Электронная книга - Бесплатно
ㅤ
451° F. Выпуск 4
ㅤ
ㅤ
Составитель — Лин Лобарёв
ㅤ
Чёрно-белая сказка
Финал. Медвежата Ваню хоронят:
рыдает Круть, воет Верть.
Счастливый Кащей приводит в хоромы
Марену, царевну-смерть.
При ней он притих и дышать боится,
косица её густа,
она и певунья, и танцовщица,
и жуткая красота.
Он пляской её насладился вдоволь:
везде, где она прошла —
чернеют пожарища, плачут вдовы,
до горизонта тела.
Он хочет её целовать, лелеять
и Машенькой называть.
Она доедает белую лебедь,
ссыпает пух в рукава:
рукою махнёт — разольётся полночь
и снегом укроет степь.
Волчица и ворон спешат на помощь
Ивану. Не ждёт гостей
наивный Кащей, он влюблён, беспечен,
от страсти почти что пьян.
Он гладит её ледяные плечи
и шепчет «моя, моя».
Волчица и ворон несут бутыли
с живой и мёртвой водой.
Иван ворочается в могиле,
выпрастывает ладонь
из рыхлой земли, и рычит, копая,
и дышит, как дикий вепрь.
Кащей тихо шепчет «поспи, родная»,
на ключ запирая дверь.
Иван улыбается жизни новой,
в котомке его звенят
четыре невиданные подковы
для сказочного коня.
Когда он верхом перейдёт границу,
влетит в кащеев предел,
Марена проснётся в своей темнице;
струится, как змей в воде,
коса по подушке, в глазах-колодцах —
огни торфяных болот.
Марена проснётся и улыбнётся,
и песенку запоёт:
«Смородина-речка, гори, разлейся,
покинь свои берега.
Зверушка и птица, беги из леса,
чуть только почуешь гарь.
Идёт мой любимый — луна, прикройся,
дрожи от страха, земля.
Он съест всё живое, он выпьет росы,
сожнёт поля ковыля;
ручей говорливый, проворный, длинный
схоронит в мёрзлой земле;
нетронутый снег окропит калиной,
ломая девственный лес».
Кровит небосвод на вечерней заре. Нам
всё ясно. Окончен сказ.
Иван наступает, поёт царевна,
горит и чадит река.
Кащей беспокойно во сне бормочет,
да не разберёшь слова.
Он станет бессмертным сегодня ночью.
Уже часа через два.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2014
* * *
По тебе, мой хороший, видно,
что ты не местный:
в гуще пышных зефирок,
мелочи разномастной —
ты из глины крутого замеса,
жёсткого мяса.
Каждый хочет тебя потрогать —
«он настоящий».
Хищный ящер,
искрящий провод и чёрный ящик —
ощутимый, рельефный, звучный.
Вкусный. Штучный.
Только как бы мы ни сюсюкали:
зайчик, лучик.
Помни: в жертву богам
приносят лучших из лучших.
Сильных воинов, ловких охотников,
а не глупую мишуру.
Так что это тебя мы
не досчитаемся
поутру.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ 2012
Небылица
Нитке должно тянуться,
веретену вертеться,
а молодой царице —
не покидать светлицы.
Сидит у окошка, экая цаца.
В руках то пяльцы, то спицы.
Лицом темна, по спине струится
смоляная косица.
Надо ж было царю жениться
на этом лесном уродце.
Привёл из чащи, бабы смеются:
«Изловил, как куницу».
Без неё ему, мол, не спится,
не воюется, не поётся.
Где в лесу ей было умыться
или напиться?
Ни ручья, ни колодца.
Только чёрная гнилая водица
в кабаньих следах на болотце.
На сносях уже, и всё не стыдится,
на месте ей не сидится.
Мимо пройдёт: крынки бьются,
в трещинах кувшины и блюдца.
Каждый вечер то медведь, то лисица
приходят к ней повидаться.
Призадумайтесь, братцы.
Что может у такой народиться?
Скоро совсем округлится,
и поздно будет метаться.
Как пойдёт на реку за солнцем
любоваться стрекозьим танцем,
там она должна и остаться.
Хватит причитать и креститься.
Следуйте за ней вереницей,
закройте платками лица:
всех припомнит,
коли вернётся.
Нитке должно тянуться,
веретену вертеться,
а молодой царице —
в Духов день из воды казаться,
ниток просить, тряпицу —
обернуться,
согреться.
ㅤ
ㅤ ㅤ 2012
* * *
она приходит, если дело труба,
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ и ясно, кто правит бал
неотвратимая как набат
спокойная, как аббат
в волосах бант
маленькая, грязная — стыдоба
ненормальная худоба, трещинки на губах
когда она входит, затихает пальба,
ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤзамолкает мольба
мужчины затыкают орущих баб,
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ выключают гремящий бас
покидают кто дом, кто бар
собираются на площади у столба
или у входа в центральный банк
каждый знает: пришла судьба —
ㅤ ㅤ ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤнужно не проебать
они оставляют дома женщин, детей и калек
каждый из них какой-нибудь клерк,
работает в городе много лет
водит древний форд или шевроле,
ковыряется по выходным в земле
ест по утрам омлет, вечером в баре орёт «налей»
пел в группе, но после как-то поблек...
и вот они идут в тишине и мгле,
как косяк дрейфующих кораблей
травы доходят им до колен,
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ она ведёт их сквозь сизый лес
на обочине трассы среди пыльных стеблей
каждому вручает его билет
из ближайшего города — на самолёт
на каждом билете — косая черта
и причудливый красный штамп
каждая точка прибытия — именно та
где приложение сил даст невиданный результат
воплотится мечта
нужно только выйти на трассу, поймать авто
не думать о том,
как дома будут роптать
заклинать возвратиться, круги топтать
о том, какая под ребрами пустота
улетает один из ста
как всегда, только один из ста
остальные становятся белыми, как береста
теребят рукава пальто
начинают шептать
что ещё будет шанс, что жизнь едва начата
и расходятся по домам, до второго шанса
не доживает никто
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2009
* * *
Купить газету,
запомнить город и день.
