Бесплатный фрагмент - Горизонт забвения

Часть первая: Быть или исчезнуть

I День первый

В темноте бежать по лесу было очень тяжело. По лицу постоянно хлестали ветки, щеки и лоб горели от ссадин, по лбу и подбородку уже текла кровь, застилая глаза. Я постоянно спотыкалась о корни деревьев и их поваленные ветром стволы, а мелкие опавшие ветки, шишки, да и вообще любые неровности, изодрали мои стопы сквозь тонкие тапочки. Привычка ходить босиком сейчас не спасала — в поселке было вытоптанное десятками ног поле у домов и гладкая, песчаная дорога к реке и сараю.

Ноги устали от спешной дороги, плечи натер рюкзак, хотя в нем и не было ничего, кроме бутылки воды и сменной кофты, лёгкие разрывались от нехватки воздуха, но остановиться было нельзя, если за мной уже пустилась погоня, то спешка сейчас необходима. Надежда, что они проспят до самого утра, что, как и ожидалось, ночью пойдет дождь, и мои следы навсегда исчезнут, придавала мне сил.

Эта часть леса была совершенно новой для меня, неизведанной, так далеко я еще не заходила. С детства меня убеждали, что за каждым деревом, под каждым кустом, в каждом ручейке обитало какое-то зло. Человек никогда и нигде не оставался один, возле него всегда кто-то живет. Этот кто-то обязательно должен быть злым.

Но, правда скорее в том, что самое большое зло осталось у меня за спиной.

Лес всегда был для нас царством мрака, где бок обок неразлучно существовали жажда жизни и ее полная противоположность. Переполненные червями пни, рухнувшие ветхие деревья, запахи разложения казались мне последними вздохами бьющейся из последних сил жизни. Я находилась в чаще нетронутого человеком леса, а это значило, что здесь постоянно что-то умирало, вокруг парили запахи тоски, а возвышенности и болота окутывала печаль. Порой, откуда не возьмись, пробивалась Луна. От ее брызг обильно разросшаяся растительность мгновенно приобретала мистический оттенок.

Сейчас, мчась в полном мраке сквозь дебри непроходимого леса, я ощущала, что смогу сделать все: вырваться из забвения, преодолеть десятки километров до ближайшего города и, наконец, вернуть ту жизнь, которую у меня отняли. Я впервые почувствовала себя по-настоящему живой. Каждый день почти двенадцать лет я вспоминала рассказы моей мамы о ее жизни до моего рождения. Мне хотелось попробовать вкус утреннего кофе, как обычный человек, хотелось, как и она в моем возрасте ходить на свидания, смотреть фильмы и есть мороженное и сладкую вату. Но, каким-то злым роком, кто-то другой распорядился моей жизнью. Кто-то другой решил, что я должна вставать с рассветом и до заката работать в поле, ухаживая за тем, чего я не понимала.

Удивительное дело — прошлое, каким бы оно ни было, живет в тебе, незримо и спокойно ожидая того самого момента, когда будет можно всплыть на поверхность из мнимого небытия. Кажется, что его нет, что оно тебя покинуло. Но затем оно, как феникс, восставший из пепла, вспыхивает внутри с новой силой и буйством красок, звуков, движений.

Тем не менее, атмосфера леса и дикой природы не тяготила меня. Для меня он представлял огромное, волнующее, безбрежное морем, которое поможет мне скрыться от прежней жизни, которое смоет всю боль и печаль из моего сознания и души. Какая-то неподвластная моему разуму сила правила всеми этими могучими стволами, всеми этими висящими мириадами листьев, всем этим гигантским миром. Здесь каждый миллиметр почвы был живой. Здесь повсюду копошились и сталкивались друг с другом всевозможные живые существа. Каждое животное занимало здесь свою нишу. Углубление, образовавшееся при падении дерева, служила пристанищем для диких свиней. В сырой низине у озера, где туман стоял и днем и ночью, жили олени. А на полянах, где смыкались сплошным непроглядным куполом деревья, вили гнезда и целыми днями пели птицы, которым был не страшен даже дождь.

Неожиданно правая нога уперлась во что — то твердое, и я упала на колени, уперевшить ладонями во что-то колючее и влажное. Голова кружилась так сильно, что казалось, будто земля и небо меняются местами. Из горла сам собой вырвался сдавленный, вымученный смех, напоминающий рыдания. Несколько секунд переведя дыхание, я села и огляделась. Позади меня оказалась черное пространство, куда не проникал ни свет, ни звук. Будто ветви деревьев расступились, что бы пропустить меня, а после сомкнулись, не давая дороги моим преследователям. Из этой черноты, я уверена, на меня смотрели глаза самой тьмы. Прислушаться не получилось, стук сердца в ушах перебивал все остальное.

Что-то внутри меня вдруг встало на место — ответ еще не был очевиден, он еще был далек от разгадки, но что-то в моем уме сдвинулось с мертвой точки. Я находилась в том месте, где должна быть. Я шла к той цели — от которой очень долго меня отговаривали.

Впереди же — огромная полная луна. Сама она где-то далеко-далеко, отдельно от всей этой бренной суеты освещает Землю, помогая мне собрать разбросанные мысли воедино. Но каждая подмеченная подробность только все больше разводит их. Ночное светило и звезды будто помогали мне провернуть мой хитрый план, освещали дорогу. Я попыталась прислушаться еще раз, но кроме звенящей до боли тишины не было ничего. Наступило то самое время, когда вся природа до последней травинки замирает в ожидании первых солнечных лучей, что бы пробудиться и постараться подставить под солнечные лучи свои вековые тела, жаждущие света.

Сейчас бледное с желтоватым отливом освещение сверху направляло меня. Тревожится сердце, предчувствуя что-то иное, чем красоту внешнего мира. Притихшая земля безлюдна, тени в ночи всегда фантастические, виднеющаяся до горизонта местность — будто должная быть скрытой. Весь мир тих, словно всего касается единое.

Вопреки надеждам я не вышла быстро к дороге и не встретила никаких машин. Мы и правда были заложниками леса.

Машинально проведя рукой по подбородку, я почувствовала легкую боль. Судорожно зажмурив глаза мне захотело вскрикнуть, но удалось сдержаться, что бы ни привлечь внимание. Когда снова получилось глубоко вздохнуть, я почувствовала на лице что-то мокрое, а на зеленом рукаве кофты осталась красная полоса. Пальцами я дотронулась до губ, но резкое жжение заставило отдернуть руку. Прижав к губам маленький хлопчатобумажный платочек, стало ясно, что кровь уже не шла, само заживет. Я снова огляделась, но теперь уже обдуманно. Ночная пора мистическая. Красота этого времени невидимая для человеческого глаза, так как скрыта за непроглядной чернотой. Ночь — волшебница, которая выпускает на волю, под видом фантазии, в свою тьму самых сказочных существ. Но уверенно ходит она по земле только до первой капли росы. Как только соберется первая капля на еще окутанном туманом подлеске, так сама царица-ночь медленно отступает.

