1001 день из жизни ненастоящей женщины

ПРЕДИСЛОВИЕ

Вот в чем смысл жизни НАСТОЯЩЕЙ женщины? Сделать головокружительную карьеру? Постичь внутренний дзен или, на худой конец, просто стать хорошим человеком? Нет! Смысл жизни настоящей женщины — выйти замуж, сразу и навсегда. Родить идеальных детей, которые непременно станут нобелевскими лауреатами. Все это полагается проделывать элегантно, на одном дыхании, ни на секунду не теряя лица и маникюра.

Следующие семьдесят лет ей нужно управлять империей легким движением бровей. Блистать, повелевать, пить смузи и ходить в фитнес. А потом умереть в девяносто, но выглядеть в гробу, как Мелани Трамп на инаугурации.

Остальные, то есть женщины НЕНАСТОЯЩИЕ, все делают через жопу. И мужики у них ненастоящие, не принцы, а сплошной хлам. У некоторых так вообще мужа нет. И дети у них ходят в соплях и не умеют в год есть ножом и вилкой. Сами они жирные, депрессивные, с немытой головой. Предполагается, что эти существа всю жизнь завидуют женщинам настоящим. Смотрят на них в телевизоре и мечтают, что однажды… Но нет.

Ненастоящая женщина — это уже не человек. Ее главная задача — выжить! Вопреки всему: мужу, семье, детям и здравому смыслу. Вся ее энергия направлена на то, чтобы сохранить то, что она построила своими руками, и не убить то, что она родила собственной… ну, не будем о грустном. Ведь этот изнурительный отрезок и называется НЕНАСТОЯЩАЯ ЖЕНСКАЯ ЖИЗНЬ.

1001 ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ НЕНАСТОЯЩЕЙ ЖЕНЩИНЫ

Эволюция, задуманная мудрой природой — это когда из незначительной личинки со временем вылупляется жирная гусеница, которая ничего не делает, только лежит, и хоп — она уже стройная бабочка!

Эволюция, которую придумали мы, происходит точно наоборот. Вот она порхает прекрасной бабочкой, которую только слепой не хочет заполучить себе в коллекцию. Причем в эту коллекцию она рвется с собственной булавкой наперевес.

Проходит немного времени, и это уже не бабочка, а жирная гусеница. Которая пашет столько, что вот-вот окуклится с концами. Но вместо того, чтобы включить мозги и дать деру, она начинает размножаться личинками. Что это? Любой здравомыслящий человек вам ответит матом, и только женщина скажет — ЭТО СЧАСТЬЕ! Счастье ненастоящей женщины, о котором следующие два часа я вам буду рассказывать.

ДЕВОЧКИНО ВОСПИТАНИЕ

Моя мама хотела, чтобы я никогда не повторяла ее ошибок. Ведь самое главное: в начале жизни получить правильное девочкино воспитание. Чтобы иметь право на настоящую жизнь.

В самом конце семидесятых, справедливо не доверяя советской педагогической системе, мама озаботилась поиском гувернантки. Чтобы служила для меня примером в будущей нелегкой женской жизни. Ведь мне уже исполнилось четыре года!

Денег, понятное дело, не было, но все решали связи.

Поэтому каждые выходные меня возили к баронессе Нольке. Эта чудесная старуха восьмидесяти лет от роду жила в своем собственном особняке в центре, в переулках. После революции ее, конечно же, уплотнили жилтоварищами, щедро оставив бывшей владелице целую комнату. К тому времени этот особняк был в аварийном состоянии расселен, и баронесса ненадолго вновь стала его полноправной хозяйкой.

Чтобы задержаться в детской памяти, необходимо произвести неизгладимое впечатление, и саму старуху я едва помню. Зато я помню ее вещи.

Зеркало в золоченой треснутой раме. Оно было совершенно потемневшее внутри. Можно было смотреться в него бесконечно, и казаться самой себе другим, незнакомым человеком. Коробка с веерами. Они были очень хрупкими и принадлежали разным эпохам. Тут веер от бабки-фрейлины и веер самой баронессы с первого бала. Мне нравилось вдыхать этот чудный нафталиновый запах.

Жемчужиной ее уцелевших сокровищ была ванна на изогнутых львиных ножках. Я стояла около нее часами. И клянчила, чтобы мне разрешили мыться в этой необыкновенной ванне, но в доме уже отключили горячую воду.

У старухи нашлись родственники в Германии, и она сидела последние дни, прощаясь со своим домом. Страну она покидала без сожалений. Единственное, что омрачало ее существование, — яйца. Которые застряли в детской памяти как «яйца Бланманже». Она не хотела оставлять эти яйца «большевикам», и боялась, что их отнимут на границе. Что касается меня, то я бы бросила эти загадочные яйца и тащила бы с собой ванну.

Позже, когда мне исполнилось пять, мама работала в детском саду, а вечерами подрабатывала в музее. Поэтому из бывшей союзной республики, из какого-то Жопостана, была выписана Лилия Ричардовна. Дочь английского дипломата и бывшая политзаключенная.

