18+
Что такое свобода

Бесплатный фрагмент - Что такое свобода

Сборник КИФ-7

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее

Объем: 160 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

От составителей

КИФ-7 означает «седьмой конкурс имморт-фантастики».

Центральной идеей в иммортализме является идея бессмертия не души, а физического тела. Потому что очень хочется жить. И не где-то там на облаке, а тут, на земле. И желательно жить нормально — без угнетателей и бандитов, без болезней и увечий, без старческой немощи и без других всевозможных страданий — в мире и согласии с окружающими людьми. Как сказал американский режиссер Вуди Ален, «я не хочу жить в сердцах своих почитателей, я хочу жить в своей квартире». Это и есть идея того самого «телесного» (академик Вишев говорит «практического») бессмертия, которое имеет в виду иммортализм.

Кроме иммортализма есть еще «русский космизм», «биокосмизм», «трансгуманизм». И несколько слов об отличиях между ними мы помещаем ниже.

Идея «бессмертного тела» совсем не сочетается с идеей «бессмертной души». Ведь задачу «бессмертного тела» должны решать современные естественные науки — больше некому (алхимики кончились, а эзотерики, экстрасенсы и черные маги — не умеют). Но религия, например, считает, что проблема бессмертия уже давно решена (не надо решать то, что уже решено) — душа ведь бессмертна — и тогда вредно это — хотеть «жить в своей квартире вечно». Тем удивительнее выглядит попытка объединить эти две идеи: «бессмертное тело» и «бессмертная душа». А ведь именно это и делали русские космисты в конце XIX века: Циолковский, Вернадский, Федоров, Соловьев и другие. Одна из их Мыслей состоит в том, что следует воскресить всех умерших (пример воскрешения подает Иисус Христос), а технологию этого воскрешения должны разработать ученые. Добились русские космисты того, что Церковь объявила их еретиками.

Если же смешать идею «бессмертия тела» не с «религией», а с «анархизмом», то получится не русский космизм, а другое — биокосмизм — такое литературно-философское направление появилось в России в начале XX века. А трансгуманизм — современный продолжатель мировоззрения биокосмизма — это смесь идеи «бессмертия тела» с идеей «неолиберализма», с идеей свободы. Иммортализм же, в отличие от предыдущих мировоззрений — это коктейль идеи «бессмертия тела» с идеей «социума».

В мировоззрении иммортализма общество очень важно. Не только каждый человек, но и все общество целиком — важно. Человеческие взаимосвязи, воспитание, культура. И тут выступает проблема свободы личности от другой личности, от общественных обязательств, от соблюдения культурных норм — либеральная свобода ставит личные интересы выше общественных. Свобода как фактор, разрушающий общество.

Поэтому иммортализм относится прохладно к той свободе, которую воспевает трансгуманизм — несмотря на то, что оба мировоззрения содержат общую идею «бессмертия тела».

Конечно же, если будет изобретен «эликсир молодости» и все люди станут жить долго, то проблема «я или общество» обострится до невыносимого предела. Нужно будет решать проблему свободы радикально. Но сейчас, когда люди живут в среднем семьдесят лет, эта проблема не так остра — ведь можно и потерпеть, это недолго, смерть избавит от всех мучений, и, с одной стороны, свобода сейчас считается чем-то очень хорошим — позволяющим делать выбор и жить без страданий, а с другой стороны кажется, что это фикция, выдуманная ценность, с помощью которой людей можно мотивировать на преступления друг против друга.

Итак, тема нашего сборника «что такое свобода». Приятного чтения.

КИФ. Июнь, 2022.

Ватолин
«Сочинение о свободе»

Сочинение: тема Свобода ученицессы 22-го класса «Ы» Савельевой Н.

прим. В свободной форме!

За круглым моим окном ветер складывает тени от дворовых фонарей в узоры причудливого калейдоскопа, словно волхв, призывающий бурю, или сумасшедший, танцующий в пламени костра; такие сумасшедшие раньше водились на площадях больших городов; по их танцам, и пляскам пламени, предсказывали погоду и неурожаи, а иногда они корчили гримасы, страшно вопили и валялись в пыли и грязи. Это значило — грядет война.

Все это с последнего урока Истории. Потому и пишу, что раздумываю над этим всем. Вот задали нам тему Свобода, а были ли свободны те сумасшедшие плясуны на площадях? Наверное, они были не свободнее ветвей, танцующих на ветру, и даже ветер в моем дворе не свободнее пламени костра. Вокруг чего оно, кстати, пляшет, это пламя? Вокруг своих же поленьев, или что там горит в кострах? То есть, это пляска на костях, получается? По литературе мы проходили подобное выражение — пляска на костях. Значит, наживаться на чьей-то смерти.

А смерть, это свобода? Получается, что она, свобода. Ведь после смерти уже не умрешь, а это значит тебе все можно. И ничего не страшно. Всего-то один раз умереть.


Опять история:

учитель говорит нам, что в прошлом люди умирали совсем молодыми, в 80 или 100 лет, а то и раньше.

Вот это у них была несвобода. Пожили чуть-чуть, и того — умерли.

Что не умели они жить долго. А я думаю, они много чего тогда не умели, от того и жили мало. Курили, нефть жгли, мусорили там, повсюду воевали… Естественно: чего им жить-то долго при таком поведении? Да и правительство, небось, не позволяло. Хотя там сложно все, с правительством. Но, выводы:

Мы сейчас свободнее, раз не курим, не мусорим и не воюем! И живем 300 лет! А захотел «умереть» — иди, поспи в криокамере год, а то и два. Потом проснешься, живо забудешь, чего хотел. Опять ведь права пересдавать и компьютерную грамотность почти заново проходить.

Так что я считаю, у нас общество гораздо свободнее того, что было, как по Истории рассказывают. У нас если хочешь чего-то не такого, тебе сразу говорят, Польза или Вред от этого. Если Польза, то можно, если Вред, то зачем тебе вред, ты же не осел? Так что со свободой у нас все нормаль. Разве что до 15-го класса не все родители это понимают. Раз говорят, что Польза: побыть девочкой, мальчиком, трансом и не определившимся, значит нужно побыть. Два года всего-то! Зато мы обучаемся вести себя как другой пол. А свобода в том и есть — перехотел мой братик Вася быть сестренкой Василисой, вот и перестал. Это его выбор. Раз Польза, значит можно.

А раньше люди этого видимо не понимали.

Вообще раньше смешное какое-то время было! Родители говорят, много запрещали всего, а что не запрещали, то было много Вредно.

Я тоже слышала во дворе.


Вот, например:

говорят, когда-то давно люди ходили медленно. Был даже такой глагол — бродить.

Бродить, брести, значит неспешно двигаться куда-то, подчас не имея цели.

Представляете? Двигаться, не имея цели! Неспешно!

Это же все равно, что пить напиток ради удовольствия — пить. Или есть ради удовольствия есть! Представляете?

Но кто вообще употребляет питательные таблетки ради удовольствия?


Братик Вася как-то наглотался питательных таблеток… Так страшно было! Его раздуло и чуть было не разорвало, но доктор успел! А так бы не было Васи. Лежал бы у докторов под наблюдением в криокамере, и ждал бы, когда придет его очередь, и изобретут, как его спасти.

А очередь там длинная. №2 говорит, в миллион лет.

А №1 говорит, меньше.


Но все равно: сейчас как дело происходит? Я сажусь на велосипед, беру Спаниеля с собой, надеваю наушники, и задаю программу:

мимо школы — парк — колесо обозрения — парк — пустырь — дом. И еду, спокойно слушаю музыку. А раньше нужно было думать, куда ты едешь. И нельзя было задать, что нужно.

Все время приходилось решать что-то.

Разве это свобода?


Говорят, даже собаки раньше не знали, что делать. По Истории говорят, были даже такие дома, где собачек и кошечек держали-ждали, когда найдут их хозяев. А хозяев не было. Представляете?