II

Продолжить свой путь решила пешком, спать не хотелось. Я чувствовала, что силы уже на исходе, но тот факт, что у меня получилось сбежать и целые сутки уже быть в пути, придавали стимул продвигаться дальше. Ноги от усталости тряслись и подгибались, подниматься на небольшой холм было тяжелее с каждым шагом. Приходилось руками упираться в деревья и цепляться за ветки. Безумная аналогия всей моей жизни. Сейчас я так же цеплялась за последнюю соломинку, утопая в забвении. Чем выше приходилось подниматься, тем сложнее становилось дышать, будто высота этого холма не десятки метров, а километры. Я считала шаги до приближения к вершине, представляя то, что я могу увидеть за ним. Может быть большой город или дорогу с быстро едущими машинами типа тех, о которых я читала.

На хребте холма вид открылся неожиданный и поразительный. Небо держит безмятежную, полную луну, она ждет своего времени, она так же одинока, как и я. Как днем была освещена равнина и маленькое гладко-светлое озеро внизу, по поверхности которого взгляд разлетался до самого горизонта. В таком месте небо казалось нереально звездным, иссиня- черным. Сочно-темная даль неба с неопределенно-низкой границей размыто переходит в глубину озера, столько же бездонного, как и летнее небо. А затем оно уноситься ввысь вместе со звенящей тишиной неосязаемой белой дымкой, плавно переходя в облака на западе. Кажется, что я сама растекаюсь под лунными брызгами.

И ты всюду с этой луной: над темнотой тайн, над виднеющейся лунной дорожкой на поверхности озера, голубовато-серебристым инеем росы в низинах.

Летом луна низка над тёмной землёй и тёмными силуэтами деревьев.

Вся моя боль сейчас обесцвечена прикосновением тьмы.

И сейчас я боготворила за освещение лунной ночи, когда местность стала видимой таинственно, когда черное небо источает огромную прохладу, за россыпи далёких звёзд и под луною небо бесконечно близкое, под луною земля большая, волшебная, тёмная.

Умиротворяющая гармония ночи, шелеста травы, редких птичьих пролетов, перекликающихся сверчков, едва уловимое движение водной глади — все это было дыханием природы, проникающим в мое беспокойное сознание, израненную душу и вносящим в нее спокойствие и тепло, несмотря на темноту, но даже она была для меня светлой.

Есть какая-то торжественность в лунной ночи: запах низин окутывает холмы, и льющийся холодно-синий цвет от луны в мириадах точек молчаливо прикасается к спящей земле.

Решив смыть подступающий сон, мне пришлось спуститься с пригорка в топкую сырую траву. Протянув руки к воде, я заметила их отражение в неподвижной водной глади. В нашей общине не было зеркал, а поток реки рядом был такой сильный, что своего отражения там увидеть не удавалось. Я приблизилась и осторожно, словно боясь спугнуть саму себя, познакомилась со своим лицом. К горлу мгновенно подступил ком. В воде отразились большие глаза небесно синего цвета, прямой, узкий, слегка курносый носик, украшенный брызгами солнечных веснушек и алые пухлые губы. От ночной прохлады щеки пылали румянцем. Вся эта красота была сейчас исполосована мелкими порезами. Я зачерпнула охапку ледяной воды и умылась. Все защипало. Холодные руки успокаивали горящее лицо, легкий ветерок действовал как анестезия, слегка охлаждая кожу. Руки стянуло от холода, они посинели, суставы пальцев затекли, на ладонях проступили следы от впившихся ногтей. Я присела на песчаном берегу и вытащила из — под кофты волосы, что бы переплести их в удобную косу. За мои девятнадцать лет меня ни разу не стригли, поэтому они были длинной до середины бедра и очень пышные, не сожжённые химическими шампунями и покрасками.

На противоположном берегу осторожно, будто прощупывая почву, к воде подошел олень. Он обнюхал пространство вокруг себя, подошел к самой кромке и склонился над озером, вытягивая свой блинный язык к воде. Его очень большие рога ветвистой короной плавно переходила в крону деревьев. Шкура коричневого цвета с проседью, отражала сияние ночного светила. Он посмотрел прямо на меня и замер, что дало мне время сосчитать ветви на его рогах — их было двадцать семь. Одним быстрым движением это прекрасное существо скрылся из виду в густоте леса.

Мой путь дальше пролегал вдоль этого озера. Его мерцающая пелена слегка подергивалась рябью, отчего отражение луны колебалось, удлиняясь, пританцовывая и двигаясь в такт моим шагам.

Почувствовав на спине прохладное дыхание задремавшего леса, я накинула капюшон кофты, поправила пустой рюкзак, залезла руками в карманы поглубже и продолжила путь. Вокруг не было ни души, лишь вода, луна, звезды и лес. Бесконечный лес. Его магическая чернота притягивала. Казалось, что если засмотреться в нее, то можно потерять рассудок, так навсегда и остаться там всем сознанием.

Сейчас, успокоившись, я смогла прислушаться к звукам и почувствовать аромат леса. Не смотря на то, что община, где прошла вся моя сознательная жизнь, стояла на лесной поляне, этих ароматов ощущать не приходилось. Легкий ветерок приносил запах смолы из леса и цветов с озера. Ночь освежает рождающаяся отовсюду прохлада, которая проталкивает с низин запах росы и зелени. С другого берега был слышно кваканье лягушек. Шум камыша больше похож на шептание. Стало жутковато, поэтому, я решила поскорее идти дальше. Шелест деревьев будто пытался скинуть со своих верхушек тяжелую луну.

Прямо за спиной в лесу ухнула сова, точнее, скорее это был скрип ветвей деревьев, который я принимала за крик совы с того момента, как впервые услышали его тем летом, и с тех пор с каждым разом убеждалась в том, что это именно сова.

Примерно половина ночи уже прошла, а значит, время уже перевалило за два часа. Рассвет наступал в половине шестого и обнаружить, что меня нет, могут в это же время. Если у меня правда есть такая фора, то они меня не найдут.

Справа, на границе леса снова раздалось громкое уханье совы. Я обернулась к лесу и некоторое время не могла разглядеть ничего кроме мрачных теней и фантастических тонких рук, тянущихся ко мне, пока глаза не привыкли. Вскоре удалось увидеть очертания деревьев и пней, колышущегося камыша и большие круглые гипнотические глаза, смотревшие прямо на меня. Я знала, что эти птицы хищники, поэтому поторопилась скрыться за деревьями. Уже из далека до меня донесся звук, при котором птица сорвалась с ветки. Над зеркальной поверхностью воды пролетел ночной хищник, чуть коснувшись пером глади, разбудив его.