Эта строгая старуха с пучком своими замечаниями доводила меня до белого каления.

— Девочке пять, а она не говорит ни по-английски, ни по-французски! — каждый вечер вычитывала она моей матери, и голос ее дрожал от возмущения.

А еще она все время ругала наши продукты, называя их «экскрементом». Она вообще все время изъяснялась эвфемизмами.

Я давно поняла, что Ричардовна — мой классовый враг. И меня накрывала холодная спокойная ярость.

По какой-то необъяснимой причине щеколда в нашем туалете была снаружи, и я с упоением запирала бывшую британскоподданную в туалете. Прошлый опыт тюремной жизни очень пригодился ей, и она стала прятать книги под ванной, за коробками со стиральными порошками. Когда я обнаружила ее схрон, бешенству моему не было предела. Я додумалась подставлять стул и гасить свет в туалете.

Слезами и скандалами я уговаривала мать прогнать старуху Ричардовну. Она не соглашалась ни в какую.

Тогда я в очередной раз заперла ее в туалете и сложила под дверью костер из ее вещей. На следующий день, к нашему обоюдному облегчению, ее поменяли на прибывшую за московскими женихами Гулю из Казани.

У Гули я научилась говорить с акцентом, коряво ходить на маминых каблуках и обводить глаза синим. Но самое страшное — я начала пространно рассуждать о мужчинах. Поэтому от Гули пришлось избавиться тоже, и в тот день, когда мне исполнилось девять, меня отправили к моей бабке Ленке в Симферополь. Бабка никогда не пошла бы на эту авантюру, если бы не крупная сумма денег, которую давали со мной в придачу. Еще бы! Она видела меня второй раз в жизни!

Пару лет тому назад Ленка сменила просторную сталинку на Новослободской на убогую хрущевку в Симферополе, красиво погуляв на разницу. Теперь перед бывшей цирковой артисткой и опереточной певичкой стояла задача снова «устроить свою жизнь». В восьмой или девятый раз. Ей было около шестидесяти пяти. Была она подтянутой и легкой. Вместо юбок носила широкие платки, замотанные вокруг талии. Красила седые волосы в розовый цвет. С утра летала по квартире молнией и пела опереточные арии высоким, чистым, нисколько не надтреснутым голосом.

Каждый день у нее собирались гости. На столе с вечера оставались немытые чашки и блюдца. Ленка роскошным жестом заворачивала их в скатерть и швыряла на пол. Жалобно звенела разбитая посуда, а Ленка посылала подружек на кухню за новым сервизом.

Потом они садились обсуждать женихов, разом посватавшихся к бабке. Кого выбирать? Большого пожарного начальника, который протянет долго? Или контр-адмирала, который долго не протянет?

Я сидела, крепко зажмурившись, и обещала себе, что если у меня будет жених, то я буду любить его сильно-сильно. Всю жизнь.

И наврала, конечно.

Вечерами, уложив детей, перемывая на сумеречной кухне кастрюли, уставшая и выжатая за день, я вспоминаю баронессу, Лилию Ричардовну и… Ленку даже! И сожалею, что ничему у этих настоящих женщин не научилась.

В ПОИСКАХ ГЛУБОКО ЗАРЫТЫХ ТАЛАНТОВ

Когда мамина блестящая идея правильного женского воспитания провалилась и стало ясно, что ничего путного из меня не выйдет, она решила развить мой талант. Только сначала его надо было найти.

Мне исполнилось шесть, и родительница отвела меня в спортивную школу олимпийского резерва. Там тренером юношеской сборной трудилась ее подруга. Какие-то люди меня гнули вперед и назад, поочередно подвешивали на брусья и кольца. Эти люди все время морщились. Дело пошло веселее, только когда пришла очередь батута.

— Да она с такой жопой переломает нам все снаряды! — резюмировала тренерша.

— Но ведь на батуте у нее почти получилось, — возразила ей мама.

— В роли летающего бочонка твоя дочь, безусловно, впечатляет. Но если я возьму ее в гимнастику, меня тут же уволят из сборной.

Маму так просто было не сломить, и она отвела меня туда, где лучше понимают в талантах, то есть в балет. Девочки с пучками и в одинаковых пачках репетировали танец колосков. Я решила сразу убить их «Лебединым озером». Старуха-балетмейстер вернула меня маме со словами:

— Я много повидала, но вот лебедей, у которых вместо крыльев кочерга… М-да…

С балетом было покончено.

Дальше последовали: фигурное катание…

— Очень, очень способная и пластичная крошка! А вы не пробовали отдать девочку в конькобежцы?

Меня попеременно выгоняли из лыжников, живописцев, кружков юннатов и… Затем меня оставили в покое, признав поиск хоть какого-нибудь завалящего таланта пустой тратой времени.

Но тут случился хор…

В третьем классе нам выпала неслыханная удача. В школе организовали хор. Я записалась первая. Я уже видела себя на сцене в шляпе и черных сетчатых чулках а-ля Лайза Минелли.

Но еще не знала, что кабаре и революционный хор — это разные вещи.

