Бесплатный фрагмент - Ингрия. Единый регион

Предисловие

В 2017 году Ленинградская область торжественно отпраздновала 90-летие своего административно-территориального деления, а Санкт-Петербург — не менее празднично отметил славную 314-ю годовщину своего основания. Уже само по себе это несовпадение дат вызывает у большинства легкую улыбку. А ведь многие не только города и крепости нашего края, но и села, и даже небольшие деревни, намного старше: некоторым исполнилось уже по 500, 700, 800 лет и более. Причем, как расположенным на территории современной Ленобласти, так и административно подчиненным городу федерального значения Петербургу.

Вся эта историческая путаница возникла не в какой-то один исторический миг (социальная революция, возникновение или распад СССР, мировая война и т.д.), а стала результатом серьезных событий, растянутых по времени на всю обозримую историю нашей прекрасной, но многострадальной земли. Конечно, «похвастаться» такими проблемами могут многие приграничные территории, в разные исторические эпохи, переходившие из рук одного государственного образования в другие. Или хотя бы спорными в относительно мирные периоды.

Однако, безусловно, наиболее тяжким наследием предыдущих эпох стало искусственное разделение города и области на два разных административно-хозяйственных субъекта.

Задача настоящей работы — опираясь на факты (большинство из которых — общеизвестные) наглядно показать историческую связанность и единство Ингрии (Невского края). Именно ту связанность и единство, на которые может и должна опираться его современная экономическая деятельность и административно-территориальное устройство.

1. Водская пятина. Новгородская Республика и Московское царство

Начало административно-хозяйственного устройства на территории Ингрии (современной Ленинградской области) в прямом смысле этого слова теряется в глубине веков. Известно, что наш край относился к Водской или Вотской земле Господина Великого Новгорода, позже — пятине (от слова «пять» или «пядь»). Также считается, что слово «пятина» означает число новгородских земель: Водская, Обонежская, Шелонская, Деревская и Бежецкая.

Название Водская (в немецких источниках — Wattlande) досталось нашей пятине от государство-образующего финно-угорского народа водь. Ныне это малый коренной народ Ленинградской области, насчитывающий по разным данным от нескольких десятков до нескольких сотен человек. Но, вероятнее всего, большинство нынешних жителей нашего края носят в себе частичку крови этого некогда могучего народа, свободных граждан Новгородской Республики.

К сожалению, архивы Республики после ее присоединения к Московскому княжеству и в особенности — после опричного погрома 1570 года в Новгороде (в царствование Ивана IV Грозного) не сохранились. Однако, основываясь на археологических находках торговых записей и частных писем (берестяные грамоты), а также отрывочных сведениях в зарубежных архивах (в том числе — городов Ганзейского союза, в который входил в пору своего расцвета и Новгород), современные историки делают вывод: административное деление Новгородской республики долгое время сохранялось и в составе московского (позже — российского) государства. Запомним эту особенность: она характерна для нашей земли во все исторические периоды, и к этой закономерности мы еще вернемся ниже.

Итак, до нас дошло описание Водской пятины, составленное вскоре после завоевания Новгородской Республики великим князем московским Иваном ΙΙΙ. Подготовили его великокняжеские писцы Дмитрий Китаев и Никита Семенов в 7008 году от сотворения мира (1499—1500 г.г. н.э.). Согласно их свидетельству, Водская пятина начиналась от границ Новгорода, занимала территорию между реками Волхов и Луга, включала в себя Карельский перешеек, значительную часть современной Карелии и простиралась до берегов Белого моря. В ее состав входили города Ладога (Альдейгьюборг), Орешек (Нотебург — Шлиссельбург), Корела (Кексгольм — Кяккисалми), Копорье и Ям (Кингисепп). Отметим, что практически все новгородские пятины (за исключением разве что Бежецкой) начинались от административных границ города и расходились от него лучами, или вернее — секторами.

В период расцвета Новгородской республики, земли имели развитое по тем временам выборное самоуправление, хотя в определенной степени и зависели от соответствующих концов (районов) Новгорода, от границ которых начинались. Соответственно, к этим «своим» концам были приписаны и, говоря современным языком, «депутаты», представлявшие новгородские земли на вече.

