Бесплатный фрагмент - Археологические памятники Струго-Красненского района Псковской области

Предисловие

Север современной Псковской области, в том числе и Струго-Красненский район чрезвычайно богат археологическим памятниками, только на территории нашего района находятся 175 объектов культурного наследия, большая часть из которых — памятники археологии. Для дальнейшего развития историко-культурного потенциала района, несомненно, необходимо использовать данное культурное наследие. Но тема эта очень деликатная, так как для того, чтобы использовать археологическое наследие, например, для развития туризма, необходимо в первую очередь его изучить и в дальнейшем охранять. А разрушить памятник археологии неразумными действиями — проще простого. Именно поэтому с целью сохранения и развития историко-культурного потенциала района, первым этапом является изучение того, что оставили нам наши далёкие предки. А оставили они нам достаточно много.

Известно, что с конца XIX в. на территории района проводятся археологические изыскания, что в результате этих изысканий обнаружены интереснейшие находки. Местными жителями были обнаружены несколько древних кладов. Доступных исследований по данной теме опубликовано крайне мало и не все источники общедоступны, о результатах многих раскопок, о некоторых значимых находках общественности района либо ничего не известно, либо известно крайне мало.

Настоящий сборник включает в себя работы ведущих археологов Северо-Запада России, прозвучавшие в рамках XI-й межведомственной научно-практической конференции «Наш край в истории России», проходившей 8 апреля 2016 г. в пос. Струги Красные Псковской области, посвящённой изучению и охране археологических памятников района. Также приводятся научные статьи из различных изданий и публикуемые впервые археологические исследования конца XIX — начала XX вв., которые проводились на территории современного Струго-Красненского района.

Особенностью настоящего сборника является то, что впервые под одной обложкой объединены различного рода материалы археологического изучения территории современного Струго-Красненского района более чем за 100 лет.

Интерес к археологическим памятникам в последние годы неуклонно повышается, именно поэтому с целью более глубокого научного исследования исторического наследия и его охраны, проведена в 2016 г. конференция и подготовлен настоящий сборник.

Алексей Фёдоров,
член Союза краеведов России

Соболев В. Ю. 

История археологического изучения территории Струго-Красненского района Псковской области

Вторая половина — конец девятнадцатого столетия в России характеризуется подъёмом археологической науки в целом и растущим интересом к древнерусской истории и славяно-русской археологии. После масштабных работ графа А. С. Уварова и П. С. Савельева во Владимирской земле и Л. К. Ивановского на Ижорском плато памятники древнерусского времени, «собственно русские», как называл их А. А. Спицын, стали объектом не только пристального внимания охотников за кладами, но и объектами археологического изучения по всей европейской части империи.

За 65 лет, прошедших от создания Императорской Археологической Комиссии в 1859 г. и до начала Первой Мировой войны, когда большинство археологических работ было свёрнуто, исследования проводились практически во всех уездах столичной губернии, но интенсивность этих работ была различной. Наряду с активно изучаемыми оставались обширные малоизученные территории, где археологические работы не велись или были немногочисленны и зачастую случайны.

Собирая сведения о работах в границах современного Струго-Красненского района Псковской области, приходится учитывать, что его территория была сформирована менее ста лет назад, в то время как работы дореволюционных исследователей определялись отличным от нынешнего административно-территориальным делением.

Первыми научными раскопками на территории района могут считаться исследования, проведённые студентами Санкт-Петербургского Археологического Института. В начале лета 1879 г. была организована «экскурсия» — учебный выезд студентов для проведения раскопок. Целью работ были намечены погребальные памятники в Гдовском и Лужском уездах Санкт-Петербургской губернии и в Валдайском уезде Новгородской губернии. В качестве района исследования в Гдовском и Лужском уездах была выбрана местность на их границе, к северо-западу от берегов Чёрного (Вязковского) озера.

Осмотр местности и непосредственный выбор памятников для изучения был поручен директором института Н. В. Калачовым И. Г. Данилову «как приобретшему уже некоторую опытность в деле раскопок прежними работами» (Данилов, 1880. С. 20). Во время «подготовительного этапа» экскурсии И. Г. Данилов получил в Яблонецком волостном правлении сведения о сопках, мóгилах и древних кладбищах у деревень Перехожа, Горушка, Яблонец, Рычково, Заозерье и др., осмотрел городище в 1 версте от Яблонца, а в соседнем Гдовском уезде — большой курганно-жальничный могильник на берегу Битинского озера (Данилов, 1880. С. 21–22), где раскопал жальничную могилу. Также были раскопаны одиночная насыпь у дер. Козлово-Зеленско и курган между деревнями Быково и Чёрно-Зеленско. В первом были обнаружены человеческие останки, близ которых находился железный черешковый наконечник стрелы. Во втором «обнаружено лишь присутствие в кургане углей и более ничего» (Данилов, 1880. С. 21); по всей вероятности, курган мог относиться, судя по приведённым размерным характеристикам (1 саж. высотой и 5 саж. в окружности), к высоким насыпям культуры длинных курганов (КДК), или к насыпям культуры сопок.

Наибольшее внимание исследователя привлекли погребальные памятники в так называемом Хотовском (или Хотаковском) бору, между деревнями Зовка и Палицы ныне Плюсского района Псковской области, где и были проведены раскопки слушателями института.

Во время экскурсии было исследовано 12 мóгил, которые представляли собой «небольшие плоские возвышения, окаймленные по бокам камнями» (Данилов, 1880. С. 24) и 12 сопок — «насыпей без камней» (Данилов, 1880. С. 34). Часть исследованных погребальных сооружений относилась к насыпям культуры длинных курганов, а часть оказалась древнерусскими, захоронения в которых были совершены во второй половине XI — первой половине XII вв.

Материалы раскопок были опубликованы в Сборнике Археологического Института за 1880 г. (Данилов, 1880). Вещевая коллекция за исключением керамического материала в настоящее время хранится в Отделе археологии Восточной Европы и Сибири Государственного Эрмитажа (колл. №687) и доступна для изучения, антропологические материалы — скелеты целиком или лишь их краниальные части — были доставлены в музей Института, их дальнейшая судьба неизвестна.

Спустя буквально несколько лет начал свои работы Гаральд Рудольфович Шмидт. В первой половине — середине 1880-х гг. он проводил масштабные исследования, начало которых, как кажется, было стимулировано появившимся в научном сообществе интересом к палеоантропологии и археологическими исследованиями Л. К. Ивановского на Ижорском плато. За 4 года (1882–1886) Г. Р. Шмидт раскопал преимущественно в окрестностях современного с. Ляды — его «штаб-квартира» находилась в имении Сварец — немногим менее 200 погребальных сооружений, в основном древнерусского времени. Результаты своих работ Г. Р. Шмидт докладывал в заседаниях Императорского общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ИОЛЕАЭ) при Московском университете, членом которого он являлся. В сохранившемся черновике текста доклада, прочитанного в ИОЛЕАЭ, приводится сделанная Г. Р. Шмидтом типология намогильных погребальных сооружений, основанная на форме и высоте насыпи, использовании камней при её возведении и т.п., и сделаны осторожные выводы о хронологии бытования погребальных памятников различных типов. Находки из этих раскопок частично были отправлены в Москву, частично переданы автором работ Л. К. Ивановскому «для анализа». Дальнейшая их судьба неизвестна. Сам автор раскопок считал, что материалов для анализа недостаточно: «…я воздерживаюсь от всякого рода заключений будучи твёрдо убеждён, что таковые возможны лишь при громадном количестве раскопок…».

Стоит отметить, что именно Г. Р. Шмидт уже в 1886 г. первым осознал важность и начал работы по составлению археологической карты Гдовского уезда Санкт-Петербургской губернии. Им локализовано около 110 археологических памятников, до сих пор карта не утратила своего значения: многие из отмеченных на ней памятников были разрушены в первой половине — середине ХХ в.

Собранные Г. Р. Шмидтом сведения о памятниках и раскопанные могильники по сей день остаются одними из крупнейших работ с данными категориями памятников на интересующей территории (Шмидт, 1886, 188–190, 519–522; Шмидт, А-1886).

Разнообразные сведения, в том числе и о древних погребальных и поселенческих памятниках, собирались Санкт-Петербургским епархиальным историко-статистическим комитетом, которым было издано десять выпусков «Историко-статистических сведений о С.-Петербургской епархии» (ИСС). В вышедшем из печати в 1884 г. томе содержатся данные о курганах и древних кладбищах Лугского (Лужского) уезда: у дер. Быково, Зеленско, Горка, Должицы (ИСС IX. С. 432); отмечены курган «Городок» в Хмерском погосте около усадьбы Курско (ИСС IX. С. 469, 473), старое кладбище близ усадьбы Ретени (ИСС IX. С. 473). В Х выпуске, часть которого посвящена Гдовскому уезду (1885 г.), приводятся сведения о каменных крестах на старых кладбищах в пустоши Одворки (ИСС X. С. 170), дер. Ложголово (ИСС X. С. 197), Корпино (ИСС X. С. 205), Порозово (ИСС X. С. 244), Бешкино (ИСС X. С. 258), о курганах у дер. Кушела и Рожки (ИСС X. С. 177), Засосье и Соколке (ИСС X. С. 182, 205), Осьмино (ИСС X. С. 190), Верхнее Село и Скарятина Гора (ИСС X. С. 194), Рудница (ИСС X. С. 205), Малые Поля (ИСС X. С. 213), Лядском погосте (ИСС X. С. 227), Мельговщине (ИСС X. С. 234), о жальнике на кладбище в Музовере (ИСС X. С. 269) и городище «за деревней Дворцом» (ИСС X. С. 227).

Клады, найденные на территории Струго-Красненского района единичны, на настоящий момент достоверно зафиксировано лишь два, ещё об одном монетном кладе мне встречались глухие упоминания в Интернет-ресурсах, связанных с грабительской и разрушительной деятельностью «любителей металлопоиска».

Итак, в 1889 г. в Императорскую Археологическую Комиссию гдовским землевладельцем, действительным статским советником Львом Николаевичем Модзалевским, крупным русским педагогом и автором трудов по педагогике и воспитанию молодёжи, был передан клад серебряных гривен, найденный крестьянином дер. Узьмино Иваном Яковлевым «при запахивании навоза на старинном „вековечном“ поле, которое обрабатывается с незапамятных времен» (О древних… 1889. Л. 1). Всего было найдено 4 украшения, одно из которых оказалось разломанным на четыре части, в своем письме в Комиссию Лев Николаевич специально отметил, что ни монет, ни костей на этом поле найдено не было. За гривны находчику было выплачено из средств Комиссии 60 рублей, а сами предметы переданы в Императорский Эрмитаж и Императорский Исторический Музей (Медведева, 2014. С. 425), где они и хранятся до сих пор.

После прекращения исследований Г. Р. Шмидта на протяжении около десяти лет нет сведений об археологических работах в границах района.

В 1898–1903 гг. в Северо-Восточном Причудье, бассейне Средней и Нижней Плюссы и Принаровье исследования памятников КДК и кладбищ древнерусского времени вел В. Н. Глазов. Результаты его работ, выгодно отличающиеся от многих современных ему исследований тщательностью описаний и бóльшим объёмом графической фиксации, были проанализированы и изданы А. А. Спицыным (Спицын, 1903; Медведева, Соболев, 2014).

В 1899–1900 г. разведки и раскопки в Яблонецкой волости близ озёр Щирского и Чёрного проводил преподаватель и воспитатель 3-й Санкт-Петербургской гимназии статский советник Николай Фёдорович Арепьев.

Поданный в ИАК отчёт о работах представляет собой практически законченное историческое исследование с проработанной и снабжённой справочным аппаратом вводной частью, содержащее большое количество сведений этнографического характера, местных легенд и преданий, однако описание раскопок весьма кратко и не содержит ни планов исследованных погребальных сооружений, ни зарисовок найденных артефактов.

В 1900–1904 гг. Санкт-Петербургский Археологический Институт ведёт работы по сбору сведений и составлению археологической карты Санкт-Петербургской губернии. Руководство осуществлял преподававший в СПбАИ курс «Художественная техника в применении к археологии» Николай Константинович Рерих, материалы по Гдовскому уезду собирали и обрабатывали А. Э. Мальмгрен и уже упоминавшийся В. Н. Глазов, по западной части Лужского уезда — Н. Ф. Арепьев, а по восточной — Л. Н. Целепи. К сожалению, проект не был завершён. Собранные рабочие материалы, представляющие ценный источник для анализа распространения различных археологических памятников и для реконструкции древней системы расселения в западной части средневековой Новгородской земли, хранятся в собраниях нескольких архивных фондов Санкт-Петербурга.

В 1906 г. у деревень Акатьево и Сельцо Узьминской волости без получения Открытого листа проводил раскопки Е. И. Исполатов. Евгений Иванович, служивший в начале ХХ столетия таксатором и исполнявший должность лесничего, был разносторонне образованным человеком. Его интересы в первую очередь были связаны с изучением растительного и животного мира Восточного Причудья, им было написано несколько работ по фенологии, ботанике, орнитологии. Кроме того, он собирал сведения об археологических памятниках и связанных с ними народных легендах и преданиях, и провёл небольшие самостоятельные археологические исследования. Он раскопал два кургана «конусовидной формы» и 16 невысоких погребальных насыпей. Сохранился краткий дневник его раскопок (Исследование, А-1927. Л. 41–42об.), содержащий лишь текстовое описание исследованных памятников. Вещи из раскопок были сданы в Псковский музей, где они были зарисованы Б. А. Коишевским в конце 1920-x гг. (Каталог, 1931. Л. 51–90). В настоящее время среди депаспортизованных вещей, возвращенных в древлехранилище Псковского музея-заповедника (ПИХОМЗ) после Второй Мировой войны, удалось идентифицировать лишь часть находок из раскопок Е. И. Исполатова (Соболев, 2014. С. 448–450). Записанные Е. И. Исполатовым сведения о древних курганах и городищах, собранных им во время его службы в Гдовском и Опочецком уездах, содержат информацию о многих несохранившихся до настоящего времени археологических памятниках, только в его записях и рисунках сохранилась информация о такой редкой для Северо-Запада находке, как арбалетовидная фибула, случайно найденной в начале ХХ в. на городище у дер. Люботеж. (Рис. 1).

Ещё один исследователь, много и плодотворно работавший в 1908–1912 гг. в Гдовском уезде, изучавший погребальные памятники культуры длинных курганов и древнерусские могильники в основном в восточной части Гдовского уезда — К. Д. Трофимов. Сын одного из крупнейших гдовских купцов, Константин Дмитриевич проявлял большой интерес к истории родного края. В археологии он был учеником В. Н. Глазова, работал под его началом в 1902–1903 гг.; именно В. Н. Глазов написал рекомендательное письмо в Императорскую Археологическую комиссию, поддержав прошение К. Д. Трофимова о выдаче ему Открытого листа для первых самостоятельных археологических работ.

К. Д. Трофимов задумал и претворял в жизнь программу археологического изучения восточной части уезда, собирал материалы к составлению археологической карты, сведения о каменных крестах, осматривал и фотографировал каменные церкви самого Гдова и его окрестностей, предпринимал усилия к сохранению стен Гдовской крепости.

В 1908 г. он поступил в Московский Археологический институт (МАИ), а уже в 1909 г. МАИ получил Открытый лист на раскопки в Лужском и Гдовском уездах Санкт-Петербургской губернии. Работы проходили под общим руководством В. А. Городцова, непосредственно работами руководил студент 3-го курса МАИ К. Д. Трофимов. Во время экскурсии были осмотрены несколько курганных и курганно-жальничных могильников, раскопана одна небольшая сопка, 6 курганов и около 40 жальничных могил, сняты планы двух городищ, на одном из которых заложено четыре разведочных траншеи.

На территории рассматриваемого региона были проведены раскопки сопки и двух жальничных захоронений у дер. Сковородка, трёх курганов и 17 жальников в исследовавшихся студентами МАИ в 1879 г. курганно-жальничных могильниках в Катацком (Хотовском) бору, трёх погребальных насыпей культуры длинных курганов и 7 жальничных могил со средневековыми захоронениями между деревнями Большое Заполье и Музовер на левом и правом берегах р. Музоверки. Ещё 7 жальничных захоронений было исследовано у дер. Тупичино (Тупицыно), также проведены раскопки за пределами рассматриваемого региона — у деревень Большое Городище и Забредняжье к югу от г. Гдова. Материалы экскурсии студентов МАИ опубликованы В. А. Городцовым в «Отчётах о состоянии Московского Археологического института в 1909–1910 академическом году» (Городцов, 1911. С. 65–89). Находки были представлены в ИАК и после «обозрения» и фотографирования возвращены в МАИ и переданы в музей института, также, как и журнал раскопок (Трофимов, 1909а. Л. 4, 6).

