Бесплатный фрагмент - Избранные стихи

АЛЕКСАНДР ЮРОВ
Избранные стихи

***

Ложится снег и царствует молчанье.

Звезда моя замерзла. Дно пруда

Хранит до срока пламень ожидания.

И павший звездный свет

Чуть шевелит холодная вода.

***

Пляж пуст. И шелестит волна,

Так с берегом играя.

На скалах засыпает древний лес.

Луна, как юная танцовщица,

Робея, от волнения качаясь

Для нас исполнит вечный полонез.

***

Вдыхаю аромат твоих волос.

Мне больше ничего желать не надо.

Ответ оставлен и забыт вопрос,

Мы смотрим радугу на беге водопада.

***

Еще белеют спины гор вчерашним снегом

И март все повторяет увертюру февраля.

Мы здесь одни и только ветер следом,

Качает сосны будто мачты корабля.

***

Береза за окном стоит вся в белом,

В прощании моем, первом.

Стоит, роняет, молча листья,

От них земля, как шкура лисья.

Октябрь, месяц скорой встречи,

Упал туман на наши плечи,

Я что-то говорю, а ты идешь,

Еще не вериться, что не поймешь.

В десятый год последней осени,

Травою пахнут дни, скошенной,

Но внешне все по-прежнему, кажется,

Лишь кто-то птиц понять пытается.

А в классе осень, только спины парт,

Все зеленеют, возле школьных карт.

Но в геометрии доски, линии,

Уже покрылись легким инеем.

Походку я запомнил, взгляд, —

Глаза, которые молчат.

Была ты рядом, синева далекая,

Чиста, но ложь в тебе жестокая.

Ты далека, и ты с другим, нежная,

Со мною лишь береза снежная.

Ее загнали в осеннюю клетку,

Спугнули память и качает ветку.

Южная серенада в жару

У тебя джинсовые бедра и глаза,

У меня дембельские полторы штуки.

У тебя настороженность и тоска,

У меня двухлетнее желание суки.

Подхожу я спокойно, на твой телефон,

Перевешалось много, знакомых без зова.

Ты похожа на тайный солдатский сон,

Что приходит дневальному в четверть второго.

Разговор начинается из ничего.

Возникает затертая, известная сразу.

Ты в кармане щупаешь ключ от всего,

Натыкаясь на дежурную вчерашнюю фразу.

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Ухмыляется водила, под копеечный треск,

Он-то знает номера всех кривых и косых поворотов.

Мне плевать, что привозит в полутемный подъезд,

Каждый вечер с тобой полупьяных живых и чуть трезвых уродов.

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Ты мне скажешь куда, я тебя положу.

Мы разденемся быстро — у обоих привычка.

Как ты правильно ходишь день за днем по ножу, —

Где острее, там дальше, где короче, там близко.

Я оставлю тебе все, что должен отдать,

И прижму эти деньги старыми часами.

Никогда ты не будешь ни ждать, ни писать,

Здесь всегда небеса закрыты домами.

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Я люблю «Мираж»,

А ты?

Сонет

В семь утра она готовит с сахаром

морковь,

Пока муж жует, будит сонную очень

свекровь.

Сама губы, ресницы, не успевает

бровь.

В троллейбус, работы, магазин… и вся

любовь.

Торопиться и опаздывает.

И начальник, похожий на рахитную

морковь,

Обещание не сдерживает вновь и

вновь.

И подруга, напомнив про забытую

бровь,

Обалденно рассказывает очередную

любовь.

Нудно и пошло.

К килограмму яблок в нагрузку

морковь.

Опять масло не купит кряхтящая

свекровь,

А их завтра всех направляют на

кровь.

За отгулы и за комнатную голодную

любовь.

Очередь и лифт.

Она девочкой играла в счастливую

любовь.

Высокую, сильную, для которой… но не

кровь.

Фильмам верила, но не знала, как зудит

свекровь.

И что все будет одинаково как песок.

Нет, как морковный сок.

Схематичная смерть.

Евроремонт

Кто там в гардеробе,

Вывернул карманы,

Ободрал обои —

Это наркоманы.

Кто отклеил плитку,

В санузле и с кухни.

Выпил растворитель —

То токсикоманы.

Кто полы закрасил

Красной много краски.

В зале и прихожей —

Это секс-маньяки.

Кто достал проводку,

Весь металл из ванны,

Ложки из сервантов —

Это алконавты.