Сейчас Спаниель бежит только со мной рядом. Ему не надо искать, что делать и теряться. Он воспитанный от рождения, не как братик Ваня. №1 говорит, лучше бы мы еще Овчарку завели, или пару Такс, чем Ванечку. Ванечка хороший, но грубый и плохо слушается.


Хорошо, когда Ваня был Василисой. Милашка такая была. Кудри заплетать любила, а мне — косички.

№2 говорит, это в нем проснулся дедушка-визажист.

А визажист должен быть мальчиком, парнем. Так гласит программа. Вот и Василиса со временем решила, что она — Ванечка. Вредно быть не тем, кем Полезно.

Это знают все.

А раньше?


Раньше, нам по Истории говорили, и №1 это подтверждает, люди часто не знали, что им нужно. Жили как хотели, и получается, что хотели много вредного. Конечно они умирали совсем молодыми. Ванечка у нас часто хочет наесться того, что Вредно, или что-то сделать такое Вредное. Сейчас его воспитывают специально, чтобы от плохого отучить.

А раньше не было таких воспитателей. Вот и не было свободы.

Тут и говорить нечего.

Какая свобода может быть, когда не знаешь, чего хочешь, а хочешь того, что вредно?


Иногда я завидую роботам. Нашим, домашним. Они по-настоящему свободны. Вот робот-уборщик. Мы зовем его Нафаня. Не знаю, почему. Мне уже не интересно. Раньше спрашивала, а сейчас — все равно.

Вот Нафаня. Ему задали программу, и он убирается. Не надо думать, решать, выбирать… Анализ на уровне инстинктов. Как у Спаниеля. Только у Спаниеля их немного убавили, этих инстинктов, при рождении. А у Нафани их и не было, лишних.

Едь себе по полу, катайся, никого не задевай, никому не мешай, и все. Даже музыку слушать не нужно. Нафане и так хорошо. Вывод:

роботы тоже свободны.


Один мальчик, родители которого забрали его и переехали в деревню (странные родители, не хотели, чтобы он на два года сменил пол, как все), этот мальчик как-то поспорил на уроке Информатики с учителем. Сказал, что все роботы — рабы. В рабстве у людей. И что дай мы, люди, компьютерам волю, жить на Земле стало бы лучше.

«Словно с Луны свалился» — ответил ему учитель. И мы рассмеялись. Луны же не существует.

По Истории нам раньше рассказывали, что раньше несвободные люди Земли верили, что есть Луна-планета, и что вообще есть другие планеты. И что на этих планетах живут странные существа, а на некоторых — не живут.

Сейчас-то мы знаем, что Луна — это рекламная проекция парка развлечений, а ее обратная сторона — музыкальный альбом старой афро рок-группы, боровшейся за права афро. Назвали их в честь Флойда Афро Великого. Но играют они как-то странно.

В общем, странный мальчик задал глупый вопрос, но я сейчас задумалась.

Всем известно, что есть всего одна планета — Земля. Звезды это для красоты, Луна для рекламы. А роботы для работы. Но ведь люди тоже работают. №2 говорит, что люди всегда работали, а №1 говорит, что некоторые люди никогда не работали и работать не собираются. Я спрашивала учителей, и они говорят:

да, работать приходится. Ведь нужно же платить за Солнце. Тех, кто не платит за Солнце, всегда переселяли в Зимние Страны, куда-то, где часто или всегда ночь. И люди всю жизнь работали, чтобы жить было тепло и всякое прочее. Но, получается, до сих пор люди не совсем свободны.

Значит, странный мальчик был не так уж и глуп со своим вопросом: свобода нам еще не принадлежит, получается.

Выводы:

люди научились различать, что Польза, а что Вред, и не делать Вред. Но не все еще готовы делать только Пользу, следовательно, до полной свободы нам остается не так уже много, а именно:

первое) делать, что Полезно, не задумываясь;

второе) работать, чтобы у нас было больше роботов, которые смогут за нас платить за Солнце;

третье) мы должны меньше думать и/или желать Вреда, тогда всем станет легче жить;

Главное) хорошо учиться и делать все как можно правильнее, чтобы все радовались и не проказничали.

Тогда люди скоро станут совсем Свободны!


Заключение: жить до 300 лет это норма сегодня, а завтра? Если человек избавится от любых зависимостей, разве он не станет от этого свободнее и счастливее? Уверена, что станет.

Ученицесса 22-го класса «Ы» Савельева Н.

Дима Дорофеев
«Ангел по имени Ло»

Она была не такой, как все. И даже имя у нее было необычным: Ло. Просто Ло, без всяких намеков на фамилию или на что-то более полное. На вопрос «почему» Ло лишь улыбалась и пожимала плечами. Своими худенькими плечиками с выпирающими краешками изящных ключиц. И вскоре он перестал задаваться этим вопросом. Действительно, какая, в конце концов, разница, почему именно Ло? Главное, что она была с ним. Его Ло…

Так он называл ее: моя Ло. И хотел так же думать. Но порой, глядя в ее пронзительно зеленые глаза, начинал сомневаться: может ли она принадлежать вообще кому-либо. Потому что Ло была самой удивительной девушкой из всех, кого он когда-либо знал. Хотя, существовали ли в мире другие девушки, сейчас или раньше, если с ним была Ло? С самыми красивыми ямочками над ключицами и самыми удивительными глазами в мире.

Они познакомились… А действительно, как они познакомились? Кажется, это было на какой-то вечеринке. У общих знакомых. Тематической музыкальной вечеринке… Или нет! Точно, нет. В ресторане! В том самом, всем известном ресторане. В тот самый вечер, когда несколько коллективов гуляли на корпоративе. Хотя, стоп! Тоже нет. На скамейке в парке? На пробежке?..

Вдруг выяснилось, что он совершенно не помнит обстоятельств их встречи. Просто однажды в его мире вдруг появилась Ло. Нет, он прекрасно помнил свою жизнь до нее, но вот ЧТО произошло…

Странно, что он понял это только сегодня. А ведь они с Ло вместе уже целых… Сколько? Сколько они уже вместе? Месяцев? Недель? Может быть, лет? Он вытер покрытый испариной лоб. Какое-то нехорошее предчувствие сдавило в тисках его грудь. Да что же за день сегодня такой?!

Рядом в кровати сонно пошевелилась Ло. Он посмотрел на девушку, совсем по-детски вытянувшую губы трубочкой, и невольно улыбнулся. Все нехорошие мысли и предчувствия сразу куда-то улетучились без следа. Вообще, рядом с Ло никто просто не мог быть несчастным. Даже если она молчала, даже если просто пила свой любимый фреш или пыталась сделать серьезное лицо. От этой удивительной девушки исходила невидимая, но физически почти ощутимая аура. Тепла, доброты, нежности и чего-то еще, чему нельзя подобрать слов на любом из известных языков. И это была его Ло.

Видимо почувствовав, что ее разглядывают, Ло смешно наморщила спинку носа, а потом приоткрыла левый глаз. И тут же быстро закрыла снова, сделав вид, что все еще спит. Это была своего рода игра. Теперь он должен «разбудить» ее. И, если он добьется успеха, а она «проснется», то завтрак готовит сегодня она. Только сделать это надо нежно. И каждый раз непременно по-новому. Ему очень нравились эти утренние игры, и он неизменно выходил из них победителем, хотя мог бы с удовольствием готовить для любимой хоть каждый день. Тем более, что Ло с аппетитом уплетала и его подгоревшие блинчики, и манную кашу с комочками, и «резиновые» сырники. Да и вообще что угодно, приготовленное его руками.

Он еще немного полюбовался усиленно притворявшейся спящей девушкой, а потом в голову пришла озорная идея… Когда третий пальчик очаровательной ножки был со всех сторон обцелован и обсосан, как леденец, Ло сдалась. Взвизгнув, как ребенок, она вырвала пятку из его рук и, развернувшись на спину, притянула его к себе. И пробуждение затянулось…

Вдруг опять что-то тревожно кольнуло в сердце. Заниматься любовью с Ло — это каждый раз заниматься любовью с новой женщиной. Даже не заниматься любовью, а просто полностью растворяться в этом существе рядом, каждой клеточкой, каждым атомом. Вот и в этот раз все было так же. Так же, но как-то… острее. Все: и ее впившиеся в спину ногти, и дыхание, и ее финальный всхлип-выкрик; все было каким-то… Каким-то… отчаянным?

