Ангел, стоящий на солнце

Ангел, стоящий на солнце

Предисловие

Жизнь и деятельность Раймонда Луллия давно заслуживает отдельного литературного произведения. Биография этого учёного и мыслителя, обросшая толстым слоем легенд и мифов — почти готовый приключенческий роман. Тем не менее, в художественной литературе фигура Луллия освещена довольно тускло: философ и миссионер кратковременно появляется в произведениях Умберто Эко, Хорхе Луиса Борхеса, ему посвящена незавершённая поэма Алексея Толстого. Эта книга могла бы стать первым романом о жизни знаменитого каталонца, но, увы, она им не стала. Луллий хоть и занимает в этом повествовании центральное место, но остаётся всего лишь звеном, соединяющим разные истории, некой осью, вокруг которой вращаются другие персонажи. Поначалу я хотел подарить герою книги другое имя — уж очень сильно он отличается от настоящего Луллия. Книжный персонаж — это образ, собранный из реальных фактов, легенд и авторского вымысла. То же самое можно сказать и о других исторических личностях, фигурирующих в романе.

От всей души благодарю тех людей, кто оказал всевозможную помощь в создании этой книги. Спасибо моей жене Татьяне Гербер, которая стала первым бета-ридером, корректором и критиком. Огромная благодарность редактору Вере Вересияновой за качественную и оперативную правку моего текста. Спасибо Лекторию «Новая мысль» и Евгении Юрьевне Ваниной за лекции об императоре Акбаре и эпохе Великих Моголов.

И, наконец, спасибо читателям, остановившим взгляд на этих строчках. Надеюсь, дальнейшее чтение доставит некоторым из вас истинное удовольствие.

Посвящается Большому.

Книга 1-я
Паломник

1

С чего началась эта история? Возможно, она начинается только сейчас, когда мы с вами, дорогой аббат, сидим здесь в полной темноте, и я совсем не вижу вашего лица, только слабые очертания. Впрочем, нужно ли нам видеть друг друга? Какие ещё из сотен сменяющихся обликов предстанут перед нами на этот раз? Мы, как мифический Протей, так часто носили разные лица, что уже почти потеряли свои собственные. Признайтесь, аббат: так же как и я, вы чувствуете, что почти растворились в этом мире. Из людей, имеющих форму, мы превратились в поток мыслей и поступков, который берёт свой жалкий исток бог знает где, а пробегая через чужие жизни, уже обретает силу и мощь. Мы привыкли подмечать скрытые закономерности, разбирать причины и следствия, а внешние оболочки отошли на второй план. Из рассказчиков мы сами превратились в литературных персонажей с весьма размытой внешностью, словно нас засосало в нами же придуманную историю.

Так с чего мне начать на этот раз? Логично было бы рассказать, как и когда я превратился в Собирателя Историй, но кому как не вам должны быть известны все тонкости этого обращения? Как неведомые силы тащат вас в далёкое прошлое — сначала во снах, а затем и наяву. Сколько раз вы приходили к выводу, что просто лишились рассудка? Честно говоря, у меня и теперь нет полной уверенности в том, что разум мой здоров. Что, если я сейчас и многие годы до этого нахожусь в палате для умалишённых? Если это и так, то наша с вами встреча — возможный путь к выздоровлению.

Первые видения начали приходить ко мне в возрасте 25 лет. В те дни я наиболее часто испытывал то, что называл «прекрасной тоской»: ощущение, будто где-то происходит нечто очень важное, а я опять остаюсь не у дел. Словно вся вселенная меняется до неузнаваемости у тебя за спиной, но стоит только обернуться — и всё тут же возвращается на свои места. Это чувство не позволяло мне сидеть дома, и каждый вечер тянуло на улицу. В темноте я бродил по оживлённым тротуарам в поисках неизвестно чего, но «прекрасная тоска» во время этих прогулок не отпускала, а только усиливала хватку. Путешествуя по вечерним улицам, я не заходил в заведения, лишь останавливался у входа, курил и поглядывал, как паркуются автомобили, а посетители парочками проходят внутрь. Позже, когда публика разъезжалась, я стоял у тротуара и разглядывал тёмные пятна масла на синем асфальте. Иногда казалось, что за ними скрывается едва уловимое движение, почти невидимая искра, которая немного искажает пространство и намекает об иллюзорности нашего мира.

Возвращаясь домой за полночь, я сравнивал себя со Степным Волком, бродящим по каменным джунглям, только вместо джаза меня окружали звуки современной музыки. Так же, как и Гарри Галлер, я чувствовал в себе душевное раздвоение. Но мой недуг усилился тем, что одну душу из меня вырвали, как больной зуб, а на её месте оставили звенящий вакуум, готовый засосать всё и вся. Оставшаяся часть боролась с этой пустотой, образуя бешеный смерч, и перед глазами пролетали обрывки воспоминаний. Я собирал мысли, словно разбитый вдребезги кувшин, и пытался представить, кто мог похитить половину моей личности. Может быть, это сделали инопланетяне, которых так любили изображать фантасты двадцатого века? Влетели однажды ночью на розовом луче, достали свои перочинные лазеры и вырезали самую квинтэссенцию. Теперь она хранится на неизвестной планете в созвездии Кита — её держат в серебряной коробке как образец несовершенства человеческой сущности. А может быть, несколько лет назад я случайно выдохнул её с дымом марихуаны?

