Бесплатный фрагмент - Гнездо кукушки

«Где живут сказочники?»

Я сам задумываюсь, почему я в 53 года стал писать детские книги. Может быть, они давно были написаны в моей, еще детской голове, только дремали.
Возможно, я не знал их жанр и поэтому не приступал к их писанию. Они не походили на сказки, которые я слушал в детстве. Они были фантастически надуманные и только память из далекого детства, а оно было не гладкое. Если сегодня родителям сказать, что вашего ребенка в одиннадцать лет нужно отправить учиться далеко от дома, для меня это было триста километров непроходимой тайги, отсутствие телефона и какой-либо дороги. Полная изоляция от родных и только одно слово Родина, это то, место, где человек родился, туда плывут облака, летят птицы, и ты понимаешь, сто через несколько часов они будут над твоим селом. Это все пробуждало во мне воображение, что облака и птицы передадут от меня весточку.
Будучи за границей в Европе, я знал, что все циклоны рождаются на Гольфстриме и через Европу уходят на нашу Россию. Я знал, через три-четыре дня они будут у нас и грибными дождями принесут весть обо мне.
Тоска по родине, дому, близким заставляет быть патриотичным, другими глазами смотреть на природу, людей. Познать окружающий мир, ценить красоту родного края, посвящать стихи, прозу. Даже зимой смотреть глазами человека, понимающего что весь этот лес просто притих до весны и ждать, когда она придет. А обязательно придет. Все это безмолвие наполнится птичьим гомоном. Чтобы познать родину, нужно широко развести руки и упасть лицом в белый пушистый снег и крикнуть: «Родина, я тебя люблю! Родина, я твой сын».


«Крещение».

Той осенью 1966 года пришел последний колесный пароход под названием «Изотерма 1». В два трюма поспешно загружали рыбу в ящик. Другие рабочие носили лед в носилках и высыпали в боковые карманы. На протяжении всего плавания лед по борту не давал свежей рыбе испортиться. Школьников и моих одноклассников пристроили в небольшой каморке, где была и печка, и сидячие места. Меня это обрадовало, но неизвестность пугала. Пароход, который работал на дровах, выпустив черный дым и прогудев, медленно зашлепал колесами, отплыл от берега и скрылся за поворотом.
Лодка, на которой мы собрались плыть, была сделана из цельного дерева осины. Около шести метров в длину по бокам были прибиты аккуратно соструганные доски, делая лодку емкостной для груза и защищая от боковых волн. Моторов было два. Один стоял на корме, другой был запасной. Новый мотор назывался «Стрела», другой, чуть подержанный — «Зиф 5».
Тут же сверху у этих моторов был устроен бензобачок.
Через два часа мотор останавливали, и отец заливал бензин. Все было примитивно просто. И даже это расстояние в 300 километров нужно было преодолеть по течению почти двое суток. Отец, а он был лесником, прошедший войну десантником, сидел за рулем мотора. Мать устроилась в носовой части, под рукой у нее было весло, и она отвечала за направление лодки во время заправки мотора. Подгребая, то с права, то с лева, так как мотор запускался на скорости. Пришла очередная ночь. Я дремал между флягами с бензином в середине лодки. На мне была фуфайка, и я обмотался ватным одеялом. То и другое было изготовлено из ваты, которая долго не тонет. Там, где к реке Вах воссоединялись реки Кулын-Игл и Мах-тыг-Еган стали широкие плесы. Я сонный встал и просто шагнул в ледяную бездну. До этого работающий монотонно мотор вдруг затих. Все тело обжигала ледяная вода и только ватное одеяло, и фуфайка не давали мне потонуть. Голова у меня была накрыта, я ничего не видел, но слышал, как гребут веслами. Выбравшись из-под одеяла, я был в круговерти течения. Родители, увидев меня живого, гребли усиленно против течения. А получилось так: во сне я встал, не зная, где нахожусь, и шагнул за борт. Когда отец увидел меня за бортом, заглушил мотор, проехав 20—30 метров. Я практически остался на месте, и только течение крутило и несло меня по течению. Какого-либо испуга и страха я не испытал.

«Жизнь в интернате».