Летом-осенью 1909 г. К. Д. Трофимов работал в восточной части Гдовского уезда. Из имения Жеребятино, где он жил, совершено несколько разведочных выездов, зафиксированы курганные группы возле деревень Жеребятино, Безьва, Дуброшкино, Волошна. 14 июня исследователь осмотрел, снял план и сфотографировал курганную группу на земле Творожковского монастыря, памятник он описал так: «Три невысокие сопки у Творожковского монастыря на монастырской земле среди пашни. №1 самая большая 3 ½ арш. высоты поросла берёзами и называется Терешкина горка, по имени юродивого Терешки, устроившего себе в насыпи кургана землянку и жившего в ней. Остальные сопки также перекопаны кладоискателями. Окружность №1 — 53 шага, №2 и №3 — 42 ш. У западного края большой насыпи камень значительной величины. Ровиков кругом насыпей не заметно. Хотя сопки и попорчены, но есть надежда, что основание их не тронуто. Насыпи курганов из желтовато-серого песка. На кургане №2 растут большие сосны. Курганы среди местных жителей носят название „Богатырей“ и несомненно, название это ведёт свое начало от курганов удлинённых, которые находились рядом с курганом №2, но в настоящее время распаханы» (РО НА ИИМК РАН. Ф.1. Оп.1. 1908. Д.233. Раскопки в Гдовском и Лужском уездах в 1908–10 годах. Б. Жуков. Рукопись «Антропологическая характеристика останков 2 человеческих черепов, найденных близ ст. Сейма». Л. 89).

В том же году К. Д. Трофимовым самостоятельно исследованы погребальные памятники у дер. Дуброшкино, Кятицы, Замежничье, Новая Желча, имения Жеребятино (Трофимов, А-1909а) и проведены первые охранные раскопки по заданию ИАК. Крестьянин Николай Ефимов Воронов, проживавший в дер. Средние Озерцы Поддубской волости Лужского уезда (ныне Плюсского района Псковской области) обратился в Комиссию за разрешением срыть стоящую на его земле сопку (Трофимов, А-1909б. Л. 1, 3), представив «справку» от сельского старосты о наличии «объекта» (Трофимов, А-1909б. Л. 2). Крестьянин получил отказ, но подал новое прошение «решить вопрос относительно кургана окончательно» (Трофимов, А-1909б. Л. 4). Раскопки были поручены К. Д. Трофимову, которому из средств Комиссии было выделено 25 рублей и выдан Открытый лист.

Исследованная насыпь — сопка небольших размеров, сооруженная из дёрна и «чернозёма» (Трофимов, А-1909б. Л. 17об.). Ранее она уже была «тронута раскопкой»: во время манёвров 1903 г. Е. И. Высочеством Великим князем Дмитрием Константиновичем в северной части сопки была заложена траншея от основания почти до самого верха.

Раскопки К. Д. Трофимова показали, что в позднем средневековье насыпь была использована в качестве кладбища. В верхней части насыпи было выявлено 15 захоронений по обряду ингумации, при скелетах не найдено никаких вещей; также в различных частях насыпи встречались отдельные неорнаментированные фрагменты керамики красного, белого и чёрного цветов и неопределимый бесформенный железный предмет (крица?). В северо-восточной части насыпи на глубине около 2 м (2 ¾ аршина) от вершины найдены обломки каменного креста, рядом с которыми обнаружен единственный орнаментированный врезными параллельными линиями фрагмент керамики. Ещё два креста, по словам крестьян, стояли на вершине насыпи и в основании восточной полы, но к моменту проведения раскопок крест с вершины уже был перенесён в деревенскую часовню, второй же крест не сохранился. В основании сопки обнаружены «небольшое количество углей и сосновых головней, которые лежали не сплошным слоем, а были как бы разбросаны. Ни ясно выраженного кострища, ни пережжённых костей или вещей не оказалось и получалось такое впечатление, будто здесь был только разложен костёр, который затем был засыпан в недогоревшем виде» (Трофимов, А-1909б. Л. 18).

Найденные черепки и железная крица были препровождены в Московский Археологический институт (Трофимов, А-1909б. Л. 41–42).

Крестьянин Н. Е. Воронов остался недоволен результатами раскопок и требовал у Императорской Археологической Комиссии дополнительно 125 р. на приведение участка в порядок (Трофимов, А-1909б. Л. 24). В деньгах ему было отказано, однако разрешено срыть остатки насыпи самому (Трофимов, А-1909б. Л. 25). Примечательно, что остатки исследованной К. Д. Трофимовым сопки до сих пор сохранились на окраине деревни Средние Озерцы.

В 1910 г. К. Д. Трофимов исследовал «на свой счёт» (Трофимов, А-1909б. Л. 36) курганные группы у дер. Замикушье Спицынской волости и мызы Дубница Полновской волости, и получил от крестьян вещи из раскопанного ими кургана с двумя погребениями по обряду ингумации второй половины XII — середины XIII столетия у дер. Подосье (Трофимов, А-1909б. Л. 64).

В том же 1910 г. случайные или целенаправленные кладоискательские раскопки крестьян села Логовеще дали интересные результаты, их работы получили продолжение.

Археологические памятники у дер. Логовеще Лудонской волости Лужского уезда — бывшего центра Покровского Луговещенского погоста — впервые попали в поле зрения археологов в начале XX в. Н. Ф. Арепьев в своем отчёте 1900 г. отметил вблизи деревни три группы курганов и сообщил об угрозе разрушения памятников предстоящим строительством школы (Арепьев, 1900. Л. 16–17; Соболев, 2006: С. 303). В 1906 г. школа в Логовеще была построена, при этом часть погребальных насыпей была уничтожена. Кроме того, часть занятой старым кладбищем территории стала распахиваться, камни обкладок древних мóгил свозились крестьянами для построек.

Летом или осенью 1910 г. народным учителем Л. А. Васильевым в Логовеще были приобретены стеклянные и бронзовые женские украшения, добытые, по словам находчика-крестьянина, в кургане, под насыпью которого находилось одно захоронение. Находки были переданы Л. А. Васильевым в Музей Антропологии и Этнографии им. Императора Петра Великого (Колл. МАЭ №1807). Погребение может быть датировано рубежом XII — 80-ми годами XIII столетия (Соболев, 2006. С. 311, 324).

Находки показались Л. А. Васильеву интересными, раскопки курганного кладбища, где они были сделаны, решено было продолжить. Руководство МАЭ, по всей вероятности, заинтересованное в пополнении фондов музея материалами древнерусского времени, получило у Императорской Археологической комиссии Открытый лист на эти работы (Соболев, 2006. С. 312, 338) и, в свою очередь, выдало народному учителю Л. А. Васильеву свой Открытый лист на раскопки (Соболев, 2006. С. 312–313, 336).

Летом 1911 г. Л. А. Васильевым было исследовано 17 курганно-жальничных и жальничных погребений у дер. Логовеще и ещё 16 курганов у дер. Селище той же Лудонской волости Лужского уезда (ныне территория Струго-Красненского района). Отчёт, представленный в Музей Антропологии и Этнографии, к сожалению, не содержит чертежей и описывает проведённые раскопки лишь суммарно, без привязки вещей к отдельным погребениям и без описания строения и конструктивных особенностей каждой исследованной насыпи. Но всё же переданная в музей коллекция (Колл. МАЭ №1849) несёт очень интересную информацию по истории материальной культуры XIII–XIV вв. (Соболев, 2006. С. 314–320, 325–327).

Также летом 1911 г. выпускником Петербургского университета К. В. Кудряшовым, будущим крупным советским историком, специалистом по древнерусской истории, истории России XIX в. и исторической географии, было раскопано 2 насыпи, относящихся к культуре длинных курганов в группе у дер. Безьва (Кудряшов, 1913.С. 247–248) к западу от западной границы района.

Кроме описанных, сохранилось несколько кратких упоминаний о дореволюционных раскопках на рассматриваемой территории. В. И. Срезневский вёл раскопки жальничного могильника у дер. Сковородка на оз. Барском, но материалы его работ не сохранились. В 1917 г. Н. Е. Макаренко передал в Археологическую Комиссию небольшую коллекцию гончарной керамики, полученную В. И. Срезневским при раскопках Яблонецкого городка, хранящуюся ныне в ОАВЕС ГЭ (Колл. ГЭ 876). Отчётов обо всех этих работах найти не удалось.

С началом Первой Мировой войны основная масса археологических исследований в империи была свёрнута, а годы революции и Гражданской войны не допускали даже мысли о возможности проведения каких-либо научных исследований. Изучение археологических памятников Лужского и Гдовского уездов вновь началось лишь во второй половине 1920-х годов. Стоит отметить, что за прошедшее десятилетие полностью сменился состав исследователей, работавших не только в южных и западных уездах Петроградской губернии, но и в общем на всём Северо-Западе. В целом судьбы этих людей оказались довольно типичными для своего времени: ученик А. А. Спицына Андрей Вячеславович Тищенко погиб в августе 1914 г.; один из лучших, на мой взгляд, археологов-полевиков конца XIX — начала XX столетия, инвалид Русско-Японской войны Владимир Нилович Глазов вновь вступил в службу в Министерство внутренних дел Правительства Юга России, эмигрировал и умер в Болгарии в приюте при храме-памятнике Шипка. Леонид Николаевич Целепи, бывший судебный следователь, собиратель и публикатор русских старопечатных книг, остался без средств к существованию и скончался в Петрограде в 1919 г. Как сложилась жизнь талантливого и удачливого исследователя Гдовского уезда Константина Дмитриевича Трофимова, к сожалению, мне не известно. По всей вероятности, в силу возраста и ухудшения материального положения завершил свои полевые выезды Николай Фёдорович Арепьев. Многие их современники прекратили занятия археологией вообще (как, например, почти все студенты А. А. Спицына, участники «исторического семинария» Историко-филологического факультета Петербургского университета — К. В. Кудряшов, П. А. Садиков, Вл. А. Острогский, Н. Ф. Лавров), либо продолжили свои работы в других регионах (С. А. Дубинский, С. С. Гамченко).

Сохранились лишь отрывочные сведения об отдельных работах студентов Ленинградского университета и местных краеведов на протяжении 1920-х годов.

Возобновление археологических исследований на Северо-Западе относится к 1926–1927 гг. и связано с работами Комиссии по учету и охране археологических (палеоэтнологических) памятников Ленинградской губернии, а после реформы 1927 г. Ленинградской области, включившей в себя после указанной реформы также территории современных Псковской, Новгородской, Вологодской и Мурманской областей. В 1927 г. в Государственной Академии Истории Материальной Культуры (ГАИМК) при участии Бюро краеведения, поддержке и финансовом участии русско-финской секции Комиссии по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран (КИПС) и Наркомпроса был организован Палеоэтнологический отряд, который возглавил П. П. Ефименко (Белова, 1985. С. 138–139). Непосредственно сбором сведений, их систематизацией и проведением аварийных и плановых раскопок занимались молодые сотрудники, аспиранты и практиканты ГАИМК — М. И. Артамонов, В. И. Равдоникас, Б. А. Коишевский, Г. П. Гроздилов, Н. Н. Чернягин, Г. Ф. Дебец, А. А. Иессен и другие. В 1927–1931 гг. было обследовано более тысячи археологических памятников, составлен каталог на 630 сохранившихся (для предвоенной Ленинградской области). Основой для проведения этих работ в пределах Причудья и Поплюсья были уже рассматривавшаяся карта Г. Р. Шмидта и материалы для археологической карты Санкт-Петербургской губернии, собранные в 1900–1903 гг. Санкт-Петербургским Археологическим Институтом.

В результате обследования было зафиксировано «7 групп древних погребений», насчитывавших в общей сложности 82 кургана и 2 жальника (Отчёт, 1927. Л. 6). Осенью 1927 г. были проведены дополнительные разведочные обследования к югу от ст. Струги Красные и к северу от ст. Новоселье. Зафиксировано ещё 7 жальничных кладбищ, 2 курганно-жальничных могильника, 1 камень-следовик (Отчёт, 1927 Л. 51–55), сняты планы отдельных курганных групп (Отчёт, 1927 Л. 62, 63) и по материалам обследований им составлена подробная археологическая карта микрорегиона (Отчёт, 1927. карта).

Летом того же 1927 г. П. Н. Шульц и Г. П. Гроздилов, проводившие палеоэтнологическое обследование Лужского уезда, работали на территории средневековых Богородицкого Хмерского и Никольского Которского погостов, зафиксировав современное им состояние целого ряда памятников (Дневник, 1927. Л. 5–10): курган у дороги из дер. Пятчино в дер. Машутино, называвшийся местным населением «Богатырь», Страшевский городок — городище, осматривавшееся в 1900 г. Н. Ф. Арепьевым и «тронутое раскопкой» в конце XIX в. владелицей земли г-жой Душкиной, курганные группы близ станции и дер. Плюсса, курганы и сопки у дер. Которск, Полосы и мызы Курея. Были предприняты поиски городища у дер. Городище, не увенчавшиеся успехом. Также были собраны сведения об археологических памятниках у местных жителей. Большую помощь оказали крестьянин дер. Полосы Е. Никитин и учитель Плюсской школы И. С. Елехин, проводивший археологические разведки и составивший не сохранившуюся до настоящего времени карту обследованного им района (Дневник, 1927. Л. 20–37). Составленная П. Н. Шульцем и Г. П. Гроздиловым карта (Дневник, 1927. Л. 123) включает как осмотренные памятники, так и объекты, нанесённые по информации местных жителей, вероятно, исследователи планировали вернуться для проверки полученных сведений на месте, но работа не была завершена.

В 1928 г. в северо-западной части рассматриваемого региона «в пределах б. Гдовского уезда (район г. Гдова и течение р. Плюссы от с. Крапивенского вверх по Плюсе до д. Гверестка)» (Исследование, 1927. Л. 63) провёл маршрутное разведочное обследование аспирант ГАИМК П. Н. Шульц, осмотревший и сфотографировавший памятники у Щепецкого погоста, дер. Малый Щепец, Каменка, Гверездка, Зуевец, Скородумка, пог. Крапивно и др. В общей сложности им было учтено 225 курганов и около 500 жальничных погребений (Исследование, 1927. Л. 74). Также на территории бывшего Гдовского уезда — в бывших Полновской и Узьминской волостях проводил работы сотрудник Гдовского музея и член правления Гдовского общества краеведения Н. В. Иванов, ставший в 1928 г. внештатным сотрудником Академии Материальной культуры (121/1928: Л. 50). Н. В. Ивановым в 1928 г. учтено 109 курганов и 400 жальничных погребений (Исследование, 1927. Л. 63).

В следующем, 1929 г., Б. А. Коишевский и Н. Н. Чернягин проводили обследование в Псковском округе, от ст. Новоселье и далее к западу, вплоть до берега Псковского озера, в зону их работ попали верховья р. Псковы (Отчёт, 1929); всего за время разведки ими было зафиксировано 614 курганов, часть из которых расположена в пределах юго-западной части рассматриваемой территории и в непосредственной близости за её юго-западной границей.

В 1930 г. финансирование работ по Палеоэтнологическому обследованию было сокращено, а в 1931 г. и прекращено вовсе (Белова, 1985. С 139). Все палеоэтнологические работы ГАИМК были свёрнуты, а начатые в эти же годы и успешно проведённые в жизнь советской властью мероприятия по «марксизмизации» — разгрому и приручению Центрального бюро краеведения и местных краеведческих организаций привели к тому, что практически все археологические работы в изучаемом регионе прекратились.

В конце 1930-х — 1940-м гг. Н. Н. Чернягин вернулся в Гдовский уезд и в течение нескольких сезонов проводил раскопки погребальных памятников на границе Гдовского и Стругокрасненского районов. Основной целью его исследований были памятники Культуры длинных курганов, раскопки велись у дер. Грядище в ур. Совий Бор и дер. Городня (к югу и северу-северо-востоку от пос. Середка соответственно), к западу от дер. Безьва и к северу от дер. Адамово (Чернягин, 1940; Хвощинская, 1997. С. 123). В курганной группе Безьва II им было исследовано два полусферических кургана, под насыпями которых раскрыты погребения по обряду ингумации, датируемые XI — началом XII столетия (Хвощинская, 1997. С. 124–128), в группе Безьва III в одном из курганов, относящихся к насыпям КДК, было открыто впускное погребение древнерусского времени (Хвощинская, 1997. С. 130–132), датируемое Н. В. Хвощинской второй половиной XI — началом XII в. (Хвощинская, 1997. С. 132), а в курганной группе у дер. Адамово раскопано 7 древнерусских курганов (Чернягин, 1940), захоронения в которых, на мой взгляд, могут быть также датированы второй половиной XI — началом XII столетия.