Спустя несколько месяцев я начал замечать, что странное душевное опустошение наяву стало компенсироваться совершенно ясными и чёткими сновидениями. Необычайно яркие картины представали моему взору во сне. Образы, которые я видел, были настолько реалистичными, что поутру я сомневался: проснулся ли я на самом деле или же, напротив, моё существование в этим мире — всего лишь сон.

Что делать человеку, когда он потерял точку отсчёта? Наверное, нужно смириться с тем, что всё происходящее с ним как во сне, так и наяву, может быть одинаково реально. Или же наоборот: и то и другое одинаково иллюзорно. Как же можно объяснить, что некоторые увиденные мною детали находили неожиданное подтверждение в исторических документах, летописях и хрониках? Откуда мой мозг мог взять такие подробности? Даже неизвестные языки были понятны. Напрашивался очевидный ответ: всё это когда-то происходило на самом деле. С другой же стороны, когда я порой вмешивался в ход исторических событий и менял реальность самым кардинальным образом, мой сегодняшний мир оставался таким же, что и раньше. И настоящее, и прошлое, запечатлённое на бумаге, сохранялись неизменными. Я долго старался понять, для чего мне дана возможность вмешиваться в ход событий, но не оставлять при этом никаких следов. Так и не найдя подходящего ответа, я пришёл к выводу, что должен заниматься тем, к чему лежала душа. А именно — собиранием историй.

Уж поскольку я и себя стал именовать Собирателем Историй, буду изъясняться как рассказчик.

***

В час, когда солнце приближалось к горизонту и всё больше походило на только что отлитый золотой динар, в сторону Лахора спешило огромное количество путников. Все — и тот, кто оседлал флегматичного ишака, и те, что сидели в двухколёсной арбе, запряжённой буйволами, — с нетерпением глядели вперёд, на пылающие в лучах заката очертания города дворцов. Даже глаза животных то и дело небезразлично всматривались вдаль. Те же, кому выпала участь путешествовать на своих двоих, хоть и с трудом передвигали ноги от усталости, но всё же старались изо всех сил не сбавлять шаг — впереди их ожидали ужин и отдых.

Единственными, кто, казалось, не торопился до заката попасть в одни из двенадцати ворот Лахора, были два всадника из императорской стражи. Они не спеша направляли своих низкорослых лошадей в сторону города, и на эту неспешность у них имелась видимая причина — ещё один человек, позади тащившийся на привязи. Этому бедолаге повезло меньше остальных, и он постоянно ловил сочувственные взгляды обгонявших его путников. По озадаченному лицу было понятно, что главные проблемы ожидают его впереди, а значит, ­спешить ему тем более нет резона.

Время от времени ноги отказывали пленнику, и он спотыкался, рискуя свалиться в дорожную пыль, но каким-то чудом оставался на ногах и вприпрыжку нагонял всадников. По натёртым до крови запястьям легко было догадаться, что его путешествие таким неудобным способом продолжается достаточно давно — возможно, с самого утра. Бедняга уже не смотрел на своих конвоиров. Разве добьёшься сочувствия там, где к тебе обращены лишь обтянутые светлой тканью широкие спины? Даже если упадёшь, всадники будут безразлично двигаться дальше, волоча по земле измождённое тело. Впрочем, довольно скоро именно так и произошло. Оступившись в очередной раз, пленник уже не смог удержаться на ногах и со стоном повис на верёвке с вытянутыми вперёд руками. Стараясь не кричать, чтобы не схлопотать несколько ударов кнутом, он попытался вновь исправить своё положение и подняться на ноги, однако силы, судя по всему, окончательно покинули его. Изогнувшись несколько раз, он обмяк и с проклятиями стал волочиться по неровной дороге. Раздражённые его воплями, всадники всё же остановились. Один из них спешился и, подойдя к пленнику, вынул из ножен сверкающую саблю.

— Вставай, свинья, — грозно прошипел он, — или лишишься уха! Я вижу, кнут тебе сил не добавляет.

Страдалец попытался подняться, но ноги его предательски тряслись, и сил хватило лишь на то, чтоб сесть на колени. Он озадаченно посмотрел снизу вверх на своего конвоира.

— Если ты отрубишь мне ухо, то чем же я буду слушать на суде? — спросил он. — Как я докажу свою невиновность, если не буду знать, в чём меня обвиняют?

Это заявление слегка обескуражило стражника. Он взглянул на своего товарища, не спешащего спускаться с лошади, а затем вновь направил саблю на пленника.

— Тогда, клянусь Аллахом, я отсеку тебе пальцы!

Пленник несогласно покачал головой. Он явно тянул время — ведь сидение на коленях было настоящей роскошью в его положении.

— Чем же я тогда укажу на истинного виновника? — спросил он. — А ведь этот человек и сейчас находится во дворце, рядом с нашим великим императором.

— Тогда я прямо сейчас отрежу твой уродливый нос! — не выдержал стражник. — Нюхать на суде ты же не собираешься?

В гневе он толкнул пленника ногой, но саблю применить не решился — всё-таки дело имел не с обычным воришкой, а с человеком, некогда занимавшим пост на государственной службе.

