Дорога смерти – 3

«…И кого любовь не могла соединить при жизни, тех в неразрывном союзе соединила смерть».

Джованни Боккаччо

Глава 1

Яркое утреннее солнце, только что выползшее из-за крыш раскинутых через дорогу строений, било в окно и слепило. Рябцев бродил взад-вперед по узкому коридорчику приемного покоя, потирая красные от бессонной ночи глаза и щурясь, когда приходилось поворачиваться к окну, и говорил по телефону.

— Вика, со мной все хорошо, говорю тебе. Со всеми все хорошо.

— Ты мне врешь, да? Чтобы успокоить?

— Я не вру. Когда я приехал, там уже были наши. Я не стал бы тебе врать, — добавил Рябцев и тут же мысленно осекся, поняв, что соврал прямо сейчас. Он вздохнул и опустился на старую кушетку с облупившейся обивкой у стены. — Не переживай, слышишь?

Вика была на взводе.

— Я не спала всю ночь. Не могла уснуть. Что же это такое… Как назло. Как только ты ушел из архива и начались все эти проблемы, как тут беременность… Володя, ты сейчас не можешь себя опасности подвергать. Ты ведь это понимаешь?

— Вика…

— Нас теперь трое. Помни об этом, хорошо?

Рябцев пообещал. «Нас теперь трое». Звучало непривычно и резало слух.

Первые два года после свадьбы Вика пила таблетки, контролирующие менструальный цикл и, что не менее важно, являющиеся контрацептивом. Вопрос потомства они обсуждали, но каждый разговор заканчивался неизменным выводом: «Потом». У них не было ничего, кроме родительской квартиры и оставшейся от них старой мебели, а Вика училась в институте и не зарабатывала ничего. Потом она нашла работу, а Рябцев в полиции получил очередную звездочку и прибавку к зарплате. Со временем Рябцев и Вика стали обрастать вещами. На банковском счету появились скромные накопления, которые постепенно росли и сейчас представляли собой довольно приличную сумму. На новую машину не хватило бы, но продержаться около года даже при потере работы — вполне. Это была подушка безопасности, страховка от незапланированных и резких жизненных поворотов. Но потом грянули проблемы на службе у Рябцева. Поначалу он барахтался в своей депрессии и не обращал внимания ни на что более. Но жизнь продолжалась. Ненавистная работа в подвале архива, хоть и тянула из Рябцева все соки, была стабильной, не грозила увольнением за превышение или злоупотребление полномочиями, с чем в любой момент мог столкнуться оперативник угрозыска — после любой прокурорской проверки. Это была стабильность. И тогда Рябцевы решили, что пора. Теперь им не грозила опасность остаться без всего. Но судьба распорядилась иначе. Однажды Рябцев пришел домой пораньше и взял в руки сотовый телефон Вики, на дисплее которого виднелось то самое СМС… И все, в том числе ребенок, ушло на второй план.

И вот теперь как гром среди ясного неба — беременность. За последние годы они обсуждали это, наверное, сотни раз. Планировали, где будет детская — конечно, в спальне, как у всех. Планировали, как назовут ребенка — если будет сын или дочь. Но это были просто абстрактные разговоры. Сейчас разом изменилось все.

— Я ведь вчера тебе даже тесты не показала… Я после первого положительного побежала в аптеку и сразу шесть штук купила. Для верности. У всех две полоски. Беременность сто процентов. Подумать только, да?

Рябцев подавил зевоту, которая одолевала его с первых проблесков солнца.

— Да вообще. Слушай, Вика, ты извини, но мне сейчас…

— Да-да, я только забыла тебе сказать. Сегодня я к врачу поеду. Вчера с вечера записалась. В частную клинику на Гагарина — помнишь, мы там были уже года три назад?

— Погоди. Туго что-то соображаю… К врачу хочешь? Зачем?

— Что значит зачем? Проверить! Все ли нормально. Вообще-то так делается… папаша!

«Папаша» резало слух хлеще, чем все остальное. Рябцев нервно хмыкнул.

— Мда уж. Сегодня же воскресенье?

— А вот они работают. Ты поедешь со мной? Узи вместе пройдем, сам увидишь!

— Я бы с радостью, но… Вик, я ведь ночью не присел даже ни разу. И вряд ли получится, после того что ночью было…

— Да я понимаю, — голос Вики стал унылым и грустным. — Ладно. Такси вызову. Доберусь как-нибудь.

Рябцев тяжело вздохнул.

— Хорошо… Во сколько тебе назначено?

Рябцев коротал время, общаясь с женой, перед дверью кабинета, где дежурный врач с медсестрой колдовали над ногой Бегина.

— Так, ну вроде готово, — врач отступил, наблюдая результат своего труда. — Промыли, обеззаразили, зашили и перевязали. Все готово.

— Что это был за укол? — спросил Бегин у медсестры, которая самозабвенно возилась на полке со шприцами, раскладывая их.

— Столбняк, что же еще, — вместо нее ответил врач. — Я бы вам настоятельно посоветовал госпитализироваться.

— Из-за гвоздя?

— Это не царапина, у вас колотое сквозное ранение. Плюс, учитывая вашу ситуацию… Вы ведь, как я пониманию, даже не почувствуете, если рана откроется?

— Спасибо, я обойдусь как-нибудь.

Бегин осмотрел ногу. Тугая бинтовая повезка окутывала центр его стопы, оставив обнаженными лишь пятку и торчащие из этого кокона пальцы. Сверху на подъеме стопы и внизу, на ее своде, сквозь многочисленные слои бинтов угадывались проступающие розовые пятна — ранения продолжали кровоточить.

