Бесплатный фрагмент - Город остывшего чая

ГОРОД ОСТЫВШЕГО ЧАЯ

***

Один и тот же чай всегда обладает особенным вкусом. Города макают в воду пакетики самобытности и раскинувшейся на многие годы истории. В сыром и хмуром настроении Петербурга в чае угадываются нотки застывших монументов великой эпохи, аромат вечерних прогулок и разноцветных мостов. В спокойном и будто замершем во времени Старом Осколе он пахнет переливающимися на солнце полями, оставляет послевкусие дружеских встреч и ярких мазков заката. В Москве, среди спешащих пейзажей, мчащихся по дорогам пешеходов и скучающих в пробках водителей, горячий напиток кажется приятным завершением дневной суеты — удаётся поймать лёгкий цитрусовый аромат бергамота. В шумной столице чаще приходится возвращаться домой уставшим, падать на всегда встречающую объятиями кровать и с горечью понимать, что утренний недопитый чай давным-давно остыл.

ЗИМОЙ

***

Город будит жителей горящими фонарями, шёпотом улиц и постукиванием бегущих по рельсам трамваев. Люди нехотя открывают глаза, ворочаются под тёплыми одеялами и переставляют будильник на десять минут вперёд, пытаясь урвать последние мгновения спокойствия и тишины. Из приоткрытых форточек веет утренней сыростью и прохладой: по коже пробегают мурашки, но обволакивающая тело сонливость не даёт укрыться от игривого ветерка. Под звон мобильного человек тяжело вздыхает, проводит непослушным пальцем по экрану, чтобы разглядеть внизу маленькие буквы: воскресенье, первое декабря.

***

Снег невесомо ложится на влажные капюшоны, не спешит таять, рассматривая открывшиеся просторы неба. Белая пыль кружит в воздухе, опускается на массивные сугробы и вновь встаёт, готовая отправиться в неизведанный путь. Люди провожают её по-детски заинтересованными взглядами, улыбаются навстречу снежному вихрю и обжигающему кожу ветру. Румяные щёки пощипывает озорной мороз, пальцы, прячущиеся в домиках-перчатках, сковывает суровый нрав декабря. Пространство города наполняется предвкушением чуда — оно мягко ступает по запорошенным снегом дорожкам, согревая воздух открытым счастью сердцем.

***

Бежевые шторы нежатся в лучах холодного декабрьского солнца. За окном поблескивает хрупкая корка узорчатых снежинок. Морозными днями они крепко держат друг друга за тонкие руки, сыплются с неба кружащимся танцем, весело опускаются на землю, окрашивая её в нежные оттенки белого. По домам расходится аромат уюта и тёплого какао, плещущегося пузырчатой пенкой по стенкам глубокой кружки. Голоса соседей сливаются с приятным бормотанием телевизора, под дверью завывает сквозняк, холодящий босые ноги. Из тостера ловко выпрыгивает хрустящий хлеб, по столу разбегаются крупицы коричного порошка. Всё в зиме шепчет о радости, прославляет её переменчивый нрав и обещает исполнить заветные мечты.

***

Вдали от автомагистралей, высотных домов и набитых бумажной работой офисов город покрывается блестящей шапкой из снега и льда. Деревья пушатся белыми кронами; их ветви, будто окунувшись в глазурь, сверкают оттенками морозной зимы. На крутых склонах обосновались саночники и лыжники: самые бесстрашные из них, розовощекие малыши, задорно смеются, доставая завалившиеся в рукава снежные комки. Съехавшие на бок шапки, разболтавшиеся шарфы и промокшие до нитки варежки ощущаются в руках взрослых приятной весточкой детства. Город наполняется радостью и, желая продлить тёплые мгновения холодной зимы, посыпает дорожки новыми порциями колючего снега.

***

Покрасневшие на морозе руки становятся непослушными, скованные движения пальцев по кнопкам не позволяют с первого раза вызвать такси. На снегу, приваливаясь к ноге, стоят надутые тяжестью пакеты — в дуновениях ветра тонкие ручки потрескивают и причудливо выгибаются. Глаза слезятся в касаниях холодного воздуха, уши и шея прячутся в петлях теплого вязаного шарфа, лишь изредка выглядывая сквозь узорчатое полотно. Через пелену влаги взгляд падает на кружащиеся под фонарём снежинки — все шалости зимней поры услужливо уступают место детскому восхищению.

***

Трамвай начинает работу самым ранним утром: ноги-колёса старательно бегут по мерзнущим рельсам, стареющее тело скрипит, покачивается и будит жителей монотонно текущих будней. Большие муравьи раздраженно шепчут из многоэтажных муравейников, ругают заботливую машину, которая стучит, стучит, стучит, развозя зевающих горожан по бетонным коробкам. Сонные муравьи ворчат, натягивая на себя домашние тапочки: такими побудками весь день насмарку! Муравьи выползают на прорезающийся сквозь небесное полотно свет, морщатся его лучам и, глядя на бережно заряженные часы, не замечая ничего вокруг, бегут за терпеливо ждущим трамваем. Осторожно, двери закрываются — в муравейниках просыпаются недовольные жители: такими побудками весь день насмарку!

***

Приятно зайти в забитый людьми вагон после долгого дня, увидеть в разнорослой толпе знакомое лицо и уже вместе наблюдать за суетой, невольно являясь её частью, позволяя ей проникнуть внутрь, сплестись с каждой клеточкой тела, стать единым целым со сложным механизмом, заставляющим вставать по утрам и плестись по пыльному полу поездов. Вдвоём объединяться со спешкой, её темпом и таинственной красотой, кажется по-своему привлекательным: будто дорога жизни разверзается перед познаваемым и познающим, обнажая блестящую металлическими застежками и чемоданами твердь. В одиночестве исследовать суету значит подвергнуться риску слишком глубоко упасть в её острые объятия, потеряться в сетчатых лабиринтах и обнаружить себя бегущим без цели и направления, перепрыгивающим чужой багаж с трезвонящим телефоном в руке. Вдвоём не страшно и по ошибке забрести в петлю яркой погони и тоскливых опозданий. Двоим и перепутья хмурой столицы покажутся приятной прогулкой, ведущей к радости и впечатлениям.