— Салим, что будем делать с этой падалью? — обратился он к своему товарищу.

Второй стражник нехотя спешился и мрачно оглядел валявшегося в пыли человека. Вид у того и вправду был жалкий: одежда истрепалась, по рукам извивались узоры из свежей и запёкшейся крови, а на изодранные ноги вообще было страшно смотреть. Тот, кого назвали Салимом, задумчиво потрепал ус, глянул в строну города, затем на круп своей лошади и, наконец, ответил:

— Я думаю, его нужно немедленно отпустить.

Молчание повисло в воздухе почти на минуту. В это время все трое непонимающе глядели друг на друга. Казалось, что и сам Салим находится в полном недоумении от собственной фразы, но вскоре его лицо вновь обрело уверенность.

— Именно так, — решительно продолжил он. — Мы должны немедленно отпустить этого беднягу.

Произнеся это, стражник обнажил саблю и одним ударом отсёк верёвку, связывавшую пленника с лошадью.

— Пусть ступает прочь и ради спасения жизни не появляется на людях несколько дней.

У измождённого бедолаги откуда-то вновь появились силы, и он медленно поднялся на ноги. Бросив неуверенный взгляд на своих ещё не так давно суровых сопровождающих, он обратил спину к лучам заката и, шатаясь как пьяный, побежал прочь.

— Что ты делаешь, Салим? — ещё не до конца опомнившись, пробормотал первый из стражников. — Надо немедленно догнать его и привести во дворец.

Он уже намеревался вновь вспрыгнуть на лошадь, чтобы настигнуть беглеца, но ответ Салима окончательно смутил его.

— Я не Салим, — произнёс тот, задумчиво глядя вслед удалявшемуся.

Прошло ещё несколько минут, и шатающаяся фигура бывшего пленника почти растворилась в пламенеющем закате, словно тот, обретя свободу, решил навсегда исчезнуть из мира телесных форм и перешёл в сияющие небесные сферы.

На следующее утро о случившемся сообщили императору. Великий Акбар, который славился своим сдержанным нравом, но уж если выходил из себя, то тут мало не казалось никому, в этот раз балансировал на грани. Готовый впасть в ярость от того, что беглый сборщик налогов вновь не доставлен во дворец, он всё же усмирил свой нарастающий гнев, узнав подробности вчерашней истории, и призадумался. Неужели его стражники начали сходить с ума?

— Не похоже на то, о Хранитель Мира, — рассудительно произнёс в ответ верный Абу-л Фазл. — Этот Салим всегда слыл благоразумным, да и в пьянстве замечен не был. Я думаю, он просто пожалел пленника и отпустил его из сострадания. Возможно, кто-то из браминов вложил в его голову такие мысли.

— Любовь к ближнему и сострадание заповеданы во всех известных мне религиях, — проговорил Акбар, — но ни в одной из них не говорится о том, что провинившегося нужно отпускать без всякого суда.

Весьма заинтересовавшись этим случаем, падишах приказал доставить Салима к себе. Уже через полчаса стражник был выдворен из темницы, наспех вымыт и приведён к императору. Некоторое время Акбар смотрел на склонившегося у его ног человека, будто по внешнему виду пытался догадаться, какие мысли бродят у того в голове, затем приказал Салиму подняться. Лицо стражника ещё больше удивило правителя. Большие глаза были игриво прищурены, словно у моряка, только что сошедшего на берег и оглядывающегося в предвкушении долгожданных развлечений. Казалось, ещё чуть-чуть — и он вовсе расплывётся в довольной улыбке.

«Похоже, и вправду спятил», — подумал император.

— Потрудись объяснить мне, зачем ты отпустил Омара Аль-Фергани, — спросил Акбар. — Уж не ты ли сам гонялся за ним несколько дней?

— Ваше величество, великий и могущественный государь, — начал Салим всё с тем же блеском в глазах, — прошу простить мой дерзкий поступок. Я осмелился не выполнить приказ, но на это у меня были особые причины.

— Что за причины? — нетерпеливо перебил его падишах. — Надеюсь, они важнее твоей головы на плечах.

— Моя голова и вправду не так важна, по сравнению с государственными делами, — ответил Салим, и голос его при этом не дрогнул. — Прежде чем продолжить, позвольте предупредить вас, государь, что многое из сказанного мною покажется необычным или даже вымышленным, но тем не менее всё это — истинная правда.

Акбар немного нахмурился и кивком головы велел стражнику продолжать.

— Я отпустил беглого Омара оттого, что узнал о его невиновности. Доставить его во дворец было бы большой ошибкой — он был бы казнён со дня на день.

Император глянул на стоящего подле него Абу-л Фазла и разразился громким смехом.

— Вашему величеству известно всё во вселенной, — невозмутимо продолжал Салим, — но то, что произойдёт в будущем, зачастую неведомо даже величайшему из смертных. Случится так, что только через несколько лет вы узнаете о невиновности этого человека, а истинные враги всё это время будут торжествовать в своей безнаказанности и продолжать плести паутину предательства и обмана.

— Весьма любопытно, — проговорил Акбар. — Продолжай.

