Душа на подоконнике

Под утренний чай

Я не вернусь

Я не вернусь. Я сорвался. Я полетел. Стрелки часов перевалили за час «Х». Время провозгласило наступление новой эры. Огни погасли, или наоборот — ударили светом сотни прожекторов, наотмашь. Выстрел и — дан старт. Одно событие в жизни, определяющее настоящее и будущее, всё изменяющее, необратимо, навсегда. Революция. Вдруг, какая-то доля секунды становится — Гранью, проводит жирную линию, разделяющую жизнь напополам, вырисовывается бездонной пропастью, без возможности перехода как на одну, так и на другую сторону по краям обрывов. Теперь ты другой. И вокруг — всё стало другим, по — крайней мере, — для тебя. Нет дороги назад. Лечу.

Отражение пустоты

Я смотрел на отражение в зеркале своего обнажённого тела и вдруг поймал себя на каком-то странном ощущении, сотканном из неловкости, стыда и — неясного происхождения протеста, возмущения (особенно ярким, сильным импульс этого неосознанного внутреннего сопротивления становился при фокусировании взгляда на половых органах). Я вдруг осознал, что это отражение, это тело — вовсе не я, вернее — я, но заключённое («пойманное») в эту («чужую») плоть, и главным признаком этой неволи, этого рабства, словно цепь на шее, бирка, номер, знак, метка пленника, исполнителя чьей-то воли, является именно детородный орган. И только глаза — будто излучали что-то своё, родное, настоящее, истинное. Взгляд, из почти недосягаемой отсюда, с Земли, неведомой, непознанной (или забытой, когда-то и кем-то очень искусно и ловко спрятанной) Глубины, кричал или шептал, пытался пробиться до моего сознания: «Это — Я. Я — здесь. Я — пленник».

Под утренний чай

На старой квартире у меня было целых три стола… Целых — три — письменных — стола! На этой — ни одного. Чем не мучения для «человека бумажного»?

У меня теперь: ни одного стола и — ни одного человека… Одиночество хорошо только тогда, когда оно добровольно, когда у тебя есть выбор и это состояние является не приговором, а только строчкой из «меню душевного комфорта и личных потребностей»: уединиться на время, закрыться, спрятаться «под своим одеялком» (в гараже, на даче, да хоть под скульптурой русалки в городском парке) или же — быть рядом с «самой-самой», или «самыми-самыми». Когда такого выбора нет, это больше похоже на заключение, или пытку, или — и то и другое вместе.

Найти человека для общения (не для поболтать, не для перекинуться парой бестолковых фраз) намного сложнее, чем найти кого-то для секса…

Последнее тебе, бывает, даже предлагают. Сами. За деньги. Конечно же. Как правило.

«Привет», — вдруг пишет кто-то и где-нибудь… в соцсетях. Например. И ты сразу думаешь: «О, здорово! Кому-то захотелось со мной поговорить!»

Но… Упс! Девушка — всего лишь предлагает себя, по тридцать американских рублей за час…

Тебе же нужен секс?! Ну да, конечно… Ну, так берёшь? Эээ… а поговорить? Нет? Никак?

Итак, — в блокнот, с пометкой «без вариантов»:

1. купить — СТОЛ!

Душа на подоконнике

Неведомому другу посвящаю…

Давно заметил, что население Рунета становится всё более неприветливым, необщительным, закрытым, подозрительным.

Боюсь, как бы «вирус недружелюбия» не перекинулся чёрной волной и на остальную часть обитателей виртуального мира, тогда социальные сети попросту превратятся в ненужный терабайтовый хлам и уйдут в историю.

Всё большую популярность приобретают хлёсткие отмашки от «стучащихся» в друзья: «А мы знакомы?», или «Цель добавления?».

Другое дело знаменитости. Поп-звёзды, например. В обоих смыслах… «Зафрендиться» с ними — круто, и к этому стремятся толпы поклонников. Наверное, так у них внезапно просыпается безграничная любовь к человечеству в целом и к отдельным его представителям в частности.

Но звёзды непреклонны. Спасибо им за это. Всех этих «друзей» они автоматом направляют на… «трибуны болельщиков», то есть в подписчики. Так «небожители» мстят этим лицемерным юзерам за всех отвергнутых. И поделом.

Я не звезда. Даже ни в одном из смыслов этого слова. Ко мне «стучатся» очень редко. Поэтому я никак не мог не заметить и забыть одного из немногих, но необычных предложений дружбы. Оно поступило вместе с коротким сообщением: «Здравствуйте! Пожалуйста, станьте моим другом…».

