Безупречная смерть

Темень. Ни зги не было видно. Струи дождя хлестали в стекло уазика. Милицейская машина осторожно скакала с ухабины на ухабину по грунтовой дороге дачного поселка. Редкие фонари лишь указывали направление, но мало что давали в плане видимости. Вот снова поворот налево. Указатель на заборе — «7 линия». Проехав до самого леса, автомобиль остановился под фонарем на повороте.

Из машины никто не вышел, ждали. В такой ливень никому не хотелось оставаться без крыши. Василий Петрович несколько раз просигналил.

— Ну, кто там нас должен встретить? Где эта чушка, что вызывает милицию ночью?

— Петрович, нажми еще раз. За дождем трудно услышать. Погуди подольше, а то так и будем тут сидеть до утра.

Петрович, с видимым удовольствием, положил ладонь на середину руля и так и оставил ее там. В окошко машины начали стучать.

— Ну хватит, хватит гудеть. Сейчас весь поселок переполошите. Слышу я вас, слышу. Чего так долго ехали?

На дороге стояла большая женщина, высокая и толстая. В своем зеленом, прозрачном дождевике она казалась еще больше. Голос ее был низок и не предвещал легких и интеллигентных контактов.

Петрович посмотрел на нее и замешкался, словно не веря, что кто-то рискнул выйти под эту хлябь. Наконец, он открыл дверцу. За ним вылезла вся команда.

— Ну, показывайте, куда идти? Что, где, когда, и как говорится, как?

Он двинулся к темнеющей черной дырой калитке.

— Не туда! Это моя калитка.

С бешенным лаем запоздало выбежали две собаки. Небольшая, черно-белая дворняжка надрывалась тонко и визгливо. Огромный овчар солидно подгавкивал редко, но басом.

— Боже мой, с такой охраной еще и милицию вызываете! — Петрович был настроен скептически и ворчливо. — Ну, где ваш тут труп?

— Мой? Типун вам на язык. Часто приходится с трупами разговаривать?

— А что? Страшно?

Фонарь раскачивался, под ударами ветра, освещая угол дороги неровным и желтым светом.

— Ну-ка угомонитесь, быстро домой! Найда, Боб, ну-ка на место, кому говорят, пошли на место.

Женщина загнала собак в калитку и закрыла ее на замок.

— Пошли.

Вся компания — трое в форме и женщина — двинулись к угловым воротам. Высокие и железные, они черно поблескивали в мокром свете фонаря. Слева от ворот была калитка, тоже высокая и железная. Она была настежь распахнута. Обильный кустарник почти перегородил вход.

— Господи, как тут пролазить-то? — Петрович продолжал ворчать.

— Тише, — женщина остановилась. — Слышите?!

Вой собаки явственно резался сквозь шум дождя. Какой-то огромный пес то выл, то лаял.

— Разве это не ваши?

— Да нет же, это Анькин пес.

Шествие двинулось по узкой тропинке. Впереди и немного сбоку белел дачный домик.

— Ну, да, слышу вой собаки, и что? Просто хозяин оставил собаку. Да мало ли что.

— Да тише вы. Идите сюда.

Женщина сошла с тропинки и полезла прямо в мокрую траву, росшую вдоль боковой стены дома. Дом содрогался от бешеного лая. Она подошла к темному окну. Нижний его край доходил ей до груди.

— Идите сюда, что вы там… ноги боитесь замочить? Никак в бальных штиблетах приехали?

Она подняла фонарь и светила прямо в низкое окно дома. Прижавшись огромной грудью к нижнему косяку, она обернулась к подошедшим.

— Смотрите!

В глубине небольшой комнаты на кровати среди подушек блестело красное лицо. Оно не было целым. Один, оставшийся, неподвижный глаз четко смотрел на людей за окном.

Внезапно, все исчезло. На подоконник вскочил доберман, загородил окно и злобно зарычал. Он нетерпеливо бил передними лапами по подоконнику, зубы его были оскалены, вспененная слюна брызгала во все стороны. Все в ужасе отпрянули от стекла.

— Кошмар, — прохрипел капитан. — В страшном сне и то такого не увидишь. Так, взламываем дверь, и забираем собаку. Вы можете забрать собаку, дорогая?

— Да куда ж я ее?

— Куда угодно, хоть пристрелите. Иль, правда, пристрелить?

— Да они за нее сами пристрелят кого угодно. Эти сестры со своей собакой носятся как с писаной торбой!

— Похоже, одна уже не носится. Может, это собака ее так объела? Это так продвинуто, по-современному.

— Капитан, — второй милиционер поднялся от замка. — Замок я взломал. Открывать?

Дверь содрогнулась и распахнулась. Из дома с громким лаем выскочил доберман. Рыча, он неистово кинулся к ступенькам крыльца. От такого столкновения молодой лейтенант не удержался на ногах и опрокинулся навзничь и, пролетев две ступеньки крыльца, ударился затылком о траву.

— Во, черт, сейчас тут будет еще один труп.

Собака, оказавшись на свободе, не останавливаясь и не замолкая, бросилась по тропинке к раскрытой калитке и исчезла в темном шуме дождя.