— Вашему величеству удалось создать самый совершенный порядок сбора налогов. Однако некоторые чиновники нашли способ обходить строжайший учёт и утаивают часть сборов. Пока они довольствуются лишь малой толикой, но со временем их аппетиты будут расти. Из кротких овечек они вскоре превратятся в прожорливых хищников. Известен был сей секрет и Аль-Фергани, но Омар им ни разу не воспользовался, напротив, он собирался доложить вашему величеству о возможных расхищениях.

— И отчего же не доложил?

— Оттого, что его опередили. Что можно сделать с человеком, намеренным раскрыть твой способ преступления? Подкупить? Слишком ненадёжно. Да и как подкупить человека, имеющего возможность украсть, но упорно не крадущего? Убить? Появится много неожиданных последствий после такого убийства. Делать это нужно аккуратно, чтобы не возникло подозрений, а процесс этот хлопотный, требующий много времени и надёжных людей. Остаётся только один способ — очернить самого правдолюба! Сделать его преступником до того, как он успеет обличить тебя. Дабы его слово потеряло всякий вес и уважение.

Акбар вновь посмотрел на стоящего рядом визиря:

— А он и впрямь не так безумен, как может показаться.

Жестом падишах предложил присутствующим сеть. Абу-л Фазл опустился на расшитую золотыми слонами подушку, Салиму пришлось расположиться прямо на ковре недалеко от императорских ног.

— Тебе известно, в чём обвиняют «честнейшего» Аль-Фергани? — спросил Акбар, обращаясь к стражнику.

— В том, что он утаил часть собранных денег, — ответил Салим. — Однако он эти деньги не взимал. Во всём Омар следовал вашим мудрейшим указам и избавил от налога несколько общин, пострадавших от засухи и голода.

— Но нам ничего не известно о засухе и голодающих людях Аль-Фергани, — заметил правитель.

— Потому что вам забыли об этом сообщить. Точнее, сделали это намеренно. Прикажите выяснить правду и найти того, кто повинен в её сокрытии. Только тогда вы выйдете на след истинных казнокрадов.

— Отчего же Омар так страшился предстать перед судом и несколько дней скрывался, как последний воришка?

— Очевидно, ему неизвестны имена расхитителей, и он пытался разузнать о них до того, как начнётся суд.

Акбар бросил на своего визиря выразительный взгляд, и тот понимающе склонил голову.

— Теперь расскажи, как тебе удалось прозреть покровы будущего, — приказал император Салиму. — Если мне о предательстве станет известно лишь через несколько лет, откуда это знать тебе, обычному стражнику?

— Это оттого, великий повелитель, что я не совсем тот человек, за которого меня сейчас принимают. Я скорее не Салим, а тот, кем он станет спустя сотни лет. Мне известно грядущее не потому, что Аллах дарует мне пророчества, — я сам из времён далёкого будущего. После того, как стражник Салим покинет этот мир по причине сильнейшего отравления, его душа продолжит своё странствие в теле кашмирского брамина. Он доживёт до глубокой старости и умрёт спустя четыре дня после того, как получит звание старшего судьи Сринагара. Затем он родится мельником в землях Королевы-девственницы и скончается от ран, полученных во время крестьянского бунта. Так будет продолжаться более тысячи лет. На нить моей истинной сущности станут нанизываться всё новые и новые жизни, до тех пор, пока в моём нынешнем воплощении Господь не наградит меня даром прозрения прошлого. Тогда я и начну посещать свои прежние жизни, как паломник посещает святые места.

Во время этого рассказа визирь всё выше и выше приподнимался с подушек — то ли от удивления, то ли от возмущения, — пока, наконец, не встал на ноги. Акбар же, напротив, оставался спокойным и молча слушал, ничем не выдавая своего отношения к этой истории.

— Доводилось ли тебе рождаться женщиной? — поинтересовался он.

— Только однажды, — ответил Салим. — Я родился девочкой-цыганкой в одном из городов Магриба. Мою мать продали в рабство, и воспитывала меня не то бабка, не то прабабка, занимавшаяся предсказаниями и колдовством. Она собирала засушенные змеиные головы в таком количестве, что ими был завален весь дом, и знала множество удивительных историй, в правдивости которых не позволяла усомниться никому. Когда колдунья скончалась, девочка после месяца скитаний умерла от голода.

Акбар проницательно посмотрел на стражника. Удивительная история на время заставила его забыть о беглом сборщике налогов и расхищениях казны.

— Много рассказов слышал я про странствия души, — проговорил он, — некоторые из них показались мне правдивыми. Но даже индуисту или буддисту будет сложно поверить, что человек может входить в свои прошлые тела, как рука в перчатку. Можно ли вставить саблю в старые ножны, если они навсегда утеряны? Можно ли облачиться в старые одежды, если они давно истлели?

— Ваше величество безгранично мудры! Возможно, я и не возвращался сюда сквозь века. В каком-то смысле я и сейчас остаюсь в своём теле, но открываю в памяти прошлые жизни. Я вновь переживаю случившееся со мной когда-то, и переживания эти настолько сильны, что почти обрели реальность.

Мрачная тень пробежала по лицу императора. Его брови возмущённо сдвинулись.

