Девять месяцев из жизни Даррена

Кириллу Иванову, моему лучшему другу

Don’t cry mercy, There’s too much pain to come

Hurts — Mercy [1]

I

1

Восемнадцать, двадцать четыре, тридцать девять…

Я лениво прусь вдоль улицы и считаю шаги.

На дворе восьмое сентября. Вечернее солнце печет мне то левую половину лица, то правую половину затылка.

Сорок три, пятьдесят шесть, шестьдесят восемь.

Ее фамилия Джефферсон, но я не верю в это. С ее манерами она должна быть МакМерфи. Или МакМаген. Или О'Райан — так безбожно опаздывать могут только ирландцы. Но она Джефферсон, а я все еще сторожу улицу.

Семьдесят два. Восемьдесят пять. Девяносто три.

Я досчитываю до двухсот пятидесяти четырех, и солнце печет мне лицо, когда я замечаю ее на другой стороне улицы. Она замечает меня тоже и семенит быстрее. Сокращая между нами дистанцию, уменьшив ее наполовину, она начинает переходить дорогу.

Ее не сбивает форд.

Ее не сбивает ауди.

В конце концов, ее не сбивает поганое такси.

Ее может сбить только летающая тарелка, но такие у нас не водятся. Поэтому она спокойно переходит дорогу, неотрывно мне улыбаясь. Добравшись до середины, она кричит «ПРИВЕТ!» и машет рукой.

Она во всем ищет середину.

Пока она преодолевает оставшийся путь, я вспоминаю все, что о ней знаю.

ДОСЬЕ

Имя: Мерси Эй. Джефферсон.

Пол: женский.

Дата рождения: 17 февраля.

Возраст: 26 лет.

Волосы: темные.

Глаза: карие, но вечно в каких-то линзах.

Профессия: менеджер по туризму.

Образование: два года колледжа, курс изобразительного искусства.

Домыслы: возможно, она мой единственный друг.

Мерси, Мерси.

Темные волосы. Темные глаза. Темные одежды. Темное все.

Тем-но-е все.

В школе мне не удавалось дробить слова на слоги. Я не уверен, что мне удалось сделать это правильно и сейчас, даже после колледжа.

Нет, на самом деле она не совсем такая уж и темная.

Однажды Мерси позвонила мне и сказала:

― Прямо сейчас, в эту минуту, я ем снотворное. Таблетку за таблеткой.

И что-то громко разгрызла.

Я примчался к ней на такси. Я боялся, что она уже мертва.

Я вломился в ее квартиру, а она лениво смотрела в телек, жуя недоразмоченные половинки гороха.

Она посмотрела на меня и громко рассмеялась.

― Прости. Просто мне нужно было знать, что я еще хоть кому-то нужна.

И добавила:

― Спасибо.

Она сказала так, потому что ее бросил очередной бойфренд.

Сейчас Мерси тащит меня на выставку мексиканских художников-укурков. Я знаю это, потому что Мерси других не любит.

Она посещает класс по лепке из глины, класс по мозаике. Она ходит на занятия по йоге. Она просиживает штаны в библиотеке. Но выставки всяких укурков — это единственное, куда ей удалось меня затащить.

И я даже не знаю, почему.

Сегодня на Мерси кеды, синие джинсы и белый свитер под черной курткой нараспашку. На шее болтаются наушники, черный провод которых теряется где-то под свитером (наверное, висит меж ее пышных грудей) и окончательно пропадает в недрах карманов. Из наушников ревет рок, и мне предстоит слушать его весь вечер.

Мерси еле накрашена. Ее волосы собраны в кубышку почти на темечке ― при желании канарейка могла бы спокойно в ней жить.

Вот она, Мерси. Обычная городская рокоголичка со странными взглядами на жизнь.

Хотя чья бы корова мычала.

Мерси бредет чуть впереди, рассеянно улыбаясь, и спрашивает, как прошел мой день. Я отвечаю: «Нормально». Возможно, она мой единственный друг, но это не мешает мне пялиться, как мерсина сумка на длинном ремне бьется о бедра и задницу своей хозяйки.