***

Поезд издаёт пронзительный гудок, отправляясь в далёкий путь. Многочасовая дорога в его компании кажется минутной радостью; события мелькают перед глазами цветными огнями, сливаются в единый поток света и тени. До проглатывающих вагоны тоннелей не достают проворные солнечные лучи — дни подземных глубин озаряются лишь тускнеющими в суете будней лампами. Город знает: жители не отвернутся от зазывающей темноты, не перестанут путаться в сплетениях узловатых паутин, раз за разом отдаваясь метаниям толпы. Город прав в своей непоколебимой уверенности — каждое утро подтверждение спускается по эскалаторам, сражаясь за свободное место в вагоне.

***

Шорох потёртых книжных листов остается неуслышанным в шуме качающегося на рельсах, скрипящего и звенящего вагона метро. Он, теряющийся в голосах пассажиров, бормотании объявлений и недовольных стонах обтянутых кожей сидений, кажется незначительным и мимолетным, раздающимся где-то вдали от стремительно бегущих событий. Перешептывания плотно впечатанных в пожелтевшую бумагу букв касаются слуха, как только какофония будней замолкает и растворяется во внезапном желании тишины. В этот момент возможность разглядеть след зарождающегося искусства в почти незаметных движениях пальцев, касающихся страниц и потрепанного переплёта, перестает казаться случайной нелепостью. Маленькие, но такие приятные сердцу важности рождаются заново, завершая картину прожитого дня. Любит ли счастье тишину? Даже само счастье не сможет дать ответа, однако оно точно испытывает то, что испытывает душа, вспоминая тепло родного дома.

***

Метель бушует на утопающих в темноте раннего утра улицах: снежные вихри кружат по дорогам и тротуарам, осыпают искрящейся в фонарном свете пылью капюшоны прохожих и склоняющиеся в порывах ветра деревья. Мороз гудит в трубах, стучится в плотно закрытые окна и покалывает кожу, отзывающуюся на перемену погоды лёгким румянцем. Именно такой, своенравной и непредсказуемой, властной и завораживающей, видится зимняя сказка. Уверенным шагом она сходит со страниц детских книг и увлекает город в волшебное путешествие.

***

Человек едва успевает вскочить в вагон через закрывающиеся двери. Темп метро, сумасшедшего и бесстрашного, не позволяет ждать ни единого затерявшегося пассажира. Человек смотрит на человека, видит знакомые глаза, видит взаимность и понимание, замечает дрогнувший лоб и пролегшую между бровей морщинку. Человек молчит человеку в лицо, встаёт напротив, задевая массивной сумкой острые колени. Рядом мелькают ряды и линии людей; цветная одежда, тяжёлые ботинки, — всё растворяется, создавая фон внешнему шуму и беспокойству. Два человека сталкиваются взглядами — разлетаются искры, краски смешиваются в белое полотно, укрывающее напряженные плечи.

Человек выходит через две станции, отпускает душу, когда-то бывшую ему родственной, провожает ушедший поезд, зная, что обязательно встретит его вновь.

***

В дрожащем от мороза городе встречаются два сломанных механизма. Их шестерёнки крутятся в порывах декабрьского ветра, в его предновогодней суете, но никак не могут начать слаженную работу. Механизмы ломаются, вынужденные каждый раз чинить себя заново; они трещат, в очередной раз сталкиваясь с целыми, исправными деталями, твёрдо стоящими на своём месте. Два механизма начинают работать сообща, к собственному удивлению отмечают, что шестерёнки подходят друг другу, как родные братья и сестры, каждым зубчиком находят нужную лунку. Механизмы трудятся, становясь похожими на своих исполнительных приятелей. Детали щёлкают, откручиваются гайки. Два механизма расходятся, сливаясь с новым единством. Город смотрит на них с сожалением.

***

Выходя из душного метро, покидая его сплетенную историей паутину, приходится осознать кое-что важное, лежащее до этого на поверхности, но отталкивающее пытающиеся прикоснуться к нему руки искателя. Как дорог бывает солнечный свет, как важны касания естественной влаги, ещё не успевшей впитаться во мрачнеющие с каждым днём тоннельные стены. Как много стоит не мечущийся в попытке отнять для себя большее ум, не бегущий от малого, не кривящийся в тоске по живому среди застывшего и холодного. Как ценен размеренный темп походки, как значимы взаимные улыбки и сантиметры пространства свободы. Как благосклонна жизнь, безвозмездно оставляющая дары любимому свету. Как благостен свет, делящийся щедростью с каждой его песчинкой.

***

Солнце падает на мерзнущую платформу, касается тонкой корки льда, ненадолго подсвечивает станцию золотистыми лучами и скрывается за плывущим по небу облаком. В томительном ожидании будущие пассажиры нетерпеливо смотрят на табло, сверяются с экранами телефонов и взволнованно шагают по перрону. Напряженная рука человека показывается из перчатки и непроизвольно тянется набрать давно знакомый номер. В трубке мобильного — хрипотца родного голоса, шутки, кажущиеся непривычно смешными, и тепло домашнего уюта. Лицо человека смягчается; вдалеке, наконец, виднеется мчащийся по рельсам поезд.

