Бесплатный фрагмент - DEMON

Часть 1

Пролог

Когда я была маленькой, мама часто говорила мне, что надо быть сильной и слушать только своё сердце. В её словах слышалась недосказанность, как будто эти наставления могли однажды изменить мою жизнь.

Она всегда улыбалась, и в карих радужках родных глаз искрились тепло и нежность даже в моменты наших редких ссор. Мама делилась с миром неподдельной и безусловной любовью и никогда не жаловалась на жизнь, хотя жила в тесной квартирке на окраине Лос–Анджелеса с ребёнком.

— Эми! — слышу сквозь толщу воды его крик. — Не умирай, прошу тебя!

Мне хочется открыть глаза, прикоснуться к нему, сказать, что всё хорошо, но меня уносит в небытие. Долгожданное умиротворение рядом, оно готово увлечь меня за собой в неизвестность. Но даже тьма не страшна, когда слышишь голос любимого человека.

— Прошу, не оставляй меня!

Глава 1. Дождь

Лафайет, штат Луизиана, США

Я дёргаю ручку двери. Замок, как всегда, упрямо заедает, и я проклинаю тот день, когда купила эту машину. Дёргаю посильнее — дверца со скрипом открывается, и в салон врываются капли дождя.

— Спокойно, Эми, — бормочу себе под нос, — всё не так плохо, как ты думаешь.

За пару мгновений моросящий дождик перерастает в ливень. Моя одежда становится насквозь мокрой, а волосы неприятно прилипают к лицу. Вдобавок ко всему начинается сильный ветер. Прикусывая нижнюю губу, я пытаюсь сохранять спокойствие, когда внутри меня бушует ураган плохих эмоций.

Не стоило приезжать сюда, в её родной город, в поисках новой, спокойной жизни. Я подхожу к небольшому, знакомому мне с детства дому, и окунаюсь в воспоминания.

Здесь всё осталось таким, каким оно было: огромные закрученные деревья, нависающие над белым пошарпанным домом с бледно–голубой крышей, вечный запах сырого асфальта и листвы — всё это напоминает мне о тех днях, когда мы с мамой приезжали к бабушке летом, и она кормила нас своей фирменной шарлоткой с хрустящей корочкой и блинчиками с корицей.

Я закрываю глаза и вдыхаю призрачный запах печёных яблок и теста. На мгновение всё перестаёт существовать: этот дождь, холод, моя старая разваливающаяся машина и бесконечные поиски матери, пропавшей год назад. Всё становится правильным, и я, глубоко вздохнув, иду в дом. Дверь с жалобным скрипом открывается, впуская меня в уютную гостиную с моим любимым диванчиком у окна, где я часто сидела вечерами за кружкой какао и читала очередной бульварный романчик.

В Лафайете часто идут дожди. Улицы затапливало до тех пор, пока десять лет назад проблему не решили, переработав всю систему канализации. Страховые компании ненавидели этот город, а его жители ездили в основном на высоких джипах, чтобы в огромных лужах не залить мотор. Нашему дому всегда везло, он находился на небольшом склоне, что уберегало от наводнений.

Не сдерживая счастливой улыбки, я, с чувством сладкой ностальгии, иду открывать гараж, чтобы завезти туда свою развалюху, которую купила у отца одноклассника пару лет назад. Теперь я понимаю, почему он так радовался нашей сделке — я разорилась на починку двигателя уже дважды за этот год.

Я паркую машину в гараж, и взгляд приковывает угольно–чёрный старый Форд Мустанг, припаркованный на другой стороне улицы. Из–за проливного дождя мне не удаётся разглядеть водителя, отчего на душе становится тревожно. Эта машина кажется мне подозрительной, как и те полсотни, которые я видела по дороге сюда. Но даже когда я немного успокаиваю себя, когда моя мания преследования немного утихает, всё же не могу не отметить, что такая тачка — большая редкость в этом районе.

Заставляю себя отлепить взор от тревожащего меня объекта и спешу поскорее закрыть за собой дверь гаража.

«Ты снова себя накручиваешь, Эм», — мысленно повторяю и иду раскладывать вещи.

