берите не пожалеете, всего три монеты…

Петулания отрицательно покачала головой. Курносый газетчик бросил на неё снизу вверх презрительный взгляд и продолжил закладывающим уши пронзительным фальцетом:

— Взрыв на угольной шахте в Кметах, многочисленные жертвы, среди рабочих начались волнения, обсуждается целесообразность привлечения войск! Эмрих Стрельниц заявляет, что все меры безопасности были соблюдены, и причиной катастрофы стал человеческий фактор. Всего три монеты, всего три. Отличная бумага. Читайте подробности только в Лончском Курьере! Всего три монеты! Первоклассная бумага!

Вконец растерянная она замерла перед огромной витриной с разноцветными тканями. Сукно разнообразных сортов, шёлк, атлас, бархат немыслимых расцветок. Она никогда не считала себя особо хозяйственной девушкой но эта витрина… Это было нечто. Не без труда она оторвалась от витрины и попыталась собраться с мыслями. Всё ж таки надо идти в контору. Город она посмотреть ещё успеет. Нужно только достать рекомендательное письмо к управляющему. Оно в саквояже.

В саквояже… Саквояж! Он же только что был здесь. Практически в руках!

Шок наступает постепенно. Исподволь. Начинаясь с ощущения, что это какая-то нелепая ошибка и сейчас всё поправится. Она растерянно поворачивается на месте, разглядывая пустые ладони. Не то чтобы она ждала, что саквояж в них сам собой возникнет, скорее просто не понимает, что случилось и что вообще теперь делать.

— Вы не видели саквояжа? Чёрный такой. Старый. Ручка ещё подклеенная? Пожалуйста!

Удивлённые холодные лица. Молчаливые и сторонящиеся.

Её взгляд замер на ухмыляющейся физиономии под надвинутой кепкой.

— Вы не видели?

— Потеряла ты его, красавица. По дороге. С каждым бывает.

Голос тихий, как змея шипит. А глаза хитрые. И злые. И золотой зуб из-под рваной губы блестит.

— Я вам не красавица, — она отпрянула и чуть не бегом бросилась к заводоуправлению.

Клерк старый, уже седой. Много видел и мало чему верит.

— Ну, пожалуйста. Оно было в саквояже!

— Ничем не могу помочь, барышня. Без письма я вас не возьму. У нас на каждое место по пять-шесть человек стоит.

— Оно было! Просто его украли. То есть саквояж украли. А там письмо. И деньги. И все мои вещи…

— Мне жаль, но ничем не могу помочь. Обратитесь в полицию.

— Но там все мои вещи. Мне некуда идти.

— Мне очень жаль. Проходите, пожалуйста, не задерживайте. За вами уже очередь.

Мир кружится и раскачивается. Что теперь делать, куда идти, как быть? Она не знает. Она лишь садится на жёсткую скамейку и даже не плачет. Просто забыла об этом.

— Эй… ты меня слышишь? Эй!

Похоже, её зовут уже давно.

— Да. Что?

Перед ней опрятная добродушная пожилая женщина. Полная и румяная.

— Простите меня, дорогуша, я услышала вашу историю. Совершенно случайно. Это просто кошмар. Такой ужас. Вам так не повезло, так не повезло…

— Мне некуда идти…

— Да, да. Я понимаю. Вот. Минуточку. Вы читать умеете?

— Кто? Я? Да. Умею, — она говорит, даже не слишком понимая, что за слова произносит, они как-то сами выскакивают, почти не затрагивая оцепеневшего сознания.

— Отлично. Я запишу вам адрес. Это мои хорошие знакомые. Они вам помогут устроиться на первое время. Это на бульварах. Полквартала в сторону.

Петулания бессмысленно смотрит на клочок бумаги и занесённый над ней огрызок карандаша.

— Бульварах? Я не знаю города. Я первый день здесь.

— Ох, как же вам не повезло, дорогуша. Прямо в первый же день. Пожалуй, я вас провожу. Идём.

Они идут. Девушка не слишком хорошо понимает куда. Арка. За ней тёмный и кривой переулок. Пахнет гнилью. И тухлым мясом. За мусорными бочками неслышно мелькают серые хвостатые тени.

— Вот мы и на месте, дорогуша.

Пожилая женщина постучала в заднюю дверь. Два раза и ещё третий.

Открыл здоровенный детина.

— Чеуо теве?

Его массивная челюсть ритмично двигалась совершенно независимо от произносимых слов. Детина не останавливаясь что-то жевал. Ясности речи это никоим образом не способствовало.

— Позови мадам.

Детина смерил Петуланию взглядом и чуть сдвинулся из проёма.

— Жаходите. Но она занята. Тык што недолго.

Внутри пахло чем-то кислым и сбродившим. И ещё потом.