***

Тучи сгущаются над седеющими домами, превращаясь в готовые вот-вот разорваться лохматые подушки. Снежные шапки лежат на застывшей траве, морщинистых деревьях, сковывая их ветви холодом, падают на пыльные подоконники, обваливаются на закутанные в теплые шарфы головы прохожих, слыша в свой адрес недовольное бормотание. В сверкающем белым покрывалом дворе ребята с задорным смехом обезглавливают недавно родившегося снеговика: тяжелая улыбающаяся голова падает на землю, раскалываясь надвое. Через несколько мгновений хрупкие половинки станут основой нового чуда: дети построят свою фигуру, чуть заваливающуюся на бок, с выпадающими глазами и носом, под ноги которой положат наспех слепленные снежки. Налившееся свинцом небо не выдержит натиска природы, рассыплется крупными хлопьями и будет обязательно попробовано на вкус любопытными непоседами.

Лицо трогает тёплая улыбка: на языке до сих пор ощущается прохлада и свежесть ушедшего детства.

***

Одиноко стоящая палатка содрогается под порывами холодного ветра. Её пятнистая кожа покрывается мурашками, волнами переливается по металлическому каркасу, кривизной огибая прямые линии. Румяная продавщица кутается в шерстяной шарф, не чувствуя покрасневших пальцев — их скованные движения едва позволяют держать скопившиеся в кармане мятые купюры. Найти в городе место, свободное от пластиковых карт и пронзительно попискивающих аппаратов, кажется удивительным везением. Выставленные на деревянных ящиках пестрящие красками фрукты смотрят на покупателей с нескрываемой надеждой — желание украсить собой семейный стол и расположиться на узорчатой скатерти вынуждает их срываться вниз и ложиться прямиком под тяжелые подошвы сапог. Похрустывающий снег неловко целует блестящие бока, оставляя на них следы зацепившихся друг за друга снежинок. Как хочется прикоснуться к пушистому белому ковру покрасневшими щеками и ощутить греющую душу природную ласку.

***

До середины декабря город тщательно прячет новогоднее настроение в рядах высоток и лабиринтах торговых лавок. Прохожие увлечены будничными заботами, ничто не говорит им о скором приближении праздника, пока в отблесках вечернего снегопада одно из окон не зажигается мелькающими вспышками гирлянд. Снег падает сквозь цветные полосы света и отражается на лицах людей бликами грядущего волшебства. Город с облегчением выдыхает и позволяет себе впустить новогодний дух в пронизанные холодом стены. Праздничное настроение шагает по запорошенным дорогам, по пути встречая воодушевлённые улыбки прохожих. «Сюрприз удался», — шепчет столица, кутаясь в тёплый шарф.

***

Ожидавшая выхода радость выплескивается наружу ярким фейерверком, перемежающимися цветными вспышками и падающими на лоснящийся под ногами снег искрами бенгальских огней. Новогодняя ярмарка, сверкающие в лучах фонарей сувениры, покрытые блестками магнитные снеговики и напевающий веселые песни Дед Мороз возвращают освободившихся от забот взрослых в позабытую детскую сказку. Стеклянные игрушки, скрученная в шарики вата и пиала, наполненная ароматными мандаринами, стоят на пороге безвозвратно ушедшего прошлого. Город машет ему рукой, выводя в воздухе причудливые узоры. Последний залп фейерверка затухает в пелене исполосованного неба и погружает сердце в объятия счастья.

***

— Болит ли сердце твоё о доме?

Деревянное сердце, сердце любящее и греющее, наполняющее дома уютом и праздником, стоит на морозной земле, касается её продрогшей ногой и ничему не сопротивляется. Совсем скоро оно окажется в объятиях прогретого батареями воздуха и шуршащей цветной мишуры. Люди будут смотреть на колючую лохматую голову, поднимать её в украшенные снежинками высотки, водить хороводы и ставить к замерзшей ноге ярко упакованные коробки. Косматое, будто скрутившееся существо терпеливо ожидает новых друзей, не догадываясь, что новогодней дружбе цена — три выходных и один прощальный. Деревянное сердце обливается кровью — запах смолы даёт ответ: разносится на далёкие метры, достигает тепло одетых прохожих, скрипящих податливым снегом и выпускающих пар улыбчивыми ртами.

***

Руки увлеченно вырезают из бумаги узорчатую снежинку, на окнах замирают цветные колокольчики и мигающие лучи гирлянд. Пахнущие зимней свежестью квартиры наряжаются перед шагающим навстречу праздником: выбирают лучшие образы, сочетаясь с расцветающим природным торжеством. Совсем скоро уставшие лица жителей обретут счастливые улыбки: ожидание чуда роднит человека с витающей в воздухе радостью.

***

В гостиной без всякой усталости бурчит телевизор; комната, наполненная светом, отражающимся от падающих за окном снежинок и заходящихся цветными вспышками гирлянд, становится похожей на дворец из любимых сказок детства.

На несколько мгновений невольно приходится переместиться в далекое и ясное прошлое: тот же блеск, тот же вид из окна, предпраздничная суета и мечущиеся в беспокойстве взрослые. Мать спешно нарезает продукты, смешивает и почему-то теперь называет их «салатом» с замысловатым названием. Всё внутри требует подойти к столу и, отвлекая глупыми вопросами, потихоньку пробовать каждый ровный кубик. Тщательно жевать и пытаться понять, почему нельзя прикоснуться к чему-то «на новый год». Зачем взрослым столько еды на один вечер? И даже не положили конфет!

***

Выходя из приятной задумчивости и до сих пор чувствуя вкус, ставший тёплым детским воспоминанием, осознавать в руках нож, спешно нарезающий полный таз совсем незамысловатого «оливье», осознавать соседствующие с ним тазы других салатов и всё ещё не понимать, зачем взрослые готовят столько еды на один вечер.

Снежная Москва за окном наполняется новогодним настроением и таким же, как много лет назад, предвкушением чуда. Где-то внутри проявляется внезапное озарение: на праздничный стол даже не положили конфет!

