Бесплатный фрагмент - Диалоги с пинежанами

ВВЕДЕНИЕ

Книга «Диалоги с пинежанами» — это истории о жизни на Пинежье, о работе, о семье. Словом, воспоминания обо всём, что жители района хранят в памяти и поделились с автором. А я в свою очередь делюсь с читателями этого издания. Каждый из моих собеседников оказался интересен по-своему.

В этом году моей малой родине — посёлку Новолавела исполнилось 75 лет. И открывает материал этой книги рассказ Н. А. Раковций «О Новолавеле самые тёплые воспоминания». Большинство воспоминаний жителей этого посёлка опубликованы в моей первой книге «Маленький СССР, или Жизнь замечательных людей на Пинежье» (Архангельск, 2020), часть историй напечатана во второй книге «Созвездия Севера: Новолавела, Сура, Веркола и не только» (Архангельск, 2021).

Отмечу также, что о нашем поселении продолжают появляться интересные факты. Мы нашли сведения о двадцатом человеке, отмеченном за хорошую работу высокой государственной наградой. Клавдия Васильевна Аверина, уроженка деревни Каскомень, в 1973 году награждена орденом «Знак Почёта». Клавдия Васильевна работала главным зоотехником в совхозе «Сурский».

Также в книгу вошли интересные рассказы и воспоминания о земляках-пинежанах из других населенных пунктов края. Большая часть записей — результаты моей собирательской работы за этот год. Фотографии Пинежья, используемые в книге, — из личного архива. Фотографии документов из архива В. К. Вороницына, сына учёного К. И. Вороницына.

Фото на обложке — река Пинега в Новолавеле (на «яме»).

Анастасия Худякова

ИСТОРИЯ ПИНЕЖЬЯ

О НОВОЛАВЕЛЕ — САМЫЕ ТЁПЛЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Там живут работящие и любящие малую родину люди.

Наталья Раковций из Шотовой поделилась детскими воспоминаниями о посёлке лесозаготовителей.

— Наталья Александровна, расскажите немного о себе.

— Мы приехали в Новолавелу, мне не было ещё и пяти лет. Папу Александра Тимофеевича Кордумова перевели в посёлок из Карпогор, назначили начальником ОРСа. Это был 1959-й или 1960-й год. Помню общежитие на берегу, в которое нас поселили. Тот, кто жил там до нас, приручил голубя, и он каждый день залетал к нам в форточку.

Мама Ирина Васильевна брала нас, трёх дочерей, с собой: мы собирали сучья, которые оставались на берегу после окатки древесины, чтобы было чем истопить печку. После этого мама сказала, что в таких условиях жить в Новолавеле непросто. На лето мы уехали в Шотову, там у нас свой дом. Кстати, в этом доме живём мы сейчас. А перед 1 сентября в посёлке нам выделили двухкомнатную квартиру в первом доме от магазина «Маяк».

В квартире мебели особо не было. Отец приобрёл диван, посудный шкаф, стулья, также помню в одной комнате тумбочку с телефоном, круглый стол, раскладушку и фикус, которые достались от предыдущих жильцов. В соседней комнате стояли две кровати, стол и фанерные ящики из-под папирос, в которых мы хранили одежду и валенки. Потом в доме освободилась трёхкомнатная квартира — Константин Васильевич Титов с семьёй уехал на работу в Рудуху начальником лесопункта, и мы переехали в эту квартиру. Картошку сажали не в посёлке, а в Шотовой, а потом доставляли её на попутных машинах.

У меня две сестры, Катя и Галя, которые старше на 7 и 5 лет. Катя, когда мы приехали, уже училась в новой школе, её тогда построили. Мы со средней сестрой Галей учились в длинном здании напротив большой школы, а с третьего класса в здании на улице Железнодорожной. Моей первой учительницей была Лидия Ивановна Романовская, а в параллельном классе — Людмила Яковлевна Тихонова.

— Чем запомнилась жизнь в посёлке?

— Помню, как на здании конторы леспромхоза ярко горела звезда, помню, как мы катались с горки, которая была рядом с этой конторой. С неё мы летели по дороге и до стоящего напротив дома, тогда ведь машин очень мало было, в основном лесозаготовительная техника. Ещё мы ходили в местный клуб, который располагался за детским садом. А однажды в День защиты детей нам, ребятам, решили сделать подарок и катали на классном (так называли вагон, который прицепляли к тепловозу для перевозки людей) по узкоколейной железной дороге до посёлка Рудуха. А когда я вернулась домой, оказалось, что родители меня потеряли. При нас в Новолавеле строили второй и третий двухэтажные дома по главной улице — Советской, рядом с «Маяком». В столовой пекли очень вкусные пончики. А меню всегда было разнообразное: первое, второе и компот.

— Расскажите о родителях.

— Папа Александр Тимофеевич окончил двухгодичные торговые курсы в Ленинграде, после чего получил направление в Молотовск (Северодвинск), потом по партийной линии его направили на работу на Пинежье. Он стал председателем колхоза имени И. Н. Быстрова в Марьиной, где он проработал три года. Мама учила детей в начальной школе, четыре класса в две смены. Отца перевели в администрацию в Карпогоры, где занимался вопросами торговли. А после этого направили в Новолавелу начальником ОРСа.