Ночь начала отступать, сменяясь предрассветными сумерками. Небо на востоке светлеет. Вокруг царит сонная тишина. К этому моменту я смогла дойти до восточной окраины озера — дальше оно переходило в широкий, но неглубокий ручей. Когда все вокруг стало четко различимо, я перешла на другой берег, пройдя небольшое расстояние по камням в воде. Вода здесь стала бирюзовой и успокаивающе шуршащей. Поток почти незаметно двигался по направлению моего движения.

III День второй

Ночь — самая мистическая пора. Она прячет под своим покрывалом всю красоту природы, окутывая луной тьмой целый мир, предоставляя невообразимые формы каждому живому существу. Важным шагом вместе со мной продвигалась и сама ночь. Она шла дальше, забирая с собой и темное покрывало, и сладкие объятия Морфея. А тем временем бледнеющее небо на горизонте и звезды одна за другой гасили свои огни. Ночь покидала эту долину и этот лес, но ждать ее снова совсем недолго — после жаркого дня опять наступит вечерняя пора.

На фоне черного неба массивной серебряной тенью высятся верхушки деревьев, широкие лесные просторы едва колышут пышные кроны, которые тоже уже давно находятся в объятиях сна. Словно на морских волнах качается силуэт луны в низком небе, до которого хотелось дотянуться рукой, и словно гребни этих волн разбивающихся о его лодку, когда мимо нее проплывают облака.

А когда же они совсем поглотят серебряное блюдце луны, тут то нарушится темнота ночи и начнет разгораться рассвет. Так и стоит все, будто в глубокой задумчивости, и ничто не тревожит этого общего естественного сна.

Все- все слышно сейчас. С неба лился перламутровый свет раннего утра. Перед рассветом на черно — синем вдали небе проявляются белые тучи, к западу невесомые зеленоватые. И спешит уже сменить короткую июньскую ночь низкая слабая алая, в глубине своей красноватая заря. Линия горизонта расширяясь, приобретала голубой, небесный оттенок. Она уносила к себе землю в сумеречном освещении, и все словно двигалось к востоку. Луна поодаль в ярко-желтом мерцании прятала последние остатки летней ночи.

В воздухе стали появляться невесомые бабочки, с самыми разными окрасками, в высокой влажной траве застрекотали сверчки.

На высоком берегу, под тенью больших деревьев, росли кусты дикой малины. В тот миг, когда они попались мне на глаза, мой желудок непроизвольно напомнил мне о том, что надо поесть, иначе до своей цели мне не добраться. Я сбросила рюкзак на землю и, присев на колени, спешно начала накладывать в рот сладкой ягоды. Её вкус болью отозвался в моем животе. Острая, словно заточенный нож, волна прокатилась от желудка вверх, принеся с собой кислый привкус. С трудом сдержав тошноту, я вспомнила, что уже несколько дней толком не ела. До побега мне пришлось понести наказание за то, что не успела выполнить свою работу вовремя, а таких ленивых у нас в общине лишали еды, ее и так было мало.

Сочная спелая ягода просто провалилась в желудок, оставив привкус сладости и легкую горечь. Из рюкзака я достала небольшую бутылку воды, и случайно выронила записную книжку моей мамы. Это была небольшая книжка с яркой, летящей бабочкой на обложке и потрепанным корешком, переклейным скотчем. Половины страниц в ней уже давно не было, а на тех, что остались, была единственная моя связь с цивилизацией — мамины наброски. Когда-то она была талантливой художницей, училась в художественной школе и рисовала афиши и плакаты для школьного художественного кружка. На одном из разворотов блокнота был большой рисунок дома, выполненный черным карандашом, где жила родная сестра моей матери — моя крёстная Мая.

Перед небольшим жилищем раскинулась лужайка с кустами каких-то цветов с крупными бутонами, усыпавшими все ветки. Мимо цветника вела тропинка из желтого кирпича, которая упиралась в аккуратное крыльцо из двух ступенек. Вдоль стены из трех окон, одетых в одинаковые створки, тянулась плетеная изгородь высотой не больше полуметра. Под самой крышей расположилось большое круглое окно, в которое легонько постукивала раскинувшая свои руки-ветки рябина. Ее красные ягодки привлекали птиц, которые часто будили всех обитателей дома.

Надеюсь, что она все еще живет там и обязательно поможет мне. Самую главную заранее переписанную информацию я хранила в кармане кофты, на случай если моё мёртвое тело найдут спустя годы здесь, в дебрях леса, или когда высохнут эти болота.

Несколько глотков теплой воды комом осели в моем желудке, отчего есть захотелось еще сильнее. В невысокой траве у воды раздался легкий стрёкот. Знакомый звук — это был большой кузнечик. Тихо подкравшись, одним резким движением я смогла поймать его и, не раздумывая, засунула в рот. Это только в первый раз было мерзко, но когда несколько недель подряд нечего есть, быстро привыкаешь. Главное, пока жуёшь, не обращать внимания, что оно двигается.

В такие моменты я мысленно обращалась к кому — то незримому, задавая вопрос о том, насколько драматический оборот принимает моё путешествие. Хотя нас учат тому, что Бога допускает лишь единственную ценность существования — удовлетворить все потребности, в такой момент хочется верить, что кто-то всемогущий, незримый помогает. Облегчением для меня было надеяться, что за моей спиной меня поддерживает единственный родной человек — моя мама. Ее образ в легком летнем сарафане, с заплетенными в длинную французскую косу волосами периодически являлся мне в сложные периоды. Когда я болела — светлый силуэт приходил ко мне, ободряя. Конечно, все это было только моей фантазией, или последствиями недомогания из-за голода и переохлаждения, но я точно знала, что она за мной присматривает откуда — то сверху.

В таких обстоятельствах я совершенно забыла о том, что где то над моей головой есть небо. Такое же бесконечное, как и мои возможности сейчас. Такое же чарующее, манящее в него взлететь с этого холма. Именно сейчас, в чаще этого леса, в сердце трясины и зарослях камыша, дышать было особенно легко. Последствия не долеченной пневмонии, перенесенной мною полгода назад, сейчас напоминали о себе хрипом при вздохе и кашлем. После очередного такого приступа хотелось пить, но неизвестно, сколько еще придется идти до пресной воды, поэтому лучше растягивать. Я все же достала бутылку, сделала глоток и смочила горло, заглушив порывы. Желудок все сильнее заболел.