***

За столом собирается целая семья: дети с нетерпением ждут подарков, взрослые — наступления нового года и приближающихся выходных. С экрана телевизора льётся музыка, лишь изредка заглушаемая постукиванием вилок об узорчатую посуду. Старый год стоит у порога, готовится перешагнуть его и отправиться в прошлое, чтобы передать привет оставшимся вдалеке радостям и невзгодам. Приоткрывая тяжелую дверь, он встречает румяный и улыбчивый январь, несущий на плече мешок, полный удивительных приключений. Декабрь замирает, узнаёт в лице нового года свои черты и напоследок машет ему рукой. Изо всех окон гремит бой курантов и доносится голос радости: «С праздником!»

***

Автобус, доставляющий нетерпеливых жителей в центр города, задерживается. Покрывающие улицу одеялом тёплого света фонари, хозяева этих мест, величаво возвышаются над запорошенными дорогами — в глубине своей бетонной, пронизанной переплетениями проводов души, они радуются наступившему новому году. Фонари не переминаются с ноги на ногу, борясь с подступающим холодом, не кривятся, намокая под ускорившими падение снежными хлопьями. Человек по-доброму завидует невозмутимому спокойствию: игривый мороз забирается под куртку, царапает ладони и, едва касаясь запястий, покалывает их своей остротой. Кружащиеся узоры снежинок, соединяющиеся в крепких объятиях, опускаются на расстилающийся под ногами сверкающий ковёр. Воздух пахнет праздничным счастьем, голоса которого доносятся из соседних домов, перемежаясь со звонкостью мимолётной радости хлопушек. В отсутствие снующих из стороны в сторону машин слышится треск бенгальских огней. Сквозь открывшуюся красоту пробивается настойчивое желание попасть в шумный и смелый город, где смех и фейерверки, куда более громкие, чем случайные хлопки, звучат сквозь яркие поздравления. Разгулявшийся снегопад позволяет заметить, как из магазина в домашних тапках и распахнутой куртке выходит давняя знакомая, летом охотно продающая живущим неподалёку детишкам леденцы.

Робость отступает, и слова, наконец, показываются наружу в своем детском очаровании:

— С новым годом вас, — сиплое и нерешительное.

Приходящий в ответ приветливый кивок вызывает искреннюю улыбку.

Тепло и приятно садиться в неожиданно подоспевший автобус и понимать, что жизнь, она больше, чем фейерверки и пляски.

***

В свете возвышающегося над тротуаром фонаря кружатся резные снежинки. Их замысловатый танец — порожденные ветром движения — создаёт вокруг белого вихря игривую мелодию, гимн наступившего чуда. Темнота неба поглощает уют вечерних улиц, укрывает город прозрачной пеленой начавшегося снегопада и заснувших на земле льдинок, поблескивающих в теплоте льющегося из окон света. На сверкающем ковре виднеются следы маленьких ног, глубоко утопающие в белом полотне. Неподалёку слышится детский смех: краснощекие ребята бесстрашно прыгают в высокий сугроб, поднимая в воздух снежное облако. Улыбка трогает лицо случайного прохожего: улица оживает, впуская в себя дыхание радости.

***

Рабочие будни с первой минуты нового дня втягивают город в замысловатые петли стремлений и достижений. Жители бродят по их извитым дорогам, не боясь потерять себя и драгоценное время в погоне за призрачным и далёким. Усталость прокрадывается к их лицам, трогает покрасневшую на морозе кожу, сочится сквозь снег и пёстрые рекламные вывески. Поскрипывание лопаты, скребущей ребристую плитку, касается слуха, перемежаясь с едва слышимой зимней трелью. Ветвистый куст с пушащимися побелевшими ветвями усыпан красногрудыми птицами, возвращающими право голоса единственному верному ориентиру — насыщенным дням, призывающим проживать их в ощущении непрекращающейся радости.

***

Тёмным январским утром, шагая по хрустящему снегу, удаётся втянуть полную грудь холодного воздуха. Лёгкие наполняются свежестью городской тишины, перемежающейся с зарождающимся шумом дорог и извилистых улиц. С неба неспешно падают белые хлопья, оседающие на замерзающих щеках и мокнущей шапке. Нет ничего приятнее заинтересованного наблюдения за пробуждающимся городом, никогда полностью не смыкающим глаз. В безмолвии утра даже горящее предвкушением сердце терпеливо сбавляет ход и прислушивается к распускающемуся вокруг спокойствию. В изнеженном ночными морозами пространстве легко заметить, как включается в работу сложный механизм: шестерёнка за шестерёнкой, автобус за автобусом, поезд за поездом, он спешит превратить последовательность, лишённую чувств, в верного помощника и лучшего друга для каждого сонного жителя. Вместе с поднимающимся над горизонтом солнцем и множащимся стуком колёс приходит простое и ценное осознание, позволяющее взглянуть на открывшиеся просторы совсем другими глазами: везде есть место, где человек может получать заботу. Везде есть уголок, который он сможет гордо называть домом.

ВЕСНОЙ

***

Подоконники, покрытые коркой весеннего снега, застывают, наслаждаясь внезапно пришедшим теплом. Дождь оставляет на белых шапках точечные следы; маленькими ногами он бежит по всем горизонталям, будто пытаясь догнать неумолимо ускользающее время. Город затихает привычно для поры ранней весны; лишь птицы лениво напевают хаотично разбросанные ноты, тренируя сонные и пугливые голоса перед предстоящим сезоном. Всюду лежат сугробы; пыльные и закостенелые, они ждут возможности питать живое своей прохладой. Сквозь них, в самом низу, пробиваются упрямые травинки: согнувшимися некрепкими телами ощупывают промерзлую почву и дружно кивают спешащему солнцу, едва проглядывающему из-за дождевых туч. Весна не торопится удивить город своим ранним прибытием: медленно шагает по улицам, осматривает владения и позволяет таять густым снегам. Холода, видя её улыбчивое лицо, послушно отступают, собирая ледяные чемоданы для следующего года. Музыка птичьей трели принимает весеннюю власть и обретает привычные очертания: льётся плавно, окутывая нежностью просыпающиеся дома.

