Правда о переезде в Петербург
Когда окажетесь в районе метро «Сенная площадь», встретите плотные потоки людей на узких тротуарах. Вам стоит быть осторожными: люди идут как будто напролом и не будут сходить со своей траектории даже на шаг. При этом они отзывчивы, дружелюбны. Сами подойдут к вам, чтобы сориентировать, подсказать, рассказать о том, кто жил вот в этом самом доме. Чудесные люди.
Тем удивительнее, что они ревностно оберегают личное пространство. Не в любой дворик свободно пройдёте, даже если там есть достопримечательность. Вернее, особенно если там достопримечательность. Например, Цифровую башню просто так не увидеть, в Дом с Ротондой тоже не попасть. Вот и пришлось мне полчаса стоять у арки, забранной решётчатыми воротами.
При мне никто оттуда не выходил, никто не входил. На звонки через домофон никто не отвечал. А мне, между прочим, очень надо. У меня, между прочим, назначена встреча. Уже успел пожалеть, что решил найти квартиру, а не снять койку в хостеле на Апрашке.
Адрес подсказал Костя, старый знакомый с форума. Знаю, говорит, одну хату, хозяева чудо расчудесное, денег много не берут, свежий ремонт. Теперь и Костя не отвечал ни на сообщения, ни на звонки.
— Ник? Ты чего тут трёшься до сих пор? Тебя ж хозяева ждут, — сказал Костя у меня за спиной.
— Твою ж... — я аж подскочил от неожиданности. — Ты какого тут? Я тебе минут тридцать уже написываю, названиваю.
— Да я мимо вообще иду, бар мне подсказали на Банковском, он тут недалеко совсем. Так, а ты чего тормозишь?
— Внутрь попасть не могу никак.
— Так вон же, кнопка, — сказал Костя и указал пальцем чуть выше домофона.
Я был готов прямо сейчас отдать почку без анестезии в доказательство, что кнопки ещё секунду назад там никакой не было.
— Ладно, бывай, чувак, — весело сказал Костя, и пошёл дальше. — Заходи потом в бар, я там надолго. Парабеллум, кажется, называется. Город сам тебя приведёт.
Я ещё постоял, глядя ему в след. Потом потупил, смотря на кнопку. Та никуда не исчезла. Но клянусь вам, она появилась из ниоткуда. Не настолько же я близорукий, правильно? Хотя... ладно, не суть.
В общем, вошёл в пустой и просторный двор. Вернее, три двора со сквозным проходом. Хвала богам, не все они были заперты воротами. Нужный мне подъезд был самым дальним. Из него кто-то вышел, я успел поймать дверь и войти внутрь.
Есть мнение, что в Петербурге нет подъездов, а только парадные. На самом деле не каждый подъезд следует называть парадной. Бывает, зайдёшь в дом и видишь самый, что ни на есть падик. Но в этом доме... В этом доме именно парадная, настоящая, грандиозная, красивейшая, хоть и без изысков.
Поднялся на четвёртый этаж. Увидел новую металлическую дверь, всю в рокерских наклейках. Нужная мне была напротив — повидавшая всякого, массивная, деревянная. Не успел постучать, как мне открыли.
Мужчина и женщина, лет по тридцать, плюс-минус. Стоят в обнимку, приветливо улыбаются. Одеты среднестатистически. Причёски среднестатистические. Лица... такие же. Они вроде бы и какие-то не такие, в вроде бы и такие как все. Выделяются тем, что никак не выделяются. Увидь их на улице, не запомнишь, даже если они попытаются тебя убить.
— Привет, — сказал мужчина. — Никита? Мы тебя заждались. Наверное, во дворе застрял? Забыли упомянуть. Проходи.
Истинно питерская коммуналка: по-старинному богатая, с высоченными потолками. Чтоб вы понимали, потолки настолько высокие, что комнату можно поделить надвое межэтажным перекрытием и все подумают, что так и было.
Шесть комнат были закрыты. То ли жильцов не было дома, то ли здесь никто и не жил ещё. Хозяева отвели меня на просторную кухню. Буфет был, наверное, ровесником здания, холодильник его сыном, и стол и стулья — внуком и правнуками. Большое окно выходило на двор, широкий подоконник был завален подушками.
— Ну, рассказывай, — сказал мужчина, разливая чай.
— Простите, — не понял я, — что рассказывать?
— Как ты дошёл до жизни такой, — невозмутимо сказал женщина.
— Мы по поводу комнаты всё уже обсудили в принципе, — сказал мужчина, отпивая чай, — Остался последний момент. Решающий момент.
— Какой же?
Они переглянулись, как два спецагента, вербующие новенького.
— Зачем ты здесь? — спросила женщина.
— Ищу ночлег. Мне Костя рассказал, что вы ищите, кому сдать комнату, которую снимал он. Меня цена и комната устроила.
— Нет-нет, мы не об этом, — сказал мужчина. — Зачем ты в Петербурге? Почему именно в этом городе?
— А-а, а этом смысле. Ну... я вроде как путешествую. Там поживу, тут поживу.
— Ты не похож на странника, — экспертно сказала женщина.
— Ты похож на того, кто что-то ищет, — сказал мужчина. — Вопрос в том, что именно.
— Это важно для съёма квартиры? — спросил я. Было не по себе от их вопросов.
— Для нас важно. Возможность жить в Петербурге, тем более в центре, выпадает не всем и не всегда. Знаешь, почему?
— Спрос большой. Почти столица же, — ответил я.
— Не только и не столько, — ответила женщина. — Город может дать тебе то, что ты ищешь, либо забрать всё, что у тебя есть. Всё зависит от того, что человек ищет. Скажи нам, что ищешь ты, и мы скажем тебе, стоит ли тебе жить здесь.