Смотреть, как плывут огни по чёрной воде,
как сложно губы уложены
у людей,
как много у них владений, идей и дел,
как много незащищённых и хрупких мест.
Проехали мост над рекой,
и теперь окрест
людские норы в кирпичной красной коре,
стволы без корней и ветвей, дающие крен.
Их новые ружья
могут разить наповал,
но в их очагах не тлеет полынь-трава,
никто не помнит обрядов,
не знает старого колдовства.
Поэтому тот, кто пришёл за мной,
рисковал.
Он любил охоту, печенье из отрубей,
выращивал голубей, играл на трубе.
Он мог меня пощадить, но кто-то сказал
«Убей».
И вот я еду к нему домой.
То есть, теперь — к себе.
В его жилище нет святого огня.
Верного пса, коня,
ножа в стене, что предупредит, звеня.
Его жена открывает мне дверь, обнимает меня.
Ей не хватит чутья
понять.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2011
Фёдор
Фёдор живёт на свете четыре года.
Фёдор умеет читать, писать своё имя,
Греть себе суп, разводить от изжоги соду...
Федор берёт табуретку, включает воду,
Федор умеет мыть за собой посуду:
Он точно знает, ЧТО будет, если не вымыть.
Мама уходит вечером на работу,
Красит ресницы возле трюмо в прихожей.
Фёдор привык не плакать. Молчит, как в вату,
Даже когда она уходит в субботу,
Даже когда она приходит избитой.
Фёдор боится только ножей и ложек.
Их нужно, драить, чистить и прятать сразу,
Нужно связать все ручки, закрыть все двери.
Главное, не оставить где-нибудь лаза:
Если забыть — оживают и в щели лезут;
Мама смотрела фёдоровы порезы,
Он ей рассказывал всё, но она не верит.
В детском саду дивятся: «Какой парнишка!
Умненький, аккуратненький, честный, кроткий».
Ах, поглядите, Федя убрал игрушки!
Ах, полюбуйтесь, Федечка чистит чешки!
Фёдор, сжав челюсти, моет чужую чашку —
Чашки не нападают меньше, чем ротой.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2008
Уважаемые пассажиры
Снуют,
зевают,
продирают зенки
жители буйного града.
Фасовочная машина
подземки
сверкает пастью фасада.
Бегут по клеткам, по швам, по фазам.
Контроль. Конвейер. Доставка.
Разбит на биты,
размазан разум.
Молчание хором.
Давка.
Держитесь,
не пяльтесь по сторонам и
читайте про спорт и танцы.
Пустой перегон не сверкнёт огнями
пропавших когда-то
станций.
Не слушайте россказни про проклятья,
не спите,
теплей оденьтесь.
Усвойте: кикиморы в пёстрых платьях
совсем не крадут
младенцев.
Ночами не воют
на свет софитов
обритые недомерки.
В колоннах — застывшие аммониты,
а не погибшие
цверги.
Вот разве только,
страховки ради
(не всяк человек — везучий)
входите в вагон головной,
не глядя
на фары.
На всякий случай.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2007
О припадках
И когда с глаз спадёт туманная пелена, смолкнет этот безумный аккордеон, этот жуткий альт, он придет в себя на карнизе: к спине стена, под ногами жесть и бетон, а внизу — асфальт. Он замрёт, почти не дыша, губу прикусив, не решаясь глядеть на стоящих внизу, на смотрящих вверх. Что там было вчера? Да обычный корпоратив, просто штатная проба друг друга на зуб под винцо и блеф. Что ещё? Деваха эта с пунцовым ртом: староват, мол, ты, виршеплёт, вон — очки, живот...
А потом зазвучала музыка.
А потом он не помнит почти ничего. Почти ничего. Только, кажется, шёл, как крыса, на нервный звук, идиотски скалясь, раскидывая коллег, преграждавших путь. И казалось, что если встанешь, нутро порвут эти чертовы ноты, срывался в бег и не мог свернуть.
Стой, работай теперь горгульей блочных домов. Впрочем, что-то мигает внизу, пожарники, что ли? В отпуск. Завтра. Куда-нибудь под Саров. Скажешь, внезапно разнылся зуб. Скажешь, что болен.
Корча пожарным рожи, выпотрошив карман, он достаёт мобильник. Номер твой набирает — весел, как какаду. Скажет потом, что был… ну, допустим, пьян. Или что в «фанты» с друзьями играли, и он продул.
ㅤ
ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ ㅤ 2007
* * *
Если кто-нибудь скажет вдруг,
что однажды увидел свою сестру,
дядю, сына, отца, жену
как какую-то игуану;
скажет, что слышит теперь за версту
рептильного сердца стук;
скажет, что дома страшно ему —
я не буду смеяться.
Я всё пойму.
Эта бездна уже смотрела в меня,
нельзя ничего поменять,
от неё не скрыться,
она догонит.
Скажем, прямо сейчас в вагоне:
я — глухой заколоченный ящик.
Слева мой друг, давно состоящий
сплошь из выбоин и каверн.
Напротив — оплывший угрюмый зверь
в висящих ошмётках кожи, коры ли...
Стайка бабочек: издалека — узоры на крыльях,
синие жилки, ключицы, тонкие пальцы,
вблизи — хоботки и жвальца.
Ходя по улицам, не заглядывай в лица,
лучше читать, считать ступени, молиться.
Увидел такое раз — пропал навсегда.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.