От усталости все мышцы туго натянулись, словно струны гитары. Голени обеих ног стали твердыми, словно каменные. Окровавленные колени пронзала боль, от каждого сгиба. Оторванные куски кожи цеплялись о штанину. С каждым шагом вглубь леса я все больше ощущала, что проваливаюсь в какой-то бездонный колодец из скрипучих сосен и колючей крапивы, из чавкающей болотистой почвы и муравейников. Я будто не продвигаюсь к спасению, а погружаюсь в чистилище. И нет никакой надежды покинуть это гробницу живой.

Заходит вечер — и природа начинает готовиться ко сну. Даже небо прячет свои краски под покровом ночной темноты. Землю все теснее окутывает вечерняя прохлада, а вместе с ней раскрывает свои широкие и нежные объятия старый сон. Природа, уставшая дремотой, в покое и мире медленно затихает. Тем временем по земле уже уверенно начинает шагать сама ночь.

IV

Вниз по реке продвигаться было просто. Чаще всего берег был песчаный или с невысокой травой. Меня успокаивало то, что здесь нет вытоптанных тропинок или срубленных деревьев — значит, людей здесь не бывает. Теперь уже меня не окружала бескрайняя непроходимая чащоба. Наоборот, лес здесь будто рос ровными рядами, которые стройно, как на параде, уходили вдаль на сколько видно было глазу.

Впереди, не знаю на каком расстоянии, пролегал небольшой хребет, мне нужно добраться до него к ночи. Там откроется вид на всю низину вплоть до моего теперь уже бывшего дома. Если за мной будет погоня — я увижу людей с такой высоты.

В этот день опасения о том, что меня догонят, уже отступили. Не было в общине опытных следопытов или тех, кто уходил дальше пары километров от поселения. Что бы настроится на позитивный исход, я гнала от себя дурные мысли. Моя голова была занята визуализацией того, как тётя Мая меня встретит, как обрадуется мне.

Я брела по зарослям каких- то трав и кустарников, попутно осматривая их на съедобные ягоды. Перебирая одно дерево за другим, в очередной раз удача улыбнулась мне. Среди крупных листьев росла яблоня, усеянная маленькими ароматными плодами. Сердце от радости забилось чаще. С упоением я впилась зубами в красно-желтый плод, он показался мне самым вкусным из всего, что я ела в жизни. Проглотив несколько яблок, я наполнила полупустой рюкзак и продолжила пусть.

В левом, насквозь промокшем тапочке хлюпала утренняя роса. Правая нога сильно замерзла и онемела, а по краю стопы уже сводила судорога. Моя теплая плюшевая кофта хорошо защищала от мелких насекомых, но уже не согревала. Видимо, этот озноб был вызван моей болезнью. Возможно это из-за моей чрезмерной худобы, или я уже простыла и понемногу начинаю бредить. За несколько дней до побега, как всегда в это время года, меня мучили симптомы от теплового удара. Его легко можно заработать в жаркий летний день, работая в поле, где я проводила по четырнадцать часов.

Воздух был душным. В это время года температура всегда поднималась за тридцать градусов, но мне все равно было холодно. Я посмотрела на свои израненные ладони — кожа на них истонченная, кровеносные сосуды просвечивали, отчего они были алого цвета, а ярко красные полосы сливаясь в паутину порезов.

Свет, проникающий через крону деревьев, будто переливался всеми цветами радуги. Песня диких птиц смешивалась с шумом журчащей воды и превращалась в арию свободы. Словно все они пытались через эти звуки поделиться со мной своей силой.

Луна, чуть уменьшенная сбоку, вновь поднялась над бесконечной зеленой гладью леса. Верхушки деревьев будто пытались слегка пощекотать ночное светило или перекатить ближе к западу. Подниматься вверх пришлось опираясь на деревья, просто заставлять себя делать шаг за шагом. Я смотрела на свои ноги и просила их меня не подвести.

Долина с высоты птичьего полета была прекрасной. Убывающая луна над широкой, серебряной лентой речки будто смотрелась в зеркало, отчего ночной свет еще насыщеннее разливался по всему пространству. Деревья там, внизу, слегка пританцовывали, ритмично покачивались то вправо, то влево. Сине-черное небо было усеяно миллионом мерцающих брызг. Время уже, определенно, близилось к полуночи, костра внизу не было видно, а значит и погони, наверняка нет.

Даже примерно я не могла себе представить как много (или наоборот мало) я прошла. За сутки, не останавливаясь больше, чем на пять минут, наверняка, десять километров были позади.

Усталость взяла верх и, едва моя голова коснулась подушки, коей служил мне рюкзак с яблоками, я погрузилась в негу моих ночных кошмаров. Даже роса и холод летней ночи не могли мне помешать погасить измученное сознание. Перед тем, как отключится, точно помню, что желудок потребовал еды, но было уже слишком поздно. Кто-то невероятно мягкий и долгожданный уже крепко обнял меня пеленой сладкой дрёмы.

Сквозь пелену сна в тишине летнего леса отовсюду доносился стук, будто кто-то предупреждал меня о том, что приближается. Нечто хмурое, размытое, безутешное, нечто более печальное, чем сама печаль. Какое — то далекое, безликое воспоминание, бесконечное волна.

Вот уже долгие годы ко мне возвращается один и тот же кошмар: на моих руках маленькое окровавленное тело отчаянно пытается задержать дух внутри, вдыхая не глубоко и часто. Его нежно синих глаз уже не видно, губки дрожат, а кулачки крепко сжаты. И вдруг тишина, тело обмякло и мне на плечо падает чья-то тяжелая рука.

Я просыпаюсь от испуга. По спине пробежал холодок, и он не от росы. Я осмотрелась по сторонам. Никого рядом не было, но моё плечо все еще помнило ужасающее прикосновение. Солнце уже высоко над горизонтом. Пора продолжить путь.

V День третий

Утро было солнечным, кучевые облака в высоком небе плыли медленно и размерено. Некоторое время я наблюдала за сменой их форм, за их неспешным течением по безмятежной синеве, пытаясь предугадать, во что они перевоплотятся. Казалось, они были настолько близко, что до них можно дотянуться рукой, что они вот-вот могут поцарапаться об острый пик ближайшей горы. Вот бы забраться на одну из них и пролететь остальной путь.

Листья на верхушках деревьев слегка пританцовывали в паутине золотистых лучей восхода, наполняя каждый уголок этого леса озорным настроением. Розовое зарево нового дня, исполосованное тонкими полосками вытянутых вдоль горизонта облаков, предвещало ветреную погоду.

Еще раз оглядевшись по сторонам я заметила маленькую бабочку на своём плече. Медленно, что — бы ее не спугнуть, я пересадила ее на свой палец и поднесла ближе к лицу. Бабочки, на мой взгляд, одни из самых замечательных и красивых созданий, они похожи на ожившие бутоны полевых цветов. Наверное, это первое существо, которое я помню из детства. И до сих пор в душе возникает трепет при виде маленького летящего, изящного, воздушного яркого чуда. Сейчас, можно провести аналогию между мной и ей. Как и гусеница, прорывающаяся сквозь кокон, я сейчас прорываюсь сквозь пелену лжы, которой меня окутывала годами.