До армии отец работал продавцом в магазине в Карпогорах. В народе этот магазин называли «Санькина лавка». Там стояли высокие прилавки. Чтобы папу было видно из-за прилавка, он ставил под ноги ящик.

Был знаком с местным учителем Алексеем Федоровичем Калинцевым. Педагог всегда ходил в очках и сверкающих начищенных галошах, приходил в магазин и давал папе список нужных продуктов. Отец иногда относил их ему сам лично. При встрече Калинцев говорил: «Тебе, Сашка, надо учиться дальше». Седьмой класс отец окончил уже в армии.

Его призвали в 1936 году, он служил на Северном флоте в Мурманске. Перед Великой Отечественной отпустили в отпуск, папа доехал до Архангельска. Зашел к брату Андриану Кордумову, и тут по радио объявили, что началась война. Две недели добирался обратно до части. Всю войну он служил на флоте, вернулся в звании мичмана. Мама Ирина Васильевна начинала работать учителем в Кушкопале, во время войны её перевели директором школы в Шардонемь, там она работала всю войну до 1947 года. А потом познакомилась с нашим папой и вышла замуж.

— А когда вы с родителями уехали из Новолавелы?

— Я пошла в четвертый класс, когда отца перевели на работу в Карпогоры, а жили мы в Шотовой. Переезжали на большой машине, до райцентра добирались чуть ли не двое суток, дорога была плохая. В Лосево заночевали у маминого племянника и поехали дальше. С вещами, поэтому на машине, а так летали до Карпогор всегда самолетом. На работу в райцентр отец ходил пешком, квартиру у леспромхоза не просил.

Редко когда до деревни довозили, если только попутно с кем. Раньше папа придет домой, если от него опахнет бензином, значит, сегодня повезло, на машине подкинули. Ездил и в командировки по Пинежскому району. Зимой иногда возвращался, как Дед Мороз, весь окуржавел.

Он даже, когда ветеранам устанавливали домашние телефоны, не стал делать заявку, говорил, что ему не надо. Если что, совхозная контора рядом, оттуда можно позвонить, считал он. В итоге телефон в доме появился, когда папа сильно заболел. Мы подумали: если медицинская помощь вдруг ночью потребуется, куда побежим? Отец хотя и работал начальником ОРСа, блатом не пользовался. Даже отказался от квартиры в райцентре.

— После этого в Новолавеле бывали?

— Да, приезжала много раз уже будучи взрослой в гости, бывала и со своими детьми. Даже наведалась в ту квартиру, в которой мы раньше жили. Она такая маленькая, а в детстве казалась мне огромной. О посёлке сохранились теплые воспоминания, там живут работящие и любящие Новолавелу люди.

ЖЕНЩИНЫ РУССКИХ СЕЛЕНИЙ

ПРО СМЕРЧ НА ПЕТРОВ ДЕНЬ И БЫЛИНЫ ПРО ИЛЬЮ МУРОМЦА

В начале 1900-х годов прошёл по деревне Лавела сильный смерч, да такой, что разделил реку Пинегу пополам, хоть босиком беги или в тапочках как по дорожке, по камушкам. А произошло это прямо напротив действующей церкви Илии Пророка (позднее там был клуб).

Говорят, раньше на реке в этом месте было очень глубоко. Местные ребята купались напротив клуба, где сейчас дом Тихоновых. Пылевой столб, который поднялся на огромную высоту, зацепил охлупень на крыше жилого дома и унёс его за два с половиной километра. Потом его нашли в лесу на болоте, за Пахтой. Такие природные явления у нас называют торок. А дело было на Петров день, в июле. Жители деревни Старая Лавела отмечали праздник, сидели за столом у открытого окна. Тогда у пинежанина стопку вырвало из рук, подхватило и унесло.

Это рассказ Василисы Ивановны Власовой, 1881 года рождения, которым поделился её правнук, житель Новолавелы Владимир Викторович Тихонов. Прабабушка вложила в его воспитание много сил. В этом материале мы представляем и другие истории от пинежанки, которые сохранились в памяти правнука на всю жизнь.

— Прабабушка прожила долгую жизнь, несмотря на испытания, которые выпали на её долю. Василиса Ивановна умерла в 91 год. Её не стало в 1972 году, тогда я учился в девятом классе. Звал я её бабушка, хотя она была мне прабабушкой. Помню, что она никогда не пила таблетки. Даже когда её парализовало, и фельдшер назначила лечение, она наотрез отказалась что-то принимать — не буду, и все тут! В 85 прабабушка поднимала такой кузов с травой, который я, подросток, с трудом нёс. А она говорила: «Не пересяжайся парень, я унесу. Куда тебе такой кузов тащить», — вспоминает Владимир Викторович.

Он отмечает, что тогда ему казалось, что сильнее Василисы Ивановны и не найти во всей округе. А чтобы плечо веслом не резало, она подсовывала клочок травы, вставала на колени, поднимала кузов и ловко его несла. В свои восемьдесят прабабушка брала маленьких правнука Володю и его сестру Надю подмышки и вброд через реку переносила на остров у деревни Занаволок.