С уходом мамы меня не покидает чувство, что за мной кто–то следит. Возможно, это подсознательное нежелание принимать горькую реальность: поиски мамы прекратили пару месяцев назад, объявив о том, что она пропала без вести. Весь мой прошлый год был словно на иголках: каждое утро начиналось с обзванивая больниц и полиции, день проходил в бесконечном мониторинге новостей в Интернете, а вечерами — частые опознания в морге. Каждый раз, когда с мёртвого тела поднималась простыня, моё сердце переставало стучать, к счастью, ни одно холодное лицо не было похоже на её. Я не могу поверить, что мама вот так просто бросила меня, и не могу смириться с тем, что её, возможно, больше нет.

Моя комната на втором этаже — маленькая и уютная, в тёплых молочных цветах. Там до сих пор хранятся мои тетрадки и изрисованные альбомы, а в воздухе витает запах акварели вперемешку с каким–то сладким и непонятным запахом этого дома. Я смотрю на свою маленькую кровать. В детстве она казалась мне огромной, а сейчас — как бы ни хотелось, мне в неё не уместиться.

Мамина спальня напротив моей, в ней больше всего света. Я любила приходить сюда в ясные дни и наблюдать, как маленькие пылинки переливаются в солнечных лучах, представляя, что это волшебная пыль.

Кидаю сумку на потёртое кресло и падаю на кровать.

Год назад не стало бабушки. И после этой утраты, после похорон, в маме что–то изменилось. Она замкнулась в себе и решила ненадолго уехать, оставив меня в Лос–Анджелесе доучиваться последний год в школе. Предварительно она переписала бабушкино завещание на меня, чтобы у меня за душой хоть что–нибудь было. Помимо денежных сбережений мне в наследство остался и этот дом.

После выпуска мне предлагали стипендию во многих университетах страны, но я решила остановиться на университете Луизианы в своём родном городе, возможно, здесь мне удастся найти хоть какие–то зацепки исчезновения мамы.

Я аккуратно раскладываю вещи в мамин комод и расстилаю постель. За окном уже сумерки, а дождь до сих пор не прекращается. Я подхожу к окну и смотрю на улицу — машины больше нет, видимо, туристы заблудились. Несмотря на ужасную погоду, приезжие — частые гости этого городка. У нас много музеев и парков, которые так сильно привлекают гостей. А ещё здесь часто проходят музыкальные фестивали и ярмарки. Этот городок идеально подходит для спокойной семейной жизни.

Обустроив комнату на свой лад и слегка перекусив, я иду в душ, чтобы смыть с себя ледяные остатки дождя, попутно закидывая вещи в стирку. Дорога была очень долгой, поэтому, как только я попадаю в уютную постель, и моя голова касается мягкой подушки, меня уносит в сладкий и безмятежный сон.

Глава 2. Том

Дыхание держу ровнее, сохраняю средний темп, чувствуя первые покалывания в боку. Пробежка с утра — не столь давняя традиция, она приводит мысли в порядок и позволяет отвлечься. Я люблю слушать музыку во время прогулок, а во время бега она помогает мне подобрать нужный ритм.

Забегаю в небольшой парк и перехожу на шаг, чтобы привести пульс в норму. Вдыхаю полной грудью, чувствую запах свежескошенной травы, и на лице появляется лёгкая безмятежная улыбка. Утро подарило сегодня немного солнца и тепла, что так несвойственно для приближающейся осени в этом городе.

Выхожу на небольшую поляну, залитую солнечным светом, и наслаждаюсь теплом.

Спокойствие и умиротворённость — вот, что я ожидала от переезда, и мои ожидания оправдались.

«Где бы ты ни была, что бы с тобой ни происходило в жизни, знай — дома тебя всегда ждут и любят», — говорила мне мама.

Я вспоминаю её слова, и пелена слёз застилает глаза. Чувство радости и печали перемешиваются в ком эмоций, и я невольно сажусь на газон, обхватывая руками колени.

Меня зовут Эмилия Грин, мне восемнадцать лет, и я совсем одна. Моя бабушка умерла, мама пропала, а отца я никогда не видела. Мама говорила быть сильной, но я теряю веру с каждым днём, надеюсь, хотя бы в этом городе я смогу жить по–новому.

Мою минуту лирики и самобичевания прерывает чей–то яростный крик; я поднимаю голову и всматриваюсь в сторону звука. Крики и возня продолжаются, я встаю и иду к эпицентру событий. За деревьями возле огромного многолетнего закрученного дерева виднеются силуэты людей, листва деревьев и кустов скрывают их лица.