В первые десятилетия после окончания Второй Мировой войны археологические исследования в регионе проводились лишь эпизодически. Стоит отметить случайно собранные в одном из разрушенных траншеей курганов из большого курганно-жальничного могильника у дер. Лосицы женские украшения. В 1948 г. они поступили в Псковский музей-заповедник. В 1948–1949 гг. С. А. Тараканова, исследуя курганы с трупосожжениями, провела раскопки одного из курганов в той же группе (Тараканова, 1951. С. 147–148) и шесть курганов в уже упоминавшийся группе в ур. Совий Бор (Тараканова, 1951. С. 148–151).

Новый этап изучения территории Северо-Восточного Причудья и соседних регионов связан с работой комплексной экспедиции по определению места Ледового Побоища. Основываясь на работах Палеоэтнологического Отряда, комплексной экспедицией в период с 1959 по 1962 гг. были проведены разведки водных путей, связывавших Новгород с южной частью Чудского озера: в 1959 г. по маршруту ст. Толмачево — по р. Луга до впадения Сабы — по Сабе вверх до озера Сяберское — волоком в оз. Вёрдуга — вниз по реке Вёрдуге до её впадения в Плюссу — по Плюссе до устья Люты — вверх по Люте до д. Заполье — волоком в реку Желчу — вниз по Желче в Чудское оз. Попутно было зафиксировано и обследовано около 30 археологических памятников. Маршрут 1960 г. начался в Новгороде, откуда отряд по Ильменю дошел до Шелони, поднялся вверх по Шелони до речки Ситни, далее — вверх по Ситне, из неё волоком в Курею, вниз по Курее до её впадения в Плюссу, вниз по Плюссе, а далее по Люте и Желче, как в 1959 г. Во время разведки было зафиксировано и обследовано около 40 различных археологических памятников. В 1962 г. маршрут проходил по Луге от ст. Мойка до Ямбурга (Кингисеппа) с заходом в систему озёр Врево и Череменецкое, а также в р. Оредеж, по которой экспедиция поднялась до Ям-Тесова.

Таким образом, были проведены разведки от Новгорода на востоке до Чудского озера на западе и от города Луги на севере до водораздела Черёхи и Узы на юге, и экспериментально доказана возможность навигации на туристических разборных байдарках по водной системе Северо-Запада Новгородской земли (Потресов, Шолохова, 1966. С. 65–95).

В начале осени 1960 г. в Лужском районе Ленинградской и в Стругокрасненском районе Псковской области была проведена археологическая разведка сотрудниками сектора археологии Института истории АН ЭССР Э. Тыниссоном и Л. Янитсом (Тыниссон, 1960). Целью работ стало выявление новых местонахождений каменного века и поиски следов раннего, дославянского, заселения территории.

Выявить местонахождения на берегах оз. Врево сотрудникам экспедиции не удалось, также не дал результатов и поиск по берегам озёр Песно и Щирского, лишь на северном берегу Раковского (Раковичского) озера зафиксирован культурный слой и найдено несколько фрагментов ранней керамики (Тыниссон, 1960. Л. 3–6).

С целью решения второй из поставленных задач сотрудниками экспедиции была проведена шурфовка нескольких раннесредневековых городищ: у дер. Большое Конезерье, Заорешье, Голубково, Городец, Страшево и Яблонец. Страшевское городище на основании находки фрагмента керамики с гребенчатым орнаментом было датировано исследователями временем не моложе середины I тыс. н.э., Яблонецкое не датировано вовсе, а остальные отнесены к концу I — началу II тыс. н.э. (Тыниссон, 1960. Л. 6–16).

В 1970-е гг. памятники района обследовал краевед В. И. Жемчужин, в начале 1970-х гг. на северной границе района проводили разведочные обследования Н. В. Хвощинская и Л. А. Царькова, в 1975–1976 гг. Л. А. Царькова провела разведочные обследования в районе пос. Струги Красные и к западу от платформы Владимирский Лагерь. Исследовательница зафиксировала современное ей состояние ранее выявленных памятников, в основном курганных групп КДК, и открыла несколько новых.

Большие успехи в археологическом изучении района связаны с работами Плюсского отряда Ленинградской областной экспедиции (ПО ЛОЭ) под руководством С. Л. Кузьмина. В течение 1986–1991 гг. было проведено практически сплошное археологическое обследование территории Стругокрасненского и Плюсского районов, составлена максимально полная на сегодняшний день археологическая карта. Впервые было выявлено около 100 археологических памятников, уточнены сведения и пересняты планы ещё нескольких десятков памятников, известных по архивным документам и довоенным работам. Кроме разведочных работ были предприняты широкомасштабные раскопки раннесредневековых погребальных памятников по современной методике, начаты исследования комплексов средневековых памятников у деревень Которск, Березицы, Сковородка, Берёзно.

Комплекс археологических памятников у дер. Сковородка, включавший в себя небольшой укреплённый городок, неукреплённое поселение, несколько сопок и жальничный могильник, как уже было отмечено, впервые попал в поле зрения археологов в начале XX в., в 1909 г. одна сопка и две жальничных могилы исследованы студентами МАИ. Во второй половине 1920-х годов комплекс был осмотрен сотрудниками Палеоэтнологической экспедиции Г.П Гроздиловым и Н. Н. Чернягиным, тогда же был снят подробный план и сделано его описание. Справедливости ради, нужно отметить, что вал городища был интерпретирован ими как ещё одна насыпь сопочного типа.

В 1988 г. ПО ЛОЭ на территории комплекса были проведены масштабные исследования: раскопаны две сопки, составлявшие группу Сковородка II, и заложен небольшой разведочный раскоп на селище в поле, к северу от городка (Кузьмин, 2001).

Изучение средневековых культово-меморативных насыпей — сопок — именно в окрестностях Сковородки представлялось важным так как это крайний западный пункт распространения данного типа памятников в бассейне Плюссы. Проведённые исследования дали уникальные результаты.

В следующем 1989 г. ПО ЛОЭ ЛОИА были начаты исследования погребальных памятников в окрестностях дер. Березица, цикл работ продолжался в течение 1989–1991 гг. За три полевых сезона было исследовано несколько погребальных насыпей культуры длинных курганов и 10 курганов древнерусского времени, исследования дали важные и интересные результаты. Важно отметить, что раскопки велись по современной методике, с полным вскрытием рвов и по-возможности межкурганного пространства, что позволило получить дополнительную информацию о месте и роли грунтовых захоронений в системе погребальной обрядности носителей КДК, уточнить топографию кладбищ, установить этапность возведения отдельных насыпей.

Важную информацию дали и раскопки курганов с погребениями по обряду ингумации. В курганном могильнике Березицы III было исследовано 10 курганов, под насыпями которых открыто более 15 индивидуальных захоронений. Основная масса погребённых похоронена по христианскому обряду. Практически во всех захоронениях были найдены украшения и детали костюма, наиболее многочисленные в женских могилах — височные кольца и серьги, ожерелья из бисера и бус, украшения рук, бытовые предметы. Находки, на основании детально разработанной Ю. М. Лесманом новгородской хронологии, позволяют определить время совершения погребений. Наиболее ранние захоронения были совершены в середине — третьей четверти XI столетия, а наиболее поздние — во второй половине XII в. Таким образом, важно подчеркнуть, что Березицкий курганный могильник — одно из немногочисленных средневековых кладбищ, функционирование которого началось сразу после крещения населения Северо-Запада Новгородской земли.

Говоря об археологических исследованиях на территории Стругокрасненского района нельзя не упомянуть работы Б. Н. Харлашова. В ходе многолетних исследований сельского расселения и административно-территориального деления Псковской земли им были проведены широкомасштабные археологические разведки, выявлены и локализованы многие из упоминаемых в письменных источниках населённых пунктов, открыты разнотипные погребальные памятники, датируемые от середины I тыс. до середины II тыс. н.э. (Харлашов, 1991; Харлашов, 2000).

Ситуацию с финансированием фундаментальной науки в целом в современной России нельзя считать благополучной, и археология — отнюдь не является счастливым исключением. Кроме того, нельзя не отметить и постоянные изменения законодательства в сфере охраны памятников истории и культуры, что также вносит свои сложности в организацию полевых археологических исследований. В целом, следует признать, что за последние 20 лет число ведущих научные исследования археологов и/или археологических экспедиций сократилось, несмотря на рост общего числа полевых археологических работ. Объяснение этого парадокса кроется в законодательной базе, требующей получения отдельного разрешения — Открытого листа — на каждый обследуемый объект. Это и привело к росту числа выдаваемых разрешений в целом и кажущейся активизации археологических работ.

Применительно к изучению Стругокрасненского района современные реалии таковы, что научные работы выглядят скорее чередой отдельных скоротечных выездов, «экспедиций выходного дня», когда исследователь вынужден совершать «набеги» на отдельные памятники или комплексы памятников, максимально используя сэкономленные на других проектах средства и проводя их почти исключительно в личное нерабочее время. Именно так, к сожалению, в последние годы всё больше выглядят мои собственные работы, или работы, например, моего псковского коллеги А. В. Михайлова.

Другой серьезной проблемой современности остаётся активность «любителей металлопоиска» — оснащённых различным поисковым оборудованием любителей. Это сплочённое сообщество «коллекционеров», «народных историков», «чёрных археологов», бесконтрольно рыщущих по просторам страны, своими действиями разрушающих все встречающиеся на их пути исторические и археологические памятники. Их деятельность наносит непоправимый ущерб, оценить который и рассчитать последствия которого не возьмётся, наверное, никто. Законодательная база позволяет правоохранительным органам бороться с этим явлением, но отсутствие политической воли (читай: команды сверху), объективная сложность предотвращения, выявления и фиксации преступления и пр. ведут к почти полному отсутствию противодействия данному виду преступлений.

В Стругокрасненском районе, как и в других районах Псковской, Новгородской, Тверской, Смоленской, Ленинградской и других областей, не осталось, наверное, запустевшей деревни или просто поля, на котором не встретятся следы поисковой деятельности, на сегодняшний день мне известно как минимум о двух древнерусских курганных кладбищах XII–XIV вв., многие захоронения которых разрушены и уничтожены коллекционерами древностей, это курганно-жальничный могильник между деревнями Подложье и Гористо и аналогичное по типу намогильных сооружений кладбище в несуществующем селе Логовеще.

К группе разрушаемых погребальных и поселенческих памятников вплотную примыкает «клад», найденный «любителями металлопоиска» в 2013 г. на территории Стругокрасненского района. По информации, опубликованной в сборнике материалов конференции «Эпоха викингов в Восточной Европе в памятниках нумизматики VIII–XI вв.», проводившейся в Старой Ладоге весной 2015 г., к северо-западу от дер. Пятчино был обнаружен «клад», содержавший средневековые женские украшения и западноевропейские серебряные монеты (Михельсон, Тростьянский, 2015). В статье проанализирована монетная часть клада, однако, непосредственно обстоятельствам находки уделено крайне мало внимания. Отсутствие информации о взаимном расположении монет и украшений в момент находки (в статье приводится лишь одна фотография довольно низкого качества) и описания найденных вместе с монетами вещей, наличие в «кладе» стеклянных бус и шейной гривны, большое число монет, превращённых в подвески, — всё это заставляет относиться к данной находке с большой осторожностью. Весьма возможно, что данный «клад» есть ни что иное как разрушенное погребение, собранные воедино вещи из которого и были интерпретированы находчиками как умышленно спрятанное «сокровище» — «клад». В любом случае, данная находка наглядно демонстрирует как в результате «труда» неспециалиста утрачена значительная часть важной исторической информации, что не позволяет в дальнейшем объективно ввести предметы в научный оборот и использовать их в историческом исследовании.

Подводя итоги, можно отметить, что начало археологического изучения территории бассейна Верхнего и Среднего течения реки Плюссы в значительной степени связано с близостью столицы и дачным освоением её дальних окрестностей в третьей четверти XIX — начале XX столетия. Этот период до сих пор остаётся самым представительным по количеству раскопанных древнерусских погребальных памятников и «добытых раскопкой» находок. В то же время интерес к исследованиям оставался полулюбительским и характеризуется избирательным вниманием «раскопщиков» к истории и археологии окрестностей тех деревень или имений, где они жили или отдыхали летом с семьёй. Иногда такой интерес перерастал в целые «научные программы» по изучению тех или иных местностей, в отдельных случаях «раскопщики-интересанты» становились профессиональными археологами, каковыми можно считать, например, В. Н. Глазова и К. Д. Трофимова.

В результате работ конца XIX — начала ХХ столетия был собран значительный объём сведений об археологических памятниках района, часть информации была проверена в конце 1920-х гг. Собранные сведения не утратили своей актуальности до сих пор, послужив основой для организации разведочных обследований второй половины ХХ в.

Работами археологов, проводивших исследования в пределах Стругокрасненского района в течение ХХ — первых десятилетий XXI в., было изучено большое число разнотипных археологических памятников, что даёт возможность для надёжной реконструкции основных культурно-исторических процессов, протекавших на этой территории на протяжении середины — конца I тыс н.э., процессов формирования древнерусской народности в западной части средневековой Новгородской земли на рубеже тысячелетий и в первой половине II тыс. н. э. В то же время территория района обследована далеко не полностью, продолжение её археологического изучения даст обширный и важный материал, который позволит по-новому взглянуть на многие не решённые проблемы, но и, без сомнения, поставит перед учёными новые вопросы.

Источники и библиография:

Арепьев, А-1899 — По ходатайству Н. Ф. Арепьева о разрешении ему раскопок в Лужском уезде, СПб губ. // РО НА ИИМК РАН. Ф.1. Оп.1. 1899. Д. 150.

Арепьев, А-1900 — О раскопках г. статского сов. Н. Ф. Арепьева в Лужском уезде СПб губернии // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. оп. 1. 1900. 119.

Белова, 1985 — Белова Н. А. Из работ ГАИМК по изучению археологических памятников Ленинградской области // Новое в археологии Северо-Запада СССР. Л., Наука, 1985. С. 137–140.

Бихнер, А-1883 — О разрешении, данном Императорскою Археологическою Комиссиею, на право производства раскопок сыну д. ст. сов. Александру Александров. Бихнеру, в Гдовском уезде, С.-Петербургской губ. в 1883 году // РО НА ИИМК. Ф. 1. оп. 1. 1883. Д. 40.

Городцов, 1911 — Городцов В. А. Дневник раскопок, произведённых слушателями Московского Археологического Института, под руководством В. А. Городцова, в С.-Петербургской губернии, в Лужском (1) и Гдовском (2—6) уездах 1909 г. // Отчёт о состоянии Московского Археологического Института в 1909–1910 академическом году. М., 1911. С.65–89.

Данилов, 1880 — Данилов И. Г. Раскопки слушателями Института курганов в Гдовском и Лугском уездах С.-Петербургской губ. и в Валдайском уезде Новгородской губ. (Из летних экскурсий слушателей в 1878/9 академическом году) // Сборник Археологического Института. Кн. 3, отделение I. СПб, 1880. С. 20–40.

Дневник, 1927 — Дневник палеоэтнологических исследований в Лужском уезде, произведённых сотрудниками Северо-Западной экспедиции КИПС’а Академии Наук Шульцем П. Н. и Гроздиловым Г. П. от 23 июня по 17 июля 1927 г. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2. Д. №106, 1927.

Исследование, 1927 — Исследование Ленинградской области. Переписка и планы. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2, Оп. 1. 1929. Д. 121.

Каталог, 1931 — Учётный каталог археологических памятников Ленинградской области. Рисунки. Псковский округ. №51—100 // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2. 1931. Д. 744.

Кашкаров, 1872 — Кашкаров. Могилы древних жителей Гдовского уезда // Гдовско-Ямбургский листок. 1872. №21.

ИСС IX — Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Вып. IX. СПб: С.-Петерб. епарх. историко-стат. ком., 1884.