Нас поставили в ряд и зачитали репертуар. Я все еще продолжала надеяться на шляпу и мюзикл с Бродвея, но хоровичка была неумолима, и мы запели:

— Мы же-е-е-ертвою пали в борьбе роковой…

Она зверела:

— Вы жэ-э-э-э-э! Вы самое настоящее жэ-э-э-э! Там пали лучшие из лучших! Жертвою пали! А вы! Блеете, как овцы с аула! Вы должны быть похожи на жертв революции!

Я не хотела быть похожей на жертву революции и решила дождаться своей шляпы и мюзикла с Бродвея. Но следующая песня была про «Мы беззаветные герои все, и вся-то наша жизнь есть борьба!».

— Мы кр-р-р-расная кавалер-р-рия! — гремела хоровичка.

— Мы бе-е-е-е-е-е-е… — нестройно стонали мы и рвали последний хоровичкин нерв своей безнадегой. Никто не хотел бороться за жизнь.

Близилось школьное выступление перед ветеранами. Ветеранов насильно пригнали из подшефного дома престарелых, что был напротив школы. Такое с ними случалось раз в месяц, и те, что в своем уме, начинали исступленно завидовать тем, кто в беспамятстве.

Меня, как не показавшую ни слуха, ни революционного задора, посадили на стул посреди сцены.

Мне отводилась ключевая роль. В заключительной песне «Мы красная кавалерия, и про нас…» я должна была стучать по стулу, на котором сидела, изображая конницу Буденного.

Но за неделю до этого мама отвела меня к ортодонту и мне поставили пластинку на нижние зубы. Не брекеты, а съемную распорку, которая крепилась проволокой и постоянно вылетала изо рта.

Ветераны откровенно страдали и жидко хлопали. Пока не прискакала красная кавалерия. Пластинка была неудобной, я от нефига делать толкала ее языком. Внезапно она встала дыбом и заклинила мне распахнутую челюсть. Я пыталась выплюнуть ее без рук, гримасничая, как Джим Керри.

Я сразу стала похожа и на жертву революции, и на Троцкого с ледорубом в черепе, и на подстреленного Фаней Ильича в придачу.

Я видела, как медленно вылезали на лоб глаза хоровички, и она трясла головой, чтобы кавалерия быстрее сгреблась со сцены. Но я продолжала стучать на стуле и строить дикие рожи, пока пластинка не вылетела вон и не шлепнулась ей под ноги.

В зале аплодировали все, кроме дирекции. Да, пусть вот так, пусть без сетчатых чулок, но и в моей жизни была короткая минута славы!

ТАПОЧКИ

Впрочем, зачем вам чужой печальный опыт. Вы же имели свой! Даже еще круче! Все коллективное женское бессознательное, что складывалось в нас годами, накапливалось с детства, как подготовка к единственно важному событию в жизни — к СВАДЬБЕ, должно вот-вот взорваться феерической любви навстречу. Биологические часы, как таймер на мине замедленного действия, уже пошли по третьему кругу. Но только на горизонте — пустота!

Такого факапа у настоящей женщины никогда не случается, но ненастоящая, которая второй сорт, готовится встретить счастье во всеоружии. Газон подстрижен, дорогостоящий педикюр пропадает, а Германа все нет.

Полно тех, что готовы свиньей резвиться на газоне, плотно ужинать и ехать прочь на ночной электричке. Но нет ни одного, кто позвонит в дверной звонок твердой мужской рукой. Поставит чемодан с несвежим исподним на порог и скажет: «Я пришел к тебе. Навсегда».

Однажды я и мои подруги, находящиеся в этой обидной ситуации, затеяли напиться. Пожрать, поржать и порыдать. Все как у всех.

И вдруг одна говорит:

— А-а-а… осталось последнее средство! Иду покупать тапочки!

— Беленькие? — испугались мы.

— Нет, мужские, сорок пятого размера!

И поведала, что, если купить мужские тапочки да в полнолуние войти в свою квартиру с этими тапочками на руках, в ней тут же мужик поселится. Навсегда.

— Только тапки надо брать дорогие, — сказала она, отрубаясь, — а то возмешь дешевые резиновые — и мужик придет никудышный. Алкоголик.

И забылась тяжелым пьяным сном.

Наутро я решилась: чем изводиться от любопытства, надо купить тапки и попробовать. В ближайшее полнолуние, ровно в двенадцать я открыла дверь своей квартиры. Как была, в пижаме, встала на карачки, одела тапочки на руки и поползла внутрь своей квартиры. Мужик-то не по воздуху должен прилететь — ногами прийти, иначе это не мужик, а привидение.

Молила только об одном: чтобы соседи не увидели, а то испортят мой праздник санитарами.

И ведь сбылось! Заселился в квартиру отличный мужик.

Правда я потом пожаловалась этой же подруге, что теперь выгнать его трудно.

— Это фигня, — сказала она, — надо в новолуние написать на бумажке его имя и положить в холодильник. Он сам отморозится.

Не поверите, этот обряд срабатывает у многих. У меня же сработал! Оставьте принцессам принцессино. Нам придется за свое счастье побороться. У нас, неудачниц, есть право только на один выстрел. И он должен быть смертельным. Роковая красота подойдет.