Так и происходило в период республики фактическое слияние Господина Великого Новгорода (исторического предшественника Петербурга) со своими землями в единый правовой субъект. То есть, город не только не отделялся от своих земель, но и интегрировался в них на низовом уровне — всеми своими районами.

Стоит также, напомнить, что функционирование самого вече (парламента) до сих пор в общественном сознании в значительной степени мифологизировано. Во многом это происходит благодаря работам историков XVIII — XIX века, которые представляли вече своим читателям в архаическом виде: с голосованием криком и драками «стенка на стенку». Так действительно бывало в IX-Х веке. Но к XIV — XV веку (то есть спустя 500 лет) вече представляло собой полноценный феодальный парламент, даже более прогрессивный для своего времени по устройству и регламенту, чем польский сейм, исландский альтинг и собственно британский parlament.

Впрочем, нам нельзя забывать, в каких условиях трудились российские историки. К сожалению, ни Карамзин, ни Татищев, ни другие уважаемые специалисты того времени просто не имели возможности описывать развитый парламентаризм по чисто политическим причинам: это было запрещено царской цензурой. Позже советская историография также ретранслировала архаичные описания вече, поскольку и при советской власти парламентское устройство Руси было «не ко двору». В этой связи наиболее достоверными считаются сегодня исторические описания вечевой республики, опубликованные после 1986 года — начиная с «Перестройки» и до нашего времени.

Уже при московской власти Водская пятина была административно разделена на Корельскую (вдоль реки Волхов) и Полужскую (вдоль реки Луга) половины. При этом из-за удаленности столицы (Москвы), небрежности исполнителей и развала московитами местного самоуправления, при разделе земель возникла невероятная путаница. Часто оказывалось, что территория «пограничного» погоста (старая новгородская административная единица) делилась между двумя «половинами». А порой земли одного погоста делились и между двумя разными уездами. Так что и ситуация разделенности между исторически связанными территориями для нашей земли — не в новинку. Другое дело, довольно странно, когда это происходит в просвещенном XXI веке, а не во времена опричнины или смуты.

Ко времени Новгородской Республики относится и конфликт между Псковом и Новгородом, стоивший в конечном итоге для республики ее независимости. Казалось бы, долгое время города-республики мирно уживались и приходили друг другу на помощь в трудные периоды — и экономически, и политически.

Сейчас уже трудно установить, из-за чего именно между двумя вольными городами «пробежала черная кошка». Да, летописи фиксировали взаимные претензии по поводу того, кто должен вершить суд на Пскове и какому иерарху должен подчиняться глава псковской церкви. Но для нас, жителей XXI века, они выглядят явно недостаточными для того, чтобы Псков открыто отложился от Новгорода и предпочел войти в состав Московского княжества, отказаться от своего собственного вече и республиканского устройства — лишь бы именно от Новгорода не зависеть ни в чем, даже в мелочах.

Так или иначе, Новгород и Псков позже без проблем и на равных правах входили и в состав Московии, и Российской Империи, и одной губернии — Ингерманландской (Санкт-Петербургской), и Ленинградской области. Однако, когда в нулевые годы XXI века вновь зашла речь об укрупнении регионов, и Новгороду с Псковом предложили объединиться в один субъект Федерации, внезапно всплыли старые забытые разногласия из XV века. Причем, согласно опросам социологов, Новгородская и Псковская области готовы были объединяться с Петербургом и Ленинградской областью, но только — не напрямую друг с другом.

2. Ингерманландия. Королевство Швеция

Поскольку Приневские земли испокон веков были спорными между Новгородской республикой и Шведским королевством, и они регулярно становились ареной многочисленных войн и приграничных конфликтов. Однако стоит помнить, что Великий Новгород контроля над этими территориями никогда не терял надолго. С приходом третьего игрока, Московского царства, ситуация резко изменилась.

С одной стороны, территории Водской пятины при московитах укреплялись с военной точки зрения. Были реконструированы крепости Копорье и Ям (Ямбург, ныне — город Кингисепп), Ладога и Корела (Кексгольм, ныне — город Приозерск). Строились новые крепости, наиболее мощная из них — Ивангород (1492 год).