***

Тени плохого настроения норовят перебраться в новый день, обнимают тяжелеющие руки и непослушные ноги когтистыми лапами, шепча на ухо ранящую бессмыслицу.

Окно приоткрывается, впуская в квартиру нежность смеющегося солнца и шелест распускающейся листвы. Улыбка невольно наползает на лицо и, не встречая сопротивления, остаётся на нём проявляющимися в свете золотистых лучей морщинками. Тело сбрасывает с себя оковы, танцуя в отзвуках проснувшихся улиц. Может ли минутная грусть противостоять очарованию весенней капели и чистому полотну неба?

***

Весна позволяет обнаружить своё возвращение, оставляя на земле тёплые следы: проталины расширяются, обнажая зеленеющую траву. Птицы напевают нежную мелодию; их голоса, привыкшие к спокойствию холодов, едва слышны за гудящими магистралями. Совсем скоро их глубина прорежется сквозь пелену городского шума, громко провозглашая наступление расцвета просторов природы. Из года в год песня звучит по-новому: с особенной интонацией острые клювы выводят ноты, вкладывая в каждую из них частичку запутанной зимней истории. Всё живое с интересом наблюдает за пёстрыми птичьими головами, ища и находя себя в отзвуках солнечной трели.

***

Крупные льдины нехотя разрывают тугие объятия и отправляются в свободное плавание; глыбы застывшей воды исследуют новые территории, ловя на себе заинтересованные взгляды прохожих. Из года в год люди наблюдают за ледоходом с воодушевлением и едва скрываемым ликованием: приближение весны видится им как никогда близким, когда прочная корка освобождает от оков потеплевшие пруды и каналы. Таяние снега и полноводие рек предупреждают пору пылающего красками расцвета природы и торжества душевного трепета — жители пробуждающегося города с нетерпением ждут появления первоцветов и расстёгнутых пуговиц пальто.

***

В ласковых лучах мартовского солнца город всё больше становится похож на красавицу-весну, плывущую по узким улицам и оживлённым бульварам. В его рассветных очертаниях проглядывает неиссякаемое стремление к процветанию; каждая магистраль, каждая громоздкая высотка смело шагает к развитию, как распускаются под балконами многоэтажек и офисов пестреющие головки полевых цветов. Солнце обнимает их хрупкие, изморенные холодом листья щадящим теплом, ползущим от спрятавшихся под землёй корней до кончиков румяных лепестков. Залюбовавшийся пейзажами город, скрываясь от самого себя, подражательно выпускает на дороги шумные машины, открывает виды на строящиеся небоскрёбы, не затихает ни на день, облачает серые стены в красочные плакаты, мечтая слиться с шелестом едва прорезающейся листвы и распустившейся весенней палитрой. С утра трудящиеся муравьи желают большой столице удачи в её нелёгком и благом деле.

***

С наступлением весны удаётся заметить переменчивый нрав людей: в конце ноября, когда снег только-только ложится на землю несмелыми хлопьями, прохожие расстроенно гудят солнцу просьбы не жечь первые весточки зимы. Просьбы оказываются настолько яркими и искренними, что в один из особенно холодных дней золотые лучи совсем перестают греть, и на сереющую траву наслаивается белое перьевое покрывало. Сколько радости оно приносит в круговорот будничных забот! Однако, к молчаливому удивлению, восторг спешно сбегает, стоит календарю перешагнуть отметку в семнадцатое марта. Город сыплет на скользкие дороги песчаную крошку, старательно оберегая жителей от опасностей. На их лицах прячется хмурое нетерпение, но довольное своей работой солнце не спешит топить наплывшие за несколько морозных месяцев сугробы. Долго ли предстоит ветвистым улицам покоиться в окружении грязевых комков и с каждым днём расширяющихся проталин? — совсем скоро покажет румяный озорник апрель.

***

Роса касается стоп, приятно холодит кожу, бодрит и оседает на шерсти любимой собаки. Покоится небольшой каплей на её любопытном чёрном носу и, кажется, обладает притягательным вкусом утренней свежести: пушистый друг довольно слизывает её с травы и, касаясь чувствительной мордой тонких листьев, забавно чихает. Стоит оглянуться — во дворе вдруг окажется много людей: до конца не проснувшихся, лениво потягивающих кофе из бумажных стаканчиков, бодро шагающих по влажным дорожкам и созерцающих пробуждение города. Таких разных и удивительных, их объединяет всего одна — маленькая и не очень — радость: четвероногие друзья настойчиво тянут хозяев навстречу входящему в свои владения утру, счастливо виляют хвостами, наслаждаясь внезапно случившимся после темной ночи днём. Близкие рядом, жизнь продолжается, распускаясь в их горячем, преданном сердце.

***

Паук плетет резную сеть, поблескивающую в лучах утреннего солнца. Природа неспешно открывает глаза, встречает розовеющее рассветное небо скромной улыбкой и дуновением тёплого ветерка. Птицы прославляют новый день лёгкой весенней трелью, спускающейся с цветущих деревьев. Их голоса сливаются с песнью просыпающихся дорог, перемежаются с нотами суеты и теряются в шелесте молодой листвы. Скверы и парки наполняются ласковым предвкушением долгого и светлого дня.

