Бесплатный фрагмент - 114, или У моего брата есть я

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤМаме

ㅤ

Когда я начинала писать эту книгу, мне казалось, что мир говорит со мной на языке чудес.

Но потом я прочитала письмо, которое никогда не хотела бы видеть. Потом утром раздался звонок, который я никогда не хотела бы слышать. А потом ещё были новости, которые я никогда не хотела бы знать. Много новостей.

Мне показалось, что мир отвернулся от меня навсегда.

Но всё это время со мной была эта история. И когда я дошла до конца, то поняла, что главное, что я чувствую — это благодарность.

Спасибо, что начинаете со мной этот путь.

---

1.
Никогда

«Список людей, которые расстроятся, если я умру» оказался не таким коротким, как надеялся Кито. Даже с учётом того, что имя под номером два было тщательно зачёркнуто.

— Нарушаем правила утилизации? — усмехнулся Вэйни.

Он двумя пальцами выудил скомканный лист из уничтожителя на общей кухне и медленно развернул его.

— Так-так, что тут у нас…

— Отдай! — тотчас потребовал Кито, но не стал лезть в драку, чтобы не выглядеть глупо: Вэйни был старше и сильнее, и если он решил позабавиться за счёт младшего брата соседа, то не успокоится просто так.

Чем быстрее дурак возомнит себя победителем — тем лучше. Это правило давно экономило Кито немало времени и сил. Он вдохнул, медленно выдохнул и вытащил на свет самую гнусную из своих улыбочек.

Вэйни увлечённо продолжал:

— Интересно, кого это ты тут так старательно зачирикал? Наверное, какая-нибудь девчонка, которая даже не знает, как тебя зовут. И кстати, что это за номер один? Разве тот, кто сам умер, может расстроиться из-за…

Вэйни замолчал, когда кружка с кофе разбилась возле его левого уха. Судя по следам потёков на покрашенных кое-как стенах, это не было премьерой.

Кито не был виноват в том, что в каждой кружке было немного тишины и невидимая надпись: «Разбить в случае экстренной ситуации». Иногда ему физически было необходимо, чтобы такие люди, как Вэйни, мгновенно заткнулись.

— Одо не умер, — тихо сообщил Кито деревянному столу с пятнами соуса.

На шум стали выкатываться головы обитателей дома.

— Знаешь, Ки, можешь добавить в этот свой список и меня, — сказал Вэйни.

Он встал и брезгливо отодвинул ногой осколок кружки с зелёной совой (благотворительная ярмарка, рисунок детей-сирот из Синта; Одо хотел было пройти мимо, но младший брат намертво застыл напротив нелепой зелёной птицы).

Выходя, Вэйни швырнул лист на пол.

— Если ты умрёшь, как я буду рассказывать ребятам из моего отдела о приключениях спятившего мальчишки? Они уже привыкли каждый день слушать что-то новенькое. И да, можешь больше не просить печатать твои дурацкие объявления! И не вздумай брать мой кофе!

Когда Кито выбрался в коридор, к нему тут же подступилась хозяйка. Она жила в самой маленькой и тёмной комнате и обычно весь день спала. Но тут она остановилась, чуть пошатываясь, перегородив Кито путь.

— Когда ты заплатишь? — сурово спросила она. — Ни одной картинки не было от тебя, с тех пор как… ну…

Других жильцов она побаивалась, да и с братьями, когда они оба были дома, предпочитала не связываться.

— Теперь у тебя нет брата и тебе, наверное, стоит переехать в комнату поменьше… — продолжала она, но Кито не дослушал, резко развернулся и быстро пошёл по спасительно длинному коридору.

Кито захлопнул дверь в комнату брата — их общую комнату, разделённую на две части тонкой перегородкой, в которой теперь была некрасивая дыра посередине, — и включил компьютер. Экран на стене загорелся, и большой чёрный кот (они с Одо дали ему имя Уголёк, потому что так звали кота из сказки, которую им читала мама; Одо помнил ещё другие книги из детства, Кито — только эту) приветливо махнул хвостом.

— Уголёк, мне нужно посмотреть последнее, что искал Одо.

— Конфиденциальная информация, — мурлыкнул кот и потянулся.

— Уголёк, Одо пропал, понимаешь? Может быть, он в опасности! Мне важно знать, что он искал, потому что, мне кажется…

— Запрос непонятен, — помедлив, ответил кот и уставился на Кито огромными зелёными глазами. А потом принялся точить тщательно прорисованные когти о рамку экрана.

Кито глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Хорошо. Уголёк, в каком случае ты можешь предоставить конфиденциальную информацию?

— В случае официального заверенного запроса уполномоченных инстанций о доступе в связи с судебным делом или смертью лица…

— Понятно, — пробормотал Кито. — Но я же его брат…

— Запрос непонятен.

Кито махнул рукой: он и не рассчитывал на понимание. Просто решился на очередную бессмысленную попытку. Вся его жизнь теперь стала последовательностью ненужных действий, которые занимали время и мысли.

— Спасибо, Уголёк, что снова не помог мне, не смею больше отвлекать тебя…

— Я понял, — неожиданно сказал кот.

Кито удивлённо уставился в экран. Сколько он ни говорил с упрямцем, тот никогда не проявлял инициативы. Кито был уверен, что его программа способна только отвечать на запросы.

— Что ты понял? — нетерпеливо переспросил Кито.

— Доверенное лицо. Если бы Одо хотел, чтобы ты узнал информацию о нём, он назначил бы тебя доверенным лицом на случай непредвиденных обстоятельств.

Это вряд ли было возможно, но Кито готов был поклясться: он увидел, как на морде кота — прежде, чем его поглотила чернота резко обесточенного экрана, — мелькнула издевательская улыбка.

В Тёмном Городе почти не было парков: узкие улицы, высокие «функциональные» дома, втиснутые между серыми каменными развалинами, магазины, кафе, клубы, притоны. Редкие деревья, сохранившиеся во дворах, испуганно прижимались к стенам. Чтобы увидеть больше двух деревьев вместе, нужно было выбраться к площади Морской Славы и идти на восток, в исторический центр с бережно сохраняемыми старинными домами, садами и аллеями. Но Одо как-то показал младшему брату короткую дорогу в настоящий волшебный лес: стоило пробраться вдоль городской стены до Западных ворот, выйти и свернуть с трамвайных путей вправо, пройти между двух болот — и ты оказывался на месте. Единственным минусом этого леса была близость к городу: в любой момент на тропу мог выйти кто угодно. Но с братом Кито никого не боялся.

Теперь он снова зачем-то вышел к лесу: вспомнил, как Одо нравилось здесь бывать, особенно осенью, когда над золотистыми пригорками поднимались туманы с запахом дешёвой грибной лапши, а слабые лучи солнца застревали в паутине вместе с апатичными бледными мотыльками. Кито больше любил лето, но никогда не упускал случая прогуляться вместе с братом.

«Помнишь, как здесь, за этим поворотом, мы увидели лису. Она была удивлена не меньше нашего и так смешно застыла, подняв лапу, прежде чем грязно-рыжей молнией мелькнуть и исчезнуть в кустах орешника».

«Да ничего ты не помнишь, я понимаю. Тебе всё равно. Ты оставил меня в лесу, как родители в старых сказках оставляли ненужных детей».

