Бесплатный фрагмент - Изучение эпохи политических репрессий через архивно-следственные дела репрессированных эпохи «Большого террора» 1937–1938 гг.

Введение

Эпоха политических репрессий является сложным противоречивым сюжетом отечественной истории. Данный тезис справедлив в отношении самоидентификации государства, исторической науки, образовательного пространства, а также памяти людей.

Поиск и создание конструктивных смыслов вокруг данной темы, способствующих консенсусу и внутри общества, и между обществом и государством, является актуальной задачей.

Так, героизация личности И. В. Сталина говорит о противоречивом, как правило, диаметрально противоположном представлении россиян о той эпохе, в котором противопоставлены «сталинисты» и «антисталинисты». В логике такого «диалога» одни склонны оправдывать политические репрессии и преуменьшать их масштабы, другие — наоборот.

Подобные «конфликтогенные» сюжеты в условиях поиска опорных конструкций для формирования российской идентичности должны оказываться в фокусе внимания государства и гражданского общества.

Разработка эффективных механизмов и практик формирования памяти об этой эпохе поможет формированию взвешенного образа о ней, сможет способствовать согласию внутри российского общества.

Об актуальности темы свидетельствуют результаты социологических исследований, фиксирующие разлад общественного мнения о событиях эпохи репрессий, наличие спекуляций вокруг количества жертв, принятие Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий.

В силу того, что тема политических репрессий является «травматичной» для государства и общества, она политически ангажирована и эмоционально пристрастна.

Перефразировав слова Т. Джадта о неоднозначных сюжетах из истории Франции, можно отметить, что россияне не могут ничего рассказать об «эпохе политических репрессий» так, чтобы общий смысл этого рассказа был понятен и разделялся бы большинством сограждан.

Необходимо отметить еще одну проблему, с которой сталкивается общество и государство в отношении «эпохи политических репрессий».

В частности, известная фраза преподавателей о нерадивых учащихся «чтобы помнить, надо знать» вполне применима и к формированию памяти об эпохе политических репрессий, соответствующей «политике памяти». Однако применительно к формированию памяти об этой эпохе оба глагола обретают качество переменных, относительных величин. Что «знать» и что «помнить» зависит от того, кто диктует повестку «политики памяти», значимым становится вопрос и о том, как помнить (поминать), то есть вопрос об актуальных практиках памяти. «Знание» является отправной точкой для последующих реконструкций истории и коллективной памяти человека, группы или нации в этнокультурном и политическом смыслах.

Как подчеркивает Т. Джадт, совершенно «бессмысленно учить ребенка критически относиться к полученным знаниям о прошлом, если перед этим он так и не получил никаких знаний», более мягко — не получил полных, объективных и достоверных знаний. Несмотря на то, что «проценты знания» о существовании в нашей истории такой эпохи — «политических репрессий» — довольно высоки, о качественном наполнении этого «знания» по данным статистики судить сложно. Кроме того, само по себе наличие «знания» не гарантирует его «встраивание» в историческую память людей, не гарантирует от забвения события неприглядного, травматичного прошлого. «Встраивание» требует целенаправленных усилий по формированию памяти об эпохе политических репрессий 1930-х — 1950-х гг. — прежде всего, у представителей 4-го и далее поколений, считая от событий и действующих лиц того времени.

Данное методическое пособие является результатом обобщения работы просветительского проекта «Молчать нельзя рассказывать: практики памяти об эпохе политических репрессий», инициированного в 2019 г. Музеем истории Екатеринбурга и поддержанного Фондом Президентских грантов. Цель проекта состояла в поиске способов формирования взвешенного восприятия темы политических репрессий у современных школьников (14–18 лет). Для этого участникам проекта предлагалось пройти через ряд этапов:

1. Погружение в тему репрессий, знакомство с материалами по истории репрессий в Екатеринбурге;

2. Собирание и изучение материала по выбранной теме проекта;

3. Создание собственного высказывания по теме репрессий с помощью кураторов одной из четырёх творческих лабораторий — театральной, арт-, медиа- и журналистики.

Замысел авторов проекта заключался в том, чтобы найти способы перевести сухие цифры и факты документов в «человеческое» измерение, эмоционально вовлечь участников и побудить их не просто узнать о теме больше, но прочувствовать её, сместить личностное восприятие темы с «отстранённого» к «неравнодушному».

Значительную роль в этом играет работа с подлинным архивным документом — настоящим свидетельством эпохи. Участники проекта под руководством автора пособия посещали Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО), и каждый из них получал для индивидуального знакомства отдельное дело. На основе изучения документов архивно-следственных дел участники проекта впоследствии создавали исследовательские работы и различные творческие продукты.

Как показала практика, работа с архивно-следственным делом становилась для школьников настоящим вызовом и испытанием, поскольку требовала серьёзного напряжения интеллектуальных и эмоциональных усилий. Работа с материалами дел побуждала развивать навыки критического мышления, навыки саморефлексии, корректировать собственные представления об эпохе и, в определённой степени, собственную гражданскую позицию, пробуждала интерес к своей семейной истории, к трагической истории своего края и своей страны.

Работа с архивно-следственными делами как источником по изучению темы политических репрессий 1930-х — 1950-х гг. имеет большой педагогический потенциал, способствует реализации требований к формированию предметных, метапредметных и личностных результатов, которые заложены в ФГОС СОО, соответствует общественному запросу на увековечение памяти о жертвах политических репрессий, зафиксированному в соответствующей Концепции в 2015 г.

Автор данного методического пособия выражает благодарность директору ГААОСО Селезневой Оксане Викторовне, всем сотрудникам архива и лично Демакову Илье Николаевичу и Корбут Наталье Леонидовне за организацию работы школьников в архиве и помощь в подборе архивно-следственных дел для индивидуального изучения. Также автор выражает благодарность Бурухиной Дарье Юрьевне, учителю истории высшей квалификационной категории, и Симонову Максиму Анатольевичу, научному сотруднику Института истории и археологии УрО РАН, за неоценимые рекомендации и советы, которые позволили улучшить методическое пособие.

Особую благодарность хочется выразить всем ребятам-школьникам, которые приняли участие в проекте и непосредственно в работе с архивно-следственными делами, — без них данное пособие не имело бы смысла и не могло состояться.

«Эпоха политических репрессий» в ФГОС СОО и других нормативно-правовых актах

Федеральные государственные образовательные стандарты (ФГОС) в современной России являются основополагающими документами, конституирующими образовательное пространство как в предметно-методической, так и в ценностной составляющей. В ФГОС прописаны не только содержательные единицы по каждому предмету школьной программы, но и совокупность универсальных учебных действий (УУД), которые учащийся приобретает или имеет возможность приобрести при освоении данного предмета. Также в ФГОС прописаны те качества (планируемый «личностный результат»), которые в процессе обучения воспитываются в обучающихся с помощью предметной и метапредметной составляющей.

ФГОС СОО определяет базовые принципы школьного исторического образования, среди которых применительно к теме «эпохи политических репрессий» можно выделить: (а) ценности гражданского общества — верховенство права, социальная солидарность, безопасность, свобода и ответственность; (б) воспитательный потенциал исторического образования, его исключительную роль в формировании российской гражданской идентичности и патриотизма; (в) общественное согласие и уважение как необходимое условие взаимодействия государств и народов в Новейшей истории.

Среди «планируемых личностных результатов» законодатель указывает в том числе:

— гражданственность, гражданскую позицию активного и ответственного члена российского общества, осознающего свои конституционные права и обязанности, уважающего закон и правопорядок, осознанно принимающего традиционные национальные и общечеловеческие гуманистические и демократические ценности, готового к участию в общественной жизни;

— признание неотчуждаемости основных прав и свобод человека, которые принадлежат каждому от рождения, готовность к осуществлению собственных прав и свобод без нарушения прав и свобод других лиц, готовность отстаивать собственные права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией Российской Федерации, правовую и политическую грамотность;

— готовность обучающихся противостоять идеологии экстремизма, национализма, ксенофобии; коррупции; дискриминации по социальным, религиозным, расовым, национальным признакам и другим негативным социальным явлениям.

— способность к осознанию российской идентичности в поликультурном социуме, чувство причастности к историко-культурной общности российского народа и судьбе России, патриотизм, готовность к служению Отечеству, его защите.

Если обратиться к обязательному содержанию курса истории в 10–11 классах, которое определено в Историко-культурном стандарте (ИКС) по отечественной истории, то можно увидеть, что Стандарт предполагает достаточно подробное изучение политических процессов в СССР в 1930-е гг., в том числе — темы политических репрессий:

«Утверждение «культа личности» Сталина. Малые «культы» представителей советской элиты и региональных руководителей. Партийные органы как инструмент сталинской политики. Органы госбезопасности и их роль в поддержании диктатуры. Ужесточение цензуры. Издание «Краткого курса истории ВКП (б)» и усиление идеологического контроля над обществом. Введение паспортной системы. Массовые политические репрессии 1937–1938 гг. «Национальные операции» НКВД. Результаты репрессий на уровне регионов и национальных республик. Репрессии против священнослужителей. ГУЛАГ: социально-политические и национальные характеристики его контингента. Роль принудительного труда в осуществлении индустриализации и в освоении труднодоступных территорий. Советская социальная и национальная политика 1930-х гг. Пропаганда и реальные достижения. Конституция СССР 1936 г.».