***

Музыка звучит в такт монотонным шагам и весёлой бульварной поступи прохожих. Каждый из них держит внутри свой неповторимый ритм, полозом цепляющийся за душевные нити. Большие здания, высотой царапающие небо, танцуют и вникают в мелодию вечера вместе с ветхими домиками. Каждый из них слышит в гремящих колонках что-то своё, холодное или тёплое, кипящее жизнью или затухающее в нежных отзвуках. Шаг за шагом, кирпич за кирпичом, они близятся к далёкому, покоящемуся в глубине потаенных уголков души, разгадывают выбитый нотными знаками код с той лёгкостью и непринуждённостью, к которой стремится каждая травинка, случайно прорывающаяся сквозь плитку центральной площади. Когда взгляд невольно падает вниз, приходится заметить: маленький зелёный росток уже кивает едва прорезавшейся головой.

***

Пробивающийся из земли росток, наивный и хрупкий, ещё не видевший мира, касается тепла маленькой головой. Он карабкается наружу, тянется к солнцу и будто заставляет вступить с ним в увлекательный диалог. Среди рассказов о быте, суете и порой наступающей тяжести будней, вдруг прорезается голос зеленеющего и крепнущего друга: «На небе сгущаются кучевые облака». Своей безучастностью к вопросам нефтяных океанов людских проблем новая жизнь позволяет понять: счастье лежит чуть дальше календаря запланированных встреч.

***

Морщинистое дерево покорно терпит прикосновения: лёгкие, более уверенные, наполненные осмысленным намерением или подобные любой форме, пустые и мимолетные. Величественный исполин стоит, не уклоняется, лишь изредка покачивает ветвями в такт назойливому ветру. Скольких рук можно коснуться вот так, проходя мимо принимающей всё аллеи? Сколько поколений глаз ласкает эти пугливые листья? Кажется, крепкие ноги сейчас поднимутся из земли и понесутся навстречу потоку.

— Я ничего не знаю, — шёпот напоследок подаренных объятий.

***

Объятия городского шума сжимаются тугим кольцом, будто перенося уставший от суеты разум в другое измерение. Шорох листьев редких деревьев, перемежающихся с выложенными плиткой дорожками, ласково напоминает о тянущемся вслед за тяжёлыми шагами переживании первой любви. Не романтической — всеобщей, поглощающей от и до, согревающей душу, не обжигающей её нежные линии. В сигналах машин возрождается память о близком и светлом детстве. С замиранием сердца приходится пересматривать картинки из прошлого, будучи не в силах притронуться к его манящим очертаниям. Руки тянутся к желанной беззаботности, но останавливаются, натыкаясь на щербатую стену возвышающегося над суетой здания. Всё идёт своим чередом. Выдох дарит облегчение и возвращает домой.

***

Стройка у дома встречает привычным и переставшим быть тягостным шумом. Голоса рабочих перемежаются со звонким стуком металла, теряются в нём и оставляют лишь разносящийся по воздуху след. Люди, иногда всё ещё гневно поглядывающие в сторону ограждённой территории, кажутся несколько отстранёнными от текущих мимо событий. Под ногами разливаются многочисленные лужи — образ, принимающий каждый камушек, каждый плевок, каждую солнечную улыбку, обращенные в их сторону. Увлечённый своим делом ребёнок заинтересованно касается ботинком воды — от ноги сразу расходятся податливые круги, вызывающие у маленького человека искренний восторг. Он несколько раз повторяет своё движение, пока, наконец, не прыгает в лужу, задорно смеясь. Забавный костюмчик с улыбчивым котом вмиг покрывается темнеющими каплями, но беспокоит ли это по-прежнему улыбчивого ребёнка? Он лишь удивленно замирает на несколько мгновений, разглядывает изменившуюся в цвете одежду и увлечённо продолжает игру. У него нет образа, сложенного в глазах окружающих, нет того, что следовало бы защищать и что было бы достойно отложенной радости. Несколько прохожих, наблюдающих этот момент, замедляются и тепло смотрят на огражденную невысоким забором территорию — на их глазах строится жизнь.

***

Рыжий кот поворачивает сонную морду к пробивающимся сквозь стекло солнечным лучам. Он нежится в окутавшей тело дремоте и теплоте весеннего утра, довольно выгибаясь на пушистой лежанке. Защитник домашнего уюта смиряет взглядом мелькающих за окном прохожих, по-доброму щурится и протяжно мяукает, приветствуя беспокоящего хозяина. В мягком кошачьем голосе сквозь шум городской суеты слышится подаренная природой нежность.

***

Перевернутые улыбки раскинувшихся на многие метры мостов хранят в себе мудрость создателя. Они покорно рождают его смыслы в материальные оболочки, хрупкие, отдалившиеся от мира идей и планов. Как мать лелеет дитя, они со всей нежностью прикасаются к незримому, позволяя забредшим прохожим шаг за шагом считывать таинственный код с бугристого асфальта. Этим ли объясняется воодушевление, испытываемое при переходе с берега на берег, когда от туго натянутой водной глади отделяет лишь тонкая поверхность вековой истории? Этот ли трепет скрывает в себе крепкий каркас, расположившийся над притягивающей глубиной? Таков ли был замысел безумца, впервые решившего сотворить невозможное?

***

Мост возвышается над Москвой-рекой, терпит топающих, бегающих по нему людей, шумящих и тихо фотографирующих бодрую и расцветающую огнями столицу. Парящий над землёй, не думающий о прошлом, настоящем и будущем, мост видит встречи и расставания, улыбки и слёзы, храбрость и несмелость, бесстрашие и опасения, торжество жизни над смертью и раскинувшиеся по водной глади прутья света. Наблюдательный и понимающий, он танцует в своей неподвижности, как велит того его бытие. Если это позволит дышать, слышать и чувствовать хотя бы одному существу, хотя бы пылинке, отпущенной мирозданием в свободный полёт, мост будет стоять и терпеть бьющие его волны.