Когда мне было лет восемь, моя мама поймала одну очень красивую бабочку в поле. Она принесла ее для меня в закрытых ладонях, где маленькое существо билось в истерике, ища выход. У нее были очень тонкие и нежные бархатные крылышки, покрытые ярким узором и мельчайшей пыльцой. Мы посадили ее в небольшую банку с одуванчиком и горсткой земли, проделали несколько маленьких дырок в крышки и любовались ею. Её тоненькие лапки цепко хватали цветок, тоненький хоботок набирал нектар. Это продолжалось недолго, когда бабочки перестают летать — то умирают.

Я протянула руку к солнцу и почувствовала кончиками пальцев его греющее тепло. Мне бы хотелось всем телом погрузиться в эти маленькие лучи как в теплое одеяло. Крошка сделала несколько усердных взмахов и, не спеша, упорхнула.

Спина начинала ужасно болеть в области груди и поясницы. Пытаясь встать, я уперлась коленями в опавшую прошлогоднюю листву, от чего штаны сразу промокли. За несколько дней в пути вся одежда уже оказалась насквозь пропитана росой, а в каждой складке налипла смола, мелкие веточки и иголки.

Поднявшись, я почувствовала ломоту во всем теле. Это состояние я могла соотнести с тем, что было у меня полгода назад, во время пневмонии. Дышать было сложно, будто кто — то крепко навалился на мою спину и сдавил легкие, голова закружилась так сильно, что, казалось, будто земля и небо поменялись местами, кашель не давал сделать вздох. Оперившись руками о дерево, у корней которого я провела эту ночь, я склонилась вниз от острого жжения в горле. В тот же миг рот и губы тоже обожгло, а голова будто взрывалась. Я очень надеюсь, что люди, если я все-таки дойду до них, окажут мне помощь, проявят заботу, которой прежде я не знала. В общине, где прошла большая часть моей жизни, о ближнем никто не заботился. Людская жестокость поражала своей бескрайностью. Только из рассказов моей матери я знала, что в «том мире» существуют организации, которые заботятся об окружающих людях и животных. По ее рассказам все живущие в мире люди очень добрые и отзывчивые, стоит только попросить. Это шло в разрез с тем, что нам внушали в секте. Пока она была жива, то пыталась сохранить во мне эту веру в добрых людей и хорошие поступки. После ее ухода я каждый день находила подтверждение, что все зло этого мира собралось в одном месте.

К прежним симптомам добавилась еще и кровь из носа. Затыкать ее пришлось рукавом кофты. Я едва могла переставлять ноги, переваливаясь с одной на другую. Перед глазами все плыло и стало мутным. С порывом ветерка до меня донеслась сырость из болотистой низины. Легким шлейфом он коснулся моего горевшего пламенем лба и вернул, пусть ненадолго, мне четкость сознания. Я сбросила рюкзак со своими малочисленными пожитками, добралась до елей на верхушке холмика и оборвала с них крупные ветви. В низине, где от порывов ветра меня защищали два валуна, а мягкой периной стал густой мох, я обустроила себе постель. Я обессилила! Я чувствовала нескончаемую дрожь в коленях, они подгибались и словно стали мягкими. Коснувшись лицом влажной, холодной листвы забвение захватило моё сознание, и я вновь оказалась в своём маленьком круге ада.

VI

Во второй половине ночи зашелся дождик, переросший в остервенелый ливень. Сначала послышался легкий равномерный перестук, плавно перешедший в ленивую барабанную дробь, а затем в частый и ровный ритм. В эту ночь прошелся проливной дождь, сродни библейскому. Извергавшиеся потоки воды журчали как горные реки, омывающие камни на своем пути и заполоняя теплой водой каждую канаву. Под тяжестью капель листья провисли, а по стволам стекали целые водопады. Бесконечное плотное полотно черного как смоль неба то и дело изрезала вспышка молнии, которая озаряла все вокруг. Это чудо природы будто пыталась выбраться из темницы. Раскаты оглушающего грома, эхом проносились по всему пространству бесконечного леса, отталкивались от гор далеко на западе и возвращались обратно. Ливень хлестал, будто с невыносимой злостью, но не приносил прохладу. Душный, затхлый воздух в низине сохранил запах гниющей с прошлого лета листвы.

Здесь, в диком лесу, жизнь состояла из противоречий: рядом существовали надежда и отчаяние, жизнь и смерть. Всем руководила одна цель, все живое знает, ради чего существует.

Всего на мгновение наступила звенящая тишина, а следом, словно спохватившись, задул резкий холодный ветер. Ослепительная молния, растянувшаяся с востока на юг на сколько было видно глазу, вспорола небо будто остро заточенным лезвием. Следом, оглушительным пушечным выстрелом, яростно прогремел гром. С неба обрушилась еще более мощная лавина дождя.

В далеке на западе, на самом краю скалистого выступа стоял большой старый клён. Он стоял в стороне от остального леса, склонив свои руки — ветви в грустных думах, словно опечален тем, что вот — вот должно произойти. Все живое на короткое время затихло, будто предвкушая, на кого падет жребий.

В очередной раз небо озарило ветвистая жилка молнии, закончив свой короткий бег в кроне этого самого дерева. Всего доля секунды понадобилась, что бы пройти ей от зеленой шапки через толстый ствол к корню и завершить свой путь в черной сырой каменистой почве. Могучее растение вспыхнуло как спичка, несмотря на то, что ливень уже тщательно смочил каждый листик. От ветра пламя колыхалось, то склоняясь вниз к самой земле, то вытягивая свою длинную руку к небу. Прошло несколько минут и под порывами дождя огонь стих, а пышная цветущая крона потеряла большую часть зелени.

Шум дождя успокаивал, помогая погружаться все глубже в забытье и расслабиться. Я продолжала слышать барабанную дробь дождя, изрядно стихшую, неторопливую.

Нарушаю всю умиротворенность, неожиданно, над моей головой раздалось уханье совы. Резко вздернув голову вверх, я увидела усыпанное звездами небо. Внутри меня раздался то ли вздох, толи стон, а сердце будто упало в пустоту. За все время своего уединенного путешествия даже не было времени насладиться небом.

Непрерывно, одна за другой, продолжали вспыхивать молнии. Не утихая, гремела где-то в вышине небесная канонада. От всего этого необузданного великолепия живой природы сжималось сердце. В памяти от увиденного проснулся образ того, как в детстве, когда я боялась грозы, мама брала меня на руки и говорила, что молния — это возможность неба прикоснуться к земле. Гроза бушевала долго, по меньшей мере, несколько часов, хотя уже и свалилась куда — то на восток. Оборвалась она так же резко, как и началась.