ИСС X — Историко-статистические сведения о Санкт-Петербургской епархии. Вып. X. СПб: С.-Петерб. епарх. историко-стат. ком., 1885.

Кудряшов, 1913 — Кудряшов К. В. Отчёт о раскопках 1911 г. в Гдовском уезде С.-Петербургской губернии // Записки Отделения русской и славянской археологии Русского Археологического общества. 11. СПб: 1913. С. 241–264.

Кузьмин, 2001 — Кузьмин С. Л. Комплекс памятников в урочище Миложь у д. Сковородка в контексте древностей верхнего Поплюсья рубежа I и II тыс. н. э. // Вестник молодых учёных. Серия «Исторические науки» спецвыпуск «Археология». №1. 2001. С. 56–62.

Мальмгрен, А-1893 — Мальмгрен А. Э. О раскопках Мальмгрена в селе Осьмино Гдовского уезда, С.-Петербургской губ. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. Оп. 1. 1893. Д. 90.

Мальмгрен, А-1894 — Мальмгрен А. Э. О разрешении студенту А. Э. Мальмгрену раскопок в селе Осьмино, Гдовского уезда. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. Оп. 1. 1894. Д. 75.

Медведева, 2014 — Медведева М. В. Материалы по археологии Гдовского уезда Санкт-Петербургской губернии из собрания Императорской Археологической комиссии. Случайные находки // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар имени академика В. В. Седова. Материалы 59-го заседания. Выпуск. 29 / Н. В. Лопатин (отв. ред.). М., — Псков — СПб: Нестор-История, 2014. С. 424–435.

Медведева, Соболев, 2014 — Медведева М. В., Соболев В. Ю. Археолог Владимир Нилович Глазов // Археологические Вести / Е. Н. Носов (глав. ред.). Вып. 20. С. 395–426.

Михайлова, Селин, Соболев, 2015 — Михайлова Е. Р., Селин А. А., Соболев В. Ю. История Чернозерского монастыря и некоторые находки с его территории // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар имени академика В. В. Седова. Материалы 60-го заседания. Выпуск 30. / Н. В. Лопатин (отв. ред.). М., — Псков — СПб: Нестор-История, 2015. С. 143–151.

Михельсон, Тростьянский, 2015 — Михельсон А. Р., Тростьянский О. В. Монеты VIII–XI вв. денежно-вещевого комплекса из Псковской области // Эпоха викингов в Восточной Европе в памятниках нумизматики VIII–XI вв. Ст. Ладога — СПб: 2015. С. 250–269.

Прибужинец, 1872 — Прибужинец. Памятники старины в Прибужском приходе // Гдовско-Ямбургский листок. 1872. №39.

О древних… 1889 — О древних серебряных шейных кольцах, найденных в д. Узьмино, Гдовский уезд, Санкт-Петербургской губ. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. 1889. Д. 85.

Отчёт, 1927 — Иессен А. А. Отчёт о палеоэтнологических разведках в Лужском и Кингисеппском уездах Ленинградской губернии. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1. Д. №109, 1927.

Отчёт, 1929 — Отчёт палеоэтнологического обследования в Псковском округе, проведённого Б. А. Коишевским и Н. Н. Чернягиным в 1929 году // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2. Оп. 1. 1929. Д. 124.

Потресов, Шолохова, 1966 — Потресов А. С., Шолохова Е. В. Древние водные пути новгородцев // Ледовое побоище 1242 г. Труды комплексной экспедиции по уточнению места Ледового побоища. М.; Л.: Наука, 1966. С. 65–97.

Спицын, А-459 — Спицын А. А. «Корочки» // РО НА ИИМК РАН. Ф. 5. Д. 459.

Спицын, 1898 — Спицын А. А. Мелкие сообщения // ЗРАО. 1898. Т. 10. Вып. 1–2. С. 358–367.

Спицын, 1903 — Спицын А. А. Гдовские курганы в раскопках В. Н. Глазова. (Материалы по археологии России. №29). СПб: 1903.

Соболев, 2006 — Соболев В. Ю. Материалы раскопок у деревень Логовеще и Селище в собрании Фонда археологии МАЭ // Свод археологических источников Кунсткамеры. Вып. 1. Санкт-Петербург, Кунсткамера, 2006. С. 302–341.

Соболев, 2007 — Соболев В. Ю. Материалы раскопок древнерусских памятников в собрании фона археологии МАЭ им. Петра Великого // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар имени академика В. В. Седова. Материалы LII заседания, посвященного памяти профессора А. Р. Артемьева / И. К. Лабутина (отв. ред.). Псков: ИА РАН, 2007. С. 245–269.

Соболев, 2008 — Соболев В. Ю. Могильник финальной стадии культуры длинных курганов Березицы VI // Археологические вести. №15. М., Наука, 2008. С. 118–132.

Соболев, 2014 — Соболев В. Ю. Борис Коишевский и Евгений Исполатов: к биографии исследователей Гдовского уезда // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар имени академика В. В. Седова. Материалы 59-го заседания. Выпуск. 29. М., — Псков — СПб: Нестор-История, 2014. С. 436–450.

Стабул, 1892 — О раскопках в имении И. К. Стабул «Лишевицах» // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. оп. 1. 1892. Д. №58.

Тараканова, 1951 — Тараканова С. А. Псковские курганы с трупосожжением // КСИИМК, XXXVI, 1951. С. 141–154.

Трофимов, А-1909а — О раскопках Московского Археологического Института в Гдовском и Лужском у. у. С-Петербургской губ и в Керчи // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. Оп. 1. 1909 г. Д. №31.

Трофимов, А-1909б — О расследовании К. Д. Трофимовым кургана в дер. Средние Озерцы, Гдовского уезда, С.-Петербургской губ. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. Оп. 1. 1909 г. Д. №128.

Тыниссон, 1960 — Тыниссон Э. Отчёт об археологической разведке в Ленинградской и Псковской областях 6-го — 20-го сентября 1960 г. // АИА РАН. Р-1. Д. 2221.

Харлашов, 1991 — Харлашов Б. Н. Псковские губы (к вопросу о происхождении) // КСИА, 205. М., 1991. С.21–28.

Харлашов, 2000 — Харлашов Б. Н. Посады Пскова и окологородские губы в XVI в. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Материалы научного семинара 1996–1999 [Заседания 42–46]. Псков, 2000. С. 54–56.

Хвощинская 1997 — Хвощинская Н. В. К вопросу формирования древнерусской культуры на Западе Новгородской земли (по материалам могильника Безьва) // Славяне и финно-угры. Археология, история, культура. СПб: Дмитрий Буланин, 1997. С. 123–138.

Чернягин, 1940 — Отчёт Н. Н. Чернягина о раскопках в 1938–1940 гг. в Гдовском районе // РО НА ИИМК РАН. Ф. 2, 1940. Д. 164.

Шмидт, А-1886 — Шмидт Г. Р. Археологическая карта с объяснительной запиской Гдовского уезда Петербургской губернии // РО НА ИИМК РАН. Ф. 4. 1886. Д. №176.

Шмидт, 1886 — Шмидт Г. Р. Сообщения, извлечения из писем // Известия Императорского Общества Любителей Естествознания, Антропологии и Этнографии. Т. XLIX, вып. 3. Протоколы заседаний Антропологического отдела общества с 4-го декабря 1881 г. по 1886-й г. М., 1886. С. 188–190; 504–506, 519–522, 609–622, 646–649.

Михайлова Е. Р. 

Памятники археологии эпохи раннего средневековья на территории Струго-Красненского района

Современная археология — методы исследования

Рассказ об археологических памятниках уместно предварить кратким вступлением о том, как и над чем работает современная археология. Возникнув когда-то как профессиональное «знание о древностях» торговцев и коллекционеров, археология долгое время существовала как «история, вооружённая лопатой» — считалось, что обычного здравого смысла и житейского опыта достаточно, чтобы понять, что именно нашли при раскопках и как археологические находки иллюстрируют построения историков.

Ныне ситуация изменилась. За последние 200–300 лет накоплена и осмыслена масса информации, и теперь мы понимаем, что не всегда можно прямолинейно истолковывать такие сложные данные, как археологические источники.

С чем же работает археология?

Во-первых, разумеется, с «древностями». Однако само слово «древности» в археологии имеет собственное значение — это не просто некие старинные предметы, но такие, которые уже давно не употребляются в современной культуре, и современный человек, как правило, часто даже не может точно сказать, что же именно перед ним.

Второе, не менее важное понятие — «комплекс предметов». Археологи работают не с отдельными, даже очень яркими находками, а с их сочетаниями. К настоящему времени мы уже знаем достаточно о конкретных типах и сериях древних вещей, и случайный, вырванный из контекста предмет сам по себе, вне сопоставления с другими предметами и точными обстоятельствами находки, практически не дает никакой новой информации.

И ещё одно, важнейшее понятие — «культурный слой». Это не просто грунт, в котором разбросаны находки. Во-первых, культурный слой запечатывает попавшие в него предметы, так что мы можем видеть, как именно была расставлена посуда в древнем погребе, или располагались украшения на одежде человека, погребённого под древним курганом. Во-вторых, очень важны стратиграфические наблюдения, которые позволяют установить, как формировались отдельные прослойки и в какой последовательности они залегают в разрезе культурного слоя. Ну и, наконец, современные методы естественных наук позволяют по образцам грунта получать информацию о древнем климате, характере растительности вокруг объекта, об особенностях древнего производства и многих других обстоятельствах.

Что такое раннее средневековье?

Я напомню, что сам термин «средние века» возник для обозначения эпохи посередине между древностью (античностью) и новым временем — периодом зарождения капитализма и ведущей роли городов.

Средние века в Европе — это эпоха по преимуществу аграрного строя, сельской жизни. Разные части Европы имели, конечно, свою специфику, но в целом средние века — это эпоха аграрного, очень традиционного по своему укладу, общества, исповедующего христианство. Главные фигуры этой эпохи — крестьянин, сельский священник, воин-землевладелец и монах.

Ранним средневековьем принято называть те несколько веков, в течение которых формируется этот строй, начиная с событий эпохи Великого переселения народов до приблизительно 1000 года. Для Восточной Европы это период формирования тех народов, о которых позднее напишут русские летописи, и сложения древнерусского государства и древнерусской культуры.

Струго-Красненский район на карте Северо-Запада России

Территория современного Струго-Красненского района Псковской области, как и соседних Плюсского, Гдовского и Порховского, в эпоху средневековья относилась к землям Великого Новгорода. В их историческом развитии и судьбах много общего, поэтому ниже при необходимости будут привлекаться и результаты исследований в этих районах.

Археологические исследования на этой территории начались в 1870–1880-х гг. В 1897 г. появился и первый научный очерк местных древностей, составленный выдающимся русским археологом А. А. Спицыным («Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении»).

На протяжении всего XX в. территория Струго-Красненского района неоднократно обследовалась археологами, рассказу об этих работах посвящен специальный доклад. Современная археологическая карта района составлена в основном по итогам работ 1980–1990-х гг. (она опубликована в 1997 г. в Кадастре «Достопримечательные природные и историко-культурные объекты Псковской области»), но продолжает дополняться и уточняться.

Раннесредневековые древности на территории Струго-Красненского района

Памятники эпохи раннего средневековья на этой территории вырастают из древностей периода раннего железного века как следующий этап развития культуры и хозяйства местного населения. Период раннего железного века занимает продолжительный отрезок времени от середины I тыс. до н. э. до середины I тыс. н. э. По историко-культурному содержанию, направлению культурных связей и общему облику материальной культуры этот протяженный период часто делят на два: до-римский железный век (обычно датируется в пределах 500 г. до н.э. — 50 г. н.э.) и римский железный век (ок. 50–450 гг. н.э.), когда в материалах местных памятников можно уловить черты сходства и взаимных связей со значительной территорией, испытывавшей прямое или опосредованное влияние Римской империи.

Древности римского железного века на северо-западе Восточной Европы пока изучены не очень хорошо: в нашем распоряжении есть только отдельные, хотя порой и очень выразительные предметы, указывающие на влияние со стороны империи или датирующиеся так наз. эпохой римских влияний: монеты, фибулы, гребни, отдельные предметы вооружения. Археологические памятники, которые связаны с этим периодом, изучены пока только в районе границы с Эстонией — это т.н. каменные могильники в окрестностях Пскова и Кингисеппа в Ленинградской области.

Начиная с эпохи средневековья, количество известных археологических памятников и, следовательно, наших знаний о прошлом, возрастает. Из средневековых культур Северо-Запада наиболее ранней является культура псковских длинных курганов (КДК), памятники которой на территории Псковской и юга Ленинградской областей встречаются практически повсеместно.

Культура псковских длинных курганов сформировалась на обширном пространстве от Восточной Эстонии до Верхневолжья и Белозерья при участии неких культурных импульсов (возможно, также и групп переселенцев) с территории Центральной Европы. Наиболее ранние памятники этой культуры не образуют единого ядра, но рассредоточены в нескольких регионах, в том числе в бассейне р. Луги и в Северо-Восточном Причудье. Предметы, найденные в ранних могильниках, ещё напоминают вещи римского времени.

Наиболее изученным типом памятников культуры длинных курганов остаются курганы, по одной из форм которых получила своё название вся культура. Для КДК характерно внешнее разнообразие форм курганов: в составе курганных групп сочетаются округлые в плане насыпи разной высоты, квадратные, овальные, валообразные и комбинированные. Внутреннее строение курганов этой культуры отличается своей сложностью, при раскопках фиксируется от одного до четырёх-пяти последовательных этапов сооружения одного кургана и — чаще всего — наличие нескольких захоронений по обряду трупосожжения на стороне. Наиболее крупные скопления могильников КДК в Струго-Красненском районе известны близ деревень Березицы, Щир, Горушка, Тужерино.

Поселения культуры длинных курганов пока изучены недостаточно. Чаще всего они представлены селищами (открытыми, неукреплёнными поселениями), расположенными недалеко от крупных курганных групп, близ источников воды, часто на месте поселений предшествующих эпох. Расположенные на песках и супесях, селища КДК часто обладают слабо выраженным, разрушенным в процессе выветривания культурным слоем со сравнительно немногочисленными находками. Укреплённые поселения культуры длинных курганов — городища — обычно располагаются на отдельных холмах и укреплены системой концентрических валов и рвов. Они характеризуются стратифицированным культурным слоем, при прорезке оборонительных валов можно проследить следы внутренних деревянных конструкций. На пространстве между Лугой и Псковом известно несколько городищ культуры длинных курганов, в том числе у деревень Пятчино, Щир (Рис. 1).

Носители культуры длинных курганов, по всей вероятности, вели комплексное лесное хозяйство, основанное на земледелии (подсечном и, по крайней мере, в отдельных регионах пашенном) и использовании лесных ресурсов. Наличие у них привозных изделий из стекла и цветного металла свидетельствует о включенности этого населения в дальние торговые связи.

По всей вероятности, именно с началом средневековья (и, возможно, с появлением памятников культуры длинных курганов) связано широкое распространение на Северо-Западе Восточной Европы такого феномена, как культовые (почитаемые) камни, до сих пор фигурирующие в местных преданиях. Во многих случаях они топографически связаны с крупными комплексами памятников КДК и, по-видимому, эта связь не случайна.

Культура длинных курганов поступательно развивается вплоть до IX в. Начиная с этого времени, культура вступает в полосу длительного кризиса и количество памятников резко сокращается. Тем не менее, в отдельных местностях прежние традиции сохраняются вплоть до начала — середины XI в., и древнерусская культура на этой территории складывается в основном на основе «длиннокурганного» населения.

Со сложением земель Великого Новгорода территория современного Струго-Красненского района вошла в их состав. Археологическим отражением этого процесса явилось распространение поселений с культурными слоями, содержащими характерную древнерусскую круговую керамику, и связанных с ними кладбищ — первоначально языческих кремаций, а позднее — курганных, курганно-жальничных и грунтовых могильников, захоронения на которых совершались согласно христианской традиции. Влияние такого крупного административного и экономического центра, как Новгород, оказывало значительное воздействие на окружающие территории, и потому сформировавшаяся культура Новгородской земли оказалась достаточно единообразна, представляя собой вариант средневековой русской культуры с некоторыми локальными особенностями.