— Вам лучше не пользоваться сейчас стопой. Все-таки человек ходит, понимаете? Вы будете постоянно бередить рану, она будет открываться снова и снова… А при отсутствии болевой чувствительности вы забудетесь и…

— Я не забуду, что у меня дырка в ступне. Но спасибо.

Врач уселся за стол, покряхтел.

— Давно у вас это?

— Дырка? Часов семь.

— Нет-нет. Анальгезия. Как давно это у вас?

— Последние 11 лет.

— И не проходит? — Бегин в ответ просто покачал головой. Врач признался: — Никогда не сталкивался, честно говоря. В учебниках читал, да и то, когда это было… Явление ведь достаточно редкое. По крайней мере, в такой форме, как у вас. Вы не думаете, что в вашем случае анальгезия имеет психосоматическую природу?

— Доктор, — устало откликнулся Бегин, вставая на здоровую ногу, облаченную в ботинок, и упираясь в пол лишь пальцами правой ступни. — О своей анальгезии за эти годы я узнал больше, чем знают большинство врачей. Если мы закончили, я пойду. Спасибо еще раз.

Он подхватил пакет с проткнутым насквозь ботинком внутри и неловко, короткими прыжками, заковылял к двери. Медсестра бросилась открывать ему. Врач вздохнул и бросил напоследок:

— Проверяйте почаще, что там у вас. Я имею в виду, просто смотрите вниз. Увидите кровь — сразу к нам в процедурный.

Пришлось благодарить врача еще раз. Бегин выбрался из кабинета. Тут же к нему подскочил Рябцев.

— Тебе помочь?

— Я сам.

— Ой, да брось ты. Терминатор, мля. — Рябцев закинул через плечи руку Бегина и двинулся по коридору. — Тяжелый, черт. Худой вроде. Наверное, дерьма внутри слишком много, а?

Бегин усмехнулся.

— В точку.

Не без труда Рябцев помог спуститься Бегину по ступенькам и довел его до машины. На сиденье Бегин завалился сам, держась руками за дверцу. Рябцев уселся за руль, завел двигатель.

— Куда сейчас?

— Обувные магазины уже открыты? Мне нужны ботинки, которыми нельзя будет пользоваться, как умывальником.

Рябцев знал пару палаток с обувью на местном вещевом рынке, который работал с восьми утра. По пути на рынок он наблюдал, как Бегин повертел пакет с оставшимся на память дырявым ботинком и бросил его на заднее сиденье.

— Если ты не против.

— Пожалуйста, кидай окровавленные вещи в моей машине, мне это так нравится, — хмыкнул Рябцев. И затем серьезно продолжил: — Слушай, я тебе поражаюсь, как ты смог… Ну, ногу насквозь, это же боль адская.

— На это и был расчет?

— Чего?

— Они на это и рассчитывали, — повторил Бегин. — Выкрутили или выбили лампочку на площадке. И бросили под дверь несколько «куриных лап». Пропорешь ногу — заорешь. Может быть, упадешь. Все-таки больно. В это время с площадки сверху спускается парень с пистолетом. Ты не успеваешь опомниться, как получаешь пулю в лоб.

Рябцев помрачнел.

— Б… А я думал, так, напугать решили, типа мы все про тебя знаем и все такое.

— И напугать тоже. Только не меня, а других, кто сунется туда же, куда и я.

— Это куда?

Бегин не ответил сразу, а потом они уже подъезжали к рынку. Бегин остался ждать в машине. А Рябцев побежал на территорию барахолки, лишь уточнив размер ноги. Он заверил, что торговцы — его знакомые, за которыми был должок еще со времен его оперского прошлого. Вероятно, так оно и было, потому что через десять минут он вернулся вместе с низкорослым смуглым мужичком в спортивном костюме и с барсеткой на животе, который волок баул с коробками.

— Что, прямо здесь?

— А ты предлагаешь тебя на руках по рынку таскать, блин, пока ты себе подходящий фасончик выбирать будешь? — проворчал Рябцев. — Обувь недорогая, на первое время сойдет. Все равно ты кровью там все загадишь десять раз, пока не заживет все. А уж потом хоть в бутиках себе обувку покупай. Только без меня.

Бегин подчинился. Мужик с рынка постелил газетку перпед распахнутой дверцей машины, и Бегин, сидя на пассажирском кресле, осторожно примерял ботинок за ботинком. Примерял на здоровую ногу — здравый смысл подсказывал, что правую сейчас лучше не трогать вообще.

Рябцев тем временем успел куда-то позвонить и, вернувшись к машине, поведал:

— На месте наши все еще работают. Там даже Лопатин час назад побывал, отметился. Приказал дверь менять. Там же замок всмятку почти… И прикинь, сейчас дежурный опер сидит там и ждет рабочих-установщиков. Ты у нас теперь звезда. Недели две только об этом в управлении и будут трындеть.

— Рад до безумия. А по делу узнал что-нибудь?

— Собрали гильзы. Всего в дверь он всадил 16 пуль. Две обоймы угрохал, прикидываешь? Чувак явно был на взводе.

— Говорю же, он никак не рассчитывал, что я смогу попасть внутрь и закрыться там.

— Все планы людям сорвал, гад, — хмыкнул Рябцев. — Серийные номера на гильзах спилены, если тебе интересно. Так что это банда ДТА, без сомнений. Гильзы баллистам конечно отправили. А вот пули деформированы полностью. Сам понимаешь, дверь железная… Слушай, Сань, тебе бы перебраться куда-нибудь в другое место, а? Лопатин тебе ведь номер в гостинице предлагал.

— Я не поеду в гостиницу. Не люблю людей.