С другой стороны, приписанная при Иване Грозным к земству, Водская пятина подвергалась опустошению и погромам со стороны опричнины. Резко изменился весь способ управления: при Господине Великом Новгороде князь был «служилым». То есть, не имел права владеть собственностью на территории Республики, самостоятельно собирать налоги и даже жить в пределах самого Новгорода. При этом он, говоря современным языком, выполнял функции одновременно министра обороны и министра иностранных дел.

При московских царях ситуация изменилась кардинально, народ бежал на север — за Белое море и даже в когда-то нелюбезную Швецию. Земли Приневья опустели, поля заросли лесом, несколько лет был неурожай и голод. А за ними, как водилось в средние века, пришла чума — «моровая язва» (так ее называли в летописях того времени).

Тем не менее, фактически не имея тылового обеспечения и поддержки со стороны местного населения, царь позволил втянуть себя в авантюру Ливонской войны. Которую вскоре и проиграл (1581 год, всего через 10 лет после новгородского погрома). Именно после этого шведский король Юхан III добавил к своему титулу: «Великий князь (герцог) Ингерманландии».

Стоит отметить, что Юхан III, пришедший к власти в результате дворцового переворота в 1568 году (он сверг своего старшего брата, короля Эрика XIV), неплохо разбирался в политике Ингерманландии и Финляндии. Дело в том, что герцогом (великим князем) Финляндским он был еще в царствование своего отца Густава Васы. Причем герцогом Юхан был вовсе не номинальным, проводил самостоятельную политику, в частности, его давним желанием было взять под контроль «русскую торговлю» на Балтике.

Для этого он вступил в переговоры с польским королем Сигизмундом II Августом, с которым Швеция находилась в состоянии войны. Более того, Юхан женился на сестре Сигизмунда, Катерине Ягеллонке. И ссудил Польше крупную сумму денег, в залог которой получил семь замков в Ливонии. Шведский риксдаг (парламент) обвинил Юхана в измене и в 1563 году приговорил к смертной казни, но был помилован Эриком XIV, заменившим казнь заключением в замке Грипсхольм. И уже через пять лет Юхан бежал, сверг брата, сам стал королем и осуществил свою мечту: присоединил Ингерманландию к своей короне, лишив Россию выхода к Балтике.

Само название Ингерманландия, так же, как и Водская пятина, происходит от коренного государствообразующего народа. Правда другого, хотя и родственного води — финно-угорского племени инкери (в русской транскрипции — ижоры). Крещеного в православную веру, как и водь. И дружественного в свое время Великому Новгороду.

Кстати, большинство современных историков считает, что название «Ингерманландия» происходит от ижорского Inkerimaa — «Земля инкери» (maa — земля), с добавлением шведского корня «land» — тоже «земля». Таким образом, если это так, то мы имеем в этом названии некую исторически-лингвистическую тавтологию: Ингерманландия, получается, «Ижорской земли земля».

Впрочем, есть и более романтичная версия этого названия. Так, считается, что эти земли со столицей в Альдейгьюборге (Старая Ладога) были приданым принцессы Ингигерды, дочери шведского короля Олафа Шётконунга. Вышла замуж она, напомним, за великого князя Ярослава Мудрого (в шведских источниках — конунг Ярицлейв). Поскольку Ярослав в тот момент уже принял христианство, Ингигерда также крестилась и стала княгиней под именем Ирина. Похоронена она в Софийском соборе Великого Новгорода и причислена к лику святых как Анна Новгородская (под этим именем она приняла перед смертью постриг). А название земли Ингигерды — Ингерманландия, якобы, сохранилось с тех далеких времен.

При выборном царе московском Борисе Годунове, Россия несколько раз пыталась вернуть Приневские земли, однако все эти попытки закончились неудачей. После короткого периода 1595—1609 годов, Ингрия оказалась снова не нужна Москве: началась Смута. Царь Василий Шуйский заключил со Швецией Выборгский договор, по которому в обмен на военную помощь против поляков и Лжедмитрия (царя Дмитрия I), обещал уступить ей Корельский уезд (позже трансформировавшийся в народном сознании благодаря известной комедийной пьесе Михаила Булгакова в «Кемьску волость»).

