Электронная книга - Бесплатно
::: Особая благодарность
Авторы выражают особую благодарность следующим экспертам:
— Татьяна Мельникова — автор ВКР «Две стратегии аккумуляции субкультурного капитала в московских рейв-сообществах (на примере Resonance и System 108)»
— Даниил Сапсай — автор зина http://decadancemoscow.tilda.ws
— Дарья Писаренко — автор зина http://decadancemoscow.tilda.ws
— Нина Губская — автор зина http://decadancemoscow.tilda.ws
— Евгения Альшанская — специалист в области нейроэстетики
— Издательство «Белое Яблоко»
— Алиса По — музыкальный журналист, пиар-менеджер промогруппы «Рабица», соосновательница телеграм-канала «Психо Daily».
— Андрей Клинг — энтузиаст, куратор музыкальной программы в Поле
— Рома Пташенко — диджей
— Никита Забелин — диджей, основатель лейбла Resonance Moscow
— Ваня Urbilaho — диджей
— Ra Djan — музыкант, продюсер, культуролог, автор и ведущий YouTube-канала «История рейв-культуры»
— Микола Буин — диджей и создатель лейбла «Лейбл»
— Алина Hysteria — диджей
— Дмитрий Ковязин — диджей
— Паблик ВКонтакте RAVE BASE
— Мария Богораз — художник, скульптор Мутабор
— Александр Ус — креативный директор Sila Sveta
— Александр Жиганов — сооснователь, креативный продюсер студии мультимедиа-дизайна SHUM
— Дарья Пасечник — художник Signal, Радуга, Мутабор
— Антон Якушев — художник-технолог по свету
— Арина Лягина, участница перф-группировки «Овердоз»
— Эльдар Искаков — арт-директор пространства Поле
— Vladvlad — основатель стримингового онлайн-проекта «PROEKT»
— Илья Симонов @0.3simonov — фотограф
Без вашей поддержки и экспертизы, эта книга точно бы не состоялась.
Интро
Свобода, единство, любовь, безопасность, самовыражение, атмосфера, протест, бешеная энергия и желание чувствовать момент каждой клеткой тела. Возможно, тебе близки эти ощущения, и ты вспоминаешь свою последнюю пятницу. Или же ты никогда такого не испытывал, но хотел бы окунуться в этот мир чуть больше. Он открыт для всех и прекрасен по-своему. Все это рейв, его сложно описать, восприятие субъективно. Но исход один — катарсис, выход из обыденных рамок к новому ощущению себя. На рейве ты можешь найти ответы на личные вопросы, разрешить внутренние противоречия, самовыразиться в танце или же на время уйти в другую реальность.
Рейв не статичен, он постоянно метаморфизируется. Изначально он был нишевым явлением, даже несколько маргинальным, достоянием лишь небольшой группы единомышленников. Впоследствии рейв стал массовым и разросся до целой индустрии. Сегодня сложно говорить о какой-то единой рейв-идеологии. На рейвах можно увидеть людей разного возраста, с разными жизненными ценностями и взглядами, разным положением в обществе. Но всех их объединяет электронная музыка, гедонизм и свобода, и абсолютно каждый может стать частью этой культуры.
Электронная музыка может быть жесткой, радикальной, мягкой, расслабляющей, погружающей. Принципов у нее нет, но есть каноны. Электронный инструментал; сэмплирование; скорость воспроизведения и исполнения (в дальнейшем — BPM, что, в переводе с английского означает «beats per minute» — удары в минуту); ритм, ласково повинующийся метроному, либо грубо игнорирующий его; тембр (звук может быть перегруженным, недоработанным, сырым, бьющим по мембранам или, наоборот, дружелюбным, отточенным и едва заметным; такие крайности допускаются нечасто и, обычно, зависят от подачи исполнителей). И все это не попадало бы под каноны рейв-музыки, не будь у нее самой уникальнейшей особенности — возможности влиять на все эти составляющие. Можно отрегулировать скорость посреди исполнения, добавить или изменить инструмент, сэмпл и даже задать совершенно иное настроение. И не нарушить музыкальную структуру. Разве что немного, при желании. Заигрывание приветствуется. Лишь бы слушатель был погружен в атмосферу, бороздил свои мысли и освобождал накопившуюся энергию. Варился в собственном соку. Жанровое многообразие к этому подталкивает: от техно, хардкора или индастриала до предназначенного для особых ценителей эмбиента или минимала. За слушателем остается право либо попасться на крючок, либо бороздить дальше. Айдентика, как она есть.
Одной лишь музыки недостаточно, над разумом доминирует атмосфера. Синергия места и темпа музыки, подобно действию дефибриллятора, запускает сердечный ритм и заставляет сердце биться значительно чаще. Трансформация освещения, инсталляции, пространство клуба — все элементы вкупе позволяют нам полностью погрузиться и ощутить момент.
Реакции на происходящее индивидуальны:
1] Сопротивление: тело в ступоре. Мозг хаотично пытается определить дальнейшие паттерны поведения. Это порождает панику. Она развивается планомерно. Бороздит просторы разума в поисках идеальной ситуации, когда все может пойти не так. Появляется желание уйти. Спрятаться на время. Переждать.
2] Эскапизм: человек уходит в себя, не боится позора или стыда. Его не интересуют последствия. Он делает это для себя. В его голове остается только музыка, свет и он сам. Все желания, инстинкты и проявления собственного естества не покидают пределы головы, сосуществуют и сливаются вместе с мозговыми импульсами, дающими всплеск всему остальному телу.
3] Слияние с потоком: концентрация на чувствах, на расслаблении, на отрицании эмоциональных ограничений и барьеров. Пассивность перевоплощается в моральный голод, в нужду удовлетворения.
Отчасти за такие разные ощущения отвечает огромное количество организаторов, художников, дизайнеров, техников и диджеев. Каждый раз они стараются вывести идеальную формулу рейва: они проводят эксперименты в попытках дать людям самое лучшее, удивить и превзойти ожидания. Форматы рейвов не ограничены: вечеринки, коллаборации, трансляции, фестивали и многое другое.
Эта формула — сложное, многокомпонентное вещество. Ее составляющие: музыка, атмосфера, световое оформление, интерьер и даже шрифт на афишах. Отсутствие одного из элементов или неверная их пропорция могут сыграть критическую роль — все может развалится, не сработать как надо.