— Сейчас мы тебя пристроим, дорогуша.

Детина запер дверь и зашагал куда-то внутрь.

Девушка вдруг поняла, что это место ей решительно не нравится. Но рекомендательного письма у неё тоже не было. Даже если она сможет добраться до дома… Нет. Невозможно. Только не это. Она так рвалась в город. Она справится. И вернётся с победой.

К ним спустилась не слишком молодая, но ухоженная, аккуратная и весьма богато одетая дама.

— Вот она, бедняжка, — с ходу начала приведшая её доброхотливая старушка, — у неё украли все вещи и деньги. А она только сегодня приехала и совершенно не знает города. Вы просто обязаны ей помочь…

Дама пристально осмотрела Петуланию. Настолько пристально, что той стало неловко.

— Откуда ты.

— Из Верхнего Ручья…

— Это где?

— Ну… это на Быстрице. Выше замка. За старыми вырубками, возле…

— Ясно, ясно. Зачем ты приехала?

— Я должна была поступить на фабрику. У меня было рекомендательное письмо. К управляющему. Но его украли. Вместе с саквояжем…

— Ты приехала одна?

— Меня привёз Тео. Но он сразу уехал. У него много дел.

— Тео?

— Наш возчик. Из Верхнего Ручья. Он иногда заезжает в Лонч.

— Иногда?

— Ну пару-тройку раз в год. Наверное.

— Понятно. Тебе есть, где жить?

Она отрицательно помотала головой.

Дама достала из конторки жёлтую карточку с типографски набитым текстом.

— Пойдёшь через дорогу в меблированные комнаты, отдашь это конторщику. Он даст тебе переночевать в долг. Завтра утром поговорим. Сейчас мне некогда.

— Я же говорила, что они тебе помогут, дорогуша.

Девушка сжала в пальцах картонку.

— А я смогу работать на фабрике?

— Даже лучше, дорогуша.

В проёме внутренней двери показалась молодая женщина в шёлковом, довольно откровенно облегающем фигуру черном платье и с пышной причёской.

— Мадам. Вас зовут, — она бросила взгляд на Петуланию, — ты новенькая?

— Я… я не знаю. Я должна была работать на фабрике… Но я не очень много, что умею.

— Мы тебя научим, — женщина в чёрном платье хрипло рассмеялась.

— Цыц отсюда, — оборвала её мадам, — и скажи им, что я сейчас буду.

Она обернулась к добродушной старушке.

— А ты отведи девочку переночевать. И не потеряй по дороге…

Детина, чья челюсть продолжала двигаться с размеренностью парового механизма, молча открыл им дверь.

— А я смогу найти работу на фабрике? — осмелев, спросила Петулания, когда они переходили бульвар.

— Конечно. Но сначала тебе нужно отдохнуть. А уже завтра утром всё определится. Тебе вот сюда.

Она указала на выкрашенную тёмно-красным дверь с протертой в середине до блеска бронзовой ручкой.

— Отдашь карточку, тебе покажут комнату. А мне пора идти. Поздно уже.

— Большое вам спасибо, сударыня, — вежливо поблагодарила старушку Петулания и шагнула внутрь.

Внутри был тёмный холл с конторкой и зевающим человеком за ней.

— Рад приветствовать, сударыня. Желаете снять комнату?

Она протянула карточку. Подобострастная улыбка тотчас же исчезла с лица клерка.

— Ещё одна… — он достал из под конторки ключ, — третья дверь справа на самом верху. И чтоб без глупостей. Угловую комнату с прошлого раза ещё не отмыли.

Он внимательно оглядел девушку.

— Ножи, бритвы, трава, выпивка с собой есть?

— Что? А… нет. У меня всё украли.

— Отлично. Бери ключ, и чтобы я тебя до утра внизу не видел. У нас приличное заведение. Работать в другом месте будешь.

Девушка слишком устала, чтобы задавать лишние вопросы и просто побрела наверх по крутой лестнице. Там она нашла комнату, упала на кровать и заснула без сновидений.

Наутро конторщик гостеприимнее не стал. Только более сонным. По деревенской привычке Петулания встала рано. С трудом продравший глаза клерк отобрал у неё ключ, пробурчав что-то про то, что комнату ещё проверит, и если что найдет, то ого-го… Что именно он подразумевал под «ого-го» она так и не выяснила. Убрав ключ, тот угнездился на стуле и немедленно заснул.

Девушка подошла к двери и на мгновение остановилась. А куда ей собственно идти? К фабричному управляющему? Так он о ней даже не слышал. Без письма и говорить не станет. К мадам через улицу? Нельзя сказать, что то место показалось ей очень уж гостеприимным. Но там, по крайней мере, готовы её взять. Она сможет устроиться на первое время, а потом уже можно будет и что-то лучше придумать… Что ж. Решено. Девушка с силой толкнула массивную дверь и шагнула наружу.