Автор иллюстрации Анна Юдина

И, слушая, как она гремит на кухне посудой, готовя завтрак, согласно условиям игры он никак не мог отделаться от этих невнятных предчувствий. Если бы Ло была сейчас с ним, а не там, за стенкой, от дурных мыслей, конечно же, не осталось бы и следа.

Он рывком воздел себя с постели и направился на кухню. Звук открываемой рамы заставил его сердце превратиться в ледяную глыбу. Такой обычный, насквозь знакомый утренний звук. Но не в этот день…

На кухне никого не было. Он бросился к широко открытому окну и посмотрел вниз. Там, как обычно, мирно шли люди, гудели машины, работали магазины. Город жил своей жизнью. Ничего тревожного, ничего из ряда вон выходящего.

Вдруг что-то мягкое осторожно коснулось головы. Он машинально провел рукой по волосам и посмотрел на руку. На ладони осталось маленькое перышко нереальной для этого мира белизны…

Дима Дорофеев
«Молния»

Я неспешно плыл. По длинной-длинной, казавшейся нескончаемой трубе куда-то вперед, к яркому свету. Свету, который был одновременно и светом огня за печной заслонкой в доме у бабушки, и ночником, который зажигала мама у твоей кровати в детстве, и даже волшебным свечением светляка, которое ты однажды увидел в траве у ночной реки, когда отец впервые взял тебя на рыбалку. Свет, который был Светом.

И, хотя вокруг меня не было никакого намека на воду, я именно что плыл. И не видел в этом чего-то необычного и сверхъестественного. А потом свет часто замигал, будто собравшаяся вот-вот лопнуть лампочка, и я неожиданно вынырнул в темноту, учащенно дыша и слушая оглушительный стук собственного сердца.

Собственно, темнота была лишь относительной. Я обнаружил себя сидящим на покрытой белой простыней кровати и при этом совершенно голым. Все тело нестерпимо чесалось и зудело, из локтевых сгибов торчали какие-то прозрачные трубки, наполненные прозрачным же содержимым, а горло царапала непонятная хреновина, по-видимому, засунутая мне в рот. От нее-то я с превеликим наслаждением и избавился в первую очередь. Гофрированная пластиковая штукенция полетела на пол, а куда-то в нос ударил мерзкий запах лекарств.

Следствием этого явились пренеприятнейший писк, издаваемый стоящим возле кровати компьютером (?), к которому хреновина присоединялась гибкими шлангами, и появление в дверях комнаты (палаты?!) некоторого количества людей в белых халатах. Впрочем, я и до них уже догадался, что угодил в больницу. Кажется.

А на этом мои знания заканчивались. Причем, заканчивались совсем. Я не только не имел понятия, что со мной случилось, и как я здесь очутился, я даже не знал, кто я, откуда и как зовут мою собаку. Если она у меня, конечно, была когда-нибудь. Полнейшее ничто до самого момента моего, гм, пробуждения. То, что эскулапы называют мудреным термином «амнезия». А когда я увидел еще и жуткие незажившие ожоги, покрывавшие меня с головы до пят, стало совсем «хорошо и весело». Чисто кино, блин. Но вот отчего-то совсем на радует быть в этом фильме главным героем.

По всем рассказам выходило, что меня, вы не поверите, шарахнуло самой настоящей молнией! Ну сами посудите, а как я еще мог оказаться в центре выжженного круга земли и травы, будучи сам обожженным лишь чуть меньше, и без единого клочка одежды? Ответов на этот, как и на все остальные вопросы, к сожалению, никто не знал.

Затем как-то все закрутилось совсем необычно. Ожоги затянулись на удивление быстро. Хотя это, на самом деле, не так уж и удивительно, способности к регенерации у всех разные. И если кого пережитый стресс загоняет в продолжительную болезнь, то кому, напротив, он неплохо подстегивает жизненные силы. Удивительно то, что на коже не осталось никаких следов. Вообще. Ни единого рубца! Врачи лишь удивленно цокали языками и пытались найти какие-нибудь аномалии в анализах. Правда, тщетно.

Идти мне было некуда (наверное), так и я остался при больнице. Не то сторож, не то санитар, не то все вместе. Кусок хлеба и казенная койка в подсобке.

Автор иллюстрации Анна Юдина

Никто не запрещал мне приходить и разговаривать с больными, такими же безнадежными, каким казался когда-то и я. Как никто и не думал, что они вдруг станут выживать и поправляться. Первым это заметил травматолог, который слишком часто дежурил и при этом не употреблял алкоголь. Один случай — это лишь случай, а вот полтора десятка — это уже, как ни крути, упрямая статистика. Признаться, я и сам поначалу отнекивался, а потом принял. Что называется, «под тяжестью доказательств». В конце концов, отсутствие рубцов на моем теле теперь становилось чуть более понятным. А новые анализы с супер-пупер точными реактивами также не фиксировали особенностей и отклонений.

Потом появились журналисты из газет, потом телевидение. И я стал кем-то вроде местной знаменитости. Этакий недомессия. Не знаю, как еще назвать. Супергерой, блин, поневоле. Тот самый чувак из дешевого комикса. Кажется, один парень даже сел писать про меня сценарий. Феерическая чушь, как по мне. Но каждому свое безумие. Я же просто хотел жить спокойно и продолжать разговаривать с людьми. По капле узнавая себя настоящего в беседах и поведанных историях. Простых и жизненных. Особенных. Человеческих.

После этих историй приходили сны. Нет, не страшные и пугающие, наполненные болезнями и страданиями. Сны о свете уличных фонарей и дневных проемов, о лучах маяка, о мерцании звезд.

А потом пришли они. «Собирайся, скажет,» — кажется, так пел когда-то один знакомый мне по прошлой жизни певец. Или мне это только почудилось.

— Старого мошенника ничем не проймешь, а? — произнес совершенно незнакомый мне, но меня явно знавший, лысый тип с наколками на пальцах. И добавил, обращаясь к своему дружку такой же насквозь криминальной наружности:

— Нет, ну ты посмотри: ни следа не осталось. Что, опять людей дуришь? (А это уже мне.) Сколько со «спасенных» содрал, падла? Хватит теперь с долгами рассчитаться?

Второй типус тем временем многозначительно щелкал дорогой зажигалкой в опасной близости от заштопанной больничной занавески. Щелк, щелк, щелк… И тут я вспомнил. Вспомнил все.

Как катался по траве, полыхая живым факелом из-за покрывавшего меня слоя бензина, а рядом щерились эти скоты, которых я кинул на деньги. И, как ни странно, это конкретное воспоминание меня совершенно не трогало. Как дочитанная до конца и закрытая книга. Как фильм на флешке, который спокойно можно удалить.

Это уже неважно. Важны лишь люди. Нет, не эти двое (Башка и Федот, тут же услужливо подсказала вернувшаяся память). Те, другие. Которых я кинул/облапошил/надурил (нужное подчеркнуть…) в своей никчемной до недавних пор жизни. И внутри сразу стало как-то легко и понятно. Теперь я знал все. Паззлы сложились в картинку.

Я счастливо улыбнулся и шагнул к ним, широко распахнув руки, словно для объятий. Этого они явно не ожидали, и оба непроизвольно дернулись в сторону. Нужную. Так мы и вышли. Трое в одно и то же окно последнего этажа. И полетели. Они вниз, а я вверх, к свету, который ждал меня с прошлого раза. К свету, который был Светом. К новой жизни. К свободе.