При этом само понятие «политические репрессии» в контексте истории России XX века довольно широкое и включает в себя не только пик сталинских репрессий — «Большой террор» 1937–1938 гг., но и процесс раскулачивания, и иные внесудебные процессы, развязанные по политическим причинам в 1921–1953 гг.

Самое широкое понимание «политических репрессий» даётся в законе РФ «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.1991: «Политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечения к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод лиц, признававшихся социально опасными для государства или политического строя по классовым, социальным, национальным, религиозным или иным признакам, осуществлявшееся по решениям судов и других органов, наделявшихся судебными функциями, либо в административном порядке органами исполнительной власти и должностными лицами и общественными организациями или их органами, наделявшимися административными полномочиями».

В преамбуле отмечено, что «целью настоящего Закона является реабилитация всех жертв политических репрессий, подвергнутых таковым на территории Российской Федерации с 25 октября (7 ноября) 1917 года» — верхняя дата сознательно не обозначена. Один из авторов данного законопроекта, судья Конституционного суда в отставке Анатолий Кононов, по этому поводу отметил, что «это было осознанное решение, хотя оно, в общем-то, несколько противоречит логике», имея в виду, что создатели закона в условиях нестабильной политической обстановки таким образом пытались обезопасить себя.

Также в преамбуле к данному закону указывается на моральный аспект действий государственных органов — они принципиально осуждаются: «За годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения, по социальным, национальным и иным признакам. Осуждая многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей права и справедливости, Федеральное Собрание Российской Федерации выражает глубокое сочувствие жертвам необоснованных репрессий, их родным и близким, заявляет о неуклонном стремлении добиваться реальных гарантий обеспечения законности и прав человека».

Эпоха политических репрессий и, в частности, «Большого террора» — это один из наиболее «травматичных» сюжетов в истории нашей страны, по которому до сих пор не достигнут общественный консенсус: он вызывает споры, политически ангажирован и эмоционально пристрастен. Именно поэтому работа с учащимися старшей школы по изучению данной эпохи требует более тщательного и взвешенного подхода, использования в образовательном процессе аутентичных исторических документов, раскрывающих не только специфику осуществления самих репрессий, но и специфику истории родного края — через изучение судеб осуждённых, придание «большой истории» и большим цифрам «человеческого измерения».

Данный подход согласуется с интерпретацией эпохи политических репрессий, обозначенной в «Концепции государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий», утверждённой распоряжением правительства 15 августа 2015 г.: «реализация настоящей Концепции должна осуществляться в соответствии со следующими принципами:

— признание преемственности исторического развития Российской Федерации;

— осознание трагичности общественного раскола, повлекшего за собой события 1917 года, Гражданскую войну, массовые политические репрессии;

— необходимость объективного анализа как достижений советского периода, так и его трагических страниц, в том числе массовых политических репрессий;

---

— осуждение идеологии политического террора».

Основа для взвешенной позиции в отношении «эпохи политических репрессий» сформулирована и в Историко-культурном стандарте, подчёркивающем «противоречивость» данного периода и одновременность таких явлений, как искренний энтузиазм населения и достижения первых пятилеток — и поиски «врагов народа» и массовые политические репрессии. Этот своеобразный исторический «оксюморон» порождает немало вопросов, поляризуя общественное мнение. Вероятно, снять это внутреннее напряжение может помочь смещение акцента при изучении темы на «человеческое измерение».

Таким образом, ценностные установки и принципы ФГОС СОО и Концепции заметно перекликаются и вместе с Историко-культурным стандартом, положенным в основу содержательных единиц ФГОС, помогают определить рамку «здравого смысла», в которой повествование об эпохе политических репрессий может стать не предметом ожесточённых споров «сталинистов» и «антисталинистов», не маркером политической и идеологической ориентации, а пространством индивидуального размышления о человеке и важнейших человеческих качествах, об ответственности, гражданственности, патриотизме и осознанном выборе, стать основой для развития более глубоких предметных, метапредметных и личностных результатов.

Ряд факторов может способствовать реализации данного подхода к изучению темы эпохи политических репрессий:

(1) заметно усиливающийся интерес к семейным историям в нашей стране побуждает молодёжь обращаться к пожилым родственникам, документам семейных архивов, к семейным легендам и преданиям, узнавать больше про судьбы своих родственников (среди которых нередко оказываются репрессированные, так или иначе пострадавшие от политики репрессий, участвовавшие в ней — так же, как и в великих стройках первых пятилеток, ликбезе, в Великой Отечественной войне; это соседство особенно ярко подчёркивает сложность жизни, необходимость ответственного выбора, переплетённость судеб отдельных людей с судьбой целого государства, позволяет не просто узнавать, а «прочувствовать» историю своей страны, составить собственное мнение о событиях той эпохи);

(2) всё большая доступность архивных материалов (истечение срока давности документов — 75 лет — делает возможным доступ к личным делам репрессированных в 1930-е — нач. 1940-х гг. не только непосредственным родственникам, но также исследователям в научных и педагогам в образовательных целях);

(3) повсеместное распространение сети Интернет и цифровых технологий позволяет сканировать соответствующие документы и создавать обширные электронные базы данных, которые находятся в общем доступе и значительно упрощают поиск информации по теме;

(4) активная деятельность различных государственных и негосударственных организаций (музеи, архивы, культурно-просветительские центры и т. д.) по «популяризации» данной темы через разнообразные «практики прикосновения» позволяет усилить интерес учащихся и желание изучить подробнее тему эпохи политических репрессий.

В учебном плане среднего общего образования изучение курса истории на базовом уровне предусмотрено только в количестве 2 уроков в неделю. То есть de jure государство в лице соответствующих органов признаёт необходимость глубоко изучать тему политических репрессий 1930-х — 1950-х гг., однако de facto учебного времени, выделенного на изучение данной темы на уровне федерального законодательства, недостаточно, и тема на уроке раскрывается только обзорно, что не создаёт условий для формирования заявленных личностных результатов. Соответственно работа по изучению «эпохи политических репрессий» в большей степени переходит из предметно-урочной в индивидуально-исследовательскую («индивидуальный проект») и внеурочную деятельность.

Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО)

Переход в изучении «эпохи политических репрессий» с «большой истории» и больших цифр к «человеческому измерению», рассмотрение общего исторических процессов через судьбу отдельного человека сегодня становится возможным благодаря доступу к архивным документам.

В Свердловской области с 1992 г. действует единственный в России специализированный архив — Государственный архив административных органов Свердловской области (ГААОСО). Каждый житель Свердловской области и России в целом может ознакомиться в личных, научных или образовательных целях с главными документами эпохи «Большого террора» — архивно-следственными делами.

Основной комплекс документов архива составляет фонд Управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Свердловской области, в состав которого входят документы за 1919–1995 годы: прежде всего, «архивно-следственные дела на граждан, необоснованно репрессированных по политическим мотивам в 20–50-е годы ХХ века, впоследствии реабилитированных». В данном фонде (Ф. Р-1. Оп. 2) находится 79 141 ед. хранения, каждая из которых включает в себя документы, отражающие процесс ведения следствия: ордер на арест, протокол обыска, анкету арестованного, протоколы допросов, обвинительное заключение, приговор, документы о реабилитации, переписку об установлении судьбы родственников и др. Все они объединены одним понятием — «следственное дело».

К делам часто приобщены вещественные доказательства: дневники, рукописи, письма, фотографии, рисунки и т. д.

Основной массив документов фонда образовался в результате деятельности территориальных органов госбезопасности Среднего Урала в период с конца 1919 г. до начала 1980-х годов. В архивно-следственных делах встречаются также процессуальные документы за период с конца 1980-х по 1990-е годы, в которых содержатся данные о реабилитации осужденных.

У каждого архивного дела есть свой архивный шифр — определенное обозначение, которое наносится на единицу хранения с целью присвоения ей уникального имени. Шифр состоит из следующих элементов:

ГААОСО — сокращенное название архива (в данном случае Государственный архив административных органов Свердловской области), в котором находится представленный документ.

Ф. Р-1 — номер фонда, в котором хранится архивный документ. Архивный фонд — это комплекс архивных документов отдельного человека, семьи, организации, ведомства и т. д. У каждого фонда в архиве свой номер.

Оп. 2. — номер описи документов. Опись — это перечень архивных дел с указанием их номера, заголовка, крайних дат и количества листов. У фонда может быть несколько описей. Например, на документы на бумажном носителе и фотодокументы архивисты составляют разные описи. Это связано с учетом архивных документов.