Кто поднял полы,

Лаги и настилы,

Закопал весь мусор —

Это некрофилы.

Кто решил с соседями,

Быстро все скандалы.

Успокоил нервных —

Это каннибалы.

Кто всю штукатурку,

Ровно так зачистил,

Подкруглил углы и —

Это онанисты.

Кто сменил замки,

Старые запоры,

Починил все окна —

Это были воры.

Кто из нашей жизни,

Выдернул пружины,

Продал наше завтра —

Это буржуины.

Это буржуины.

Ужин

Не может быть, чтобы случилось так.

Я приготовил оливье салат и вытащил бокалы.

Пожарил судака, что пойман был вчера.

Был брют, к нему котлеты, нежное пюре, и винегрет и даже

Красная икра на бутербродах. Ты пришла.

Я поднял первый тост, а ты только кивала.

Была увлечена картофельным пюре с котлетами.

Потом опять, я долго говорил тебе,

О своих чувствах, о высоком.

А ты закончила есть винегрет и принялась за рыбу.

Мечтал о первом поцелуе я,

О страсти, о таком как мы… Пока ты доедала все.

Потом, ты быстро прилегла на мой диван.

Я воспарил с волною будущего счастья.

Был я готов к любви и чувствовал это буквально.

Но дальше, когда я попытался подойти

И предложить тебе подняться к алтарю страстей.

Я получил удар жестокий от тебя ногой

Прямо в источник моих чувств.

И потерял по моему сознание позже.

Проснулся, ты ушла. Записка на столе

Среди остатков вчерашней нашей трапезы

И в ней, — ни слова о любви, о расставании,

Все по- мещански грубо и жестоко:

«Спасибо, было вкусно»

Не может быть, чтобы случилось так.

***

Мы с тобой никогда не умрем,

Потому что сейчас повстречались.

Твои руки пахнут дождем.

Мы пьем кофе с весной и мечтами.

И ветер нам успел шепнуть:

«Вас не найдут»

Мы на встречу апрельской луне

Кроме нас, никого больше нет.

Мчимся вверх по ночному шоссе

Режет тьму будто нож дальний свет.

И травы провожают нас и в след поют:

«Вас не поймут»

Ты ко мне приходила во снах,

А теперь наяву и ты рядом.

Словно жили мы в разных мирах

Мы слились, едва встретившись взглядом.

И горы открывают сокровенный путь:

«Вас не вернуть»

Наш пикап стоит между звезд,

Ты на теплом капоте танцуешь.

Позади еще светится мост,

Ночь для нас и меня ты целуешь.

И я скажу тебе одной:

«Дыши со мной»

Перевод

Пришлите денег. Я скучаю

По Вашим кудрям озорным.

Мы так прекрасно прошлым маем…

По площадям и мостовым,

Гуляли вместе по Парижу,

В незабываемом турне.

Вы прижимались ко мне близко,

И как заправские туристы,

Кидали мелочь шансонье.

И вот давно как мы расстались.

Угасло счастье, осень, дождь.

Хандра холодными ночами,

В душе моей рождает дрожь.

Все так темно и одиноко

И пусто, будто бы на дне.

Сижу я в омуте глубоком

И заперт в страшной западне.

Прошу, пришлите хоть немного.

Пусть хватит мне лишь на билет.

Приеду к Вам и так, с порога

Вручу мной сложенный букет.

Отдам Вам сердце без остатка,

И приложу тепло души.

И будет вместе нам так сладко…

У нас родятся малыши.

Я сам устроюсь на работу,

Буду пахать, сверлить, паять.

А может и открою что-то,

Да так, что будут награждать.

На премию дадут машину,

И дачу тоже, как не взять.

Не будет лучшего мужчины,

И мы махнем в Париж опять.

Ну хоть немного мне пришлите,

Ну что Вам жалко? Нет уж слов.

Мне так здесь трудно, Вы поймите.

Страдать и думать про любовь.

Хотелось рядом хоть немного —

Побыть, почувствовать, пожить.

Быть может нам одна дорога,

И нам пора уж приступить.

А Вы молчите и молчите,

Смеются в банке надо мной.

Не в деньгах счастье… не судите.

Могу Вас сделать я родной.

Вы только перевод отправьте,

А дальше будет… ого-ого!

Приеду и скажу Вам «Здрасте!»

И все случится как в кино.

Казнь

Он в обрубок ноги, помолился богам шепеляво.

