Истории моих друзей

Лучше быть здоровым и счастливым

Встреча со Смертью

I

Отец всегда говорил: «Ты похож на своего дядю, моего брата, он тоже мог делать деньги из воздуха; эх, жаль, бедняга рано умер, до сорока лет не дожил». После этих слов мама обычно добавляла:

— Да, обидно, какой красивый был парень, все знакомые девушки по нему сохли. А он даже жениться не успел, так и ушел, не оставив на Земле своего семени… какая все же страшная болезнь — рак, всегда застает человека врасплох и расправляется с ним за короткое время.

На этом родители тяжело вздыхали и замолкали.

Так как я никогда вышеупомянутого дядю не видел, то особых переживаний по поводу его смерти не имел, хотя и был благодарен, что тот оставил мне в наследство «ген богатства».

Еще в школьные годы я сколотил небольшой капитальчик, зарабатывая на платных отзывах в интернете. А затем, поняв возможности Глобальной сети, стал делать деньги и другими способами. Постепенно у меня появились помощники, а вернее сказать, наемные работники, а потом и несколько бизнес-партнеров.

Но однажды безоблачному существованию пришел конец, и все началось со смерти родителей — сначала отец, как и его брат, умер от онкологического заболевания, а потом у мамы от горя «разорвалось» сердце.

II

Смерть родителей меня «подкосила». Хотя я старался не показывать на людях своего горя, но в душе постоянно скорбел. Самыми тяжелыми были первые сорок дней, а затем первый год. Потом острота переживаний пропала, но тяжесть утраты не давала вернуться к обычной жизни. И, наверное, именно поэтому я сам пропустил первые признаки страшного заболевания.

Началось с того, что любимые, но немного узкие, джинсы, как-то сразу стали велики, а непреходящее чувство усталости заставляло засыпать в самых неподходящих местах. Если честно, потеря «лишних килограммов» сначала меня даже обрадовала, а вечную сонливость все мои друзья списывали на ментальное переутомление, чему я, естественно, с охотой верил. Однако когда сонливость сменилась на бессонницу, а к этому прибавилась тошнота, неспособность проглотить даже кусок хлеба, и еще некоторые, весьма неприятные симптомы, я все же обратился к врачу. Диагноз был неутешительным — рак.

Уверив себя, в том, что тбилисские врачи решили заработать на мне деньги, я, недолго думая, рванул в самую дорогую американскую онкологическую клинику. К сожалению, там диагноз подтвердился полностью, но врач сказал, что есть и хорошие новости. Увидев удивление на моем лице (что может быть хорошего, после того, как человеку сообщили, что у него неоперабельная опухоль?), доктор рассмеялся:

— Дорогой, вы успеете привести свои дела в порядок. Например, написать завещание, разделить имущество между детьми так, как вы этого желаете, обеспечить жену, родителей.… И не думайте, что я шутил, говоря, что это хорошее известие — многие даже на такое не могут рассчитывать.

— Да. Конечно, спасибо. И сколько времени у меня есть?

— Ну,… месяцев шесть, максимум, год.

— Спасибо, доктор, вы меня обрадовали…

Эх, откуда было знать американскому врачу, что у меня, кроме денег, никого и ничего не было — жениться и обзавестись детьми, к своим сорока годам, я не успел. А родители… Царство Небесное… хорошо, что не дожили до этого дня.

III

Вернувшись в Тбилиси, я рассказал о своей беде другу детства, адвокату по профессии. Тот был очень расстроен, и спросил:

— Неужели нет никакой надежды?

— Врач сказал, что могу надеяться только на Бога.

Друг встрепенулся:

— А что если построить храм, может Бог действительно услышит тебя и спасет?

— Э, меня уже ничего не спасет, да и не успею я…

— Да, точно… слушай, у тебя все равно нет семьи, возьми все деньги, какие сможешь собрать, и пожертвуй церкви.

— Но мои деньги все в бизнесе. Партнеры не разрешат их оттуда «вытащить».

— Ну, это мы еще увидим. Я выжму из них все, что они смогут дать.