Ночь стала уже не настолько темной, и можно было увидеть, как тучи разбежались и скрылись за горизонтом. С низины начал подниматься густой туман, скрывающий в своем плотном покрывале кустарники и цветы. Будто бы атмосфера какой — то старой сказки — тревожная и загадочная — заволокла душу.

Поёживаясь от холода под ветвями молодой ели, я ждала появление солнца. На востоке сквозь плотную пелену тумана проступала еле различимая розоватость. Рассвет принес с собой звенящую тишину. В считанные минуты дождливая ночь сменилась солнечным утром.

Все тело ломило от сырости и холода, я продрогла до костей и не смогла уснуть не на минуту. По моим предположениям идти нужно было еще пару дней, возможно чуть больше, если я не ошиблась с направлением. А вот что делать, когда я доберусь до цивилизации? Я не обдумывала свою историю. Что можно рассказать? Не сочтут ли меня соучастницей преступлений? Сейчас уже не имеет значение, только бы выжить…

VII День четвертый

Серая часовня покосилась на правый бок от старости и сырости. В дощатых стенах появилось много просветов, сквозь которые бессовестно вторгался лунный свет и осенний холод. Крыша, козырек которой украшал вырезанный из дерева крест с ажурной резьбой, сильно протекала. Если во время молитвы шел дождь, приходилось подставлять ведра. Я отчитывала минуты этой каторги считая капли. Никогда не понимала суть этого процесса. Для меня настоящая вера — это то, что в твоей душе.

На полу перед самодельным алтарем расположились три десятка человек. Уже почти час, сохраняя молчания, они изредка, как по команде склонялись в глубоком поклоне. Все одновременно, будто марионетке на невидимых нитях безумного кукловода. Все вокруг серое: прогнившая во всех смыслах святая обитель и одежда прихожан. Их лица потеряли все оттенки от недоедания и тяжелой работы, даже цвет глаз стал у всех одинаковый. Взгляд всех этих глаз отражал только усталость от этой жизни и желание покончить со всем происходящим. Маленький трепещущий огонек свечи содрогался и потрескивал, нарушая звенящую тишину.

Моё место было справа у стены. С годами доски иссохли, и я могла наблюдать сквозь них за восходящей луной. Глядя на людей в этом маленьком помещении, мне казалось, что это безнадежно одержимые люди. Все свои поступки и своё бездействие они оправдывали волей кого-то незримого. Они были готовы калечить себя ради того, что им казалось высшей целью. Самое ужасное, что калечили они не только себя. С каждым днем я убеждалась все больше, что каждый из них утратил рассудок, а вместе с ним и душу.

Коснувшись пола в последний раз, и сохраняя молчание, все направились к выходу, а за тем разошлись по своим малюсеньким лачугам. Часовня находилась в центре поселения, обеспечивая для каждого «верующего» равный доступ к вере.

В ту ночь мне было особо плохо. Голова горела, пульсируя в затылке и висках, меня бросало то в жар то в холод. По спине одновременно проносился и жаркий пот и озноб. Я долго вертелась, не могла найти удобное положение и скрыться от ломоты во всем теле. Глубоко вдыхая прохладный воздух, моё тело будто пыталось выдохнуть болезнь из себя. Все звуки за пределами комнаты перестали существовать, пока не объявился неожиданный гость. Мои метания по мокрой от пота кровати прервал тихий шорох в дверном проеме. Приглядевшись в темноту, я увидела человека, но не обычного и не кого-то из общины. Он был огромный. В дверь он заглядывал присев на корточки, еле помещаясь в пространстве коридора. Его светящиеся неестественным светом бездонные глаза смотрели на меня. Движением руки он пригласил пойти с ним. Откинув одеяло, я почувствовала холод, пробежавший по вспотевшему телу и то, насколько сильно мое тело горело от недуга.

Мы вышли на улицу, обогнули несколько строении и направились к опушке леса. Этот великан был будто соткан из лунного света, его мышцы как кнуты были натянуты вдоль всего тела, пшеничного цвета волосы спускались на плечи и слегка подергиваясь от ветерка. Это огромное, но, в то же время, невесомое существо передвигалось бесшумно, делая своими ногами гигантские шаги, за которыми я не поспевала. Я знаю, все уведенное тогда было галлюцинацией, но ощущение того, что за мной присматривает кто-то, грело душу.

— Не беспокойся, все они спят крепко, я позаботился об этом — сказал он, увидев, что я оглядываюсь по сторонам.

— Кто ты и зачем здесь? — спросила я.

— Я нужен тебе сегодня, потому что ты готова сломаться, а тебе нельзя. Помни, о чем ты должна рассказать другим! — он слегка улыбнулся, и на его бледном лице алые губы растянулись алой лентой.

За разговором мы незаметно приблизились к реке, несшей свой бурные воды мимо застывшей зеленой лагуны, над которой уже расстелился густой туман. Поле, такое пустынное и голое, окаймлялось где-то на горизонте полосой зелени.

Жар прошел и теперь все тело бил озноб.

Я знала, что он хочет мне показать. Самое ужасное место на свете. Небольшую поляну с восемнадцатью могилами маленьких детей общины. Это и без того жуткое место было оцеплено колючей проволокой, не давая родным приблизится и поощрять свои страдания.

— Я не забуду о них — заверила я нового друга.

Я подошла к колючей изгороди и положила руки на железные шипы. Как любой выживший в массовой бойне я винила себя в том, что осталась жива. Это моя вина, думал я. Моя вина Я с силой вжимала острие заточенных иголок в свои ладони, сжимала до тех пор, пока кровь не начинала сочиться между пальцами.

Яркий солнечный луч пробежался по моим закрытым векам на рассвете. Солнце палило нещадно, потоки воздуха начинали парить. Я проснулась среди тех могил, вдалеке от своего дома. Это все было только сном? Нигде поблизости дружелюбного великана не оказалось, а вот рассерженный отец уже бежал ко мне. В один прыжок он пересек ручей, и оказался рядом со мной. Далее все по отработанной схеме: замах, удар по лицу до треска костей, и за волосы меня тащат обратно к дому.

VIII День пятый

Шорох сломанной ветки выдернул меня из девятого круга ада. Я приоткрыла глаза, но долгое время не могла понять, где нахожусь. Густой, как парное молоко, туман заволок все вокруг. Его невесомые волокнистые руки пронизывали каждую ветку дерева, обволакивали каждый ствол и каждый камень. Сквозь белесое полотно четко различимо серое ярило солнца.

От земли исходил запах болота и это зловоние уже начинало парить, предрекая душный день. Если туман поднимется вверх, то есть надежда на прохладный дождь.