— Ну вот, одной проблемой стало меньше. Где тут выключатель?

Маленькая прихожая-кухня. Деревянные стены не были покрыты ни лаком, ни краской. Слева узкое окно. Перед окном электрическая плитка. Два ведра с водой стояли под тумбой с посудой. Две двери — прямо и направо — темнели зловещими провалами.

Капитан прошел прямо и стал шарить по стене. Щелкнул выключатель. Тусклый свет осветил необычную комнату. Небольшая спальня. Кресло, справа за дверью, покрыто синим льняным покрывалом. Старинное мутное зеркало, все в трещинах и крапинках, стояло у стены в темно-коричневой резной раме. Над зеркалом, к стене, были прибиты две доски, обтянутые синим бархатом и обклеенные монетами и камнями. Огромное кружевное покрывало свисало со стены над креслом. Под ним просвечивали старинные фотографии военного времени.

Бабушкины кружева украшали и другую стену, над кроватью. На них были навешаны вышедшие из моды сережки, бусы, цепочки. Бижутерия 60-х годов. В этом доме вообще, видимо, любили прибивать все к стене. С небольшими интервалами красовались две старые клавы от компьютера, несколько наручных часов, старая кинокамера «Аврора», компьютерная плата, мышка, сушеные лягушки и морские коньки, первый мобильник фирмы «эриксон», балетные тапочки, огромные игрушечные слон и волк…

Почти половину комнаты занимал диван, забрызганный кровью. На нем, поверх шелкового одеяла, в желтой пижаме, лежала женщина. Размозженная голова была кровавым месивом с одним глазом. Слипшиеся волосы лишь на концах имели первоначальный черный цвет.

Капитан нехотя подошел к кровати, дотронулся до руки женщины.

— Да, точно, ты еще пульс пощупай, — низким голосом прокомментировала толстуха.

— Так, ну, все ясно и так. Труп. Где живет эта ваша соседка? Сестра, говорите, у нее есть?

Он резко обернулся.

— Да, их двое. Две сестры. В Тушино и живут. Это ж тушинские дачи.

Капитан достал телефон.

— У нас тут труп на дачах. 72 км от Москвы, поворот налево. Да… Молодая женщина. Похоже, убита. Место основного проживания — Тушино, в Москве, — капитан замолчал, сдвинул брови и опустил глаза.

— Хорошо. Понятно, — он убрал телефон во внутренний карман пиджака. — Двери опечатать, ничего не трогать, осторожно всем выйти.

Все попятились к выходу. В обратной последовательности выключился свет, закрылись двери.

Молчаливая процессия потянулась по мокрой тропинке к свету скрипящего и качающегося фонаря. Дождь все так же нещадно хлестал косыми струями.

— Калитку не закрывайте, к ней не подходите, мы и так все там истоптали. У вас есть адрес и телефон убитой?

— Вы что, даже тело не заберете? Да мне страшно тут ночевать. Чего вы ждать собираетесь? Когда дождик что ль кончится?

Капитан открыл дверь машины.

— Тут будет столичное расследование. И следствие будут вести по месту жительства убитой, а не по месту смерти. По месту жизни — понятно? Не смерти, а жизни.

Он хлопнул дверцей. Машина проехала немного вперед и стала разворачиваться в узком повороте линии.

— Да вы что, так все и оставите? Да, может, тут убийца ходит! Куда вы уезжаете-то?!

Женщина пыталась перекричать шум дождя.

— Завтра, — капитан чуть приоткрыл окно. — Завтра, дорогая, завтра. Завтра у вас будут и следователи, и вопросы, и зрители, и артисты. Готовьте свою историю, можете даже записать, чтоб не забыть.

Машина развернулась и, сильно газуя, устремилась подальше от этого места, туда, где было тепло и сухо.

Анна стояла перед Саградой Фамилья на плац де Гауди. Знаменитый собор был повернут к ней своей старой частью, созданной еще великим архитектором. Темная, цвета мокрого песка, сторона детского замка-собора пугающе нависала размытыми очертаниями. Белые фигурки людей и ангелов, в наплывающих арках над входом, казались древними костяными шахматами, выброшенными волной в прибрежный песок с разбитого судна. Стекло, в причудливой прерывистости каменной резьбы, отражало голубое небо. Высокие башни, похожие на вафельные трубочки с кремом, были гипертрофированной материализацией детской мечты об этом лакомстве. Белые голуби и красный бантик венчали вход в собор, взяв на себя роль незамысловатой виньетки на бланке пригласительного билета в детское сознание.

Автобусы с туристами прибывали и прибывали. Группы людей проходили мимо, вслушиваясь в бормотание гидов и щелкая фотокамерами. Английская, немецкая, французская речь перемешивалась и звучала адской какофонией, утратившей всякий смысл и значение. Меланхоличные японцы были самыми тихими и многочисленными.

Рядом, через дорогу, был небольшой водоем. Туристы не успевали сюда завернуть, пяля глаза на песчаные замки, которые Гауди построил для Бога.