— Сколько раз повторять тебе: не суй свой нос не в свои дела! — слышится чей–то грубый баритон.

Я прячусь за толстым стволом многолетнего дуба и смотрю на происходящее: тройка людей в капюшонах стоят вокруг парня, который лежит на сырой земле и захлёбывается собственной кровью. Вся одежда окровавлена, пропитана грязью, он хрипит и что–то бубнит, постанывая от боли. Второй в чёрной косухе пинает ногами его в живот, что есть силы. Лицо яростного нападающего я не вижу, он стоит спиной, и мне приходится раздвинуть листву, чтобы запомнить лица бандитов. Я опускаюсь на четвереньки и начинаю ползти под кустами, отделяющими меня от хулиганов, пытаюсь сквозь листву увидеть хоть что–то, но как только мне удаётся найти лучший ракурс, нападающие растворяются в лесной чаще. Только окровавленный парень лежит на земле и продолжает хрипеть.

Я подбегаю к нему и вижу его разбитое лицо: из носа хлыщет кровь, левый глаз закрылся от отёка, а губы больше похожи на отбивную.

— Я вызову скорую, — слышу в собственном голосе нотки паники, но стараюсь не подавать виду.

— Не надо, — тихо отвечает парень.

— Ты шутишь? Ты себя видел?! — я пытаюсь достать телефон из спортивного чехла на плече, но его рука хватает меня за кисть.

— Я же сказал, — не надо, — немного раздражённым голосом говорит незнакомец.

Секунда ступора в потоке мыслей, и решение приходит само собой.

— Вставай, — пытаюсь сохранить спокойствие. — Ты сейчас захлебнёшься собственной кровью.

Я даю ему руку и помогаю встать. Парень кряхтит от боли и машинально задирает голову вверх, чтобы остановить кровь из носа.

— Не поднимай, — говорю ему и держу его голову прямо. — Зальёшь все пазухи, пойдём, я живу здесь недалёко.

Я закидываю его руку себе на плечи, чтобы было легче идти, и потихоньку веду к дому. Мы молчим, только слышно, как незнакомец шоркает по асфальту отяжелевшими от боли ногами, и сплёвывает кровью.

Дома я усаживаю его на край ванны, а сама начинаю искать аптечку в своих ещё не распакованных коробках.

— Ты запомнил их лица, сможешь описать, кто это был?

— Не надо никого описывать, это был Адам Кинг — демон города Лафайет, ты что, не местная? — незнакомец смотрит на мои коробки.

— Отсутствовала какое–то время.

— Теперь ясно, почему ты спрашиваешь, — он начинает хрипло смеяться, и я понимаю, что у него постепенно сходит шок, и начинается нервный срыв.

Надо бы ему ещё успокоительное дать. И себе заодно.

— Вот же она, — я достаю коробку медикаментов и нахожу в ней вату и бинты, смотрю на его сломанный нос. — Погоди, я сейчас.

Из морозилки достаю пакеты со льдом и прикладываю ему на переносицу, отчего парень начинает тихо шипеть. Я же настойчиво обрабатываю ссадины и смываю кровь с его лица.

— Кстати, меня зовут Том, — уже бодрее говорит мой «пациент», улыбаясь. Из его разбитых губ сочится кровь, — Том Флинн.

— Эмилия, — его улыбка заставляет меня улыбнуться в ответ, — Эмилия Грин.

Несмотря на ссадины и кровь, его лицо очень симпатичное: правильные черты, тёмные волосы и ясно–голубые глаза. Такое контрастное сочетание я редко видела в людях, поэтому задерживаю на пару секунд взгляд на Томе, пытаясь понять, носит ли он линзы, но так и не замечаю прозрачный ободочек на белках. Парень не обращает внимания на мой пристальный взгляд, лишь слегка щурится, улыбаясь мне. Том излучает исключительное добро, хоть и находится сейчас не в лучшем состоянии.

— Ты врач? — спрашивает он.

— Моя мама была медсестрой, я всё детство провела в приёмных покоях, хочешь не хочешь, а научишься оказывать первую помощь. Тебе по–любому нужно в больницу, у тебя сломан нос. И лучше поторопись, кости тут быстро срастаются.

Том криво улыбается и встаёт с ванны.

— Спасибо тебе, Эмилия.

— Лучше просто Эми.

Парень делает шаг и корчится от боли, хватаясь за рёбра.