Уж не знаю, как мой друг действовал (я находился в полной прострации и ничем не интересовался), но месяца через четыре он пришел ко мне с предложением от компаньонов, которое гласило, что я могу вывести из дела 3/4 своей доли, но деньги будут поступать на мой счет поэтапно, в течение трех лет, или же я получу меньше половины, но сразу, в течение двух месяцев.

Других вариантов не было, и я согласился на второе предложение, с горечью подумав, что деньги «прибудут» точно к моим похоронам.

IV

К счастью, мне все же удалось дожить до того дня, когда друг, обналичив остатки моего капитала, принес их в небольшой спортивной сумке. Бросив баул на диван, он сказал:

— На! Ты не представляешь, сколько нервов я потратил, чтобы вырвать эти деньги у банка. Пока ты здесь лежал, заживо похоронив себя, я несколько дней дежурил у дверей кабинета банкира, вынуждая его выдать весь вклад сразу. Пришлось поклясться мамой (бедная моя мама), что через несколько дней, ты положишь в их банк еще большую сумму. В общем, мужик буквально плакал, но чек выписал.

Я не стал поддерживать веселое настроение друга, сохраняя остатки сил на то, чтобы пересчитать деньги — даже в таком урезанном виде, мое состояние выражалось в пятизначной цифре. Адвокат замолчал и спокойно ждал, пока я, путаясь, и начиная сначала, наконец, закончил «аудиторскую проверку».

— Все правильно, завтра приходи с нотариусом. Приведи самого лучшего — есть чем платить.

— Но зачем?

— Завтра узнаешь, … а сейчас уходи, мне надо отдохнуть.

V

На другой день адвокат с нотариусом, устроившись за неимоверно дорогим столом в моем кабинете, ждали, когда я начну изъявлять свою волю. Выглядели эти люди очень смешными, считая, что разговаривают, практически, с покойником.

— Ладно, господин нотариус. Не надо смотреть на меня с такой жалостью. Лучше займитесь своим делом.

— Но что я должен сделать? Вы же не сказали…

— Да? А, точно. Оформляйте дарственную на эту квартиру.

Нотариус разложил на столе какие-то бумажки, что-то пописал, а потом спросил:

— На кого оформлять дарственную?

— Что?

— Кому, говорю, дарите квартиру?

— Разве Вы не знаете?

— Нет…

— Ему! — я кивнул на адвоката.

Мой друг подскочил как ошпаренный:

— Э, брат, да ты с ума сошел? Я не возьму этого подарка…

— Ладно, не причитай, еще, как возьмешь… ты же с семьей живешь на съемной квартире…

— Ну да…

— Ну вот, через шесть месяцев переберетесь сюда. Живите… и хоть иногда вспоминайте меня… на кладбище приходите…

Адвокат аж поперхнулся:

— Ну что ты такое говоришь?!

— Ладно, не переживай.

Обернувшись к нотариусу, я сказал:

— В общем, оформите документы так, чтобы он через шесть месяцев получил все мое недвижимое имущество, вплоть до нижнего белья, — я подмигнул другу.

Нотариус, помявшись, спросил:

— Может быть лучше не указывать сроков. Просто уточнить, что после вашей кончины…?

— Нет! Укажите срок — шесть месяцев.

Подмигнув другу еще раз, я зло засмеялся:

— Правильно ведь, а то вдруг передумаю умирать, и тебе придется ждать квартиру до старости, а…?

— Ну что ты такое говоришь, брат, — адвокат весь покраснел, — не нужна мне твоя квартира!

— Нужна, нужна, — я похлопал расстроенного парня по плечу, — ладно, не обижайся на умирающего дурака…

— Ну, хватит! Я ухожу!

— Вах! Ну что ты, как девчонка, ведешь себя. Уже и пошутить нельзя? Сядь.

Силы оставляли меня. Поэтому, обратившись к нотариусу со словами: «Надо отдохнуть… когда документы будут готовы… принесите подписать…, а сейчас пойду посплю», — я отправился в спальню, и уже укладываясь в кровать, добавил, — «все ему, все, кроме машины».