РОКОВАЯ КРАСОТА

Отправились мы всей семьей к друзьям на юбилей. Нарядные, причесанные и торжественные. Мигель по такому случаю облачился в свой единственный костюм, купленный пять лет назад на собственную свадьбу. Я напялила платье — подарок мужа.

Платье я выбрала скромное, от Joseph Ribkoff. Ничего блестящего, обтягивающего и вульгарного. «Обычный картофельный мешок, — вздохнув над ценником, резюмировал мой муж, — а между тем платье за такие деньги должно быть СНОГ-СШИ-БА-ТЕЛЬ-НЫМ!» — добавил он, с трудом застегивая пиджачную пуговицу.

То есть, пройди я в нем по улице, прохожие должны врезаться в деревья и падать в открытые люки. Гроздьями и коллективно. Иначе платье поставленную задачу не выполнит. Но если в радиусе пяти гектаров засохнет все, включая суккуленты, вот тогда совсем другое дело!

Итак, в наряде скромной деревенской труженицы и с испорченным настроением мы отправились в ресторан. Где я получила незабываемый урок о том, как же все-таки надо одеваться, чтобы быть звездой на любом празднике.

Когда гости закончили с холодными закусками и перешли к горячим, в дверях появилась ОНА. Дама весом в сто пятьдесят килограммов. Она вошла уверенно и с достоинством, как ледокол «Ленин». Гости разом замолчали, перестали жевать и повернули головы в ее сторону. Платье на ней было из синтетического велюра, цвета «вопящий бирюзовый», перехваченное под мышкой широкой алой лентой, которая завязывалась на спине огромным бантом.

Конечно, модный дизайнер задумал этот бант на талии. Но шил он все-таки платье, а не попону на слона. Платье на Даму не налезало и все время задиралось кверху. Поэтому без особых усилий под платьем можно было разглядеть красные кружевные трусы. Могу поспорить, что блестящего сатина на них ушло больше, чем на алые паруса, что приплыли за девственницей Ассоль.

Мне эта дама напомнила перехваченный бечевкой торт «Полено», блевотное кремово-бисквитное воспоминание детства. Но пожилой официант с горой грязных тарелок увидел в ней нечто совсем иное, поэтому после некоторого замешательства при ее триумфальном появлении он шагнул в никуда.

«Никуда» оказалось лестницей на первый этаж, про которую он забыл. И среди гробового молчания зала звук бьющихся тарелок и катящегося кубарем бедняги произвел эффект разорвавшейся бомбы.

«Вот это я понимаю, СНОГСШИБАТЕЛЬНАЯ дама», — назидательным тоном шепнул мой муж и вместе со всеми бросился оказывать официанту первую помощь.

Жертва любви отделался парочкой порезов и незначительным ушибом головы. А ведь легко мог свернуть себе шею! Прекрасная иллюстрация к выражению «роковая женщина».

Когда, хорошенько отгуляв, мы направились домой, я стала свидетелем интимной сцены между Дамой и пострадавшим. Заклеенный пластырем официант откатил ее в угол между кухней и туалетом и что-то жарко шептал ей на ухо. При этом она вяло отбивалась, колыхаясь, как огромное желе. И хихикала, будто ей в декольте упала гусеница.

Хотя, конечно, моя реакция — злобствования серой мыши, дядька Фрейд в чистом виде. В платье — картофельном мешке я все время просидела рядом со своим мужем. И ни один, даже самый невзрачный мужичонка, не бросил на меня заинтересованного взгляда…

УБИТЬ НАТУРАЛЬНЫМ ВИДОМ

Если вы не уверены, что на вас ТАК сядет платье, то лучше не начинать. Обратите внимание на чудеса, которые предлагает натуральная косметика. Когда ваш new look станет слепить, как триста солнц — стреляйте. И не промахнитесь.

Когда я оказалась беременной, непреклонный Мигель записал меня на курсы натуральной косметики. Идти туда одной мне не очень-то улыбалось, и я взяла с собой свою соседку Марибель, упитанную нимфу средних лет.

У нее был свежий муж, она им еще не наигралась, оттого идеей курсов вдохновилась гораздо больше меня. Надеялась, что собственноручно изготовленный скраб от целлюлита превратит три ее жирные складки в плоский упругий животик. А от ночного крема ее щеки, что полощутся на бегу, как флаги над ООН, сразу втянутся вовнутрь, и ей станет завидовать сама мисс Новая Зеландия.

После окончания курса мы с Марибель отправились в старейший мадридский магазин, где закупили ингредиентов, которых хватило бы для открытия маленького наркопроизводства. Причем я хотела, чтоб натурально, в рамках моей детородной задачи. А Марибель — наоборот, чтоб действенно. Поэтому она под завязку затарилась спермой кита, слюнями улитки, ядом для инъекций ботокса и подозрительным карамельным ароматизатором. (Вы только представьте себе бедного водолаза, добывающего сперму кита, и чем он в это время дышит?! А уж про слюни улитки и говорить нечего.)