В этой книге мы постараемся вывести ту самую идеальную формулу, найти философский камень рейва. Превратить сложное в осмысленное, простое — в незаменимое.
А теперь, настало время разобрать вещество на компоненты!
::: ДНК1
ДНК — макромолекула, обеспечивающая хранение, передачу из поколения в поколение и реализацию генетической программы развития и функционирования живых организмов. ДНК способно подвергаться мутации.
::: ДНК1
[1.1] GeNe
«Я почувствовал себя так, словно получил удар кулаком в живот. Звук стал в два раза интенсивней и плотнее, вес голоса переплетается и спутывается у меня в голове, будто я близок к обмороку, биение сердца утяжеляется в унисон ритму музыки, которая все сносит на своем пути. Я наблюдаю за реакцией на танцполе, все происходит спонтанно. Несколько секунд все подлаживаются к этому ритму и наконец полностью отдаются ему». [1]
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
По сравнению с другими музыкальными жанрами электронная музыка — относительно молодое явление. Очень стремительно, буквально за пару тройку десятилетий, она смогла гармонично вписаться в музыкальную культуру и стать частью гигантской клубной индустрии. Как показало последнее исследование «Яндекс Музыки», электронная музыка прочно закрепилась в тройке самых популярных жанров после поп-музыки и рэпа [2]. Чем же она так привлекает многих? Мы провели опрос среди ее поклонников и получили самые разнообразные, нетривиальные и даже откровенные ответы:
«Я очень сильно люблю странную музыку, а в электронике этого больше всего — использование неочевидных или синтезированных звуков. Звучание завораживает, не распыляет тебя на какой-нибудь текст песни, за счет чего можно полностью слиться с музыкой в один энергетический сгусток».
«Благодаря электронной музыке моя жизнь полностью изменилась. Я стала свободной, поняла чего хочу на самом деле и где мое место в жизни. Со всеми своими друзьями я познакомилась в клубах и на фестивалях. Она меняет жизнь, однозначно».
«Сам жанр очень интересен и самобытен. Мне нравится жесткий и динамичный ритм в музыке, отсутствие вокала (либо его искажение), что радикально отличает его от большинства других жанров».
Рейв — это живая ветвь электронной музыки, ее продолжение, непосредственное расширение, или, как его окрестили в СМИ и тематических журналах, — «субкультура» [3], «беспрецедентное молодежное движение» [4], «феномен новой танцевальной культуры» [5], «культурный феномен» [6], «социальный феномен [7] и так далее. Полиморфность, говоря точным языком науки, пожалуй, наиболее подходящая и исчерпывающая характеристика современного рейва.
Пару лет назад это было далеко не так. Вместо Мутабора, RNDM, Поля, Баунса, Powerhouse — самых популярных и крутых, по мнению наших респондентов, тусовочных мест Москвы, в городе «долгое время визитной карточкой рейв-тусовок был клуб «ARMA17» [8]. Сегодня границы рейва ширятся, и его судьба оказалась тесно переплетенной с разными сферами общественной жизни. Это явление трактуют в политическом и социальном ключах, рассматривают сквозь призму истории и культуры, декомпозируют на технические составляющие, что наглядно показывает стороннему наблюдателю, каким же всеобъемлющим, многогранным и даже несколько аморфным становится это движение.
Возможно, тебе уже как-то доводилось посетить рейв. Случилось ли это спонтанно в качестве безумной авантюры, под влиянием настойчивых уговоров друзей, или, быть может, ты давно являешься завсегдатаем подобных тусовок — не в этом суть! Важно как всё это начиналось. Вспомни свой первый «поход». Вполне вероятно, что он вызвал далеко не позитивные эмоции. Спросив у поклонников электронной музыки, что они ощущают на рейв-тусовках, мы получили и такой неоднозначный ответ:
«Тревожность, панику, не ощущаю удовольствия при скоплении такого большого количества людей…»
Звучит знакомо?
Действительно, представь яркие вспышки постоянно мелькающих разноцветных огней; быстро меняющуюся, динамичную и порой странную музыку; развязное поведение посетителей — всё это не для слабонервных. Поэтому внезапно возникшие приступы паники и нескончаемый поток разнообразных и противоречивых эмоций — это вполне органичные побочные эффекты от массированной свето-звуковой атаки. Ну или для референса вспомни вступительную сцену из первого «Блэйда»!
В общем, мы тебя прекрасно понимаем. Ты чувствовал, что испытываешь нечто новое, будто конкистадор на территории Нового Света, и, возможно, подспудно ты даже обратился к дремлющему внутри тебя хаосу, но, увы, не смог найти подходящее слово для более точного описания. Что это было? Это был рейв! Да, именно рейв способен проникнуть в самые глубины человеческой личности и поднять важный экзистенциальный вопрос — что значит жить?
Удивительно же, что эта искусственно созданная атмосфера, симулякр, с совершенно неестественными для человеческого уха синтезированными звуками и с бутафорскими декорациями, способна вызывать искренние, глубоко человеческие чувства, настоящие, неотфильтрованные социумом эмоции, обращаться к первобытной радости, восторгу и дикой необузданной энергии, которые переполняют душу. В этом заключается амбивалентная сущность рейва.
Рейв подобен молитве духа, освобожденного от оков, Прометея, в лице которого заключена частичка каждого из нас. Рейв сегодня — это масштабное явление, ежесекундно разрастающийся феномен, приобретающий все новые культурные смыслы и значения, становящийся все более технически сложным и навороченным.
«В книге „Вспышка энергии“ Саймон Рейнольдс пишет, что рейвы — акт массового раскрепощения, стирания границ, отключения головы. Конкретно музыку на рейвах он описывает как функциональную, воздействующую на слушателя физически или физиологически. Не интеллектуально, не чувственно, а вот именно на уровне отклика тела. То есть, первоначально это про биохимию и бессознательное, и только уже потом — про театр, художественность, перформативность».
[Андрей Клинг — энтузиаст, куратор музыкальной программы в Поле]
Другими словами, рейвом можно назвать квинтэссенцию «свободы», «единства», «драйва», «творческого вдохновения», «эйфории» — так это определили опрошенные нами рейверы. В общем, зачастую все то, чего нам так часто не хватает в повседневной жизни. Именно поэтому рейв и привлекает все больше разношерстной аудитории.