***

Поцелуи солнца показываются на щеках веснушчатой поступью. Нежность его касаний окрашивает кожу в тёмные оттенки, сохраняющие воспоминания о теплоте весенне-летних дней. Каждый житель большого города носит в себе следы тяжелого труда матери-природы, её изысканного вкуса в создании совершенства. С уважением хочется относиться к каждому: большому и малому, вежливому и грубому, красноречивому и косноязычному, когда судьба позволяет находить в них искусство, видеть успех творения в морщинке, в родимом пятне и крошечной, едва заметной веснушке. Природа говорит с миром путём загадочных начертаний, понятных не всегда и не каждому; её язык соткан тонкими хрупкими нитями, прочно сидящими в полотне жизни, раскинувшимися по свету, будто по карте звёздного неба. Понимание рождает любовь к коду, складывающемуся на лицах прохожих в удивительные символы, подозрительно похожие на красоту.

***

Природа никогда не пытается сотворить безусловный шедевр. Стремление к наивысшему, сотканному без единой погрешности, свойственно лишь крутящемуся в колесе выгод и признаний городу. Ни единый сиреневый куст не задумывался мирозданием как вершина творения и недоступное для постижения искусство. Ни одно снующее по витиеватым ходам муравейника насекомое не имеет в себе цели принести несоизмеримую пользу миру или самому себе. Оно живёт по встроенным в него механизмам и продолжает своё существование вопреки обстоятельствам. Листочек, травинка, пылинка и крошечный светлячок работают на пике своих возможностей; дома-исполины через раз умело подражают им, загружая в себя сложнейшие системы удобств и прибыли. Разнится их эволюция, их поднимающийся плавной спиралью или скачущий по кочкам-оврагам рост. Сближаются их идеи, разделяются глубинные смыслы. Имели бы мы великое, если бы постигшие простую истину творения гении стремились создавать лишь наивысшее?

***

— Поцелуи солнца никогда не приходятся в одно и то же место.

Оно щедро дарит свои лучи детям, резвящимся на улице с самого утра, сонным и задумчивым взрослым, вышагивающим по бордюрам кошкам и весело бегущим за резиновым мячиком собакам. Золотистый свет не скрывается от трудящегося день и ночь муравья, от разбросанных по асфальту песчинок и падающих с ветвей листьев. Всё вокруг неизменно преображается, с каждой секундой обретает новый вид, принимая озарение ясного дня. Солнце заинтересованно наблюдает за дыханием живого, вслушивается в звуки его нежного естества и, наполняясь любовью к смущённой неловкости румяных улиц, целует их розовеющие щёки. Каждый день разные. Каждый день дорогие сердцу.

***

Поля и дороги заливаются цветом, впуская в свои просторы весеннюю нежность. Пестрые бабочки парят над поднимающейся травой, находя отражение крыльев в каплях росы. Небо ясностью встречает пробуждающуюся природу. Его бескрайняя неизменность в суровые январские морозы и жаркие летние дни сверкает одинаково яркой лучистостью. Небо оглядывает вспыхивающую разными цветами землю, подходит к ней с трепетной лаской, лелеет сезонное непостоянство открывающихся ему просторов. Ветер, гордо шагая по росистой траве, смахивает поблескивающие капли, рассеивает наплывающую туманность и оставляет после себя невесомый аромат утренней свежести.

***

Цветущий сад встречает солнечные лучи пёстрыми головами, кивает им, знаменуя счастливое будущее всем своим обитателям. Жизнь пылает, кружится вихрем вокруг этой мимолетно осознаваемой радости — всё дышит, пока дышит могучее небесное светило. Стоит ему воспрять, как воспрянут те, кому ещё недавно не верилось в возможность проявляться здесь, среди заполненных голосами радости и отчаяния домов. Хочется воскликнуть ввысь, воззвать к золотому венцу жизни, — короткой и вечной — сказать: гори! — и знать, что нечто великое внемлет устремленным к нему словам.

***

Дорожка, ведущая в парк, освещенный весенним солнцем, покрыта тонкой пеленой осыпавшихся лепестков. Рядом заканчивают пору цветения пестрящие красками деревья — совсем скоро их ветви будут держать на себе приятный груз сочных плодов. Дуновение ветра взметает в воздух розово-белые конфетти, кружит их над землёй и опускает на ютящиеся по обочинам машины. Всё говорит о весне тихим воскресным днём: весёлое щебетание птиц, расслабленные лица прохожих и тепло падающих на землю лучей возносят хвалу распустившимся бутонам и искусно свитым на ветвях гнёздам. Природа пробуждается, зовя за собой город, уставший от грузных снежных шапок и въевшихся ледяных корок. Суетящийся, не знающий покоя, он послушно встаёт с постели, держа за руку хорошее настроение. Жизнь вокруг замедляется, полной грудью вдыхая каждое мгновение радости.

***

Художник не успевает писать пейзаж торопливых будней: постоянство красок центральной площади ложится кистью на чистый лист, пытаясь увлечь за собой красоту сгущающихся облаков и отдалённо виднеющихся деревьев. Искусная рука касается холста, вырисовывая едва различимые контуры неба, но в тот же момент картина теряется в действительности открывающегося вида: голубое и ясное полотно скрывается за клубящейся жёлто-серой ватой. Шелест листьев, поддающийся дуновению ветра, заставляет ветви менять окрас: кисть вбирает в себя оттенки зелёного, наблюдая за серебрящейся вдали аллеей. Пейзаж будет завершён, художник — почти доволен результатом нелегкой работы, но глаза любующихся искусством прохожих никогда не коснутся сокрытого за цветным полотном.