— Василиса Ивановна могла расписываться, но не знала грамоты, имела отличную память. Меня с ней часто оставляли, поскольку мама и бабушка работали. Она столько былин знала про Илью Муромца и мне рассказывала, видимо, потому что я слушал её с открытым ртом. Про войну 1812 года, помню, говорила:

Как Платов казак палит,

Выше леса дым валит.

А как пули-то летят за синие моря,

За голландские острова…

Потом Платов пробирается в лагерь французов, переодевшись в их форму, и оставляет пакет Наполеону. А когда Наполеон вскрыл письмо из пакета, там было написано:

Ах, ворона, ты ворона,

Загумённая карга.

Не сумела ты, ворона,

Сокола в избе поймать,

Сокола в избе поймать,

Крылья-перья ощипать.

— Прабабушка рассказывала это нараспев, так было интересно её слушать! В последние годы Василиса Ивановна плохо видела, но ходила на рыбалку, ловила на удочку без поплавка. Спросил как-то, почему она не привяжет поплавок? Она ответила: «А зачем мне, Володька, поплавок, если я не вижу». Видимо, по леске чувствовала. Один раз такого окуня принесла, я крупнее отродясь не видел. Бог, наверное, ей во всем помогал, — делится Владимир Тихонов.

Старообрядчество на Пинежье держалось долго. Об этом рассказывала прабабушка. И сама она была их укладу. Пила и ела из отдельной посуды. А про земляка святого Иоанна Кронштадтского в народе говорили, что он не их веры, продвигает новые взгляды.

— Слышал от прабабушки, что они противостояли Иоанну Кронштадтскому. Он когда приезжал на родину в Суру, то служил в Успенском соборе и Никольском храме одновременно. Там и там был свой приход, а потом, когда люди встречались, то обсуждали, как это батюшка мог сразу быть в двух местах. «О святой, святой!» — говорили про него между собой. А ещё слышал, что подземный ход был между двумя этими храмами, поэтому отец Иоанн таким образом мог вести сразу две службы. После я размышлял про подземный ход, когда учился в Сурской школе, а потом работал с сурскими мужиками. Николай и Иван Рябовы говорили, что видели возле Никольского храма подземный вход. А, чтобы туда подростки не ползали, его потом засыпали землей. Но не знаю, насколько это правда, — задумался Тихонов.

Василиса Ивановна, в воспоминаниях правнука, навсегда осталась скромным, воспитанным человеком и не роптала на судьбу.

— Василису и её мужа Лаврентия объявили кулаками и отправили на твёрдое задание по речке Уя. Им надо было напилить четыре или пять кубометров леса в день вручную на человека. Помню, прабабушка рассказывала, что всё, больше нет сил, дома малые дети остались. Ночью решилась сбегать в деревню за двенадцать километров, весь день лес рубила и вечером помчалась. А один местный смотритель тоже там был, и на коне её догнал, сшиб с ног. Он хотел Василису конем затоптать, но животное переступало копытами и ни разу её не задело. Потом уже летом Василиса опять к вечеру отпросилась домой, и этот мужик опять на коне её сопровождал. А на девятом километре от дома место есть, которое называют Гараж, там вдруг налетела туча, засверкали молнии, всё потемнело, такой треск стоял! Прабабушка под елку спряталась, и он, отъявленный коммунист, под ёлку залез. Посмотрел, как она молится, и тоже молиться стал. Бога вспомнил! А молнии рядом летели в землю, — вспоминает рассказ Василисы Ивановны Владимир Тихонов.

А потом началась Великая Отечественная война, того мужчину призвали на фронт, и он пришёл у землячки прощения просить.

— Прабабушка ему ответила, что Бог простит. Был он в подвыпившем состоянии и сказал: «Не желай только мне худого, Василиса, я ведь на войну иду!» Она ответила: «Не желаю плохого, но если пуля настигнет тебя, то пусть быстро и не больно». Пожелала этому мужику не мучиться. И в первом же бою застигла этого мужика мгновенная смерть, не мучился он. Также прабабушка говорила: «Запомни Володька, если Китай выдержит перемены и выстоит, то весь мир будет коммунистическим. Так и было, пока не распался СССР, уже позднее я не раз вспоминал её слова. Коммунисты пришли к власти в Китае в 1949 году, и они там до сих пор, — отмечает Владимир Викторович.

ПРО ОЗЕРО БАННОЕ, ИНТЕРВЕНТОВ И ПУШКУ НА ПИНЕЖЬЕ

Озеро в Новолавеле называют Банным. В детстве мне прабабушка рассказывала, как в озере женщины мочили лён. У берега для этого был сделан настил. Солнце сильно пекло, она пошла этот лён переворачивать. И вдруг увидела в толще воды огромную щуку, которая подплыла к самому берегу. Прабабушка от страха всё бросила и убежала. Наверное, побоялась, что здоровенная рыбина утащит её вместе со льном.