Но напрасно я глазами умоляла продавца не продавать ей ничего, особенно яда! Он был совсем не удивлен и спокойно выдал ей весь набор, за который на кострах инквизиции сгорела половина женского населения Европы, заподозренная в колдовстве.

Пока я смиренно, в перчатках и респираторе, и строго по инструкции варила свои первые мыльца из ромашки, Марибель начала с тяжелой артиллерии.

Первый залп назывался: эротическая бомба для ванны «Запретные удовольствия» по рецепту, скачанному в Интернете. Вечером, подманив своего ничего не подозревающего мужа, она засунула его в ванну, где плавала «бомба». И после плюхнулась туда сама. Бомба шипела и плевалась пузырями. Как и было задумано. Муж был удивлен, Марибель праздновала победу.

Но когда из ванной спустили воду, они были похожи на двух пингвинов после разлива танкерной нефти. То есть черные и в масле. Такие вот «запретные удовольствия». Сама щедро покрытая маслом ванна превратилась в гигантский слалом. Поэтому выбрались они из нее с травмами различной степени тяжести. А потом остаток ночи в душевой второго этажа оттирали друг дружку от черного маслянистого налета.

Первые трудности соседку не сломили, и второй пробой мастерства стал крем для интимного массажа «Шалунишка». Его идея была взята с того же сайта. Для этого она взяла обычный крем из супермаркета и щедро плеснула туда карамельный ароматизатор, на котором было ясно написано: «Только для мыла». Разложила своего беднягу и принялась намазывать его ничем не защищенные гениталии своей продукцией.

Но неблагодарный отчего-то принялся истошно орать и брыкаться. Смыв с него свой чудо-крем, вместо яиц она обнаружила два пасхальных сюрприза. То есть два огненно-красных шара, вопреки логике еще и покрытых серыми волдырями. Остаток ночи супруги провели в скорой с ожогами второй степени.

После этого бедный муж, водитель грузовика, был вынужден взять больничный, и для опытов больше не годился. Сперма кита и слюни улитки магического воздействия на кожу тоже не оказали, поэтому Марибель со спокойной душой вылила весь яд для инъекций ботокса в свой крем для глаз от «гусиных лапок».

С утра, намазав вокруг глаз свое чудо-средство, этой же самой рукой она почесала рот и отправилась на работу. Уже в автобусе она стала замечать удивленные взгляды пассажиров и поняла: «Теперь наконец-то получилось!».

А потом у нее парализовало половину лица, из открытого рта начала обильно литься слюна и пропала связная речь. Коллеги с подозрением на инсульт отправили ее в больницу, но она поехала домой, написав мне в WhatsApp: «ГОВНО ЭТО ТВОЯ НАТУРАЛЬНАЯ КОСМЕТИКА!!!!!» И поставила пять! восклицательных знаков.

БЫТЬ В ТРЕНДЕ

Если магические массажи и притирания ничего радикально не изменили в вашей внешности — увы, брать мужика придется стилем. Стильная женщина — она как серебряная пуля! Входит в сердце, а навылет выносит мозг.

Дело было в восьмидесятых годах прошлого века. Моя мама, скромный музейный работник, была всегда в тренде. Она завела себе криминальные знакомства в среде московских валютчиков и одевалась исключительно в «Березке».

— Вещи у женщины должны быть очень дорогими, — говорила она мне. — Вот входишь ты в дверь, а на тебе такой наряд, что у мужчин лопаются глаза, а у женщин помидоры в банках.

У моей мамы это получалось, что доводило до белого каления последнюю жену моего деда Леонида Абрамовича. Была она из семьи коломенского дьячка и мелких купчиков. Поэтому в модных стилях разбиралась гораздо лучше, чем моя мать, москвичка и генеральская дочь. Носила эта бывшая советская труженица мышиного цвета по́льтишки с бобровыми воротниками. И устрашающие рукодельные шапочки с цветами и косами. Каждый раз, когда меня привозили навещать дедушку, она косилась на мамину фетровую шляпу (в которой весь район бегал на свидания) и строгим голосом говорила:

— Нету у тебя, милочка, фантазии, и руки у тебя кривые. Такую роскошную шапочку тебе ни в жисть не связать! — и трясла перед маминым носом очередным своим рукодельным убожеством.

— Ни в жисть, — соглашалась мама, хватала меня на руки и спасалась бегством.

— Ни фантазии, ни вкуса! — кричала дедова жена в двери уже закрывающегося лифта.

— Будешь одеваться в ширпотреб, — поучала меня мама, пока я рисовала на замороженном стекле автобуса, — будешь похожа на недобитую купчину Ниночку Владимировну.

Наступили лихие девяностые. Уроки мамины я усвоила, поэтому первую свою куртку я купила в ГУМе. Цена ее в глаза кидалась с разбега. Была обновка из крокодила, из лаковой мягкой кожи с воротником из шиншиллы. Богатого такого бордового цвета, чтоб даже слепые не пропускали.