— Это я заметил! — хохотнул Рябцев. — Прости, вырвалось.

— Я смотрю, как только мне ногу покалечили, у тебя сразу настроение улучшилось? — иронично подметил Бегин, натягивая на ступню очередной ботинок.

— Да нет… Это я так. Нервное.

— За меня переживаешь? Очень мило.

Рябцев уныло покивал. Собственная рубаха ближе к телу. Гораздо больше он сейчас переживал за свой любовный треугольник, который теперь обзавелся четвертым уголком.

***

Рябцев был прав — как только они добрались до УВД, сразу стало ясно, что Бегин теперь звезда. На него косился каждый второй, а каждый первый норовил подойти и сказать что-нибудь ободряющее. Дежурный, первым делом уточнив, как Бегин себя чувствует, доложил, что полковник Лопатин ждет следователя у себя в кабинете.

Рябцев довел Бегина до приемной и помог ему пробраться в кабинет. Лопатин бросился к Бегину и пожал ему руку.

— Как самочувствие?

— Голова болит.

— Что? Ааа! — Лопатин хохотнул. — Шутите. Это хорошо. Рябцев, не оставишь нас наедине?

Рябцев молча кивнул и покинул стены кабинета. Лопатин норовил помочь Бегину сесть, но тот отстранился, сам докарабкался до стола и с облегчением опустился в кресло.

— Сергей Вениаминович, мне нужно оружие, — сообщил Бегин. — Я звонил своему шефу в Москву. Он сказал обратиться к вам.

— Да-да, мы с ним уже все обсудили по телефону. Не вопрос, все организуем. Лицензия у вас есть, вы прикомандированы к нашему управлению, так что никаких проблем. И уж тем более после того что было… Просто так вам больше ходить нельзя. Как насчет охраны? Я могу приставить к вам парочку надежных людей…

— Просто пистолет. И вооружите, пожалуйста, Рябцева. Раз он временно возвращен в строй.

— Согласен. — Лопатин покачал головой. — Вас ведь могли убить… Что странно, если говорить честно. Основными следственными действиями вы не руководите, мероприятий в рамках основного расследования не проводите… Почему именно вас?

— Делайте выводы об основном расследовании, — кратко ответил Бегин.

Лопатин нахмурился. Помолчал, переваривая намек.

— Кстати, Александр Ильич… Говорят, вы интересовались убийством нашего участкового Зубова?

— Кто говорит?

— Как кто? Все. От секретариата до оперов. Управление у меня не самое большое. А я, между нами говоря, был бы херовым начальником, если бы не знал все, что тут происходит. Как вы думаете — это как-то связано? Просто ваше мнение.

— Все может быть.

Бегин не был настроен на искренние и длительные излияния, и Лопатин наконец это сообразил.

— Послушайте, Александр Ильич. Лично я, чтобы вы знали, считаю ошибкой ваше отстранение.

— Вот как?

— Вы в курсе, что мы сейчас ищем уже вторую ячейку террористов? — Лопатин покачал головой. — А когда поймаем ее, а убийства вдруг продолжатся, будем искать третью. А потом что? Четвертую, пятую? Черт-те что. А ведь в этой работе задействованы сотни моих людей. Я не преувеличиваю, сотни. Но штаб сейчас по сути пляшет под дудку чекистов. Другие версии не то чтобы игнорируются совсем… Я бы сказал, скажем так, они не особо приветствуются.

— Я заметил.

— Плюс я должен вам за угонщиков, — продолжал полковник. — Мне тут благодарность за операцию объявили, а я не любитель жар чужими руками загребать. Так что вот такая вот у нас ситуация. Поэтому, если у вас будут какие-то новости, версии, идеи — можете смело обращаться ко мне. Напрямую. Минуя Раскова, который сейчас кроме экстремистов с Ближнего Востока не хочет ничего видеть, и Мальцева, который, между нами, уже много лет под ФСБ-шную дудку пляшет… Помогу чем смогу. Обещаю.

— Договорились, — согласился Бегин. — Тогда сразу просьба. Мне нужны материалы Зубова.

— Какие?

— Все материалы за последний месяц. То есть все, с чем он работал перед своей смертью. Административные дела, письменные жалобы, заявления от населения, которые Зубов не успел пустить в ход. Отказные материалы тоже. Планы, служебные записки. В общем, все. Поможете?

Лопатин нахмурился, сделал пару заметок на бумажке.

— К обеду все будет у вас на столе. — Бегин кивнул. А Лопатин продолжил, откинувшись на спинку кресла и пододвигая к себе любимую черную кружку с аршинными буквами «БОСС», словно напоминая, кто здесь хозяин: — И еще раз, Александр Ильич — будьте осторожнее. Если что — сразу звоните мне. Я не хочу, чтобы в моем городе убили следователя по особо важным делам из главного управления СК.

Бегин сухо улыбнулся.

— Они попытались меня убить. Но сделали ошибку. Они слишком мало обо мне знали. Плохо подготовились и в результате прокололись. Узнали бы чуть побольше — поняли бы одну вещь.

— Вот как? И какую же?

— Если начали, нужно добивать. Или вообще не лезть. Когда-то давно ко мне домой уже приходили… Я это не простил. Второй раз прощать тем более не стану.

Глава 2

— Зачем тебе материалы Зубова? Что ты хочешь найти там?

— Пока точно не знаю. Увижу — скажу.

Рябцев помогал Бегину идти по коридору. Они направлялись к кабинету, выделенному следователю. Как назло, кабинет был в дальнем конце коридора. Пыхтя, Рябцев пробурчал:

— Все эти бумаги вдоль и поперек перерыли. Ты не увидишь там ничего подозрительного, на что за эти полгода опера из убойного не обратили внимание и не проверили. Или ты, как всегда, думаешь, что наши опера пальцем деланные, один ты молоток?