Мы продолжаем рассказ Владимира Викторовича Тихонова (из воспоминаний его прабабушки Василисы Ивановны Власовой).

— Озеро в посёлке глубиной 18 метров, да еще толстый слой ила на дне. В начале 1970-х годов приезжали в наши края ихтиологи и измеряли его. В конце 1980-х воду в озере решили спустить, посчитали, что берег Пинеги осыпается из-за близкого с ним расположения. Вода упала примерно на метр, экскаватором прокопали канаву в ручей Гнильный, помню, коряги торчали из воды. Раньше в Банном водились большие окуни. Сын прабабушки Никитка, мой дядя, ездил туда рыбачить и всегда приносил полную корзинку. Вместо лески тогда использовали конский волос. Это в начале ХХ века, когда Новолавелы ещё и в помине не было, а вокруг озера рос густой лес. И сейчас там рыба водится. Осенью прошлого года по первому льду встретил земляка, он окуней тридцать поймал. И другие жители поселка туда на рыбалку ходят — попадаются также подъязки и плотва (местные зовут её сорогой). А несколько лет назад приезжал мужик, торговал рыболовными принадлежностями и снастями. Пошёл на озеро, закинул спиннинг и поймал щуку килограмма на четыре. Видел, как он нёс эту рыбину и кому-то в посёлке продал, — делится Владимир Тихонов.

По рассказам Василисы Ивановны можно было изучать историю наших мест. Она вспоминала о страшном пожаре 1907 года в Занаволоке. Это случилось в середине лета, в самую жару. Утром рано скот на пастбище угнали, а мужики были на сенокосе по речке Явзора.

— Семь дворов в той деревне сгорело. Говорили, что местная жительница пошла в хлев с лучиной, загорелось — головешки летели даже через реку на деревню Противье. Коровы с пастбища вернулись, мычали. Хорошо ветер дул в сторону реки, а если бы в сторону Лавелы, то и эта деревня могла пострадать. Прабабушка стояла и плакала. Старший сын Гришка был совсем маленький, за подол держался. Он сказал: «Не плачь, мама! Новые поклет (так называли сооружение над погребом) и хлев будут». Мужики после того дома в деревне заново строили, — рассказывает Владимир Викторович.

Другое событие на Пинежье, о котором рассказывала внуку Василиса Ивановна Власова, — это приход красных и белых в 1918 году и их отношение с местным населением.

— Пришли белые в дом прабабушки, уселись за стол. Один достал банку с галетами и стал угощать детей, они на полатях лежали. Одеты по тем временам гости были очень хорошо — в полушубки и войлочные сапоги. Зашли в дом с ружьями, и как их не впустишь, люди боялись всего. Жители деревни сказали им, что у прадеда лошади есть. Пришлось их везти до Суры. Пароход с агитацией за советскую власть шел по Пинеге летом. Лавельские мужики узнали и двинулись на встречу с вилами, косами и палками. На подъезде к деревне, на Харополах, пароход сел на мель. Красные увидели толпу, испугались и убежали в лес. Говорят, что ушли на Выю. А потом сообщили, что в Лавеле и соседних деревнях живут зажиточные люди. И тогда на разборки с верховий Пинеги красные отправили карательный отряд. В Городецке расстреляли «верхушку» деревни, оттуда отряд пришёл в Лавелу. Там собрали «богатых» крестьян в одном из домов и на чердаке заперли. В их числе был и мой прадед, его взяли, видимо за то, что возил до Суры белогвардейцев. Штаб Красной Армии был в Верколе. Кто-то сообщил, что красные в деревне творят беззаконие. И оттуда нарочный прискакал, сказал срочно сняться и выходить в Верколу. И они ушли под утро. А местные жители потом полдня не решались освободить запертых мужиков. Бог помог, говорила прабабушка, — вспоминает Владимир Тихонов.

Василиса Ивановна также рассказывала, что белых поддерживали английские интервенты. На кораблях они пришли в Архангельск, добрались до Суры и притащили с собой пушку, которую пытались поднять на колокольню Никольской церкви. Потом их красные прогнали с Пинежья. А спустя много лет, в 1971 году, в Суре разбирали амбар, который перевозили в Малые Карелы. В нём нашли листовки на английском языке, оружие, а также ящики с патронами и гранатами. Чтобы обезвредить их, взрывали на лугах у деревни Засурье.

— Василиса Ивановна знала наизусть много молитв, утром вставала и начинала поминать родственников. Сын Никита умер в 16 лет от чахотки, сыновья Яков, Иван и Михаил погибли во время Великой Отечественной войны. Старшего сына Григория, отца моей матери, репрессировали в 1932 году. Он был бригадиром на сплаве, их два дня не кормили. На это он сказал начальству, что если завтра обедом людей не накормите, работать не будем. Обед доставили, а деда увезли — отправили в исправительно-трудовой лагерь куда-то на Печору. Дали пять лет, он не вернулся, пропал. Моя мать 1931 года рождения, пошла в школу, тетради ей отец посылал из лагеря. А потом связь с ним оборвалась. Деда реабилитировали в 1989 году. Мы направляли запрос в архив, но никаких документов не получили, — говорит Владимир Тихонов.