Потом поехала в этой куртке дедушку навестить. Поглядел он на моего крокодила, лицо у него сморщилось. Открыл он шкаф и говорит:

— От Ниночки покойницы пальтишко осталось, можно перешить. И шапочки вот. Как она умерла, ее подружки за вещичками кинулись, а я для тебя сохранил.

Какие они невозможно трогательные до слез, эти старики! Схватила я подарки и прямиком на помойку отнесла. А зря! Надо было маму какой-нибудь шапочкой фантазийной напугать: дескать, сейчас такие в моде.

После такой оплеухи о стильных тенденциях пришлось надолго забыть. Но однажды занесло меня в Нью-Йорк. Там на Пятой авеню я увидела туфли. Лаковые, красные, на шпильке. Я раз пришла — возле них сплясала. На второй день — постояла над ними тоже. Звоню маме, а она мне говорит:

— Когда богомольные к мощам ходят, ты смеешься, потому что это просто кости. Так что ты на них молишься? Это же просто туфли. Наплюй на все и купи.

Наш модный деревенский авангард — это марокканки в диких шитых золотом халатах и мамаши в леопардовых лосинах под кроссовки. В этой ситуации выгуливать дорогие шмотки просто верх маразма и жлобства. Поэтому вся моя обувная коллекция хранится исключительно для пыли и как память.

А тут вызвал меня в школу Данин учитель по физкультуре. Брутальный молодой красавчик. Его жопа в тренировочных штанах меня до обморока доводит.

Нарядилась и иду, помада и лак красные — в тон к тем самым туфелькам. А навстречу соседка моя Марибель чешет. Ее встречать — всегда плохая примета. Но не успела я присеть за мусорный бачок, как она меня заметила.

— Тю! — говорит. — Ты че нацепила-то в жару? От таких туфель только ноги воняют и мозоли натираются. То ли дело у меня!

И пошевелила своими никогда не видевшими педикюра пальцами в шлепочках из «Декатлона».

Вот, сглазила меня недобитая купчина Ниночка Владимировна! Не вышла из меня икона стиля. Но у вас-то получится наверняка.

ВСЕ ЛУЧШЕЕ — КОРОЛЕВЕ!

Не получилось? Не беда. Страшные и немодные тоже замуж пристраиваются. Главное убедить мужика, что вы — королева! Королева — это контрольный в голову. Это единственная женщина, достойная всех королевских подарков и почестей сразу.

Встань перед зеркалом и повторяй: я — королева. Если, несмотря на трезвый взгляд, ты убедила саму себя, доставай винтовку.

В первый год своего замужества я предупредила Мигеля, что теперь я — королева. Его отпуск я собираюсь провести во Франции. В Бордо поесть сыра и пошляться по блошиному рынку. В Монте-Карло навестить подругу. А в Биаррице устроить себе незабываемый шопинг. Он ойкнул и решил ехать на машине, жить в кемпинге, как делают все нормальные европейцы. Кемпинг, так и быть, будет пятизвездочный.

Я заверила его, что после скитаний по Индии и Непалу меня Францией не напугать. Тогда он велел достать с антресолей рюкзак и положить туда туалетную бумагу, веревку и фонарь. В этом месте я немного напряглась, потому что по-другому представляла себе отдых во Франции.

Немного пораздумывала вслух, стоит ли брать к веревке мыло, так как в моем понимании они всегда ходят парой. А Мигель тем временем одолжил у друзей палатку, насос, надувные матрасы и кошмарную керосинку — видимо, для приготовления пищи.

Кемпинг меня не разочаровал: огромный бассейн, аквапарк и дискотека, орущая на весь Булонский лес. Пока я лениво потягивала пиво и переключала радиоканалы, Мигель довольно ловко собрал палатку и надул матрасы. Он пригласил меня внутрь, и я прочла у него на лице смесь гордости и удовлетворения. Такое лицо было у меня в пять лет, когда на помойке из двух сломанных кроватей и ночнушки какой-то умершей бабки я соорудила свой первый шалаш.

А потом грянула буря. Засверкала молния, ударил гром и с неба упали потоки воды. Наши матрасы куда-то медленно поплыли. А муравейник, на который Мигель установил палатку, решил, что я и Шойгу, и Мазай, и ринулся спасаться в мою пижаму. С воплями скинув с себя белье, я заорала, что спать буду в машине.

Но машина не завелась. Поток воды, упавший с неба, залил аккумулятор. Рассвет я встретила в душе, клацая зубами и смывая муравьиные останки. А Мигель вызванивал эвакуатор.

Эвакуатор приехал утром, но на территорию кемпинга заехать не смог. Механик выдал нам сухой аккумулятор и велел наяривать круги вокруг кемпинга в течение часа. Там, на опушке леса, мы обнаружили роскошный отель. Ночлега нам не обломилось: все-таки высокий сезон. Но зато там можно было обедать и ужинать. Потому что мешок с едой и дьявольским кирогазом утонул во время наводнения.

Я вообще французскую кухню обожаю: тонко, изыскано и главное — не обожрешься. Но немного странно было после ужина с трюфелями и улитками укладываться баиньки на надувном матрасе.