— Ты смеешь утверждать, что Великий из Моголов, потомок Тимура и Бабура — всего лишь плод твоих воспоминаний? — угрожающе спросил он. — И мудрейший Абу-л Фазл, сидящий здесь, тоже существует в твоей голове? Что ты позволяешь себе, обезьянье испражнение?! Я и вправду подумал, что ты в своём уме.

Император хлопнул в ладоши, и стража тут же окружила Салима.

— Посмотрим, насколько реальным окажется меч, что завтра отрубит твою башку!

Салим не успел опомниться, как вновь оказался в темнице. В мрачном помещении, которое представляло собой широкий каменный мешок — готовую могилу для ещё живого человека, — было сыро и пахло мертвечиной. И, возможно, не просто пахло: зажги здесь свет — и наверняка обнаружишь останки какого-нибудь несчастного. Будучи стражником, он, вероятно, забрасывал в эту клоаку пленников, и вот — сам сидит под замком.

Интересно, какой переполох вызвала во дворце его история? Должно быть, министры по приказу императора выясняют, реальна ли денежная брешь, а стражники продолжают отыскивать беглого Омара Аль-Фергани. Возможно, Акбар собрал своих мудрейших советников в ибадат-хана — молитвенном доме, где обычно происходят шумные философские диспуты, — и обсуждает вероятность прогулок по прежним воплощениям. Так или иначе, Салима наверняка ожидает незавидная участь. Самое печальное то, что бедняге придётся расплачиваться за деяния, которые сам он, по сути, не совершал.

Отрубание головы. Это может даже показаться романтичным, если происходит с каким-нибудь персонажем выдуманной истории, но когда отделять собираются твою собственную голову, пока ещё уверенно держащуюся на плечах, уже совсем не весело.

«Почему, собственно, отрубание? — думал Салим, сидя на земляном полу. Обычно преступников казнили при помощи виселицы. Иногда, если хотелось более зрелищного действа, могли затоптать слонами, а вот к мечу и плахе прибегали, по неизвестным причинам, достаточно редко. Возможно, таким образом во дворце решили внести некоторое разнообразие в рутину обычного убиения. — А может быть, моя голова достаточно созрела для того, чтобы отделиться от туловища?» — подумал он обречённо.

Впрочем, император мог внезапно изменить своё решение. Такое время от времени случалось. Все помнили грандиозную охоту, в которой Акбар задействовал едва ли не всю свою армию. Пятьдесят тысяч воинов образовали гигантское кольцо диаметром в пятьдесят косовКос — мера длины, около 1828 метров. и начали сгонять всех зверей, что были в округе. В течение месяца воины сужали этот круг, пока все животные не оказались загнанными на небольшой площади. Первым в круг въехал сам Акбар. Обычно он охотился на протяжении пяти дней, используя при этом лук, меч, мушкет и даже аркан. Иногда падишах брал с собой двух дрессированных гепардов, которые самостоятельно настигали оленей, а затем послушно приносили добычу хозяину. После того, как император удовлетворял свои охотничьи страсти, в круг допускались ближайшие придворные, затем дворцовые слуги, чиновники и военные. Охота постепенно перерастала в массовое побоище. Бывали случаи, когда во время неразберихи люди сводили счёты друг с другом и вместо оленя получали более желанный трофей — труп своего врага. Однако на этот раз Акбар, неожиданно для всех, решил прекратить охоту в самый последний момент. Коротким приказом он велел отпустить всех загнанных животных целыми и невредимыми, и живой круг из пятидесяти тысяч воинов послушно расступился. После этого случая падишах стал испытывать некоторое отвращение к убийству и временами даже воздерживался от мясной пищи.

Ближе к вечеру в потолке темницы открылся люк. В слабом свете Салим разглядел очертания Абу-л Фазла. Некоторое время визирь вглядывался в смрадную темноту, а затем спросил у пленника:

— Это всё ещё ты, паломник по чужим жизням?

— Да, — коротко ответил тот.

— И как долго ты собираешься находиться в этом теле?

По интонации визиря было трудно определить, издевается ли он над заключённым или вправду интересуется. Во всяком случае, перед Салимом забрезжила зыбкая надежда на помилование, и он послушно ответил:

— Обычно я пребываю в прошлой жизни несколько дней, иногда около месяца. Но часто мои путешествия совсем кратковременны, особенно если я глубоко погружаюсь во мрак веков. Скоро, если позволит Аллах, я вернусь обратно.

— Так ты не сможешь исчезнуть прямо сейчас?

— Нет, великий визирь. Я могу лишь ускорить этот процесс, или продлить, но не слишком сильно.

— Что же произойдёт, если тебе оттяпают голову?

— Казнь не страшит меня, мудрейший. Я просто вернусь обратно в свою жизнь. Жаль мне лишь невинного стражника Салима, который поплатится своей головой.

На несколько секунд очертания визиря неподвижно застыли в облаке света.

— Радуйся, несчастный! — наконец воскликнул он. — Великий император решил избавить тебя от долгих ожиданий. Завтра ты попрощаешься с этой жизнью и вернёшься в свою собственную, если такая всё же есть.

С этими словами голова исчезла, и люк захлопнулся, вновь оставив Салима в липкой темноте. За время короткого разговора он так и не успел разглядеть, что скрывает окружающий его мрак.