— Расскажи нам свою историю, — медленно произнёс мужчина. — Сам, прямо сейчас. Пока её не рассказал нам город.
Я смотрел то на женщину, то на мужчину. Можно было бы подумать, что они прикалываются и вот-вот заугарают. Но кого это когда останавливало?
— Хорошо. Я родился на юге страны среди степей, в маленькой станице между Волгой и Доном. Там по улицам не гуляют слухи и легенды. Те места не рассказывают истории, хоть я и готов был слушать. Зато я слышал зов нерассказанных историй из-за горизонта. Когда он стал слишком громким, я не выдержал и отправился в путь.
— Это был долгий путь, — тихо сказала женщина. — Очень много историй были услышаны, но столько ещё впереди.
— Да, долгий путь. Зов стихает, когда я нахожу город, который его издаёт. Как только я уезжаю, зов нарастает тем больше, чем дальше я уезжаю, если не все истории были услышаны. Город не отпускает, пока всё не расскажет. А когда отпускает, следующий зовёт, и я еду дальше. Теперь это Петербург. Он позвал меня, чтобы я услышал и рассказывал другим.
Мужчина и женщина переглянулись. Теперь сочувственно.
— Неблагодарная доля, — сказал мужчина.
— Незавидная участь, — сказала женщина.
Они отпили чаю, синхронно.
— Мне не на что жаловаться. За всё это время я услышал столько историй... но мне всё ещё мало. Каждый город рассказывает мне о себе и своих людях. Ничего интереснее и прекраснее не слышал и вряд ли услышу. И каждый город говорит о своём, по-своему. Москва говорила мне о своих призраках, которые уже при жизни были мертвы, и потому не могут обрести покой. Ростов-на-Дону рассказывал, как абсолютно разные люди оказывались бессильны перед древними силами из глубин земли, будь то казак, красноармеец или авторитет в малиновом пиджаке. Я не знаю, чего ждать от Петербурга. Говорят, он исполняет мечты, много легенд ходит про исполнения желаний. Но я услышал зов. Значит не все истории услышаны, значит есть что-то ещё. Вот это я и ищу. То, что ещё не рассказано, но должно быть услышано.
Мужчина и женщина переглянулись снова. Они услышали всё, что им было нужно. Они приняли решение. Мужчина положил на стол связку из двух ключей.
— Твоя комната под номером три, — сказала женщина. — Всё, что есть в комнате и квартире в твоём распоряжении, если не занято остальными. У них можешь найти ответы на вопросы. В крайнем случае ответим мы.
— Город тебя позвал, — сказал мужчина. — Значит, он поможет. Потому что ты ему нужен, как и другие. Ведь никто никого и никогда не зовёт просто так.
С этими словами они молча поднялись, вышли в коридор. Там также молча оделись и ушли. Они оставили мне крышу над головой по сносной цене и всего один вопрос: что это вообще было?
Правда о петербургских рыбаках
Не скажу, что мне до жути нравится работать в ночные смены. Но вот идти на работу ночью и возвращаться домой вместе с рассветом — завораживает.
По пути с работы взял кофе на вынос в крохотной кофейне, которую до этого не замечал. Позже, кстати, так её и не нашёл. Как будто открылась и закрылась в один и тот же день. Шёл себе, смотрел как просыпается город и понял, что, живя у канала, ни разу не спускался к воде. Почему-то в тот момент это показалось мне дикой несправедливостью, которую необходимо тут же устранить. Что я и сделал.
Спустился к замурованной льдом воде. Стою, хлебаю кофе, курю. Тишина, ветер не морозит. Уже почти в транс впал, когда что-то справа шелестнуло. Аж дёрнулся. Я и не заметил этого рыбака.
Сухой, низкий старик сидел на стуле-раскладушке. По виду напомнил мне слугу Тома Харди из «Табу», с поправкой на современную одежду. Обеими руками держит невесомую удочку, её леска уходила в крохотную прорубь.
Без особого интереса спросил:
— Клюёт?
— Угу.
— Часто тут рыбачите?
— Ага.
Помолчали. Выпил кофе и закурил ещё одну. Подумал, о чём бы спросить и стоит ли вообще спрашивать. Но раз уж начал, почему не докопаться, да?
— А вы коренной петербуржец?
— Ну, — бесстратно ответил рыбак, не отвлекаясь от рыбалки.
— Я вроде как фольклор собираю. Может знаете какие-нибудь байки, легенды?
— Угу.
И снова замолчал. То ли вспоминал, что знает, то ли драматическую паузу выдерживал. Я уже уйти надумал, когда он заговорил:
— Был у меня сосед, раньше вместе рыбачили. До того он один рыбачил всегда, тишину любил. Я удивился, когда он меня с собой стал звать. Раз на третий спросил у него, чего вдруг? А он помалкивал, отнекивался. Я и перестал допытывать. А потом он как-то сам, уже много позже, разговорился за реки, каналы... и наводнения.
За три века Петербург пережил 323 официально зафиксированных наводнения. И одно, о котором не говорят. Вроде бы в 1720 году дело было, мол, старуха горбатая город прокляла. Быть Петербургу пусту, сказала, ну или как-то так. Мол, затопит город вода до самой высокой его отметки. Но всё никак не затапливало. Все и плюнули.
Так вот, сосед этот однажды рыбачил на берегу, кажись, Обводного канала. Зима была. Снежная. Морозная. Сидит сосед, наслаждается. Задумался и не заметил, как ноги у него промокли. Смотрит, а снег растаял, лёд в процессе, а вода из канала поднялась ему до колен уже.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.