Кито остановился. Шум города сменила тревожная тишина. Несколько раз он сворачивал с дороги, когда видел впереди человека (или когда ему казалось, что впереди кто-то идёт). Тонкие влажные ветки кустарников стояли без движения, словно в стекле. Птиц не было слышно. Только прямо перед носом вдруг возникали эти мотыльки, которые появлялись всегда в один из осенних дней, бесшумно и необъяснимо, из тёмного волшебства сырого лесного воздуха.

Кито почему-то испугался, повернул обратно и стал идти быстрее. Дыхание тут же сбилось: ему казалось, что он только бесконечно выдыхает, производит этот влажный чуть подогретый пар, в котором задыхается всё живое. «Одо, подожди. Не иди так быстро», — выдыхал Кито, а сам шёл всё быстрее. Сердце металось пойманным зверем в клетке рёбер с засовами ключиц. Выдох-выдох-выдох-вы…

Солнце заливало тропу и полянку, поросшую рутой и водосбором. Они отцвели ещё в начале лета и теперь стояли серыми упрямыми стражниками вокруг мшистых, наполовину утопленных в лесном подземелье пнях. На глаза давила издевательская иллюзорная ясность хорошей погоды: мир словно насмехался над Кито, над его нелепыми попытками найти брата, пройти туда, куда дороги нет. Туда, куда никто не знает дороги.

Заблудиться днём в лесу за городской стеной — глупее не придумаешь. И тем не менее, Кито вынужден был признать, что… С прискорбием сообщить всем, кого это могло интересовать…

Он остановился — на мгновение-другое быстрее сердца, которое ударилось о клетку и рухнуло, сдаваясь. Кито осмотрелся: везде одинаковые небольшие поляны, ясени и вязы, жёлтые листья. Солнечные коридоры дрожали и множились в зеркалах тропинок. Ловушка захлопнулась. Оставалось только лечь под ближайшее дерево, свернуться бродячей собакой и ждать, пока листья милосердно укроют грязно-белую шкуру.

«Прислушайся, — говорил Одо, оборачиваясь и прижимая палец к губам, — город говорит». «С кем он говорит? Я ничего не слышу», — упрямо мотал головой Кито. В детстве рядом с братом ему не нужно было слышать ничего, кроме вершин деревьев, которые шептали друг другу слова утешения там, наверху. Шушукались о своей высокой праведной жизни на одном месте — всегда рядом, до конца.

Кито стоял на солнечном перекрёстке и вспоминал детскую считалку: «Как-то раз погулять по крышам вышли мастер, шейлир и нищий, вышли собака, кошка и мышка, вышли сокол, змея и кит, вышел ворон и говорит: „Ранен, ранена, ранен, ранена, ранен, ранена, ранен, ранен, убит!“»

Поднялся ветер, перелетел с куста бузины на ель.

«Что, если…» — подумал Кито.

С ели на облако. Коснувшись щеки, растрепав чёрные волосы.

Что, если я

НИКОГДА БОЛЬШЕ

тебя не увижу?!

Солнце вспыхнуло, зависло и медленно покатилось вниз. Медные щиты на горе дня сияли уже вполсилы, не ослепляли противника. Оставалось только доиграть свою роль и сдаться на милость осенним сумеркам. Дракон раннего вечера закрыл один глаз, зевнул, позволяя добыче улизнуть, и по-кошачьи подобрал когтистые лапы.

Кито развернулся и побрёл в сторону городского шума.

2. 
Кофе

Мрачные Западные ворота Тар-Кахола особенно нравились Одо: он часто специально приходил полюбоваться на каменные переплетения пятисотлетней давности. Когда Кито ступил под их серые своды, ворона слетела с капители и своим «кракх!» расколола осеннюю тишину. Кито вздрогнул и запоздало направил ей сердитый взгляд.

От Западных ворот самый короткий путь к Университету проходил мимо квартала шейлирских особняков. Но Кито, на правах бездельника, выбрал длинный путь через улицу Весеннего Ветра, вдоль старых яблоневых садов, пристани Кахольского озера, вверх по улице Холма.

В глухих дворах старинных домов кружили пойманные в ловушку листья. Кито специально заходил в самые маленькие и глухие углы, запрокидывал голову и ждал, пока небо со стремительно проплывающими облаками вздрогнет и пойдёт по кругу. Тогда он мотал головой, стряхивая подступающую к горлу тошноту и улыбался — почти так, как до Того Дня.

Кито огляделся, запоминая несколько подходящих стен, и выбежал на улицу, в густеющий поток предвечерних прохожих. Шёл быстро-быстро, пока в фарватере неба не показались башенки Университета. Украшенные синей мозаикой и стеклом Морской стороны, они великолепно смотрелись на бледном полотне осенней лазури.

В Университет Тар-Кахола всегда, с момента основания, принимали всех желающих. Кто-то из королей собрался отменить это правило и разрешить обучаться только столичным шейлирам, но его свергли, а имя — предали забвению. Поэтому до сих пор студенты из всех Шести сторон и ближайших стран придавали праздничный и юный вид площадям и кофейням городского центра, когда глубокомысленно и печально прогуливали занятия за единственной чашкой кофе, которую могли себе позволить, бегали на перерывах в ближайшую булочную за пирожками с зеленикой, произносили и слушали в пустынных осенних переулках стихи, головокружительные гипотезы и жалобы на несовершенство мира.

Кито зашёл в университетский городок, полюбовался на Главное здание и свернул в Книжную галерею, в сторону факультета Языков и Книг — старинной постройки с огромной библиотекой во дворе, под стеклянным куполом.

Недавно закончился шестой час занятий: младшие студенты высыпали на улицу, весело болтая. Кито встал в стороне от входа, скрестив руки на груди. Притворился стеной — не очень, впрочем, успешно.

— О, Ки, привет! Что ты здесь…

— Да так, просто зашёл.

— Возвращаться не думаешь?

— Не думаю.

— Понятно… Слышал про твоего брата, сочувствую…

— Угу.

— Если тебе что-то нужно…

— Ничего, спасибо.

Сайви попрощалась с однокурсниками у выхода и пошла одна, опустив голову. В чёрной растянутой шапке она была похожа на жителей подземелий, какими их обычно изображают в подарочных книгах «Легенды и мифы Шестистороннего Королевства». Кито двинулся было следом, но потом остановился: это напоминало преследование. Что-то подлое, как старинная охота на загнанных зверей.

Длинное чёрное пальто, словно специально сшитое для чтения стихов Котрила Лийора на площади Рыцарей Защитника, было удобной мишенью для взгляда. Кито стоял и смотрел на это пальто, не двигаясь с места, а толпа весёлых студентов за спиной застывала лабиринтом. Непонятно, зачем он вообще сюда пришёл. Получить бесплатное сочувствие? Как-нибудь обойдётся.

Он собирался развернуться и уйти, когда Сайви подошла и осторожно тронула его за рукав.

— Привет. Пойдём в «Кофейную соню»? — предложила она.

Ещё с позапрошлого века в «Кофейной соне» любили проводить время богатые студенты, гости Тар-Кахола и ценители необычных напитков: каждый день хозяйки придумывали новый рецепт, сверяясь с погодой и луной.

— У меня нет картинок, — хмуро отозвался Кито.

— Знаю. У меня есть. Пойдём, а то холодно.

Бесплатное сочувствие и кофе. Лучший кофе в городе.

— Я выиграла конкурс исследований древнекахольской поэзии, там был денежный приз в один золотой, ну, такие смешные старинные деньги, я обменяла его на тысячу картинок, — рассказала Сайви по дороге.