Д. 62331 — номер дела. Архивное дело — это комплекс документов, которые имеют общий заголовок, номер по описи и хранятся в отдельной папке либо прошиваются и формируются в виде книжки.

Л. 7. — номер архивного документа. Каждый лист в архивном деле имеет свой номер. Иногда на архивном документе можно увидеть номер листа с буквой (чаще всего встречаются «а» и «б»). Например: 2а или 4б. Такие листы называют литерными. Литерный номер присваивается тем документам, которые изначально были пропущены. Также можно встретить написание 5об. Пометка «об.» обозначает оборот документа.

Согласно п. 3 ст. 25 главы 6 ФЗ «Об архивном деле в Российской Федерации» ограничения на доступ к архивным документам, содержащим сведения о тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу для безопасности, устанавливаются на срок 75 лет со дня создания указанных документов. Более подробно условия доступа указаны в «Положении о порядке доступа к материалам, хранящимся в государственных архивах и архивах государственных органов Российской Федерации, прекращенных уголовных и административных дел в отношении лиц, подвергшихся политическим репрессиям, а также фильтрационно-проверочных дел» и Приказе 25.07.2006 №375/584/352 Министерства культуры и массовых коммуникаций Российской Федерации, Министерства внутренних дел Российской Федерации и Директора Федеральной службы безопасности Российской Федерации.

Таким образом, архивно-следственные дела пика эпохи политических репрессий — «Большого террора» — в целом открыты и могут быть использованы в научно-исследовательских и образовательных целях.

Исторический контекст

(краткий обзор)

Политические репрессии — это система карательных мер и наказаний, применяемых государственными органами в отношении своего населения с целью защиты и сохранения существующего строя. Репрессии в СССР конца 1920-х — начала 1950-х гг. могут также носить название «сталинские репрессии». В эту большую эпоху включают более узкий период — «Большой террор», приходившийся на 1937–1938 гг.; второе название данного периода — «ежовщина», по фамилии главы НКВД в 1936–1938 гг. Н. И. Ежова.

Ряд ученых-исследователей видит причины начала эпохи политического террора в СССР в следующем:

1) очищение партии от инакомыслящих (по факту — устранение потенциальных конкурентов для действующей власти);

2) усиление власти партии и личной власти И. В. Сталина, основанных на созданной «подсистеме страха», посредством жестких массовых чисток во всех сферах общества;

3) потребность власти обеспечить форсированную индустриализацию дешевой рабочей силой посредством массовых ссылок рабочих в малозаселенные районы страны.

Российский историк О. Хлевнюк, специализирующийся на исследовании сталинского периода в истории СССР, выделяет следующие причины Большого террора:

1) расправа со старой «партийной гвардией» и окончательное утверждение единоличной диктатуры Сталина;

2) социальная инженерия, унификация советского общества;

3) подготовка к выборам на основе новой Конституции в декабре 1937 г.;

4) уничтожение мифической «пятой колонны» в связи с нарастанием военной угрозы.

Осуществление этих целей руководство страны и лично И. В. Сталин связывали с усилением карательных органов, осуществлявших репрессивную политику государства в 1920-х — 1930-х гг.: ВЧК — ОГПУ — НКВД.

ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия, созданная указом СНК (Совета народных комиссаров) от 20 декабря 1917 г. для борьбы с контрреволюцией и саботажем в Советской России. Комиссия была реорганизована в 1922 г. На смену ей пришло ГПУ — государственное политическое управление, в 1923 году преобразованное в ОГПУ — объединенное государственное политическое управление. 10 июля 1934 г. в соответствии с постановлением ЦИК СССР органы государственной безопасности вошли в состав НКВД — Народного комиссариата внутренних дел СССР. После смерти В. Р. Менжинского (председателя ОГПУ с 1926 года) работой Управления, а позднее и работой НКВД в целом с 1934 г. по 1936 г. руководил Г. Г. Ягода. С 1936 по 1938 гг. НКВД возглавлял Н. И. Ежов. С ноября 1938 по 1945 гг. руководителем НКВД был Л. П. Берия.

Непосредственным проведением операций по репрессированию «антисоветских элементов» в период Большого террора занимались Тройки НКВД, состоявшие из начальника соответствующего управления НКВД, первого секретаря обкома, райкома ВКП (б) или ЦК нацкомпартий и прокурора области, края или республики.

Первые политические репрессии начались еще в первой половине 1920-х годов, когда арестам подвергались в основном представители научной и творческой интеллигенции и служители культа. Например, в результате следствия по делу «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» было расстреляно и убито 103 человека, среди которых были академики, поэты, адвокаты, скульпторы и другие представители петроградской интеллигенции. В 1922–1923 гг. по всей России проходили судебные процессы над духовенством, в результате которых общее количество репрессированных составило около 10 000 человек, причем каждый пятый был расстрелян. В сентябре и ноябре 1922 года около 160 интеллектуалов, среди которых множество философов, были высланы из России в Германию по обвинению в «инакомыслии». Это событие получило название «философский пароход».

С нагнетанием международной обстановки, в частности, в связи с произошедшим в результате разрыва британо-советских торговых и дипломатических отношений началом «подготовки к новой иностранной интервенции», летом 1927 года были проведены «массовые операции» ОГПУ, в ходе которых репрессиям подверглись «бывшие» люди: белые, помещики, кулаки, буржуи и торговцы. Также в конце 1920-ых — начале 1930-ых годов репрессии обрушились на промышленников (расстрел П. А. Пальчинского за «вредительство в золотоплатиновой промышленности»), предпринимателей (расстрел Н. фон Мекка за «вредительство на железных дорогах СССР»), представителей бывших оппозиционных партий (открытый процесс над бывшими меньшевиками в марте 1931 г.) и внутрипартийной оппозиции (с 1927 по начало 1933 гг. было осуждено более 10 000 членов внутренней оппозиции).

Также в этот период начинаются репрессии по национальному признаку. Был арестован ряд руководящих работников ТАССР и КрАССР, начались дела против антисоветских организаций «Союз освобождения Украины» и «Союз освобождения Белоруссии», а также широко известное в 1932–1933 гг. дело «Союза освобождения финских народностей». Впоследствии они были признаны сфабрикованными. По официальным данным, в 1933–1934 гг. только на территории РСФСР было осуждено более 310 000 человек.

1 декабря 1934 года в Ленинграде был убит С. М. Киров, что стало своеобразным предлогом для новой волны репрессий, известной как «Большой террор». В 1935 году приказом НКВД СССР в регионах были созданы Тройки НКВД, начались такие известные процессы, как «Кировский поток» (совокупность дел), по которому арестам подверглись члены так называемой «троцкистско-зиновьевской террористической группы», и «кремлевское дело», по которому был арестован ряд служащих Кремля по обвинению в государственной измене.

В сентябре 1936 года наркомом внутренних дел был назначен Н. Ежов, за подписью которого в июле 1937 был издан Согласно главе I данного указа, репрессиям подлежали: «Бывшие кулаки…, социально опасные элементы…, члены антисоветских партий…, изобличенные… наиболее враждебные и активные… участники белогвардейских повстанческих организаций…, уголовники». Также указ устанавливал количество граждан, подлежащих репрессии. К первой категории, то есть расстрелу, было отнесено 64 950 человек, ко второй, исправительно-трудовым лагерям, — 191 650. Согласно главе III данного указа, операцию предписывалось начать 5 августа 1937 г. (для некоторых территорий — 15 августа) и закончить в четырехмесячный срок. Контингенты, отнесенные к первой категории, подвергались репрессии немедленно. IV глава устанавливала особый процесс ведения следственных дел — согласно пункту 1 данной главы, они должны были проводиться «ускоренно и в упрощенном порядке». По окончании следствия дела направлялись на рассмотрение «тройки» (или «двойки»).

Параллельно с этим началось проведение различных национальных операций. Среди них:

• Оперативный приказ Народного комиссариата внутренних дел Союза ССР 25 июля 1937 г. №00439 (т. н. «немецкая операция»). В соответствии с этим приказом было осуждено 55 055 человек, из них 41 898 — расстреляно.

• Оперативный приказ Народного комиссара внутренних дел Союза ССР №00485 от 11 августа 1937 г. (т. н. «польская операция»), по которому было осуждено 139 815 человек, в том числе 111 071 — расстреляно.

• Оперативный приказ №00593. 19 сентября 1937 (т. н. «харбинская операция»); эта операция была направлена против всех граждан, имевших какое-либо отношение к КВДЖ и бежавшим сюда сторонникам и участникам белого движения.

Также проводились румынская, латышская, греческая, финская, болгарская, македонская, афганская и др. операции. 15 августа 1937 г. был издан.