Девушка присела у самой кромки прозрачной воды. Утки были абсолютно сыты и даже не попытались подплыть и поклянчить крошек. Она наклонилась и помочила руку в прохладной воде, но тут же обернулась. В воде она увидела отражение стоящего за ней человека.

— Как ты тихо подошел. Я испугалась, — она поднялась и поправила лямки небольшого рюкзачка.

— В следующий раз я буду трубить и орать за полквартала.

— По-моему именно это ты сейчас и делаешь. Как простой поводырь-гид, собирающий глухо-слепо-немое стадо. Говори тише.

— Я опоздал, — прошептал в этот раз каталонец, целуя Анну в щеку. — Когда ты позвонила, я был у психоаналитика, не мог вырваться.

— Тебя привязали к кушетке?! Или наручники?

— Эротично? Да? Ты не поверишь, но именно о сексе мы и говорили. Я ей свои сексуальные фантазии рассказывал, а она вцепилась в меня и заладила — говорите еще… говорите еще… рассказывайте больше… рассказывайте больше… А сама кругами уже вокруг меня ходит, вспотела. Кофточку расстегнула…

— Ммм… — Анна улыбнулась, — это пошли твои эротические фантазии?

— Да нет же, клянусь.

Хавиер Джорнет Руа был, как всегда, вертляв и смешлив. Он работал в страховой компании, основанной еще его прадедом. Ну, или делал вид, что работал. Детство вылетало из него фонтаном.

— Нет, что, правда?! Ты ходишь к психоаналитику?

— Социальная принадлежность обязывает. Все мои друзья ходят.

— А, тогда понятно! — девушка весело рассмеялась. — Скажи отцу, чтоб застраховал тебя на случай изнасилования психоаналитиком.

— А где твои чемоданы? В какую гостиницу тебя… ты решила? — каталонец сменил тему разговора.

— Вот, — Анна кивнула на рюкзачок, что пустовато маячил за спиной. — Я остановлюсь у тебя, и даже не пробуй возражать, и не говори, что там у тебя дочка, мама, рабочие, нет телевизора. Я все равно не пойду в гостиницу.

— Нет, но это неудобно, — Хавиер жадно облизнул маленькие губы и посмотрел на грудь Анны. Ее теплый жилет цвета хаки был распахнут, и черная майка четко обрисовывала контуры тела.

Он суетливо зашагал к обочине.

— Просто не говори мамочке, что я приехала, и все будет нормально.

— Я уже позвонил отцу в контору, — Хавиер открыл дверцу темно-синего «рено». — Сказал, что поехал тебя встречать.

Отец и сын занимали один кабинет, и Хавиер никогда не принимал самостоятельных решений.

— Скажи, что не встретил. Поедем в галерею, надо узнать, проданы ли мои картины, или нет.

Стеклянные двери галереи встретили их бронзовыми литыми ручками. Узкий зал, от стены до стены освещенный дневным светом из огромных витринных окон, был завешен пейзажами. Главное место на них занимало небо — голубое, серое, зеленое, и даже красное, с облаками и с птичками. На оставшемся от неба месте, кое — как, ютились горы, деревья, кустарники и куски моря. Арка в стене открывала перспективу другого зала с кушетками, комодами, столиками, зеркалами и прочим антиквариатом. Там уныло чернела фигура одинокого посетителя в шляпе. В глубине, в самом углу первого зала, за огромным столом сидел хозяин. Подтянутый, высокий, сухощавый и гладко выбритый, в отличном темном костюме он сосредоточенно читал.

Хавиер протянул ему бумаги.

— Я — юридический представитель Анны Пастер, хотел бы узнать, проданы ли ее картины?

— Да, проданы, — мужчина даже не поднял головы от бумаг.

— Могу ли я забрать деньги?

— Мадмуазель сама забрала их на прошлой неделе.

— Я?!!!!!! — Анна вступила в разговор, едва поняв, что произошло.

Он, наконец, поднял голову и уставился на нее. Солидные очки в роговой оправе сползли на краешек носа.

— Да, именно вы. Вы предъявили контракт, паспорт и все необходимые документы.

— Как вы можете такое говорить? Вот я стою перед вами, я только сегодня приехала в Барселону. Вы что же, не помните, у кого забирали картины?! Как вообще такое возможно? Вот мой юридический представитель. Кому вы отдали все?

Мужчина достал ящик с документами, стоящий у него за спиной.

— Вот контракт. Это ваша подпись? Вот моя часть контракта. Это тоже ваша подпись?

— Это невозможно, меня не было тут неделю назад. Вы просто не хотите платить.

— Я не могу платить дважды за одно и то же одному и тому же человеку. Приходите или с документами, или с оружием.

Хавиер громко рассмеялся. Анна вздрогнула. Человек в шляпе показался в арке, разделяющей два зала. Длинное пальто его было явно не по погоде. Солнечная осень Барселоны делала его одежду клоунской. В руках у него показался черный длинный ствол. Прозвучал хлопок. Очкарик дернулся и застыл, а затем стал медленно оседать на стол. Голова его упала на разложенные перед ним бумаги.

В арке уже никого не было. Не слышно было ни шагов, ни шуршания одежды. Хавиер неподвижно смотрел на галерейщика-пророка с застывшей на лице улыбкой. Анна выдернула папку из-под головы убитого и схватила своего спутника за рукав.