«Мне кажется, что сейчас хороший клуб — это, во-первых, площадка для карнавала. Как известно, во время карнавала стираются классы, статусные различия, и все находятся в одном котле торжественных событий. Во-вторых, лично для меня, — поле экспериментов. Уже давно вечеринки способны предложить не только дискотеку и праздник коллективного бессознательного, но и контексты других уровней. И тут как раз-таки хороший образуется лифт, катающийся туда-сюда. Очень-очень условно: любители техно могут попасть на концерт серф-группы, любители рок-н-ролла, наоборот, на техно-сеты, ну и так далее».
[Андрей Клинг — энтузиаст, куратор музыкальной программы в Поле]
Все эти положительные эмоции являются результатом колоссального труда одной сплоченной команды: диджеев, световиков, художников, промоутеров. Получившийся продукт, т.е. сама рейв-тусовка, непосредственным образом влияет на все твои ощущения. Однако, помимо этого, существует и нечто другое: трудно постижимое, неопределенное, что формирует твое индивидуальное отношение к рейву. Имя ему вайб. Вайб — самый важный элемент любой вечеринки, фестиваля или клуба.
«Вайб — это социальная аура, состояние метафизического обмена вибрациями на экзистенциальном или чувственном уровне. С крутым вайбом, вовлечение участников в движуху — уверенней и глубже. Чем качественнее вайб, тем быстрее незнакомые друг другу люди находят взаимопонимание, причем неважно, разговаривают ли они на одном языке. С чахлой социальной аурой участники отчуждены, меньше выкладываются, и такую ситуацию не спасёт ни крутой диджей, ни клёвая музыка, ни чумовые декорации.
Вайб — это состояние единого коллективного настроя, которое проявляется спонтанно и характеризуется ощущением глубокого удовольствия, сильным эмоциональным подъемом, и оно достигается, когда участники движухи увлечены своей деятельностью и буквально смакуют каждую секунду своего существования.
Пример негативной социальной ауры можно найти легко на улицах шумных и многолюдных мегаполисов. Все постоянно спешат, толкаются, палят по сторонам на внешние опасности, чтобы не сбила машина или подрезали кошелёк. Тело на улице обычно в напряженном состоянии, зрительный контакт минимален. Редко кто улыбается, когда идёт по делам, то есть в основном мы находимся в состоянии алертности.
На фестивалях все совершенно наоборот. Мы предполагаем, что все тут такие же очаровашки, все во все врубаются и соблюдают известные нормы поведения, улыбаются и делятся ништяками. Все же приходят в клуб оторваться, и изначально предполагается, что все настроены более-менее одинаково на беззаботный гедонизм.
Пространство тусовки, фестиваля или клуба априори предполагает избыточную экспрессию и побуждает к поглощению максимальной дозы счастья. Тут очень важно телесное раскрепощение. Если в погоне за удовольствиями участвует не только сознание, но и тело, ощущения только усиливаются. Такую экспрессию легко заметить, наблюдая за избыточным языком тела, дикими страстными танцами или повышенной жестикуляцией.
Хороший вайб устанавливается, когда достигается критическая масса, когда достаточное количество людей одновременно выбрасывает много позитивной энергии.
Это состояние очень сложно описать вербально. На это способен только художественный текст, но это возвышенную энергию ощущал каждый, кто отрывался в очень весёлой компании. Например, когда входишь в зал, там все ритмично качается, все так тащатся, настроение у всех радостное, и к бытовой субординации уже никто не прислушивается. Все отключаются от повседневности, зажимы сняты, внимание участников приковано к общему источнику будь то музыка, реакция людей на музыку или происходящее. Эта заразительная энергия связывает участников в единый коллективный опыт, чем, собственно, и позволяет выплеснуться огромному количеству позитивных эмоций…
Вайб — явление динамичное, поэтому народ обычно тусуется по пространству фестиваля, впитывая как можно больше разнообразных ощущений, чувств. Каждая часть фестиваля имеет свою энергетику, и поиски этой особенной энергетики составляют основное времяпрепровождение на вечеринках. Все ищут баланс между внутренним эмоциональным состоянием и коллективной деятельностью, коллективным приходом.
Цель музыки в контексте рейва — привести внутреннее состояние участников к единому знаменателю, и идеальным знаменателем, то есть коллективным настроем, способным объединить группы людей, уже изначально настроенных на получение удовольствия, является, конечно, вайб. Там, где он проявляется, там нет места скуки. Когда человек вовлечен в приятную ему деятельность, ему нет времени скучать.
Фил Джексон, автор известной книги «Клубная культура», пишет о критической массе так: «ощущение свободы, присущее клубному пространству, создаётся всеобщим желанием, намерением позволить людям делать все, что им вздумается, если это не причиняет вреда остальным».
Человек приходит на пати с повышенным энтузиазмом, с целью поймать как можно больше кайфа, отключиться от дома, семьи, работы, но при этом никто не сможет тебя развлечь на рейве. Хороший вайб невозможно купить, если заплатил за дорогущий билет и если ты переплачиваешь за бухло на баре — это ещё не значит, что оторвешься по полной, Именно поэтому для максимального кайфа необходимо активное соучастие в метафизической оргии. Кричать и танцевать, грубо говоря. Иногда достаточно просто улыбаться, так как уровень громкости в клубах часто зашкаливает и иные средства ощущения временно недоступны. Разговоры на таких тусовках обычно малозначащие и служат для поддержания контакта. Чувственный акт коммуникации тут гораздо важнее смысла, да или просто понты для приезжих покидать с целью демонстрации своего субкультурного капитала обычное дело.
Причём, низкий уровень насилия на рейвах — необходимый фактор раскрепощения, ибо только в таком случае люди на физическом уровне перестают бояться друг друга и могут расслабиться.
Я бы назвал танец идеальным воплощением ненасильственного телесного раскрепощения. То, что антрополог Виктор Тернер называл спонтанное «коммунитаз». «Коммунитаз» — это интенсивное чувство внутригрупповой солидарности, когда, представьте, все в одном зале на одной волне как единое целое. Это состояние всеобщей эмпатии дает ощущение безопасности в группе, ведь чувствуешь себя гораздо уверенней.