В Бордо, прогуливаясь по блошиному рынку, я схватила литую чугунную подставку для цветов. Девятнадцатый век же! С помощью этой подставки я попыталась придать багажнику другую форму, но он все равно не закрывался, и ее пришлось оставить. Хотя она до сих пор мне снится.

В Биаррице, зная, что Мигель не выдержит в магазине больше двух минут, если, конечно, это не продуктовый, я ворвалась в первый же бутик и стянула с манекена сногсшибательное белое платье. Я, конечно, дура, что его не померила, потому что в этом платье я похожа на броневик в миниатюре. К тому же от его цены Мигеля затошнило, и он спросил сколько дней я намереваюсь провести у подруги в Монте-Карло.

Тогда я купила ему палку колбасы, и со словами «Милый, гони домой, только быстро!» мы отбыли восвояси.

За пять лет я это платье так и не надела, хотя на нем талия под мышками и на жопе бант. Зато на нем все это время сношалась деревенская моль. Оно висит у меня в шкафу единственно для того, чтобы я закатывала глаза и многозначительно роняла: «Когда я была на шопинге в Биаррице…».

А потом вы все-таки стрельнули — и не промахнулись. И в загс пошли. Не так важно, кого вы там подстрелили, важен сам факт. Теперь вы сядете дома в роли законной жены и решите оттуда управлять миром. Вот именно тогда у женщины начинает закрадываться мысль: а правильно ли я выбрала?

ПРАВИЛЬНЫЙ ВЫБОР

К тридцати годам я была уже достаточно битой жизнью, чтобы ждать большой любви с парнокопытным рыцарем в анамнезе. Я никому не верила и ничего от жизни не ждала.

А потом я встретила Мигеля.

После нашего сумбурного знакомства на Крите он прислал мне свою фотографию. Ни квадратный бицепс, ни волевой взгляд не приковали моего внимания. Было у него за спиной нечто, что оставило меня без слов.

Камин.

Мальчиков, может быть, и много, но камины не за каждого дают!

И я решила, что стоит попробовать. Рискнуть. Поверить без страха быть обманутой. Почему-то именно камин победил мой извечный цинизм. Он взял и пригласил меня в дом. Попросил стать его хозяйкой. И я согласилась.

Приперлась с чемоданом туфель, начала вести себя как дома, и в течение первого года выкинула все, что было внутри. Неизменным остался только камин.

Теперь каждый раз, когда зуд переделок накрывает Мигеля и он пытается раскурочить камин, чтобы увеличить какую-то мифическую тягу, я бросаюсь на него, как Матросов на амбразуру.

Мы с камином в сговоре. И его я в обиду не дам.

МУЖНИНО ПРИДАНОЕ, КРЕПКОЕ НЕДРАНОЕ

В браке у ненастоящих женщин сразу пропускается всякая романтическая лабуда и начинается строительство крепкого крестьянского подворья. Из чего строится? Как обычно… из хлама. Так, придя в дом к мужчине, женщина именует его нажитое добро.

Шесть лет назад я переехала к Мигелю в дом.

Обстановка в доме была более чем аскетичной: сломанный письменный стол от сестры, два просиженных дивана от переезда мамы и стулья от сердобольного брата. Венчал «коллекцию работы Гамбса» колченогий мраморный стол — сосед до помойки не донес, надорвался.

Сам Мигель владел стеллажами с тысячью книг и тем был счастлив.

Я возрадовалась неимоверно. Еще бы! Сколько всего можно выкинуть и одновременно купить. Даже не знаю, какой момент слаще!

Но тут в гостиной прорвало трубу — с размахом. Полы вскрыли, трубу заварили и оставили — ну, если что… вдруг опять рванет?

Пришел маляр красить стены. А на стенах не краска, а дорогая штукатурка. Глядя на эти разводы цвета язвенной рвоты оттенка терракот, я и не догадывалась, что штукатурка «Флорентийские земли» стоит больше, чем сам дом. Сначала ее замешивала специальная машина, а потом мой муж пять суток размазывал ее шпателем на все гостиные двадцать с лихом метров.

Размазал, прямо скажем, из рук вон плохо. Всему виной гуманитарное образование. Но маляр, а он был профессионал, попросил за это 3,5 тысячи евро. Страховая компания взвыла и прислала эксперта-оценщика. Холеного подозрительного типа в ботинках ручной работы и с выражением хронического панкреатита на лице.

Бегло осмотрев мои хоромы, он спросил:

— Это правда, что ты попросила у маляра перекрасить стены в другой цвет: «оптимистический с перламутром»? Это вкупе с ценой напоминает мне преступный сговор с целью обмана страховой компании.

В этот момент с громким шумом рухнул карниз из «Икеи».

Оценщик в этих своих ручных ботинках вздрогнул, покачнулся на доске, переброшенной через дыру в полах, где зияли трубы, и чуть не сломал ногу.

Я театрально обвела рукой богатое убранство:

— Ну, если ты думаешь, что другой цвет стен кого-то спас от самоубийства, то преступный сговор налицо!