— Бежим!

— Но…

Девушка тянула парня за ткань пиджака и медленно двигалась к двери.

Хургада встречала очередями, толпящимися на паспортный контроль и на получение визы.

— Торина Ирина, — толстый араб в стеклянной кабинке еле-еле ворочал языком.

— Да. Да, это я.

Не отрывая взгляда от бумаг, он протянул в окошко документы.

— Возьмите свой паспорт. Проходите.

На улице было тепло и темно.

Несмотря на поздний час, у входа в аэропорт бойко предлагали свои услуги по переносу сумок и тяжестей прилипчивые стаи низкорослых и щуплых арабов.

— Ваши сумки, мадам, ваши сумки.

— Какие у меня сумки? — девушка легко закинула полупустой рюкзак на плечо. — К тому же я не знаю, куда его нести.

Она вглядывалась в толпу, стоящую по эту сторону контроля.

— Вот и моя горящая фирма, — Торина подошла к арабу с табличкой

«Альмавир». Тот молча сунул ей клочок бумаги.

— Машина с номером 77—89, — прочитала она.

Это оказался черный ленд-ровер с запотевшими от кондиционера стеклами. Внутри уже сидели четыре пассажира. Двое мужчин, оказавшиеся напротив, Ирины весело переговаривались.

— Кажется, нашим встречающим запретили говорить, — рыжий сделал глоток коньяка из металлической фляги.

— Это правильно, — хохотнул второй. — Все равно их бормотание трудно понять.

— Как попугайчики — все буквы на месте, а что сказал — сам черт ногу сломит.

С одинаковыми усами, неопределенного возраста, они выглядели клонами, вышедшими с одного конвейера. Один был рыжий, второй — черный.

— Вы запаслись спиртным на их сухой закон? — рыжий обратился к супружеской паре, что сидела позади Ирины.

Крупный мужчина, с огромным животом, который с трудом помещался на его коленях, нелепо смотрелся рядом с миниатюрной женщиной со светлыми тонкими волосами, подстриженными в стиле «каре». Ирина оглянулась и улыбнулась женщине.

— А мы никуда без своей водки и не ездим, — охотно вступила в разговор та. — Как же без своей-то? Вдруг что не так. С отравлением в больнице лежать — себе дороже. Лучше уж привычную, из своего магазина, от проверенного продавца.

— Ну, вы загнули! — захохотал рыжий.

— Да, правда, вам говорю. Вот летом ездили на поезде к куму в Мариуполь. Так 10 бутылок водки с собой возили. Пусть тяжесть, но на поезде, потихонечку и дотащили. А то как же!? Костячок мой и так уже перепахан врачами! Шов от верха до низа — вдоль всего живота. Так еще и водкой отравиться! Этого только не хватало! Да еще и в чужих краях!

Тут уже откровенно засмеялись все.

— Что ж вы к хохлам, да со своей горилкой ездили?! — рыжего как прорвало. — Вот ко мне брат жены приезжал оттуда, так он и горилку в трехлитровой банке свою, и сало в мешковине, тоже домашнее, и купаты самодельные — ну все на самообеспечении! Так я с ним неделю сидел — стакан горилки — шмоток сала с черным хлебом, стакан горилки — шмоток сала с черным хлебом — через неделю себя настоящим казаком почувствовал! С эдаким чубом! С картины Репина «Не ждали».

— Там же вроде декабрист, — неуверенно произнесла женщина.

— И им тоже. «Во глубине сибирских руд»…

— Н-е-е, там народник был, — вопросительно посмотрел на Ирину второй усач.

— Во, во… Кто был ничем, тот вставит всем. Кто я, что я, только лишь мечтатель… или мыслитель? Полное расщепление личности. Питие определяет сознание. Значит, тут водку пить будем?

— Да нет у них водки. Нету! Мусульмане они — не пьют — только курят, и другим прикурить дают.

Разговор был прерван появлением нового пассажира и клиента фирмы «Альмавир». Дверь машины открыла высокая девушка. Волосы были собраны в толстый закрученный хвост. Она подняла свою сумку на колесиках и занесла её внутрь машины. Затем, протолкнула ее в угол, молча сев рядом с Ириной. Вытянула ноги в проход. Высокие шпильки босоножек, состоящих из пары ремешков, заставляли сомневаться — сама ли она только что поднимала тяжелый и большой багаж. Ногти на ногах и руках были накрашены ярко зеленым лаком. Салатовым. Серебряный браслет на ноге чуть постукивал подвешенными на нем фигурками, искусно вырезанными из малахита. Короткая белая юбочка и такая же кофточка больше открывали, чем закрывали.

В машине установилась напряженная тишина.

— Вам не холодно? — нарушил ее черноусый. Он кивнул на обнаженные плечи красотки. — Хотите, попрошу, чтоб выключили кондиционер?

Обладательница браслета молча посмотрела на мужчину. Она умела держать паузу.

— Ничего не скажешь, вы умеете держать паузу. Актриса?

Девушка все так же беззвучно смотрела на усатого.