Но бывали в жизни прабабушки и смешные моменты. К примеру, помнится правнуку случай, как они с землячкой ходили за черникой.

— Прабабушка собирала ягоды. Вдруг почувствовала, что столкнулась с кем-то сзади. Подумала, что это женщина, с кем в лес пришла, тут же чернику берёт. И, не поднимая головы, спросила: «О, девка, это ты тут?» А когда обернулась, то ахнула. То медведь оказался рядом, и он как рявкнет! Женщины бросили корзины и домой помчались по прямой через болото, — вспоминает пинежанин.

О ДЕТСТВЕ НА ЗАБЫТОМ ХУТОРЕ И БРИЛЛИАНТОВОЙ СВАДЬБЕ

Воспоминаниями об этом и не только поделилась пинежанка Зинаида Афанасьевна Васильева, 1944 года рождения.

— Каким запомнилось детство?

— Моё детство прошло на устье Сямженьги, в Котово. Там стояло только три дома, а кругом лес. В одном доме жила наша семья, в другом доме жили Марья Архиповна и Матрёна Корниловна Богдановы с семьями. А в третьем — учителя — брат и две сестры Голубцовы: Сергей Реасович, Вера и Евгения Реасовны. Помню, что они уже пожилые были. Мы все им помогали, чем могли. Кто воды занесет, кто дров. Поначалу мы жили в верхнем конце Летополы, эта деревня через реку. Берег Пинеги стало подмывать водой, и отцу пришлось перевезти дом в Котово.

Моего дедушку Ивана Поликарповича Рогалёва до войны раскулачили. Жили они богато, держали семь коров, а ещё телят, лошадей и овец. Дедушку отправили в Карпогоры, мама рассказывала, что если бы отдал всё нажитое, то остался бы живой. Потом дома раскулаченных стали раздавать, большой дом деда достался одной семье, которая перевезла его в Новолавелу. Он и по сей день стоит недалеко от озера. А бабушка Александра Фёдоровна (в девичестве Поздеева) умерла ещё раньше, при родах. По этой линии первый секретарь райкома партии мне приходился троюродным братом. Но виделись мы крайне редко.

— А ещё говорят, на Котово был телятник?

— Мама Татьяна Ивановна там работала, ухаживала за телятами. Однажды заболел и умер теленок. Маму сделали виноватой и требовали заплатить ущерб. А дома дети малые, всего нас восьмеро, да ещё две двоюродные сестры с нами росли, и отца у нас рано не стало. Мама работала за трудодни. Она подумала и решила написать письмо с просьбой о помощи депутату Верховного Совета СССР Екатерине Фурцевой. Точно не знаю, почему именно ей. Но после этого наказание отменили и вину с мамы сняли. — Котово называют и деревней, и хутором. Что это? — Да, действительно, называют по-разному. А как правильно — деревня или хутор, сказать затрудняюсь.

— А в школу куда ходили?

— До пятого класса училась в Летополе за рекой. Я сама на лодке переправлялась, веслами гребла. А потом ходила восемь километров пешком в школу, которая находилась в зданиях Веркольского монастыря. После пятого класса летом уже работала в Котово на молочной ферме, в сепараторном отделении, делали казеин (резину). Сливки отправляли на маслозавод в Верколу, из них вырабатывали масло. Семь классов окончила и уже постоянно работала на ферме. Потом зимой молока стало мало, и я перешла на маслозавод в Верколу.

Зиму проработала, и меня хотели направить учиться на лаборанта в Вологду. Я в сельсовет пришла за справкой, чтобы уехать из деревни. А мне не дали: лет мало было, да и сказали, что колхозу люди нужны — доярки и телятницы. Я никуда и не уехала. Работала на маслозаводе в Верколе, где зимой заготовляли лед для охлаждения сливок и масла. Потом другую зиму жила в Карпогорах, работала прачкой в доме колхозника. Белья много стирали, и приезжих было много отовсюду. А в 16 лет устроилась дояркой на ферму в Летополу.

— В этом году вы отмечаете бриллиантовую свадьбу, 60 лет совместной жизни с Григорием Петровичем. Свадьбу справляли в родной деревне Котово?

— Свадьба была 1 июля, а перед этим мы 27 июня зарегистрировали брак. Ездили в Веркольский сельсовет. Как сейчас помню, стоял тёплый солнечный день. Жених работал в леспромхозе, поэтому для поездки на регистрацию нам выделили машину ЗИЛ-137. На праздник собрались близкие люди. На мне было розовое платье. Оно сохранилось до сих пор, я передала его своей дочери Антонине.

С будущим мужем познакомилась на работе. Через Пинегу с молотилки из Летополы перевозили корма на ферму в наше Котово. Гриша во время сплава ходил на катере капитаном. Я на ферме дояркой работала. С восемнадцати лет, когда вышла замуж, стала жить в Репище. Оттуда родом муж. Поначалу скучала в этой деревне. Помню, раньше в Котово дорога на райцентр мимо нас проходила, автобус застрянет, и все тридцать человек располагались у нас на ночлег. Размещались, кто как мог, даже сидя спали. А потом устроилась в сельсовет, и скучать стало некогда.