Очень крутое описание рейвов и вайба дали братья Стругацкие в романе «Хищные вещи века», когда с помощью светового шоу и музыки толпа входила в транс и, подчиняясь с диким инстинктом, бросалась веселиться, танцевать и смеяться… А написали они этот роман в 1964 году, то есть задолго до появления самих рейвов…
Сами участники рейвов очень часто говорят о потере или растворении собственного эго в такие моменты коллективного транса, о проявлении коллективного «мы», заменяющего индивидуальное «я». Это состояние, когда мышление уступает место ощущением, то бишь происходит более конкретное, непосредственное взаимодействие с жизнью, телесное. Ты смотришь в глаза танцующему и осознаешь, что вы делите одинаковый опыт происходящего ментально или эмоционально. Тело теряет контроль и ты просто следуешь за музыкой. Все следуют за музыкой… Иногда связь с музыкой глубоко персональна, и каждый переживает ее отдельно от других внутри себя, и внешний мир попросту отключается и перестаёт существовать, но и для достижения такого состояния способствует, конечно, же вайб…» [9].
[Ra Djan — музыкант, продюсер, культуролог, автор и ведущий YouTube-канала «История рейв-культуры»]
Ответы опрошенных нами рейверов это подтверждают:
«Много красивых людей, нравится причастность к событию. На хороших мероприятиях радуюсь тому как красиво вокруг и как все продумано, наслаждаюсь музыкой, тем что можно передвигаться по локации, чилить если устал».
Вот и другое мнение: «Наверное, единение с толпой, плюс приятное ощущение себя крутым. Ещё нравится, что чувство времени и пространства притупляется».
Здорово, если на рейвах ты разделяешь эти переживания, но если ты продолжаешь недоумевать, то впоследствии мы постараемся развеять твой скептицизм и объяснить почему же люди так любят эти тусовки. Но для начала начнем с истоков!
[1.2] ChromOsome
Неудивительно, что у такого комплексного и многогранного явления как рейв такая же сложная и запутанная история возникновения. Стоит все же отдать должное исследователям, которые, как тебе в дальнейшем покажется, отсылают к совсем уж стародавним временам. Они ведь преследуют благородную цель дойти до сути вещей, выявить ту самую базу, основу основ! Говоря фигурально, они пишут летопись! Летопись рейва, что, согласись, звучит стильно! Отталкиваться от первого словесного упоминания — надежный исторический приём. Хотя, очевидно, что тогдашний рейв не имел ничего общего с нашими современными представлениями и тем смыслом, который мы готовы вкладывать в него сегодня. Но все-таки это достаточно распространенная позиция, и поэтому мы возьмем ее за основу нашего рассказа.
Итак, корни феномена рейва уходят вглубь к концам 50-х годов прошлого столетия. А именно «зародился он в районе Лондона, Сохо. Битники, любители повеселиться от души, часто закатывали дикие богемные вечеринки, которые и получили название rave. Зажигали на первых рейвах обязательно под популярные тогда джаз и рок-н-ролл. Джазовый трубач Мик Миллиган, частый гость и участник подобных тусовок, даже получил титул «короля рейвов». [10] Согласись, что несмотря на обилие экспериментальных приемов, которыми нас радуют на современных рейвах, достаточно сложно представить эти музыкальные жанры в большинстве? Поэтому все, что было до 80-х годов, мы справедливо назовем проторейвом.
«Уже в 1960-е годы тогдашний рейв вышел за пределы узкого круга богемы. Практически любую вечеринку, на которой собиралось большое количество молодёжи, стали называть рейвом. И в это же время начали появляться предпосылки к «классическому» рейву, который появится чуть позже: термин приобрел второе определение — крещендо в конце музыкальной композиции, где темп становится быстрее и интенсивнее. Именно такой станет электронная музыка рейв-вечеринок в 80-е годы.
В 1967 году в Раундхаус, известном лондонском концертном зале, где в разное время выступали Led Zeppelin, Rolling Stone, Дэвид Боуи и другие музыканты, состоялось мероприятие под названием «Million Volt Light and Sound Rave», посвященное электронной музыке и световым шоу. Специально для этого события The Beatles записали экспериментальную композицию, звуковой коллаж «Carnival of Light», который так и не был включен ни в один из альбомов группы. Вскоре рейв остался где-то за бортом: в Великобританию пришли хиппи, принесшие с собой совершенно новую культуру». [10]
Как и любое новомодное явление рейв развивался поступательно, скачкообразно. Поэтому каждое десятилетие он буквально боролся за свое право на существование, вынужден был обогащаться новой социальной и культурной повесткой, трансформироваться и привносить что-то новое в музыкальную среду. Именно поэтому в какие-то периоды в истории рейва зияют белые страницы. Например, на какое-то время «о рейве вовсе практически забыли до начала 1980-х годов. Но возродившаяся культура стала гораздо жёстче и радикальнее, чем 15 лет назад. Движение хиппи не прошло незаметно для рейва: с возвращением рейв-культуры рождается и важная для всего движения идея PLUR: P — Peace (мир), L — love (любовь), U — unity (единство), R — respect (уважение). Пацифистский посыл PLUR наберёт популярность среди новых поколений рейверов несколько позже, с появлением Интернета, и получит распространение на рубеже XX—XXI веков». [10]
«Новому» рейву — новая музыка. Теперь на вечеринках никто уже не вспоминал ни про джаз, ни про The Beatles.» [10] И дальнейшая история видится еще более хаотичной, ведь она сопряжена с развитием самых разных жанров электронной музыки, очаги которых зарождались даже на разных континентах: синтипоп (Западная Германия, Великобритания, Япония); нью-вейв (США, Великобритания); электро-фанк (США); краутрок (Западная Германия); брейкбит (США, Великобритания); индастриал (Западная Европа) и многие другие. Однако, краеугольным камнем среди всего этого жанрового разнообразия стоит считать именно хаус.
«С 1987 года хаус-музыка постепенно начала набирать популярность в Манчестере. Эту музыку придумали в Чикаго, и корнями она уходит в диско и фанк, но отличается более жестким звучанием и более свободной структурой (по крайней мере, так было в начале ее существования). Если структура диско напоминала стандартную песню (куплет-припев/ куплет-припев/ перерыв/куплет-припев), то хаус в основном был инструментальной музыкой, лишенной таких диско-излишеств, как скрипка и хор, — в ней оставили только ритм.