— Это здесь не при чем. Они искали вслепую. И могли кое-что пропустить. А я знаю, что именно нужно искать. Что-нибудь, что может иметь отношение к банде ДТА.

— Пришли наконец-то, — облегченно выдохнул Рябцев, освобождая руку Бегина. — Думаешь, Зубов с ними столкнулся?

— Участковый как-то вышел на одного из этих упырей, или на всю группу, — кивнул Бегин. Мимо проходили сотрудники, и он понизил голос: — Возможно, с этим как-то связан Сергеев. Или кафе «Каламбур». Это новая информация, опера из убойного полгода назад в этом направлении ничего не искали.

— Полгода назад, — повторил Рябцев со значением. — Полгода, Сань. Банда начала убивать полтора месяца назад.

— Когда они начали отстрел на М-4, у них уже было все готово. Налажена схема, по которой они достают транспорт. Налажены поставки стволов. Раз они имеют возможность сбросить оружие, стволов у них побольше, чем два-три, согласен? Отработана схема нападений. На все это нужно время. Я думаю, — Бегин заговорил еще тише, — что или один из них, или все они местные, из Домодедово. Вспомни наркоту у Сергеева. Все это как-то связано. И Зубов здесь тоже не просто так. Он как-то вышел на этих упырей. Они уже готовились к тому, что происходит сейчас, и не собирались менять планы из-за какого-то участкового. И банда убрала его. Потом они подождали пять месяцев. Поняли, что на них так никто и не вышел, что убийство мента не раскрыли, что к ним никто не подбирается. И тогда вышли на трассу.

Рябцев слушал, думал, кивал. Затем покосился на дверь. Следователь совершенно не спешил отпирать кабинет.

— Ты заходить-то будешь?

— Зайду, когда договорим. В кабинете лучше ничего такого не обсуждать.

— Это уже перебор, Сань, — хмыкнул Рябцев. — Думаешь, его прослушивают? Слушай, так и до паранойи недалеко.

— Во-первых, даже если у меня и паранойя, это еще не означает, что за мной на самом деле не наблюдают. Ты ведь не будешь спорить с этим после вчерашнего? — Рябцев предпочел промолчать. — А во-вторых, «куриные лапы» на пороге квартиры. Они сделали это в тот же день, как мы начали копать под убийство участкового Зубова. В тот же день, Володя. Совпадение? Не думаю. Ну а в третьих… Вот скажи мне. Эта квартира, где меня вчера ждали. Это моя квартира? Или я ее снял?

— Это наша, ментовская квартира, — не понимая, ответил Рябцев.

— Вот именно. Квартира на балансе УВД. Которая раньше использовалась как конспиративная. Для оперативных нужд, так сказать. Вспомни, о чем мы говорили, когда обсуждали, как бандиты так ловко подставили тот бордель и пустили всех по ложному следу. Тогда это были по сути только мои догадки. Хотя ты поверил. Сейчас это уже доказательство. Как бандиты могли узнать о квартире? О конспиративной точке, о которой даже в самом УВД знают только начальство и опера? Подумай и скажи: как они узнали адрес?

— Б… дь, — помрачнел Рябцев. — У них свои люди в ментуре. Здесь, в этом управлении. Рядом с нами.

Бегин кивнул.

— А учитывая, что на меня напали сразу после того, как мы начали копать в истории Зубова… Эти люди не просто иногда сливают что-то бандитам. Эти люди следят за нами. И следят постоянно.

***

Серебристая «Нива» шла метрах в 15 за машиной Рябцева. Опер бросил угрюмый взгляд в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть, кто был внутри. Силуэт водителя. Рядом пассажир. Оба рослые мужики.

«Нива» двигалась следом, не отставая и не обгоняя, с тех пор как Рябцев выехал на Каширское шоссе. Памятуя о словах Бегина, которые не могли не подействовать на опера, он решил проверяться. И теперь пожалел. Паранойя обволакивала и затягивала его на глазах.

— Володь? Все нормально?

— Все хорошо. — Рябцев заставил себя улыбнуться сидящей рядом Вике. — Просто волнуюсь немного.

— Я тоже, — обрадовалась она. — Первое УЗИ! Спасибо, что поехал со мной. Мы должны вместе увидеть его в первый раз, правильно?

Рябцев свернул на Кутузовский. Можно было ехать прямо по Каширке вплоть до Советской и затем почти по прямой до клиники. Но тогда пришлось бы проезжать мимо управления. Если у него на хвосте бандиты, они не станут рисковать и приближаться к УВД.

В зеркале заднего вида Рябцев успел разглядеть «Ниву», которая стремительно проскочила мимо, уносясь дальше по главной транспортной артерии города. Рябцев невольно выдохнул.

Вика ласково положила ладонь ему на колено

— Не переживай.

Проклятая паранойя. Проклятый Бегин.

Проклятый Лопатин! Сидел бы сейчас в подвале и сканировал себе бумажки, ненавидя собственную работу и весь мир вокруг. Зато не было бы ничего этого. Не было бы паранойи. Не было бы Ольги…

В клинике их уже ждали. Девушка на стойке проводила их до кабинета узи. Женщина в белом халате уложила Вику на кушетку. Эту процедуру Рябцев десятки раз видел по телевизору: обнажается живот, его мажут гелем — какой-то прозрачной липкой дрянью, похожей на слизня — и затем водят по этой водянистой поверхности проводным датчиком.

— 3D-формат? — с удивлением прочел Рябцев на аппарате. — А специальные очки выдавать когда будут?