― Как твои колдовские успехи? ― спрашиваю я.

О, я же совсем забыл рассказать. Мерси думает, что у нее способности начинающей колдуньи или управляющего энергией, или что-то еще.

― Не хуже твоего дня, ― усмехается она и прячет руки в карманы.

Мы сворачиваем направо.

Солнце почти что печет наши задницы, а я думаю о том, что, если я наглотаюсь таблеток и позвоню ей, Мерси отшутится и останется дома. И если скорая (которую мне придется вызывать самому) успеет меня откачать, Мерси не придет ко мне в больницу. И только когда меня выпишут и какой-нибудь журналюга напишет обо мне грустную статью, Мерси прибежит с печальными глазами и скажет «Прости».

«Я думала, ты пошутил», — скажет она.

«Я думала, что ты уже пережил это», — скажет она.

«Тебе нужно поговорить с психоаналитиком», — скажет она.

Добавит: «А сейчас пойдем развеемся». И потащит меня на очередную выставку. Обязательно потащит.

Нет уж, спасибо. Ради такого финала мне не обязательно жрать снотворное.

2

Мы познакомились три с половиной года назад на благотворительной акции в поддержку детей-сирот. Прошло полгода, как умерла моя жена вместе с утробно-трехмесячным ребенком, и я чувствовал необходимость быть кому-то нужным.

Акция в поддержку больных раком.

Акция в поддержку бездомных.

Акция в поддержку бесплодных.

Я навязывал себя себе и всему миру.

В тот день я учил детей делать оригами. Сложи листок так, так и сяк — и получается уточка. Сложи листок так, так и эдак ― посмотрите, это же бабочка!

После четвертой сотни бумажных зверушек всех участников-учителей пригласили на благотворительный фуршет, где мэр города выразил свою благодарность поименно.

Мое имя. Гром аплодисментов. Личное «Спасибо, дружище» от мэра. Меня любят.

О, да.

Перекусив какой-то ерундой, я стоял в сторонке и смотрел на мир, ничего не видя. Размышлял, что будет дальше.

Акция в поддержку наркоманов?

Акция в поддержку инвалидов?

Акция в поддержку шизофреников?

― Готова поспорить, у него член такой же, как сосиска, которую он ест.

Меня тянут за ноги из чрева моих мыслей, и я рождаюсь в этот бренный мир.

― А что вы так недоуменно смотрите на меня? Можно подумать, вы думали о чем-то другом.

Ну да, конечно.

― Я Мерси Джефферсон.

Она весь день учила детей рисовать, и рука, которую она тянет мне, испачкана красками.

Кобальтовый акрил.

Фиалковая гуашь.

Темно-лазурная акварель.

Химические фломастеры.

― Джек, ― ляпаю я первое, что приходит в голову, и почти добавляю «Николсон».

Мерси улыбается.

Мы гуляем весь вечер. Мы разговариваем то о погоде, то о том, в раю ли ее бабушка. То об экологии, то о том, почему моя жена гнала так быстро.

Мерси говорит, что завтра открывается выставка австралийских авангардистов и приглашает меня, а я зачем-то соглашаюсь.

Там мы и познакомились. И так началось мое выставочное рабство.

3

Сейчас мы бредем по сорок пятой на выставку укурков, и солнце почти печет нам задницы.

Мерси рассказывает о своих визитах к психотерапевту, а про себя, наверное, думает, что я не занимаюсь сексом уже четыре года, потому что все еще ношу траур по жене. А на мне светло-коричневый костюм, я продолжаю пялиться, как мерсина сумка бьется и бьется о бедра своей хозяйки, и мне, по сути, до фени, что она там щебечет.

Мексиканцы озаглавили свое творение «Existencia» [2], хотя ничего даже приблизительно похожего на реальность в нем не было. Ничего удивительного, Мерси на нормальные выставки не ходит.

— Так, по старому плану, — заявляет она. — Я по правую сторону, ты — по левую.

Да уж, действительно старый план — за все время, что мы мотаемся глядеть на эти художества, мы ни разу не смотрели картины вместе. Мерси возмущается каждый раз, когда я пытаюсь протестовать. Мол, я мешаю ей созерцать и воспринимать.