— Мужики, отстаньте от девушки, — вступил в разговор пузоколенный водкохлеб. — Вам надо было с собой не коньяк, или не только коньяк везти, а кое-что подороже. И пообъемнее… С другими формами. Иль за багаж пожмотились платить?

Дверь еще раз открылась, и показался египетский представитель туристической фирмы. Он был в очках и в руках держал пачку бумаг.

— Так, все собрались. Уезжаем.

Его русский был почти чистым. Во всяком случае, не дальше Абхазии.

Шофер послушно завел мотор, и машина, плавно развернувшись, выехала с вокзальной площади.

— Значит так, — продолжал он, не отрываясь от бумаг. — Распределение по гостиницам. Вы двое, — кивнул он усатым няням, — и вы, — он поднял голову к Ирине. — По горящим путевкам. В одной гостинице. Вы знаете, что ваша гостиница — «Сэнд Бич»? Приготовьтесь, вы выходите первыми. Затем вы. «Гейсум», — он повернулся к девушке на шпильках. — И, наконец, «Голден бич» — ваш отель.

Он посмотрел на супружескую пару. Те одновременно кивнули ему в ответ.

«Сэнд бич» — крохотный отельчик — встретил прибывших полутемным холлом. Никого в холле не было. Да и холла как такого не было. Широкая лестница, какую обычно изображают в сценах дворцового бала — вот все, что говорило о роскоши курорта. Под этой широкой лестницей, в сумраке, находилась стойка рецепшна.

Быстро зарегистрировавшись и получив номер и ключ от него, Ирина поднялась по этой широкой лестнице на второй этаж, где, собственно, и были расположены номера, в ряд, вдоль длинного узкого коридора.

Все выглядело запущенным, пустым и мрачным.

Щелкнув замком, она вошла в крохотный номер. Выкрашенные голубой краской стены и дверцы встроенного шкафа, комод и зеркало над ним. Две кровати стояли рядом, накрытые голубыми, байковыми одеялами.

С удовольствием скинув с себя рюкзак, Ирина положила его на комод и растянулась на кроватях. Прямо в одежде. Было тихо. Внезапно она встряхнула рукой. Рядом по кровати, щекоча и касаясь ее пальцев, полз огромный таракан. Когда-то, давно, в школе, ее одноклассник приносил такого на урок и называл его — мадагаскарским. Девушка в ужасе отпрянула и резко села на кровати. Махнув рукой, она отбросила ползающее чудовище в самый угол комнаты. Он развернулся и быстро снова побежал к кровати. Нагнувшись и схватив кроссовок, Ирина резким движением запустила его в монстра. С тараканом было покончено.

Падение обуви совпало со стуком в дверь. Неохотно подойдя к двери и повернув ключ в замке, она выглянула в коридор. За дверью стоял недавний попутчик. Рыжий.

— Вы даже не спрашиваете — кто это! — он улыбался.

— А вы — это?

— Вдруг это таракан? — он выразительно погладил свои усы.

— Откуда вы знаете? — она вздрогнула, и, оглянувшись, посмотрела на то место, где лежал труп таракана.

— Да я все знаю, как герой Александра Грина.

— Вы что, подбросили мне этого таракана?!

— Эх, молодежь, молодежь. Если бы вы читали Грина, то знали бы, что слова — «я все знаю» — принудительно были вытатуированы у пьяного парня на руке. А он, ни сном, ни духом… Ничего не знал…

— Я только что кого-то убила!

Ирина попыталась пошутить.

— Да, меня, своим незнанием моего любимого писателя, великого Александра Грина, во веки и присно и во веки веков… Аминь…

— Да посмотрите же. Вот.

Она отступила в комнату. Рыжий проследовал за ней.

— Вот, смотрите, полз прямо по моей кровати.

Она подняла кроссовок и показала на пятно останков.

Усатый даже не взглянул на них. Он опустился вдруг на одно колено и, взяв у Ирины ее ботинок, снова протянул его ей.

— Позвольте предложить вам прогулку по вечерней Хургаде. Я уверен, после этого преступления вам не заснуть.

— Засну. Это была самозащита, — она попятилась от него к балкону.

— Ну, как знаете, — он встал и двинулся к двери. — Можете устроить тут молебен по убиенному. Я пойду, пройдусь.

Он уже почти закрыл за собой дверь, когда Ирина кинулась за ним.

— Да, постойте же, я с вами, — она нагнулась, чтобы надеть кроссовок. — Погодите. Второй не найду.

Рыжий стоял по ту сторону порога и улыбался. Она закрыла дверь, положила ключ в карман и обречено зашагала рядом. Коридор по-прежнему был пуст. Они вышли на улицу, так и не встретив никого.

В переулке тоже было совершенно безлюдно, не считая небольшой стайки арабских парней, что с любопытством посмотрели на них.

— Вас проводить? Хотите, мы вас проведем по городу? — дружно заорали они.

— Лучше мы заблудимся и умрем, — пробормотал в усы Рыжий.

Они вышли на оживленную улицу.

— Как хоть вас зовут — то? А то неудобно будет кричать — эй!