На Урале репрессивная политика государства стала активно проявляться, как и по всей стране, с конца 1920-х гг. В 1929 г. в период избирательной кампании по Уральской области были лишены права голоса около 126 тысяч человек. В 1935–1936 гг. на Урале проходили процессы по «стахановским делам», осуждёнными по которым становились мастера и инженеры, выступавшие против нарушения технологий производства в условиях «стахановской революции». Всего в 1930ые годы было привлечено к ответственности и осуждено около 900 тысяч человек из 8 миллионов жителей Урала. Большой общественной огласке предавалось дело «Уральского штаба восстания» (1937 г.), по которому были осуждены лидеры края — И. Д. Кабаков (секретарь Свердловского облисполкома ВКП (б)), В. Ф. Головин (председатель облисполкома), И. И. Гарькавый (командующий уральским военным округом).

Массовые репрессии в Свердловской области, как и по всей стране, начались 5 августа согласно Указу №00447. В соответствии с планом «по мерам наказания» на территории Свердловской области предполагалось осудить 4 тысяч человек по I категории и 6 тысяч по II категории. Согласно тому же документу, утвержденные цифры были «ориентировочными». В случае, когда «обстановка будет требовать увеличения утвержденных цифр, наркомы республиканских НКВД и начальники краевых и областных управлений НКВД обязаны представлять… соответствующие мотивированные ходатайства» — они и представляли. Всего за период «Большого террора» только в Свердловской области были арестованы более 45 тысяч человек.

Согласно указу №00447, также был утвержден «персональный состав» Свердловской областной Тройки: «Дмитриев, Абаляев и Грачев». Д. М. Дмитриев возглавлял УНКВД Свердловской обл. с 15 июля 1936 г. по 22 мая 1938 г., К. В. Абаляев в это время был вторым секретарём обкома, А. П. Грачев — исполняющим обязанности председателя Свердловского облисполкома (1937–1938 гг.). С 1933 г. прокурором Уральской области был Г. И. Лейман. В 1937 году он был арестован по ложному доносу как «активный участник контрреволюционной организации правых на Урале» и за «ведение контрреволюционной подрывной работы в органах юстиции», затем в 1938 г. осужден и расстрелян (впоследствии реабилитирован). С сентября 1937 г. в должность прокурора Свердловской области вступил П. В. Баранов, карьера которого в дальнейшем сложилась удачно (он ушёл на пенсию в 1957 г. с должности заместителя Генерального прокурора СССР).

За два года Большого террора было арестовано более полутора миллионов человек, из которых около семисот тысяч были расстреляны. До начала 1940-х гг. проводились репрессии по всем направлениям: арестовывались слишком активные члены партии, солдаты и офицеры РККА, бывшие кулаки и помещики, массовый характер приняли репрессии в отношении этнических меньшинств. Всего в период с 1921 по 1952 гг. было осуждено 4 051 903 человека, из которых к высшей мере наказания — расстрелу — было приговорено 799 257. Согласно историку В. Н. Земскову, расстрелянные именно по политическим мотивам (всего 681 692 чел.) составляют 85% общей численности расстрелянных за весь «сталинский период» — с 1921 по 1953 гг.

В определенный момент те, кто еще недавно сами фабриковали десятки и сотни уголовных дел и приговаривали к смерти бесчисленное количество людей, оказались в этой системе. Ярким примером того, как палач становится жертвой, является судьба Николая Ежова — человека, фактически запустившего процесс массового террора. В конце 1938 года в Политбюро был подан донос В. П. Журавлева, в котором действующий нарком был объявлен ответственным за вредительскую деятельность различных «врагов народа». В декабре того же года Н. И. Ежова на посту наркома внутренних дел СССР сменил Л. П. Берия. 10 апреля 1939 года Ежов был арестован по обвинению в сотрудничестве с иностранными разведками и террористической деятельности, а 3 февраля 1940 года осуждён и на следующий день расстрелян.

Этот процесс, названный впоследствии «чистками в рядах НКВД», запустили Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» 17 ноября 1938 г. и Приказ Наркома внутренних дел о порядке осуществления постановления СНК и ЦК ВКП (б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия»» №00762 26 ноября 1938 г. Данные документы отменяли оперативные приказы, обеспечивавшие проведение национальных и иных операций в рамках «Большого террора», уточняли уголовно-процессуальные правомочия сотрудников НКВД и в значительной степени возвращали уголовный процесс в рамки «социалистической законности». Несколько тысяч сотрудников были арестованы и осуждены к разным мерам наказания (вплоть до расстрела) за «нарушение социалистической законности». Постановление и Приказ обозначили смену внутриполитического курса — на сворачивание массовых политических репрессий. За 1939 год по обвинению в контрреволюционных преступлениях были приговорены к высшей мере наказания 2,6 тыс. человек, за 1940 год — 1,6 тыс. В 1939–1940 годах было освобождено подавляющее большинство лиц, которых не успели осудить в 1937–1938 годах; также на свободу вышла часть осужденных и отправленных в лагеря. Согласно В. Н. Земскову, в 1938 г. на свободу вышло 279 966 человек. Этот период вошел в историографию под названием «бериевская оттепель».

Однако репрессии и террор как в отношении простых граждан, так и в отношении видных деятелей партии продолжались вплоть до смерти Сталина в 1953 году. Во время Великой Отечественной войны репрессии не стихали. Так, в военные годы был арестован 21 генерал по обвинениям в контрреволюционных преступлениях; арестам было подвергнуто множество советских ученых, а также продолжались гонения на представителей национальных и этнических меньшинств. В послевоенный период проходили такие процессы, как «Авиационное дело» (1946 г.), «Ленинградское дело» (конец 1940-х — начало 1950-х) и последняя крупная репрессивная акция сталинской эпохи — «Дело врачей», прекратившееся после смерти Сталина 5 марта 1953 года. Эти процессы не имели широкой огласки, широкой общественности о них стало известно значительно позже. 3 апреля того же года все арестованные по «Делу врачей» были не только освобождены из-под ареста, но и восстановлены на работе и полностью реабилитированы.

Изучение особенностей дело- и судопроизводства в СССР эпохи «Большого террора» 1937–1938 гг. требует обращения к основным нормативным правовым актам, действовавшим в СССР в 1937 г. В первую очередь, это Конституция СССР от 5 декабря 1936 г., принятая на VIII Всесоюзном чрезвычайном съезде Советов, в частности, ст. 125 главы 10 «Обеспечение свободы слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций» и ст. 127 главы 10 «Обеспечение неприкосновенности личности граждан СССР». Также принципиальным является УК РСФСР от 1 января 1927 г., включающий в себя «политическую» статью 58, имеющую в разное время до двадцати пунктов, главные из которых: 1 — измена Родине; 2 — вооруженное восстание; 3 — сношение в контрреволюционных целях с иностранным государством; 4 — оказание помощи международной буржуазии; 5 — склонение иностранного государства к войне; 6 — шпионаж; 7 — вредительство; 8 — терроризм; 9 — диверсии; 10 — антисоветская агитации и пропаганда; 11 — организационная контрреволюционная деятельность. Появление 58 статьи в рамках Уголовного кодекса, возможно, было оправдано для единичных (!) случаев в контексте «военной тревоги» конца 1920-х гг., но не для массовых арестов конца 1930-х гг.

С августа 1937 г. по ноябрь 1938 г. проведением операции по репрессированию «антисоветских элементов» занимались «тройки» НКВД. Согласно главе V указа №00447, «тройки» «…рассматривают представленные им материалы на каждого арестованного или группу арестованных, а также на каждую подлежащую выселению семью в отдельности, …в зависимости от характера материалов и степени социальной опасности арестованного, могут относить лиц, намеченных к репрессированию по 2 категории — к первой категории и лиц, намеченных к репрессированию по первой категории — ко второй, …ведут протоколы своих заседаний, в которые и записывают вынесенные ими приговоры в отношении каждого осужденного». Как правило, в состав «троек» входили нарком внутренних дел республики или начальник УНКВД края или области, руководитель партийной организации (1-й секретарь ЦК компартии республики, крайкома, обкома) и прокурор (республики, края, области). Если в утверждённом персональном списке «тройки» не было прокурора (например, как это было в Свердловской области), прокурор мог присутствовать на её заседании.

Совместным постановлением СНК СССР и ЦК ВКП (б) от 17 ноября 1938 г. №81 «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» все «тройки» были ликвидированы. Дела передавались на рассмотрение судов или особого совещания при НКВД СССР.

Таким образом, указ №00447 и последовавшие за ним противоречили правам, гарантированным Конституцией, а также позволяли гиперболизировать ст. 58 УК РСФСР и использовать ее в сугубо политических целях, тем самым нарушая законы, установленные самым государством.

Отдельно стоит упомянуть о применении пыток в контексте «Большого террора». Официально пытки к арестованным были разрешены в 1937 г. с санкции ЦК ВКП (б). Пытки считались исключительным средством, допустимым лишь по отношению к «врагам народа». Однако ввиду массовости репрессий во время «Большого террора» они также приобретали массовый характер. Этот феномен в советской и российской историографии получил название «нарушение социалистической законности», под которой подразумевался принцип права, выражающий демократический режим жизни социалистического общества, состоящий, в частности, из применения права при исключении малейшего произвола в деятельности государственных органов и должностных лиц.