Мои же ощущения ее не волнуют.

Оказываясь среди этого непонятного безобразия, ничего, кроме потерянности, я не ощущаю, если вам вдруг интересно. Хотя, знаете, иногда мне все же везет.

Мы слегка опоздали на торжественную часть, и выставка уже открылась, но фуршет разгорался в полную силу. Так что, перемешавшись с местной богемой, я направился прямиком к столу, прихватил бокал и маленькие бутерброды и спрятался углу.

— Что, тоже сбежали от жены?

Холодный айсберг поднимается из моего нутра и показывается верхушкой во рту.

— Моя жена умерла.

Неловкая пауза. Я мастер на такие дела.

— О, простите, — толстяк виновато натирает свою лысину, а его ремень продолжает создавать вмятину под пузом.

— Ничего, — заверяю я, — это было давно. Я сбежал от картин.

— Понимаю, — толстяк многозначительно кивает головой.

— Да?

— Иногда высокое искусство пугает. Данные работы особенно. Автор хотел показать…

И все, дальше я уже не слушаю.

Мерси воодушевлена.

— Такой выразительности я давно не встречала!

Одно и то же каждый раз.

«Такой выразительности я давно не встречала!»

— Ну, а тебе-то понравилось?

Что мне на это отвечать?

— Эй, ты здесь?

— Да, я просто думаю.

— О чем? — Мерси, как любопытный кот, пытается заглянуть мне в лицо.

— Картины… потрясающие.

— Да! — Мерси довольна. — Я знала, что тебе понравится!

«Интересно, откуда? Ты ведь сама видела их впервые!» — так я думаю, а говорю:

— Очень жаль, что мы не можем сразу же их обсуждать, на месте.

— Не начинай.

Ладно, попытка не пытка.

4

Я выхожу из душа, хлюпая мокрыми ногами по кафелю. Подхожу к зеркалу и смотрю на себя.

ДОСЬЕ НА СЕБЯ

Пол: мужской.

Дата рождения: 18 января.

Возраст: 31 год.

Волосы: русо-рыжие, непослушные.

Глаза: ореховые.

Профессия: менеджер среднего звена.

Образование: четыре года колледжа в мусорный бак, курс филологии.

Домыслы: не занимается сексом, потому что не имеет сексуального психоаналитика.

Я достаю бритву и начинаю спиливать щетину.

Ах да, имя забыл. Подберите подходящее сами.

Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница один, отмазка первая: мне некогда.

Босс, огибая все препятствия на своем пути, целенаправленно движется к моему столу, и я уже пытаюсь слиться со стулом. Босс высокий и широкий, у него есть пузо, но не такое, как у мужика в галерее.

Вот сейчас я бы с удовольствием послушал про картины.

Блин.

— Работка для тебя.

Босс копается в папке и не смотрит на меня. Он всегда говорит «работка», когда меня ожидает что-то сложное.

Без излишних комментариев он скидывает бумаги мне на стол и удаляется.

Я облегченно выдыхаю.

— Эй, ты уже видел это?

Знакомьтесь, это КаКа. Он сидит в том же кабинете, что и я, прямо за моей спиной.

ДОСЬЕ

Пол: мужской.

Дата рождения: понятия не имею.

Возраст: около 29 лет.

Волосы: каштановые.

Глаза: кажется, серые.

Профессия: менеджер среднего звена.

Образование: неизвестно.

Домыслы: ему крайне скучно. Всегда.

КаКа — рожденный австралийцем. Когда я думаю о нем, он почему-то представляется мне на большой яхте в шортах и белой, как парус, рубашке нараспашку.

— Что там? — спрашиваю, не оборачиваясь.

Он подъезжает ко мне на стуле протягивает выпуск «Gatter’s broadcaster»:

— Гляди.