— Я не удивлён. Ты слишком умная, — Кито сказал это со всей возможной небрежностью, чтобы Сайви было приятно. — Ты такая умная, что это даже глупо.

Сайви тепло улыбнулась его неуклюжему комплименту.

Они шли в самом-самом центре, через площадь Всех Дорог мимо старинного здания Ратуши и Собора Защитника с заброшенным в небо древними безымянными строителями шпилем. Одо говорил, что не стоит без веской причины пересекать площадь Всех Дорог, и Кито почувствовал себя неуютно, когда вспомнил об этом. Но сворачивать на середине площади было глупо. Задумавшись, Кито чуть не споткнулся о металлическую подставку с белым листом бумаги. После попытки Городского совета запретить любые надписи на Стене Правды жители за ночь построили из камней, песка и бумаги стену вокруг Ратуши, на которой развесили плакаты с требованиями отменить запрет. Запрет тогда отменили, и с тех пор на центральной площади всегда висело несколько плакатов. Если было спокойно, как сейчас, то с надписями вроде: «Скоро лето», «Требуем пересмотреть репертуар Театра: это всё устарело ещё двести лет назад», «Я люблю Кори»…

— Постой, — Кито остановился и вернулся к пустому листу.

Сайви, ничего не спрашивая, открыла книжку и устроилась на каменных ступенях неподалёку.

Кито достал из рюкзака чёрную краску. Потом ещё светло-зелёную и алую — цветов флага Королевства.

Прохожие стали оборачиваться: кто-то смеялся, кто-то хмурился. В окнах здания Ратуши появились любопытные: городские служащие традиционно развлекались тем, что рассматривали новые рисунки и надписи на бумажной стене.

— Прекрасно, но нам пора, пока птичники не пришли полюбоваться.

Сайви решительно поднялась и подхватила сумку.

Кито послушно вытер и сложил кисти. Маленький чёрный человечек на фоне огромного флага в точных пропорциях светло-зелёного и алого грустно смотрел с бумажной стены.

Через Алый переулок они выбрались на улицу Горной Стороны, по которой вышли к площади Рыцарей Защитника — старинному месту выступлений поэтов и уличных театров. Школьники на одной из скамеек устроили дуэль на флейтах: по очереди играли вариации на мотив старинной тар-кахольской песенки «Ветер ты ветер».

— Говорят, все флейтисты немного сумасшедшие, — шепнула Сайви.

— Ещё бы, у них в голове ветер, — усмехнулся Кито. — Наверное, поэтому нас всех в школе учат играть на флейте. Чтобы не задумывались надолго о чём-то тяжёлом, вроде безграничной власти Оптимизатора.

Школьники, заметив, что у них появились непрошенные слушатели, легко поднялись и упорхнули, как воробушки, оставив только одинокую верхнюю ля.

— Но так настоящим безумцам легче спрятаться. И если нас будет хотя бы двое, мы легко объявим безумным скрипача, — добавила Сайви.

Осенние сумерки выбирались из маленьких площадей и переулков, выходили на главные улицы.

Сайви смотрела под ноги.

— Ты видишь, эти маленькие листья, я даже не знаю, с какого они дерева — но они везде. И похожи на мальков рыб.

— Вовсе не похожи, — сощурился Кито. Всё-таки художником из них двоих был он.

— Пойдём, — упрямо сказала Сайви и потянула его к фонтану.

В прозрачной воде, на фоне старинных монет и зеленоватых камней, плавали узкие красные листья. Похожие на маленьких рыб в прозрачных горных ручьях синтийских гравюр позапрошлого века.

Кито поднял руки, сдаваясь.

В «Кофейной соне» пахло по-осеннему: корицей, кардамоном и яблочной карамелью. Любимый студентами столик в углу был занят, пришлось устраиваться у окна.

— Хочешь пирожное? — спросила Сайви.

— Нет, — ответил Кито.

— Ореховое или карамельное?

— Карамельное.

На столе с клетчатой скатертью появились две чашки с осенним кофе и два пирожных. Кито видел, как Сайви оставила картинки на «кофе для того, кто увидел осеннего призрака». Одна из хозяек кафе (говорили, что ещё её прапрабабушка варила здесь кофе), поставив на стол пирожные, положила рядом завёрнутые в бумагу два куска яблочного пирога.

— Студенты вечно забывают купить домой еду, — шепнула она Сайви и улыбнулась.

Когда она ушла, Сайви пододвинула пирог Кито.

— Моя соседка решила изучить кухню Морской стороны, чтобы понравиться родителям своего жениха, — усмехнулась она. — Надеюсь, надолго её не хватит, но пока у нас дома всегда есть экспериментальные карамельные узелки. Довольно неплохие.

Теперь Кито жалел, что бросил учёбу. Он мог бы жить в университетском городке почти бесплатно, а главное — ему не нужно было бы возвращаться в их с Одо комнату.

— Я как будто живу в музее. Таком, знаешь, не очень интересном, старом, где нет даже вывески, но иногда посетители всё-таки заходят. Они спрашивают меня: «Что это тут у вас? А, вот это и это, понятно». Походят немного, поглазеют и уходят. А я-то остаюсь, выключаю свет и ложусь спать между одними и теми же экспонатами, до следующего дня. Так себе жизнь.

Сайви долго молчала. Кито не смотрел на неё, но знал, что это лучшее молчание из всех, которые он слышал.

— Удалось что-нибудь узнать? — спросила Сайви, теряясь в отражениях вечерних фонарей на запотевших стёклах огромных окон.

— Нет, ничего… Я так хочу узнать, что он нашёл перед тем, как исчезнуть. Мне кажется, тогда бы я понял, где его искать. Помню, как он с кем-то переписывался, а когда я спрашивал, говорил, что ни с кем. Но Уголёк не хочет мне ничего показывать без запроса суда. А для этого нужно идти к птичникам, ну, ты понимаешь. Не уличному художнику рассчитывать на их помощь.

— Понимаю, — кивнула Сайви и задумалась. — А если искать не что-то, а кого-то?

— Что ты имеешь в виду?

— Если он с кем-то переписывался, то этот кто-то знает, о чём. Но почему-то он не хочет тебе помогать. Нужно найти его и узнать, почему.

— Это невозможно, — покачал головой Кито.

— Наверное, невозможно, — легко согласилась Сайви. — Зря ты не взял ореховое, очень вкусное, попробуй.

Они сидели долго, и темнота за окнами стала тёмно-синей, как зимой. По стёклам, перебирая невидимыми лапками, взбирались капли дождя. Выходить на улицу не хотелось. И ещё меньше хотелось говорить: «Ну, наверное, пойдём?» — как будто тот, кто скажет первым, торопится домой больше и проигрывает в этой негласной студенческой игре.

Кито, конечно, победил: теперь он не торопился домой лучше всех.

3. 
Игра

Возвращаясь, Кито снова проходил через площадь Рыцарей Защитника. Два старинных фонаря на цепях покачивались, словно огни лодок на волнах мокрых кустов. Цепи поскрипывали, как старые уключины. Листья-рыбки в серой чаше фонтана сбились в одной стороне и давили друг друга, а некоторые уже безвольно плавали бледными брюшками вверх.

Кито обернул шарф ещё раз вокруг шеи и усмехнулся внезапному страху и желанию очутиться дома. Там, где можно высушить ботинки, закрыть окна и двери и закутаться в одеяло: осень приучает к точным и простым определениям.