Так, арестованные подвергались весьма разнообразным пыткам не только во время ведения следственного дела, но и после вынесения приговора. Известно, что Л. П. Берия, будучи наркомом внутренних дел СССР, совместно с секретарем ЦК ВКП (б) А. А. Андреевым и заведующим отделом организационно-партийной работы ЦК ВКП (б) Г. М. Маленковым представил Сталину письмо, в котором, помимо прочего, критиковались методы ведения следствия и сообщалось о пытках заключённых для вымогательства ложных показаний. Став после смерти вождя министром внутренних дел СССР, Берия издал указ о «запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия». Несмотря на это, в 1940-х — нач.1950-х гг. в некоторых случаях пытки также применялись к осуждённым.

Необоснованность и несправедливость массового террора сталинской эпохи подтверждается начавшейся после смерти вождя в марте 1953 г. волной реабилитации. Реабилитация — это возвращение утраченных прав и преимуществ, снятие правоограничений, связанных с незаконным привлечением к уголовной ответственности, лишением свободы, неоправданным осуждением невиновных лиц, незаконным применением принудительных мер медицинского характера, а также восстановление правоспособности на будущее время.

В 1954–1955 гг. из лагерей и колоний было досрочно освобождено 88 278 политических заключённых. Если 1 января 1955 г. в лагерях и колониях содержалось 309 088 осуждённых за контрреволюционные преступления, то 1 января 1956 г. — 113 735, а 1 апреля 1959 г. — лишь 11 027 человек.

Анализируя реабилитационный процесс, А. Г. Петров выделяет следующие периоды: в 1954–1961 гг. за отсутствием состава преступления были реабилитированы 737 182 человека, было отказано в реабилитации 208 448 осуждённым; в 1962–1983 гг. были реабилитированы 157 055 человек, отказы получили 22 754 человека. В 1980-х процесс реабилитации был возобновлён: в 1988 1989 годах были пересмотрены дела 856 582 человек, по ним реабилитировано 844 740 человек. И в 1991–2004 вновь были пересмотрены уже 970 тысяч заявлений, из них 630 тысяч человек были реабилитированы.

Фактически сразу после смерти И. В. Сталина государство стало в массовом порядке пересматривать дела, амнистировать и реабилитировать репрессированных с формулировкой «производство по делу прекращено за неимением в действиях состава преступления». Механизм принятия решений о реабилитации не был простым. Лишь в 1954 г. органы прокуратуры получили право истребовать из КГБ архивно-следственные дела, что позволило увеличить количество рассматриваемых персональных дел осужденных в судебном порядке. Прокурорам, следственным работникам, военным юристам полагалось провести так называемую проверку дела, в ходе которой собиралась разнообразная информация о репрессированном, вызывались свидетели, запрашивались архивные справки. Особую роль при этом играли справки Центрального партийного архива, в которых отмечались принадлежность репрессированного лица к той или иной оппозиции либо отсутствие таковых данных. Проводивший проверку работник составлял заключение. На основании этого документа Генеральный прокурор СССР, его заместители, Главный военный прокурор вносили (а могли этого и не делать) на Пленум Верховного Суда, Коллегию по уголовным делам или Военную коллегию Верховного суда СССР протест по делу. Суд выносил определение. Оно не обязательно было реабилитационным. Суд, например, мог переквалифицировать предъявленные статьи (политические в уголовные и наоборот), мог оставить прежний приговор в силе, мог ограничиться снижением меры наказания.

Из-за усложненного порядка реабилитации к началу 1956 г. объем непересмотренных дел оставался огромным. Чтобы как-то ускорить процесс освобождения из лагерей, руководство страны пошло на создание специальных выездных комиссий, которым на месте, не дожидаясь определения о реабилитации, разрешалось принимать решения об освобождении заключенных.

При этом законодательство о реабилитации запаздывало. Е. В. Веретенникова пишет, что «27 октября 1960 г. был принят УПК РСФСР 1960 г., который действовал в нашем государстве более сорока лет. Слово «реабилитация» упоминалось в нём лишь в трех статьях: п. 8 ст. 5, ст. 359, ст. 385, в которых речь шла о реабилитации умершего. Остальные статьи УПК РСФСР 1960 г. хоть и не содержали этот термин, из их анализа следовало признание права на реабилитацию. К ним относились нормы, например, которые предусматривали освобождение человека от уголовной ответственности в связи с прекращением уголовного дела за отсутствием события преступления (п. 1 ст. 5 УПК РСФСР), состава преступления (п. 2 ст. 5 УПК РСФСР) или за не доказанностью участия обвиняемого в совершенном преступлении (ст. 208 УПК РСФСР). А в «Основах гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик 1961 г. было предусмотрено, что государство несет ответственность за имущественный вред, причиненный гражданам органами дознания, предварительного следствия, прокуратурой и судом в пределах, установленных законом (ч. 2 ст. 89)».

Однако достаточно скоро начатый в хрущевскую эпоху процесс реабилитации, получивший название «десталинизация», прекратился. Это было связано со смещением Хрущева с должности в 1964 г. и приходом к власти Л. И. Брежнева. Начался процесс «ресталинизации», то есть фактического оправдания И. В. Сталина и его режима.

18 мая 1981 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР было принято положение «О возмещении ущерба, причиненного гражданину незаконными действиями государственных и общественных организаций, а также должностных лиц при исполнении ими служебных обязанностей», а 23 декабря 1988 г. принято Постановление Пленума Верховного Суда СССР «О некоторых вопросах применения в судебной практике Указа Президиума Верховного Совета СССР» от 18 мая 1981 г., положения которого также предусматривали в основном возмещение имущественного ущерба без учёта морального вреда.

Возврат к десталинизации произошел лишь в период Перестройки под общественным давлением. Так, в указе Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 30-40-х и начала 50-х годов» говорилось следующее: «В целях восстановления социальной справедливости и ликвидации последствий беззаконий, имевших место в период 30–40-х и начала 50-х годов, Президиум ВС СССР постановляет… считать всех граждан, которые были репрессированы решениями указанных [выше], включая лиц, осужденных впоследствии за побег из мест незаконного спецпоселения, реабилитированными».

Этот процесс был закреплен на законодательном уровне в каждой союзной республике. В России специальный закон №1761—1 «О реабилитации жертв политических репрессий» был принят 18 октября 1991 г. (закон имеет много редакций и поправок, в Приложении представлена редакция от 10 декабря 2019 г.).

В нем признавалось, что в годы Советской власти миллионы людей стали жертвами произвола тоталитарного государства, подверглись репрессиям за политические и религиозные убеждения по социальным, национальным и иным признакам. Осуждая многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей права и справедливости, Федеральное Собрание РФ выразило глубокое сочувствие жертвам необоснованных репрессий, их родным и близким, заявило о неуклонном стремлении добиваться реальных гарантий обеспечения законности и прав человека. До сих пор это единственный российский законодательный акт, где власти напрямую осуждают преступления советского режима. С этого момента до 2004 г. было реабилитировано свыше 630 тыс. человек, однако многие репрессированные руководители НКВД и лица, причастные к террору, были признаны не подлежащими реабилитации. Всего было подано и рассмотрено более 970 тыс. заявлений.

Согласно данным Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, с момента вступления этого Закона в действие (с 1992 года) к 2015 г. было реабилитировано в общей сложности более 3,7 миллиона человек.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что репрессивные методы применялись советским государством сразу после его возникновения: уже в 1920-е гг. проходило немало процессов над политически неугодными социальными категориями и конкретными людьми. Пик репрессий пришёлся на период 1937–1938 гг., который получил название «Большой террор», но репрессии продолжались вплоть до смерти Сталина. Противозаконность следственных мероприятий и невиновность большинства «политических» осуждённых была признана государством практически сразу после этого. Однако процесс реабилитации, начавшись в 1950-е гг., претерпев несколько волн, не окончился до сих пор.

Архивно-следственное дело как исторический источник

Обращение к архивно-следственным делам (АСД) как историческому источнику началось с открытия соответствующих архивных дел для работы профессиональных историков в начале 1990-х гг. Специфичность АСД, заключающаяся в том, что большинство из проходящих по ним людей были реабилитированы за недоказанностью вины, то есть в результате признания государством наличия грубых нарушений и фальсификаций во время следствия (эти нарушения и фальсификации отражены, прежде всего, в протоколах допросов), долго вызывала сомнения в том, можно ли использовать АСД как исторический источник в принципе. Только в 2004 году судебно-следственная и тюремно-лагерная документация в коллективной монографии по источниковедению новейшей истории России была названа важнейшим видом исторических источников.