Сказать, что это была зона, где были строгие порядки- ничего не сказать. Это была тюрьма. За забор не разрешалось выходить. Все молодые парни, попавшие в армию, всегда говорят: 
— Меня забрали, но ведь забирают в тюрьму. И армии, и интернат они схожи. Утром подъем, туалет, зарядка в комнате или построение в коридоре, строем шли в столовую. Позавтракав, забираем из тумбочек книги, тетради подмышкой и шли в школу. Кто был дежурный по столовой собирал посуду и каждый после зарядки должен красиво заправить постель. Просто и как в армии.
В пятом классе «д» было около 30 человек.
Успехов в учебе я не делал, сложно было перестроиться к учителю, тем более на каждом уроке они менялись. Один был веселый, другой строгий, замкнутый. На деревянных партах были чернильницы и ручки с перьями, которые часто меняли в зависимости от качества бумаги. Перья с шишечками на конце скользили по бумаги лучше. Это ближе к 70-му году появились лощеные тетради. Первую авторучку мне привез старший брат Владимир из Иркутска в 6 классе. Я долго ее рассматривал, собирал и разбирал раз по 100 на дню, чтобы посмотреть, сколько потрачено пасты. И всегда стоял вопрос, как эти чернила и мизерный шарик загнали в эту трубочку толщиной со спичку. После занятий мы шли обедать в столовую, затем самоподготовка. Один воспитатель с нами не управлялся. Снова брели в столовую, и свободного времени совсем не хватало. После ужина, собравшись в зале, где были девочки и мальчик, воспитательница иногда при лампе читала нам рассказы и сказки. Если взять сегодняшних воспитанников интерната, они заевшие, развязанные в действиях и сконцентрироваться просто не могут. И когда очередной раз читали сказку «Гадкий утенок», не знаю, почему я думал: «Да, сейчас я просто школьник, никто меня не замечает, успехов в учебе не имею, даже если запомнил материал и готов ответить, но сельские дети быстрее поднимут руку». Но все эти ошибки я анализировал и когда окончу школу, я обязательно должен куда-то поступить и стать человеком известным, и чтобы земляки гордились мной. Так хотелось показать, что я человек в простой массе людей, но я должен все это доказать. И вот сказка Ганса Андерсена вернулась и называется она «Гусиный король», которую написал за одну ночь. А пока осень пятого класса заканчивалась, я с мальчиками уходил к реке, откуда я приплыл на лодке и смотрел, как плывут облака и улетают птицы в сторону дома. Это недавно появилось слово «малая Родина», для меня родина, там, где ты родился и вырос. Просто на карте России.

«Отстоять свое место»

В комнате, где я проживал, стояло 15 коек. Почти все мальчишки мастерили рогатки, перестреливались между собой, постоянно конфликтовали, не давали спать. Ложась после отбоя в кровать, тщательно закутывался одеялом, оставляя маленькую дырочку. Если кто-то не соблюдал такую осторожность, высунутую ногу между пальцев вставляли бумагу и поджигали. Безусловно, было больно, и злость таилась в каждом из нас., хотелось отомстить.
Но еще хуже, когда спящему человеку засыпали в нос немного марганцовки, это полный ожог полости носа и неприятный запах. И когда один из старшеклассников насильно надел на меня боксерские перчатки, я, собрав всю злость и ярость, мгновенно пошел в атаку. Двадцать.-тридцатью ударами я забил его в шифоньер, где он и упал. Именно это стало фактором, что ко мне уже больше не применяли пытки. В прошествии лет, понимаю, что все это взято из тюрем и армии. И только человек даст слабину, он будет предметом издевательства. В армии такое было, но не со мной. Но урок хороший. После отбоя сержанты стали издеваться: вначале отбой-подъем, кто не успевал одеться, просто тупо били и приговаривали: 
— Мы тебя научим, не захочешь, заставим. Будешь порхать как бабочка». На дворе была зима. Не выдержав очередных тумаков, солдат бросил табуретку в окно, пробив два стекла. А это чрезвычайная ситуация. ЧП. Спать и солдатам, и тем же сержантам невозможно и об этом нужно докладывать выше.
Надолго прекратили тупые тренировки. Сержанту пришлось выкручиваться, что солдат во сне разбил стекло. Срочно несколькими матрасами и одеялами закрыли окно. Злоба в нем продолжала жить. Парня просто замучили, через день наряды и тогда он пошел на крайние меры. Ведь даже взрослые люди не могут дать совет. Легче стать дезертиром, убежать от проблемы, а доказывать — никто не поверит. И он, стоя на тумбочке дневальным после очередного издевательства, табуреткой стукнул сержанта. Тот сержант лежал в медсанчасти неделю со сломанной головой. Но остальные уже стали побаиваться. Для меня тот бой с боксерскими перчатками был первым и последним в жизни.

«Долгие зимы»