Пересекая площадь, Кито заметил, что на скамейке кто-то сидит. Один, так поздно, под занимающимся дождём. Главное было, конечно, не повернуть голову. Праздное любопытство. От которого быстро избавляешься, если живёшь в Тёмном Городе. Но на этот раз Кито почему-то не удержался.

— Доброго вечера.

Незнакомец приподнял огромную шляпу и широко улыбнулся.

В свете фонарей его бледное лицо напоминало сырое тесто с вдавленными изюминками глаз. Лицо «хлебного человечка» из тех сказок, которыми пугают друг друга подросшие дети ночью на чердаке, когда ветер стучит жестяными листами кровли.

— Доброго вечера, — пробормотал Кито, останавливаясь.

С непонятными существами следовало общаться вежливо, в этом все сочинители сказок были единодушны.

— Вижу, вас тяготит это навязчивое знакомство. Вполне понимаю, что и говорить, и даже одобряю, — сказал незнакомец и улыбнулся ещё шире, словно кто-то криво провёл ножом по хлебной корке. — Но у меня есть маленькая просьба, а обратиться, как видите, здесь больше не к кому. Придётся отнять немного вашего времени.

Разумно было отвернуться и быстро уйти по одной из улиц, ведущих от площади в сторону Тёмного Города. Но Кито почему-то остался. Точь-в-точь как эти глупые герои сказок. Ему вдруг показалось невозможное: этот человек мог знать, куда делся Одо.

— Что вы хотите? — хмуро спросил Кито.

Незнакомец плотнее закутался в пальто, спасаясь от порыва холодного ветра. Омертвелые рукава остались болтаться по бокам: для тепла он прижимал руки к телу.

Кито вспомнил строки одного из городских поэтов:

Он хочет вас обнять,

но рукава пальто его

пусты, а в голове

чужие только сны.

— Сыграйте мне на флейте, — попросил незнакомец.

Ну вот, хорошо, что это оказалось вполне безобидное сумасшествие. Мог бы, в самом деле, попросить что-либо из ряда вон.

— У меня нет флейты.

Это была та хитрая правда, которая скрывает другую правду и которую, по существу, следует относить всё-таки к обману, если вы хотите быть честным с самим собой. «Даже если бы у меня была флейта, я и не подумал бы играть тебе», — звучало бы максимально честно.

— Да вот же она, — незнакомец кивнул на ближайшую скамью.

И действительно, на сером камне блестела лунной чешуёй флейта, хотя ещё минуту назад её там, кажется, не было, — впрочем, можно ли полагаться на зрение поздним осенним вечером? — точно такая, как была у Кито в детстве. Или, может даже та самая?

— Это не моя!

Кито успел, конечно, пожалеть, что остановился, поддался порыву колченогой жалости, зная, что ни к чему хорошему это не приводит.

— Мне пора, — снова соврал он, развернулся и зашагал прочь.

И споткнулся о тихое:

— А если я взамен расскажу кое-что о твоём брате?

Кито остановился, но не оборачивался. А незнакомец всё тянул свою сеть, и голос у него как будто стал совсем другой:

— И тогда будешь упрямиться, тщеславный мальчишка? Потом ведь пожалеешь, наверняка пожалеешь, что упустил такой шанс, которого больше не выпадет никогда…

Маленькие красные рыбки бились в сети. Их никто специально не ловил — но они всё равно попадались во время охоты на крупную рыбу.

— Что вы знаете о моём брате? Откуда? — повернулся Кито.

Белым мотыльком мелькнуло понимание чего-то, что давно уже не давало покоя, сводило с ума. Мелькнуло — и пропало в темноте осенней ночи.

В ответ незнакомец не стал даже тратить слов, только усмехнулся.

Кито шагнул к скамье и осторожно взял в руки холодную флейту.

— Но я ничего почти не помню, — растерянно пробормотал он.

— Что-нибудь из школьного, — издевательский подсказал «хлебный человек», — да хоть «У Эльмы был котёнок».

И закинул ногу на ногу, приготовившись слушать. Как будто, и правда, на школьном концерте, который никому, кроме родителей юных талантов, не интересен.

Кровь бросилась в лицо Кито, он опустил флейту.

— Вам не нужна моя игра.

«Хлебный человек» расхохотался.

— Нужна, нужна, даже не сомневайся, малыш Ол-Ниат! Но ты прав, мне нужна другая игра. Пока я хотел только понять, на что ты готов, чтобы не чувствовать себя брошенным.

Незнакомец встал, приподнял невидимую шляпу, помахал пустыми рукавами и медленно, издевательски неторопливо двинулся в сторону Ратуши.

---

Кито застыл на месте, вдохнул мятный воздух запоздалого страха. Герой, кажется, не справился, одним неловким движением спутал липкие медово-золотистые нити сказочного сюжета.

Дождь усиливался, ночной холод спускался по каменным стенам и грел длинные пальцы у поздних прохожих на шеях, торопливо прикрытых вздёрнутыми воротниками.

Добравшись до истока одной из улиц-рек по направлению к площади Всех Дорог, незнакомец обернулся и проговорил с улыбкой кота-мудреца:

— Да, ты ведь тоже это заметил: кажется, все знают что-то о твоём брате, кроме тебя. Странно, правда? И как несправедливо!

Мотылёк снова явился из темноты, и на этот раз Кито мог в подробностях разглядеть его серые крылья из старой бумаги — потому что они вдруг закрыли собой всю площадь Рыцарей Защитника, а затем сгорели в огне ближайшего фонаря с тошнотворным запахом мыслящего пепла.

Когда Кито протёр слезившиеся глаза, на площади уже никого не было. Только узкие красные листья неизвестного дерева, подгоняемые полуночным ветром, пугливо начинали самоубийственный путь из подворотен к жабрам старой канализации.

И никакой флейты у него в руках, конечно, не было.

4.
Преследование

Зато в этот вечер Кито всё-таки захотел скорее добраться домой. Он шёл как можно быстрее, не забывая, впрочем, оглядываться, и только в Тёмном Городе почему-то почувствовал себя спокойнее.

К дому, в котором он — они с Одо — жили, можно было подойти двумя путями: с улицы, тёмной и кривой, и со двора, где вечно собирались бесприютные тени и пустые бутылки перекатывались по узким дорожкам, которые, по дворовому этикету, следовало сначала измерить взглядом по всей длине, убедиться, что путь свободен, и только затем делать шаг — чтобы не встречаться ни с кем, чтобы никому не приходилось сходить в грязь. Кито обычно шёл через дворы: меньшая вероятность встретить людей (хотя если встретишь, то почти нет шанса остаться незамеченным или сбежать).

Кито, не признававший перчаток, сунул руки в карманы пальто. И почувствовал в левом кармане свёрнутый лист бумаги, которого там быть не должно было. Достал, развернул — и ничего, конечно, не увидел в галочьей темноте осенней ночи. Побежал к чудом уцелевшему здесь фонарю, рискуя вспугнуть крошечных, но мстительных духов мёртвой травы, которые могли нашептать врагам о твоих следах, о том, куда ты так торопишься. Не замечая множество вещей осеннего мира, застывшего, как огромный чёрный камень, заваливший вход солнечным дням, Кито сжимал клочок бумаги, прятал его в липкой от ночной сырости ладони. Держал его в клетке из пальцев, как бабочку, которую наивно надеешься спасти. Она оставит на твоих пальцах свои крылья, пытаясь вырваться. И ты всё равно станешь убийцей — даже хуже, ты станешь неопытным палачом.

Кито наконец решился развернуть записку.

