Фантазия

Каждый день

— Ну что, до завтра? — сказала она.

— Спокойного сна — ответил он и поцеловал на прощание в щёчку.

И она закрыла дверь. Он вызвал лифт, подождал. Вышел на улицу, закурил и отправился домой. Ему не хотелось ждать автобуса. Он пошёл пешком, хотя идти было долго, а на улице была холодная, ноябрьская ночь. Дома его встретила его кошка, которую он очень любил. Звали её Муха. Странная кличка для такой большой, пушистой, рыжей кошки.

— Привет! — сказал он и подарил розу.

— Спасибо большое, мне очень приятно — сказала она и поцеловала его — ты давно ждёшь? Прости, я немного задержалась.

— Ничего, ты стоишь того чтобы тебя ждать хоть целую вечность.

— Ты как всегда красиво говоришь. Спасибо, я ценю твои слова.

И они пошли, взявшись за руки к выходу из института. Он молчал.

***

— Ну что, до завтра? — сказала она.

— Я завтра не смогу тебя встретить. Очень важное дело. Я позвоню вечером — и поцеловал в щёчку.

Она закрыла дверь.

***

— Алё, это ты? Как у тебя дела, рассказывай — весёлым голосом спросил он.

— Да нормально всё. Всё вроде как обычно. Сегодня прогуляла лекцию по анатомии.

Ночь. Холод. Первый снег. Ещё так неуверенно сыплет на землю и быстро превращается в воду. В его окне горит свет. В её квартире все уже спят. Включен телевизор. Он пытается не уснуть.

Почему люди встречаются, влюбляются, расстаются, а этот снег, кажется, будет идти вечно и ничего не сможет ему помешать. Какая-то не справедливость — вот оно вечное, а вот мы, пытаемся что-то сделать для ближнего, для себя или просто чтобы сделать. А он сыплет и сыплет, и нет ему дела ни до нас, ни до себя.

Его пустая квартира. Кошка сидит на окне. Смотрит вниз. За маленьким журнальным столиком сидят они. На столе кофе. Лёгкий дымок от чашек поднимается, кружится и растворяется в воздухе. Они сидят напротив друг друга. Она держит в руках журнал с яркой обложкой. Он задумчиво, нерешительно отпивает глоток чёрного напитка.

***

— Ну что, до завтра? — сказала она.

— Спокойного сна — ответил он и поцеловал в щёчку.

Она закрыла дверь. Он вынул из пачки последнюю сигарету и закурил. Уходить не хотелось. Он готов был вечность простоять под этой дверью, мечтая только лишь о ней.

***

— Прости, я снова опоздала. Ну не сердись на меня.

— Ничего, я сам только пришёл — сказал он, хотя просидел тут уже полчаса.

***

Светает. Он лежит на кровати и гладит её волосы. Она спит. В такие минуты не хочется думать. Ничего не хочется. Хочется просто смотреть на это ангельское личико и приходить в восторг от этого тихого, такого нежного дыхания. Как добр, нежен и мягок спящий человек. Но он сам не знает о своей доброте, поэтому проснувшись, он и понятия не имеет на сколько добра душа его. Об этом знают только самые близкие, те, кто наблюдает за сном. А спящий человек очень добр. Ибо ни что не тревожит его и ни кто не заботит.

***

Тишина, слышно как бьётся её сердце. Он целует её, прижав себе её маленькое, хрупкое тело, в которое сумела поместиться огромная, с огромной силой душа. Он знает это.

— Ну что, до завтра? — говорит она и не дождавшись ответа закрывает дверь.

2003

Тишина

Из-за приоткрытой двери слышались чарующие, мягкие звуки мелодии. Казалось, сам воздух пел. За столом, в углу сидела она. Длинные пряди белокурых волос облегали плечи, казалось, что её стройная, такая нежная и мягкая спина находит продолжение в этих переливающихся на пламени свечи волосах. Она сидела, опёршись своим тоненьким, остреньким подбородком на руки. Её глаза были закрыты. Длинные, чуть загнутые кверху ресницы слились в одну полосу, так украшавшую её бледное лицо. У правой стены стояло старенькое, уже потерявшее блеск пианино. Мелодия, о, это была чудная мелодия, лилась не из недр этого инструмента. Она шла из души играющего мужчины. Он был низок, смугл лицом, большие глаза его были закрыты. Лишь тоненькие пальчики бегали по клавишам, словно боясь нажать на них, но, каждый раз пересиливая себя, он извлекал из этого инструмента чудные звуки.