— Вы работали с призывниками. Чем запомнился этот период?

— Занималась пропиской и выпиской военнообязанных. В те годы призывников было очень много. Приезжали на три месяца сезонники, в квартал по 60 человек. Их надо было всех временно прописать, поставить на воинский учёт, сходить в леспромхоз и сверить списки. А когда они уезжали, я опять ходила в леспромхоз — все ли они выписались. Раньше приезжали украинцы, молдаване, армяне, грузины, представители наших малых народов. Отовсюду люди прибывали на сезон.

Ребят на призывной пункт сначала направляли самолётом, потом их становилось все больше, и леспромхоз обязали выделять машину. Возила их в Карпогоры. Помню, как однажды в 1970-е призвали 32 человека, так они едва в машину влезли. От армии ребята не бегали. Все хотели служить. Одного парня не взяли из-за плохого слуха, так он плакал, переживал. У меня почерк был некрасивый. Приходилось много писать от руки: заполнять карточки, оформлять протоколы. И почерк стал лучше. Печатная машинка появилась позднее.

— И работали в сельсовете вы не только в нынешнем здании?

— Четыре года работала в деревне Лавела, потом сельсовет перевели в Новолавелу, туда тоже ходила пешком. Быстрым шагом получалось 40 минут. За реку надо было переплавляться. Помню, однажды осенью Пинегу льдом стало затягивать. Ученики прошли, и я следом побежала. А льдина подо мной прогибается. Назад возвращаться нельзя, можно провалиться. Всё же перебежала. А на том берегу женщины остались, они в обход пошли.

Поначалу сельсовет располагался в двухэтажном доме. Потом построили новый сельсовет, переехали туда. Удалось поработать при семи председателях, каждый внёс свой вклад в развитие поселка. Пришла при Иване Петровиче Власове, ушла на пенсию при Алексее Степановиче Дунаеве. Помню, как в Новолавеле на конторе леспромхоза горела звезда, это значит, лесорубы перевыполняли план. Горела она почти всегда, а я проходила мимо и любовалась.

Муж Григорий поначалу тоже работал в леспромхозе. Потом его пригласили в обстановку, была такая организация «Архангельский район водных путей». Учиться на мастера пути Григорий ездил в Котлас и 25 лет отработал в этой сфере. Тогда пароходов и теплоходов много приходило, им надо было по Пинеге указывать путь. Много везли разных грузов, начальник ОРСа Егор Михайлович Репищный всегда на три года запасался мукой и сахаром.

— Вы с мужем воспитали пятерых детей, за это у вас есть медаль материнства II степени. Как все успевали?

— Было так, что в обед с работы ещё бегала домой кормить грудного ребенка, два часа на это отпускали. Была молодая, поэтому не уставала. Да ещё всегда мы корову держали. Двадцать два года отработала в сельсовете, а потом еще пятнадцать лет кладовщиком в Лавельском отделении совхоза «Сурский». Планировала в посёлок переехать, да муж не захотел. Так и живу с 1962 года в Репище, за это время успела полюбить эту деревню всей душой.

ИСТОРИЯ ПИНЕЖЬЯ

ПРО КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЮ НА ПИНЕЖЬЕ И НЕ ТОЛЬКО

Кавалер ордена Славы четыре года был солдатом в Управлении коменданта Московского Кремля, а потом вернулся на Пинежье.

Ветеран Великой Отечественной, кавалер ордена Славы III степени Пётр Иванович Кушков (18.06.1926–16.02.1998) был человеком известным и уважаемым в районе. После войны он четыре года служил солдатом в Управлении коменданта Московского Кремля. Приехав на побывку в родное Репище, и увидев, что мать живёт в нищете, даже швейную машинку продала, решил остаться на Пинежье. Был председателем колхоза имени М. И. Калинина, парторгом в Лавельском леспромхозе.

Воспоминания о жизни Пётр Кушков изложил в записях, которые бережно хранит его дочь Вера Одинцова.

— В записях вашего отца рассказывается о коллективизации на его малой родине — в деревне Репище. Как местные жители восприняли этот период?

— Любовь к малой родине отцу привили с малых лет. Он рассказывал, что в Репище люди жили дружно, свою деревню очень любили, им нравилось сообща ставить сено, пахать, сеять и ловить рыбу. Нередко коллективизацию ругали, но папа говорил, что большого осуждения не было.

Пётр Иванович хорошо помнил раскулачивание, но тогда не понимал, за что. Когда раскулачивали, устраивали торги. Папина семья и родня на торгах не покупала, говорили, что людей и так разорили. А однажды распродавали имущество Семёна Репищного, что жил в конце деревни. В туесе у него дома нашли много монет царских времен. Папа помнил, как председатель сельсовета Ф. Ф. Федоров их высыпал на стол. Ребятня отца научила выпросить у него одну большую медную. Он дал, только спросил зачем. Отец ответил «чикаться».