Дима Дорофеев
«Сила любви»

Она уже больше не плакала, будто слезы иссякли навсегда, лишь тихонько всхлипывала, скорее, по инерции. Как заводной механизм в старых детских игрушках, который не останавливается, пока ключик не сделает положенное число оборотов в обратную сторону, даже если цыпленок/робот/лягушка уже опасно приблизился к самому краю стола. А он, нежно и, одновременно, крепко обняв ее за плечи правой рукой, прижимал к себе, шепча в ухо какую-то успокаивающую ерунду, лишь бы только что-нибудь говорить-говорить-говорить и не разреветься самому. Его левая рука изо всех сил сжимала-тискала край покрывала, а из прокушенной губы показалась капелька алой крови.

…Как же им повезло — найти друг друга в этом огромном диком мире! Таким двум удивительно близким душам. Или даже, возможно, половинкам одной души. Всего за какой-то месяц знакомства они уже знали друг о друге все, будто прожили вместе целую жизнь. А даже если чего не знали, то чувствовали, понимая друг друга даже не с полуслова, а с одного только взгляда. Так бывает в жизни лишь единожды. Не в каждой жизни. Только у редких счастливчиков.

И именно он обнаружил это. Уплотнение в ее левой груди. В тот самый вечер, когда они впервые занялись любовью. И именно он настоял, чтобы она сходила врачу, несмотря на все ее уверения, что для женщин это самое что ни на есть обычное дело. Доктор назначил ей дополнительные обследования, а потом поставил диагноз. Или вынес приговор. Короткое, но такое страшное слово. Всего лишь три буквы, которые разделяют все на «до» и «после». Рак.

Нет, ее жизни ничего не угрожало. Сейчас. Пока что. Если в ближайшее время сделать операцию. А это значило потерять грудь. Грудь, которую касались его пальцы, его губы, его язык. Чувствовавшую на себе его дыхание и его поцелуи. Грудь, под которой билось принадлежащее только ему одному сердце. Никогда!

Так она и заявила ему. Решительно и бесповоротно. Она сохранит себя для него до последней клеточки. На столько, на сколько сможет. А он смотрел на нее и еле сдерживался, чтобы не разрыдаться, потому что понимал, что ни за что не сможет отговорить ее. Как бы ни старался. Он слишком хорошо ее знал…

С тех пор в их жизни будто ничего не изменилось. По крайней мере, внешне. Они все так же жили друг другом. Только она продолжала улыбаться, а вот у него заметно прибавилось седины на висках. Впрочем, он тоже улыбался. Ради нее. Хотя внутри все кричало и выло в бессилии.

И любовью они стали заниматься с еще большим неистовством. Только он боялся лишний раз прикоснуться к ее левой груди, будто это прикосновение может доставить ей сильнейшую боль. Она же, напротив, хотела для этого участка своего тела большей ласки и порой сама заставляла сжимать ее грудь или подставляла ее к его губам. Потому что эту грудь она сохранила для него. И только для него.

Постепенно он и сам отучился бояться и впивался губами в затвердевший сосок со всей страстью, заставляя ее тело изгибаться от наслаждения. И так много-много раз за ночь…

Он ждал ее дома, впервые за последнее время позволив себе немного расслабиться, отпустив внутреннего Железного Человека, и сразу став усталым и сумрачным. Он уговорил ее поехать к врачу на контрольное обследование, сам толком не зная, для чего именно. Возможно потому, что в последнее время ощущал всю ее грудь, как какое-то инородное тело, и не мог ничего поделать с этим чувством, возможно потому, что хотел знать, сколько еще… хотя нет, не хотел. А с ней поехать он не смог, потому что с недавних пор атмосфера больницы пробуждала в нем только мысли о смерти.

Скрипнула входная дверь, и тогда он усилием воли вернул на лицо улыбку. А она с порога бросилась к нему на руки, так что он едва успел поймать ее уже почти у самого пола, сияющая как новенькая луна. Она что-то радостно тараторила ему в ухо, а он не мог понять ни слова, пока на упавшей на пол бумаге с больничной печатью не разобрал несколько букв.

Ds: здорова…

Жанна Ди
«В четверг вечером»

Вечер четверга перевернул мою жизнь. Я никогда не думала, что сюжет типового сериала для домохозяек может развернуться не на экране, а в моей квартире…

Мне тридцать, в любовь с первого взгляда давно не верю, да и в саму любовь тоже. Обожглась несколько раз и решила, что хватит, лучше быть одной, чем мучиться ради социального статуса, подстраиваться под запреты, правила. Нет уж. Выкупила однушку, которую снимала и коротала уже месяц вечера с очередной книжкой про ту самую любовь, в которую не верила. Смешно.

В районе десяти, когда за окном уже опустились по-майски теплые и темные ночные портьеры — в дверь позвонили. Я посмотрела в глазок — какой-то мужчина. Гладко выбрит, с рюкзаком походным, на продавца всякой всячины непохож.

— Кто? — спросила я.

— Добрый вечер. Вы простите, что так поздно. Меня зовут Николай, я тут жил когда-то.

Я догадалась, что это сын хозяйки, она держала квартиру для него до последнего, ждала, что вернется, фото показывала, нахваливала, но, как я поняла, они разругались и… теперь хозяйка здесь я.

— Что вам надо? — буркнула я, приоткрыв дверь на цепочке, и попыталась понять, не пьян ли незваный гость.

— Тут такое дело. — Николай почесал подбородок. — Я… Мне бы переночевать… Вы не подумайте ничего, я приличный… Просто время уже позднее, я с автобуса, ноги сами привели к родному дому, словно предлагали сюрприз маме сделать, хоть и запоздалый…

— Ну уж очень запоздалый, вы разве не знаете, что она давно уехала не просто из города — из страны, на малую родину и продала квартиру?

Николай вздохнул.

— А я думал, почему же у нее абонент недоступен последний месяц. Эх. Ну вы же добрый человек, слышно по голосу и по глазам видно.

Я отошла в темноту коридора. Видно ему, ага. А гость мой попытался надавить на жалость.

— На дворе ночь, телефон сел, как назло, да и голова не соображает, куда податься. Мне бы только ночь переждать, а завтра я что-нибудь придумаю.

Николай сложил ладони и посмотрел, как кот из Шрека, а меня словно муха укусила. Хотя, чего это муха? Вполне себе нормальная реакция.

— Вы, конечно, извините, но я посторонних мужчин в дом не пускаю. Надо было найти способ связаться с мамой и узнать, ждет ли она вас, а не приходить вечером к… — я хотела сказать «одиноким женщинам», но испугалась, а что, если он маньяк, решит еще, что я легкая добыча. Ну уж нет. — Идите лучше… да хоть на вокзал, только не маячьте у моей двери, а то полицию вызову.

Николай поднял руки, шагнул назад, развернулся и медленно начал спускаться по лестнице.

Я дождалась, когда он исчезнет из виду и вернулась в комнату. Меня раздирало возмущение. Ну какой наглец, а? Сейчас я его пущу, а потом как в сказке про зайца и лису — останусь на улице. Надо Тамаре Федоровне сообщение бросить, чтоб сыночку передала хорошие пожелания. Но, как назло, где и как я записала номер телефона бывшей хозяйки, не нашла.

Проворочалась всю ночь, утром разбитая встала. Быстро собралась на работу, открыла дверь и чуть не осела. Гость вечерний спал на лестничной площадке пролетом выше моего этажа. Вот же! Сделал вид, что ушел, а сам поднялся? И ведь свернулся, как котенок, рюкзак приобнял. Мне так жалко его стало… Но я тихонечко прикрыла дверь, чтобы не разбудить бедолагу и мягкой поступью зашагала по ступеням вниз.

Дом мой сталинский пятиэтажный в спальном районе маленького городка. Я любила его двор: в нем почти не было машин, много зелени, детская площадка, лавочки, спортивный уголок, до остановки быстрым шагом минут десять, а прогулочным двадцать. За это время можно собраться с мыслями утром, а вечером переключиться с режима «работа» на режим «дом». Выкинуть запахи и шумы центра города, офиса, гама коллег, клиентов, начальника. Забыть про буквы, цифры, отчеты.