В самых первых хаус-треках, которые с 1985 года создавали первопроходцы жанра Маршал Джефферсон, Фарли «Джекмастер» Фанк, Ларри Херд и многие другие, все еще использовался вокал и темы, характерные для диско (любовь, танец и секс). Первоначальное значение вокала постепенно утрачивалось: это было уже не пение или читка со словами, а скорее некая прерывистая последовательность голосовых сэмплов. В этом и есть особенность чикагского хауса: голос становится еще одним музыкальным инструментом, его «нарезают» и зацикливают. Также в городских гетто зародилось направление «порно», отличавшееся еще более жестким звучанием и текстами непристойного содержания.
В самом Чикаго хаус-музыка была всего лишь маргинальным течением, представленным в основном в [нетрадиционном клубе] для черных Warehouse — храме и крепости диджея Фрэнки Наклза. Встретив в момент своего появления неплохую реакцию на местных радиостанциях Чикаго, впоследствии хаус выходил лишь на местных независимых «черных» лейблах. Эти лейблы были скорее семейным делом, нежели реальными структурами распространения подобной музыки. Добавим к этому продюсеров, которые ради выживания были вынуждены подрабатывать где придется и которые продолжали записывать хаус в надежде когда-нибудь отыграть в Warehouse. Словом, все складывалось без особой надежды на то, что хаус-музыка выберется из «черных» гетто Чикаго, а «старая добрая Европа» прекратит трясти патлатой головой под рок-гитару.
По рассказам, несколько пластинок, выпущенных на таких теперь уже легендарных лейблах, как Trax или DJ International, добрались до Англии, и трое-четверо диджеев из Манчестера решили отправиться в Чикаго. Майка Пикеринга пригласили выступить в клубе Milk Bar, который находился на севере города. Пикеринг отыграл свой сет, практически полностью состоявший из хаус-музыки, перед практически полностью «белым» танцполом. Публика, привыкшая слушать английский синти-поп, стала подходить к нему со словами: «Что это за музыка? Это же просто обалденно!» И Майк отвечал: «Ну, это же местная музыка!» До этого момента им никогда не доводилось слышать хаус-музыку, которую создавали, записывали и под которую танцевали в андеграунде «черного» гетто на юге города…
А потом хаус-музыка постепенно завоевала и более широкую публику. Начал расти спрос, на который быстро нашлось предложение: в Spin In и Eastern Block, первых магазинах в Манчестере, где можно было найти хаус-музыку, появилось около двухсот новых пластинок. Диджеи стали ставить их в клубах, а на радио даже появились отдельные передачи, посвященные новой музыке из Чикаго. Стю Аллен, один из лучших диджеев на городском радио, внес изменения в свою программу о хип-хопе, выделив значительное время для хауса.
Можно сказать, сорвало клапан, и на этой волне из Чикаго стали приходить целые коробки пластинок, многие из которых были записаны уже годы назад, — создатели лейблов даже представить себе не мог-ли, что они смогут попасть в Европу. Их пластинки и дальше бы пылились в каком-нибудь подвале, но судьба распорядилась иначе: «Чувак! Говорят, в Англии все просто торчат от этой хаус-штуки!» Так началась история новой искренней музыки отличного качества….
До начала 1988 года хаус и техно все еще оставались всего лишь забавной безделушкой для большинства «белой» публики. Но когда эта публика все-таки распробовала хаус на вкус, страсть к этой музыке стала всеобъемлющей. Мне это напомнило настоящий ураган, который вдобавок ко всему имел мощный психотропный источник: в Англии повсеместно распространялись [психотропные вещества] ….
Любопытно, что [психотропные вещества] появились в то же время, что и эйсид-хаус весной 1988 года. Возникло особое направление хаус-музыки, в котором используют генерирующий «кислотные» басы синтезатор Roland ТВ 303».
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
«Эйсид-хаус появился в США, когда чикагские музыканты начали микшировать элементы стиля хаус с тяжелой музыкой и басовыми партиями» [10]. «Считается, что самим названием он обязан дуэту Phuture, а именно их композиция „Acid Tracks“, сочиненная в 1986 году, повсеместно признается первой записью в новом жанре» [11].
В контркультуре 1960-х, словом «acid» называли диэтиламид d-лизергиновой кислоты, или попросту ЛСД, — галлюциногенный наркотик, популярный среди психоделических музыкантов (и их поклонников). И спустя всего несколько лет после выхода «Acid Tracks» британская пресса, озабоченно наблюдающая усиление местной эйсид-хаус-сцены, но незнакомая с записями чикагских пионеров жанра, накрепко связала в массовом сознании одно с другим: дескать, вся эта музыка существует исключительно как дополнение к наркотическому опыту. Между тем диджей Пьер и другие участники проекта Phuture не употребляли ни наркотиков, ни даже алкоголя.» [11]. Поэтому если ты придерживаешься мнения, что один из самых популярных негативных стереотипов о рейв-тусовках, вращающийся вокруг наркотиков, на самом деле никогда и не был так уж далек от истины, то знай, что в истории рейва это было не всегда так. Пример дуэта Phuture — «яркое доказательство того, что эйсид-хаус вполне способен существовать на трезвую голову. Более того, вслед за «Acid Tracks», осознавая ассоциации, которые мог вызвать этот заголовок, Phuture записали и выпустили антинаркотический трек «Your Only Friend»… Однако повернуть общественное мнение вспять они уже были не в силах. Тем более что британская эйсид-хаус-сцена действительно была наркотически заряжена — только ее топливом был вовсе не ЛСД» [11].
Во многом благодаря эйсид-хаусу произошел экспоненциальный рост популярности рейвов. «За три недели эйсид-хаус стал новой танцевальной религией, которая объединила всю молодежь Англии» [1]. «Местом притяжения всех любителей жанра стал лондонский клуб с говорящим названием „Shoom“» [10], чьи вечеринки «быстро стали в Лондоне культовыми благодаря своей безудержной злачной атмосфере» [1]. «Когда желающих потанцевать становилось больше, чем может вместить пространство клубов, рейв перемещался на заброшенные заводы, склады и даже в чистое поле. Ранние рейвы были настолько неистовыми, что собирали до 25 000 человек!». [10]
Вместе с хаусом и массовыми тусовками зародились многие атрибуты рейв-культуры. «Например, респиратор. Никакого тайного и скрытого смысла — огромная толпа во время дикого рейва поднимала в воздух большое количество пыли, поэтому надо было как-то искать выход из ситуации, и его нашли — респираторные маски. Или кислотные цвета — не только в одежде, но и на головах. Самые отчаянные рейверы красили волосы сразу в несколько цветов. Все должно было громко заявлять о внутренней свободе человека и его независимости от общественного мнения» [10].