Легкое движение рядом с моим лицом вернуло меня в реальность. В полуметре от меня сидел маленький ёжик. Его маленький носик слегка подергивался, глазки бусинки были устремлены прямо на меня. Я шевельнулась, чем заставила это маленькое существо свернуться колючим клубочком.

Ломота во всем теле не прошла, а лишь спустилась на ноги. Все тело изнемогало от усталости, холода и сырости.

Я поднялась на ноги и осмотрела себя — одежда была безумно грязная, полупрозрачная кожа на кистях рук исполосована паутиной порезов, колени на штанах надорвались и сквозь них проглядывали бледно синие костяшки. Живот сводило судорогой, а в горле стоял кислый привкус.

Я поднялась на холм и на время потеряла дар речи. Перед моими глазами открылась самая невероятная картина: безмятежно спокойная гладь зеркально чистой воды, в которой как в зеркале отражалось небо, холмы с цветущими кустарниками, кустами рябины, которые как маленькие бусинки подергивались на легком ветерке. Вдоль кромки леса, откуда я вышла, пролегал песчаный пологий берег.

Когда я приблизилась к воде, мое отражение меня там уже поджидало, но было не таким как в первый день.

Через лоб проходила длинная багровая полоса сеченой раны, волосы, пшеничного цвета от природы, сейчас приобрели оттенок грязной земли, отовсюду из них торчали листочки, веточки и даже смола. Мои губы побелели, лицо припухло и потеряло румянец.

Проверив температуру воды и, как не странно, она была вполне приемлемой, я распустила свою косу, сняла одежду и погрузилась с головой под воду. Она все же оказалась холоднее, чем показалось сначала, но сейчас это служило обезболивающим. Не выныривая, я промыла волосы, обтерла руки и тело, дотрагиваться до которого было все-таки больно.

Из глубины солнце казалось ярким переливистым шаром, лучи его золотой паутиной просачивались, нежно лаская подводный мир. Я расслабилась и позволила воде меня вытолкнуть на поверхность. Еще какое — то время, сохраняя спокойствие, легко покачиваясь на волнах, меня придвинуло ближе к берегу.

Безумное чувство голода вынудило пойти на крайние меры. Я нашла рыхлую землю и начала копать толстой веткой. Достаточно легко было найти несколько дождевых червей, промыть их в воде озера и съесть вприкуску с корнем лопуха. Главное в этот момент не думать о том, что ты ешь, а представлять какое-то другое, вкусное блюдо. Для меня это была запечённая на костре молодая картошка. Блюда вкуснее для меня не существовало.

На протяжении долгих лет традиционным блюдом в общине считали суп из одуванчиков. Это не хитрое блюдо ели каждый вечер, перед сном. Нас убеждали, что такой легкий ужин способствует легкому засыпанию и глубокому сну. Изредка в суп можно было добавить грибы, ягоды или другие травы.

Находясь, возможно, во многих километрах от какой бы то ни было цивилизации я стала терять надежду, добраться до конечной цели своего путешествия казалось невозможным. Оставалась надежда на то, что все лишения и тяготы прежней жизни достаточно хорошо меня подготовили, что бы вынести этот «крестовый поход».

IX

Весь последующий день я посветила абстрактному миру мысли и фантазии своих одиноких будней, где компанию мне составляли лишь вымышленные друзья и изредка пролетающие мимо птицы.

Спустя пару часов продвижения вдоль озера солнце поднялось достаточно высоко и беспощадно жгло. Я прикрыла голову своей старой футболкой, смочив ее в прохладной воде. Это помогло совсем не надолго, вода испарилась, и глаза стал жечь пот со лба.

К моей радости из-за кустов за очередным поворотом показался вытянутый песчаный берег, выступающий далеко в озеро золотистой косой.

Я сняла свои рваные тряпочные тапочки и оставила их в тени большого валуна у самой кромки леса, одежду развесила рядом на ветки сухого дерева. Опасаться здесь было некого и я, не беспокоясь, что меня кто-нибудь увидит голой, прошла к изгибу пляжа и погрузилась в теплую воду с головой. Сквозь толщу воды солнце все равно тянулось ко мне своими тёплыми руками, переливающимися всеми цветами радуги. Вода была очень теплой, а легкое покачивание волн успокаивало и расслабляло.

На песчаном раскалённом пляже я немного задремала. За это время мои волосы и одежда успели подсохнуть, а солнце перевалить за зенит. Мой путь дальше пролегал через цветущее поле подсолнухов. Яркие желтые солнечные цветы устремили свои головы вверх. Я прошагала быстро все поле поперек и вышла у кустов какого — то кустарника, высокого и цветущего лиловым цветом.

Я засмотрелась на этот кустарник и не заметила куда наступила. За резким щелчком последовал металлический скрежет и дикая боль в правой голени. Капкан крепко заключил мою ногу в свои объятия. Крик, вырвавшийся из моей груди, спугнул стаю птиц с ближайших деревьев, эхом разнесся во все стороны, и вернулся ко мне невообразимой болью. Перед глазами все стало очень мутным, вздох сделать оказалось почти невозможно, и я потеряла сознание.

Прохладные капли приятно прикасались к коже лица. Пока они вместе с моими слезами скользили по щекам и подбородку, я прислушивалась к голосу своего тела, которое истошно кричало о помощи. Я не удержалась и разрыдалась, взывая к тому, в кого не особо верила, но просить милости больше было не у кого.

Сознание уже вернулось ко мне, но шевелиться было страшно. Нога от бедра онемела и жутко ныла. Какое-то время я не могла даже глубоко вздохнуть, боясь, что боль вернется.

Когда я открыла глаза, было уже темно, огромная, нависшая надо мной желтоватая луна, потерявшая свою четверть, хорошо освещала поле, меня и мою ловушку. Оглядев ногу и капкан стало ясно, что рана серьезная, и крови вытекло много. Бежевые штаны стали багрово — красные ниже колена. Я достала из рюкзака за спиной футболку, разорвала ее, что получилось сделать легко, и перетянула бедро так туго, насколько хватило сил дрожащими руками. От этих движений боль вернулась, а с ней пришла дрожь и онемение во всем теле.

Пришлось взять себя в руки. Я четко осознавала, что кроме самой себя мне никто не поможет. Самое главное сейчас открыть этот капкан и вытащить ногу из этой дьявольской ловушки. Превозмогая боль, я оперлась на колено свободной ноги, перенесла вес на руки и поднялась быстрым рывком, от чего голова сильно закружилась, и равновесие получилось сохранить только удержавшись за дерево. Этот капкан был совсем маленький, видимо рассчитанный на лису. Можно сказать, что мне повезло, хотя для моего истощенного анорексичного тела это тоже было сильным ударом. Мы в общине пользовались такими, хотя и считали, что в лесных зверей переселяются души наших умерших близких. С другой стороны это означало, что люди могут быть где — то поблизости.