«Говорят, он сбежал с бродячими музыкантами шинти».

Это было бы вполне в духе Одо. Посмеяться над всеми, оставить свои исследования на факультете Чисел и Алгоритмов и, усмехаясь, доказывать каждому, кто мог бы усомниться, что нет лучшей судьбы, чем бродить с музыкантами шинти по Шести сторонам.

Кито спрятал записку в карман и побрёл обратно. Он так сильно пнул попавшуюся под ноги бутылку, что она врезалась в каменный фундамент высокого уродливого дома и с жалобным звоном разбилась, сверкнув под фонарём осколками, словно каплями масла вокруг уличного торговца жареными осенними яблоками.

— Привет!

Кито смотрел на дверь своего дома, мысленно уже поднимался по лестнице, и в этом была его ошибка: здесь, в Тёмном Городе, нужно всегда смотреть по сторонам глазами настоящего, всегда, даже взбегая на своё крыльцо. Он остановился и поморщился. Конечно, он узнал голос того самого птичника, который возомнил себя служителем Защитника и решил во что бы то ни стало перевоспитать заблудшего в дебрях социальной дезадаптации маргинала из Тёмного Города. Может быть, хотел выслужиться, а может собирался написать книгу «Записки юного птицелова» и прославиться слезливой историей для трамвайного чтения.

Птичник едва заметно раскачивался на старых ржавых качелях, которые стояли под окнами дома. Кито никогда не видел, чтобы дети или вообще кто-нибудь качался на них.

— Что ты здесь делаешь? Шпионишь за мной? — спросил Кито.

Птичник остановился, как будто споткнулся, и ответил с деланной грустью:

— Жду тебя, конечно. И знаешь, даже в сказках невежливые дети попадают в скверные истории. С детства нас учат быть вежливыми с чудовищами. А потом мы понимаем, что это единственный по-настоящему полезный навык.

Он был немногим старше Кито. Поэтому его назидательно-ироничный тон раздражал особенно.

— А не пойти бы тебе к Окло-Ко? — устало поинтересовался Кито.

Это была совсем уже беспомощная грубость, но ничего другого он придумать не мог, потому что день выдался слишком длинным.

Птичник легко соскочил с качелей и пошёл в сторону Кито. Тот поспешно отступил. Птичник («Темио Им-Онте», — вспомнил Кито) остановился. Усмехнулся. С таким понимающим видом, когда ты знаешь, что другой человек боится, и не кого-нибудь — тебя, но ведь это смешно, согласитесь? Бояться такого же, как ты.

— Мне бы не пришлось за тобой шпионить, если бы ты отвечал на мои письма, — на этот раз грусть в голосе была настоящей.

Ну, так Кито тоже никто не отвечал. Ни один из тех адресов, по которым он рассылал бесконечные письма в надежде что-то узнать о брате. Кто-то писал «простите, ничем не можем помочь», но большинство не отвечали вообще. И ведь невозможно не видеть этого: как они читают, смеются, показывают коллегам это странное письмо или удаляют и тут же забывают о нём, чтобы вернуться к работе. Наверняка всё происходит не так, а как-то гораздо проще, автоматичнее, но ты не можешь перестать об этом думать. Потому что это целый мир, который тебя не слышит и тебе не отвечает.

Но птичник — пусть разбирается с этим сам. Кито, и правда, получал несколько писем «просьба о встрече» и прочее, но тут же удалял их с особенным удовольствием, как только видел отправителя.

— Я всего лишь хотел предупредить, что ты под наблюдением сейчас. Что они только и ждут, чтобы можно было обосновать введение надзора. Не такое, как твои художества у Ратуши, конечно. Но они говорят, что теперь — из-за брата — ты способен наделать глупостей.

— Я не способен, — пробормотал Кито.

— Что ты говоришь? — порыв ночного заблудившегося ветра унёс слова.

— Спасибо, говорю, за заботу! — почти прокричал Кито. — Не смей, говорю, даже упоминать моего брата. Если это и правда, то ты такой жалкий, что лучше бы ты уж был настоящим птичником. Пытал людей, выслеживал их с удовольствием охотника. А так даже мне — слышишь! — противно и смешно смотреть на тебя.

Кито действительно попробовал было засмеяться, но приступ кашля не позволил ему этого.

Темио шагнул назад и породнился с железным остовом качелей, которые вдруг жалобно вскрипнули (ветер, всё ветер). Ничего не сказав, он повернулся и медленно побрёл прочь — из неприветливого двора, из Тёмного Города, который для одинокого птичника был совсем уж опасным местом.

Кито рванул дверь дома и взбежал на свой этаж, перепрыгивая через две ступеньки. Но у самой двери в квартиру вдруг остановился, вжался в запах мокрой штукатурки и услышал, как сердце, ткнувшись носом загнанной гончей в рёбра, упало в колодец солнечного сплетения и наконец затихло.

5. 
Сон

Одо вернулся: ведь это он сидит с ногами в их любимом кресле и улыбается? Ну конечно, кто же ещё может так улыбаться — ласково и немного свысока, но так, что ты этого не замечаешь, пока не узнаешь его получше. А когда узнаешь, то всё кажется прекрасным, даже это скромное высокомерие. «Я принесу тебе кофе», — растерялся Кито. И Одо кивнул. Кито кинулся на кухню: хорошо, что утро было такое раннее, что никто из обитателей квартиры ещё не показывал носа из своей комнаты. Кофе давно закончился: Кито растерянно смотрел на свою — их с Одо — кухонную полку. Пахло рассыпанной корицей и пересохшими хлебными крошками. Две пустые банки: банка без кофе и банка без сахара, — стояли в углу. Конечно, откуда у него, безработного бывшего студента, мог взяться кофе, который везли через всю Синтийскую республику — и уже потому он не мог стоить дёшево. Разумеется, у него не было кофе, он перебивался тем, которым его угощали. Вот как вчера Сайви.

Кито оглянулся. Сердце застучало тревожно, чуть подпрыгивая на третьем ударе, словно предупреждая. «Просто возьму взаймы, — сказал ему Кито. — Немного, а потом отдам. Ведь люди должны помогать друг другу. Тем более Вэйни. Мне», — Кито усмехнулся, хотя руки его дрожали, когда он взял кофе с полки Вэйни, отсыпал — ровно на одну чашку — и поставил обратно.

Никогда ещё Кито не следил так внимательно за тем, чтобы кофе не закипел. Обычно кто-то более внимательный готовил для него. Но не теперь, когда вернулся Одо, когда нужно было во что бы то ни стало напоить его лучшим кофе, чтобы он остался и больше не уходил. Осторожно ступая на цыпочках, морщась от обжигающей руки чашки, которую он не догадался взять за ручку, а теперь боялся расплескать, Кито вошёл в комнату. «Вот, я приготовил тебе кофе», — прошептал он, всматриваясь в утренний полумрак. В насмешливую пустоту кресла. И, уничтожая бесполезные унизительные усилия, пальцы разжались. Зазвенела, разбиваясь, чашка, и Кито проснулся.

Было такое утро, когда ты смотришь в холодные глаза нового дня, который равнодушно, но настойчиво добивается твоего пробуждения. Боль в шее — потому что уснул без подушки из-за того, что лень было её искать, — стала подходящим дополнением. Бодрое, прекрасное время, когда по радио счастливыми голосами передают плохой прогноз погоды и желают всем хорошего дня.