Специфической чертой средневековой Новгородской земли является малочисленность в ней городов. Административные, торгово-ремесленные, военные функции в Новгородской земле исполняли погосты — административные и экономические центры сравнительно небольших территорий. Возникновение погостов в Новгородской земле принято связывать с сообщением Повести временных лет под 6455 г. (947 г.): «Иде Вольга Новугороду и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знамянья и места и повосты…» Значительная часть новгородских погостов трудами нескольких поколений исследователей обнаружена и картирована. Как правило, погосты (в археологической литературе их часто называют «локальные центры») представлены городищами, рядом с которыми могут быть расположены неукреплённые посады. Расположение погостов на местности диктовалось не только их ролью узлов в сети поселений и дорог, но и необходимостью строительства фортификационных сооружений. Наиболее типично расположение древнерусских городищ на береговых мысах, где строительство укреплений было менее трудоёмким и зачастую необходимо было укрепить только напольную, наименее естественно защищённую сторону.

Первоначально погостами назывались центры («центральные поселения») податных округов, и лишь с течением времени «погостом» стала называться соответствующая территория, а после христианизации Северной Руси и строительства в погостских центрах церквей среди значений слова «погост» появилось и «кладбище».

Наиболее подробно в западной части Новгородской земли археологами изучены Дремяцкий погост (в д. Городец Лужского района) и Которский погост (близ д. Которск Плюсского района), но и прочие погосты этой части Новгородской земли были похожи на них.

Наиболее ранними погребальными памятниками, связанными с древнерусскими погостами, являются могильники с рассыпными кремациями, наиболее подробно исследованные близ Которского погоста. Это россыпи пережжённых человеческих костей в сопровождении фрагментов лепной керамики и оплавленных фрагментов украшений, залегающие на поверхности низких всхолмлений под современным дерном. Такие могильники датируются IX–XI вв., исследованы также и в других регионах Северной Руси. По всей вероятности, бескурганные рассыпные кремации представляли собой одну из основных древнерусских погребальных традиций до распространения христианского погребального ритуала.

Частично синхронны с бескурганными кремациями сопки — хорошо заметные на местности высокие (до 5–7 м) крутобокие насыпи, как, правило, расположенные на коренных берегах рек и содержащие по несколько захоронений по обряду кремации. Для сопок характерны отчётливая ярусность насыпи с приуроченностью погребений к верхнему/верхним ярусам, наличие реальной или подразумевающейся вертикальной оси сооружения, часто — мощные каменные кладки по основанию. К районам наибольшей концентрации сопок относятся бассейны Волхова, верхней Луги, Ловати и Мсты. В настоящее время общепринята датировка сопок IX–X вв. или IX–XI вв., причём временем ранее X в. уверенно можно датировать только некоторые сопки в Нижнем Поволховье и единственную насыпь в верхнем течении Луги (близ Передольского погоста). Большинство же сопок, в том числе и исследованные на территории Псковской области, по находкам в верхней части насыпи фрагментов круговой керамики следует датировать не ранее Х в.

Значительный интерес представляют две сопки у д. Сковородка Струго-Красненского района, исследованные С. Л. Кузьминым в 1988 г. Обе сопки по находкам можно датировать X — первой половиной XI в., но результаты раскопок сопки №2 позволяют связать её с вполне конкретными историческими событиями. Здесь был обнаружен собранный из толстых досок и небольших брёвнышек ящик, некогда, вероятно, установленный на вершине сопки. Ящик служил вместилищем для совершавшихся здесь захоронений: внутри него размещались пережжённые кости (не менее чем от нескольких индивидов), среди которых были собраны фрагменты керамики и оплавленных на погребальном костре украшений. Ящик, содержавший погребения по обряду кремации, был преднамеренно сброшен с вершины на склон насыпи и засыпан толстым слоем супеси. Такое намеренное «низвержение» языческого захоронения, в сочетании с радиоуглеродной датой конструкции (995–1020 гг.), заставляет вспомнить о состоявшемся в 988 г. крещении Руси и последовавшем за этим разрушением языческих святилищ.

С сопками близ д. Сковородка многими чертами своего внутреннего строения сходны и раскопанные не так далеко от них сопка у д. Полосы Плюсского района и сопка у д. Средние Озерцы (ныне — восточная часть д. Большие Озерцы) Лужского района. В сопке у д. Полосы обнаружена такая же дерновая пирамида внутри песчаной насыпи, перекрывшая кострище из крупных плах, как и в сопках у д. Сковородка.

На территории Струго-Красненского района сопки известны также у деревень Выборово, Костелёво, Обод, но пока не изучены раскопками. В конце I тыс., возможно под влиянием традиции сооружения сопок, распространяются и другие крупные насыпи — наиболее характерным их примером являются высокие (до трёх метров) сопковидные курганы в могильнике культуры длинных курганов близ д. Березицы.

Ещё одна важная категория находок эпохи средневековья — клады. Наиболее известный из средневековых кладов на рассматриваемой территории был найден в 1889 г. на пахотном поле близ д. Узьмино. Клад состоял из нескольких серебряных шейных гривен, возможно, изготовленных в Прибалтике, и датируется IX в. Клад из похожих серебряных гривен был найден также в 1875 г. близ Передольского погоста в верхнем течении Луги.

Средневековые клады не только являются важными источниками по истории древней экономики и денежного обращения, но и могут служить косвенным указанием на наличие в окрестностях археологических памятников.

В конце X в. начинается новый этап развития древнерусской культуры, связанный с распространением христианства, ростом городов и дальнейшим развитием экономики. Яркой чертой этого нового этапа является широкое распространение на поселениях привозных украшений из стекла, бронзы и серебра, а также посуды, изготовленной на гончарном круге (сам гончарный круг появляется на Северо-Западе Восточной Европы только в 920–930-х гг. и поначалу используется только городскими мастерами).

Ещё одно важнейшее новое явление — распространение христианской погребальной обрядности — кардинально изменило древнерусские кладбища. Крещёное население отказывается от практиковавшегося ранее сожжения умерших и переходит к погребениям по обряду ингумации. Немногие сожжения XI–XII вв., обнаруженные при раскопках, скорее всего, являются свидетельствами каких-то экстраординарных событий или необычных обстоятельств смерти. Наиболее распространённым типом погребальных памятников в XI–XIII вв. становятся невысокие курганы, перекрывавшие индивидуальные (реже — парные) ингумации, совершённые в могилах или на горизонте. Конкретные детали обрядности и строения насыпей несколько разнятся в различных памятниках, но общность вновь возникшей традиции не вызывает сомнений. На территории Струго-Красненского района древнерусское курганное кладбище XI–XII вв. раскапывалось близ д. Березицы, однако памятники этого типа достаточно многочисленны.

К сожалению, памятники эпохи развитого и позднего средневековья на территории Струго-Красненского района изучены археологами ещё недостаточно, работы, посвященные им, немногочисленны. Главные исследования и открытия ещё впереди.

Источники и библиография:

Андрияшев А. М. Материалы по исторической географии Новгородской земли. Шелонская пятина по писцовым книгам 1498–1576 гг. Часть 1. Списки селений. Часть 2. Карты погостов. М.: Издание Имп. Об-ва истории и древностей российских при Московском университете, 1914.

Ефимов А. Н. Древние погосты земли Струго-Красненской // Псков. Научно-практический, историко-краеведческий журнал. Псков, 2007. — №26. — С. 12–37.

Кадастр: Достопримечательные природные и историко-культурные объекты Псковской области. Псков: Псковский пед. ин-т, 1997.

Корзухина Г. Ф. Русские клады IX–XIII вв. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954.

Кузьмин С. Л. Комплекс памятников в урочище Миложь у д. Сковородка в контексте древностей Верхнего Поплюсья рубежа I и II тыс. н. э. // Вестник молодых учёных. Исторические науки. 1’01. Специальный выпуск: Археология. С.56–62.

Кузьмин С. Л. Которский погост — локальный центр конца I — начала II тыс. н. э. в верховьях Плюссы // Материалы по археологии Новгородской земли. 1990 г. М., 1991. С.153–168.

Кузьмин С. Л. К проблеме военного дела у населения Северо-Западной Руси в раннем средневековье (по материалам археологических памятников) // Исследование археологических памятников эпохи средневековья: Сб. научных статей. СПб: Нестор-История, 2008. С.50–55.

Лебедев Г. С., Розов А. А. Городец под Лугой // Вопросы истории. 1975. — №2. — С.212–216.

Михайлова Е. Р. Исследования селища Которской погост в 2006 году // Археология и история Пскова и Псковской земли. Семинар имени академика В. В. Седова. Мат-лы LIII заседания. Псков, 2008. С.215–228;

Михайлова Е. Р. Хронология и периодизация вещевого комплекса культуры псковских длинных курганов // Петербургский апокриф. Послание от Марка (Библиотека «Stratum») / Отв. ред. О. В. Шаров. СПб: Кишинёв: Университет «Высшая антропологическая школа», 2011. С.527–554.

Михайлова Е. Р., Селин А. А., Соболев В. Ю. История Чернозерского монастыря и некоторые находки с его территории // Археология и история Пскова и Псковской земли. Вып. 30. М.; Псков; СПб: Нестор-История, 2015. С. 143–151.

Михельсон А. Р., Тростьянский О. В. Монеты VIII–XI вв. денежно-вещевого комплекса из Псковской области // II Международная нумизматическая конференция «Эпоха викингов в Восточной Европе в памятниках нумизматики VIII–XI вв.» (СПб., Ст. Ладога, 3–5 апр. 2015 г.). Материалы докладов и сообщений / Отв. ред. Н. С. Моисеенко. СПб.: Знакъ, 2015. С.250–269.

Рыдзевская Е. А. Клады старых серебряных шейных гривен западного типа // ЗОРСА. 1915. Т. 11. С. 191–196.

Соболев В. Ю. Могильник финальной стадии культуры длинных курганов Березицы VI // Археологические вести. 2008. №15. С. 118–132.

Спицын А. А. Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. VII. Псковская губерния // ЗРАО. 1897. Т. IX. Вып. 1–2. Новая серия. С.249–256.

Спицын А. А. Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. IX. Санкт-Петербургская губерния // ЗРАО. 1897. Т. IX. Вып. 1–2. Новая серия. С. 268–278.

Чернягин Н. Н. Длинные курганы и сопки (археологическая карта) // Этногенез восточных славян. Т.1 / Под ред. М. И. Артамонова (МИА. №6). М.; Л.: 1941. Изд-во АН СССР. С.93–148.

Михайлова В. И., Фёдоров А. И. 

Клады и находки Стругокрасненской земли

Территория современного Струго-Красненского района была заселена со времён глубокой древности, здесь обнаружены находки, относящиеся ко временам неолита и бронзового века. Начиная с VI в. н. э. данную территорию начинают заселять и осваивать славянские племена, которые постепенно ассимилировали всё автохтонное население. Началось строительство укреплённых поселений — городищ и достаточно крупных неукреплённых населённых пунктов — селищ. В дальнейшем население стало осваивать более удалённые от крупных поселений участки земли, таким образом появились малодворные деревни. Население, проживавшее на территории современного Струго-Красненского района, кроме земледелия и скотоводства, было вовлечено в процесс широкого товарообмена не только с территорией европейской части России, но и с Европой, и со странами Средней Азии.

В эпоху Киевской Руси земли Струго-Красненского района тяготели к Великому Новгороду, с X в. начала складываться погостская система расселения и налогообложения. К XV в. на этой территории, вероятно, уже несколько веков, существовало крупное боярское землевладение, землёй владели также крупные монастыри и архиереи. Юго-западная часть современного Струго-Красненского района входила в состав Заклинской засады Псковской республики, здесь земля принадлежала в основном смердьим общинам.

Различного рода социальные потрясения, такие как войны, массовые грабежи населения не обошли нашу землю стороной. А именно социальные потрясения являются основным толчком к сокрытию ценностей и причиной не извлечения этих ценностей впоследствии.

В данной статье постараемся рассмотреть известные на текущий момент интересные находки и клады, обнаруженные на Стругокрасненской земле. Клады являются богатейшим историческим источником, особенно важен клад, находящийся в контексте с окружением. Современная археологическая наука способна уточнить многое по составу клада, месту его обнаружения и сопутствующим находкам.

Кроме специально сокрытых кладов, несомненно, среди интересных археологических находок присутствуют и случайно потерянные вещи или монеты.

***

О находках кладов на нашей земле вплоть до XIX в. ничего не известно, даже если такие находки и имели место, то вероятнее всего они никак документально не зафиксированы или данные документы ещё не обнаружены и не введены в научный оборот.

Первым по времени обнаружения является клад, найденный в 1878 г. в с. Молоди. Описание данного клада представлено в книге А. К. Маркова «Топография кладов восточных монет».

210. Псковской губ., в Псковском уезде, Жуковской волости в селе Молоди в 1878 г. найден был клад, состоящий из диргемов и обломков их, весом всего 8 фунтов 6 зол. Клад был найден в кувшине, разбитом и не сохранившимся. Монеты были куфические и средневековые европейские. Многие из них были разрублены. Попадались также монетные кружки диргемов. Монеты были отправлены Псковской археологической комиссией в Императорскую Археологическую Комиссию. Здесь монет оказалось всего 7 фун. 63 зол. 18 дол. Целых монет было 78 штук. Это были диргемы:

I. Аббасидские, чеканенные в Эндерабе в 258 г. (?) или 268 (?), в Барсе в 294 и 330 (?) г., в Серменраа в 300, в Ширазе в 308 г., в Багдаде в 324 и 330 г. и одна в городе, не ясно видном на монете.

II. Саманидские, чек. в Шаше в 292, 311 (?), 333, 334, 341, там же (?) в 347, 349, 354 (2 экз.), 363, 366 (4 экз.), 368 (2 экз.), 369, 371, 359 гг., в Самарканде в 325, 338 (2 экз.), 340, 344, 346. 350, 355, 358 (?), 363, 367 (3 экз.), 369 (2 экз.), 374, 376 (?) (2 экз.), в Бухаре в 348 (2 экз.), 353, 355, 356 (2 экз.). 376 гг., в Балхе в 350 и 360 гг. в Амоле в неизвестном году, в Нисабуре в 354 и 375 гг., в Реште без года, в неизвестном городе в 350 г., без года и места чекана (стёртых) 16 диргемов.

III. Илекские: Шемс ед-Дауле без года и имени монетного двора; Насра, чек. в Узкенде в 400 г.

IV. Бувейгидские, чек. в Дженнабе в 333 г. и 335 г., Басре 335 г., Мухаммедии (?) в 338 г., Арраджане в 363, Сирджане в 366 г., Астерабаде в 366 г., неизвестном городе в 369 г., Джорджане (?) в 373 г., Сарии со стёртым годом, в неизвестном (стёртом) городе с именем Рокн ед-Дауле и Моизз ед-Дауле.

V. Зияридские, чек. в Джорджане в 358 и 360 гг. (?) (2 экз.).

VI. Окайлидские, эмиров: Хусам ед-Дауле без года, чек. в Мосуле, и другой диргем в неизвестном (стёртом) городе и Али 388 г. (?) со стёртым местом чекана.

VII. Мерванидские, чеканенные в Миафарекине в 390 (?) г. и без монетного двора в 390 г. (?), 2 диргема Абу Наср Ахмеда, 5 Ахмеда бен Мервана, и 1 Ибрагима и одна неизвестного эмира; последние монеты были со стёртыми годами и местами чекана. Кроме того, в кладе находилась одна арсакидская драхма.

Таким образом в состав клада входили более 78 серебряных монет, являющихся арабскими дирхемами (за исключением одной драхмы), чеканенными в различных городах Средней Азии в период с 258 по 390 гг. по исламскому календарю (с 873 по 1001 гг. от Р.Х.). Не совсем понятно, что за монету А. К. Марков определил, как арсакидскую (аршакидскую) драхму, так как данные монеты чеканились на территории современного Азербайджана лишь до III в. н. э. Если монета определена верно — то она является древнейшей в составе этого клада.

В 1884 г. данный клад также описан Ю. Б. Иверсеном. Кроме куфических монет в кладе находились мелкие серебряные кусочки монет, определённые как остатки монет Иоанна Цимисхия (Византия 969–976 г.), византийский солид Василия II и Константина VIII (976–1025), монеты императора Германии Оттона и Адельгейды (983–996), несколько английских монет Этельреда (978–1016), монеты Болеслава Чешского. А также обломок сребреника Владимира Святого (978–1015) 1-го типа.