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «УДАР ПО „УДАРУ НОЖОМ — 2“»
Автор: Каталина Хертз
Дата: 21 сентября
Сегодня утром в Мэнвилле неизвестными лицами был сорван показ фильма «Удар ножом — 2». Зрители ждали выход фильма два года, но сегодня их ожидало разочарование: кто-то подменил материалы, и, когда зажегся проектор, перед зрителями предстал не остросюжетный триллер о маньяке-убийце, а старая романтическая комедия «Телефон пополам»

Примечательно, что Мэнвилль стал не единственной жертвой неизвестных лиц. Мои иностранные коллеги сообщают, что на текущий момент «Телефон пополам» транслировался вместо «Удар ножом — 2» в Канаде, странах Южной Америки, Италии, Франции, Германии и странах Северной Европы, но только в одном городе каждой страны.

— Интересная история, — бросаю я через плечо и продолжаю изучать бумаги босса.

— Хорошо, что у нас не сорвали, я как раз собирался посмотреть. Хотя кто знает, может, и у нас еще сорвут.

— Едва ли в Гаттере случится что-то подобное…

— Ну, вовсе не…

— Там же сказано: только в одном городе каждой страны. В штатах повезло Мэнвиллю, так что можешь спокойно бронировать билеты.

Зашуршала газета. Видать, КаКа решил перечитать заметку.

— Да, действительно, — слегка расстроенно заключает он. — Но все же…

— Может быть, — я ставлю точку, и КаКа укатывает к себе за стол.

Но — вот беда! — не затыкается.

— Каких только сумасшедших не бывает, да? Да?

— Угу.

Здравствуйте. Я — робот-автоответчик.

— У меня, кстати, сокурсник в дурку попал. А был жутко талантливый парень.

КаКа пускается в пространные объяснения, что это за парень, что с ним случилось. У меня же перед глазами только мой злобный босс.

Бедный КаКа. Его, как всегда, никто не слушает.

5

Если бы у меня был личный дневник, я писал бы в нем так:

«Дорогая Агония. Сегодня Мерси снова потащила меня на выставку. Я уже осознал, что не должен был вообще соглашаться ходить на них. Пожалуйста, прекрати меня мучить»

На этот раз финны [3].

Мы уже видели эту выставку на открытии, с полтора месяца назад. Скоро здесь повесят новые картины, и потому Мерси решила более тщательно осмотреть первый зал, так как в прошлый раз я ее отвлекал.

Но я же парень с сюрпризами.

Пока она разглядывает холст с железной кружкой, я подкрадываюсь справа. Да, я решился предпринять еще одну попытку.

Я тычу в мерсино плечо пальцем. На второй раз она резко оборачивается, и я читаю в ее взгляде: «Ты — тупой идиот. Я тебя ненавижу. Пошел на хрен отсюда». Но произносит она только:

— Я же тебе говорила.

— Но я…

— Ты мешаешь смотреть и мне, и себе. Иди к другой картине и попытайся хотя бы вникнуть в происходящее.

Голос Мерси сердитый, но тихий, а вот мимика и жесты — на грани срыва. И у меня не состыковывается картинка: она вроде бы кричит, но будто с убавленным звуком.

Уберите галерею, и Мерси бы орала во всю глотку.

Я еще пытаюсь что-то возражать, но она резко посылает меня указательным пальцем на длинной, вытянутой руке себе куда-то за спину.

Я отхожу, она остается справа и пытается сосредоточиться на картине. Я тоже пытаюсь, но в итоге только и делаю, что искоса поглядываю на Мерси.

— Ладно, — вспыхивает она, — ты можешь стоять и смотреть картины недалеко от меня. Но, Бога ради, не слишком близко и, — пауза, — молча, — точка.

Мерси отворачивается.

О, да это успех.

Я, как хороший мальчик, стараюсь не мешать Мерси до конца. Она довольна, и теперь мы бредем по длиннющей двадцать девятой.

— Длинное корыто, — говорит Мерси, указывая на Опель Инсигния. — Длинное корыто-универсал, — указывая на Опель Астра.

Мерси не различает марки машин, и вся ее классификация сводится к трем наименованиям: корыто, катафалк, прикольная.

— Слышал про хрень в кинотеатрах?

А еще она любит задавать неожиданные вопросы.

— Да, пару дней назад.

— И ты, значит, не в курсе, что это прокатилось по всей планете?

— По всей планете?