Серое небо без надежды на солнце было видно даже сквозь плотные шторы. Но всё это нравилось Кито, потому что в сердце у него кто-то ходил и вытряхивал птенцов из гнёзд, и они падали на холодные мокрые камни тротуаров и садовых дорожек, раскрывали огромные уродливые клювы и беззвучно кричали. И нельзя было допустить, чтобы эта картина освещалась солнечным светом.

— Эй, Кито, ты с кем там ночью орал под окнами? — беззлобно интересовался коридор.

— С птичником! — хрипло крикнул Кито, и коридор испуганно замолчал.

Кито, не здороваясь, зашёл в кухню налить воды. В кухне сидели Вэйни, хозяйка и молчаливая соседка с вечно испуганным взглядом из-под длинной чёлки. От запаха кофе закружилась голова.

— Будешь приманивать сюда птичников — мы тебя выставим, — предупредила хозяйка. — Не посмотрим на то, что ты… — она сбилась и замолчала.

— Вы что же, заодно с Оптимизатором? — полусерьёзно поинтересовался Кито, резко обернувшись.

— Не виси на мойке, сколько можно говорить! — сердито прикрикнула хозяйка.

Вэйни, отчаянно стараясь казаться небрежным в белоснежной рубашке и чёрных брюках, качался на стуле.

— Нет, дорогой наш юный бунтарь, мы, как и все разумные люди, против Оптимизатора, — насмешливо протянул он. — Вот только нас никто не будет кормить из жалости и защищать от Регистрации за былые растерянные таланты, поэтому приходится хитрить и приспосабливаться, если ты понимаешь, о чём я.

— Носить белую рубашку, убеждая себя, что это твой любимый цвет? — уточнил Кито с улыбкой почти такой же, как у брата.

Вэйни усмехнулся ещё шире и снисходительно покачал головой, призывая соседку в свидетельницы невыносимой глупости.

— Вэйни, мне приснилось, что ты угостил меня кофе, представляешь? — Кито улыбнулся и сел на свободный табурет, щурясь от утреннего солнца, неожиданно осветившего кухню, которая тотчас же сжалась от света, как таракан, стала ещё меньше и грязнее.

— Говорят, то, что снится, никогда не случается на самом деле, — тихо и задумчиво сказала вдруг соседка.

Кито встал и, с шумом задвинув табурет под стол, быстро вышел из кухни.

— Эй, психованный, вернись, будет тебе кофе! — донеслось из кухни.

Но Кито поспешно захлопнул дверь и зажмурил глаза так, чтобы увидеть на веках старинные синтийские узоры.

6. 
Море

Кито привычно просматривал хроники Тар-Кахола в надежде отыскать какой-то знак. Он и сам толком не знал, какой, что именно он ищет, но просматривал и короткий раздел происшествий, и новости Шести сторон, и хронику Стены Правды. «Молодой житель Тар-Кахола тайно проник в секретный отдел городского Архива и был найден спящим служителем во время ночного обхода…» Спящим служителем. Нет, это не мог быть Одо: если бы он пробрался в Архив, он не попался бы просто так какому-то служителю. Ночью появилось новое сообщение на Стене Правды: «Себя Оптимизируй». Кито усмехнулся этой детской попытке дотянуться до Оптимизатора. Но для Одо это было бы слишком безыскусно: он любил шутки посложнее, над которыми Кито сначала морщил лоб и только потом разражался весёлым смехом — помноженным на усилия по его добыванию. Новости закончились, утекли горячим песком сквозь пальцы, и Кито остался ни с чем. Пополнил счёт бессмысленных действий, которые копил с жадностью скупого шейлира для того, чтобы обменять однажды на одну-единственную встречу.

Проверил почту. Наткнулся на старые письма птичника, вспомнил вчерашнее происшествие и — с неожиданным беспокойством — подумал, как тот вернулся ночью, ведь ему нужно было пройти через враждебный Тёмный Город. «Ещё не хватало птичникам сочувствовать», — сердито выдохнул Кито, просматривая письма «отправленные», которые так и остались без ответа. Посмотрел на стопку оставшихся таких же бесполезных объявлений и едва удержался, чтобы не смахнуть их со стола (там была фотография брата, который смотрел грустно и немного свысока — тем самым взглядом, который так раздражал всех, кто не обожал Одо, — единственная фотография, которую он не забрал с собой, потому что она упала за шкаф и пролежала там до того момента, как Кито перевернул всё вверх дном в их маленькой комнате, задыхаясь и не смея остановиться, потому что тогда пришлось бы поверить, что Одо действительно ничего ему не оставил). Загорелся значок «новые письма»: от Сайви с беспокойством о том, как он добрался домой и вопросом, не хочет ли он встретиться послезавтра. Если назначать встречи на послезавтра, то ждать нужно не так и долго, но, с другой стороны, это не завтра — завтра ты ещё свободен и можно успеть многое передумать и записать, чтобы не забыть рассказать при встрече. «С радостью», — ответил Кито.

Он встал и принялся ходить по комнате. Потом взял пальто, соскользнувшее на пол с лакированной спинки стула, и стал искать записку. Рванул изнанку карманов — на пол посыпались обёртки от конфет и песок с Кахольского озера — улики беззаботно-счастливых дней. Только записки нигде не было, и это сводило с ума, потому что он не мог самому себе сказать, что уверен в том, что она была. В смысле, была в реальности, в общей хотя бы с Сайви реальности. Раньше у него всегда оставалась эта уверенность, но теперь Одо как будто вырезал его фотографию из общего снимка, рассеянно сунул в какую-то книгу и забыл там.

Кито помнил наизусть, конечно, эту записку. Поэтому застыл осенним мотыльком на булавке зимы, когда увидел на фотографии Стены Правды объявление: «Бродячие шинти-музыканты возвращаются из летних странствий и приглашают жителей Тар-Кахола и окрестностей! Единственное выступление „Театра Седьмой стороны“ в Мор-Кахоле в День Пустых Раковин. Приходите слушать мМоре».

Конечно, никакой это был не знак. Просто знаменитый «Театр Седьмой стороны» приезжает в Тар-Кахол каждую осень и весну. Говорят, впрочем, самих шинти там уже не так и много. Хотя мало кто рискнёт сказать про шинти что-либо определённое. Кроме того, разумеется, что они лучшие музыканты Шестистороннего.

Никакой это был не знак, но Кито тут же стал выяснять, сколько сейчас стоит самый дешёвый билет на поезд до Мор-Кахола. И потом искать запасы картинок, которые можно было бы на этот билет потратить (Уголёк в это время вальяжно прохаживался вдоль нижней рамки экрана, всем своим видом давая понять: «Как жалко ты выглядишь, дорогой хозяин», — поэтому Кито сердито отключил его). Нужно было найти работу, как это обычно делают, когда заканчиваются картинки, и Кито один раз даже попытался заполнить анкету для Регистратора Ратуши, но споткнулся на втором же вопросе — о семье. Споткнулся и улетел ещё глубже — в тот подвал, в котором лежали пластами пыльного времени ненужные вещи. Чтобы ещё раз открыть анкету — об этом не могло быть и речи, это было всё равно, что разглядывать раздавленного червяка на дороге.

Тем не менее, на этот раз Кито повезло: в одном из писем нашлось как раз нужное количество неиспользованных картинок. Анонимный адресат расплатился за портрет молодой девушки (Кито умел хранить секреты, поэтому к нему обращались в том числе те, кто не хотел, чтобы об их визуальных предпочтениях кто-то узнал. «Ну и что, — оправдывался Кито, хотя никто его не обвинял, — я художник и делаю свою работу, всё остальное меня не касается». ). Хватит на билет туда и обратно и даже на кофе у вокзала Мор-Кахола. Непременно там — под крики чаек и серое низкое небо, растворённое в тёмно-синей открыточной дали залива Сольар.