Датировка монет даёт основания предполагать, что сокрыты они были в начале XI столетия. В описании монет не означены следы креплений или остатки ушек, таким образом можно утверждать, что данный клад не являлся частью женских украшений, мало вероятно, чтобы данный клад был частью погребального комплекса. Самым вероятным является сокрытие данного депозита в земле по причинам угрозы грабежа неким купцом, торговым человеком. Мало вероятно, что клад принадлежал местным землевладельцам, так как в данной местности крупное землевладение не было распространено.

Что касается обломка сребреника Владимира, ранее неоднократно приходилось слышать о том, что это первая находка в России, и что произошла она на территории Струго-Красненского района. На самом деле, это утверждение является ошибочным, первые сребреники Владимира данного типа были найдены в 1815 г. в окрестностях Киева. Краткое описание и графические прорисовки по слепкам с киевских находок опубликовал А. Воейков в 1816 г. в журнале «Вестник Европы».

Арабские средневековые монеты в виде отдельных находок были неоднократно обнаружены на территории Струго-Красненского района.

А. К. Марков в своей книге приводит случай обнаружения дирхема в захоронении, разрушенном при строительстве железной дороги в 1868 г.

217. Псковской губ. и уезда, близ селения Малые Струги, при раскопке большого кургана для проведения железной дороги, рабочими было находимо много восточных монет и оружия, но всё это расходилось по рукам. А. Бутковскому удалось приобрести один из диргемов; он оказался сасанидским Хосроя II Парвиза (590–628 гг.), битый в 28 г. его царствования или в 617 г. по Р.Х.

Географическое местонахождение данного дирхема не локализовано, но, вероятнее всего, он был обнаружен вблизи селений Новые Струги и Старые Струги (возле разъезда 197-й км железной дороги).

***

Кроме монетных кладов большую ценность представляют клады вещевые. Уникальный вещевой клад был обнаружен в 1889 г. возле д. Узьмино.

Крестьянин д. Узьмино Иван Яковлев при запахивании навоза на старинном «вековечном» поле, которое обрабатывается с незапамятных времён, желая поглубже запахать навоз, запустил соху поглубже обыкновенного и вытащил из земли четыре серебряных шейных гривны (одна в четырёх обломках) общим весом 1 фунт 95 золотников. Сопутствующих предметов, монет или костей рядом обнаружено не было. Рядом с полем были отмечены древние мо́гилы.

Крестьянин Иван Яковлев отнёс находку местному землевладельцу Льву Николаевичу Модзалевскому, который 1 августа 1889 г. передал находку в Императорскую Археологическую Комиссию в Санкт-Петербурге. Из средств Комиссии крестьянину И. Яковлеву были выплачены 60 рублей за находку. Две целых гривны и четыре обломка были переданы в Государственный Исторический музей в Москве, а одна гривна передана в экспозицию Государственного Эрмитажа.

Описание данного клада приведено в книге Г. С. Корзухиной «Русские клады IX–XIII вв.»:

10. В 1889 г. близ д. Узьмина Гдовского у. Петербургской губ. на «старинном вековечном поле», которое обрабатывается «с незапамятных времён», крестьянин при глубокой пахоте обнаружил клад, в состав которого входили:

1) Гривна шейная серебряная, весь обруч покрыт мелкими продолговатыми шестиугольными гранями; замок в двойную петлю с отходящими усами; петля, служащая крючком, посередине расплющена. (Рыдзевская, VII, нижняя). [Табл. III, 2].

2) Гривны шейные серебряные — 2, обруч покрыт мелкой нарезкой, подражающей витью; замок в двойную петлю с усами; петля, служащая крючком, посередине расплющена. [Табл. III, 1, 3].

3) Шейные серебряные гривны с мелкой нарезкой, подражающей витью, фрагменты — 5; два из них сцеплены вместе; у двух других фрагментов на концах замочная петля, свободный конец которой обмотан вокруг тулова гривны. [Табл. III, 4–6].

Клад поступил в Археологическую комиссию, откуда в 1891 г. гранёная гривна была передана в Эрмитаж, а витые (целые и фрагменты) в Исторический музей в Москве.

Датировка шейных гривен из клада в д. Узьмино спорная, вероятнее всего они созданы в IX–X вв. Также спорно происхождение этих гривен, оно могло быть как славянское, так и финно-угорское. В любом случае данные вопросы требуют тщательного всестороннего изучения.

***

Достаточно много мелких находок на территории района сделано поисковиками отряда «Поиск», занимающимися выявлением останков не захороненных военнослужащих и заброшенных могил периода Великой Отечественной войны. Кроме собственно находок военного времени иногда попадаются вещи и монеты более отдалённых эпох.

Например, в 2010 г. были обнаружены несколько копеек времён правления Ивана IV Грозного (Рис. 4). В 2011 г. рядом со старой дорогой Е. С. Артемьяновым найден серебряный рубль Петра I, правда, оказавшийся фальшивым (Рис. 5). Возле фундамента старой постройки был даже обнаружен клад, состоящий из нескольких десятков монет достоинством 10, 20 и 50 копеек 1920-х гг. чекана.

Кроме монет поисковиком Г. Н. Варгановым были обнаружены металлическая печатка с псевдо-геральдическим изображением, вероятно XIX в. (Рис. 6); нательный крест с устьицами в средокрестии (Рис. 7), оба предмета хранятся в Струго-Красненском краеведческом музее. А. Д. Сергеевым обнаружен металлический наконечник стрелы (Рис. 8), также хранящийся в музее (СККМ ОР-2066). В. В. Сорокиным был найден сапёрный австрийский тесак, образца 1853 года (Рис. 9) (СККМ ОР-8 ВХ).

Также на территории района при работе поисковиков были обнаружены бронзовая медаль «В память русско-японской войны» (1904–1905), югославская медаль «Добром стрелцу», жетон времён Февральской революции 1917 г.

К сожалению, кладоискательская деятельность в последние годы стала особенно активной. И несмотря на федеральные законы, предупреждающие о серьёзных наказаниях, в лесной зоне или на месте бывших усадеб мы всё чаще встречаем следы активной деятельности «любителей археологии и металлопоиска». Несколько лет назад в Струго-Красненском краеведческом музее появилась фотография клада, состоящего из нескольких десятков предметов домашней утвари. (Рис. 12) Клад был найден на территории деревень, расселённых в связи с расширением территории военного полигона. Конкретное место не было сообщено, но предположительно — это окрестности д. Посадница. Клад находился в деревянном ящике, предметы были завернуты в газеты революционного периода 1917 г. Как и владельцы всех кладов в принципе, владельцы этих предметов, безусловно, надеялись вернуться в свой дом. Какие обстоятельства помешали им это сделать? — бегство на чужбину или того хуже — смерть. Сегодня мы можем только предполагать…

Также в фондах Струго-Красненского краеведческого музея хранятся несколько фрагментов гончарной керамики, подаренные Л. Г. Дворецким (Рис. 10) и коллекция железнодорожных пломб конца XIX — начала XX в. (Рис. 11).

Иногда клады и интересные находки сопутствуют различным строительным или земляным работам, например, в 2008 г. при расчистке места под фундамент нового храма в с. Феофилова Пустынь рядом с развалинами старого храма был обнаружен клад, состоящий из нескольких десятков медных монет конца XIX — начала XX вв. (Рис. 12). В 1939 г. при разработке карьера был откопан бивень мамонта, который в дальнейшем отправлен в Ленинград.

В 1998 г. житель д. Выборово В. Беляев обнаружил на своём приусадебном участке камень, по своему очертанию напоминающий наконечник копья, по крайней мере, явно обработанный человеческой рукой. По предварительной атрибутации данную находку относят к II–III вв. до н. э. Если указанная датировка верна, то данный артефакт является древнейшим предметом, обнаруженным на территории Струго-Красненского района.

Источники:

О древних серебряных шейных кольцах, найденных в д. Узьмино, Гдовского уезд. СПБургской губ. и 3-х монетах, принесенных в дар крн. Пазовкиным. // РО НА ИИМК РАН. Ф. 1. оп. 1. 1889. Д. №85.

Клещинов В. Н., Гришин И. В. Каталог русских средневековых монет с правления царя Ивана IV Васильевича до шведской оккупации Новгорода (1533–1617 гг.). М.: УРСС, 1998.

Корзухина Г. С. Русские клады IX–XIII вв. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1954.

Марков А. К. Топография кладов восточных монет (Сасанидских и куфических). — СПб, 1910.

Арепьев Н. Ф. 

Отчёт о раскопках, произвёденных летом 1899 года в Яблонецкой волости Лужского уезда Санкт-Петербургской губернии

В июне 1899 г. преподаватель 3-й Санкт-Петербургской гимназии статский советник Николай Фёдорович Арепьев просил Императорскую Археологическую Комиссию выдать ему открытый лист на проведение археологических работ на территории Яблонецкой волости Лужского уезда. Он предполагал исследовать древности в районе ур. Городок, на месте монастыря, располагавшегося на острове Чёрного (Вязковского) озера, а также «шведские могилы» в районе д. Заозерье.

Открытый лист №1183 на проведение археологических работ Н. Ф. Арепьеву был выдан 13 июля 1899 г. В январе 1900 г. Н. Ф. Арепьев представил в Комиссию отчёт о проделанной работе.

Ниже приводится текст отчёта о проведённых работах. Текст печатается в современной орфографии, с сохранением особенностей авторского написания. Приводится по оригиналу, хранящемуся в Архиве института истории материальной культуры РАН:

АИИМК Ф.1. Оп.1. 1899. Д.150. Л.11–61.

***

Летом прошлого года, я произвёл несколько раскопок в местности, хорошо мне знакомой по причине трёхлетнего проживания в ней в каникулярное время; местность эта находится в Лужском уезде, в Яблоницкой волости, близ озёр Щирского и Чёрного, следовательно, в районе древних Новгородских владений, в так называемой Шелонской пятине. Эти раскопки произведены мною с разрешения Археологической комиссии, которая 8-го января вступила в 66-ю годовщину своего существования. В настоящее время всеми признано, что это учреждение среди однородных по задачам и целям, принесло делу отечественной археологии особо важные услуги, в ряду которых на первом месте следует поставить поддерживаемый ею непрерывный интерес к отечественным древностям, столь дорогим для всякого, кто любит свою родину и кто интересуется её прошлым. А кто же из нас не любит своего отечества и в настоящее время не интересуется его прошлым? «Только народы совершенно грубые, бывают равнодушны к своему прошедшему; заботы о существовании подавляют у них все другие интересы. Но чем высшую ступень образования занимает народ, тем более он принимает участие в исследовании своей старины». Этот упрёк академика Бэра в настоящее время, нам кажется следует считать анахронизмом.

Но в первое десятилетие своего существования Археологическая Комиссия свою деятельность почти исключительно направляла на разработку письменной старины, и обогатила науку важными по этой части изданиями. Что же касается до разнородных древних земельных насыпей, этого богатого и бесспорного материала к восстановлению древнейших форм политического быта народов, оставивших эти безмолвные памятники, их обычаев, количества поселений, образа жизни, домашней обстановки, занятий, костюма, вооружения, торговых сношений и верований, — то на эти остатки нашей народной старины у нас обращено должное внимание сравнительно недавно.

Такое отношение к столь важным историческим памятникам, между прочим, объясняется господствовавшим до шестидесятых годов в науке заблуждением, рассеявшимся, как и многие другие, в эту знаменательную эпоху умственного движения.

«До новейшего времени предполагалось в нашей учёной литературе, — говорит известный исследователь старины, проф. А. Самоквасов, — что между множеством древних земляных насыпей, сохранившихся в пределах России, нет возможности отличить курганы и городища наших предков». В 1868 году г. Котляревский следующими словами формулировал господствовавшее тогда среди русских историков воззрение на значение древних земляных насыпей в качестве исторических источников: «Как младший побег индоевропейской семьи, — говорит он, — славяне уже шли по готовой торной дороге; многочисленные ветви их сели на насиженных гнёздах, на остатках цивилизации предшественников, народов иногда без имени, без роду и племени; нет кажется места, где славяне заняли бы ещё девственную, не истощённую стадами кочевников и плугом пахарей землю, где они явились бы первыми, древнейшими насельниками… Принимая в соображение эти обстоятельства исторического водворения славян в Европе, зная, что и последующие судьбы их благоприятствовали не столько сосредоточению их народности, сколько раздроблению и смешению её с чужеродными племенами, можно ли надеяться отыскать могилы славянских праотцев при помощи и руководстве историко-географических свидетельств; думаем, что вообще едва ли». (О погребальных обычаях древних славян).

В этом выводе, говорит проф. Самоквасов, однако, не было ничего положительного, ибо он основан на предположениях без всяких фактических оснований. Дело в том, что ко времени выражения этого мнения ещё не было произведено систематических раскопок в пределах земель древних славян. Первый толчок в этом направлении, как известно, был дан Императором Николаем Павловичем и его министром гр. Перовским. Благодаря их почину было снаряжено несколько экспедиций в южную и среднюю Россию, но эти экспедиции имели задачей обеспечить лишь сохранение разнородных вещественных памятников отечественной истории. Истинный же интерес к изучению подобного рода разнородных памятников вещественной отечественной старины пробуждается в нашем обществе лишь в начале шестидесятых годов. К этому то времени относится и начало систематических, на научных основаниях раскопок, предпринятых почти одновременно: членом петербургского археологического общества Л. К. Ивановским в пределах земли новгородских славян; членом московского археологического общества М. Ф. Кусцинским в пределах земли смоленских кривичей и проф. Самоквасовым в пределах земли северян. Затем, в начале семидесятых годов проф. Варшавского университета А. И. Повинским начаты изыскания славянских могил в пределах нынешнего привислянского края, а проф. Киевского университета В. Б. Антоновичем, — в пределах земли полян.

Сверх того, около этого же времени раскопками занимались ещё гг. Ходаковский, Тихонравов, гр. Тышкевич, гр. Уваров, Забелин, Богданов и Тизенгаузен, и некоторые другие.

Рефераты о раскопках, произведённых некоторыми из названных лиц (Кусцинским и Самоквасовым), на Киевском Археологическом съезде показали, что посредством этих раскопок, на первых же порах были получены результаты чрезвычайно важные для первоначальной истории славян.

В самом деле, ещё Бэкон сказал, что исторические описания имеют пределы; история молчит там, где дело идет о временах доисторических, когда не записывалось даже преданий, о временах, когда не было письмен. Тут уже историку приходится уступить своё право натуралисту или, если он не желает этого, сделаться самому натуралистом и научиться читать книгу природы.

Систематические, на научных началах основанные, раскопки, могут быть с полным правом уподоблены чтению книги природы. И вот мы видим, что раскопки, произведённые вышеупомянутыми лицами, прежде всего, дали возможность доказать, что господствовавшее до этого времени в учёной литературе мнение о невозможности отличить в массе сохранившихся курганов, могилы славянские — не основательно, и, во-вторых, что древние земельные насыпи являются важным историческим источником познания быта наших предков в ту эпоху, о которой мы не имеем до сих пор почти никаких сведений. Одни из сохранившихся курганов, городищ, могил представили в совершенно ином свете быт славян-язычников вообще; они указали на существование у древних славян политических обществ, указали на существование общих народных обычаев, неравенства общественных классов и на отдалённые торговые отношения древних славян. Другие же находки в курганах и могилах дали возможность восстановить домашнюю жизнь язычников-славян, их одежду, вооружение, занятия, домашнюю обстановку и верования. Эти же исследования дали возможность определить границы земель, занятых в древности различными племенами; наконец, исследование курганов решило загадочный вопрос о народности руси арабских писателей, особенно руси Ибн-Фадлана.

Новое красноречивое подтверждение огромного значения курганов в решении важных исторических вопросов мы видим в реферате проф. Нидерле на последнем XI Киевском археологическом съезде и в постановлении второго заседания предварительного комитета XII археологического съезда, имеющего быть в Харькове в августе 1902 г. На основании тщательно подобранных исторических и археологических фактов, на основании исторической и географической номенклатуры и идентичности могильников, проф. Нидерле своеобразно поставил и решил крайне запутанный вопрос о местонахождении родины славян, которую он и видит в стране, лежащей к северу от Карпат по течению Вислы. Отсюда они очень рано стали распространяться на запад и на юг, и в эту последнюю сторону, вопреки установившемуся взгляду, по мнению Нидерле, пришли гораздо ранее германских племён. Предварительное же заседание комитета будущего археологического съезда в Харькове, происходившее 4 и 5 января текущего года в Москве, между прочим, постановило в ряду подготовительных работ к съезду систематические исследования курганов с стоящими на них каменными бабами и составление фотографического альбома этих древних изваяний, исследование городищ Донецкого бассейна для определения границ древней славянорусской территории.