Итак, в самом конце 80-х, «охватив всю британскую молодежь, рейв направился в Европу» [10]. Эпицентром европейской рейв-культуры стал Берлин. Тут немцы даже обошли англичан. Только ежегодный «Love Parade», один из самых крупных технопарадов мира, впервые проведенный в 1989 году, за несколько лет собрал больше миллиона рейверов.
«9 ноября 1989 года Берлинская стена пала, а техно стало саундтреком объединения Германии. Вдохновенность, жизнерадостность, прославление танцев и наслаждений — все это как нельзя лучше соответствовало эйфории, охватившей всю Германию… В Восточном Берлине монументальные здания бывшей ГДР мгновенно стали домом для техно-вечеринок, гигантские рейвы расцвели в стенах складов бывшей штаб-квартиры немецкого Политбюро. Все стало возможным, и с подачи берлинской администрации полиция на все закрывала глаза. Ветер свободы завеял над всей Германией, и Берлин был его эпицентром.
В 1990 резко вырос запрос на техно среди немецкой молодежи, благодаря чему в Берлине появились такие легендарные клубы, как Tresor и E-Werk, куда впервые приехали американские диджеи Блэйк Бакстер и Джефф Миллз. Однако без собственных лейблов и артистов в немецком техно не было местного колорита и собственного лица. В итоге Свен Оэт запустил лейбл Eye Q, один из первых великих немецких лейблов, затем Harthouse, на котором выходила музыка молодых артистов, завсегдатаев рейвов в Отеп… Одновременно с выпуском первых пластинок на Harthouse в Берлине стали набирать популярность молодые техно-музыканты. За несколько месяцев Франкфурт и Берлин стали двумя центрами создания и распространения немецкого техно, причем каждый город сохранил свое уникальное звучание».
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
«Уникальная марка культурной свободы Берлина была порождена и стала реакцией на ту замкнутую реальность, в которой существовали его жители. Во многих смыслах город сегодня признает необходимость того, чтобы его жители полностью отказались от какой-либо скованности. Один из самых популярных в мире техно-клубов, Бергхайн, стал почти что символом предыдущих трудностей поколения, несмотря на то, что был открыт по меньшей мере через десять лет после падения стены. Берлинские ночные клубы стали гальванизирующими, общинными убежищами свободы для до того момента подавляемых субкультурных групп».
Париж никоим образом не отставал от Лондона и Берлина, однако, популяризация хаус-музыки там происходила несколько иным образом.
«Во Франции все насмехались над хаусом, считая его музыкой для геев, либо вообще не принимали за музыку. Владельцы клубов в основном не верили, что такая музыка может стать популярной, либо вообще ничего о ней не знали. Мне эта ситуация казалась очень странной — у себя дома мне приходилось защищать музыку, которая пользовалась популярностью в другой стране. В то время как в Англии вся молодежь слушала эйсид-хаус, во Франции интерес к нему нарастал очень медленно. Однако именно благодаря этому в клубах стали появляться люди, которые приходили просто потанцевать, а не для флирта и съема…
В сентябре 1988 я попал в ночной клуб, где проходили первые в Париже эйсид-хаусные вечеринки. Это место находится на бульваре Пуассоньер, в нескольких шагах от легендарного Palace, в чреве кинотеатра Rex. Я слышал о клубе Rex и знал его как рок-площадку, но никогда раньше туда не ходил. Однажды после дня службы в армейской столовой мое любопытство взяло верх, и я оказался около клуба, которому суждено было вскоре стать частью моей жизни. Я долго спускался по длинной лестнице, чтобы оказаться в низком темном, довольно протяженном зале. Возле входа — длинный бар с тусклой подсветкой. Дальше передо мной открылось сердце Rex — танцпол, где силуэты танцующих можно было различить только благодаря редким неоновым лучам. Часть танцпола предназначалась для рок-концертов и была отделена тяжелыми шторами из красного бархата. Звук был настроен соответственно — немного басов и акцент на сред-них, что характерно для рок-звучания. Люди в лучах стробоскопов двигались как будто в замедленном ритме. Справа от этого танцпола находился чиллаут со столиками и диванами. Там же был и бар поинтимнее, возле которого собиралась публика, предпочитающая поболтать подальше от оглушающей музыки. На стыке этих двух зон находилась кабина диджея. Я заглянул в это логово и понял, что Rex полностью соответствует атмосфере английских клубов. Через несколько лет Rex сделался главной парижской площадкой и штаб-квартирой хаус- и техно-музыки, поражая своей смелостью и безоговорочной верой в эти музыкальные жанры….
В июне 1990 года во французских школах начали появляться смай-лики, мода на которые пришла из Англии. Возрос запрос на тех-но, стали появляться новые участники хаус-движения, и в Париже возникла настоящая рейв-культура».
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
С организаторской точки зрения рейв, который приобрел характер массового явления, в дальнейшем становился более продуманным. Для проведения такого мероприятия теперь требовалось участие гораздо большего количества людей. «Наряду с музыкантами и слушателями, диджеями и клабберами важными участниками рейвов с 1988 года стали промоутеры. Причем организаторами масштабных рейвов зачастую были люди, не имевшие прямой связи с музыкой — такие, как, например, стоявший за вечеринками Apocalypse Now и Sunrise человек по имени Тони Колстон-Хейтер. Их деятельность диктовалась прежде всего экономическими интересами: танцевальная музыка стала осознаваться как пространство, в котором можно неплохо заработать. Это, конечно, шло вразрез с идеалистическими установками раннего эйсид-хауса, и некоторые нововведения Колстона-Хейтера не находили понимания у ветеранов движения: например, приглашение телевизионной съемочной группы на один из рейвов — или цены на билеты, да и вообще вход по билетам как таковой.