— Володя! Ну что там? Все в порядке?

— Все в норме, — обнадежила Вику медик. — Никаких аномалий я не вижу. На этой стадии уже можно выявлять пороки развития плода.

— На какой стадии?

— У вас приблизительно девятая неделя беременности.

— Девятая, — ахнула Вика и схватила стоявшего рядом Рябцева за руку. — Я уже на третьем месяце, представляешь?

Рябцев не представлял.

— Хотите посмотреть? Вот ваш ребенок. Видите? Вот здесь на экране.

Рябцев вгляделся. На мониторе на черном движущемся фоне мелькало и пульсировало какое-то бесформенное пятно, похожее на налипшие остатки табака на дне пепельнице, если резко ее перевернуть.

— Круто, — сказал Рябцев.

У него завибрировал сотовый. Медик с укором покосилась на опера.

— Я же просила телефон не включать. Оборудование реагирует…

Пообещав исправиться, Рябцев выскользнул в коридор и достал телефон. От надписи на дисплее у него лишь разболелась голова — словно что-то чужое проникло в лоб и принялось стучать по стенкам черепа. Звонила Ольга.

— Да, привет. Слушай, я на работе сейчас, тут запарка очень большая. Я попозже тебя сам наберу, хорошо?

Поспешно отключившись, Рябцев тяжело вздохнул. Дальше так он не выдержит. Еще пару дней назад перспектива иметь связь на стороне — особенно, если это обрамлялось сладкой местью в адрес Вики — казалось пусть сложной, но заманчивой, притягательной. Теперь все это вызывало мигрень и желание проснуться.

Остаток дня Бегин посвятил материалам Зубова, которые из опорного пункта привез сам майор Богданов. Их было больше, чем Бегин ожидал. Напечатанные на компьютере, написанные от руки самим участковым и жителями участка, который он обслуживал, одиночные листы и целые стопки бумаг, соединенные степлером или канцелярскими скрепками… Три папки, плотно набитых документацией.

— Как много всего, — сказал Бегин. — Это за какой период?

— За месяц, как и просили.

— Большой участок, я смотрю.

— Пятнадцать тысяч человек, — ответил Богданов. — На участке Зубова было пятнадцать тысяч человек. На территории, который обслуживает наш опорный пункт, самый большой по численности участок был именно у Зубова. Но он справлялся. Потому что Зубов был…

— …Участковый от бога, — кивнул Бегин. — Я уже понял. Здесь все?

— Вот тут законченные дела, которые Зубов готовил к передаче в архив, — Богданов взялся за одну из папок. — Само собой, мы их передали, так что здесь копии. Их отдел убийств уже изучал, кстати. Вот здесь, во второй папке, текущие материалы, по которым Зубов только начинал работу, или по которым даже не успел ничего сделать. Жалобы, заявления, сигналы от населения… Вот здесь все остальное. Планы, обходы, задания от следователей по уголовным делам. В общем, разберетесь.

— Постараюсь.

— Будет нужна помощь, обращайтесь сразу, — Богданов положил перед Бегиным свою визитку. — Я сделаю все, чтобы помочь. Зубов был моим другом.

Бегин взялся за первую папку. Он вооружился ручкой и несколькими чистыми листами бумаги, куда решил выписывать все, что покажется ему имеющим значение. Но теперь выяснилось, что это работа надолго.

Бегин не заметил, как опустился вечер, а в коридорах управления стихли голоса. Глаза следователя слипались, он постоянно зевал — бессонная ночь давала о себе знать. Хотелось кофе, но чайник уже был пуст, а перспектива прыгать с емкостью на одной ноге до кулера с водой радости не вызывала.

Потом ему на сотовый позвонили с неизвестного номера. Судя по порядку первых цифр, это был сотовый.

— Добрый вечер, Александр, — услышал он женский голос и не сразу узнал журналистку Свету Уколову. — Вас Уколова беспокоит. Как поживаете?

— Вашими молитвами. Здравствуйте.

— Плохо, значит, молилась. Я про вашу ногу. Сильно пострадали?

— Как вы узнали?

— Плохим я была бы криминальным репортером, если бы не узнала. Дадите комментарий?

— Можно вас попросить не писать об этом, — нахмурился Бегин. — Вся информация по следствию сейчас закрыта.

— У меня есть источник. А вы косвенно подтвердили, между прочим. Только что.

Бегин вздохнул.

— Хотя бы не указывайте мое имя. Это просьба.

— Хорошо, — в ее голосе зазвучали кокетливые нотки, — но чисто из уважения к вам. И в надежде на дальнейшее сотрудничество. Ведь наш уговор в силе?

— Я все помню.

— Вот и отлично. Тем более, вы знакомы с моим братом.

— Какой я шустрый. Когда же я успел?

Света рассмеялась.

— Федор. Стритрейсер. Вы с ним как-то общались. Это мой родной брат.

— У которого есть знакомые в полиции, — кивнул Бегин. — Хотел спросить, кто же ваш источник, но теперь, наверное, не стану.

В кабинет вошел Рябцев. Недовольный, угрюмый и хмурый. Он плюхнулся на стул и, разложив на столе свои табачные принадлежности, принялся демонстративно крутить сигарету. Бегин скомкал разговор со Светой, пообещав связаться с ней, когда «наступит время», положил трубку и вопросительно уставился на Рябцева.

— Сам скажешь, что случилось, или снова будем ждать твою жену?

— Очень смешно, — огрызнулся Рябцев. — С женой все в порядке. Не все в порядке… со всем остальным. Черт, почему в жизни все должно быть сложно? Почему нельзя… просто жить?