Структура уголовно-следственного дела 1930–50-х гг. представляла собой с некоторыми вариациями следующий набор документов: 1) постановления (о задержании, об обыске, об избрании меры пресечения); 2) протоколы (допросов, обысков, следственных экспериментов, экспертиз, например, почерка или художественных произведений, допросов свидетелей и очных ставок, судебных заседаний); 3) характеристики обвиняемого; 4) собственноручные показания обвиняемого; 5) анкета арестованного; 6) приговор; 7) кассационные жалобы; 8) обвинительные заключения; 9) справки по реабилитации.

В ходе источниковедческого исследования весь этот многоплановый и семантически богатый документальный комплекс может быть сгруппирован по хронологии развития события. С. В. Журавлев, например, предлагает выделить документы о задержании и аресте, о ходе следствия, итоговые материалы следствия и реабилитации. Кроме того, в следственных делах иногда встречаются документы, приобщенные к следствию. Это доносы, справки и выписки, сопровождающие следствие и полученные следователем в ответ на запросы, «вещественные доказательства», изъятые во время обысков, фотографии арестованных и др.

Содержательный потенциал следственных дел необычайно велик. Прежде всего они служат источниками для изучения истории феномена политических репрессий, а также помогают обратиться к сюжетам социальной истории, в том числе истории повседневности и истории семьи.

Указ президента от 24 августа 1991 г. передал документы архивов КГБ СССР в ведение архивных органов РСФСР в целях «создания условий по использованию их для нужд науки и культуры». Вследствие этого уголовно-следственные дела на местах либо попали на хранение в созданные специализированные архивы (например, Государственный архив административных органов Свердловской области — ГААОСО), либо стали частью фондов бывших партийных архивов, которые были переименованы в Государственные архивы новейшей истории (например, ГАНИ в Пермском и Ставропольском краях) или общественно-политической истории (например, ГАОПИКО в Курской области) и др. Документы центральных органов силового ведомства находятся на хранении в Центральном архиве ФСБ РФ.

Включение АСД в круг исторических источников требовало разработки специальной методологии для его анализа, чтобы отделять достоверную информацию от ложной и не воспринимать материалы следственного процесса и официальных инстанций «доверчиво, без критики».

С. В. Журавлев предлагает проверку достоверности содержащейся в показаниях подследственных информации осуществлять традиционным методом: путем привлечения независимых источников. «На первом этапе сведения об одном и том же факте или событии проверяются путем сопоставления показаний разных арестованных, содержащихся в различных следственных делах, зачастую ведшихся разными следователями в разный хронологический промежуток времени. На втором этапе данные, полученные на следствии, анализируются при помощи других источников, прежде всего, документов государственных и личных архивов, а также воспоминаний, материалов „устной истории“ и др.»

Основываясь на рекомендациях С. В. Журавлёва, А. Р. Дюков предлагает следующую двухступенчатую методику проверки достоверности информации, содержащейся в следственных показаниях сталинской эпохи.

I. На первом этапе необходимо установить следующее:

1. К рассмотрению в каком порядке готовилось следственное дело: открытом судебном, закрытом судебном или внесудебном? В случае, если дело готовилось для рассмотрения в рамках открытого политического процесса, его материалы с большей степенью вероятности могут оказаться сфальсифицированными.

2. Какая задача стояла перед следователем: юридическая фиксация компрометирующих подследственного материалов с целью завершения дела или получение информации оперативного характера? Ответ на данный вопрос может быть получен путем сопоставления предъявленных подследственному обвинений с вопросами, задаваемыми на допросах следователем. Когда вопросы следователя регулярно выходят за рамки предъявленных обвинений, носят настойчивый и детальный характер, можно сделать вывод о том, что задачей следователя является получение информации оперативного характера. Выяснение личности следователя, круга и характера дел, которые одновременно он вел, также дает возможность понять логику следственных действий.

3. Существуют ли свидетельства о применении следователем пыток или иных форм принуждения к даче недостоверных показаний? Такими свидетельствами могут быть заявления, сделанные подследственным в ходе следствия, на судебном заседании или в процессе реабилитации, материалы реабилитационных процессов 50-х — 60-х гг., показания арестованных за нарушение «социалистической законности» чекистов, воспоминания очевидцев. Также полезно обратить внимание на фигуру ведущего дело следователя и выяснить, нет ли данных о применении им пыток при расследовании других дел. Если достоверно установлено, что следователь ранее уже применял пытки по отношению к подследственным, то велика вероятность, что пытки применялись и в изучаемом деле.

4. Не носят ли показания подследственного шаблонный и расплывчатый характер, свидетельствующий о возможной фальсификации их следователем?

5. Не происходило ли во время следствия резкой смены поведения обвиняемого?

Отвечая на перечисленные вопросы, исследователь формирует предварительное впечатление о специфике изучаемого архивно-следственного дела и, следовательно, получает возможность выдвинуть предположения о наличии или отсутствии фальсификаций в содержащихся в деле показаниях репрессированного.

II. На втором этапе изучения архивно-следственного дела исследователю необходимо дать ответ на один-единственный вопрос: «Подтверждаются ли показания, данные на следствии, независимыми источниками?» Ответ на этот вопрос позволяет подтвердить или опровергнуть сформулированные исследователем на предыдущем этапе предположения и дать обоснованный ответ на вопрос о степени достоверности сообщаемой подследственным информации.

А. Р. Дюков подчёркивает, что такая процедура необходима, даже если мы точно знаем, что дело носило публичный политический характер, что подследственный внезапно менял свои показания, что следователь применял пытки. Кроме того, если зафиксированная в протоколах допросов информация подтверждается независимыми источниками — с источниковедческой точки зрения вопрос о достоверности полученных на следствии показаний решен.

При проверке достоверности следственных показаний исследователю необходимо подходить к делу максимально ответственно и использовать методику двойной перепроверки данных, несмотря на то, что это не всегда оказывается возможным.

Однако исследователь не должен отказываться от попытки решения этой задачи, так как «при критическом отношении к источнику, очищая материалы архивно-следственных дел от откровенной лжи, извращений, подмены высказываний, исследователь может обнаружить немало ценных свидетельств, отсутствующих в других видах документальных материалов, лучше осмыслить саму атмосферу времени, зафиксировать мысли и чувства участников исторического процесса».

Необходимо отметить, что архивно-следственное дело может выступать как самостоятельный исторический источник, однако в силу своей специфики сведения, содержащиеся в нём, требуют уточнения и перепроверки по другим источникам той же эпохи. Оптимальным вариантом использования архивно-следственных дел для изучения эпохи политических репрессий является использование комплекса документов разного характера (нормативно-правовых актов, документов личного происхождения, периодической печати и т. д.) того времени.

Эвристический потенциал архивно-следственного дела эпохи Большого террора

Многообразие смысловых элементов, содержащихся в архивно-следственных делах, позволяет использовать данный исторический источник не только для изучения эпохи политических репрессий, но также для изучения локальной и региональной истории, истории быта и повседневности определённых социальных слоёв и в целом советского общества, изучать дореволюционные профессии и должности (в лицах, через судьбы конкретных людей), знакомиться с топонимикой Российской империи и СССР 20-х — 30-х гг., изучать особенности положения «бывших людей» в Советском союзе, способы их выживания в новой, идеологически враждебной к ним реальности, выявлять особенности социальной мобильности и социальной стратификации в конце XIX — первой трети XX века в нашей стране, изучать демографические процессы в определённых социальных слоях по составу семьи и т. д.

Исследовательский фокус можно задать изначально и заказывать в архиве дела, исходя из выделенного критерия:

— репрессированные села/района/города такого-то… (территориально-пространственный принцип);

— репрессированное учительство (учёные, музыканты, крестьяне, рабочие, врачи и т. д.) села/района/города такого-то… (дополнение территориально-пространственного принципа социально-классовым);

— репрессированные немцы/поляки/корейцы… села/района/города такого-то… (дополнение территориально-пространственного принципа национальным);

— коллективное дело по обвинению в … (организации сети повстанческих организаций, шпионско-диверсионных организаций) на таком-то предприятии/образовательных учреждениях и т. д. села/района/города такого-то… (дополнение территориально-пространственного принципа делопроизводственным);

— репрессированные Фризен/…/… села/района/города такого-то… (дополнение территориально-пространственного принципа ономастическим).

Можно исследовательский фокус выбрать после знакомства с содержанием конкретного дела / ряда дел, заказанных в архиве «случайным» способом.

Тематическое разнообразие эвристических возможностей АСД можно представить в виде следующего списка тем, которые не исчерпывают содержательного многообразия АСД, а лишь дают представление о характере заключённой в них информации.