Она спала. Он подошёл, обнял это нежное тело, взял его на руки и медленно, казалось паря по воздуху на крыльях какой-то неописуемой нежности к этому созданию, положил её на постель и укрыл мягким, тёплым одеялом. Она не проснулась. Лишь перевернувшись на бок, потёрла рукою носик и снова успокоилась. Томительное, сладостное дыхание сна пронизывало комнату. Он снова сел за инструмент и нерешительно перебрал несколько нот. Потом ещё. И ещё. И всё слилось в единое целое. Дыхание этой очаровательной девушки, эта мелодия, движение его пальцев. Всё служило одному.

Уже давно перевалило за полночь, когда он решительно встал, тряхнул головой, протёр лицо руками и сел рядом, на кровать. Наступила абсолютная тишина. Не слышно было шелеста листьев берёзки, что так лениво и небрежно, порой стучалась в окошко своими руками-ветками. Не слышно было движения воздуха. Тишина. Он чувствовал биение её сердца. Не ушами, не чем либо ещё, а своим сердцем, ибо оно билось в том же ритме. Ах, этот тяжёлый, душный воздух летней ночи. Какой густой он, кажется при вдохе он доходит до самого мозга, кажется его можно попробовать губами, прикоснуться к нему. И этот воздух стоял неподвижно. Обволакивал всё. Но как недолго можно слышать тишину. Вот, в углу, над столом, где мы и застали девушку, начала тихонько, думая что её не слышат, возиться мышь. Вот муха начала кружиться над лампой. И она проснулась. Моргнула своими вдохновенно-голубыми глазами, потёрла их и облокотилась головой на неподвижно сидящего мужчину. Он, казалось, ждал этого, хотя и задремал. Медленно, боясь причинить хоть какое-то неудобство, он провёл рукой по белокурым волосам её. И она вновь уснула у него на коленях.

2004

Оттепель

Я оглянулся и увидел витрину обувного магазина, освещённую изнутри фиолетово-розовой лампой. Отражаясь от лежащего в сугробах снега, она рождала приятный, томящий свет, который сразу бросался в глаза. Сильный ветер поднял на воздух стаю снежинок, которые обернулись маленькими звёздочками и медленно опустились на промёрзший асфальт. Зимние сумерки уже опустились тяжёлым грузом на город, на все его улицы и дома. В синем платке, с большими, белыми цветами, в рыжей шубке из магазина вышла девушка и быстрыми шагами направилась мимо меня и вскоре скрылась за углом здания, в котором находился магазин. Аромат её духов не сразу, но сильной, пьянящей волной обдал мой раскрасневшийся на морозе нос. Я повернулся и пошёл в это тёплое, уютное, как казалось снаружи, место, откуда недавно вышла девушка. Звонок у входа игриво прозвенел над головой, возвестив хозяина о приходе нового гостя. Хозяин был мужчина средних лет, с обвисшим лицом, маленькими глазками и с каким-то, казалось, отпечатком вечного недосыпания, на бледных щеках. Не знаю зачем я пришёл к нему, он видимо тоже это понял, по моим глазам, вопрошающе глядящих на него и он предложил мне пару отличнейших туфель, бежевой кожи, со вставками из замши. Я отказался, хотя они мне очень понравились. Потом он предложил мне ещё несколько пар, но они мне совсем не понравились. Купив у него пару шнурков и крем для обуви, чтобы хоть как-то обозначить смысл моего присутствия, я очень расстроил хозяина, что было видно по всему его существу. Я вышел на улицу, окунулся в это морозное пространство, поправил сбившийся шарф и побрёл в сторону дома, куда я собственно и шёл, пока не произошла эта странная картина. Потом я ещё долго вспоминал и эту яркую витрину, и эти снежинки-звёзды и эту девушку, в синем платке.