Однако одним уездом дело не ограничилось. Шведский корпус под командованием Якоба Делагарди, «в качестве компенсации» за понесенный в стычках с польскими войсками ущерб, занял всю Водскую пятину и вступил в Новгород (от границ которого, как мы помним, пятина и начиналась). Стоит отметить, что Якоб Делагарди был младшим сыном Понтуса Делагарди, шведского дипломата и военачальника, ближайшего соратника короля Юхана III, освободившего, кстати, его из тюрьмы и активного участника дворцового переворота. Именно Понтус Делагарди отбил у России Нарву и Ингерманландию. И вернуть эти земли шведской короне, вдобавок приумножив их, Якоб Делагарди считал делом семейной чести.

Впрочем, «шведской оккупацией Новгорода» этот период однозначно считать не стоит: вместе с Якобом Делагарди городом управлял русский князь Иван Никитич Одоевский по прозванию «Большой». И именно в этот период (на краткое время владычества шведской короны) в Новгороде возродилось вече — как аналог европейского самоуправления. Впрочем, восстановление вечевого устройства Новгорода нельзя отнести исключительно на счет шведского влияния: именно Смута стала периодом расцвета самоуправления практически во всех без исключения русских городах, на время лишенных жесткой власти московской самодержавной «вертикали».

Противостояние между Россией и Швецией вспыхнуло с новой силой, но Тихвин и Псков взять шведам не удалось, несмотря на длительную «правильную» осаду. В конце концов, воюющим сторонам пришлось вступить в переговоры, в ходе которых новый русский царь Михаил Романов смог договориться о возвращении Новгорода в состав России. Но значительную часть Водской пятины (четыре уезда) все-таки пришлось при этом уступить Швеции. По Столбовскому мирному договору 1617 года царь также отказался от упоминания Ижорских земель в своем титуле. Таким образом, Ингерманландия «навечно» осталась только в титуле шведского короля. К Швеции отошли Ивангород, Ям (ныне — Кингисепп), Копорье, Нотебург (Шлиссельбург) и Кексгольм (Приозерск).

Именно при шведах в дельте реки Невы был заложен и город Ниен или Нюен (в переводе на русский «Город-на-Неве» или, по версии известного писателя Александра Солженицына — Невоград). Но, собственно говоря, основание города-порта на крупнейшей водной транспортной артерии было предопределено самим ходом развития человеческой цивилизации.

Действительно, у Ниена была немалая предыстория. Еще во времена Новгорода, на Охтинском мысу стояла крепость Невский городок, а при первом шведском владычестве — Ландскрона («вершина мира»). Рядом с рыбацкими и крестьянскими деревнями по берегам Невы стояли и купеческие поселения: более-менее укрепленные логистические комплексы того времени.

Но заложил полноценный, «официальный» город рядом с крепостью Ниеншанц «Снежный король» Густав II Адольф (1594 — 1632). Наделила же его полными городскими правами, в том числе — правом формировать выборное самоуправление, а также «стапельным правом» (разрешением на строительство кораблей) королева Кристина (1626 — 1689). Произошло это, по всей видимости, в несколько этапов в 1630-1640-е годы. Но точно — уже после 1632 года, когда Густав II Адольф погиб в битве при Лютцене (в ходе 30-летней войны) во время кавалерийской атаки, которую возглавлял лично.

Стоит отметить, что именно при королеве Кристине зародилась традиция, согласно которой мэр города (глава самоуправления) ежегодно в канун Рождества объявляет с балкона ратуши Рождественский мир. Сегодня эта традиция сохранилась помимо самой Швеции, в Турку (Финляндия), Тарту и Таллинне (Эстония), а также других древних городах, принадлежавших шведской короне. А в XVII веке Рождественский мир объявляли каждый год и в Ниене.