Не долго осталось

Он будет казнен.

Этот подлый преступник.

Тот кивок головой.

Был исполнен с величием, достойным венца императора

Надменному центуриону из Третье центурии

Даже не стоил и старой базарной тетдрахмы.

Червь же, ничтожный мятежник,

Безумный от спеси, хвалился

Что Рим на колени падет,

Как хлеб только встанет в полях

Для нынешней жатвы.

Горбач же получше, сметливей,

Чем мрачный вчерашний нубиец.

Тот долго возился с веревками

И доносили, болтал про девиц прокуратора

Всякую мерзость.

Что дескать они кривоногие и ночью ложатся с рабами.

Плети,

Попробует завтра за это.

Грек же,

Хорошо, хорош он.

Циклопы не могут так руки умело рубить

И кожу снимать, чтобы громче кричали,

Эти бунтовщики.

Пожалуй, пришлю ему женщину

На грубые нары в подвале.

Пускай развлечется.

***

Луна посеребрила ранний снег,

Околицу и спящий ближний лес.

Тропа к колодцу видная едва,

Такая тишина.

Покой разлит окрест.

Мороз рисует арабески на стекле.

И только книга о цветах в твоей руке.

***

Мою печаль забрали ночью травы,

Луна нагая скрыла, в тучах грусть.

Забытый бог оставшейся дубравы

Глядит с усмешкой. Я целую твою грудь.

***

Мудрец сказал: «Забудь ее, иди один вперед.

Тебе не нужно это все и время так ведет.

Пускай твоя весна цветет и кружит и поет,

Не возвращайся никогда, тебя никто не ждет»

Так он сказал и посох взял, поднялся тяжело.

И взор невидящий его искал мое лицо.

Я видел долго, как он шел, на ощупь, мимо стен.

И солнце из-за спящих крыш являло новый день.

Не принял слов его, к чему мне эта тяжесть лет?

Он прожил долго, ну а мне достался целый свет.

И что узнал — он мне сказал, поведал, в меру сил.

День поднимался ярко, вверх, а он все уходил.

И так расстались мы навек, что стало с ним — не знаю.

Но ряд его суровых слов, храню, не забываю.

Когда иду опять иду я к ней и город еще спит,

Несу нарциссы, звездный свет и сердце так стучит.

Пусть горы обратятся в пыль, и пусть пройдут века.

Живи как можешь, не проси совет у старика.

***

Пойти ли в ванну, или не пойти?

Так размышляла женщина с улыбкой.

Она подняла вверх диван,

Вместе с котом и мужем культуристом,

Остановила время на часах,

И тем спасла реактор атомный от взрыва.

Взглянула в зеркало, там где должно быть ох и рядом ах.

И на маньяка под подъездом гирю уронила.

Так, мимоходом, не спеша, свернула шею урагану.

Теперь уж можно, вот сейчас она идет прямо в нирвану.

Взяла халат и путь ее свободен и открыт.

Пусть будет теплая вода,

Шампуней избранных и мыло нежное щекочет.

Пусть будет все всегда и так, как это женщина захочет.

Ностальгия

Осенняя тоска ольхового дыханья,

То лазурится, то вонзает в высь,

Озерное немое ожидание,

В волне осоковых ресниц.

Распахнута пустеющая даль,

Звенящему полету расставания,

Туманами отмерена печаль,

В овражистых изгибах расстояния.

С полей, стреляющих и гулких, волоча,

Кленовое крыло, избрызганное кровью,

Неумирающий поющий Гамаюн,

Сияет песню, смешанную с болью.

Один и тот же запах у клейма,

Всегда поверженные человечьи души,

Везде один и одинокий Гамаюн,

Льет веру в пустотою заткнутые уши.

Накалываясь на иглистый мелкий дождь,

Срывается намокший ржавый лист,

А песня выше и пронзенная насквозь,

Душа кричит.

И замолкает плач кандальных брызг.

Как в омут муки, в боли и тоске,

Падет пронзенный меткою стрелою.

Так засыпая в гулкой тишине

Ворочается ветер над водою.

Одинокий волк

Собаки шли по следу упрямо.

Ломая лапами ломкий лед.

То влево сворачивали, то снова прямо

И впитывала их шерсть метры и пот.

Они загоняли в ружейные сети,

Ни глоток, ни сил не жалея.

Ведь дома их ждут ржавые цепи,

Хозяйский окрик и соседские дети.