Примерный список тем для исследования эпохи политических репрессий 1930 — нач. 1950-х гг. по архивно-следственным делам периода Большого террора:

1. История села/района/города такого-то… по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора;

2. «Откуда есть пришли…»: история поселенцев 20-х — 30-х гг. села/района/города такого-то… по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора;

3. Реализация идей классовой борьбы во время эпохи Большого террора (по материалам архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

4. Повседневная жизнь учительства школы/села/района/города такого-то по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора;

5. Вещный мир и условия быта советских врачей/учительства/учёных и т. д. во второй половине 1930-х гг. (по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

6. Стратегии выживания «бывших людей» после Октябрьской революции 1917 г. (по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

7. Судьбы репрессированных села/района/города такого-то… по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора;

8. Открывая историю родного края (села/города/… такого-то): исторические хроники первой трети XX века села/района/города такого-то… (по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

9. «Судьба человека»: историко-биографический и географический очерк такого-то… (ФИО) (по материалам архивно-следственного дела №…);

10. Особенности языка обвинения эпохи Большого террора (по материалам архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

11. «Преступление» и наказание: особенности делопроизводства эпохи Большого террора (по материалам архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

12. Обвинение и оправдание: особенности реабилитационного процесса по политическим делам эпохи Большого террора (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

13. «Свои» и «чужие» во время Гражданской войны глазами следователей эпохи Большого террора (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.). Фокус исследования в данном случае может быть направлен на то, о чем в к. 1930-х гг. спрашивали следователи, что было важным в изложении тех событий, какие события, факты, действующие лица упоминаются в допросах, как оценивается их деятельность;

14. Феномен коллективного следственного дела эпохи Большого террора: принцип формирования и особенности делопроизводства (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

15. Правда и ложь в следственных делах эпохи Большого террора (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.)

16. Представление граждан о «правильной» биографии (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.). В качестве основного источника здесь могут выступать жалобы, просьбы, письма во власть и другие документы, в которых обвиняемый или его родственники включают в текст своего рода жизнеописание, биографию или автобиографию.

17. Классификация основных видов «шпионской контрреволюционной диверсионной деятельности» эпохи Большого террора (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.)

18. Социальные метаморфозы в СССР в 20–30-е гг. (на примере судеб «бывших людей» по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

19. Социальное происхождение репрессированного учительства/учёных/директоров предприятий/артистов и т. д. села/района/города… в эпоху Большого террора (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.). В данном случае можно осуществить комплексную характеристику определённой социальной группы, либо взять за основу отдельный признак;

20. Дореволюционные профессии, предприятия и топонимика родного края/села/района/города (по материалам архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

21. Возможности архивно-следственных дел эпохи Большого террора для изучения своей семейной истории (на примере дела №… ФИО родственника);

22. «Неправильная» / «нехорошая» фамилия: судьба репрессированных Фризен/…/ села/района/города… (на материалах архивно-следственных дел 1937–1938 гг.);

23. Социальный портрет и судьбы репрессированных села/района/города… (на материалах архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

24. Особенности и механизмы первой волны реабилитации 1950-х — нач. 1960-х гг. (на материалах архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

25. «Верните мне дом!»: экономический аспект реабилитации 1950-х — нач. 1960-х гг. (на материалах архивно-следственных дел эпохи Большого террора);

26. Уровень материального благосостояния советских ученых/учительства/музыкантов/врачей/… села/района/города… (по материалам обысков и описей в архивно-следственных делах эпохи Большого террора).

Спектр тем показывает, что источником информации может стать не всё дело целиком, а какая-то его часть, содержащая сведения по интересующему вопросу.

Алгоритм работы с архивно-следственным делом

В данном пособии для удобства работы школьников и их учителей-руководителей предлагается расширенный алгоритм работы с АСД, учитывающий собственный опыт автора.

Работа с АСД должна начинаться с тщательного изучения документов, содержащихся в конкретном следственном деле, с которым работает обучающийся, и распределения их по группам. Содержание каждого АСД по-своему уникально, так как является свидетельством (из) жизни конкретного человека, свидетельством индивидуальной судьбы. Тем не менее можно выделить стандартные группы документов, которые отражают особенности делопроизводства того времени и характерные черты эпохи.

I. Содержание АСД (условные группы, на которые можно разделить весь комплекс документов, содержащихся в архивно-следственном деле):

• «начало» => жалобы/доносы и т. п. (документы личного происхождения); ордер на арест, Постановление об избрании меры пресечения, обыск, анкета арестованного. Из этих документов мы коротко узнаём, кем являлся осуждённый на момент ареста, за что был арестован (статья), что было изъято, первичные биографические данные и место проживания;

• «до ареста» => в конверте в следственном деле (контрольном или наблюдательном деле) могут находиться изъятые во время ареста и обыска личные документы арестованного — фотографии, письма родственникам, документы (паспорта, профсоюзные билеты, членские книжки, удостоверения и пр.). Эти документы могут рассказать о жизни человека до ареста, представить его визуально, в письмах могут быть раскрыты черты характера, детали биографии и т. д.;

• «следствие»: обвинительная часть => первый протокол допроса обвиняемого, последующие протоколы допросов обвиняемого, протоколы допросов свидетелей, выписки из протоколов допросов уже обвинённых и указавших имя подследственного. Данные документы позволяют уточнить биографические сведения и факты из жизни (как правило, с искажённой интерпретацией, подчинённой целям следователей). Кроме того, именно в этих документах мы можем прочитать развёрнутую версию обвинения по различным вменяемым осуждённому в вину эпизодам, которые в дальнейшем будут разоблачаться как сфальсифицированные обвинения. В протоколах допросов часто встречаются цитаты фраз, анекдоты и т. д., которые вполне могли иметь место, быть «в ходу», правдой, но с точки зрения задач следствия становились преступными эпизодами и интерпретировались как «факт преступления»;

• «следствие»: оправдательная часть (для дел, которые были прекращены в рамках т. н. «бериевской оттепели» вт. пол. 1938 — нач. 1939 г.) => повторные протоколы допросов обвиняемого и свидетелей (как правило, с отрицанием изложенного в первых допросах и указанием на фальсификацию данных самими следователями), запросы в различные организации о подтверждении эпизодов «преступной» деятельности обвиняемого (сфальсифицированной следователями) и ответы на запросы (как правило, с ответами о том, что такого не было). Также сюда можно отнести постановление о прекращении дела за необоснованностью обвинения и корешок об освобождении;

• «процессуальная часть» => постановления о завершении предварительной части следствия, постановления о передаче дела на рассмотрение особого совещания/суда (тогда будут ещё протоколы судебных заседаний и постановление суда), решение по делу (расстрелять, 10 лет ИТЛ, 5 лет ИТЛ и т. д.). Также сюда можно отнести выписку из протокола об исполнении приговора, в случае осуждения к ИТЛ — документ об этапировании осуждённого с указанием / без указания лагеря. Данные документы позволяют изучить типичный процесс уголовного делопроизводства по политической 58 статье УК РСФСР 1926 г., характерный для эпохи Большого террора;

• «борьба за правду» => «письма во власть» от осуждённых и их родственников (жалобы, просьбы о пересмотре дела и т. д.). Данные документы позволяют «услышать» другую сторону: как правило, в «письмах во власть» осуждённые рассказывают собственную версию произошедших событий, рассказывают о применённых к ним методах воздействия, пишут об условиях содержания в тюрьме во время ведения следствия, рассказывают о некоторых страницах своей биографии, которые, с их точки зрения, должны быть убедительным доказательством их невиновности и верности советской власти (либо безопасности для неё). «Письма во власть» могут писать родственники. В этом случае информация в большей степени касается трудовых и личностных качеств осуждённого, состояния здоровья, судеб малолетних и несовершеннолетних детей;

— «письма к родным» => письма из лагерей родственникам с описанием жизни, здоровья, быта, получения посылок, с тревогой о здоровье родных и т. д. Данные документы позволяют узнать о тех вопросах, которые в большей степени волновали осуждённых и их родственников, разделённых друг с другом (как правило, это беспокойство о здоровье, детях, посылках — отправленных/пришедших — бытовых вопросах, стремление к взаимной моральной поддержке и т. д.);

• «реабилитация»: политическая часть => документы о пересмотре дела (как правило, начиная с н. 1950-х гг.), протоколы допросов оставшихся в живых и найденных свидетелей, пересмотр следственного дела к. 1930-х гг., постановление УралВО о прекращении дела за отсутствием преступления, документ о реабилитации (в ряде дел — посмертно). Также здесь могут находиться письма родственников с просьбами пересмотреть дело родственника / собственное дело, прояснить судьбу родственника, ответы представителей власти на эти письма в виде официальной переписки и документов (о причине смерти, о дате смерти и т. д.);

• «реабилитация»: экономическая часть => «письма во власть» и переписка внутри органов власти и власти с гражданами по поводу возвращения/компенсации изъятых при аресте вещей, выплаты двух месячных зарплат, по включению трудовой деятельности в ИТЛ в трудовую книжку для начисления пенсии и т. д.