— Просто живи. Что тебе мешает?

Рябцев протяжно вздохнул и тоскливо посмотрел на Бегина.

— Слушай, нет желания выпить? Около твоего дома бар есть неплохой, мы там с мужиками день угрозыска как-то отмечали. А я завтра, если хочешь, помогу тебе разгрестись с материалами Зубова.

Работы было много. Но мозг Бегина на вторые сутки без сна соображал туго и со скрипом.

Перед уходом Бегин открыл сейф и вытащил выданный ему сегодня пистолет и две — основную и запасную — обоймы патронов.

Глава 3

Бар был неумело и безвкусно стилизован под ковбойский салун. Работники бара странно косились на вошедших гостей, один из которых помогал второму добраться до столика. Но, когда Рябцев подошел к стойке заказать пиво, кажется, узнали его и потеряли к вновь прибывшим всякий интерес.

Первую кружку Рябцев тянул молча, лишь сначала сосредоточенно закручивая сигарету, а затем — так же сосредоточенно ее покуривая. А вот на второй кружке он не выдержал. Рябцеву было жизненно необходимо с кем-то поделиться.

— У меня жена беременна.

— О. Поздравляю.

— Спасибо…

— Не заметно особой радости.

— Потому что нет особой радости. То есть, я рад, потому что мне ведь четвертый десяток идет, и как бы пора. Да и детей я всегда любил. У меня вон племянница есть, я с ней вожусь постоянно, когда видимся, она от меня в восторге и… — Рябцев отмахнулся. — Короче, дело не в этом. Дело в том, что… Вот знаешь, иногда кажется, что жизнь, она, б… дь, прикалывается над тобой. Ждет самый неподходящий момент, чтобы подсунуть тебе что-то такое, от чего челюсть отвиснет. Мы с Викой семь лет женаты. Семь. Сначала не до этого было, потом… потом снова не до этого. Потом одна проблема, потом вторая. И вот на тебе. Не месяц назад. Не два месяца назад. Не даже неделю назад! Именно сейчас. Надо же этому было случится именно сейчас! А ты, б… дь, разгребай.

Бегин с интересом наблюдал за ним.

— Не знешь, как об этом сказать своей подружке?

— Твою же мать, Бегин, — разозлился опер. — Не начинай, а, нормально ведь сидим, общаемся?!

— Хорошо, молчу. Как скажешь.

Рябцев попыхтел. Докурил. Допил пиво. Отправился к стойке еще за двумя кружками, себе и Бегину, и, усаживаясь назад, нехотя признал:

— Знаешь, ты тогда правильно заметил. — Рябцев ткнул указательным пальцем в обручальное кольцо. — Я его несколько месяцев назад только надел снова. У нас с женой… трудности были. Чуть не развелись. По ее вине. Не хочу говорить, что там у нас было, но это была ее вина. Она поступила некрасиво и херово по отношению ко мне. Так, как жена поступать не должна. Типа нарушила табу. Понимаешь?

— Примерно. Ну, а чего не развелись? Разбежались в разные стороны — и нет проблемы.

— Потому что жизнь немного сложнее, чем… чем может показаться, если просто об этом рассказывать. Подводные камни. Эмоции. Общее прошлое. Привычки. Много всего. Я думал уйти от нее. Серьезно думал об этом. А потом как-то само собой… все вернулось назад. Как было.

Бегин закурил.

— Но ты затаил на нее злость. И теперь мстишь, трахаясь на стороне.

— Твою же мать, — зло протянул Рябцев. — Бегин, ты даже не представляешь, как с тобой сложно. Что ты за человек вообще такой? Как тебя до сих пор собственные коллеги в комитете еще не прибили, а? Умный, блин, советы он раздает. Ты хотя бы сам знаешь, что это такое вообще — брак? Был когда-нибудь женат?

— Да, был… Она умерла.

— Черт, — осекся Рябцев. — Прости, я не знал…

— Конечно, не знал. Я не рассказывал.

Потом они заказали еще по кружке. Когда Рябцев принялся мастерить очередную самокрутку, Бегин упросил его показать, как это делается.

— Вот, смотри. Берешь бумагу. Вот так, видишь? Пальцами, тремя пальцами держишь, а средним пальцем снизу придерживаешь, чтобы форму держала. Ага? Ставишь фильтр. Ставишь сразу, а не потом. Понял? И насыпаешь. Теперь! Надо утрамбовать. Аккуратненько так, указательным, уплотняем…

Затем они попросили сразу четыре кружки — чтобы не бегать к стойке каждые пять минут. Отсутствие сна в течение почти двух суток делало свое дело — оба даже не заметили, как захмелели.

И тогда язык развязался у Бегина.

— Лена готовила завтрак, а я в ванной был. Умывался, кажется, — говорил Бегин, потягивая пиво, а Рябцев молча слушал, боясь вставить слово. — Услышал, что в дверь позвонили. Кричу ей: «Ты откроешь?». Вода шумела, и я не услышал ничего. А когда выключил воду и вышел в коридор, Лена уже открыла квартиру… Их было двое. Я до сих пор вижу их во сне. Каждую ночь, если только не нажрусь до скотского состояния… Одного из них я называю животным с золотыми резцами. У него были золотые фиксы на верхней челюсти. И я видел его глаза. Это был зверь. Из тех зверей, которых ты просто так не встретишь на улице. Чтобы встретить такого, как он, нужно идти в самые злачные места, в районы, куда простые люди боятся попасть в темное время суток… Второй был бритоголовой тварью. Их было всего двое.

— Что они хотели?

— Убить меня. Их наняли. Их задачей было убить меня и инсценировать все под ограбление. Ублюдков подослал фигурант по одному из дел, которые я тогда вел. Потому что я хотел раскрутить его на максимум.