А уж в пятницу, когда короткий день, да погода прекрасная. Я наслаждалась свободой, возвращаясь домой, зашла в магазин, купила попкорна и решила, что вечер проведу в этот раз не с книгой, а у экрана с мелодрамой, такой, чтобы душу вывернула. Про вечернего гостя я почти не вспоминала и убедила себя, что это была нелепая случайность.

Подъезд встретил ароматами: кто-то готовил что-то вкусное. Наверняка вкусное. Я чувствовала запах жареного чеснока, тушеного помидора, от кислинки мой рот топила слюновая волна. Я решила, что завтра обязательно покашеварю, чего-нибудь эдакого сотворю, а то давно себя не баловала блюдАми.

Поднявшись на третий этаж, я краем глаза отметила, что лестничная площадка выше свободна, значит, гость ушел. Надеюсь, не придет снова… Я открыла дверь и обомлела. Запахи шли из моей квартиры, а на кухне в моем фартуке стоял он…

— Привет. Голодная? Я подгадал со временем. Конечно, набор в холодильнике у тебя так себе, но и из него удалось сварганить ужин. Мой руки и садись.

Меня окатил гнев, он волной прошелся с пяток до макушки и обратно, я почувствовала, как слова попытались вырваться, но застряли от негодования:

— Вы… Вы… Как… Какого черта! Что вы здесь делаете и как попали в мою квартиру? Мою! Квартиру! Я сейчас вызову полицию!

Меня трясло, я с трудом вытащила телефон, но в глазах все плыло, я промахивалась мимо виртуальных кнопок, стоя в дверях так, чтобы в случае чего быстро убежать. А он. Вытер руки о мой. Мой! Новехонький! Фартук. И спокойно так пояснил:

— Вы простите. Мне мама приснилась, просила помочь, жаловалась то ли на проводку, то ли на протечку. И оказалась права — утюг вы не выключили, видимо, в спешке. Пожар мог бы случиться.

— Ничего не понимаю, какой утюг? Как вы дверь открыли?

— Ну… Ключом. Своим. — Он взял с комода связку с брелоком в виде поварского колпака.

Вот же я дура… Ведь говорят: купил квартиру, первым делом смени замок. А я? Наивная. Думала, ну бабулька давно не живет здесь, кому нужно в ее квартиру лезть? Брать нечего. Сэкономила блин на свою голову…

— Это частная собственность. Вы не имеете право, убирайтесь, пока полиция не приехала.

Я повторила попытку справиться с кнопками, уже набрала три цифры экстренной службы и почти нажала «звонок». Николай примирительно поднял руки, но подошел немного ближе. Прислонился боком к стене, улыбнулся и подмигнул:

— А что вы им скажете? Дверь не взломана, на кухне ужин. Подумают, что обычная семейная ссора. Кстати, выходите за меня замуж. — Он встал на колени и протянул мне ладонь.

Ну каков? А еще смотрит голубыми глазами, хлопает выгоревшими ресницами. Ямочки на щеках. Ммм. Мамочки, что же творится? Сердце завальсировало, ноги подогнулись, словно я стала персонажем одной из книг, которыми зачитывалась. А запах из кухни? Желудок заурчал, а гость незваный засмеялся.

— Кажется, у меня появился союзник? Ириш, мой руки, ужин стынет. — Встал и по-хозяйски отправился на кухню, видимо, накрывать стол.

Я вздохнула. Ну, а что такого-то? Вроде не совсем уж незнакомый человек. Заочно-то я его знаю. Да и еда уже приготовлена, я только поем… Мои ведь продукты, а значит, имею право.

Сняла туфли, повесила на крючок плащ и отметила, что вешалка не шатается. Как интересно, гость-то мой не только готовить умеет. Весь такой идеальный вырисовывается… Жаль, что даже в книжках у самых положительных персонажей есть червоточина, и у Николая наверняка имеется. Но мой желудок так сжался, что я на время отложила размышления — сначала поесть, а уж потом…

— А мы уже на ты? — выкрикнула я из ванной.

Поправила прическу, смахнула осыпавшуюся тушь, покусала губы. Посмеялась — точно вжилась в роль героини книги. И осознала, что меня смутил не только переход на ты: имя-то я ему не говорила…

Николай встретил меня на моей же кухне, как официант: через руку полотенце. Блин… плохо отстиранное. Отодвинул стул. И тот не скрипнул, царапая перепонки, а мягко прошуршал по плитке. Как? Я все никак не могла придумать, как восстановить стертые резинки, а тут — магия. Николай сел рядом и ответил на незаданный вопрос про имя:

— Мне кажется, я знаю тебя очень давно, мне мама говорила об интересной девчонке, которая присматривает за квартирой. Честно скажу, сватала.

Я почувствовала, что краснею. Мне-то Тамара Федоровна тоже намекала, что было бы здорово, если бы мы присмотрелись друг к другу, что видела во мне родственную душу и маячок, который смог бы сына вызволить из заточения соблазнами больших городов. Но я увиливала от темы, а тут… словно желание прошлой хозяйки сбылось.

Николай пододвинул ко мне тарелку, источающую непередаваемый аромат. Зараза, еще и всколыхнул воздух рукой, как сомелье, чтобы мой желудок перетянул все внимание на себя и вновь отключил мозг. Так же нечестно!

— Если ты против можем на вы, но у меня предложение лучше: давай съедим по ложке ризотто на брудершафт — еда-то сближает.

Так вкусно я не ела давно. Рис без комочков, которые у меня обычно получались, он просто таял, и я растворялась вместе с ним. Мне стало интересно узнать побольше про Николая. Ну раз уж все равно сидим вместе, чего в молчанку-то играть.

— Вы…

Он обиженно вздохнул, и я поправилась.

— Ой, прости. Ты повар?

— Да. — Он откинулся на стул и посмотрел в окно. — Уехал в большой город на заработки. Хотел славы, драйва, свободы. А мама обратно звала, говорила, что скучает, не справляется. Я обещал: вот стану шефом номер один и к себе перевезу. Но она отказывалась и жаловалась, что я изменился, отдалился. Да, каюсь: вместо звонков изредка писал сообщения. Короткие. Некогда все было. — Он вздохнул, встал и подошел к окну. — Ритм у нас с мамой был разный: я чаще в ночные смены работал, а днем отсыпался.

Я заметила, как слегка подрагивали его плечи, захотелось подойти и обнять. Но Николай развернулся и сел по-мальчишески на подоконник.

— Я стал другим. Не сразу заметил, а словам мамы не верил, отмахивался, злился, грубил. Но знаешь, как только наша нить связи оборвалась, я словно прозрел. Гонка за деньгами и славой не приносила удовлетворения, она бесконечна, она рождала рамки, оковы. Другие, не такие, как дома. Там ты от них задыхаешься, разрушаешься. А здесь чувствуешь скорее заботу родного воздуха, защиту. Даже детские воспоминания укутывают шалью и согревают: неважно хорошие они или плохие — они часть тебя. — Он спрыгнул с подоконника и сел обратно за стол. — В общем, я собрал сумку и приехал…

— А тебя тут никто и не ждет уже…

Он кивнул и перевел разговор на поварские истории: о пригоревших котлетах, сбежавших соусах, пересолах и волосах, подкинутых конкурентами на конкурсах.

Я слушала его бархатистый голос и фантазировала, наделяя Николая качествами персонажей из книг. Почему-то показалось, что он поет. Под гитару. И обязательно умеет танцевать вальс. Как на балах.