Само собой разумеется, что всё это только что сказанное о важном историческом значении разнородных земляных памятников отечественной старины средней России одинаково равносильно и по отношению к северо-западным окраинам древнего расселения великого славянского племени, по отношению к той части окраин, которая входила в состав Шелонской и частью Водской пятин Новгородской области. Скажем больше: остатки отдалённой старины этой окраины России имеют особо выдающийся интерес, благодаря её топографическому положению, этнографическому составу и пережитым историческим судьбам.

В настоящее время эта местность представляет юго-западную часть Санкт-Петербургской губ., её Лужский уезд. Пересекающая уезд и давшая ему название главная река Луга в старину, благодаря обилию лесов той местности, по которой она течёт и большому количеству речек и озёр, отличалась судоходством на всём протяжении Лужского уезда и ниже до Финского залива. Суда подымались до границ Лужского и Новгородского уездов, где речной путь прерывался, суда разгружались и волоком вёрст в 25 переходили до реки Мшаги, по которой шли далее в Шелонь и Ильмень, к Новгороду. Такие качества и значение реки привлекли к ней многочисленное население, которое с течением времени повырубило в бассейне реки огромные леса, отчего река обмелела и потеряла своё судоходное качество. Но, однако, ещё в эпоху Петра Великого река Луга обладала настолько хорошими судоходными свойствами, что великий преобразователь, как известно, совершил по ней первый поход под Нарву и задумал было улучшить судоходство этой реки, что вероятно и осуществил бы, если бы не были затем покорены берега другой северной реки — Невы, соединявшей непрерывным водным путём Финский залив с тогдашней серединой русского государства.

С другой стороны, положение Лужского уезда близ центра славянской жизни на севере Новгорода сделало этот уезд территорией стремления славянского племени к Балтийскому морю. Вот почему ещё в доисторическое время жизни нашего отечества в бассейне реки Луги были славянские поселения и, по свидетельству летописи, ещё Св. Ольга установила погосты, дани и оброки по реке Луге. Войдя затем в состав Новгородской области, нынешний Лужский уезд, исключая той его части, которая лежит к западу от реки Плюссы, составил особо ценную часть владений Новгородской общины. По реке Луге лежал самый удобный и кратчайший путь к Финскому заливу в далекую Ганзу и ближайший путь в Псковскую область. При Новгородском владычестве часть Лужского уезда, входившая в состав владений этой общины, по правому берегу реки, принадлежала к Полугской половине Водской пятины, по левому же берегу, между Лугой и Плюссой, — к Залеской половине Шелонской пятины, и были подчинены власти старост городских концов Новгорода — Неревского и Загороднего. В то время здесь находились земли новгородских монастырей, владык и других именитых граждан Новгорода. С покорением Новгорода Иоанном III, в 1478 г., Лужский уезд, вместе со всею Новгородскою областью перешёл под власть московского государя, причём, в интересах объединения новой окраины с центром, значительнейшую часть земельных владений в уезде, принадлежавших вышепоименованным категориям прежних владельцев, государь отобрал от последних на себя, переселил этих бывших владельцев в московские пределы, а на место их посадил своих москвичей. В смутную эпоху этот край был завоеван в 1609 г. шведами под начальством Делагарди и только 8 лет спустя по Столбовскому миру Лужский уезд вместе с Новгородом был возвращен России. С учреждением в 1708 г. губерний, Лужский уезд в составе Новгородской провинции, был причислен к Ингерманландской губернии, которая потом была переименована в Петербургскую, в 1724 г. из Новгородских провинций была образована самостоятельная губерния, и, наконец, при Екатерине II в 1780 г., при издании учреждений о губерниях, окончательно сформировался Лужский уезд в его нынешнем составе. В этом же году бывшее в Дремяцком погосте Новгородского уезда сельцо Лугское переименовано в уездный город Лугу, который был сначала причислен к Псковской губ., а три года спустя, присоединён вместе с уездом к губернии С.-Петербургской.

В долгий период принадлежности Новгороду, Лужский уезд, благодаря своему топографическому положению, являлся ареной враждебных столкновений Новгорода с литовцами, Ливонским орденом, поляками и шведами, которые стремились оттеснить Новгород от Балтийского побережья, вторгались в новгородские пределы по Луге и наносили жестокие опустошения в крае. Так, например, история сохранила сведения о вторжении в этот край меченосцев в 1222 г. вместе с ливами и латышами; в 1346 г. Ольгерд, по словам Новгородской летописи, «взя Шелонь и Лугу на щит». Наиболее же тяжкое разорение испытал этот край в эпоху неудачной борьбы Грозного с Ливонией и Польшей, когда шведы опустошили почти всю Водскую пятину, до самого Новгорода, а Шелонскую, — Баторий, остановленный в своём поступательном движении Псковом.

Народная память крепко сохранила предания об этих бедствиях, только за давностью времени она утеряла национальное различие врагов и обобщила их под одним именем «литвы». О многочисленных, разбросанных в крае курганах, могилах, остатках укреплений, об этих безмолвных свидетелях былого бедствия и разорения края — местные жители говорят: «это от литовского разоренья». К тому же времени относится и предание о кладах, зарытых в разных местах, о скрывшихся церквах, колокольный звон которых будто бы и поныне слышен по временам из-под земли.

Конец 16 и начало 17 века, время ливонского и шведского владычества, было самым тяжёлым временем для описываемого края и особенно для церкви. В это именно время большая часть храмов в погостах, сёлах и монастырях были ограблены, разрушены и пожжены, а уцелевшие долгое время стояли «впусте без пения»; некоторые же церкви потом совсем не восстановлялись. Так, например, в Хмерском погосте существовал до «литовского разорения» храм, от которого остались только «один колокол да било».

Эта замечательная окраина древней России заключает в себе ещё и до сего времени огромное количество разнородных земельных памятников, и здесь археологи найдут в изобилии и разнородный материал для своей любознательности. В настоящее время, как известно, по мысли Н. К. Рериха слушателями Археологического Института предпринят труд по составлению археологической карты С.-Петербургской губернии. Предприятие это находится ещё в стадии подготовительной, участники собирают сведения о разнообразных остатках старины, разбросанные по различным источникам. И вот эта предварительная, пока ещё далеко не полная, работа дала уже следующие цифры для Лужского уезда; выяснилось, что различные земляные остатки старины имеются больше чем при ста селениях, приблизительно в количестве полутора тысяч. Разнообразие этих остатков отдалённой старины удивительно: тут встречаются: насыпи, курганы, могилы, сопки и сопочки, коломища, кладбища, городки, рвы, валы, пещеры, кострища и, наконец, холмы без достаточно ясного исторического прошлого. Самая незначительная часть этих древних памятников подверглась правильным раскопкам, которые тем не менее дали уже весьма ценные результаты, но огромное большинство этих остатков старины ещё ждет исследователей, которые должны явиться неотложно, ибо многие из этих ценных исторических памятников, скрывающих в себе, по выражению Забелина, «истинную настоящую колыбель нашей народной жизни», постепенно исчезают или от действия времени, или же и, особенно, благодаря человеку. А между тем, по словам того же Забелина, каждая древняя земляная насыпка, представляя собой вещественный памятник нашей истории, посредством правильных научных раскопок, верным и полным описанием её внешней формы и внутреннего содержания, делается достоянием современной науки и сохраняется для будущих поколений».

Начатые мною в нынешнем году раскопки коснулись местности весьма богатой разного рода курганными памятниками, но, к сожалению, позднее получение разрешения на раскопки (в середине июля) и невозможность добыть рабочие руки в разгар деревенской страды, заставили меня ограничиться весьма незначительными опытами, да и то, что сделано, могло быть произведено лишь благодаря сочувствию некоторых местных народных учителей, живо заинтересовавшихся нашим предприятием. Местность моих раскопок находится в Лужском уезде, Яблоницкой волости, между озёрами Щирским и Чёрным, в районе поселений Заозерье, Прусси, Захонье, Жидишино, Березицы и Обод. Первая экскурсия была совершена на самое озеро Чёрное, на место расположения ныне не существующего древнего Черноозерского монастыря.

Чёрное озеро имеет овальную форму и в диаметре около 3 вёрст. Название Чёрное оно получило, как говорят местные крестьяне, от цвета его воды, зависящего, в свою очередь, от того, что дно озера почти везде покрыто слоем ила. Озеро имеет ныне в средине около 5 аршин глубины, а местами проходимо в брод с одного берега на другой. В настоящем своём виде оно, несомненно, является остатком гораздо большей площади воды, на что указывают его берега, в большинстве весьма низкие, представляющие в юго-восточном направлении сплошные болота, простирающиеся вёрст на пять, почти вплоть до Щирского озера. В Чёрном озере до сих пор водится большое количество разнообразной рыбы, право ловли которой, однако, по странному стечению обстоятельств, о котором здесь не место распространяться, принадлежит лишь жителям одного селения Вязки; остальные побережные селения лишены этого права и потому, естественно, отношения между Вязковцами и остальными побережными обитателями весьма натянутые, даже враждебные.

На Чёрном озере, приблизительно в середине его, находится остров длиною около полторы версты и шириною от 40 до 100 сажен. Остров расположен по параллели и с западного конца является наиболее расширенным и высоким (до двух сажен высоты над уровнем воды), а в восточном конце более низким и притом наиболее приближающимся к берегу. Здесь, между островом и материком тянется мель, проходимая летом вброд и скотом, и людьми, и тут-то, как говорят старожилы, была плотина, соединявшая остров постоянной проезжей и прохожей дорогой. В прежнее время большая часть острова была покрыта лесом, на что указывают сохранившиеся до сих пор местами пни вековых деревьев; в настоящее время он почти весь обнажён, покрыт прекрасной густой травою, и является одним из лучших сенокосов дер. Вязки. Древесная же растительность сохранилась только по берегам и в западной оконечности острова. В этой именно части в отдалённую старину и стоял монастырь, называвшийся по имени озера — Черноозерским.

По переписным и окладным книгам пятин Новгородской области, в нынешней С.-Петербургской епархии, в конце XV и в XVI столетии значится, между прочим, в Шелонской (Новгородского уезда) пятине приход Щирской. В этом приходе, на острове Чёрного озера, в Шелонской же пятине был монастырь с двумя церквами во имя пресв. Троицы и Св. Николая Чудотворца. Мы не могли найти указаний на этот монастырь, ни в известной книге Ратшина (Полное собрание исторических сведений о монастырях и церквях России. Изд. 1857 г.), ни в известном труде архимандрита, потом епископа Макария (Описание церковных древностей в Новгороде. 1860 г.); мы встретили лишь краткое упоминание о Черноозерском монастыре в известном историко-статистическом описании С.-Петербургской епархии, которое, только что было нами приведено и в книге гр. М. Толстого «Святыни и древности Великого Новгорода». По этому последнему свидетельству, Черноозерский монастырь в числе других пяти (Богоявленский, Перетенский близ города Боровичей, Крупецкий, Менежский и Благовещенский) принадлежал Новгородскому Свято-Духовскому женскому первоклассному монастырю, находящемуся по выезде из Новгорода к Петербургской заставе, почти на версту расстояния от Кремля. Это место, говорит гр. Толстой, числилось прежде «в Вотской пятине, в Неревском конце, за деревянном городе, на посаде». Время основания и этого Свято-Духовского женского монастыря неизвестно, но в XII веке он был мужским и имел уже своего игумена, о чём и упоминается в Новгородской летописи под 6670 годом, а в XIV в. возобновляется св. архиепископом Моисеем. В 1386 г. во время нашествия Дмитрия Донского на Новгород, Духов монастырь вместе с другими посадами был сожжён самими новгородцами (Новг. летопись стр. 94). Затем, очевидно он был восстановлен, ибо во время нашествия шведов обитель была снова разорена и ограблена; с того времени погибли многие жалованные грамоты. В грамоте царя Михаила Фёдоровича 1624 г. сказано: «Тот Духов монастырь от Немецких людей разорен — государем жалованные грамоты немецкие люди у них поимали». Впоследствии монастырь имел во владении около 800 душ и к нему было приписано вышеупомянутых 6 монастырей, в числе которых был и Черноозерский.

В настоящее время на месте расположения этого древнего монастыря растут вековые деревья, преимущественно берёзы и сосны; на земле заметны небольшие бугры, чередующиеся с неглубокими ямами; значение тех и других остаётся неясным, так как мне не удалось заняться на этом месте раскопками и пришлось ограничиться лишь снимкой нескольких фотографических видов местности и единственного наружного вещественного памятника бывшей здесь святыни — большого каменного четырёхконечного креста из серого песчаника с изображением неясных знаков на одной из сторон, просто воткнутого в кучу мелких камней.

Черноозерский монастырь находился в тех местах, где много пришлось терпеть православию от политических и религиозных врагов. Преследования эти начались ещё очень рано. Римские папы стали обращать внимание на этот край ещё с половины XIII стол. По свидетельству Шаума (Tragoedia Demetria-Mosckovitica 1614) папы думали, между прочим, в этом именно месте ворваться в стадо Господа. Когда в половине XII в. бременские купцы поселились на Двине, то папа Александр III назначил туда миссионеров для обращения в христианство прибалтийских язычников. Забота Рима об язычниках корельских, ингерских (ижорских), лопских и ватландских (води) выражается во многих папских буллах XIII в. Исполнителями воли пап являются короли шведский, датский и польский и, наконец, Ливонский орден. Проповедь католичества здесь сопровождалась гонениями на православие и особенно на её представителей, погосты и монастыри. По писцовым книгам 1581–1582 гг. значится, что литовские люди разорили Покровский женский монастырь, стоявший при реке Луге. В Никольском Передольском погосте летопись так описывает это разорение: «монастырь воеван, а церковь древесна Покрова Пресвятыя Богородицы стоит без пения; престол разорен, а свечи и книги поимали литовские люди. А звон в монастыре было клепало. Да в монастыре же 4 места келейных, игуменьи с сестрами и келии пожгли литовские люди» (О пятинах Неволина, 78).

В это время пострадал и Щирской погост, в нём значатся пустые дворовые места: попово, дьячково, пономарёво да проскурницыно, «а дворы, — говорит писцовая книга, — пожгли литовские люди». Весьма возможно, что именно в это время был разорён и Черноозерский монастырь, но документальные сведения об этом, вероятно, уничтожены во время известного уже нам сожжения новгородцами Софийского монастыря, к которому Черноозерский монастырь был приписан.

Таким образом, вопрос о том, когда был разорён Черноозерский монастырь, остаётся открытым, но, очевидно, что это случилось очень давно, так как никто из нынешних старожилов не сохранил в памяти никаких воспоминаний, ни о времени разорения монастыря, ни о том, при каких обстоятельствах это случилось, — если не считать обычных в таких случаях легенд об огромном пожаре, о провале монастыря под землю, со всем в нём бывшем, в том числе и колоколами, звон которых по временам будто бы слышится и ныне.

Мы были на острове под вечер; солнце склонялось к горизонту; тишина была необычайная. Ни единого звука не долетало с берегов, которые от западного конца острова, где был расположен монастырь, отстоят не менее как на полторы версты. Мысль невольно обращалась к отдалённому прошлому, когда здесь протекала мирная жизнь иноков, прерванная насильственной рукой беспощадного врага, сжёгшего этот монастырь и перебившего его мирную братию.

Считаем не лишним добавить, что местные крестьяне до сих пор глубоко сожалеют об уничтожении монастыря, выражают искреннее желание в пользу его восстановления, а собственники острова, вязковцы, готовы даром уступить и остров под новую обитель, и озеро со всеми его рыбными богатствами. Нельзя от души не пожелать, чтобы это искреннее желание побережных жителей Чёрного озера исполнилось, и этот чудный, тихий островок, как будто самой природой предназначенный для созерцательной жизни, снова вернул себе когда-то утерянное религиозное значение.

Перехожу к произведённым мною раскопкам могил и курганов; все эти места лежат в расстоянии от 5 до 7 вёрст к северу от Щирского озера.