Утром заключённого вновь извлекли из темницы. Две служанки напоили его водой из медного кувшина, затем переодели в свежую одежду, придав облик, более подобающий для прощания с жизнью. В завершение церемонии девушки завязали ему глаза плотной тканью, и Салим снова оказался в темноте — правда, уже не такой густой и смрадной, как темнота подземелья. Два стражника схватили его за руки и не спеша повели — сначала по бесконечным коридорам дворца, где царила приятная прохлада, затем по лестницам и галереям, что огибали роскошные императорские павильоны. Довольно долго они шли по мраморной дорожке вдоль озера, пока, наконец, не остановились. Как только с глаз сняли повязку, Салим почувствовал сильное головокружение и чуть было не упал на раскалённый от солнца двор.

Ну, вот и оно — место, где бывший стражник прекратит своё существование. Салим огляделся. Слева от него вытянулась шеренга из десяти воинов в полном вооружении. Позади них, торжественно приподняв подбородок, стоял палач с огромной саблей в руках. По правую сторону от Салима расположилась группа придворных и специально приглашённых гостей, среди которых было и несколько иностранцев, одетых на европейский манер. Акбар, судя по всему, не пожелал выйти из своего паланкина — из-под шёлковых занавесок виднелся только смутный силуэт его могучей фигуры. А прямо перед собой Салим увидел просторную клетку из толстых прутьев, по которой напряжённо ходили четыре голодных гепарда.

Пожалуй, каждому жителю города было известно о большой привязанности падишаха к этим животным. Своего первого гепарда Акбар, ещё будучи молодым принцем, получил в подарок от одного раджи, а вскоре эти звери стали настоящей страстью императора, и их количество пошло на сотни. Сейчас дворец кишел хищниками. Все животные были поделены на восемь рангов и мясо получали в зависимости от своего положения в этой кошачьей иерархии. Самые привилегированные вольготно разгуливали по дворцовым комнатам, одетые в безрукавки, украшенные драгоценными камнями. Главой гепардов был признан зверь по имени Кутас. Свой высокий титул он получил после знаменитой охоты, когда, к изумлению императора, перепрыгнул через широкий овраг чтобы настичь оленя, — этот подвиг был занесён в книгу охотничьих достижений. Во время торжественной церемонии по этому случаю слуги несли Кутаса на специальных носилках, где он возлегал на дорогих коврах и довольно фыркал — видимо, прославляя императора на своём кошачьем языке. Впереди тащили гигантский барабан и громко в него били.

Гепарды низших сословий держались в специальных ямах или деревянных клетках, одна из которых как раз стояла сейчас перед Салимом. Звери внутри были ещё совсем дикими. Пройдёт несколько месяцев, прежде чем они привыкнут к своему хозяину, а затем понемногу начнут выполнять его команды.

Стражники повернули Салима, и он увидел перед собой лукавое лицо Абу-л Фазла.

— Благодари Аллаха, несчастный! — торжественно произнёс визирь. — Великий император дарует тебе шанс на спасение.

Салим бросил взгляд на стоящий в стороне паланкин. Силуэт Акбара за шёлковыми занавесками был совершенно недвижим, словно на место падишаха посадили куклу.

— Если не хочешь лишиться головы, — продолжал Абу-л Фазл, — тебе предстоит пройти через эту клетку. Выйдешь живым с другой стороны — тебе будет позволено навсегда покинуть город.

Не вдаваясь в подробности, визирь спокойно отошёл в сторону и занял своё место рядом с придворными. Салим вновь взглянул на клетку. Зверей явно не кормили несколько дней. Один из них возбуждённо бегал по периметру и хищно принюхивался. Два других расхаживали по центру, яростно рыча друг на друга — словно заранее делили будущую добычу. Наконец, четвёртый гепард безучастно сидел в стороне, но вид у него был самый голодный.

Салим прикинул расстояние. Ему предстояло пробежать всего с десяток метров, прежде чем он окажется у другого выхода. Если хищники не успеют повалить и растерзать его — возможно, с некоторыми повреждениями ему удастся выбраться наружу. Но что будет дальше, когда его, израненного, без еды и питья выставят из города и заставят уйти прочь? Салим бросил ещё один взгляд на зрителей. Придворные что-то активно обсуждали — не иначе как заключали пари. Интересно, какие ставки делались на благополучный исход? Большинству, как показалось Салиму, верилось, что приговорённый выживет.

Четверо слуг подошли к клетке и послушно заняли место у дверей, готовые по команде впустить пленника внутрь и выпустить с другой стороны. Салим ещё раз огляделся по сторонам, затем сделал шаг в сторону императорского паланкина и, поклонившись, замер. Нахмурившийся Абу-л Фазл отделился от группы придворных и подошёл ближе.

— В чём дело? — недовольно буркнул он. — Мы не будем ждать, пока ты наберёшься мужества!

— Позволь сказать, мудрейший, — ответил Салим. — Если мне позволено выбрать свою участь, то я сделал выбор. Пусть меня лишают головы!