На следующее утро я проходил мимо тех мест, но магазин был закрыт, на двери его красовалась свежая надпись белой краской «ремонт», а сугробы были снесены дворниками в неизвестном направлении. Необычайно пустым показалось мне это место, где ещё вчера было так тепло и уютно, где лампа витрины пленяла глаз. Хм, а может, и не было никаких шнурков, никакого хозяина, зло смотрящего мне прямо в глаза, своими серенькими глазками. Ведь не может же быть так, что за одну ночь, восхитительный магазин вдруг стал облезлым, с заляпанными краской стёклами витрин. Да нет, вот же они, шнурки, в правом кармане моего пальто. Размышляя так, я не заметил, как уже перешёл улицу, которая проходила вдоль большого дома, с одной стороны которого был этот магазин. Народу на улицах было немного, несмотря на раннее утро, в которое обычно толпы служащих спешат на работу. Но этот день был особенный — первый выходной февраля. Это было воскресенье. День обещал быть светлым, над горизонтом, очень низко поднялось холодное, зимнее, заспанное солнце, слегка протёрло рукой глаза и засветило бледным светом на полупустые улицы. Пар от котельной, находящейся на другой стороне города ровным столбом поднимался в небо, постепенно растворяясь в нём. Все уже давно привыкли к нему и уже не представляли себе городской пейзаж без этого густого, белого столба. Порой он ложился вдоль земли, и катился облаком в сторону.

Так было и в тот день, когда я вернулся домой, промокший насквозь от тёплого, летнего дождика, который пустился править городом после обеда. А я, как обычно, пошёл гулять по узеньким городским улочкам и широким проспектам. С утра ничего не предвещало дождь, и я не захватил зонта, за что и поплатился намокшей рубахой и свисающими в глаза волосами, капли с которых скатывались по носу. Ну что ж, надо сушиться, заварить себе крепкого, дурманящего чая, переодеться и сесть за стол, наслаждаясь приятной, несмотря на серость, картиной за окном. Отпивая по глотку и обжигая губы, я и не заметил, как в мой дом вошла она, тоже насквозь промокшая и радостная. Она бесшумно наклонилась ко мне и тихонько поцеловала правое ухо. Я вздрогнул, а она, звонко засмеялась и побежала прочь в другую комнату. Всё тот же пьянящий запах её духов ударил мне в нос, окутал меня со всех сторон, и у меня не хватило сил побежать за ней, я так и остался в кухне, с томящим наслаждением прислушиваясь к её движениям. В соседней комнате был слышен шум открывающихся ящиков, шорох одежды, шаги, такие лёгкие, воздушные и быстрые. Бесконечный скрип паркета выдавал в какой части комнаты она сейчас находиться.

Потом была красная, добрая и запоминающаяся осень, в которой в мире остались только она и я. Она и я жили на этом свете друг для друга. В один из холодных октябрьских вечеров, когда мне надо было идти на службу, я одел своё старенькое пальто, повязал на шею шерстяной шарф, который она мне подарила ещё в сентябре. И пошёл на улицу, тёмную и пугающую всякого горожанина. Спрятав руки в карманы, я обнаружил, что они не пусты, и извлёк на свет пару тех самых шнурков, что были куплены в тот день, когда я с ней впервые встретился. И память вернула мои глаза в тот самый приятный, успокаивающий свет лампы витрины магазина. А дальше, проснувшись ночью, зелёной весенней ночью, и распахнув окно моей спальни, я впустил в комнату влажный, приятный воздух, который гнала в окно стоящая перед домом берёза, ещё не покрытая листками-нарядами. На небе, там, куда невозможно было дотянуться рукой, мне улыбалась сверкающей улыбкой луна. И манила и звала меня к себе. Сев на окно, и закурив сигарету, выпуская белый, густой дым я закрыл глаза, из которых немедленно потекла слеза. Но не от дыма, нет. Это было слеза, подобная тем, что стекают с крыш этой весной. Крыши плачут по ушедшим морозам, по тёплому покрывалу снега, что лежало на них. А я… Она ушла в один из зимних вечеров. Так же незаметно, как и пришла в мой дом. Прошелестев платьем, одев свой платок, она ушла. И, словно оттаяв в эту ночь, моя душа стала плакать, катясь слезинками-бусинками мимо носа и падая каплями мне на руку. Перебирая в памяти все цветные и чёрно-белые картинки того времени, заставив луну быть зеркалом моих глаз и уже в ней видя всё что было, я нестираемой краской, лезвием ножа вырезал на этом небе её лик. И каждую ночь, как только солнце зайдёт за крышу дома, что на противоположной стороне города, в низине, она улыбается мне сверху. Рядом с луной застыли её белокурые пряди.

2004

Три дня без права на жизнь

30 декабря.