Бесплатный фрагмент - Голос капитана Бруно

Полюбила я пилота,

А он взял и улетел…

Частушка

Но Рим, наш чудесный Рим, рай, в котором, я думаю, и ты живешь мысленно в лучшие минуты твоих мыслей, этот Рим увлёк и околдовал меня.

Н. В. Гоголь

Приятный голос на грани тенора и баритона закончил фразу на самом музыкальном на свете языке:

— …грацие пер ла востра коллаборацьоне!

Помедлив пару секунд, капитан Бруно переключился на английский:

— Ледис энд… джентельмени…

Нет, он не стремился избавиться от акцента. Ему не удавалось полностью перестроиться на банальный международный язык. Никуда не девались яркие итальянские интонации, сами собой в речь встраивались родные слова и окончания…

Выключив микрофон, капитан высказался ещё эмоциональнее, подчёркивая каждое слово характерным — можно даже сказать, стереотипным — жестом:

— Ну и язык! Говоришь как спотыкаешься!

Большинство пассажиров совершенно не обращали внимания на стандартные слова и желали только одного — поскорее заснуть. Всё-таки за бортом было холодное тёмное утро, пять часов по московскому времени.

Где-то два десятка человек всё же вслушивалось в капитанскую речь. Некоторые из этих пассажиров даже знали тот самый международный язык. Едко хихикая, они думали про себя: «Эх, подучил бы язык, балда! Лет ми спик, блин, фром май харт…».

Но был один пассажир, который английским владел очень даже неплохо, но мнение это не разделял. Едва разобрав пару-тройку слов итальянских, он тут же простил капитана Бруно не только за корявость международного языка, но и за все грехи. Абсолютно за все — вне зависимости от того, были ли они когда-то совершены или ещё только зарождались в самой глубине капитанской души.

Настолько этого пассажира очаровал голос на грани тенора и баритона, который принадлежал носителю самого музыкального на свете языка.

Хотя какие, к чёрту, грехи могли быть на совести человека с этим волшебным голосом? Прекрасного человека с волшебным голосом? Ещё в тихом утреннем Шереметьево очарованному пассажиру повезло: секунд десять он наблюдал, как к выходу на посадку вместе с остальным экипажем шёл симпатичный мужчина в форме и с фуражкой под мышкой. Высокий, статный, с непослушными тёмными волосами, которые немного не дотягивались до плеч, с профилем, достойным художников эпохи Возрождения… он был уже немолод, но и старость ещё не успела коснуться его.

Даже тех десяти секунд хватило, чтобы в памяти очарованного пассажира навсегда запечатлелся тот красивый образ. Не настолько чётко, как мог бы, скажем, за полминуты — и всё же, очарованный пассажир легко смог бы узнать капитана, если бы ещё раз его увидел.

Самолёт с характерным триколором на киле повиновался капитанской руке и легко взмыл ввысь. Огни удалявшейся Москвы уступили место невыразительным мутным облакам. В салоне воцарилась тишина. Пассажиры, страстно желавшие поспать, уже успели предаться объятиям Морфея. Впрочем, уже скоро им пришлось переключиться на иной режим: с завтраком экипаж тянуть не стал.

— Господи, какой же гадостью мы их кормим, — сказал капитан Бруно, провожая взглядом стюардов и стюардесс. — Холоднющее ризотто да эти… булочки со дна холодильника. Да я во сне левой рукой напеку целую тарелку булочек в сто раз лучше! Или хоть прямо сейчас, пока автопилот работает! Было бы из чего — клянусь, такое бы сейчас соорудил, что вы бы все тут языки проглотили!

— Ага, и отвечать будете диспетчеру: «Сейчас, сейчас, ещё пять минут, пока пропекутся!» — съязвил второй пилот. — Или так: «Ждём разрешения на добавление сыра!»

— Пошёл ты в задницу, ничего не понимаешь.

— Ещё как понимаю! Капитан, я Вам разве не рассказывал, что я, вообще-то, несостоявшийся пекарь?

— Нет, не было такого… не помню. Такое я не мог упустить!

— Вот, не послали б меня однажды в Фьюмичино тётушку встречать, пошёл бы вместо лётной академии в булочную! Честное слово, команданте!

Иной капитан показал бы на второго пилота пальцем и неприлично заржал бы. Дескать, пустили в самолёт булочника! Но нет. Капитан Бруно одобрительно закивал и даже мечтательно проглотил слюну.

Одна из двух главных страстей любого настоящего итальянца — это еда.

— Слушай, я знаю такой шикарный рецепт бискотти… — решил было поддержать коллегу командир, но тут по радио раздался истошный вопль:

— Прекратите засорять эфир, обжоры! У нас тут только остывший чай, а вы… макаронники хреновы!

Дружный хохот в кабине пилотов не был слышен в салоне. Там после кратковременного завтракового оживления владычествовала полутьма и относительная тишина, если не считать умиротворяющего урчания двигателей.

Очарованный пассажир, в отличие от многих других, не мог заснуть и пребывал где-то на грани сна и бодрствования. Перед полузакрытыми глазами проносились то картинки, посвящённые пункту назначения, то любимые птицы, то персонажи ещё не до конца дописанной научно-фантастической книги, то те самые булочки, которые очарованный пассажир признал лучшим в жизни образцом бортового питания… то покоривший его образ капитана.

А перед глазами капитана Бруно, влюблёнными в своё благородное дело, уже маячила родная земля. Точнее — нужные показатели на навигаторе. Впрочем, и без них бы он с лёгкостью догадался, что крылья самолёта рассекают уже итальянский воздух. В это время сердце капитана начинало биться чаще, и возникало сильнейшее желание спеть или хотя бы насвистеть что-нибудь.

Вторая главная страсть любого настоящего итальянца — музыка.

В этот раз капитан Бруно решил поддаться соблазну и запел. Всякий — даже тот, кому ещё в детстве на оба уха наступил особенно крупный медведь — легко мог узнать песню об истинном итальянце, ту самую, где про спагетти «аль денте», ржавенький «Фиат» и так далее…

Подняв таким образом себе — да и остальному экипажу — настроение до заоблачных высот, капитан Бруно посадил самолёт не просто мягко — мягчайше, нежнейше — на землю огромного и суетного аэропорта Фьюмичино.

Впитав послепосадочные слова полюбившегося капитана, не без лёгкого сожаления покинув самолёт, очарованный пассажир поспешил к Леонардо-Экспрессу, который всего за полчаса должен был перенести его в Вечный город.

Как и обещали глумливые варяги — норвежские метеорологи — на горизонте собирались серые тучки, предвещая неслабый дождь. Однако сквозь них всё же пробивались лучи итальянского солнца, которые ласкали тут и там «зонтики» прославленных на весь мир пиний. Хоть по пути встречались и ландшафты поунылее, с неухоженными домишками и другими ветхими постройками, всё увиденное легко объясняло, почему именно Италия дала миру такое великое множество чудесных живописцев.

Потому что так и хочется взять в руки кисть при виде изумительных пейзажей!

Привыкший к долгим и утомительным поездкам в московской подземке, очарованный пассажир и не заметил, как пролетели полчаса, и Леонардо-Экспресс достиг вокзала Термини.

Это уже был Рим. Тот самый Рим, который не сразу строился и куда ведут все дороги!