II. Хронология АСД.

После тщательного изучения документов, их прочтения и распределения по группам необходимо выстроить документы по хронологии (как правило, ордер на арест, постановление об избрании меры пресечения, обыск, анкета арестованного, протоколы допросов, постановление тройки УНКВД и других органов имеют даты, однако в АДС эти документы не всегда подшиты в строгой хронологической последовательности). Это позволит реконструировать ход следствия и соотнести хронологию дела с историческим контекстом, который поможет понять неожиданные, на первый взгляд, повороты делопроизводства (например, почему за аналогичные по сути обвинения один был расстрелян, а другой отпущен или отправлен в ИТЛ).

III. Вопросы к АСД.

После распределения документов в хронологической последовательности необходимо вновь прочитать все документы и составить список уточняющих вопросов (аббревиатуры, которые необходимо расшифровать, органы власти, о которых нужно узнать подробнее, суть статей, по которым арестованы подследственные, рассогласование в датах или отсутствие дат в тех или иных документах и т. д.). Кроме того, по мере возможности необходимо осуществить перевод писем и документов с иностранных языков, уточнить расположение домашних адресов и мест работы обвиняемых, если таковых в настоящее время нет — по старым справочникам, картам и т. д.

IV. Проработка вопросов к АСД.

Список уточняющих вопросов фактически станет исследовательским маршрутом, тщательная проработка которого с помощью специальной литературы (научной, научно-популярной, краеведческой, словарной и т. д.) позволит более полно и точно прочитать документы, понять их смысл, разобраться в деле, расширит представления как об общероссийском, так и о местном историческом контексте событий конца XIX — первой половины XX века в России.

V. Текст.

На основе проделанной исследовательской работы необходимо составить текст, полно и последовательно отражающий содержание АСД, раскрывающий судьбу осуждённого, общий и локальный исторический контекст описанных в деле и самим делом как свидетельством времени событий, биографии и судьбы сотрудников НКВД и иных должностных лиц, подписи и печати которых стоят в деле, особенности реабилитационного процесса в отношении осуждённого по данному делу человека. Если будет возможность — связаться с родственниками осуждённого, собрать дополнительную информацию из семейного архива и/или устных воспоминаний.

VI. Продукт (работе с архивно-следственным делом необходимо придать форму законченного продукта):

• научно-исследовательская работа;

• научная статья;

• лонгрид (большой медиарепортаж);

• серия небольших статей в социальных сетях / местной газете;

• (сценарий) театральная постановка;

• иллюстрированный рассказ / комикс;

• аудиоспектакль;

• видеофильм и т. д.

Примеры работы с материалами архивно-следственных дел по алгоритму на основе разработанной методики

Текст. Последовательное изложение событий архивно-следственного дела в рамках самого дела (на примере дела №5521/33166).

Андронов Николай Григорьевич, герой рассматриваемого мною дела, был арестован 20 марта 1938 года «пом. опер. уполномоченного III отделения Надеждинского гор. отдела Управления НКВД по Свердловской области» тов. Коробкиным.

В Постановлении об избрании меры пресечения, документе, на основании которого сотрудники НКВД производили арест обвиняемого, было написано, что Андронова Николая Григорьевича необходимо «привлечь в качестве обвиняемого по статье 58—6 УК, мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержания под стражей». На данном документе была поставлена подпись и печать горпрокурора гор. Надеждинска тов. Шишкина, а также подписи «пом. опер. уполномоченного III Отд. Коробкина», «нач. III отд. мл. лейтенант гос. безопасности Коробицын» и «нач. Надеждинского ГО УНКВД Свердловской обл. Трубачёв Александр Мокеевич».

При предъявлении обвинения сотрудники НКВД произвели обыск в доме Николая Григорьевича, но никаких компрометирующих предметов обнаружено не было, о чём и была сделана запись в соответствующем бланке и подтверждена подписями понятых.

21 марта 1938 года Николая Григорьевича вызвали на допрос. Перед допросом со слов самого Андронова сотрудники НКВД заполнили стандартную для того времени «Анкету арестованного». Вопросы анкеты включали в себя следующее: фамилия, имя, отчество, дата рождения, место рождения, местожительство (адрес), нац. и гражд. (подданство), паспорт, род занятий, социальное происхождение, социальное положение (до революции и после революции), состав семьи, образование, партийность (в прошлом и настоящем), каким репрессиям подвергался (судимость, арест и др.) — когда, каким органом и за что (до революции и после революции), какие имеет награды (ордена, грамоты, оружие и др.) при сов. власти, категория воинского учёта и где состоит на учёте, служба в Красной армии (Красной гвардии, в партизанских отрядах — когда и в качестве кого), служба в белых и др. к./р. армиях (когда и в качестве кого), участие в бандах, в к-р организациях и восстаниях, сведения об общественно-политической деятельности.

Из ответов Андронова на эту анкету мы узнаём о некоторых вехах его биографии. Николай Григорьевич родился в 1883 г. в посёлке Турьинские рудники Надеждинского района. Проживал по адресу Турьинский рудник Надеждинского района ул. Ключики №27. На момент ареста работал чернорабочим, конкретно — старателем южнозаозерского приискового управления (ЮЗПУ). Со слов Николая Григорьевича, сам он был из рабочих, до революции служил в царской полиции, после — сам стал рабочим. Из образования — только сельская школа. В царской полиции служил 6 лет, при Колчаке тоже служил в полиции, с белыми же эвакуировался в Китай в г. Шанхай в 1919 г. Обратно в СССР, в Турьинские рудники, вернулся в 1923 г. В Коммунистической партии никогда не состоял, то есть беспартийный. В армии служил, но к моменту ареста с воинского учёта был снят по возрасту. Гражданин СССР, русский. При сов. власти репрессиям не подвергался.

В Постановлении об избрании меры пресечения в качестве обвинения была указана статья 58—6 УК РСФСР, которая расшифровывается следующим образом: «Контрреволюционным признаётся всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и правительств Союза ССР, союзных и автономных республик или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний». Соответственно, сотрудникам НКВД необходимо было собрать доказательную базу по обвинению в соответствии с особенностями делопроизводства того времени — эпохи «Большого террора», то есть с помощью допроса самого обвиняемого и свидетелей (доказательства «со слов»).

Во время допроса Андронову Н. Г. задавали вопросы о том, признаёт ли он себя шпионом («Вы обвиняетесь в том, что являетесь агентом японской разведки и по заданию которой проводили Шпионскую диверсионно-повстанческую деятельность на территории СССР в пользу Японии. Признаете себя виновным в этом?»), когда и кем он был завербован в агенты японской разведки, при каких обстоятельствах он был завербован, какие ставила перед собой задачи эта организация, что он «практически выполнял по отношению к-р Шпионской диверсионно-повстанческой деятельности», «где находятся все перечисленные вами лица участники к-р шпионской деверсионно-повстанческой организации?» и т. п.

Андронов на допросе рассказал о том, что «еще до прихода власти Советов был злобно настроен по отношению к советской власти и партии… будучи в этот момент служащим в Царской полиции в должности урядника я всемерно боролся со членами Коммунистической партии и лицами проявляющих лояльность к Советской власти». С приходом на Урал Колчака и занятием территории Туринской рудник он поступил в Колчаковскую охранку в должности наблюдателя. В июне месяце 1919 года с занятием Турьинских рудников красными он эвакуировался с Колчаковской армией заграницу в Китай, где находился до 1923 г. в городе Шанхай.

Далее Николай Григорьевич, согласно материалам допроса, признавался, что «не смог смириться с существующим строем Советской власти, которая отняла от меня преимущества, которые я имел при Царском правительстве…». В одной из встреч с Моровым Павлом Ивановичем они разговаривали о прошлой и настоящей жизни в СССР, Моров рассказал, что он ездил за границу в Японию и заезжал в Китай, в город Харбин. После этого Андронов высказал своё недовольство по отношению к Советской власти и партии, а Моров, зная о прошлом Андронова и узнав о настоящем настроении по отношению к Советской власти и партии, в свою очередь высказал мысль, что Советскую власть в настоящий момент можно свергнуть только организованным путем. Как и чем, он тоже рассказал. Одновременно Моров сообщил, что является агентом японской разведки и по её заданию проводит шпионско-диверсионно-повстанческую работу в Надеждинском районе. Он предложил Андронову принять участие в контрреволюционной шпионской, диверсионно-повстанческой работе. Николай Григорьевич, «будучи враждебно настроен по отношению к Советской власти», дал согласие быть активным участником контрреволюционной шпионской диверсионно-повстанческой организации. Таким образом, Андронов признавался, что «в контрреволюционную Шпионскую диверсионно-повстанческую организацию был привлечен агентом японской разведки Моровым Павлом Филипповичем в 1932 году».

На вопрос о задачах «шпионско-диверсионно повстанческой арганизации» Николай Григорьевич рассказал о том, что задача состояла в том, чтобы «подготовить вооружённое восстание в тылу Советской власти на случай интервенции, вести деверсионно подрывную работу, выявлять не довольных лиц Советского властью и вовлекать в к-р Шпионскую диверсионно-повстанческую арганизацию».