Бесплатный фрагмент - Долго бунтовать будем

Долго бунтовать будем

Смоется дождем

самое крепкое самое терпкое вино крови

в зернах граната

будем бунтовать в караванах

смеясь до колик

и одним словом возводя взгляды в разноцветный звездопад

туманная дымка ночи вырвет прогорклый вздох

оттого что здесь никогда не была тем, кем мечтаю быть

и никогда здесь не буду

но караван движется плавно

перетекает ногами огромных гусениц

с поклажами на дробных спинах

лошадьми с ошарашенными зрачками

бегущими ко мне от меня

долго бунтовать будем

выпивая небеса целиком

небеса которые лишь являются зеркальным отражением нашей падшей земли

где мы одинокие звезды

Сердце

Призрак Гоголя самозабвенно чертей погоняет красть черевички

на крыше сидит хмельной Модильяни

тычет в небо потухшими спичками

с завязанным ртом поет мое сердце себя не жалея себя вынимая

люди боялись казаться слабее

безропотно суть свою истребляли

призрак Гоголя царапает землю

плачет надрывно над мелочным вздохом

с крыши падает вниз Модильяни

рассыпав все спички в подарок прохожим

с завязанным ртом молчит мое сердце

в панцирь закрывшись замуровавшись

так мы захотели так мы предрешили

возрадуйтесь люди над пыткой вчерашней!

Была бы Фрида со мной

Была бы Фрида со мной

научила бы боль терпеть

разукрасила б красной рукой

стены у каждых дверей

выпивали бы с ней вино

окисляясь черной халвой

заплели бы цветы в волосах

небывалой мертвой петлей

танцевали б на костылях

запинаясь падая ввысь

распевали бы гимны в траве

о тех кто грунтует мир

исчезали бы солнцем бесцветным

о любви забывая надменно

разрезали бы вены сердца

ножницами двойного рожденья

Рассвет скоротечен

Знаешь, папа, я все еще та девочка, которая держит тебя за руку и вдыхает утренний воздух перед спуском вниз, к детскому саду.

Тогда мы обозревали город, но когда я была в Чите позже, папа, то ли застройка, то ли воспоминания подвели, лишь ближайший район относительно виднелся при спуске с холма.

Каждое утро мы останавливались перед походом в детский сад, потому что ты хромал. Мы втроем: ты, я и тросточка отдыхали две минуты и шли дальше. И при каждой такой остановке во мне боролись две неосознанные мысли. Несформированные, бессловесные ощущения.

Одновременно. Грусть за твою боль в ноге и твою усталость.

И странно манящее чувство при взгляде на далекие дома впереди. Мысли переносились в будущее, и я каким-то образом радовалась, что у меня все где — то там, жизнь на горизонте. Свежее, успокаивающее уютное понимание, что еще так много всего интересного дальше. И жить долго. И я защищена с нашими соединенными руками.

Папа, будущее давно наступило. И я чувствую себя старушкой, а другим мои слова — детский сад, ибо ну что я там могла видеть и испытать. Но было же. С лихвой. И вот мне будто 60. Глупой Нине.

И города были, папа, и самолеты, поезда. Разноговорящие люди. Великие памятники, концертики в небольших клубах. Предательства, близкая дружба, смерти, свет. Любовь, изобилие, паника, страшные внезапности. Банальная рутина и яркие взрывы.

Тут так заведено, папа: никаких лишних всполыхов, нужен скоростной режим. И никому никогда не жаловаться, все успевать. Горбатиться, учиться, жениться. Белка в колесе — это еще самый комфорт, папа.

И хорошо, когда есть развлечения помимо и деньги на лишнее.

И все хорошо, папа, все как надо, намного больше ответственности, и мне нравится её нести, проза жизни, папа. Все уместно, папа. Все правильно в этой окружающей жестокости и этом равнодушии, человек ко всему привыкает, папа. И усталость хуже галстука душит, но кому я рассказываю, папа, тут все такие, других и не сыщешь. И даже не было никогда тех трудностей, которые испытывал ты в годы войны, моя жизнь в сравнении — сплошная изнеженность.

Только вот абсолютно никто не знает, что я все еще та девочка, которая держит тебя за руку. И смотрит на лежащий внизу просыпающийся город с легкой грустью и легкой радостью.

Потому что рассвет так скоротечен, папа.

Рея — Кибела

Это я — Рея — Кибела.