Он вытер ботинки носовым платочком и дернул восвояси. На следующий день на наш счет страховая перевела 2 тысячи евро с припиской: «Красьте сами».

Я сама покрасила все в ровный белый, и на остаток мы поехали в романтическое путешествие во Францию.

АБСОЛЮТНОЕ ДОВЕРИЕ

Как правило, погруженная в хозяйственные заботы женщина не замечает, как куда-то испарился ее лоск и засалился шик. Она начинает разбираться в том, в чем разбираться не должна. И вдруг понимает, что она уже вообще не женщина. Она жена, вторая лошадь в упряжке и просто полезная баба.

Муж смотрит на нее замыленным глазом. В котором огонь желания сменился на интерес психиатра. И тогда из закоулков подсознания выползает ревность.

Единственное, что в этом случае будет кстати, это абсолютное доверие. Оно тормознет женщину, задумавшую преступление.

Однажды Мигель вернулся с работы непривычно элегантный, в костюме. И как это я раньше не замечала, что он похудел? Во всяком случае, пиджачок теперь сидел идеально. Я подошла его обнять, и в нос мне ударил запах чужого парфюма, пошлого и приторно сладкого. Дожили! Наверное, терлась об него в офисе какая-нибудь кошка драная!

Я повесила его пиджак на вешалку, предварительно высыпав хлам из карманов. Ключи! Незнакомый комплект с безвкусным брелоком в форме сердца. Чек из дорого ресторана аж на 80 евро за ланч… На двоих. Когда я наливала ему гаспачо, у меня дергался глаз и появилось неутолимое желание сыпануть туда щелочи из моих мыловаренных запасов.

— Что случилось? Выглядишь расстроенной, — заметил Мигель, обнимая меня. — А суп, как всегда, прекрасен!

— Да ну? — скривилась я и подумала, что еще не обшарила его внутренний карман. В нем я нашла кредитку «Банка Испании», в котором, как я наивно полагала, у нас нет счета. Ну, чтоб так жрать в ресторанах, пришлось открыть!

Я уже собралась согнуть кредитку пополам, но на ней стояло другое имя! Виктор, мать его, Паредес Молино — было выбито на этой кредитке. А этикетка на пиджаке не совпадала с этикеткой на брюках.

— Мигель! Мигелька!!! — истерически завизжала я, суя ему под нос кредитку, — ты надел чужой пиджак!

— Фу, блин! Бедный Виктор! Это один из адвокатов. Надо срочно звонить на работу, спрашивать его мобильник. Он ушел сразу после собрания акционеров, прихватив мой пиджак!

— Тогда лучше спрашивай мобильник его жены!!! — заорала я. — Она уже, наверное, поколдовала над шнуром от фена, чтобы все выглядело как несчастный случай в ванной. У тебя же в кармане ключи с суперстильным брелоком в форме сердца, на котором написано «Ляля»!!!

Вечером мы налили себе по бокалу и сели смотреть телевизор.

— Я знаю, что любовь для тебя не аргумент, — вдруг сказал Мигель. — Но я точно знаю: если я решусь тебе изменить, ты мне отравишь суп. Поэтому я налево не хожу.

ГЕНДЕРНЫЙ ПЕРЕКОС

«Ничто так не укрепляет пошатнувшийся брак, как идеальные дети», — думает ненастоящая женщина. И, даже еще не забеременев, начинает выбирать имя будущему ребенку.

Когда я была малышкой с косичками и хорошим характером, все мои дочки-куклы были девочками. Поэтому, будучи беременной в первый раз, я была уверена, что у меня может родиться только девочка. Без вариантов. Никаких тебе пятьдесят на пятьдесят. Даже имечко ей придумала, чтоб все другие девочки в детском саду спеклись от зависти: Ева Виктория.

В женской консультации, куда я ходила неизвестно зачем, престарелая гинекологичка ждала выхода на пенсию и старательно измеряла только мой вес. Остальное ей было по барабану. Глядя в монитор древнейшего, как Мафусаил, ультразвука, она честно признавалась, что в аппарате том ни черта не видно. То есть, если я, к примеру, рожу бобра, в том нет ее вины. Это все старый ультразвук виноват. Поэтому все восемь месяцев мы с Евой Викторией прекрасно уживались.

Каково же было мое возмущение, когда за две недели до родов эта докторша, щурясь и кряхтя, ткнула пальцем в монитор и тихо сказала: «По-моему, это мальчик». Еву срочно пришлось переименовать в Даниэля Кристиана и на девять долгих лет забить на это неблагодарное занятие — деторождение.

Вторая моя долгожданная беременность была прошена у высших сил не просто так, а с условием. Девочка — и точка. Потому что Даниэля Кристиана мне хватило с головой. Имя для девочки надо было придумывать срочно и заново, ибо Ева Виктория мне за восемь месяцев изрядно надоела.

Ира, Лана и Арина моим испанским мужем были забракованы сразу.

— Кто ж в своем уме называет детей Ярость, Шерсть и Мука́? — пыхтел Мигель.

Ибо так в переводе на испанский звучат эти прекрасные имена.