Также папа тогда увидел у печи скамеечку и стал просить маму купить её, чтобы в доме на печку залезать. Ему тогда было лет пять. До того пристал, что она купила её за рубль. Скамейка и теперь стоит в нашем доме как память.

Репрессированных в Репище было больше, чем в соседних деревнях. Видимо, потому, что крепче других жили. Однажды раскулаченных мужиков арестовали и повели по их просьбе не дорогой, а лугом. Среди них были Григорий Кушков, три брата — Григорий, Василий и Яков Дурынины, Семён Репищный, Ефим Репищный. Старший среди исполнителей был комсомолец Шурка. А один старичок, Гаврила Репищный, подал папе черёмуховую пряганку (трость) и сказал: «Запомни, внучок, этот день. Несправедливо мужики пострадали, и Шурка, что их повёл, мой внук, неправильно поступает». Дома раскулаченных в колхозе «Путь Севера» использовали как коровники. Отец рассказывал, что в Репище работало одиннадцать дегтярных заводов, в наволоке один смолокуренный и за озером — кирпичный. Это были не заводы в прямом смысле, а приспособления для выработки дегтя, смолы и кирпича. Зимой сельчане возили бересту, осенью гнали дёготь. Его сплавляли на плотах в Архангельск, за это получали деньги. Деготь выгоняли и для колхоза, в нем мочили сбрую для лошадей, от этого она становилась эластичная и мягкая, не намокала и дольше служила.

— Когда началась война, Пётр Иванович был подростком. Расскажите, как он, будучи учеником ФЗО, помогал оборонять Архангельск.

— Когда началась война, мальчишки стремились найти работу, их манили лесозаготовки и сплав. Там зарабатывали деньги, получали хлеб, питались в котлопунктах. Детей на работу выделял колхоз. В деревне народ голодал, бывало, ели мох, приходили похоронки.

В конце лета 1942 года 16-летнего отца направили в ФЗО. Получив в Карпогорах паспорт, отправился в Архангельск на пароходе «Курьер». С собой ему дома дали «Гродненского» табаку пачек двадцать. Хотя папа не курил, но ему сказали, что в городе за каждую пачку давали буханку хлеба. Потом так и оказалось!

В здании ФЗО из учащихся назначали часового с учебной винтовкой. На окнах была светомаскировка. В определённые часы свет выключали и зажигали керосиновую лампу. Около школы была вырыта землянка, в ней жили зенитчики.

Папа рассказывал, что в конце августа 1942 года они ощутили тяжесть войны на себе. На Архангельск совершались налёты фашистской авиации, которая сбрасывала зажигательные бомбы. На острове Краснофлотский лежали штабеля берёзы. Их, юнцов, быстро обучили борьбе с зажигательными бомбами — это небольшие, размером с поллитровую бутылку алюминиевые болванки. При ударе они не рвались, а разбрызгивали раскаленные искры. Их хватали щипцами, сбрасывали в безопасное место и забрасывали песком. На чердаках стояли деревянные ящики с песком и металлические захваты. Как только объявляли воздушную тревогу, ребята занимали свое место в здании ФЗО и находились там до отбоя. Место папы сначала было во вновь строящемся слесарном цехе, а после — на здании госпиталя.

На Архангельск сбрасывали и фугасные бомбы. Чтобы спасти от разрушения соседний госпиталь, их группе поручили закрыть щитами все окна. Задание выполнили за две недели. Ребята общались с ранеными бойцами и от них узнали, что такое фронт и бои. Отец говорил, что такое общение стало хорошим воспитанием патриотизма будущих защитников Родины. Им хотелось быстрее встать в армейский строй.

Папу и его земляков определили в группы плотников и судоплотников. Первые строили здания, вторые — баржи. Обучались в ФЗО на кузнецов, слесарей и по другим специальностям.

— А какими были воспоминания о войне?

— Вернувшись из школы ФЗО обратно на Пинежье, папа с августа по октябрь 1943 года был рабочим в Сурском лесопункте. А потом ему выпал черёд идти на фронт. Они с другом, семнадцатилетние, безусые, уходя на фронт, не плакали. Рассказывал, по секрету, по русскому обычаю их в одиночку заставляли вставать на колени перед родными матерями, которые осеняли их иконой, они просили их простить за причинённые обиды и клялись, что не посрамят чести, будут добросовестно служить. В 17 лет Петр Иванович попал на фронт, служил в Архангельске пулемётчиком, затем его перевели в воздушно-десантную бригаду.

Войну вспоминал со слезами. Говорил, что страшно было. Однажды их, по ошибке пилота выбросили с парашютом на немецкие позиции, а снизу фашисты встретили огнём. Был ранен, но с поля боя не ушёл. С января 1945 по май 1946 гг. отец служил в 103-й гвардейской стрелковой дивизии, воевал на 3-м Украинском фронте. Прошел Австрию, Венгрию, Чехословакию, Польшу, Румынию. После войны четыре года служил солдатом в Управлении коменданта Московского Кремля. Рассказывал, что видел Сталина, но издалека. С отцом вместе служил житель Верколы Глеб Матвеевич Яковлев.