Встреча с Жизнью

Закончив оформлять бумаги на передачу квартиры и отдохнув два дня, я решил, что пора переходить ко второму, заключительному этапу своей предсмертной жизни. Что ж, сказано — сделано.

Встав поутру и закинув сумку с деньгами на переднее сидение машины, я поехал в церковь. Казалось бы, что может быть легче, чем пойти в церковь — в Тбилиси церквей не сосчитать. Однако это оказалось не таким простым делом. Впрочем, по порядку…

Остановившись у первой, встретившейся на моем пути, церкви (она, кстати, была в ста метрах от дома), я долго сидел в машине, а потом двинулся дальше. Так продолжалось несколько часов. Я кружил по городу, останавливаясь у каждой церкви, но, не решаясь выйти. Уже смеркалось, когда я обнаружил, что давно выехал за город. Первой реакцией было — повернуть назад, но тут послышался одинокий удар небольшого колокола. Всмотревшись вдаль, увидел церквушку и понял, что нахожусь в какой-то деревне, недалеко от города. «Надо зайти», — мелькнула мысль. Я подъехал к церкви и вошел в нее.

К моему удивлению, церковь была заполнена людьми. Шла служба. Пели певчие. Никто не обратил на меня внимания. Присев на лавочку у стены подумал: «Наверное, для таких, как я, немощных»…

Певчие пели так сладко, голос священника был таким умиротворяющим, а люди молились так душевно, что на меня снизошло умиротворение. Не могу сказать, что я спал, потому что видел и слышал все, что происходило вокруг. Но в то же время мой разум как бы существовал отдельно от тела, и ему впервые не было страшно умирать.

Служба закончилась, понемногу все разошлись, а я все сидел на лавочке. Через некоторое время ко мне подошел молодой служка и спросил, все ли у меня в порядке. Я ответил, что да, попрощался и вышел.

На улице стояла ночь.

Сев за руль, я раскрыл сидение и, вытянувшись, впервые за многие месяцы спокойно уснул.

II

Проснувшись, по привычке посмотрел на запястье левой руки, но вспомнив, что мой Rolex, унаследовал «удачливый адвокат», засмеялся. Впрочем, солнце стояло высоко, и было понятно, что уже давно за полдень. Потянувшись, присел и выглянул в открытое окно — в сторонке, из-за большого камня, на меня смотрели два светло-карих глаза.

— Эй, пацан, иди сюда.

Ребенок не шелохнулся.

— Не бойся, иди сюда.

Никакой реакции.

Я покопался в своей сумке, показал мальчишке двадцатидолларовую купюру, и позвал еще раз:

— Иди сюда, смотри, что дам.

— Из-за камня появился сопливый конопатый нос, а потом и вся голова.

— Зачем мне? — спросила голова, — если ты такой добрый, маме моей дай.

— А где твоя мама?

— Там, — голова махнула появившейся из-за камня рукой в сторону виднеющейся деревни.

— Ну, садись в машину, поехали к твоей маме.

— Нет, не сяду. К чужим в машину садиться нельзя, — пацан полностью вылез из-за камня. Это был ярко-рыжий парень лет шести. Бедно одетый, в меру грязный, смышленый мальчишка.

— Молодец! Ну, беги впереди. Я поеду за тобой. Познакомимся с твоей мамой.

III

Подъехав к калитке, в которую вбежал малыш, я был поражен видом вросшего в землю деревянного дома, из которого вышла удивленная, неопределенного возраста, женщина.

— Здравствуйте, извините что беспокою. Можно попросить у вас воды?

— Конечно, — женщина сразу успокоилась и пригласила подождать во дворе, пока она будет доставать воду из колодца.

Сев на табурет, принесенный вышедшей за матерью девочкой, я стал рассматривать двор: — «Дааааа, так сказать, бедненько, но чистенько».

Женщина подала запотевший стакан с водой и с удивлением смотрела, как я его опустошал.

— Чему вы удивляетесь?

— Это так заметно? — женщина смутилась, — просто иногда проезжающие останавливаются у нашего дома и просят попить, но, когда я выношу им воду, всегда спрашивают — кипяченая ли она, и уверена ли я, что эту воду можно пить. А вы ничего не спросили. Почему?