Мерси насмешливо глядит мне в лицо.

— Ты вообще новости не смотришь, да?

— А зачем?

— А как ты вообще тогда узнал?

— Да КаКа сунул газету под нос.

— Кто, прости?

— КаКа, мой коллега.

Пузырь смеха вырывается из легких Мерси и лопается где-то у нее во рту.

— Да, это очень в твоем духе — назвать коллегу ка'кой.

— Я не называю его ка'кой. Я просто имя его сократил.

— О, да это меняет положение! — Мерси хихикает в ладошку.

— Да ладно тебе, — я отмахиваюсь.

Вечернее солнце катится вниз, ко всем чертям.

— Ну, расскажи мне о нем.

— Да нечего о нем говорить. Он вечно болтает, потому что ему скучно.

— И о чем он рассказывает?

Мерси уже не смеется, ей просто любопытно.

— Да о том, о сем, — я пытаюсь выловить из памяти хоть одну историю КаКи, но у меня плохо получается.

— Ты что, его не слушаешь?

— Слушаю, конечно, — я делаю возмущенное лицо, но Мерси мне не верит.

— Ну давай, хоть что-нибудь.

Мерси складывает руки на груди и вызывающе на меня смотрит.

— Ну, вот про кино он мне сказал.

— А еще?

— Еще?.. О, у него однокурсник в психушку попал.

— Да не сочиняй! — Мерси отмахивается и бредет дальше.

— Эй, да я серьезно!

— И как это случилось?

— Ладно, ладно. Я его не слушал. Но про парня-психа — правда.

— Жалко.

Мерси как-то задумчиво смотрит вперед.

— Что именно?

— Парня. Считай, теперь его будто и не существует.

Вот уж правда.

6

Погода в тот день определенно мне нравилась.

Когда Марисоль позвонила мне в первый раз, время только перевалило за полдень, и небо начало окрашиваться в цвет циркона.

Я скрестил пальцы и ждал, пытался работать. Отчего-то у меня было хорошее настроение, хотя ждать добрых новостей не стоило. Да и не сказать, чтобы я их особо ждал. Таких дней в нашей жизни было уже немало, и я постепенно научился относиться к ним без чувств. День как день. Однако пальцы я все же скрестил.

А еще я очень хотел дождя.

Второй раз она позвонила спустя три часа, когда небо цвета гейнсборо постепенно менялось к более темным тонам. Мари… ее голос, уставший и безрадостный, тяжестью осел на мои плечи. И чем дальше я осознавал все, что она мне сказала, тем ниже они опускались.

Она возвращалась домой после визита в пренатальный центр, где наблюдали ее беременность. Точнее, нашу беременность — за небольшой период это состояние стало и моим тоже.

И тогда мне бы тоже пришлось принимать решение, если бы спустя еще полтора часа мне не позвонили снова, когда небо меняло муссон на маренго.

Марисоль въезжала в пригород, где мы жили, по узкой дороге посреди леса. Едва не столкнувшись со встречной машиной, она вывернула вправо, прямо навстречу фонарному столбу.

Когда мне сообщили, я даже не понял, о каком столбе идет речь. Мы тысячи раз ездили домой по этой дороге, но никогда, никогда не обращали на него внимание. Ни на него, ни на любой другой.

Моя жена погибла в аварии под небом цвета мокрого пыльного чернозема.

Это случилось в 3:50 пополудни, 18 августа.

Прошло уже четыре года, и у меня нет ни одной ее фотографии.

И знаете, что? У меня осталось ощущение, что, возможно, ее никогда и не существовало.

А дождя, кстати, в тот день так и не было.

7

На этот раз КаКа был так занят, что даже не обернулся.

— Привет. Там, на столе.

И все.

«Гаттерский вещатель» вальяжно развалился поверх моих рабочих документов. Ладно, поглядим.