Управлялась Ингерманландия при шведах не совсем так, как другие провинции королевства. Положение сравнительно недавно присоединенной земли, обескровленной и опустошенной длительными войнами и погромами (русские пришли — грабят, шведы пришли — грабят), заставил Густава II Адольфа ввести фактически прямое королевское правление. Во главе Ингерманландии был поставлен генерал-губернатор, подчинявшийся королю напрямую.

При этом следует учесть, что при короле Густаве Адольфе эту должность занимал Иоганн Шютте, его учитель и наставник, доверенное лицо и вообще «особа, приближенная к государю». «По совместительству» Иоганн Шютте был генерал-губернатором Ливонии (Лифляндии), частично включавшей в свой состав территорию современных Эстонии и Латвии. Таким образом, две эти провинции он объединял «политически», то есть — занимая должности двух генерал-губернаторов. К слову, в эстонском Тарту сегодня установлен памятник Иоганну Шютте, в том числе — как основателю и попечителю местного университета.

Генерал-губернатору Ингерманландии и Лифляндии были предоставлены обширные права. В частности, у Иоганна Шютте было даже право основывать города. Известно, что он этим правом успел воспользоваться один раз, основав город Йоханнесдаль. Этот город упоминает в своих записках немецкий географ и путешественник Адам Олеарий. Правда, из-за начала Северной войны город так и не был достроен — лишь церковь и несколько домов, вошедших впоследствии, по мнению ряда историков и краеведов, в состав современного Красного села (Красносельский район Санкт-Петербурга). Но, так или иначе, права и возможности генерал-губернатора это иллюстрирует вполне наглядно.

Административно территория Ингерманландии при шведах, точно так же, как и другие провинции королевства, делилась на лены. Лены, в свою очередь, делились на приходы (поскольку центром каждого прихода была церковь). Отметим, что приходы практически полностью совпадали со старыми новгородскими погостами, также сформированными вокруг церквей. Эти «первичные» территориальные единицы оказались настолько устойчивыми, что и сегодня в значительной степени соответствуют границам современных волостей Ленинградской области.

Ну, а в те давние времена, новый город на Неве — Ниен (Ниенштадт) вошел в состав Нотеборгского лена, административным центром которого, как нетрудно догадаться из названия, был Нотеборг (Nöteborg — «город-Орешек», после Северной войны переименованный Петром I в Шлиссельбург — «город-Ключ»). На уровне приходов существовало развитое местное самоуправление «первого уровня», представлявшее интересы всех сословий, включая крестьян.

Ниен быстро рос и в период своего расцвета был больше и богаче Нотеборга, на равных соперничая с Выборгом и даже тогдашней столицей Ингерманландии — Нарвой. А затем Ниен и сам исполнял ряд столичных функций. В частности, уже упомянутый нами Адам Олеарий пишет, что во время своей транзитной поездки через территорию шведской Ингерманландии в Московию, именно в Ниене был встречен королевскими послами. Но и в этот период, отметим, город никак административно не «отделялся» от территории Ингерманландии и Нотеборгского лена.

Здесь не зря упоминается и провинция, и лен. Как раз в 1634 году королева Кристина начала административную реформу Швеции. До нее государство делилось на провинции, после реформы — на менее крупные административные образования, лены. В самой Швеции деление на лены сохранилось и поныне (территория королевства делится на 21 лен). В Финляндии, также входившей в ту пору в состав Швеции, от административного деления на лены отказались только в 1997 году. А вот в Ингерманландии реформа королевы Кристины фактически не была завершена. Структурно она оставалась провинцией (губернией). И именно такую структуру губерний унаследовала Российская Империя при Петре Великом.

Резиденция генерал-губернатора Иоганна Шютте находилась поблизости от Ниена — в Стрельне. Любопытно, что его дворец располагался на том самом месте, где сегодня стоит сохранившийся до нашего времени деревянный путевой дворец Петра I. Собственно, петровский дворец и построен на фундаменте мызы Иоганна Шютте — если это вообще не то же самое здание, отремонтированное и перестроенное при Петре для его нужд.