Я подмигнул окружившим меня детям, их было человек пять — мал, мала, меньше:

— Потому что я ничего не боюсь. Это все ваши дети?

— Да.

— А муж где? На работе?

— Нету…

— То есть, как? Умер?

— Нет. Что ему сделается? Уехал на заработки. Сказал — в Россию, потом кто-то видел его во Франции.

— Ну и как — зарабатывает?

— Не знаю. Нам ничего не присылает.

— Давно уехал?

— Да, уже года четыре. Маленький, — она кивнула на моего знакомого, — вообще его не помнит.

— Но как вы выживаете.

— До недавнего времени держали двух коров, так что, не голодали, и даже оставалось на одежду и школьные принадлежности. Но случился мор. Вот уже два месяца, как коровы подохли. Теперь не знаю, что будем делать.

Я только сейчас заметил, что женщина нет-нет, да и посматривает на зажатую в моей руке двадцатидолларовую купюру.

— Ох, извините, это ваш мальчуган заработал, — я протянул купюру женщине.

— Как заработал?

— Не дал мне умереть от жажды, — пошутил я.

Женщина с плохо скрываемой радостью схватила деньги.

— Может быть, перекусите, — нерешительно сказала она.

— Нет спасибо, но воды еще выпью. А сколько денег вам надо, для полного счастья?

— Счастье у меня уже есть, — она одной рукой погладила рыжую голову, а другой указала на остальных детей.

— Извините, я хотел спросить, сколько денег надо, чтобы купить двух коров, и где вы их купите?

— Ох, были бы деньги, а коров куплю за один день, здесь же в селе.

— И сколько надо?

— Ой, даже боюсь сказать…

— Ну, все же…

— Наверное, 10 тысяч лари хватит…

— Ясно.

Я пошел к машине, отсчитал пять тысяч долларов, потом подумал, добавил еще две тысячи, поковырялся в бардачке, нашел какой-то бланк, и вернулся к женщине.

— Сударыня, я являюсь представителем… эээ… Всегрузинского фонда помощи… эээ… покинутым женам. От имени этого фонда передаю вам семь тысяч долларов. На эти деньги вы должны купить две коровы, отремонтировать комнаты детей, у детей есть свои комнаты?

— Да, две.

— Вот, а на остальные деньги купить дрова, муку, ну, в общем, что надо. Хватит?

— Даааа. Конечно!!!

— Скажите ваши фамилию, имя, дату рождения и т. д.

Женщина назвалась.

Я быстро записал все данные на клочке бланка. Дал ей расписаться и проговорил строгим тоном:

— Через полгода или год к вам приедут наши представители. Проверят, куда вы потратили деньги. Так что, не делайте пустых покупок, потому что придется за все отчитываться.

— Нет, что вы, — женщина была на грани истерики. — Клянусь, ничего не потрачу зря. Все сделаю, как вы сказали.

¬– Это будет очень хорошо, — ответил я, махнул детям рукой и пошел к машине.

IV

Итак, способ избавиться от денег был найден. Я ездил по самым плохим дорогам, выбираясь на трассу только для того, чтобы заправиться и набрать в дополнительные баки бензин.

Обычно подъезжал к самым бедным домам. Иногда отдавал деньги без всяких нравоучений и фальшивых расписок, иногда, наоборот, читал долгую лекцию, прежде чем передать человеку определенную сумму. Ночевал в машине. Мылся во встречных речонках. Почти ничего не ел, и стал похож на ходячий скелет. Когда боли становились невыносимыми, принимал обезболивающие таблетки. Лекарство приходилось экономить, так как его становилось все меньше и меньше, а возвращаться за ним в город, от которого уезжал все дальше и дальше, я не собирался.

Как-то раз, передав последнюю большую сумму очередной бедной семье, и заметив, что заканчивается бензин, я стал по бездорожью пробираться к шоссе. Однако с новой силой нахлынувшая боль заставила остановить машину. Открыв дверь, я заметил в бурьяне покосившуюся лавчонку; почти ползком пробрался к ней, прилег и застонал в голос.

— Что, сынок, болит?