— Почему отец решил вернуться на Пинежье?

— В 1950 году Петр Иванович Кушков вернулся на родину в Репище и увидел, что мать живёт в нищете, даже швейную машинку продала. Так он решил остаться дома. В декабре его приняли на работу приёмщиком на Явзорскую сплавстанцию, потом он был помощником секретаря Карпогорского райкома КПСС. Отец заочно с отличием окончил Архангельский лесотехникум. Практику проходил на нижнем складе Лавельского леспромхоза, в это время занимался общественной работой: выпускал боевые листки, проводил беседы с рабочими, разъяснял политику партии по переходу на семичасовой рабочий день.

Отец был начальником УЖД Лавельского леспромхоза, потом его избрали председателем колхоза имени М. И. Калинина, а после — депутатом Лавельского сельского Совета. После этого отец недолго снова работал начальником УЖД, был общественным участковым уполномоченным отдела (отделения) исполкома Пинежского районного Совета депутатов трудящихся Архангельской области. Осенью 1966 года его избрали секретарём парткома Лавельского леспромхоза.

В 1972 году он окончил курс заочной Высшей партийной школы при ЦК КПСС, диплом вручали в Москве. Через два года его избирали председателем Пинежского районного совета профсоюзов. Тогда наша семья из Новолавелы переехала в Карпогоры.

А еще через два года отец стал председателем профсоюзного комитета объединения «Карпогорлес». В 1981 году после выхода на пенсию работал инженером по технике безопасности, а потом старшим инженером по гражданской обороне и специальной работе.

— Какими наградами был отмечен Пётр Иванович?

— Папа награждён орденом Славы III степени и медалями «За взятие Вены», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За боевые заслуги» и знаком «Победитель социалистического соревнования 1973 года».

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ВОЙНЫ. СТРОИТЬ ШКОЛУ В ЯВЗОРЕ ПОМОГАЛИ УЧЕНИКИ

Пинежанин Григорий Петрович Поршнев вспоминает, как дети помогали закатывать бревна на возводимые стены, как дружно заработали на радиоприёмник и как он учился косторезному ремеслу на родине Михаила Ломоносова.

— Школу в деревне собирались строить ещё до Великой Отечественной войны, даже выбрали место. Его в народе называют Конгор, это в восточную сторону от нового моста по речке Явзоре и далее по тропинке. Вырубили лес, выкорчевали пни и расчистили поляну, она до сих пор не заросла. Завезли туда несколько бревен. Но началась война, и на этом строительство закончилось.

Школа в Явзоре всё-таки появилась, но уже после войны. Поставили её в другом месте — на Холме, помогали строить ученики. Здание перевезли примерно в 1947 году из поселка Ширвей, который располагался по речке Сямженьге, правом притоке Пинеги. При этом одну часть сруба перевозили зимой на лошади, запряжённой в сани, а потом другую часть сплавляли по Сямженьге. Все ямы под фундамент школы рыл я. Мы, ученики, приходили на стройку после третьего или четвертого урока. Строителей-мужчин было всего двое. Они отбирали бревна на возводимые стены, мы помогали закатывать их. А когда здание построили, директор школы поручил законопатить все швы и залить их глиной. Затем мы, подростки, по возведённым лесам носили и поднимали землю на потолок. В новой школе установили радиоприемник «Родина 47», он работал на аккумуляторах. Его купили на деньги, которые заработали мы, ученики. Этот приёмник установили высоко в углу, в большом тёплом коридоре.

— Это были какие годы?

— Школу начали строить в 1949 году, а в 1951-м начались занятия. В шестнадцать лет я окончил там последний, седьмой класс (тогда учились семь классов). А вместе со мной ещё 33 ученика. Сейчас школу в деревне закрыли, в здании разместили медпункт. Правда, и он не работает, нет фельдшера.

До этого четыре года мы учились в старом здании. Пятого класса в Явзоре не было, кто пошёл учиться в Суру, а я — в Верколу. Жил в Летополе, меня поселили в девичье общежитие. У меня там, в химартели, на участке «Маткое», работала старшая сестра.

Тогда школа в Верколе располагалась в монастырских зданиях. Однажды случилась беда: в реке Пинеге утонуло одиннадцать учеников, которых перевозили на занятия. Лодка перевернулась, говорили, что из-за перегруза. Я заболел и учиться дальше не стал. А через год пятый класс открыли в нашей деревне — у явзорских начальников: директора школы и председателя сельсовета дети пошли в пятый класс. Мы учились в том здании, которое перевезли из Ширвея.

Этот посёлок образовался перед войной, туда привезли раскулаченных с Украины и в народе его называли Хохляндия. Люди сделали землянки, и стали в них жить. Со временем на Ширвее появился колхоз, для наблюдения открыли комендатуру. Там построили школу, баню, бараки, а потом и дома. После войны украинцев стали отпускать домой. И здания в том посёлке решили разбирать. В Явзору перевезли не только школу, построенную из еловых брёвен, но и магазин. А на Ваганник отправляли раскулаченных со всего Советского Союза.

— Что запомнилась об учёбе в новой школе в Явзоре?