— Эй, таракан? Почему неудобно? Сережей меня зовут. Всех людей с такими усами зовут Сережами. А ты — Ирина. Я знаю.

— Откуда?

Ирина внимательно посмотрела на усатого. Он засмеялся.

— Вот только не надо делать умное лицо. Особенно такое. Я просто посмотрел у нашего араба в документах. Раз. Второе. Я слышал, как ты проходила паспортный контроль. Три. Я видел, как в рецепшене заполняли твои анкетные данные. Столько возможностей. Выбирай. Что больше нравится?

Они шли по темным улицам, освещенным то тут, то там вывесками и редкими фонарями. Ветер дул так, что порой невозможно было идти с открытыми глазами. Ирина опустила голову и старалась не поднимать глаз. Но дело было не в силе ветра. Воздух пустыни содержал в себе песчаную взвесь. Песок попадал в легкие, в глаза, забивался под одежду. С каждым порывом песчинки острыми гранями врезался в кожу. Ирина закрыла глаза и остановилась.

— Вот возьми. Очки. Правда, черные. Но хоть глаза откроешь, — он достал из кармана рубашки солнечные очки и протянул девушке.

— Ха-ха! В черных очках вечером! В темноте!

Она надела очки. Привычные к пустыне арабы в своих длинных разноцветных хламидах и тюрбанах с удивлением посматривали на девушку.

— Может мне еще и белую тросточку взять?

— И звонко постукивать ею по мостовой? Да бесполезно. Все равно никто ничего не подаст.

— Такие жадные?

— Да просто нечего. Ты посмотри, куда приехала.

Сергей свернул с центральной улицы в проулок. Пройдя пару шагов, они оказались в трущобах, которые трудно было представить жителям северной страны. Ирина сняла очки. Проулок был завален камнями и мусором. Тут же, в беспорядке, стояли контейнеры для мусора. Горел костер. Жилища трудно было назвать домами. Их вообще трудно было как-то назвать. Полуразвалившиеся постройки, напоминающие гаражи пригородов Москвы 60-х годов, были обитаемы. На проломах, заменяющих окна, висели тряпки, дыры в стенах были кое-как заложены картоном, камнями, и другим подручным материалом. Посреди всего этого разора стоял ослик, прицепленный к двухколесной тележке. То ли женщина, то ли мужчина, в длинной красной хламиде и белой повязке на голове, таскал на ней мешки. Мальчонка в белом сидел на тележке и ждал. Сзади, на краях повозки были подвешены баулы.

— Пойдем в гостиницу. Я правда больше не могу, — Ирина повисла у Сергея на руке.

— Что? Параллельный мир? Нет, пойдем, посмотрим сувениры. А то вдруг времени больше не будет.

Он развернулся и пошел к освещенной улице, к магазинам и лавкам, увлекая девушку за собой.

Первая же лавчонка могла удовлетворить любые запросы по сувенирам.

— А почему ты говоришь, что тут параллельный мир? — девушка стояла у прилавка и безразлично перебирала вещицы.

— Потому что нам, обитателям болотных пространств, трудно представить жизнь в этой сухой песчаной пустыне.

— А тут никто и не живет. Это ж курорт! И потом, снежная пустыня, песчаная пустыня — какая разница?

— А ты представь, как немцы попали в Россию, как в потусторонний мир с однообразным пейзажем на огромной территории — среди болот — леса и поля. Они ж точно свихнулись сразу же.

— Ты сам разговариваешь как свихнувшийся.

Он выбрал синего человечка с огромным стоящим членом, синюю же, лазуритовую кошку и страшную алебастровую тарелку, всю испещренную черными штрихами и неровностями, как будто она тысячи лет пролежала в гробнице Тутанхамона.

— Ты будешь что-нибудь брать?

— Не, на перекрестке миров не отовариваюсь, — Ирина поставила сфинкса на полку, пальцем стерев с его шапочки пыль.

— Тогда я куплю тебе сувенир.

— Да не нужно мне сувенира, они тяжелые.

— Не знаешь, что я предлагаю, а отказываешься.

Расплатившись с лавочником, Сергей потащил ее к выходу. На улице у самой двери стояла кучка арабов. Те же лица, те же хламиды, те же тюрбаны. Они казались один в один такими же, как те, что предлагали проводить их по Хургаде час назад. Ирина попыталась рассмотреть лица.

— Пойдем же, — потянул ее Сергей, — ты что, увидела ожившие тени веков?

— Сереж, откуда у тебя такой язык? Ты говоришь, как черти кто.

— Язык у меня отличный, вот ты не целовалась со мной, а судишь по себе. Сам вырос. Пришли.

— Да, как в прошлый век попала.

Они вошли в ювелирную лавку. Зеркальные стены не мог закрыть даже огромный толстый хозяин. Он недовольно посмотрел на посетителей: пора было закрываться.

— Мы на минуточку. Картуш без надписи дайте мне.

Сергей взял в руки золотую подвеску — изящный овал без надписи, или какого-нибудь изображения на нем.

— Вот, когда ты придумаешь себе новое имя, сможешь написать его внутри.

Он показал на пустое зеркальное пространство внутри кулона.