— Вы кто? — сквозь пелену боли, я увидел, что у меня в ногах сидит маленький, белый как снег, старичок.

— Я? Хозяин этой развалюхи, — кивнул старичок куда-то в заросли.

— А…. — я застонал еще громче.

— Поздравляю тебя, сынок.

— С чем?

— Как с чем? С тем, что болит.

— Вы шутите?

— Совсем не шучу. Раз болит, значит, ты живой. У живого человека всегда что-то болит, ничего не болит только у мертвого.

— Спасибо, — сквозь зубы проговорил я, — мне тоже приятно быть живым, но все же предпочел бы, чтобы Жизнь напоминала мне об этом не так больно.

— Э, сынок, на то она и Жизнь — одной рукой ласкает, другой бьет. Полежи, полежи, сейчас немного пройдет.

Действительно, через некоторое время боль утихла, хоть и не прошла совсем.

Я с трудом поднялся и пошел к машине.

— Куда ты, сынок?

— Погодите, сейчас вернусь.

Вывернув сумку, когда-то набитую деньгами, с ужасом понял, что она пуста. В панике, я почти крикнул: «Только не это, Господи, только не это!!!». И, о да! Какой же я болван, забыл, что в бардачке лежат пятьдесят лари на бензин. Схватив грязную купюру, еле таща ноги, вернулся к старику:

— Вот, возьмите, Вам передали, — пихнув деньги старцу в руку, я с трудом повернулся, и, цепляясь за кусты, чтобы не упасть, потащился к машине.

— Кто передал, сынок?

— Бог! Извините, мне надо идти, — обернуться не было сил.

— Иди, иди, сынок, только не останавливайся.

— Не остановлюсь, — прошептал я.

Встреча с Богом

I

Не зная, как я умудрился заблудиться. Правда, меня мучили сильные боли и жажда, но все же могу точно сказать — я был в состоянии мыслить и точно следовать указаниям GPS-навигатора, который обещал, что машина вот-вот выедет на шоссе. Но вместо шоссе появилась какая-то заросшая проселочная дорога.

«Слишком заросшая», — подумал я, — «точно, здесь уже давно никто не ходил, не то чтобы ездил». Впрочем, это уточнение не имело никакого значения, так как мой железный конь заглох навсегда. «Баки пусты», — подумалось без всяких эмоций.

Я отпустил руль и, облокотившись на спинку кресла, задремал. Разбудил меня холод, что, впрочем, не удивительно, ведь была поздняя осень. Открыв глаза, даже не понял сразу, где нахожусь — не было видно ни зги, невозможно было разглядеть собственную руку, поднесенную к самым глазам. На ощупь открыв дверцу машины, поднял голову, чтобы посмотреть на небо. Надо мной была чернота — ни месяца, ни звезд.

Зубы стучали от холода, хотелось пить, боль снова давала о себе знать все сильней и сильней. Я понял, что если останусь здесь, то не переживу эту ночь.

II

Вылезши из машины и сделав два шага, вдруг понял, что стою в одном туфле и без куртки. «Если развернусь — упаду, если упаду — не встану. Надо идти!». И я пошел наобум, волоча ноги по бездорожью.

Не знаю, сколько продолжалось это путешествие, по моим подсчетам — вечность. Вторую туфлю я тоже потерял. Но больше всего угнетала мысль, что нет никакого ориентира. «Хожу по кругу», — думал я, но продолжал тащить свое тощее тело неизвестно куда.

Два раза мне почудилось, что вдали мелькнул свет, однако, сколько я ни шел в ту сторону, ничего не появлялось. Иногда казалось, что я умер, и просто не понимаю этого, ведь ну не может быть на белом свете так темно.

В конце концов, ноги стали отказывать до такой степени, что пропала даже боль в израненных ступнях, просто подгибались колени, и хотелось упасть. «Блин, если упаду — поползу», — на кого-то рассердился я. Но ползти не пришлось. Внезапно, как это иногда рисуют в мультиках, я на что-то натолкнулся. Ощупав преграду, понял — деревянный забор. Стал стучать, сначала руками, а потом лбом. И вдруг откуда-то сбоку послышался голос:

— Эй, ты кто?