Мои мысли скакали, пока он насвистывал незнакомую мелодию, убирая со стола и намывая посуду. Я представляла, что прямо сейчас у какого-то автора рождаются строчки сюжета и сцены из него воссоздаются на моей кухне. Для меня. Блин… наверное, я сплю. Ну не бывает же вот так все гладко. Не бывает. Не верю. Я еще немного побуду в мечте, а потом…

Но и потом я Николая не прогнала, а разрешила остаться на ночь. На кухне. На полу. Ну а что? Гостевых кроватей у меня нет, диван один. А на кухне все лучше, чем в подъезде…

Этой ночью я снова плохо спала: прислушивалась, не захрапит ли нежданный постоялец. Но нет. Я все больше удивлялась: ну, откуда он взялся? Почему такой положительный? За что мне чудо досталось? Хотя… Бывают же подарки вселенной. Я вот намучилась раньше — поэтому и заслужила. Бери не хочу.

Но сомнения нарастали, и дрозд выстукивал по сознанию, выискивая намек на червоточинку Николая. Ведь в каждом она есть, просто некоторые умело скрывают недостатки. И выявляются неприятные тайны, как только ты расслабишься, поверишь в сказку. Нет уж. Завтра же сообщу Николаю: «Все гость дорогой, ты безумно вкусно готовишь, но в мои планы не входит сдавать койко-место». Я посмеялась и поправилась: вернее, поло-место.

Но утром… мой мозг снова проиграл битву желудку.

Яйца пашот, кофе со взбитыми сливками: не из баллона, а взбитыми обычным венчиком. Я чувствовала себя принцессой на личном пиршестве. Нет, королевой. И я понимала, что мне хочется, чтобы гастрономическая сказка не кончалась. Еще хотя бы денек.

А Николай вновь встал на колени и повторил предложение выйти замуж. Я нахмурилась. Зачем ему это? Точно что-то затеял. Наверно брачный аферист, они такие песни поют. Сейчас скажет, что ему деньги нужны, квартиру предложит заложить. Ну уж нет. Я не поддамся.

— Ну а что? — бормотал Николай, намывая снова посуду. — Ты красавица, умница, незамужняя, я холост и вкусно готовлю. Зачем прятаться в коконе одиночества? Мы можем создать не только семью, но и бизнес. Ты работаешь менеджером и, судя по твоим же словам, хорошо продвигаешь. Других. Но пора сделать это и для себя. Замутим домашнюю кухню, будем продавать в офисы обеды. А то что вы там едите-то в обычных столовых: кашку, да жидкие супчики в лучшем случае.

Вот оно. Вот… Запел. Эх, а я так надеялась, что чудеса бывают.

— У меня плохая кредитная история, — выставила я первый барьер.

Николай обернулся, вытер лоб тыльной стороной ладони.

— А при чем тут кредитная история? А-а-а-а. Ой… Да нет. Черт, представляю, что ты подумала. Нет. Мне не нужны от тебя деньги. У меня много знакомых, готовых инвестировать в бизнес. Убеждали меня давно, а я отказывался. Но вот здесь ощутил такой прилив сил, наблюдая, как ты уплетаешь мои блюда. Ты не веришь мне?

Я покраснела.

— Мы знакомы один день. Как ты думаешь, верю ли я тебе?

— Резонно.

Он подошел ближе, взял мою руку и приложил к своему сердцу.

— А ему?

Я засмеялась, шаблонный сюжет продолжался.

— Кому ему?

Он взял вторую мою ладонь и поцеловал ее. Ох, какие же табуны мурашек побежали по спине, шее, а пальцы на ногах поджались.

— Я умею не только готовить, — добавил Николай.

Я это и без слов заметила по, так скажем, мужским мелочам, так не хватавшим квартире: вон и кран перестал подтекать. Но высвободила руки, поворошила его мягкие темные волосы, с трудом сдержалась, чтобы не коснуться его губ и не вдохнуть запах сливок, которым он, кажется, пропитался.

Николай щелкнул меня по носу, взял опять за руку и провел большим пальцем по ладони. Нет. Он это специально? Чувствую в его союзниках теперь не только желудок…

— Слушай, ты же здесь относительно давно живешь, а как хорошо знаешь наш район? Хочешь, я покажу тайные места, где мы мальчишками устраивали засады, куда приглашали девчонок, чтобы украсть первые поцелуи.

Давно я так романтично не проводила субботу. Николай держал меня за руку, рассказывал смешные истории. Мы сидели под деревом желаний: необычная осина покосилась, в нее однажды попала молния и с тех пор ребята решили, что дерево волшебное.

— Ты у него просил стать известным шеф-поваром, — догадалась я.

— Ага. А еще про экзамен с первого раза, скидку на билеты. Да много разной мелочи. У Димки из третьего подъезда велик самый крутой был, батя в лотерею выиграл. А у Саньки родители не развелись, хотя уже документы подали.

— И ты прям веришь, что это из-за дерева?

Николай встал, протянул руки к веткам, похлопал по-дружески ствол.

— Как сказать. Некоторые события можно назвать совпадениями: вещи потерянные быстро находились или сосулька падала в двух шагах от тебя. Но мы просто хвастались, что умеем с деревом разговаривать и оно наш оберег. Но предупреждали, что оно слушало только, жителей этого двора, а просьбы чужаков игнорировало. — Николай обнял осину и приложил к стволу ухо, словно прислушивался.

— А сейчас, о чем его просишь? Ведь ты не просто так меня сюда привел? — Я сощурилась и сложила руки на груди.

— Хочу, чтобы мы стали семьей.

Николай так посмотрел на меня. Серьезно. Не мигая. Словно речь была не про семью, а про что-то большее. Он не дышал. Или мне показалось? И ждал, что я решу. Вот прямо сейчас. Я почувствовала, как горло сдавило, под лопаткой зашевелился жучок, запуская волну онемения. Передо мной словно развилка появилась и оттого поверну ли я в нужную сторону, зависит не случится ли катастрофа? Землетрясение, взрыв, ураган… Что-то вот прям плохое-плохое, от чего уже сейчас хочется реветь в голос.

Видимо, уловив мое состояние, Николай подмигнул. Зараза. И встал на колено. Рыцарь, блин, с поварским колпаком вместо меча.

— Что скажешь?

Я толкнула его в плечо и рассмеялась. Натяжно. Видения развилки еще не до конца растворились.

— Вот заладил. Ну зачем тебе это? Когда ты холост — ты свободен, можешь уехать, куда и когда хочешь, можешь делать то, что твоей душе угодно, не оправдываться, не отчитываться. А брак — что это, если не оковы? Чем они лучше тех, от которых ты сбежал из мегаполиса.

Николай сел, скрестив ноги.

— Почему же брак так негативно окрашен? Для меня это, во-первых, семья, — он принялся зажимать пальцы. — Во-вторых, поддержка. Это ночью дыхание в унисон. А еще возможность уткнуться в плечо, когда плохо и визжать, как ребенок, когда хорошо. Это прогулки вдвоем, держась за руки. Это объятия и мечты.

Нет… Точно сон. Мужчины так не говорят. Даже в книгах. Я перевела тему в шутку:

— Это ты сейчас заказ дереву делаешь?

Он подмигнул и кивнул.

— Почему бы и нет? Проверю, вспомнит ли осина меня. Примет ли за своего. Или… — Николай поник и прошептал: — Или и с ней у меня связи потеряны…

Я встала, отряхнула травинки, провела по искореженной ветке и коснулась молодых листочков.

— Как ты себе это представляешь? Сейчас дерево меня заколдует: окутает невидимой паутиной, проникнет в мозг, нажмет на кнопку, а я как марионетка кивну и скажу «да»?

Видимо, со скепсисом я переусердствовала. Мой спутник встал, и сейчас это был не уверенный в себе Николай, а скорее расстроенный подросток Коля, которому отказала в дружбе девчонка, да еще и посмеялась над предложением. Он не посмотрел мне в глаза, плечи поникли, взлетела горсть земли, поддетая носком ботинка.

— Это же всего лишь детская шутка, местный фольклор.

Я попыталась сгладить ситуацию:

— Мне кажется, ты не все показал из обещанного.

Коля протянул мне руку и наше путешествие по двору продолжилось. Коля снова погрузился в воспоминания, а я наблюдала за его мимикой. Сбоку. Вслушивалась в интонацию и замечала, как он менялся, словно напитывался прошлым и возвращал постепенно уверенность в себе от каждого объекта, с которым был связан когда-то.