С другой стороны, все возрастающий масштаб вечеринок неизбежно размывал ту музыкально-химическую общность, которая отличала раннее рейв-движение. Родоначальники британского эйсид-хауса жаловались на то, что в клубах стало много совсем случайных людей — так называемых acid teds; фэнзин Boy’s Own ввел в обиход присказку «better dead, than acid ted» («лучше умереть, чем стать эйсид-тедом»). Не говоря о том, что в ситуации клубной вечеринки на 200 человек чаемое всеобщее равенство видится вполне достижимым: диджей и танцующие находятся на одной волне. Вечеринка на несколько тысяч людей уже больше похожа на рок-концерт: диджею, повелевающему такой толпой, трудно избежать соблазна превратиться в звезду, в проповедника новой веры» [11].
Таким образом, многие рейверы конца 80-х критиковали массовый характер тусовок, и в этой связи утрату их идейности, постепенное размытие внутри субкультуры. Мы же считаем, что рост популярности рейвов в конце 80-х следует рассматривать в положительном свете или в крайнем случае как органическое развитие любого феномена. Имели бы мы сейчас культовые международные фестивали электронной музыки типа Tomorrowland (Бельгия); Glastonbury (Великобритания); Ultra Music Festival (США); Awakenings (Нидерланды) и многие другие, если бы рейв остался в андерграунде?
В конце 80-х «Музыкальная пресса стала активней освещать это музыкальное явление, за местной прессой последовали более продвинутые издания вроде The Face и і-D, а затем и национальная пресса — The Sun, в которой главным образом обсуждались общественные изменения, спровоцированные этим движением. Истоки эйсид-хауса с его яркими цветами и пацифистскими принципами стали видеть в фестивале Вудсток и движении хиппи. Эта глубинная мощная волна, перевернувшая вверх дном английский социальный ландшафт, стала отныне главным фактором в уличной культуре. Никто уже не мог сделать вид, что ее не существует. Все чаще и чаще звучали слова вроде „революция“, „новое поколение“, „феномен“. Вслед за Happy Mondays город стали называть Мэдчестером (с англ. mad — сумасшедший), признавая его мировой клубной столицей, накрытой цунами счастья, а также всех сопутствующих пороков и излишеств». [1]
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
Резонанс в СМИ оказался неоднозначным, поскольку рейвы оказались под пристальным вниманием полиции. Что же послужило роковой точкой невозврата? «Тони Колстон-Хейтер был уверен, что любое паблисити лучше, чем его отсутствие, но санкционированный им телерепортаж ударил и по самому промоутеру и по рейв-сцене в целом. В сюжете, который показало британское ТВ, с ужасом говорилось о бесконтрольном потреблении наркотиков и о том, что Соединенное Королевство теряет молодое поколение. Вкупе с серией статей в таблоидах вроде The Sun все это спровоцировало так называемую моральную панику — волну общественного обсуждения (а точнее, осуждения) всего, что происходило на рейвах. Би-би-си, еще недавно с удовольствием транслировавшая в эфире «We Call It Acieed» D Mob, запретила разом все треки со словом «acid» в названии. В дальнейшем резонанс привел к тому, что танцевально-электронной музыкой впервые заинтересовались политики — и полиция. Рейвы в самом деле нарушали целую россыпь законов: от антинаркотических — [психотропные вещества] были запрещены в Великобритании с 1977 года — до тех, что предписывали клубам закрываться в два часа ночи. В Скотланд-Ярде сформировали целый департамент — Pay Party Unit — по борьбе с нелегальными вечеринками.
Ирония судьбы в том, что организаторы рейвов и сами нуждались в помощи со стороны правоохранительных органов. Где есть бизнес, затрагивающий десятки тысяч человек, там крутятся большие деньги, а где крутятся большие деньги, там неминуемо появляется криминальный элемент. Распространение [психотропных веществ] на танцевальных вечеринках быстро прибрали к рукам «крутые парни», такие как «Белый Тони» Джонсон, кошмаривший «Хасиенду» и другие появлявшиеся на волне эйсид-хаус-бума в Манчестере клубы вроде Konspiracy. Однако полиция предпочитала бороться с рейвами как явлением — а не с теми, кто крышевал процветавший на них наркобизнес.
В результате началась игра в кошки-мышки. Организаторы вечеринок — особенно крупных, проходивших в не предназначенных для этого местах — тайком находили площадку, наскоро оборудовали ее и сообщали координаты рейверам с помощью сложной конспиративной системы: в ход шли анонсы на пиратских радиостанциях, шифровки, записанные на автоответчик, и обыкновенное сарафанное радио. Сотрудники Pay Party Unit, соответственно, наоборот, пытались все это пресечь, установив слежку за заметными деятелями сцены и блокируя подъезды к местам, в которых, по просочившейся из рейв-тусовки информации, планировалось устроить вечеринку. Иногда это удавалось, иногда нет — так, известен случай, когда организаторы смогли обмануть местную полицию, выдав рейв за съемку клипа Майкла Джексона». [11]
«В своём исконном значении рейв — это нелегальная вечеринка вдали от присмотра родителей и государства. В наиболее радикальном прочтении рейв может быть только нелегальным, все остальное — клубняк. Организаторы рейвов не платили налогов, а полиция могла прикрыть вечеринку в любую минуту. Чтобы попасть на рейв, необходимо было добыть флаер за 2 часа до его начала, позвонить на автоответчик, записать специальные инструкции, приехать на 1 точку и оттуда каким-то образом пробираться через кусты до самого мероприятия. Эта пиратская традиция, пусть и в меньших масштабах, сохранилась до сих пор» [9].
[Ra Djan — музыкант, продюсер, культуролог, автор и ведущий YouTube-канала «История рейв-культуры»]
«И в Париже, и в Детройте рейв связывал протест, прежде всего против государства, которое видело в ночной жизни опасность, и всячески препятствовало ее развитию. Главной ценностью был отказ от ценностей, веселье и протест против неугодных для молодежи устоев».