Визирь на мгновенье замер, затем пристально оглядел заключённого с головы до ног и задумчиво побрёл к паланкину падишаха. Несколько минут он что-то объяснял Акбару, и голова того в раздумьях опускалась вниз. Все остальные в это время оставались недвижимы, словно шахматные фигуры. Придворные прекратили свои разговоры, и даже гепарды понемногу успокоились. Наконец, Абу-л Фазл отошёл в сторону и махнул рукой. Шеренга из воинов расступилась, и Салим увидел палача в полный рост. Его смуглое лицо по-прежнему безучастно смотрело куда-то вверх. Он церемонно опустил саблю, затем повернулся и зашагал прочь. Тут и весь двор пришёл в движение: вооружённые воины стали торжественно отходить, слуги подняли паланкин Акбара и понесли императора внутрь дворца, гости разочарованно вставали со своих мест и, что-то обсуждая, нехотя расходились.

Два стражника вновь взяли Салима за руки и, на этот раз не завязав глаз, повели обратно. Они опять проделали тот же путь, только отвели заключённого не в подземелье, а оставили в небольшой комнатке, где Салим на некоторое время остался один. Он попытался представить, какую гамму чувств удалось бы пережить не его месте обычному приговорённому, балансирующему на лезвии между жизнью и смертью. Зыбкая надежда на помилование, затем разочарование, наконец, опять шанс выжить. Человек, дороживший своей шкурой, уже давно сошёл бы с ума, понимая, что тонкая нить, связывающая его с этим миром, то почти обрывается, то вдруг снова крепнет.

Вскоре в комнате появились три служанки. Девушки молча расставили перед Салимом блюда с едой; одна из них омыла ему руки из серебряного сосуда, и, поклонившись, все три исчезли. В раздумьях Салим начал есть. Интересно, что заставило Акбара изменить решение? Возможно, удалось найти беглого Омара, и император приказал отложить казнь, пока ситуация с разворованной казной не прояснится. «Но скорее всего, — подумал Салим, — император с самого начала решил отдать его на волю провидения. Клетка с гепардами — хороший выход из положения. Выживет приговорённый или нет — такова воля Аллаха. Сабля же палача даёт слишком мало шансов даже на вмешательство Всевышнего».

Когда Салим закончил трапезу, в комнату вошёл раджпутский воин из личной охраны императора. Вид у пришедшего был настолько свирепый, что, казалось, казнь сейчас возобновится прямо в этой комнате.

— Хранитель Мира — наш великий император — решил помиловать тебя, — на удивление спокойно сказал воин. — Благодари нашего милосердного правителя за его мудрость и прозорливость. Пока оставайся здесь, сегодня вечером его величество желает видеть тебя.

Раджпут окинул комнату суровым взглядом, будто отыскивая себе подходящую жертву, а затем, величественно вышагивая, покинул помещение. Оставшись в одиночестве, Салим почувствовал сильное, почти непреодолимое желание спать. Он улёгся на ковёр и, уткнувшись лицом в густой ворс, почти мгновенно уснул.

Во сне он вновь увидел клетку с гепардами. Хищники спокойно лежали по углам, а придворный музыкант Тансен, сидя в центре, исполнял «Шанкару» — рагу, успокаивающую зверей. Вокруг клетки вперемежку стояли придворные и гости. Акбар соседствовал с палачом, Абу-л Фазл расположился в окружении императорских жён и евнухов из гарема. Когда произведение закончилось, придворные начали живо обсуждать, что слушать дальше. Одни предлагали Тансену спеть «Бахар», от которого расцветают деревья, другие настаивали на исполнении раги, исцеляющей дурные болезни. Однако, повинуясь решению императора, все согласились насладиться знаменитой «Дипак», от которой сами по себе загораются свечи. Вышколенные слуги быстро расставили вокруг клетки кипарисовые подсвечники, и Тансен запел. От его волшебного голоса всех бросило в жар, а во время крещендо свечи начали загораться одна за другой. Наконец, когда уже впавший в экстаз певец достиг кульминации, его светлая, с голубыми узорами дхоти вспыхнула ярким пламенем. Музыкант, однако, не растерялся и в противовес «Дипаку» быстро исполнил «Мегх Малхар» — рагу, вызывающую дождь. Тучи на небе мгновенно сгустились, и двор оросило спасительной влагой. Восторженный Акбар поблагодарил Тансена за столь рискованное представление и пожелал увидеть, как музыкальные инструменты начнут играть сами по себе во время исполнения «Дхрупад». Певец уже затянул было следующую рагу, как вдруг один из очнувшихся гепардов набросился на него сзади и повалил на пол.

Салим проснулся от нежного прикосновения девушки-служанки. Оказалось, что проспал он довольно долго, и уже настал час посещения императора. Его вновь провели по лабиринтам дворца, и, поднявшись по широкой лестнице, он оказался в просторном зале. На небольшом возвышении в центре сидел Акбар в окружении своих любимых приближённых, которых великодушно именовал «девятью жемчужинами». Среди «жемчужин» был и Тансен — целый и невредимый.

Чёрные волосы императора, отпущенные на индийский манер, величественно ниспадали на плечи; сахарной белизны тюрбан, повязанный в раджпутском стиле, на их фоне казался каким-то нереальным; лоб украшал браминский тилак, нанесённый сандаловой пастой. В таком виде Акбар нередко представал во время приёмов гостей и торжественных случаев, чем часто вызывал у правоверных некоторое замешательство. В головах наиболее ревностных мусульман бродили мысли, что император решил отойти от веры в Аллаха и принял индуизм, но эти мысли редко кто решался произнести вслух — за такое можно было запросто лишиться языка, причём вместе с головой.