А для меня создавался мир — антураж книги по которой мы с рыцарем в поварском колпаке гуляли.

Вот школа с покосившимся забором, из-за него доносились крики мальчишек — играли в футбол. Вот узкая тропинка к гаражам, с большого расстояния в нос бросался запах машинного масла, бензина, звук инструментов и мужские междометия об автопроме.

Я отмечала, как много зелени вокруг, она уже давно пробудилась от зимней спячки и сейчас вместе с нами радовалась солнцу, привлекая внимание насекомых. Один шмель привязался ко мне, облюбовав свежесорванную веточку сирени. Коля устроил целое представление: типа украдкой подбирался к цветущему кусту, воевал с веткой, которая ну никак не хотела ломаться, а победив вплел сирень в мои волосы, задержался на мгновение, провел по щеке, я зажмурилась и ждала следующего шага. А шмель, мелкий вредитель, испортил момент. Пришлось моему рыцарю встать на защиту дамы. Без оружия! И полосатый нахал ретировался.

Мы похохотали, взялись как подростки за руки и пошли дальше. Но неуклюжесть или взаимное притяжение заставляли касаться плечами, сталкиваться ботинками, чиркать случайно тыльной стороной ладони по бедру спутника. Я снова стала героиней романа и думала: насколько нас хватит? Когда лопнет воздушный шар, сдерживающий нас… Или только меня. Ведь это моя сказка…

Случайно или нет мы оказались у старой церквушки с обшарпанным белыми стенами, покосившимся от времени забором. Открытая дверь приглашала заглянуть внутрь. Мне захотелось зайти, подышать запахом свечей, ладана, послушать особую тишину. Но я замерла, всплыли не самые приятные воспоминания об отпевании бабушки, дедушки и они оказались сильнее магии этого места.

Коля остановился за мной и прошептал, касаясь губами шеи:

— Что ты думаешь о венчании?

Я разозлилась.

— Ты издеваешься? За кого ты меня принимаешь? Решил — накормил вкусно, по местам воспоминаний поводил и все? Я уже твоя навеки?

Он отшатнулся.

— Прости. Я… — Коля взял мою ладонь.

Но я вырвалась, сжала кулак и уперлась ему в грудь, создавая между нами расстояние.

— Ну? Что ты?

Я осознала, что стою спиной к церкви, наверное, нехорошо вот так бушевать, а лучше проявить терпение. Медленно выдохнула и даже кулак убрала. Коля воспользовался моментом и прижал меня к себе.

— Ириш, ты веришь в любовь с первого взгляда?

Я помотала головой.

— Вот и я тоже. Если честно я и в любовь-то особо не верил. Не везло мне.

Я хмыкнула.

— Врешь!

Он расслабил объятия, отклонился и провел рукой по моим волосам, как укротитель мурашек, призывая их океан.

— Нет, честно. Подростком мне не везло, я был худой, прыщавый, из семьи без отца, а значит, без перспектив. Да и когда уехал мало что изменилось — в мегаполисе девчонкам нужно что? — он помотал головой. — Хотя я и сам виноват, не там искал.

Пролетела птица и… белое пятно растеклось у Коли на плече. Я расхохоталась, а он, вот зараза, попытался вытереть птичий подарок о рукав моего плаща. Пришлось теперь мне включать роль спасателя и воспользоваться вместо салфетки травой. Вот только… Сделала ли я лучше? Но Коля оценил и поцеловал мою руку при этом, зараза, притворно поморщился от запаха и продолжил делиться мыслями:

— Некоторые вещи невозможно объяснить. Но я понял, что значит найти свою половинку. — Он закрыл ладонью мой рот, уловив, как я набрала воздух, чтобы съязвить. — Пожалуйста, дослушай.

Я кивнула. Коля обнял меня за талию и, мы медленно отправились в направлении к дому. Моему нынешнему и его бывшему.

— Когда ты открыла дверь, у меня все перевернулось. Я вспомнил каждую мамину фразу о том, какая Ирочка отзывчивая, умница и грустная, потому что одинокая. Я смотрел на тебя и видел целый мир, окрашенный яркими красками — твоими красками: эмоциями и мечтами.

— Ага, поэтому и напрашивался переночевать?

— Ну… Попытка не пытка, я прочитал в глазах твоих, что шансов нет.

— И решил действовать иначе?

Коля остановился и посмотрел мне в глаза. Он долго молчал, я медленно тянулась к нему, но через ворота школы перелетел мяч. Это издевательство какое-то… Коля вернул мяч обратно, но момент снова разрушен. Я больно закусила губу, чтобы не заплакать. А Коля словно ничего и не заметил.

— Я правда собирался уйти, но закрыв дверь, ты будто зацепила мою подтяжку, и я не мог двигаться. Пришлось устроиться на площадке и ждать, когда ты выйдешь и резинка ослабнет.

— А потом?

— Все, как я и рассказывал. Мне правда приснилась мама, я взял связку ключей и без надежды на успех вставил в замок. Поругал тебя за беспечность.

Я прижалась к нему. Мой спаситель. И ведь правда спаситель.

— Ты разве не замечала, что розетка разболталась? Утюг оставила, искра пробежалась бы и все. Я ходил по квартире и не мог уйти.

— Ага, кран починил, вешалку прикрутил. Я заметила. Спасибо.

За разговорами мы дошли до дома, заказали на дом продукты и вместе готовили. Ну как вместе, я старалась не мешать, а он властвовал на моей кухне. И продолжал рассказывать: про школу, про первые вечеринки и как он с девчонками на кухне тусовался, нарезая салаты, пока пацаны заливались алкоголем, думая, что выглядят так взрослее. Про первую драку, нож в боку, переломы. И про решение уехать и стать частью другой жизни. Про то, как мама уговаривала остаться, про местечко в столовой при заводе. Но он все решил и уехал. Никому ничего не сказав. Даже матери записки не оставил, а позвонил спустя несколько дней и сообщил, что хочет свободы, что не готов гробить жизнь в захолустье.

— А мама ждала. Упоминала тебя каждый раз, когда приходила. Мы иногда чай с конфетами пили, и она просила, если буду ремонт делать, оставить… — Я подковырнула обоину в проеме двери и показала метки, как рос Коля.

Он провел рукавом по глазам. Лук? Или мужчины все-таки плачут?

Уже в сумерках мы сидели в комнате, тихо играл телевизор, горели свечи, я с бокалом белого сухого, он с грейпфрутовым свежевыжатым. Коля кормил меня нежнейшей рыбой, запеченной по-гречески.

Он медленно промокнул пальцем сок, потекший по моему подбородку. И я замерла. Но и в этот раз момент был испорчен. Колей.

— Тебе разве не хочется, чтобы так было всегда? — прошептал он.

— Коль… — я отодвинулась и обиженно уткнулась в бокал.

— Ириш, ну чего ты боишься?

— Мы знакомы второй день и то, если первый можно считать. Я почти ничего не знаю о тебе.

— Ну, смотри. — Коля снова принялся загибать пальцы. — Я готовлю как бог. И ты в этом убедилась. Я умею делать массаж.

Он помассировал мне плечи, я зажмурилась, а он задал дурацкий вопрос, вместо того, чтобы продолжить.

— Как тебе? Еще я немного пою. Не только в душе, — Коля подмигнул.

Я улыбнулась, значит, про гитару угадала? И представила его вечером на лавочке в компании подростков, его пальцы легко перебирали струны. Девчонки подпевали и спорили, кто сядет с ним рядом. Я вздохнула, снова сказка…

— Нет. Слишком все медовое получается, где же ложка дегтя? Раскрой, что в тебе не так?

— Резонно. Ну, смотри. Я рано встаю.

— Это не считается.

— Ладно, я ничего не понимаю в финансах, меня в магазинах постоянно обсчитывают, обвешивают. Знаешь, сколько раз от мамы влетало? Она одна тянула меня и дорожила каждой копеечкой.