Бегин помолчал. Рябцев решил было, что тот больше не вернется к неприятной теме, но Бегин заговорил снова.

— Они сразу начали бить. Не меня, Лену. Потому что она была ближе. Животное с фиксами врезало ей в лицо, а потом воткнуло в стену. С такой силой, что я слышал… этот звук. Звук ломаемых костей. Я как обезумел. Сразу бросился к ним. А сам был сопливым следаком прокуратуры. Ствола не носил, приемами рукопашного боя не владел… Меня положили на пол. Сразу положили — ударом биты по лицу. Потом были удары по рукам и ногам. Перебили кости, чтобы я больше не мог брыкаться. Потом по мне прыгали, ломая ребра… Они много чего делали. Я то отключался от боли, то снова приходил в себя. И до тех пор, пока мог смотреть, я смотрел на Лену. Но видел только ее ноги.

Рябцев молчал, позабыв обо всем. Собственные проблемы казались никчемными и слишком мелочными, мещанскими, чтобы даже думать о них. В этот момент Рябцеву стало кристально ясно, почему Бегин так реагировал на его, Рябцева, измену жене. «Имеем — не храним, потеряем — плачем».

— Она тоже была беременна, — проронил Бегин. — На пятом месяце.

— Б… дь, — пробормотал Рябцев. — Ё… ные суки.

Больше всего на свете ему, пьяному и пораженному услышанным, хотелось вскочить и сделать для Бегина что-нибудь. Но что, он не знал.

— Самое жуткое, когда ты просыпаешься — и понимаешь, что в твоей жизни нет больше ничего и никого. Это заставляет очень сильно… пересмотреть свои взгляды на эту самую жизнь. Когда я очнулся в больнице, выворачиваясь наизнанку от боли, я понял это. У меня не было жены. Не было ребенка, которого я даже не видел, но который существовал. У меня не было даже дома. Было только собственное проклятое тело. Которое не смогло сделать ничего…. А могло просто валяться и смотреть, как уничтожается все.

Следующие кружки они выпили почти залпом. Бегин сам, наплевав на уговоры Рябцева, который предлагал его оттащить, сходил в туалет. Вернувшись за стол, пьяно хмыкнул:

— Я забыл про ногу. Наступал на нее. Обещал не забыть, что с ней, а сам забыл.

Рябцев мутным взглядом посмотрел на ногу Бегина, едва при этом не свалившись на пол, на самого Бегина.

— Почему тебе не больно? — икнул Рябцев.

— Что?

— Почему тебе не больно? Я давно заметил. Там на трассе ты расхерачил ногу о сухую ветку. Почти до кости. Вчера ты проткнул ногу насквозь… Почему тебе не больно?

Бегин поколебался. Но он был пьян, и язык развязывался сам собой.

— У меня анальгезия. Такая херня, при которой из-за передозировок обезболивающими и сильных стрессов, в общем, перегрузки нервной системы, ты теряешь способность чувствовать боль. Совсем. Если тебя режут, ты чувствуешь прикосновение. Чувствуешь, как в ране на твоем теле копается рука. Чувствуешь почти все… Кроме боли. Ее нет. Чертовой боли — нет… Ты можешь сидеть, пить пиво, гнить заживо… и даже не подозревать об этом.

Бегин залпом влил в себя остаток пива и, шатаясь, побрел к стойке заказывать еще.

Рябцев смутно помнил, как долго они сидели в баре и сколько еще выпили. В памяти отпечаталось, что Рябцев пытался волочить Бегина по улице, а тот упирался, выдергивал руку и шагал сам. В подъезде он хотел идти по лестнице — Рябцев еле уговорил его отправиться наверх лифтом. Около квартиры Бегин, что-то бубня, искал «куриные лапы» на полу лестничной клетки и порывался выхватить пистолет и отправиться зачищать от убийц из банды ДТА верхний этаж.

Все это время из головы Рябцева, который протрезвел на свежем ночном воздухе, не выходили словно отпечатавшиеся там слова Бегина.

— Володя, я не боюсь смерти. Серьезно. Совсем. Я ведь очень много думал об этом… Это как младенцы боятся ступить на зеленую траву, не понимая, что она из себя представляет. А где есть страх, там мы сразу создаем мифологию. И это всегда мифология ужаса. Но ведь никто не вернулся оттуда, чтобы унять этот священный ужас перед неизвестным — или наоборот, чтобы убедить, что бояться реально стоит. Так почему мы, приземленные сгорбленные к земле насекомые, так уверены, что после смерти нас ждет что-то ужасное? Мы ведь уже переживали смерть однажды. В тот самый день, когда мы рождались. Привычная для нас вселенная разрушилась, а впереди был яркий свет — и леденящий душу ужас. Говорят, родовая травма так сильна, что мы всю жизнь несем на себе ее отпечаток. Это было самое ужасное, что мы все пережили. Но мы — пережили. А потом нам сказали, что это была вовсе не смерть. Так ведь? Оказалось, что это было только начало жизни. Так стоит ли бояться? Когда я сдохну, кто знает, может быть, не будет ничего. Наступит пустота. Но если сознание останется жить, я закрою глаза и полечу туда, где свет. А весь этот рукотворный ад, который мы якобы любим, но на который жалуемся каждый божий день, всю свою жизнь, с утра до вечера, — Бегин махнул рукой вокруг, — пусть катится к чертям собачьим.