Щирское, Ширское, иногда Широкое озеро находится верстах в 5-ти к юго-востоку от Чёрного. Своими очертаниями оно походит на своего соседа, и лишь в северо-западной и юго-западной сторонах имеет далеко выдающиеся в материк заливы — так называемые Крукшинскую и Выборову губу. Если провести продольную ось по Крукшинской губе и продолжить её в юго-восточном направлении, то линия эта пройдет по месту наибольшей глубины Щирского озера, достигающей местами 20 и более аршин, в остальных своих частях озеро гораздо мельче, имея глубину в среднем не более 8–10 аршин. Рыбой Щирское озеро беднее Чёрного, что зависит от вылавливания её в большом количестве сетями, приезжающими сюда по зимам столичными промышленниками-рыболовами, которые получают право ловли из полу; они же иногда глушат рыбу и динамитом. Здесь право ловли принадлежит в равной мере всем побережным селениям: Заозерью, Бровску, Райку, Логу, Щиру, Выборову, Рагозину, Крукшину и Ободу. Берега Щирского озера гораздо выше сравнительно с берегами Чёрного; есть даже несколько возвышенностей достигающих высоты около 50 сажень над уровнем воды в озере; каковы горы: Орлова, Афанасова, Раёк, Почуж или Маячная; последняя стоит в версте от Щирского озера, на берегу третьего, небольшого (в полверсты) озера Почуж, отличающегося своею глубиною; гора Почуж или Маячница настолько высока, что с её вершины видны озёра Щирское и Чёрное, и второе свое название она получила оттого, что на ней ещё сравнительно недавно стоял маяк в виде высокой деревянной башни, служивший для оптических сигналов в военное время. Если в настоящее время вид с горы открывается вёрст на 15–20, то с башни маяка кругозор должен был быть ещё значительнее. Сторожевая башня развалилась на памяти заозерских старожилов, и случилось это, по их словам, лет пятьдесят тому назад, но в настоящее время никаких вещественных остатков её существования уже не сохранилось, кроме небольших валов, которые, может быть, служили целям защиты сторожевой службы; сверх того, на северо-восточном склоне горы имеются остатки существовавших здесь когда-то каменных построек в виде земляных возвышений с небольшим количеством камней и щебня. Некоторые из местных крестьян ещё сравнительно недавно находили здесь различные железные предметы; но не сохранилось ни самих предметов, ни представления о их виде и назначении.

Другой интересный уголок окрестности озера Щирского представляет собой Раёк. Это довольно высокий холм, на вершине которого сохранились остатки как будто бы валов и рвов, сильно пострадавших и от времени, и особенно от деятельности человека, так как в настоящее время на этом холме расположен выселок из пяти дворов из соседней деревни Бровска. Этот выселок на топографических картах сороковых годов не показан. Интересная заметка о подобного рода «Райках», встречающихся и во многих других местах России, мы находим в статье основателя Археологического Института Н. Николаева, в одном из сборников Археологического Института (книга 3-я) и там же в «Заметке о городках Райке и прочих» г. Савельева. Последний говорит об этих райках между прочим следующее:

«Описанные здесь городки представляют весьма интересный материал для исследований историков и археологов, в особенности потому, что находятся не где-нибудь на границах древней России, не на украйных местах, подвергавшихся частым набегам многочисленных наших врагов, а лежат внутри России, на земле одной из Новгородских пятин. Если мы примем в соображение, что означенные земляные окопы находились не вблизи старинных городов, ни на торговых путях, ни на волоках, ни в узле „прошлых путей“, и проч., то становится ясным, что эти окопы (городки) составляли так называемые сторожевые посты, в которых можно было обозревать местность на дальнее расстояние, и, в случае приближения неприятеля, своевременно давать знать об угрожающей опасности. На предположение, что они были ничто иное как сторожевые военные пункты, наводит ещё то, что они имеют стеснённое внутреннее пространство, невыгодное для постоянного селения и неудобное для надлежащей обороны, — стало быть городки эти могли служить для помещения караульных, и только для временного их помещения. Известно, что и в местности, где находятся эти городки во времена очень давние, двигались русские дружины за своими князьями, враждовавшими между собою, напр., когда Суздальские князья (Юрий и Андрей), первенствуя на северо-востоке России, силой захотели покорить себе Новгородцев и проч. — Описанные выше земляные постройки принадлежат к тем старинным земляным окопам, которые следует относить к разряду сложных оборонительных оград, состоящих не из одной ограды, а из нескольких. Это доказывают уцелевшие до сих пор валы и рвы и исчезнувшие давно „заборолье“ и тын. Что же касается до того, что эти окопы должны были принадлежать ко временам очень давним, этому свидетельством служит их начертание: у всех первобытных народов (не исключая и западных славян) окопы представляют форму (в плане) круглую, овальную или из прямых линий с одними исходящими углами при полном отсутствии фланковой обороны».

Всё только что сказанное о Райках вообще может быть применено и к Райку, расположенному близ Щирского озера. Вид с холма, на котором теперь расположен выселок также весьма обширен, особенно в северо-западном направлении, в сторону, откуда чаще всего вторгались враги Новгородских славян.

Относительно описываемого Райка в народной памяти сохранилось любопытное предание, подтверждающее его действительно былое боевое значение. Раёк расположен по юго-восточному берегу Щирского озера вместе с Орловой и Афонасовой горой, лежащей от него первая в двух, а вторая в трёх верстах. По народной легенде на этих горах жили три богатыря Иван, Орёл и Афанас. Они занимались мирно земледелием, рубили лес и били дикого зверя, и нередко, во время этих мирных занятий, друг у друга одалживали домашние орудия. При этом они свободно перекликались с горы на гору и даже перебрасывали один другому просимые предметы. Но на их же лежала и защита местной округи от врагов, и они часто и успешно воевали; от этого у них накопились большие богатства, которые они зарывали у себя в пещерах-подвалах. Есть и по сие время местные жители, которые верят, что, например, в Орловой горе зарыты где-то в пещерах большие кучи золота, никто, однако, не знает входа в эти пещеры и золото остаётся под спудом. Но народная мысль не может примириться с представлением о бесповоротной недоступности этих кладов, и вот вам легенда о пастухе, который пас как-то поздно вечером стадо, увидел на склоне горы под кустом горящую свечку, подошёл к ней и заметил тут же какое-то отверстие, ранее здесь не бывшее. Он опустился в дыру, попал в какой-то подземный ход, который привёл его в пещеру, где были тысячи огней и ярко горевшие от этих огней кучи золота. Пастух сначала оробел, но потом взял было горсть золота, положил его себе за пазуху, но, боясь потерять его, снова положил назад и решил идти домой за мешком. Так он и сделал: вылез из пещеры, сбегал домой, захватил большую торбу, пришёл к тому месту, где должна была находиться дыра, но не мог отыскать ни этой дыры в подземелье, ни куста, под которым был вход в пещеру, да и сама местность, давно и хорошо ему знакомая, стала неузнаваемой.

Другая легенда относится к горе Почуж. Зарыта в ней бочка с золотом и положен такой зарок: достанется она тому, кто пропоёт 12 песен, не помянув в них ни дружка, ни подружку.

«Один парень пошёл было на берег, — говорила нам рассказчица, — стал петь песни, пел, пел, спел больше половины, бочка и стала выкапываться. А он тут вдруг и помяни дружка и подружку: ведь из песни слова не выкинешь. Ну, бочка опять и ушла в землю…»

Не лишним считаю заметить, что, расспрашивая местных жителей об имеющихся в их окрестностях земляных насыпях, нам пришлось убедиться, что название «курган», даже «бугор», как это заметил ещё Быстров, занимавшийся раскопками в Передольском погосте Лужского уезда, совершенно не известно. Все земляные насыпи крестьяне называют в зависимости от величины «сопками» или «сопочками» и «мо́гилами», относятся последние названия к земляным возвышениям, обложенным камнями.

Я начал мои раскопки с так называемых народом «шведских или литовских мoгил», расположенных в двух верстах от Щирского озера и в полуверсте к северо-западу от вышеназванной горы и озера Почуж. Местность, где расположены эти могилы, представляет в настоящее время почти безлесную покатость к северу. С востока от площади, занимаемой могилами, протекает с севера почти в меридиональном направлении ручей, впадающий в озеро Почуж; с запада — ручей, текущий в обратном направлении и теряющийся в болотах местности, лежащей между селениями Захонкой и Прусси. Сильно болотистые побережья обоих ручьёв подступают почти к самому могильнику, который занимает около десятины пространства; место могильника и соседних земель, до болота покрыто редким, большей частью молодым смешанным лесом; на могильнике много бурьяна и валежника, и пней от вековых деревьев, ранее здесь росших; некоторые пни совершенно сгнили и развалились, а иные стоят замечательно твёрдо ещё и по сие время.

На пространстве, как мы уже сказали, равном приблизительно десятине, расположено 83 могилы, составляющие две обособленные группы. В северной преобладают мо́гилы с каменной обкладкой, хотя есть и без оной, в южной — наоборот, преобладают преимущественно так называемые сопочки, т.е. земляные насыпи без каменной облицовки. Какого-либо плана относительно расположения могил — не заметно; впрочем, в некоторых местах обнаруживается как будто бы шахматный порядок. Высота, обхват и планы этих могил весьма различны; первая колеблется в пределах от 1 до 2 ½ аршин от материка, второй — от 10 до 20 аршин; что касается до плана могил, то между ними есть круглые, овальные, четырёхугольные и несколько иных, отличных от перечисленных форм, очевидно, получившихся от действия в течение времени тяжести насыпи на каменную кладку и обратно, влияния атмосферных осадков, подпочвенной воды и разных других механических сил. Почти все мо́гилы оканчиваются сверху площадкой с более или менее значительным углублением посередине, образовавшимся от оседания насыпи. На многих могилах растут довольно большие деревья, а на некоторых имеются остатки вековых деревьев в виде пней.

Каменная облицовка мо́гил или, как говорит народ — «обочины», представляет также значительное разнообразие: одни из них обставлены крупными валунами, вышиною в один и полтора аршина, которые поставлены прямо на материк; другие, кроме этого основания имеют ещё второй ряд камней, меньшего размера, размещённые над большими камнями вторым ярусом; некоторые же из могил с поверхности обложены мелким булыжником, который от времени ушёл глубоко в насыпь и едва виден.

Среди местных жителей относительно описываемого могильника не сохранилось никаких преданий. На все наши вопросы о времени и происхождении могил, обращённые к старожилам, мы получали почти один ответ: «Это от литвы», «от литовского разорения», это «когда тут милиция шла», т.е. народное ополчение.

Приписывать все могилы литве, как справедливо замечает Быстров, получавший почти такие же ответы и на свои вопросы о происхождении могил, — нет основания, потому что тогда необходимо допустить громадное число убитых, чего, однако, не было, как свидетельствует история, ибо здесь не происходило больших сражений. Само же население не было так густо, чтобы могло дать много жертв или, защищаясь, положить много неприятеля. Вероятнее всего, большую часть этих могил, сопок и курганов следует отнести к более древнему времени, точное определение которого и должно составить задачу нынешних и будущих исследователей этих исторических памятников.

В настоящее время народная память связывает с местностью, занятой могильником, предание о двух разбойниках Оськи и Андохи. Ходили эти молодцы по округе, по народному выражению — «прокурадили», и никто не мог взять их, даже пуля не брала; взяла одного из этих разбойников, Оську, обманом одна крестьянская девушка, а другой потом пропал без вести. С этим же могильником связывается и ещё один рассказ, уже, очевидно, недавнего происхождения.

Шёл как-то поздно вечером мимо могил один крестьянин и присел у дороги, чтобы поправить лапоть. Только сидит и слышит тихое пение. Оглянулся и видит: вдоль могил по дороге идет поп в белой ризе, в руке у него кадило, и он им кадит на могилы. Обогнул поп могилы и исчез за леском. Крестьянин сотворил молитву, перекрестился и продолжал свой путь, а, придя в деревню, рассказал о видении. Потом и другие ходили на могилы, чтобы увидеть попа, но никто больше не видал, должно быть потому, как говорит народ, что по трусости ходили все не в одиночку.

Могилы, конечно, подвергались в разное время хищническим раскопкам, о чём свидетельствуют некоторые разрытые могилы, и сверх того, в дер. Заозерье проживает и по сие время крестьянин, который года три тому назад со своими сыновьями раскопал несколько могил. В одной из них он нашел костяк и череп очень больших размеров и старый ржавый меч, и орудие вроде серпа; в другом он докопался до плотного, твёрдого как камень дна могилы, но в самой могиле ничего не нашёл.

Раскопку начал я с могилы, лежащей особо, саженях в десяти от общего расположения насыпей, почти на самом берегу ручья. Могила <№1> круглой формы, почти на уровне земли, с поверхности сплошь обложена камнями различной величины. Окружность могилы 6 сажен, в поперечнике — 5 ½ аршин, середина могилы опустилась. По снятии камней и верхнего дернового слоя, в довольно сырой насыпи из белого речного песка, перемежающегося местами подзолом (боровая земля) в середине, на глубине 8 вершков, обнаружилось тёмно-бурое пятно овальной формы, длиною почти в три, а шириною в полтора аршина. При дальнейшей раскопке в тёмном пятне найден уголь. На глубине приблизительно аршина, тёмный серединный слой исчез, и далее насыпь представляла беспорядочное смешение слоёв различной земли. На глубине полтора аршина у северного края могилы найдены мелкие черепки, а ещё на аршин ниже дошли до грунта и подпочвенных вод, которые довольно быстро стали наполнять могилу. Раскопка на этом окончилась.

Вторая раскопанная могила находилась в северной группе общего могильника. Она имела четырёхугольную, почти квадратную форму, стороны которой равнялись 4 аршинам, при высоте 1 аршин. Могила обложена большими — в аршин и больше, валунами, поставленными стоймя и образующими клетку; внутри этой основной обочины — второй ряд камней меньшего размера; середина могилы опустилась. По снятии камней и дёрна открылась насыпь из жёлтого песка. На глубине около полуаршина встречена угольная прослойка, а на аршин ниже, в западном крае могилы, открыта полусгнившая локтевая кость; наконец, на глубине около двух аршин найден череп без нижней челюсти, плохо сохранившийся и костяк, также наполовину истлевший, сохранились только несколько спинных позвонков тазовые, бедренные и голенные кости, и некоторые кости от ступней; костяк лежал головою к западу, сверх того справа и слева от места положения грудной клетки найдены полуистлевшие плечевые кости. Дальнейшая раскопка до грунта не дала никаких результатов. При осмотре черепа, на лбу его, над переносьем обращают на себя внимание три углубления разной величины, но почти одинаковой овальной формы, произошедшие, как следует думать, от удара каким-либо тупым орудием; в глубине впадин сохранились куски вдавленной лобной кости. Не есть ли это молчаливое свидетельство насильственной смерти человека, которому этот череп принадлежал? А это была женщина, если судить по небольшому размеру костяка и развитию тазовых костей…

Третья раскопанная могила находилась в центре западной группы. Она представляла почти круглую насыпь в обхвате в 18 аршин при поперечнике в 5, а вышине около 2 аршин. Могила обложена двумя рядами камней, наружными сравнительно небольших размеров, лежащими стоймя на ребре, и внутреннего, из огромных валунов, поставленных также стоймя. Насыпь состоит из жёлтого песка, на глубине аршина обнаружена угольная прослойка и остатки каких-то мелких обугленных костей. Других находок при рытье до грунта не сделано.

Четвертая и последняя могила принадлежала к составу восточной же группы. Могила обложена большими валунами, имеет вышину 1½ арш., в окружности 17 аршин при поперечнике почти 5 аршин. По снятии верхнего слоя, в насыпи, также из мелкого песка, открыли в нескольких местах и на разной глубине в небольшом количестве угольные наслоения; в некоторых кучках угля обнаружены мелкие остатки обожжённых костей. На глубине 2½ арш., следовательно, ниже грунта, открыт остаток костяка, кости в крайнем беспорядке. Шейные позвонки влево от черепа; голенная левая кость близ головы; тут же левая плечевая и локтевая и несколько суставов пальцев кисти руки, на которой найдено два кольца. Никаких других находок не сделано.

Раскопкой четырёх описанных могил ограничилось моё ознакомление с этой интересной древней усыпальницей, после чего я приступил к раскопке кургана близ селения Березицы.

Собирая предварительные сведения об этом кургане, мы услышали очень разноречивые мнения о нём. Одни старики говорили, что это место, где когда-то гнали дёготь; другие же говорили, что к этому кургану на их памяти, т.е. лет 70 тому назад молодёжь летом сходилась для песен и игр и проводила там в этих занятиях целые ночи. Близ кургана есть другой, большой размером, называемый «Левиной горой», имеющий конусообразную форму и высотой до 6–7 сажен. У подошвы этого второго кургана расположен могильник из 18 насыпей, обнесённых камнем.