К немалому удивлению всех присутствующих, Акбар предложил Салиму сесть рядом. Соблюдая все правила приёма важных гостей, падишах приказал подать вино и угощения. Салим попробовал маргинанский гранат, в котором чувствовался приятный привкус абрикоса, и сушёный урюк, называемый сухбани, из которого вынимают косточки, а внутрь кладут очищенные ядрышки. Он сравнил вкус бухарской и ахсийской дынь и отдал явное предпочтение последней.

Всё это время по залу разлеталась чарующая мелодия флейты, а тихие постукивания по табла придавали этому потоку лёгкий напор. Музыка то бабочкой взлетала высоко к мраморному потолку, то, подобно змее, вкрадчиво скользила по дорогим коврам. После того, как пульсирующая мелодия начала стихать и окончательно растворилась в тишине помещения, Акбар, наконец, обратился к своему гостю.

— Я должен поблагодарить тебя за твой поступок, — негромко произнёс император. — Он был достаточно дерзок, и за это можно было поплатиться жизнью. Однако теперь я вижу, что рисковал ты ради благой цели.

В знак признательности Салим склонил голову.

— Вчера беглый Омар Аль-Фергани рассказал мне много любопытных вещей. Как ты и предполагал, никаких имён он назвать не может, но по некоторым его подсказкам можно усовершенствовать сборы налогов. Мы всерьёз подозреваем, что некоторые собирали со своих подопечных за 365 дней в году по солнечному календарю, а в казну отдавали за 354 дня — по лунному. Это лишняя лазейка для мошенников. С сегодняшнего же дня все сборы будут рассчитываться одинаково.

Падишах на мгновенье задумался, затем пронзительно взглянул на Салима.

— Но сейчас меня больше интересует твоё паломничество в прошлые жизни. Твой выбор казни окончательно убедил меня. Любой здравомыслящий человек на твоём месте обязательно выбрал бы клетку с гепардами. Ты же предпочёл быстро лишиться жизни, чтобы не подвергаться мучительным испытаниям в теле, которое вскоре покинешь.

— Я вновь убеждаюсь в вашей мудрости, о Хранитель Мира, — ответил Салим, — но не думаете ли вы, что на моём месте любой сумасшедший принял бы точно такое же решение, ибо до самого конца верил бы в своё безумие?

Акбар усмехнулся.

— Казнь была лишь последней проверкой. Основания поверить в эту историю у меня были и раньше. Дело в том, что много лет назад я уже встречал человека, подобного тебе. Однажды он прибыл ко мне с португальскими послами. Так же как и ты, он не только помнил свои воплощения, но и мог по собственной воле путешествовать по ним. С большими подробностями он рассказывал о том, как правил русским княжеством четыре века назад, как участвовал в грабительских набегах на Константинополь вместе с франкскими рыцарями и как жил в теле святого, в честь которого в Хорезме установлен мазар. На службе у английского короля он помогал испанскому алхимику превращать медь в золото и тайно изучал наследие пифагорейцев, будучи настоятелем христианского монастыря. Более полугода мы провели в беседах с этим португальцем, пока в один из дней он вдруг не позабыл все свои рассказы.

Акбар задумчиво опустил глаза, словно сказанное заставило его вновь испытать неприятные переживания. Однако, взглянув на Салима, он едва заметно улыбнулся. Вид у гостя был растерянным, что до этого не замечалось даже перед казнью. Это порадовало императора.

— Почему же Ваше величество поверили незнакомцу? — поинтересовался Салим.

— Несколько лет португалец провёл рядом со мной, и за это время мне достаточно хорошо удалось изучить его повадки. Когда же он начал вспоминать свои прежние жизни, то сильно изменился. Словно и вправду другой человек вошёл в его тело. — Акбар в раздумье огляделся и продолжил совсем тихим голосом, так, что слышно было только им одним: — Однажды он заболел, и никто из лекарей не мог понять причину этого недуга. Избавил его от болезни тибетский йогин по прозвищу Друк. Он напоил больного отваром из пяти трав, после чего тот мог говорить одну лишь правду. Каждый человек знает причину своего заболевания лучше любого лекаря, нужно только заставить его говорить, — так объяснил Друк. И вправду, тибетец поставил больного на ноги за два дня. Я же, как ты понимаешь, воспользовался действием этого отвара и проверил, насколько португалец откровенен со мной и не сбивается ли с тропы искренности.

— Отчего же вы не дали этого снадобья мне? — поинтересовался Салим, подозрительно взглянув на свой сосуд с вином.

— Секрет этого напитка теперь здесь никому не ведом, он давно исчез в горных пещерах вместе с Друком. Я посчитал его действие слишком опасным для людей. Очень много зла может наделать этот отвар, если станет достоянием простых смертных. — Император отпил вино из кубка и продолжил своим обычным голосом: — Я думаю, мы ещё побеседуем с тобой, паломник по прошлым жизням. Сейчас же не будем заставлять присутствующих скучать. К тому же я хочу отблагодарить тебя ещё кое-чем.