— И не спорь, я сказал, — он строго посмотрел на Ирину.

— Да, и цепочку, — снова повернулся он к хозяину.

— А почему новое имя? — в черных солнечных очках отразился золотой блеск.

— Потому что, Ира — слишком не египетское. Придумай себе какое-нибудь тайное. Или номер. Типа 007.

Девушка стояла в растерянности, рассматривая картуш, лежащий у нее ладони. Потом подняла руки и застегнула цепочку у себя на шее.

— Вот и умница, а то я уже хотел один возвращаться в гостиницу. Пойдем.

Они вышли на улицу. Перед входом в ювелирный магазин кучковалась стайка арабов. Здесь было больше света, и парней можно было лучше разглядеть. Те же хламиды. Те же лица.

— Послушай, это те же парни, что стояли у нашей гостиницы, когда мы вышли. — Ирина сжала пальцы.

— Для меня они все на одно лицо, как китайцы. Ты их умеешь различать?

Сережа уверено свернул в переулок. В этот раз тут было еще пустыннее и темнее. Вот, наконец, и подъезд. Полутемная лестница, пустынный холл. Они медленно поднимались на второй этаж.

— Тут еще кто-нибудь кроме нас живет?

— Конечно, ну иль завтра приедут. Конец октября. Пойдем, я тебе что-то покажу.

Он взял Ирину за руку и повел в конец коридора. Через темный аппендикс здания и незапертую дверь вышли на крышу отеля. Невысокий барьер по краю, бассейн, лавочки, столики. Море, залитое лунным светом, давало дополнительный свет — отраженный. Сверху был виден пляж соседней гостиницы.

— Красота, да?

— А ты-то откуда знаешь?

— «Я все знаю», Сергей снова повторил свою любимую фразу.

— А я не знаю ничего.

Они стояли у края каменной ограды, облокотившись на нее и рассматривая человека, который пытался уплыть в лунное море на доске с парусом.

— Вот прекрасная иллюстрация «Бегущей по волнам», моего любимого Александра Грина. Что может быть фантастичнее — бежать по ночному морю? Перескакивая с волны на волну…

— Опять ты со своим допотопным Грином.

Сергей опустил руку и сделал попытку обнять Иру за талию.

— Не будем перенастраиваться. Мне и та волна нравилась. И вообще, холодно, и хочется спать.

— Ну, спать, так спать, — охотно согласился он. — Пойдем.

Они спустились по маленькой лестнице, открыли дверь, и снова оказались в сумраке коридора. Подошли к двери ее номера. Ирина повернула ключ в замке, оглянулась на Сергея, улыбнулась ему, и, ни слова не говоря, захлопнула дверь.

В номере было тихо.

Остатки таракана все так же темнели на полу. Она стерла их кусочком туалетной бумаги. Бачок в туалете не работал. Спускать воду нужно было рукой. Ирина стянула с себя джинсы, куртку, и пошла в душ. Ледяная вода брызнула на ее запыленное тело. Чтобы хоть немного согреться, она умылась горячей водой в раковине. Кондиционера в номере не было.

Закутавшись с головой в полотенце, девушка стала разбирать постель. Она сняла покрывало, потрясла одеяло, подняла простыню. Все было чисто. Тараканов больше не было.

Внезапно, в подушке что-то звякнуло. Она прощупала наволочку: в уголке был какой-то твердый предмет. Боясь снова встретиться с мадагаскарскими монстрами, она вытряхнула из наволочки все что там было, вместе с подушкой. На простыню, тихо звякнув, упал маленький серебряный браслет. Его украшали необычные подвески — искусно вырезанные малахитовые фигурки. Девушка взяла браслет и, не думая, застегнула его у себя на запястье.

— Да, изящно смотрится.

Она внимательно посмотрела на браслет. Одной малахитовой фигурки не хватало. Маленькое серебряное колечко, на котором она крепилась, болталось пустым. И лишь зеленый сколок малахита напоминал о пропаже.

— А ведь я сегодня такой уже видела.

Она закрыла глаза. Молчаливая красавица с высоким хвостом и шпильками появилась перед ее взором. Ее бесконечные ноги и малахитовый браслет — это было последнее, что мелькнуло в ее засыпающем сознании.

— Зачем ты драпанула из галереи?

Хавиер нервно ходил по своей квартире. Невысокий, плотный, с покатыми плечами, он больше был похож на девушку, чем на парня. Его зеленые круглые глаза, опушенные длинными ресницами, смотрели всегда неуверенно. Видно было, что он ждет реакции и оценки своих действий окружающими.

— Потому что. А что ты хотел?

Он остановился напротив Анны и посмотрел на нее. Девушка спокойно устроилась калачиком в углу пестрого дивана. Огромный полосатый кот развалился рядом. В руках у нее была чашка. Она пила чай и не отрывалась от телевизора. В новостях мелькали интерьеры галереи и фотографии убитого.

— Как что?! Вызвать полицию. Дождаться ее, дать показания.

— Ты хотел стать героем новостей? А о маме ты подумал?