Чтобы сэкономить, Кито решил пройти дворами несколько кварталов до Селитен-Лютиер, единственной станции городского поезда в Тёмном Городе. Бесплатный поезд соединял все районы Тар-Кахола, в некоторых было по две-три станции, но самый большой, который официально назывался «Северо-восточным», а неофициально, конечно, «Тёмный Город», должен был довольствоваться одной. На Стене Правды не раз писали об этом в разделе «жители возмущены», но Оптимизатор каждый раз сообщал о «нецелесообразности» открытия новых станций. В этом Кито был на удивление согласен с мудрым алгоритмом: если уж ты решил поселиться в Тёмном Городе, ты сам отказался играть по правилам «оптимальных решений» и отпустил свою реальность в свободный полёт, как тяжёлый шар-таран в игре «разрушить крепость». Вместе с правом жаловаться на неудобства.

Размышляя об этом, Кито шёл знакомой короткой дорогой через дворы, не переставая оглядываться и замечать любое подозрительное движение. Был на редкость для этой поры осени погожий день: в небе то и дело проступали призраки голубого неба, сбивая с толку уличных художников и украшая мокрые после ночного дождя дорожки серебристыми бликами. Рыбы-листья с мостовых сбились в стайки и уплыли в большие лужи, чтобы замереть под стеклом первого ломкого льда в музее Начала Зимы.

Недавно построенный вокзал был виден издалека: он сиял ровными белыми стенами, словно показывая изо всех сил, что он здесь, в Тёмном Городе, случайно, заблудился, ждёт свой поезд, нервно сжимая ручку чемодана. Миссионер старого Королевства, призванный нести свет дикарям. Кито усмехнулся и в очередной раз подумал, что эти стены были бы отличным полотном для его картин. Такие белые, такие ровные, что в пальцах начинало покалывать каждый раз, когда Кито их видел. Но пока об этом можно было только мечтать: вокруг вокзала постоянно ходил кто-то из транспортных служащих, поезда прибывали и отправлялись всю ночь, а фонари горели так, словно собрали энергию всех разбитых ламп Тёмного Города.

И тут случилось то, что Кито потом не мог толком описать. То, чего в его жизни происходило всё больше, что было хорошо в книгах и фильмах, но здесь, в реальности, становилось опасным и скучным одновременно. На другой стороне улицы он увидел Одо-или-человека-похожего-на-Одо, который шёл быстро, но не суетливо, подняв воротник пальто и не оглядываясь по сторонам. Кито резко остановился — и тут же на него налетел прохожий, за ним ещё один, прошипевший ругательство, и только потом они приспособились обходить застывшего столбом странного типа. Перебежать на другую сторону не было никакой возможности: машины ехали одна за одной, как на карусели, и Кито пришлось отмереть и двинуться вперёд, неотрывно смотря на Одо-не-Одо на другой стороне. Как назло, та сторона была солнечной, и приходилось щуриться, выхватывая из блестящей темноты поднятые плечи и уверенный шаг. У ближайшего подземного перехода Кито глубоко вдохнул и побежал: вниз-вниз, сквозь грибной запах и гулкие тени чужих шагов, вверх-вверх-вверх… Подумал, что упустил из виду, но нет, пробежав три дома, увидел его. Небрежно накинутое старое коричневое пальто и взъерошенные волосы на затылке — ну конечно, это Одо! Постепенно Кито приближался к нему, но замедлился, вдохнув вместе с холодным воздухом страх падения в реальность, в которой Одо его не узнает («Был бы у меня такой брат, я бы тоже сбежал!»). И тут же, чтобы занять сердце и думать о кислороде, рванул вперёд, поравнялся с Одо, тронул его за рукав и сказал: «Здравствуй-те», — каменея под удивлённым взглядом незнакомца. «Вы что-то хотели?» «Нет, нет, простите, — Кито как можно убедительнее потряс головой. — Я перепутал, принял вас за…» Человек-похожий-на-Одо снисходительно кивнул и шагнул обратно в толпу. Но его взгляд — удивлённый и насмешливый — остался с Кито. Как будто незнакомец знал, что Кито изо всех сил хватается за воздух, нелепо размахивая руками, вызывая одновременно презрение и жалость, как плохой канатоходец, решивший подзаработать, выступая на празднике Середины Осени.

Поезд до Мор-Кахола бесшумно тронулся и быстро набирал скорость. За окнами каменные узоры улиц сменились красно-жёлтыми лесами столичных пригородов. Синие мягкие кресла и белые стены напоминали игрушечный поезд. «Игрушечный поезд везёт солдатиков на войну», — вспомнилась Кито старая песня.

Кито сидел у окна и смотрел на бабочку времени, посаженную на булавку дороги — так, что можно было долго изучать её крылышки. Бесконечное множестве вещей умещалось на них, но Кито думал только о каплях на той стороне стекла, о золотой роще на горизонте, о замысловатом терракотовом узоре сухой травы вдоль дороги. И немного о том, что вот сейчас, через три часа тридцать пять минут он приедет в Мор-Кахол с единственной целью: узнать, нет ли среди бродячих музыкантов шинти его брата, Одо Ол-Ниата. Если бы кто-то догадался об этом, он бы долго смеялся. Но никто, к счастью, пока не мог достоверно узнать что-то, что ты сам не вытащил и не показал толпе, как заправский фокусник, из старой шляпы слов. Хотя поговаривали, что Оптимизатр это (и многое другое) умеет, но кто станет тревожить Универсальный Распределитель ради чтения мыслей кого бы то ни было из людей, да и что, кроме одних и тех же бесконечно скучных комбинаций предикатов, можно было бы там прочесть? Кито тут же придумал новый вид пытки: заставить человека читать чьи-либо мысли в реальном времени, без перерыва и возможности отключиться. Единственным спасением могла бы стать, пожалуй, запись услышанного в виде книги. Таким образом, кажется, появилось несколько неплохих книг, до изучения которых в Университете Кито так и не добрался, остановившись на временах Котрила Лийора.

Когда поезд мягко затормозил на вокзале Мор-Кахола, похожем на сделанную из ракушек копию Центрального вокзала столицы, день успел скатиться с высокой солнечной ноты в параллельный минор.

На перроне прибывших встречал морской ветер, с докучливостью старожила бесконечно объясняя, что это город-порт, построенный как морской спутник столицы во времена Эдуктия Первого.

Кито направился в здание вокзала купить задуманный ещё утром кофе. Маленькое кафе с огромными окнами смотрелось чудной пристройкой-игрушкой в руках деловитого свежеотремонтированного вокзала. Чайки проносились мимо окон, раскрывая жёлтые клювы, бесконечно жалуясь на погоду и катаясь на горках северо-восточного ветра. Старый вокзальный кот меланхолично помахивал хвостом, устав делать вид, что он готов преследовать пернатую добычу даже сквозь стекло. Не готов, не дурак ведь он, в самом деле. Кито кивнул коту, заказал кофе «морской рассвет» (с розовым перцем и солью) и пробрался за столик в углу. Первый глоток был ни с чем не сравнимым удовольствием, но Кито поморщился, вспомнив сон. Теперь и кофе будет всегда отравлен. Он закрыл глаза и улыбнулся: Одо сидел рядом и смотрел насмешливо и свысока. Однажды в детстве, когда Кито в очередной раз упрямился, брат перевернул у него над головой чашку с водой и наблюдал с такой же спокойной улыбкой, как вода стекает по волосам за воротник. Кито тогда испуганно притих, и, хотя такого больше не повторялось, на дне каждой улыбки Одо он видел отражение той, страшной, и старался не злить брата.