Пока есть время, быстрее.

Голодный прицел жадно цель искал,

Азартный поводырь свинцовых глупых пуль.

Иглисто и гулко расстояние кусал.

И бормотал что-то про последний поцелуй.

И разрывали мокрый воздух морды,

И слепо щурились глазницы стволов.

И занавес тумана падал под аккорды

Стреляющих в упор флажков.

Я стал меньше простреленной точки,

Я — бегущий, я — никто, я — мишень.

По щекам гнилые болотные кочки

На прощание лупила моя тень.

Вязну в серой грязи, как в усталости,

Не уйти мне, как прежде, в снега.

И все туже петля обреченности,

Ненавистная, как смех врага.

Отовсюду в меня целится удушье,

Перебила ногу жестокая картечь.

Но пройду я сквозь равнодушие,

Чтоб в крайнем прыжке сил не беречь.

С хрустом хрип рванулся из горла.

Он промедлил, и время досталось мне.

С бесполезным лаем, ошалевшая свора.

Не смогла отыскать нас в кровавой волне.

Без ответа

Как больно… Мама, ма… больно….

Словно свинцовые руки ломают меня.

От жары с них течет металлический пот,

Обжигающий мою кожу и глаза.

Глаза, измятые электрическими ботинками,

Грязными ботинками с лампы на пыльном шнуре.

Глаза — вы молчали!

Вы тонули в затянувшемся падении крика.

Вы расширялись, только расширялись

С каждым метром,

Вы становились шире, чем ночной

Город.

И все же вы молчали.

А Света медленно, медленно, медленно

Падала.

Потом вязкий удар.

Я прошептал: «Свее-тааа!»

И эхо моего шепота напугало

Зевающий двор и дома.

Глухонемые люди подходили ко мне,

Говорили, показывали.

Но я забыл о них.

Я только слышал стук разбивающегося

Тела.

Я видел, как растекается по асфальту

Похожая на горькие капли рябины

Кровь.

Свету увезли.

В ненужной машине с надписью «03».

Свету увезли.

И бросили через два дня в мокрую яму

На кладбище самоубийц.

Дворник, хромой небритый дворник, высыпал песок из целованного мешка,

Спрятав под ним случайного убийцу —

Черно- битумную дорогу.

И выкинул пустой мешок.

Тот долго лежал у подъезда, как будто там был всегда.

А я?

Я грызу зубами сухие ножки стола,

С деревянных костей срывая мясо.

Боль, густая, тяжелая, как смола,

Убивает бесконечностью каждого часа.

Я готов пить бетонные спины стен,

Я готов… Ну что вам стоит, один укол,

Всего один укол. Просто укол.

Ма… Мама…..

Ода к радости

Ах, как чудесно жить без ноги,

Вам легче лежать, Вам меньше терять,

Никто не всунет Вас в сапоги

И не пошлет воевать.

Очень полезно быть без глаз,

Вы в жару первым берете квас,

И не видите страшного лица гражданина,

Согласного в кружке утопить своего сына,

И в мыслях казнившего Вас.

Кто Вам мешает есть без руки,

Соседи? У них застревают в горле куски,

Когда Вы ногою берете котлету,

Или с женою в эту же среду…

Они не ловят от этого кайфу,

Они съезжают в народную Хайфу.

Пусть им дорога будет пухом,

Ведь они не могут за левым ухом,

Почесать спокойно правой ногой,

А Вы, Вы право -герой.

Ну а лучше и вовсе не жить,

Не желая себя вот так вот, родить,

Пока третьекурсник из мединститута,

Уступая еще раз кому-то,

И подкрепленной травмами просьбе,

Вас не вытащит сморщенной гроздью…

Конечно, лучше не жить.

Д.Р.

Твой день — это белый снег,

Кружащейся в танце метели.

И волн торопливых бег,

Застыл до самой капели.

Лишь ярко краснеет рябина,

Напоминая о лете,

И пляшет на белых льдинах,

Веселый проказник-ветер.

И рвутся на волю, ввысь,

Холодные потоки.

И всем проходящим и ждущим,

Декабрь румянит щеки.

Как манит меня опять,

Вся магия зимней дороги.

И пусть ты будешь молчать,

А я — стоять на пороге.

Кольцо золотое блестит,

Лежит у меня на ладони.

И снег под ногами скрипит,

И сердце в глаза твоих тонет.

Бесстрастно застыли над нами

Россыпи дальних созвездий.