— Это не недостатки, Коль.

— Ну если я такой, таким меня воспитали. — Он переместился на пол, встал на колени, взял мои руки в свои. — Я не пью — насмотрелся на то, что делает с людьми алкоголь. Я не курю — люблю чувствовать другие запахи.

— Тогда почему ты до сих пор холостой?

— Я ждал тебя.

Ну почему это звучит так банально? И так хочется верить…

— Но ты не знаешь меня. Совсем. Может, я плохая хозяйка, а еще трудоголик и к семейному быту вообще не приспособлена.

— И пусть.

Я смотрела на его ямочки и уже не представляла, как жила в этой квартире одна. Да, заполняла ее персонажами книг и сюжетами из ромфанта. Разговаривала с кактусом, поливая его по выходным, меняла имена у мягких игрушек, здороваясь с ними по вечерам и желая нескучного дня утром.

А сейчас передо мной Коленька — живой, настоящий. И наконец-то он меня поцеловал. Я боялась пошевелиться, хотела убедиться, что это не сон, нас не отвлечет шмель или мяч, или еще какая мелочь. Но он все же рядом, у него мягкие губы, слегка шершавые, теплые, уносящие дальше, чем самые смелые мечты героинь, описанные автором всего лишь словами. Нет, словами не передать, какие нежные руки у моего рыцаря с поварским колпаком, слегка колючая щетина, а ведь еще в четверг вечером он был гладко выбрит. Как же давно у меня не было мужчины, я и забыла, какие мурашки его прикосновения могут вызывать.

Коленька неторопливый, осторожный, реагирующий на каждый мой вздох. Мне хотелось кричать, и я кричала, мне хотелось кусать, и я кусала, он откликался, подстраивался под мой ритм. Я хотела, чтобы наши тела не разъединялись. Он слышал, отдыхал мгновение, показывая мастерство массажа. Моя кожа реагировала, и я стонала, теряя момент, когда наш кольцевой поезд наслаждений выходил на новый виток.

Подряд третья бессонная ночь, но в этот раз я не хотела, чтобы она заканчивалась. Если он завтра попросит снова выйти за него: я скажу «да» и пусть будет, что будет. Ведь лучше жалеть о том, что сделала, чем сожалеть об упущенном.

Утром я потянулась, коснулась подушки, где спал он. Но та оказалась пустой и даже холодной. Я вспомнила, что Коленька говорил про ранний подъем и принюхалась: чем сегодня угостит мой повар на завтрак? Но пахло только рыбой, со вчерашнего вечера лежащей на столике, и кислятиной от вина.

— Коль? — крикнула я, а в ответ — тишина.

Его не было. Ни на кухне, ни в ванной. Его не было совсем. Даже рюкзака.

Я чистила зубы и ревела. Вот знала же, что чудес не бывает. Увлеклась с сухим белым и от одиночества придумала жениха. И не абы какого: оживила персонажа из книг. Надо к психологу сходить. Нет! Сразу к психиатру!

В дверь позвонили, я побежала, опережая рвущееся за порог сердце. Но там меня ждал не Коленька с пакетом продуктов, цветами или после пробежки, весь потный и извиняющийся, что забыл взять ключи. Нет, на меня смотрел уставший мужчина в полицейской форме.

— Вам знаком Николай Александрович Зубрищев? — сказал он лениво.

Хорошо не зевнул. А я отшатнулась, прикрываясь дверью, ведь распахнула-то ее, не подумав, в чем выскочила из ванны, а полотенце, как назло, попыталось сбежать, захватив с собой самообладание.

— К-кто? — выдавила я, не понимая, что за Зубрищев и почему о нем спрашивают у меня.

Полицейский вздохнул. Словно каждое воскресное утро приходил к девушкам и сразу определял, как они провели вечер. По внешнему виду? По запаху? Я почувствовала, что краснею. Но попыталась собраться и понять, что же этот человек от меня хотел, а тот медленно повторил вопрос:

— Николай Александрович Зубрищев — вы знаете этого человека?

Я зажмурилась и помотала головой, в кино после таких вопросов следовала неприятная весть, а я не хочу. Не хочу, чтобы сказка превратилась в драму, пусть это останется вымыслом, ну, пожалуйста. Пожалуйста. Вопрос вылетел сам собой:

— Что случилось?

— Он в аварию попал, нужна… эмм… помощь… Мы не смогли связаться с его матерью, выяснили только, что она не в России, нашли вот адрес, где Зубрищев проживал ранее. Так вы знакомы с ним.

Я кивнула, а в голове поднялись хлопушки, как в снежном шаре.

— Хорошо. Тогда пройдемте, нужно, в общем, его опознать.

— Что значит опознать? — я с трудом выдавила эти слова.

Полицейский пожал плечами. Он что-то объяснял, но я не слышала. Туман ворвался в квартиру и закружил меня: подсказывал, как одеться, обуться, взять сумку, проверить паспорт, положить телефон. Я действовала как марионетка. Да потому что все это сон. А если это сон, значит, я скоро проснусь, очень надеюсь, что не одна, а пока, так и быть, сяду в машину с мигалкой.

Сон, увы, не прекращался, погрузил в атмосферу больницы, окутал запахами лекарств, страхами, горем потерь, напомнил, как мы выхаживали бабушку, потом деда, но…

Полицейский открыл передо мной дверь, и я застыла. На кровати лежал мужчина. Весь в бинтах. Аппараты попискивали, словно жаловались на его состояние. Я топталась у входа, но полицейский взял меня за локоть и подвел ближе к больному, так чтобы я рассмотрела лицо.

Как? Как такое возможно? Эти ямочки… Или мне показалось, что, увидев меня, он улыбнулся? Такие, ставшие родными, темные волосы и щетина… Приборы, бинты, трубочки обнимали того, кого обнимать хотела я. Что за… Я посмотрела на полицейского, тот равнодушно ждал в стороне, но мне так захотелось ударить его. С трудом сдержалась: еще загребут за нападение на представителя власти… Выдохнула и насколько это возможно спокойно сказала:

— Да, это он. Но… Он же живой? Почему опознание? — Все больше вопросов разлетались мыльными пузырями: я не понимала, что происходит. — Когда он тут оказался? Как?

— Маршрутка перевернулась, — равнодушно пояснил полицейский. — Все погибли. Его тоже посчитали мертвым, уже в морг отвезли, там он и очнулся. Но врачи говорят ненадолго. Травмы несовместимые с жизнью.

В палате словно дождь, нет ливень пошел, я моргала, чтобы хотя бы немного сфокусировать картинку, но слезы текли, не переставая. Мне не хватало воздуха, меня трясло. Как я не упала, не знаю. Но я смотрела на Колю и не понимала: как? Какая маршрутка? Зачем? У нас же было все хорошо? Или суббота все же оказалась выдумкой одиночки?

— Как давно он здесь? — шепотом спросила я.

Полицейский словно рапорт мне зачитал:

— Уснул водитель. Пока версия основная такая. И ведь не в пятницу ехал, когда пробки, а в четверг.

— Что? Когда?

Туман вернулся и сквозь него я с трудом расслышала следующие слова.

— В общем, я скажу честно. Долго его на аппаратах держать не будут. Мать далеко, забрать не сможет. А вы кто ему?

— Жена, — выпалила я.

— А, ну тогда другое дело, вы документики-то занесите главврачу.

— Эмм… почти жена.

— Что значит почти? — полицейский посмотрел на меня, как на дуру…

Или это мое восприятие? Я собралась, сжала кулаки, словно это могло выдавить лишние эмоции.

— Он мне сделал предложение, но мы не успели…

— Ну тогда извиняйте, по закону — вы посторонняя женщина.

— Постойте, но я же получается единственный человек, кто его знает. Я не брошу его.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.

Введите сумму не менее null ₽, если хотите поддержать автора, или скачайте книгу бесплатно.Подробнее