— Всё гораздо серьёзней, чем я думала, — встревожено говорю, чувствуя, как трясутся мои руки от напряжения. — Я отвезу тебя в больницу.

— Нет.

Его упорство заставляет меня улыбнуться.

— Поехали, Том Флинн, больно не будет.

Он побеждёно вздыхает и двигается за мной.

Когда мы садимся в салон, машина начинает показывать характер и заводится только с третьего раза, отчего у Тома вырывается смешок, и он скептически смотрит на меня, явно намекая на ненадёжность моей старушки.

— Зато не пешком, — пожимаю я плечами.

Мы выезжаем из гаража и двигаемся в сторону единственной больницы в этом районе. Мой больной держит уже подтаявший лёд на переносице и периодически сдерживает гримасу боли.

— Чем же ты не угодил демону этого города? — решаю завести разговор, так как приёмник давно не работает, и неподдельный интерес во взгляде Тома меня немного смущает.

— Если я тебе расскажу, ему придётся тебя убить, — жутко отвечает Том.

— Откуда он узнает? Я же только приехала.

— Эми, у этого человека стёрты понятия добра и зла, он очень не любит, когда мешают его планам, и делает всё, что ему захочется. Я один из немногих, кто пытается хоть как–то бороться с его тиранией.

— А почему никто не обращается в полицию?

— А смысл? Его отец — самый богатый человек в Луизиане, у него большой авторитет, и он откупит своего пасынка от любой «шалости».

Очередной богатенький мажор позволяет себе всё, что хочется… Наверное, в каждом городе есть свой такой отморозок.

— Говорят, что на выпускном он убил Джимми Смита, скинул его с моста, но полиция в итоге объявила о несчастном случае, — говорит Том с явным ажиотажем. — Но я не верю официалам, я хочу найти доказательства преступлений и упрятать Адама за решётку.

Меня поражает бесстрашие Тома перед таким чудовищем, как Адам. Мало кто не опускает руки перед подобной безнаказанностью. Зато если сейчас Том снимет побои, — виновник будет наказан.

Мы подъезжаем к больнице, и я веду Тома в приёмку. Некоторое время в коридоре слышатся переговоры. Мой новый знакомый о чем–то долго разговаривает с доктором, озадаченно кивая головой. Я не придаю этому особого значения и открываю журнал, который нахожу на столе, о подростковой беременности.

— Спасибо ещё раз, Эми, — говорит мой пациент, подмигивая мне. — Я сейчас как раз иду на рентген.

— Тебя подвезти потом?

— Не надо, всё хорошо.

Врач как–то странного поглядывает на моего нового знакомого, еле заметно качая головой, а потом тихо зовёт его.

— Пока, Том, — говорю я, парень лишь улыбается своей подбитой улыбкой и скрывается в одном из кабинетов, а я закрываю журнал с недочитанной статьёй «как сказать родителям о беременности» и слышу испуганный голос, готовый вот–вот перерасти в крик.

— Том! Мой мальчик, где он?

Я слышу женские всхлипы, слышу, как встревоженная посетительница расспрашивает приёмную медсестру. Перед глазами сразу всплывает образ моей мамы. Каждый раз, находясь на дежурстве, я видела, как ей приходилось говорить не всегда хорошие новости. Она выглядела всегда сдержанной и сильной, но, когда что–то случалось у меня, мама теряла самообладание.

Я прислушиваюсь к первым всхлипам испуганной женщины и к словам врачей. Больше всего меня удивляет странная причина травм Тома, которую озвучивает медсестра:

— Упал с мотоцикла.

Глава 3. Глаза зверя

Холод. Бесконечный всепоглощающий холод и мрак окутывают меня, затягивают воронкой в свой тёмный омут, и на душе камень — безысходность. Я иду по тёмному лесу и не могу найти выхода. Слышу голос мамы, бегу за ней, но не могу её увидеть. Запутываюсь в корнях деревьев и падаю на что–то липкое и холодное, а в нос ударяет ржавый запах крови.

— Эми, девочка моя, я здесь, — голос мамы звучит приглушённо и тихо.

Она где–то там, среди деревьев. Ей плохо, я чувствую, как она борется с кем–то, слышу её взволнованный голос, но не могу понять, где именно она находится.

— Мама! — кричу я и начинаю утопать в кровавой грязи.