Анна подняла голову. Хавиер стоял перед ней с широко открытыми глазами. В этих глазах был ужас ребенка, поступившего плохо, не так как учили, против правил. Он стал антисоциальным элементом, бежав с места преступления. Он был напуган. Напуган не произошедшим у него на глазах убийством, а своим поведением, не соответствующим тем впитанным с детства правилам, которые заменили ему способность думать. Выражение капризного испуга гармонично оживляло лицо каталонца.

— А что мама? Что мама теперь скажет?

Телефонный звонок прервал поток его возмущенных реплик.

— Алло. Да, мама.

— Ну вот… Началось…

Анна встала и пошла на кухню налить себе новую чашку чая.

— Мама, да, я вижу, у меня как раз включен телевизор. Да, тот самый галерейщик, которому мы сдали картины. Нет, мамуль, мы еще туда не ходили. Да, я говорил, да… она приехала, но мы туда еще не заходили. Я не знаю, проданы или нет. Не знаю… так получилось, мама. Хорошо мамуль… Целую тебя тоже.

Он положил трубку и пошел за Анной на кухню. Аня стояла у холодильника и резала колбаску. Она намазала масло на хлеб, положила колбасу и накрыла все это сыром.

— Как ты можешь есть в такой момент?

— В момент, когда хочется есть? Ну хватит капризничать, ушли и ушли, у меня все равно не было бумаг с собой. Кроме того, я не умею составлять фотороботы.

— Как так?! Ты же художница!

Анна взяла чашку и свой бутерброд.

— А вот так!

Она прошла в комнату и снова села на диван перед телевизором. Свою чашку она поставила на низкий стеклянный журнальный столик.

— А ты страховщик. Ты застраховал мои работы на случай пропажи? Я не знаю, почему так получается. Но как-то я снимала квартиру. Сдал мне ее один человек, а принимал, совсем другой. Я запомнила светлого голубоглазого тощего старика, а за ключом пришел черный, кругломордый, высоченный парень. Так вот запомнила лицо, что узнать не смогла.

Она отпила глоток чая и обожглась. Поставила чашку снова на стол и откусила бутерброд.

— Так может это и был другой человек!

— Ну может и был, но вот тебе другой случай. Я встречалась с парнем.

Она снова взяла чашку и стала на нее дуть.

— И на втором свидании не смогла его узнать. А он подошел ко мне. Стоит, стоит, смотрит. А потом и говорит: что, забыла, кого ждешь?

Она, наконец, смогла отпить глоток.

— Нет у меня памяти на лица.

— Ты что, издеваешься надо мной? При чем тут твоя память на лица?! А вдруг нас кто-то видел?! И нас теперь ищут по всему городу как убийц?! Опять же, там остались наши отпечатки пальцев! Ты же что-то трогала там!

Снова зазвонил телефон.

— Алло. Да, мама. Что?! Мама, ну что ты такое говоришь! Я же сказал, мы туда не ходили. Что передают? Там видели пару похожую на нас?! Что?! Полиция разыскивает мужчину и женщину, вышедших из галереи в это время? В момент совершения убийства? А описание?! С чего ты взяла, что это был я?! Ну, какая машина! В Барселоне полно таких же точно машин! Да, мама… успокойся, нет… это был не я… Все, целую.

Он положил трубку. Подошел к окну. Раздвинул шторы. В доме напротив уже зажгли свет. Два старика мирно сидели за столом и пили чай. Можно было разглядеть выражение их лиц.

— Послушай, а твоя мама ходит к психоаналитику?

— Разумеется. Один час в месяц. У нас все ходят дома. А что?

Снова зазвенел телефон. Хавиер отпрыгнул от окна и схватил трубку.

— Алло. Нет, мама, Анны у меня нет. Я не знаю, в какой гостинице она остановилась. Я правду тебе говорю… Ну что ты… Да, хорошо, мама, я приду ужинать. Да, целую.

Он нервно ходил по комнате, почти бегал. Бросил телефонную трубку на диван. Она упала рядом с Анной и спугнула кота, который нехотя поднялся и стал вынюхивать себе новое местечко.

— Вот видишь, что ты наделала! Если бы ты не поддалась глупому порыву, у нас не было бы сейчас проблем! А теперь доказывай, что не ты убила, потому что бежавший свидетель подозрителен вдвойне. Возможно, что он потом был ограблен!

— Да, по любому, мы под подозрением! Как ты не понимаешь, либо нас подставили, либо мы стали случайными свидетелями, что вряд ли. Сам подумай, стал бы убийца просто так сидеть там и ждать, когда мы появимся, чтобы сделать свой контрольный выстрел. Мы же вошли в пустую галерею! Он сто раз мог спокойно сделать свое дело и уйти! Без свидетелей!

Анна поставила пустую чашку на стол и взяла в руки кота. Тот недовольно мяукнул и спрыгнул на пол.

— А что же теперь делать?

Хавиер опять забегал по комнате.

— Искать своих врагов!

Анна потянулась к своему рюкзаку.

— Да нет у меня врагов! Может в тебе дело? Вспомни, он что-то там говорил, что ты забрала свои картины!

Она достала папку галерейщика и стала раскладывать документы на столике.