Но вернемся к административному устройству Ниена. Город, как мы уже упоминали, имел право на самоуправление, которым активно пользовался. Ратуша располагалась где-то в районе современной Конторской улицы или, возможно, Красногвардейской (Якорной) площади. К сожалению, шведские планы XVII — XVIII века грешат неточностями: картография в тот момент только зарождалась. Кстати, именно поэтому до нас не могли дойти карты Водской пятины новгородского и раннего московского периода: их в ту пору просто не существовало.

В Ниене было более четырехсот податных дворов. То есть, домов-то было гораздо больше, поскольку в число «дворов» не входили казенные, административные и религиозные здания, а также дома дворян и духовенства. Да и сам «двор» обычно состоял из нескольких капитальных построек (сегодня их обозначают «корпусами» или «литерами»). Население города в середине XVII века составляло около 2 тыс. человек — немало по тем временам. По национальному составу это были преимущественно шведы, немцы, русские и финны.

Необходимо отметить, впрочем, что по «национальностям» в XVII — XVIII веках людей еще не делили, а основой идентичности была религия. Таким образом, православные ижоры, карелы и водь считались «русскими», несмотря на финно-угорское происхождение, а принявшие лютеранство — «финнами». При этом потомки новгородских бояр на шведской службе (байоров), будучи лютеранами, считались «шведами». А к «немцам» относились, в том числе, шотландцы.

Сегодня принято считать, что русские (православные) все время существования Ниена жили исключительно за городской чертой, в селе Спасское — на том месте, где сегодня расположен Смольный. Тем не менее, известно: русским (православным) было запрещено жить в самом Ниене только после 1680 года, то есть — в преддверии Северной войны.

Шведское руководство не без оснований считало их потенциальной «пятой колонной». Но при этом комендантами многих крепостей, включая Ниеншанц и Копорье, оставались байоры-лютеране из семей Пересветовых-Муратов, Опалевых-Чеботаевых и др. И именно Иван Опалев подписал впоследствии капитуляцию 5 мая 1703 года, сдав Ниеншанц на аккорд Александру Меншикову. То есть, «водораздел» проходил тогда по религии, а не по национальности. К слову, многие из потомков жителей Ниена, живущие сегодня в Швеции, носят вполне русские фамилии.

Что касается городской экономики, то горожане Ниена занимались торговлей, ремеслами, земледелием, рыболовством и судовождением. То есть, в принципе, — всем тем, чем занималось и окрестное население Ингерманландии, всегда славившейся ремесленниками, рыбаками, лоцманами и… пиратами. В самом городе и пригородах были две (позже — три) лютеранские церкви: шведская, финская и немецкая, а также — госпиталь, кирпичные, лесопильные и пороховые заводы, верфь и другие предприятия судостроительной отрасли.

Стоит отметить, что о необходимости строительства в этом месте крупного торгового города и порта к концу XVII века говорили и шведы. Королевское правительство, генерал-губернатор и ратуша Ниена вели консультации о возможности переноса центра города и строительстве нового порта, отвечавшего вызовам того времени — ближе к устью Невы. История распорядилась так, что новый, большой промышленный и торговый город, был построен уже при другом государстве. Но рождение Санкт-Петербурга, таким образом, было предопределено практически при любом развитии исторических событий.

3. Ингерманландская губерния. Российская Империя

Мы специально подробно углубились в историю шведско-российского противостояния на Приневских землях в XVI — XVIII веках. Поскольку именно оно проливает свет на дальнейшую историю нашего края и во многом объясняет наличие «шведской» составляющей в административном устройстве (так же, как и большого числа «шведских» львов в украшении блистательного Петербурга). Шведской составляющей, которую практичный Петр Великий вовсе не пытался искоренить, а наоборот — максимально использовать для собственных целей.

Шведский период, таким образом, оказал существенное влияние не только на российское будущее Ингерманландии, но и в значительной степени — на будущее администраивное и даже государственное устройство Российской Империи. Не зря царь Петр поднимал на пиру после Полтавской битвы заздравный кубок «за учителей своих» — шведов. Они научили его не только искусству войны, но и управления. То есть, фактически, структуру управления Петр позаимствовал в Ингерманландии, в дальнейшем распространив ее на всю территорию России.