Я повернул голову в сторону голоса, но увидел только свет свечи:

— Путник…

— Ну, заходи, путник.

— Не могу идти…

— Ну, как хочешь…

Свеча стала удаляться. Наверное, от испуга, что снова придется остаться одному, я собрал последние силы и пошел за свечой.

Идти пришлось недалеко. Через метров десять появились приоткрытые ворота, в которые удалилась свеча. Я последовал за ней.

За воротами оказался большой монастырский двор, неплохо освещенный прикрепленными тут и там факелами. Прищурившись, я посмотрел в сторону своего спасителя. Это был высокий черноволосый монах, одетый в черную рясу — именно поэтому его не было видно в непроглядной ночи.

— Можешь идти?

— Могу… — я чуть не поперхнулся от своих слов, так как все мое тело кричало: «Нет, нет и нет, только не идти».

— Ну, пошли. Ты счастливый человек.

Увидев мою усмешку, монах продолжил:

— Да, да. Сейчас ты будешь присутствовать при действе, которое происходит раз в сто лет.

Мы зашли в небольшую часовню, в центре я увидел открытое надгробие, около которого стояли еще двое молодых монахов.

— Здесь покоится первый настоятель нашего монастыря. Каждые сто лет монахи открывают надгробье и меняют саван на нетленном теле, — сказал мне провожатый, а потом обратился к другим присутствующим со словами:

— Можете снять старый саван.

Те последовали приказу. Убрав остатки разложившейся материи, все трое приступили к молитве. Я стоял, потупив глаза, но мне очень хотелось взглянуть на нетленное тело. Не справившись со своим неуместным любопытством, придвинулся к открытой могиле, и, о, Боже! Передо мной лежал старик, с которым познакомились давеча. Я смотрел на спокойное, благородное белое лицо, обрамленное белыми волосами и белой бородой, и не мог поверить в происходящее. Из оцепенения меня вывел голос старшего монаха, который приказал накрыть тело новым саваном и закрыть надгробье.

— Ну что, сын мой, тяжело?

Видно все процедуры были закончены, и монах обращался ко мне.

— Да, — ответил я с трудом.

— Ну, ничего, потерпи немного, скоро отдохнешь.

Я промолчал.

Мы, со скоростью черепахи, шли через монастырский двор.

Монах вновь заговорил:

— Эх, когда думаю, как сражались с супостатами здешние монахи во главе с молодым настоятелем, и как сложили они голову за веру, аж сердце щемит.

— Вы это о ком?

— О том, в чью могилу ты сегодня смотрел.

Я чуть не упал:

— Что значит — молодым?

— То и значит. Настоятель был совсем молодым. Да ты и сам видел, за столько веков даже волосы не посветлели, каким был черноволосым, чернобровым богатырем, таким и остался… нетленным.

Сказать, что у меня случился шок, это ничего не сказать, так как я точно знал, что видел. Хотелось крикнуть — вы что, меня за дурака здесь держите? Но не было сил даже слово вымолвить, потому я промолчал.

Мы подошли к какой-то двери, выходившей прямо во двор.

— Вот, переночуешь здесь.

Я облокотился об косяк и стал левой рукой ощупывать стену внутри комнаты.

— Что ты там ищешь, — спросил монах.

— Включатель лампочки.

Монах от души рассмеялся:

— Вот тебе лампочка, — он подал мне свечу, — а вот и включатель, — и протянул что-то типа огнива. –Топчан в углу; вода для питья рядом с топчаном, в кувшине; вода для омовения в бочке за углом; отхожее место за огородами.

Я взял свечу и огниво, пробрался к топчану, упал на него и провалился в небытие.

III

Иногда мое сознание прояснялось, обычно это происходило тогда, когда кто-то вливал мне в рот какую-то до омерзения горькую жидкость. Бывало, что я осознавал, что еще жив, чувствуя, как меня ворочают, переодевают или обмывают. И вот, однажды, вдруг очнувшись окончательно, увидел склоненное надо мной улыбающееся лицо.

— Привет, — сказал монах, — с возвращением.

— Привет.