Рябцев все-таки сумел не только затолкать упирающегося и что-то бубнящего Бегина в квартиру, но и даже довести его до кровати. Бегин отключился мгновенно — сразу, как уронил голову на подушку. Рябцев, спотыкаясь и матерясь, скинул с него обувь. Даже в кромешной темноте было видно, что бинты на ноге Бегина были красными — кровь из открывшейся кровоточащей раны пропитала каждый миллиметр перевязки.

— Почему — «не было дома»? Ты сказал… тогда, когда рассказывал… Ты сказал, что у тебя не стало даже дома.

— Они его сожгли.

Ничего не соображая, Рябцев уставился на Бегина.

— То есть как? А ты — ты был внутри? — Бегин кивнул. — Погоди. Тебе сломали руки. Ноги. Жуть, б… дь, какая… Подожгли все… Как ты выжил? Как ты выбрался?

— Вытащили. Не знаю точно. Я пришел в себя в больнице. Открытые переломы рук и ног. Даже пальцы на ногах, и те сломаны. Всмятку 12 ребер, некоторые на шесть-семь осколков. Эти куски костей, б…, проткнули все, до чего смогли достать. Легкие, диафрагма, печень. Каким-то чудом, хер знает каким, уцелело сердце, иначе я бы здесь сейчас не сидел. Отбили почку. Из-за внутренних кровотечений даже часть кишечника вырезать пришлось… — Бегин ухмыльнулся, пытаясь сфокусировать взгляд на Рябцеве, который не сводил глаз с Бегина. — Меня собирали по кускам. Как чертов пазл. Тридцать две операции подряд в течение года.

— Охереть. Сань… Даже не знаю, что сказать…

— Весь этот проклятый год в больнице я лежал, прикованный к кровати, — там, в баре, рассказывал Бегин. — И все это время была боль… Боль была такая, что я мечтал сдохнуть. Лишь бы не испытывать ее больше. У меня слов не хватит, чтобы описать это. Я кричал. Я выл, б… дь, так, что срывал голосовые связки. И врачи пытались мне помочь. Пичкали меня анальгетиками. Лошадиными дозами анальгетиков. А я орал, хрипел, выл и просил еще и еще… Иногда отключался. Но лучше не становилось. Потому что, когда я отключался, я видел тех двух тварей, которые кромсали меня на куски. И видел Лену и ее кровь. Потом ты приходишь в себя… и боль возвращалась. Немедленно. И я снова кричал, выл, сжимал кулаки так, что ломались ногти… и требовал еще обезболивающего. А потом наступил тот момент, когда все ушло. Почти сразу. Я думал, это улучшение. Но оказалось, это анальгезия.

На всякий случай Рябцев спрятал в шкафу пистолет Бегина. А потом вышло так, что он нашел бутылку пива в его холодильнике. И в конечном итоге Рябцев, проверив, крепко ли заперта только сегодня установленная новенькая дверь, сел на кухне. Пиво в него больше не лезло. Рябцев курил самокрутки, смотрел в окно и вспоминал слова Бегина.

— Ты живешь с женщиной. Каждое утро и каждый вечер видишь ее. Спишь с ней. Вы вместе ужинаете и общаетесь на разные темы. И ты, дурак, почему-то думаешь, что так будет всегда. Но в этом мире нет ничего постоянного. Наша уверенность в том, что та жизнь вокруг, к которой мы привыкли, это навсегда — самая тупая наша ошибка. Ты можешь сдохнуть в любой момент. Наша планета может взорваться к чертям в любой момент. Вселенная может разлететься к чертям в любой момент. Мы сидим и думаем: «Через год я куплю машину, а через два года мы заведем ребенка». А потом жизнь показывает, что ты — никто, песок под ногами. — Бегин горько ухмыльнулся. Он был вдребезги пьян, а по его щекам, как с изумлением вдруг обнаружил Рябцев, текли слезы. — Знаешь, что для меня было самым хреновым — там, в больнице, пока я год валялся под капельницами? Я понимал, что просрал все. Дом. Жену. Счастье. Нормальное будущее. Просрал всю жизнь. Я это понимал, смирился. На что-то из этого мне вообще было плевать. Но вот то, чего я не мог простить миру тогда и не могу простить до сих пор… Так это то, что он украл у меня возможность даже увидеть ее в последний раз. Увидеть ее лицо. Запомнить его таким, каким оно было в тот последний момент. Я даже не смог побывать на ее похоронах, потому что в этот самый момент валялся в больнице и извивался от боли, как червяк…

Рябцев вспоминал слова Бегина, которые поразили его в самое сердце. Рябцев думал о Вике и Ольге. И вдруг он понял, что Бегин был прав, когда задавал так раздражавшие Рябцева вопросы про месть жене и про смысл такого брака. Бегин был — прав!

Рябцев женат. У него есть Вика, а скоро будет и ребенок. Все остальное не имело никакого значения. Обиды, предательства, месть, вранье… Это мусор, который ему нужно было выбросить из жизни одним махом, не задумываясь. И, как говаривал его, Рябцева, отец — делать то, что должен делать.

Теперь Рябцев точно знал, как ему поступить.

Глава 4

В эту ночь Федор был воодушевлен, как никогда. У него было предчувствие, что их ежедневная работа близится к своему логическому завершению — поимке банды. И причины для этого были. Во-первых, сейчас их больше. В эту ночь на пустыре, месте традиционных сборов перед выездом на трассу, Федор насчитал 90 человек. Пустырь едва вмещал всех активистов движения, которые решили внести свою лепту в их общее дело. Во-вторых, теперь у них была новая тактика, разработанная Федором и его ближайшими соратниками после покушения на Носа. В-третьих, помимо увеличения числа машин и людей — участников ночных рейдов — Федор работал и по другому направлению, которое именно сегодня принесло свои результаты.