Я даже немного оторопел, честно говоря. В друзья просился некто Алексей, мужчина лет пятидесяти. Тоже — не знаменитость.

Но я ответил, — «Конечно, с радостью! Я уже вас добавил».

«Спасибо».

И всё. Так началась, но по сути на этом и закончилась наша «дружба».

Признаюсь, я и забыл об этом человеке. Никогда не наведывался к нему «в гости», не просматривал его фотоальбомы, не отмечал лайками и не оставлял комментарии. Я не знал, какую он любит музыку, какие фильмы смотрит, да вообще — ничего о нём не знал. Он просто — был. И был — «в друзьях». И всё.

И только где-то спустя год я всё-таки забрёл на его страницу.

Ничего особенного, необычного, «выдающегося». Всё как обычно, как у всех, «без понтов»: цитаты, картинки…

А самой последней записью на стене были слова самого хозяина странички: «У меня в друзьях 47 человек. Спасибо… что вы были…».

И — отрывок из стихотворения Дмитрия Мережковского:

«Стремясь к блаженству и добру,

Влача томительные дни,

Мы все — одни, всегда — одни:

Я жил один, один умру.

На стеклах бледного окна

Потух вечерний полусвет.-

Любить научит смерть одна

Все то, к чему возврата нет».

Дата поста — 26 октября 2013 года. С тех пор Алексей на свою страничку не заходил.

А совсем недавно… Совершенно случайно наткнулся на необычную социальную сеть — сеть, посвящённую памяти умерших.

И среди аватарок уже ушедших, я увидел знакомое фото — того самого Алексея…

Кликнув на фото, я оказался — на его новой странице…

Дата рождения, дата смерти… Причина смерти — инфаркт. И запись:

«Мой папа.

В последнее время мы очень редко с ним виделись. Практически не общались. Я всё не находил времени, чтобы хоть раз поговорить с ним… «по душам».

Знаете, а ведь, откровенно говоря, я ведь, наверное, очень мало, что знаю о нём. Чем жил, о чём мечтал…

Вот так вот… Прости».

Про собаку и не только

На покрытой грязным льдом обочине тлел трупик безхозного, безродного, никогда и никому не нужного (ну разве что мамке в далёком-далёком и быстро убежавшем детстве) существа: дворняги. Бездыханное тельце могло теперь не бояться ни холода, ни голода, ни людей, не своих четверолапых собратьев, но жестокое, бездушное вороньё, слетевшееся на свой безумный пир, не давало покоя и после смерти.

Душа на подоконнике

Я — душа. Душа одного человека. О, нет! Не подумайте ничего! Он жив! Здоров. Почти. Несчастлив? Да, несчастлив.

Не сложилось у нас с ним как-то. Он сам по себе. Мается… Я — сама по себе.

Конечно, я всегда рядом. Но — не с ним. И вместе, и врозь получается. Почему у нас так вышло? Хм. Да просто: потерял он себя. Меня, в смысле.

А я… Я люблю смотреть в окно. Наблюдать за людьми, за тем, что там, в «мире» происходит. Конечно, мир этот ограничен небольшим двориком, но всё же.

Так и живу.

А он… Живёт какой-то не своей жизнью. Дом? Да — дом. Жена? Да — жена. Дети? Да — дети. Работа? Да. Нелюбимая… Мечты? Были… В прошлом.

Иногда он будто вспоминает о чём-то, подходит к окну, смотрит во двор… Задумчивый. Грустит. «Обо мне! — понимаю. — Бедный… А вдруг? а если? вернётся?»

Но — он отворачивается и уходит. Как всегда. И всё остаётся по-прежнему. Для него. Для меня.

Отворачиваюсь и я… Невидимые слёзы катятся по моим щекам. Смотрю в окно. «А ведь не поздно ещё, — надеюсь, — не поздно…»

Мысли прохожего

В тот момент, когда ты появился на свет, кто-то другой отбыл в «мир иной»… Кого-то в этот же самый миг убивали, грабили, насиловали. С кем-то — подобные вещи происходят прямо сейчас.

«О боги, где вы?!»

Не важно, где боги и чем они заняты в это время. Возможно, все эти «ужасы бытия» просто не стоят каких-то особых переживаний «небожителей» и только с «высоты человеческого полёта» выглядят такими страшными и что-либо значащими. Важно то, что когда-нибудь придёт и твоя очередь: после горячих рук врача, принимавшего роды, вечно не высыпающейся и всем недовольной медсестры, а потом, наконец, и обессилившей, но счастливой матери, после уютной кроватки для новорожденного, — оказаться на холодном как лёд прозекторском столе, а затем и на жёстком днище деревянного ящика для мертвецов.