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «НОЧНЫЕ СОБЫТИЯ СНОВА ЗАХВАТИЛИ ПЛАНЕТУ»
Автор: опять Каталина Хертз
Дата: 12 октября
В ночь с 11 на 12 октября неизвестные лица вновь совершили свои противоправные действия. На этот раз руками этих людей была изъята львиная доля современных кинофильмов и сериалов из сети Интернет, в которой остались только фильмы 60х годов. Кроме того, этой же ночью ведущие телеканалы обнаружили, что из их ротации пропала вся реклама. Пока мы не можем утверждать, связаны ли сегодняшние события с прошлыми, и совершены ли они одними и теми же людьми

— Во дают, да?

— И не говори, — соглашаюсь я, возвращая газету.

8

Посуда устроила вечеринку у меня на кухне, и с ней решили посоревноваться кучки нестиранного белья. Если бы Марисоль увидела мое нынешнее жилище, я был бы обруган с ног до головы.

Генеральную уборку я затеваю всего раз в пару месяцев.

Книга «Отмазки на все случаи жизни», страница вторая, отмазка восьмая: у меня слишком мало времени, чтобы тратить его на несущественные вещи.

Ладно, поговорим честно. Я редко навожу порядок только потому, что во время уборки я слишком много думаю. Чересчур много.

Например, сегодня, стирая свои носки, я думаю о том парне-психе.

«Считай, теперь его будто и не существует».

Не знаю, придется ли вам по вкусу мое мнение, но его, этого парня, и раньше не существовало.

«Парень-псих» — это всего два слова, но не более того. Можно обманываться и дальше, сочувствовать, но правда остается правдой — для меня этого парня никогда не было, как и для вас.

Воспоминания стираются, боль — проходит. И все, что остается через какое-то время — «Да? Разве такое было? Я не помню, наверное, ты что-то путаешь»».

Вы пробовали посмотреть на вещи в таком свете? Угрохать 60—70 лет своей жизни ради того, чтобы через столько же стать никогда-не-существовавшим-человеком.

Вы можете сказать, что я циник, маргинал или пессимист. А все гораздо проще: я могу делать со своей жизнью все, что угодно. И только потому, что я существую и не существую. Я могу любить и ненавидеть этот мир ― потому что мы оба существуем. И не существуем.

Вселенная сжимается и разжимается, как гигантский сфинктер.

Существует. Не существует.

И в этом слишком много смысла, чтобы иметь хоть какое-то значение.

Психоаналитик сказал мне: «Все потому, что ваш отец не дал вам достаточно любви».

Гештальтист сказал мне: «Все потому, что вы не выполнили что-то важное».

Когнитивист сказал мне: «Все потому, что вы неправильно смотрите на проблему».

Экзистенциалист сказал мне: «Все потому, что вы утратили смысл жизни».

Католический священник сказал мне: «Все потому, что вы утратили веру».

Бармен из «Литрового дома» на пересечении восьмой и десятой сказал мне: «Вам следует больше спать». И добавил: «И меньше употреблять алкоголь. Может, стоит пересмотреть старые порно-диски? Говорят, это возвращает к жизни».

Но вопрос века — на кой черт? Всего этого все равно нет, не было. И никогда не будет.

Когда однажды я примерно такие рассуждения выдал Мерси, она слушала меня, одновременно ковыряясь пальцем в ухе. И, достав его, воскликнула: «Гениально!» Едва ли она хоть слово поняла из того, что я сказал.

Мерси, обычная городская рокоголичка, считающая себя колдуньей и писателем. Самый яркий пример моей теории.

Я понимаю, но не делаю. Она не понимает, но живет именно так.

Существует.

Не существует.

Ну вот, я стер пальцы в кровь, стирая свои носки.

9

Выставка австралийцев прошла на «ура». Мерси сказала, что я паинька, и угостила меня кофе. Мы отправились на очередную вечернюю прогулку.

— Не знаю, как тебе, но мне сегодня понравилось.

— А тебе всегда нравится.

— А тебе нет.

— Картины в государственной галерее мне больше по душе.

Мерси презрительно фыркает.

— Как у тебя дела с твоим очередным? Все, видимо, в порядке, раз ты еще жива?

О, посмотрите, вот она, чернее тучи.

— Что?

— Зря спросил.

Мерси выбрасывает свой кофе в мусорный ящик и скрещивает руки на груди.

— Я неудачница, похоже.

— С чего ты так решила?