История города Ниена закончилась в 1702 году, когда шведское командование приняло решение сжечь город, чтобы русские войска не могли использовать его здания в качестве укрытия при штурме крепости Ниеншанц. Сегодня это выглядит варварством, но то была обычная тактика: в русских городах гарнизон, отступая в крепость, точно также сжигал посад, и так делали тогда во всех странах Европы. С населением при этом поступали по-разному: о ком-то власти успевали позаботиться, кому-то приходилось уходить в окрестные села или строить землянки — война есть война.

Так вот, шведское население Ниена было, в основном, эвакуировано. Однако большинство немцев и финнов, не говоря уже о русских (напомним: включая ижор, карел и водь), остались на берегах Невы. Именно они и оказались одними из первых жителей нового города — Санкт-Петербурга. Так, немцы поселились на Фурштатской улице, сохранив у себя прежнюю структуру самоуправления (городской совет, ставший «районным» и т.д.). Петр Великий не только позволил оставить эти институты, но не исключено, что в какой-то период собирался распространить этот опыт на всю Россию.

К 1900 году из 5 тыс. петербургских шведов примерно 80% были российскими подданными по рождению и числили себя потомками первостроителей Петербурга. Наравне с многочисленными белорусами, украинцами, татарами, местными «чухонцами» и представителями многих других национальностей, у которых родство с первостроителями города, впрочем, прослеживается не столь явно. Это произошло вследствие постоянной миграции в Петербург, в ходе которой полицейским властям проще (и, вероятно, важнее) было отследить переехавших в город иностранцев.

А на месте Ниена возникла матросская слобода, канатный и, чуть подальше от Невы вверх по течению Охты — пороховой завод. Впоследствии канатный завод вырос в верфи Петрозавода (снесенного «Газпромом» уже в наши дни). Пороховые заводы работали до середины ХХ века, став впоследствии объединением «Пластполимер» и дали название одноименному району и «профессиональные» названия многим его улицам: Большая Пороховская, улица Химиков, Капсюльное шоссе.

На Пороховых заводах во все времена их существования довольно часто происходили взрывы, несчастные случаи со смертельным исходом, многие рабочие и работницы становились инвалидами. Это получило отражение в петербургском городском фольклоре: «Если жизнь не надоела — не люби пороходела», «Если хочешь быть в живых — уходи с Пороховых». Пойма реки Охты в районе Пороховых называлась в народе Долиной смерти — согласно легенде, после одного из мощных взрывов, вся она была буквально усеяна трупами. Но, скорее всего, туда просто выносили с завода убитых и раненых.

Итак, после падения Ниеншанца, царь Петр I принял решение основать на землях Ингрии новый город — Санкт-Петербург и, более того — сделать своей столицей. Город был основан в мае 1703 года. Но фактически Ингерманландия полностью перешла к России только в 1704 году. До этого шведы предпринимали неоднократные попытки отбить ее обратно, впрочем — неудачные. Окончательно все юридические формальности были улажены только в 1721 году подписанием Ништадтского мирного договора: Ингерманландия вновь отошла к России, и шведской король потерял право на ее упоминание в своем титуле.

В этот переходный период и началось формирование Ингерманландской губернии в составе Российской Империи. Собственно говоря, это была первая российская губерния. По ее образу и подобию Петр Великий создал всю систему административно-хозяйственного управления губерниями своей империи. Фактически именно с присоединением Ингерманландии, в России началась административная реформа: управление «по старине» Петр к этому моменту давно признал неэффективным и, соответственно, устаревшим.

Санкт-Петербург был основан на территории Шлиссельбургского уезда (то есть — Нотеборгского лена) и первое время входил в его состав. В том же 1704 году Петр назначил губернатором Ингерманландии своего ближайшего сподвижника Александра Даниловича Меншикова и поручил ему непосредственно руководить формированием первой российской губернии: «…учинен над приращенными нашими войною наследственными провинциями, Ингриею и Карелиею, купно с Эстляндиею и иными издревле нам принадлежащими, генеральным губернатором». Вольно или невольно, Петр сделал то же самое, что до него Густав Адольф: поставил на ответственный пост своего ближайшего сподвижника, в том числе и для того, чтобы держать ситуацию в новой губернии под личным контролем.