Я как-то сразу пошел на поправку, и уже через несколько дней грелся на солнышке, усевшись на пень возле кельи.

Как оказалось, зима прошла, и на дворе стояла весна — я «проспал» три месяца.

А еще через некоторое время мне уже давали поручения по работе в монастыре, и я их с радостью выполнял. Кстати, работы было немало. И хоть в монастыре служило всего три человека, два монаха и отец настоятель (тот, который впустил меня в ворота), угодья были большими. Как я понял, извне в монастырь ничего не доставляли. Питались обитатели в основном тем, что произрастало на огороде, поэтому работать там приходилось денно и нощно.

Постепенно мне стала нравиться эта простая, размеренная жизнь, и однажды я решил поговорить с настоятелем:

— Отец настоятель, хочу остаться у вас навсегда.

— Зачем тебе это?

— Ну, не знаю, в благодарность за то, что Господь смилостивился надо мной…

— Но можно быть благодарным и в Миру. Есть еще что-то, что подвигает тебя принять постриг?

— Ну,… не знаю…

— Сын мой! Монашество — призвание, с которым надо родиться, у тебя такого призвания нет. Это не плохо и не хорошо. Просто ты родился, чтобы жить в Миру. В общем, говоря коротко, монахом можешь ты не быть, но хорошим человеком быть обязан. Так что, живи спокойно, а когда придет время уйти, я тебе скажу.

IV

Прошло еще два месяца. Был самый разгар лета. И однажды, после вечерней службы, настоятель подозвал меня к себе:

— Твое время пришло, сын мой. Собирайся.

Сердце чуть не выпрыгнуло из груди:

— Ладно, отец, завтра с утра…

— Нет, не завтра, сейчас. Иди в свою келью, тебе принесут одежду, — он похлопал меня по плечу, — иди, иди…

Я пошел в келью и сел на топчан. В голове был настоящий кавардак. Вошел монах:

— Брат, вот твоя одежда, — он положил на грубо сколоченный стол, мои чистые, аккуратно сложенные брюк и сорочку, на пол поставил туфли. В голове промелькнуло: «Наверное, нашли за стенами монастыря».

Монах сказал:

— Поспеши, отец настоятель ждет тебя у ворот.

Быстро одевшись, я направился к выходу:

— Куда мне идти, отец?

— Иди вперед, только не останавливайся, — с этими словами монах вытолкнул меня за ворота, в темноту.

Встреча со Счастьем

I

И я пошел. Вокруг стояла такая же темная ночь, как тогда, когда я оказался у монастырской ограды. Но эта темнота была… дружелюбной.

Воздух Свободы так освежал, что я почти бежал… и неожиданно напоролся на какой-то камень. Подумав: «Надо отдохнуть и дождаться рассвета», — ощупью сел на невидимую преграду и сразу уснул.

Меня разбудил несильный удар по голове. Открыв глаза и жмурясь от яркого, солнечного света, я увидел Рыжего, который уже целился в меня другим камушком.

— Эээ, ты что делаешь, пацан, — сказал я весело.

— А чего ты вечно спишь?

— Ну… я такой… соня…

— Вот мама обрадуется, что приехал ты, а не они, — сказал Рыжий.

— Кто они?

— Ну, эти, как их… комиссия.

— А, — я понял, о чем говорил мальчишка.

— А почему мама боится комиссии?

— Ну, ты же сказал, что ерунду покупать нельзя, а она все равно покупает нам конфеты, и потому боится этих… как их… комиссию. Говорит, лучше бы проверять ты приехал, потому что ты добрый, и может быть, не будешь ругаться. Ты не будешь ругаться?

— Конечно, нет, пойдем.

II

Мы шли по дороге, и я вдруг спросил:

— Слушай, Рыжий, ты уже взрослый мужчина, все в округе знаешь.

— Да.

— Слушай, где-то здесь есть монастырь, большой, но там служат всего три монаха. Может быть подскажешь, как к нему пройти.

— Не.

— Что, не?

— Нет здесь никакого монастыря, и никогда не было.

Я почувствовал, что кровь отливает от лица:

— Ну, возможно, ты не знаешь точно, не такой уж ты и большой.