— Попался очередной идиот. Представляешь, он грызет ногти на ногах. А еще после секса пытается лизнуть свой член.

— Да ладно? — я останавливаюсь как вкопанный и смотрю на нее.

— Представь себе.

— Мерси, в таком случае ты должна быть счастлива, что он ушел.

— Да, я тоже так подумала. Поэтому в этот раз не стала тебе звонить.

Мы садимся на скамейку, я продолжаю ошеломленно смотреть в кофе.

— Но ведь это неправильно, — вздыхает она.

— Грызть ногти? Еще бы…

— Нет, я не об этом.

— А о чем?

— Не может быть, что это они все такие плохие, а я ни в чем не виновата.

— То есть, по-твоему, ты виновата в том, что он хочет дотянуться до своего члена?

— Да отцепись ты от его ногтей и члена! — Мерси швыряет свое отвращение мне в лицо, и я не успеваю увернуться. Оно разбивается и стекает мне за шиворот. — Не может быть, что я тут ни при чем.

— Ты хочешь сказать, что ты сама таких притягиваешь?

— Именно.

— Но ведь они не все были извращенцами. Далеко не все.

— Но все меня бросали.

— Но ведь это другой вопрос.

Мерси хмурится, но уже не злится на меня.

— Задай вопрос правильно. Тогда и мыслить будешь в нужном направлении.

Я сияю, как утреннее солнышко.

— Вроде поняла, — Мерси отвечает улыбкой на улыбку.

10

ЗАГОЛОВОК СТАТЬИ: «ВАНДАЛЫ УНИЧТОЖАЮТ ТЕЛЕВИЗОРЫ»
Автор: все еще Каталина Хертз
Дата: 12 ноября
Прошлой ночью вандалы вновь дали о себе знать. На сей раз они повредили все телевизоры в магазине «TVision» в городе Линкольн, штат Бэнкс. «Мы каждое утро включаем демо-ролики для покупателей, чтобы они могли оценить качество нашей продукции, — говорит Кертис Рикард, администратор «TVision» в Линкольне. — Однако сегодня телевизоры задымились друг за другом, и мы не могли ничего сделать. А потом узнали, что «то же самое творится и в других странах, в абсолютно разных магазинах бытовой техники». Как уже отметил Кертис, поломка телевизоров случилась в абсолютно разных магазинах, так что считать ночные события акцией
против торговой сети «TVision» не имеет смысла. «Мы провели работу по свежим следам, и сейчас делаем все, чтобы найти преступников, — сообщает капитан полиции Кантор Джексон. — Совершенно очевидно, что одни и те же люди не могли бы причинить столько вреда по всему миру за столь короткие сроки. Мы предполагаем, что это масштабная международная группировка». Напоминаем, последние ночные события произошли ровно месяц назад, неизвестными лицами были совершены противоправные действия в сети Интернет. На текущий момент неизвестные вандалы причинили вред только имуществу, человеческих жертв нет. Однако каждого, кто знает что-либо, мы просим обратиться в редакцию нашей газеты или напрямую в полицию

дабы избежать новых ночных событий.

II

1

― Я не была у него уже три недели.

Мерси приспичило посмотреть очередную выставку, в этот раз французов. Мы едем в автобусе, и она рассказывает, как занималась сексом со своим психотерапевтом

во сне.

Он пялит ее на столе. Поза «Висячий замок».

Он трахает ее у стены. Поза «Тачка».

Имеет, долбит, жарит ― выбирайте слово по вкусу.

Напротив меня садится женщина.

Аляпистые красно-оранжевые сапоги из резины, теплые черные колготки, черная вельветовая юбка ниже колен, серый плащ-дождевик, черная спортивная головная повязка с надписью. Темно-каштановые волосы, собранные на затылке, ледяные голубые глаза, маленькая родинка-бородавка под левой ноздрей, большая родинка-бородавка под правой скулой. Весь ее облик говорит мне, что она из тех, для кого Бог ― и сват, и брат. Я убеждаюсь в этом, когда эта тетка начинает креститься, проезжая мимо каждой церкви.

Церковь Петра и Павла.

Перекрест.