Воздух на улице был сырым и убийственно смердел угольной гарью. Свет ещё не погашенных фонарей расплывался во влажной дымке. Она укуталась в плащ. Ощутила укол и запустила руку в карман. Обрубок колючей ветки. Верное средство для отпугивания нечистой силы. Только вот от воров не помогает.

— Госпожа Кеслеш?

Возле дверей, облокотившись на кирпичный заборчик, стоял рыжеволосый, похожий на кота, человек. За пару дней он ухитрился почти восстановить внешний лоск. По крайней мере, выстирать и вычистить одежду. Однако повязка и заплывший синевой глаз всё ещё красноречиво напоминали о происшествии на трактирном дворе.

— Это вы? Извините, я забыла ваше имя.

— Не извиняйтесь, я его вам не говорил. Юл Пикаро к вашим услугам, сударыня.

— Пикаро? Вы не похожи на иностранца.

— О, судьба моей фамилии это долгая история.

— Рада, что вы так быстро поправляетесь. Очень жаль, но мне нужно идти. Меня ждут.

— Я вам кое-что должен, госпожа Кеслеш.

Петулания непонимающе посмотрела на молодого человека.

— Вы хотите вернуть мне платок?

— Нет, это «кое-что» несколько более ценное.

Он оторвался от заборчика.

Мимо с грохотом прокатилась тележка молочника. Девушка проводила её голодным взглядом.

— У меня к вам предложение. Вы меня слышите?

Она снова повернулась к нему.

— Извините, что?

На лице молодого человека появилось странное выражение. Какое-то растерянное.

— А вы когда последний раз ели?

— Я? Вчера. Наверное. Да, вчера утром. Но я совсем не голодна. Только пить хочется. Немного.

— Идёмте, — он взял её под руку и повёл вдоль бульвара.

Долги и займы

— Прямо здесь ответишь ты за все свои злодеяния! — воскликнул благородный витязь твёрдым голосом, — тебе не уйти от кары за попрание чести благородной девицы из древнего рода, кою ты беззаконно похитил и чьей любви уже два месяца безответно добиваешься, заточив в своём замке и окружив своими клевретами!

— С каких это пор наглая вендлийская деревенщина стала говорить мне о чести? Мне, Адельхари, сыну Гезимера из рода Наггльскильдингов? Кто ты такой, чтобы учить меня чести? Ты, предавший короля!

— Мои предки столь же родовиты, как и твои, а моя безупречная служба королю была опорочена клеветниками. И я вызываю тебя на бой, Адельхари из Оксенхаупта. Прямо здесь и сейчас, на землях древнего Мраковида и берегах священной Напрудны, я требую у тебя ответа. Ответа на поединке чести! Мы сразимся перед лицом твоих вассалов в честной битве, и пусть этот святой человек, наставник Берид из Гребенной Рощицы благословит нас на бой. Да рассудят нас три благородных оружия — лук, копьё и меч.

— Да будет так, я повергну тебя клятвопреступник, и когда это случится, не вспоминай о пощаде! — сверкнув очами, вскричал Адельхари, — эй, слуги, коня мне, крепкий щит, меткий лук и верное копьё сюда.

— Благословите нас, наставник Берид, — смиренно опустился на колено благородный витязь, — и пусть одержит победу достойный.

— Истинно так. Да благословит сей поединок предвечный отец наш, восседающий в сиянии непобедимом, и дарует справедливость правому и милосердие побеждённому. Сходитесь!

Из популярного исторического романа «Баллада о доблестном витязе Иванко».

— «Она красивая. Действительно красивая. Не просто симпатичная или привлекательная, а именно красивая. Даже удивительно для селянки родом из этой горной дыры. Если её соответственно одеть и причесать — вполне сойдёт за потомственную аристократку. Пожалуй, мне крупно повезло, что я успел. Вцепись в неё мадам покрепче — у меня бы не было шансов…»

Юл отхлебнул пиво и поморщился. Лучше даже не думать, чем они его разбавляют. Суп, правда, кажется вполне приличным. По крайней мере, девушке явно нравится.

— Большое вам спасибо, господин Пикаро, я обязательно расплачусь. Просто мне нужно хотя бы чуть-чуть заработать. У меня украли все деньги.

— Это город, барышня. Здесь клювом не щёлкают.

— Что, извините?

— Кхм… прошу прощения, я немного задумался. Не обращайте внимания. Я хотел сказать, что в городе вам следует быть внимательной.

— Конечно, конечно. Я понимаю. Надо было сразу же идти к управляющему с письмом. Но этот большой город. У меня просто закружилась голова. Это так глупо, право…