— Знаю! Я сам слышал, как священник кому-то говорил, что хорошо было бы, если бы здесь был хоть небольшой монастырь. Тогда бы сюда приезжали паломники, и местные жители могли бы на этом немного зарабатывать.

Мальчишка хлюпнул конопатым носом, помолчал и сказал:

— Дай конфетку.

— Нет у меня.

— Ну, дай что-нибудь.

— Да нет у меня ничего, — с этими словами я вывернул карманы брюк, и в дорожную пыль упала грязная купюра в пятьдесят лари.

Рок

I

Я — тридцатичетырехлетняя, перманентно толстая мать троих детей и жена проблемного мужа, одновременно являюсь студенткой первого курса медицинского института.

Все друзья, знакомые и даже мало знакомые люди удивляюсь, как, с таким «багажом» за плечами, можно было поступать в институт, в котором учеба, по большому счёту, не заканчивается никогда. Отвечу — на это меня подвигла жизнь одной красивой, талантливой и такой несчастной девушки — Елены Р.

II

Я знала Лену всегда, и это неудивительно, ведь мы были соседями по лестничной площадке. Наши родители дружили и постоянно общались. Так что мы с Еленико выросли, как сестры. Правда не могу сказать, чтобы кто-то, когда-то действительно ошибся и принял нас за таковых: очень уж мы были разными — я, постоянно хмурая, тяжелая на подъем толстушка, предпочитающая прогулке книжку, она — стройная, легкая, никогда не устающая непоседа.

Понятно, дорога у таких детей только в одну сторону — в спорт. Так и случилось. Елена "отправили" заниматься художественной гимнастикой. Мне помнится, что уже после первого занятия мама подруги рассказывала моей маме, как тренер сказал: ваша дочь — будущая чемпионка.

Довольно быстро Еленико стала получать призовые места на всех детских соревнованиях, которые проводились в Грузии и за её пределами. Эти успехи вскружили голову ее родителям, в основном, маме, решившей, что её дочери нужен больший простор. Очень скоро, через давних знакомых, мама Лены нашла в своём родном городе (она была уроженкой Москвы) какого-то знаменитого тренера, и семья переехала туда на постоянное место жительства.

Переезд не отдалил нас друг от друга. Я всегда была в курсе всех дел моей талантливой наперсницы, знала, что ее включили в сборную России, и что в составе этой сборной она даже получила золотую медаль чемпионки мира среди юниоров.

Да, моя подруга шла к вершинам, а я, только-только окончив школу, выскочила замуж и уже ждала первого ребенка. О продолжении учебы не могло быть и речи…

III

Однажды Елена позвонила мне и, срывающимся от радостного волнения голосом, сообщила, что ее включили в состав олимпийской сборной. Хотя подруга пыталась говорить спокойно, я чувствовала — она была на вершине счастья. Конечно, и моей радости не было предела.

Однако радость оказалась недолгой. Через несколько дней Елене снова позвонила и убитым голосом рассказала, что её заменили, и на Олимпийские игры поедет другая гимнастка.

Я в течение сорока минут успокаивала подругу, проклиная всех чиновников на свете и строя планы мести на тему, как она вернется в Грузию и победит всех в мире гимнасток. Елена молчала, а потом тихо сказала:

— Я ухожу из спорта.

­ — С ума сошла? Даже и не думай! Ты же сильный человек! Не дай себя сломить…

— Нет. Решено. Ухожу, — и положила трубку.

IV

Прошло несколько лет, моя старшая дочь — Еленико и двое младших близнецов учились в школе. Я стала чаще вспоминать подругу — где она, что делает… и вот однажды в нашу дверь позвонила неопрятно одетая неопределенного возраста женщина.

— Лия, не узнаешь меня?

— Боже мой, Лена! Заходи!

Как и следовало ожидать, бросив спорт, дабы заглушить душевную боль, моя подруга стала прикладываться к рюмке. Алкоголизм не заставил себя долго ждать. Родители умерли. Квартиру в Москве пришлось продать за долги. «Домой» её отправили какие-то московские знакомые, в складчину купившие несостоявшейся олимпийской чемпионке билет в один конец.