[Ваня Urbilaho — диджей]
«Несмотря на проблемы с правоохранительными органами, криминальными группировками, а также газетной шумихой по поводу „испорченного поколения“, период 1988–1989 годов вошел в историю как „второе лето любви“. Дети первого, „хиппового“ лета любви, которым в эпоху рейва как раз было в районе двадцати, переживали похожий опыт ситуативного массового объединения, движимые тем же самым наивным гедонизмом — и сходным сочетанием музыкального и химического допинга (хотя сами стимуляторы — эстетические и наркотические — были совсем другими). Визуальный ряд тоже не сильно отличался: яркие одежды, флуоресцентные цвета; как и в 1960-е, расцвела культура фэнзинов, а приемники настраивались на частоты пиратского радио. Танцевальная музыка по большей части все еще сохраняла присущий раннему эйсид-хаусу эйфорический настрой, а рейвы устраивались везде и постоянно, благо для простейшей вечеринки не требовалось ничего, кроме так называемой саундсистемы — диджея с вертушками, усилителя и пары колонок». [11]
«В 1991 году процесс распространения техно по всей Европе стал необратимым. Франция готовилась к эпохе безумных бесплатных вечеринок, Бельгия оставалась главным бастионом рейв-культуры. а в Швейцарии вскоре должны были начаться огромные техно-фестивали. Из Франкфурта и Берлина также задул ветер рейв-эйфории, а в Англии этот феномен разрастался все с большей и большей силой. Это будет новым поворотом в этой истории. Именно в этот момент, когда техно становилось массовой культурой, разговор о музыке становился также разговором о бизнесе, бандитах и полиции». [1]
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
Паблик Rave Base пишет:
«Культура рейвов находилась под прессингом властей с самого своего основания. Общественную важность движения и причины, по которым его изучают социологи и антропологи,» — «Нож» объяснял в отдельной статье.
«Танцы — это политика, дурачок. Пока находишься на танцполе, ты формируешь союз, пусть и недолгий, с сотнями, быть может, даже с тысячами людей. Танец — это коллективное действо, и ты, танцуя, вовлекаешься в него, становишься активным участником. Вы заключаете негласное соглашение о том, чтобы сделать что-то вместе — так же, как на демонстрации или голосовании.
Даже в самом коммерческом клубе ты не просто потребляешь происходящее, а присоединяешься к остальным, чтобы создать его. Так диджей становится влиятельной фигурой. Политики всегда опасаются массовых скоплений людей, поэтому с подозрением будут относиться к тому, кто управляет происходящим. Если танцы на рейвах нарушают закон, значит диджей подстрекает к бунту» [12].ㅤ
ㅤㅤㅤ
В начале 90-х меры по борьбе с «контркультурным явлением» стали в разы жестче. «По результатам «моральной паники» в прессе правительство Великобритании приняло первый антирейверский закон — Акт о развлечениях; наказание за организацию нелегальной вечеринки увеличивалось в десять раз, до 20 000 фунтов, в особых случаях предусматривалось и лишение свободы. В новогоднюю ночь Тони Колстон-Хейтеру не дали провести грандиозный рейв в честь смены десятилетий: полиция набралась опыта в борьбе с тусовщиками, и отмазки вроде съемок клипа Майкла Джексона больше не работали.
В 1990-м последовал Акт о трансляциях, позволявший правоохранительным органам конфисковывать оборудование — включая коллекции 12-дюймовых пластинок! — деятелей пиратского радио. Параллельно им было предложено легализовываться — в лучших традициях политики кнута и пряника. Некоторые энтузиасты с отвращением отмели эту идею: лондонские диджеи PJ и Smiley даже выпустили под псевдонимом Rum & Black трек с говорящим названием «Fuck the Legal Stations».
Однако другие популярные вещатели, например Kiss FM или Sunset, сочли возможным отказаться от пиратства. В итоге электронная музыка круглосуточно зазвучала в легальном радиоэфире — но, разумеется, уже без призывов приходить на нелегальные мероприятия.
История с радио демонстрирует усилившееся в рейв-среде в 1990-е расслоение. Часть деятелей сцены с радостью узаконила свое существование — избранным площадкам даже разрешили работать после двух часов ночи, хотя законодательные директивы на этот счет по-прежнему варьировались от региона к региону (впоследствии появятся и настоящие суперклубы — разумеется, полностью легальные, — такие как Ministry of Sound в Лондоне или Cream в Ливерпуле)». [11]
Клубы начали позиционировать себя в качестве альтернативы рейвам, которые все больше и больше погружались в пучину коммерции, привлекая в основном зевак. Из-за постоянного давления полиции, угроз со стороны бандитов, непрекращающихся афер организаторов и ограничений в музыке, которую можно было играть, некоторые диджеи стали возвращаться в клубы, где они могли бы двигать музыкальную культуру вперед. Благодаря прессе многие из них начали выходить из тени рейвов, становясь на «звездный» путь. Среди них были Карл Кокс (получивший среди рейверов прозвище «Волшебник трех вер-тушек»), Саша и Пол Окенфольд.
[Л. Гарнье, Д. Брен-Ламбер «Электрошок»]
«Однако выделилась и другая, идейная фракция, представители которой видели в электронной музыке и самой философии рейва не просто развлечение, но инструмент борьбы — за соблюдение гражданских прав (как минимум) и изменение мира (как максимум). И это было более серьезное разногласие, чем между «правоверными» рейверами и acid teds в 1987-м. [11] Таким образом, рейв стал не только формой развлечения и определенным образом жизни, но и своего рода «рупором общественности» и инструментом воздействия на власть.
Идейными» считаются SP 23 — один из многочисленных псевдонимов, которые использовали в своих релизах диджеи, объединившиеся в саундсистему Spiral Tribe. Воинственное кислотное техно их треков даже на звуковом уровне имело мало общего с жизнеутверждающим эйсид-хаусом, звучавшим в клубе Shoom или на вечеринках Sunrise. Иным был и смысл их музыкальной — и общественной — деятельности, хотя формально Spiral Tribe просто перехватили эстафетную палочку у промоутеров конца 1980-х и занялись организацией нелегальных рейвов на просторах сельской Англии.
Если Тони Колстон-Хейтер считал идиллические английские пейзажи площадкой для воплощения в жизнь своих идей по организации общественного досуга, то «спирали» видели в них политический потенциал и воспринимали как место решающей битвы между угнетателями и угнетенными, — писал историк рейва Мэттью Коллин в книге «Altered State». Они верили, что электронная музыка — это новый фолк, что она дает голос культурно ущемленным, а чтобы этот голос был услышан, ее нужно играть максимально долго и на максимальной громкости. Рейвы они трактовали как шаманские ритуалы, которые благодаря новым технологиям, наркотическим веществам и неустанным танцам смогут вернуть городской молодежи утерянную связь с землей, предотвратив неумолимо наступающий экологический кризис».
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.