Я нашла небольшую палку, протолкнула ее в щель створок капкана и придавила его середину, отчего створки стали расходиться и ногу получилось вытащить из плена. Горячая кровь из раны продолжала течь тонкой струйкой по холодной коже в мой ботинок. Пришлось достать последнюю целую вещь из моего рюкзака — кофта из хлопка, которая осталась еще от моей мамы и была последней связью с ней. Я обмотала ею поврежденную голень, закрепив рукава тугим узлом ближе к колену.

Несколько минут пришлось переводить дыхание и выжидать когда боль отступит. Там, сидя на старом, гниющем, поваленном ветром дереве, я прокручивала в голове события последних дней, взвешивала то, насколько верное решение я приняла, отправившись в такой путь. И все- таки — нет! Я бы не повернула назад, не отказалась от этого опасного путешествия, не осталась дома умирать от голода и безнадеги. Все моё существование последние пятнадцать лет приводило меня сюда, не оставляя шансов ни на что другое.

Когда боль чуть отступила, я огляделась по сторонам. Следов человека, принесшего этот капкан, не было.

Х День шестой

Правая нога онемела, ее изнутри будто тысячи маленьких иголок кололи. Продвигаться дальше пришлось на импровизированных костылях, которыми мне служили две толстые палки. Хотя я в основном просто прыгала на здоровой, от напряжения покалеченная нога безумно болела так, что хотелось выть. Дышать полной грудью невозможно.

До полудня удалось пройти совсем немного, голова кружилась, а в глазах все плыло. Земля проваливалась под ногами, образуя глубокие рытвины. Но я продолжала передвигаться вперед шаг за шагом, словно была неподвластна ярости небес, заливавших меня дождем. Сейчас всем мои мысли сконцентрировались только на том, как пройти еще один шаг, затем еще один.

Слезы застилали глаза, мне хотелось рыдать в полный голос, хотелось сдаться от отчаяния и вернутся в тот день в далеком детстве, когда за разбитую коленку мама прижимала меня к своей груди, брала на руки и успокаивала, говоря самые нежные слова на свете.

Этот день порадовал меня еще одной находкой. Среди цветочной поляны расположилась небольшая пасека. Пчел дома не было, поэтому я вытащила одну соту: из нее капал мед. Я отломила липкий кусочек и отправил его скорее в рот. И почувствовала изысканный, насыщенный богатый аромат. Мягкие шестигранники легко раздавились, и из них вытек драгоценный сочный нектар. Вкус был такой нежный и сладкий, что я внезапно почувствовала опьянение — будто хмель моментально растекся по всем внутренностям. В душе промелькнула надежда, что поблизости мог быть хозяин улья и капкана, но не было никого живого, на сколько было видно глазу.

Воск из сот послужил мне вместо пластыря. Я оторвала небольшой кусочек, разогрела его между ладоней и налепила на раны. Таким образом, в рану не подойдет инфекция и не наступит сепсис. Надеюсь.

Я продвигалась сквозь эту смертоносную гущу, как солдаты, которые преодолевают порог страха, когда приближаются к линии фронта. Чем дальше я продвигалась, тем чаще начинали попадаться болота. Увязая в трясине, в этой зловонной жиже, изо всех сил пытаясь не сгинуть здесь, я взывала к тому эфемерному шансу выбраться. Я обещала самой себе, что если смогу добраться и рассказать свою историю полиции, тем, кто сможет помочь, то обязательно и сама начну помогать другим.

Но что, если тот другой мир, совсем меня не примет? Мне уже знакомы истории, когда люди, которым повезло увидеть внешний мир, принимали решение вернуться, ведь законы там гораздо грубее. В общине все подчинялось первобытным законам: если ты ухаживаешь за своим урожаем, за животными на ферме, то зимой будет что есть и пить. У нас все было общее: обед и ужин, одежда и дом, мужья и жены.

Темно серые облака затянули все от одного края горизонта до другого. Солнце не было видно, поэтому я даже не могла представить который сейчас час. В лилово-черном небе над холмами полыхнуло. Недалеко от меня на листве уже во всю пританцовывали маленькие капельки дождя. Я остановилась, присела на небольшой камень, и запрокинула голову назад. Прохладный дождь стекал по израненным щекам и шее, ветер обдувал открытые участки тела и понижал боль.

Задержавшись на несколько часов на окраине горной цепи, холодные тучи накрыли окрестности и принесли с собой ветер и еще более сильный дождь.

Мне хотелось плакать и сейчас эмоции взяли вверх. Я спрятала лицо в рукава и зарыдала, слезы затуманили глаза и, казалось, дождь в такт моим эмоциям тоже стал идти быстрее.

Неожиданно мои стенания прервал звук, который мне не с чем было сравнить. Громкий рык зверя, не спеша удаляющийся, покашливая на ходу. Я стала искать глазами, что бы это могло быть? Вдруг среди темного леса я увидела два красных глаза, уходящих в противоположном от меня направлении. Что за дикий зверь обитает здесь? Может быть один из тех монстров, которыми запугивают всех маленьких детей, что бы они не ходили в лес?

Пока я перебирала в голове все возможные варианты, чудовище выбралось на небольшой холм и позволило дневному свету раскрыть себя. Это оказалась большая машина темно серого цвета, с большими массивными колесами, испачканными грязью.

Я попыталась закричать и махать руками, обозначая свое местонахождения, но ничего не вышло. Мой, возможно единственный, шанс на спасение сейчас удалялся от меня.

Часть 2. Я рядом

День седьмой.

XI

Утренняя роса намочила кофту и пижамные штаны. Трава, на которой я лежала, стала очень холодной. Этой ночью сил почти не осталось, пришлось остановиться и прилечь под старой елью. Я хотела не засыпать и как можно больше пройти за эту ночь, но глаза сами слипались. В прошлые ночи от страха и параной мне снилось, что меня догоняет мои самый большой кошмар. В эту ночь я впервые за долгие годы увидела дом моей тети Маи. Это придало новых сил, не смотря на голод, усталость и израненные ноги.

Желудок сводила болезненная судорога, последний раз я ела вчера небольшую горсть ягод.

Солнце еле пробивалось через плотное покрывало ветвей. Было еще очень холодно и ноги в легких тапочках онемели. Не торопясь я смогла встать. Голова кружилась, в желудке началась тошнота. Я собралась с мыслями, вспомнила свой сон и направилась дальше по своему маршруту. Лес здесь был совершенно другим. Уже второй день я шла по протоптанной тропинке, значит люди уже не далеко. Надеюсь, вскоре я все же выйду к цивилизации, иначе здесь и останусь навсегда.