***

Аквариум тонет в лучах нежного майского солнца, ничего не ожидая, переливается яркими бликами. Жизнь его обитателей кажется настолько интересной, что захватывает дух. Всё у них изо дня в день одинаково — всё у них каждый раз иначе. Мгновение располагает к тому, чтобы наслаждаться открывшейся картиной, но постоянно крутящийся в голове годовой отчёт и сидящая в уголке пыль будоражат пытливый ум. Множество лишнего закипает в голове — возникает вынужденная остановка. Где-то за окном слышится чириканье проснувшихся птиц и стук трамвайных колёс. Также замершая внимательная черепаха смотрит величественно, с высоко поднятой черепашьей головой, вытягивает морщинистую шею и когтистые лапы. Вот и встретились два искусства: морской хищник и вершина творения. Смотрят друг на друга пристально, с интересом — настоящим, созданным годами развития и ложным, неумело выдавленным: потому что так принято — жить в моменте. На носу у черепахи появляется пузырь — выдох, и она лениво поднимается на поверхность. Когда придёт время, ничто не помешает ей вновь опуститься ко дну, замереть в потоке и перестать торопливо перебирать конечностями. Что же мешает человеку?

***

Старая набережная оживляется нахлынувшим потоком людей. Город знает и чтит этот день, позволяет прохожим толпиться на узких улицах и прощает им сорвавшуюся несдержанность жестов и слов. Дети кутаются в пухлые куртки, шмыгая носами, взрослые придерживают спадающие капюшоны, часто моргая слезящимися от ветра глазами. Солнце слепит, но дарит желанное тепло, почтительно склоняется перед предстоящим событием и замирает в изумлении, словно касается происходящего в первый раз. Встречаемый восторгом, парад начинается, в отдалении виднеется его величие — дыхание перехватывает даже у светила, помнящего закопчёнными боками ярость и злость войны. По растянутому над головой небу плывут редкие облака — кажется, белая птица вот-вот заденет их острым крылом.

***

Вечер шагает по не желающей спать Москве, его окрашенный красно-синим пламенем лик спокойствием озаряет наполняющиеся тишиной улицы. Окна открываются, обнажая прячущийся за ними уют и впуская в дома запах приближающейся ночи. На маленьких кухнях гремят маленькими кастрюлями, заваривают чай и ведут душевные разговоры, делясь радостями уходящего дня. В подъезды лениво заходят люди, с трудом несущие за собой набитые продуктами пакеты. Не выходит не представлять их, отдыхающих в прохладе сгущающейся темноты и наслаждающихся мгновениями безделья.

***

Йодовые облака бегут по засыпающей синеве неба. В предзакатном освещении проглядывают нотки радостей и разочарований: день, большими шагами уходящий в небытие, оставляет после себя отпечатанные на влажном грунте следы. Сгущается тьма; мерцающая белым вывеска подмигивает потёртым кабелем, парящий вокруг рябой воздух с интересом высматривает её размывающиеся очертания. Над головой замершего в магии внимания человека кружат самолёты, прямой полосой разрезающие небесную гладь. Словно муравьи, по воле случая столкнувшиеся с паводком, они несутся из края в край, храня в себе набитые сувенирами чемоданы и полные впечатлений любопытные головы. Город засыпает: самолёты продолжают крошечными букашками висеть в воздухе, смотреть вниз блестящими глазами, не замечая по-прежнему заинтересованно мигающее табло.

***

Незаметно для жителей города солнце уходит за горизонт, оставляя грузные высотки купаться в переливах сумеречного света. Тепло прошедшего дня не успевает рассеяться, как вдруг сменяется уютом шагающей навстречу воодушевленным людям ночи. Впереди их ждут выходные, полные домашних забот и успевшего стать непривычным спокойствия. Предвкушение отдыха заставляет их голоса звучать громче, а улыбки — сиять ярче. Покинутые солнцем улицы сверкают в переливах эмоций радости и совершившегося долгожданного чуда. Под ногами в отражении упавшей с неба воды виднеются рябые облака, с каждой минутой всё больше меркнущие в наползающей темноте. Сердце наполняется радостью уходящих будней, лениво машущих мозолистой рукой. Солнце полностью падает за горизонт; огни ночного города, кажется, сияют ярче обычного.

ЛЕТОМ

***

Лето неожиданно вторгается в череду рабочих будней, принося с собой шелест зеленеющей листвы и звонкие трели красующихся друг перед другом птиц. В воздухе пахнет сыростью близлежащего пруда: горячее солнце греет водную гладь, поднимает мельчайшие капли к облакам и любуется образующейся дымкой. Ласкающий ветер рябью проходит по натянутому полотну, вынуждая тонкую поросль поддаться плавным движениям. Вокруг заинтересованно кружат стрекозы, рисуя в воздухе замысловатые узоры. Всё говорит о лете и славит его заботливую теплоту.

***

Туманный рассвет мягко ступает по улице в сопровождении птичьего многоголосья. Дымка, сшитая из хрупких водяных капель, рассеивается в лучах восходящего солнца. Росистая трава плавно колышется, тихим шелестом встречает утро листва. Город просыпается, любуясь уходящей по извилистым улицам ночью. Её следы остаются на влажной земле несколько ясных минут, после чего спешно сбегают, прячась в углах ребристости стен. Извилистые тени обязательно вернутся, скроют пороки и сожмут в узловатых пальцах горящие огнями высотки; закружат столицу вихрем взвинченной свободы и льющейся с каждой сверкающей вывески радости. Однако сейчас, когда простирающийся под окнами пейзаж становится улыбчивым и светлым, всё живое выбирает наслаждаться цветущими полянами и прогревающимися бетонными стенами.

***

Встречая пышущий жаром июнь, удаётся вкусить беззаботное лето вместе с сочной мякотью яблока. Сладость собрана в каждой клеточке нагретого солнцем плода, как собрана радость в душе расцветающей теплотой жизни. Лето дарит изобилие вместе с плавящимися от температуры дорожками, дарит свет с проливными дождями. Город плачет, стараясь укрыться среди выбритых гладких улиц и густых тенистых лесов, с заботой включает гудящие кондиционеры, оставляя своим изможденным жителям хрупкий островок надежды. Всё плохое и серое забывается, стоит лишь кончиками пальцев коснуться щедро подаренных капризным, но воздушным и солнечным летом плодов.

***