— Не возражаете?

Кито вздрогнул: говорили, казалось, у самого уха. Конечно, Окло-Ко забери, он возражал!

Незнакомец улыбнулся широко и приветливо, как будто собирался что-нибудь продать. «У меня нет картинок», — должен был бы означать хмурый взгляд Кито.

— Простите за беспокойство, тар, вы, полагаю, приехали из столицы?

Кито нехотя кивнул. Не врать по мелочам было его вредной привычкой.

— И, наверное, вы хотите посмотреть выступление театра Седьмой стороны?

Незнакомец чуть прикрыл глаза цвета неба в первый дигет весны. Высокий, светловолосый — словно нарисованный для иллюстрации сказок о шинти.

— Допустим, так, — помедлив, ответил Кито.

В этом не было ничего удивительного: все теперь приезжали в Мор-Кахол с этой целью. Никакой мистики. Ничего не стоит догадаться.

— Но у вас, вероятно, нет картинок? Простите, что взял на себя смелость сделать такое предположение, но я…

— Всё в порядке, — отмахнулся Кито. — Вы правы, последние картинки я потратил на вот этот кофе.

Кофе уже закончился. Осталась только чашка.

— Кстати, у меня как раз есть второй кофе, — незнакомец чуть выдвинул вперёд полную чашку «морского рассвета», которую совершенно случайно, конечно, прихватил у стойки.

Кито усмехнулся, взглянул на собеседника в упор и тут же вспомнил эти легенды о том, что лица шинти исчезают из памяти смотрящего, как только они закрывают глаза. А ещё о том, что каждый, кто возьмёт какую-нибудь вещь у колдуна шинти, на день попадёт в его власть.

Они оба знали эти нелепые суеверия — и оба понимали, что Кито, конечно, не мог воспринимать их всерьёз, и эта обязанность современного столичного жителя портила ему игру, тогда как шинти — звёздные землемеры, в языке которых не было даже слова «дом», — могли думать что угодно.

Продаться за чашку кофе — что могло быть веселее? Кито развернул к себе белую ручку в форме крыла чайки и сделал слишком большой глоток.

Незнакомец рассмеялся:

— Я сразу понял, что вы — тот, кто может согласиться. У нас пропал актёр, который играет Море. Думаю, его заманили на один из кораблей, храни их теперь Защитник. Я подумал, что вы могли бы его заменить, вы, кажется, подходите. Роль несложная, но требует определённого настроя и терпения. Если вы согласитесь, мы всё объясним. И вы посмотрите весь спектакль. Ну, и лично от меня: если хорошо сыграете, сможете попросить, что угодно. В пределах шинтийской разумности.

— Смогу я тогда… спросить вас об одном человеке?

Кито перестал улыбаться и отодвинул чашку, жалобно звякнувшую на середине стола.

— О своём брате? — спросил незнакомец, который пил кофе с видимым удовольствием. — Конечно, сможете.

— Вы знаете о моём брате, знаете, где он?

В любом театре, кроме шинтийского, Кито проиграл бы дереву.

— В моём театре не принято платить вперёд. Кофе вы, смотрю, не пьёте — тогда не будем терять времени, у нас ещё подготовка и генеральная репетиция, — незнакомец встал, надел широкополую чёрную шляпу и вышел, не оглядываясь.

И тут Кито вспомнил, что на всех афишах театра Седьмой стороны где-нибудь с краю, с позиции Наблюдателя стоит человек в шляпе и чёрном плаще — основатель, директор и режиссёр театра. Лори Вилом Во, негласный шинтийский король.

Кито залпом допил кофе и выбежал следом.

Потом они молча вышли на берег — и Кито пришлось застегнуть свою старую куртку на все пуговицы от холодного ветра, а Вилом, напротив, снял плащ и остался в одной тонкой рубашке.

---

— Вы когда-нибудь слышали о синтийском театре? — спросил Вилом, неожиданно остановившись.

— Слышал кое-что в Университете. «Чтобы сыграть дерево, нужно никогда не видеть дерево», — вспомнил Кито.

— Точно, хотя и слишком… доходчиво. Но принцип такой, и у нас в театре тоже. Проблема в том, что вы, вероятно, уже видели море, — Вилом недовольно взглянул на своего нового актёра.

Кито знал, что должен любой ценой понравиться шинтийскому королю, но не смог сдержаться:

— Да, как раз любовался морем, когда вы подошли и сказали, что я отлично подойду на эту роль…

— «Отлично» я не говорил, — улыбнулся Вилом, — это будет зависеть от вас.

Они уже три часа сидели в единственной библиотеке Мор-Кахола, под солнцем зелёной лампы, когда Вилом недовольно сказал:

— Есть хоть один человек, которому не нравится море? А то это всё невозможно скучно! «Линии всех городов неизбежно стремятся к пределу моря»…

Кито пробежал взглядом оглавление «Сборника стихов о море» и отодвинул его в сторону, задев опасно кренящуюся башню журналов, книг и книжечек, которые собрал по всей библиотеке шинтийский король.

— Всё это не подходит, — решительно заявил Кито, — это не о море, а о том, что они называют морем. У меня в детстве была раковина. Я всем рассказывал, что нашёл её, когда в три года путешествовал по Морской стороне с мамой и папой. И все потом так многозначительно смотрели на эту раковину, а я на самом деле всё выдумал. Не был я никогда дальше Мор-Кахола, да и с мамой и папой я никуда не ездил.

---

— У меня так с яблоками, — кивнул Вилом. — Точнее, наоборот. Я специально везде, где можно, заказываю яблочный пирог. И радуюсь тому, что действительно не переношу этот запах.

Кито знал эту легенду: о том, как мальчишку-шинти солдаты Шестистороннего заставили стрелять в яблоко на голове его отца. Из тех времён, когда шинти преследовали в деревнях, обвиняли в воровстве детей. До сих пор считалось, что шинти терпеть не могут яблоки. И любят долгие истории, которые можно рассказывать друг другу в пути. Однажды король Аурин Второй решил посмеяться над послами шинти и выставил им в качестве угощения корзины яблок. Послы ничем не выразили своего недовольства, с улыбкой пили чай с яблоками, но через несколько дней Аурин Второй был убит метательным ножом во время праздника Дня урожая в Тар-Кахоле. Мальчишку, который бросил нож, схватили, но он до самой казни уверял, что нож выскользнул из его руки и он не хотел убивать короля. Птичники, конечно, ему не поверили — но им вообще нельзя было верить в опасные для Королевства вещи.

— Я знаю, кто понимает море лучше всех, — сказал Кито, встал и потянулся. За окном осенний день скатился к вечеру. — Тот, кто его ненавидит.

7.
Старик

— Здесь нет моря и никогда не было!

Старик с голубыми глазами, которого Вилом отыскал на ступенях одного из многих маленьких храмов Защитника в Мор-Кахоле, смотрел в тёмные осенние волны строго и сердито.

— Где вы тут увидели море? Это вам не Морская сторона, вот туда езжайте, а здесь нечего…

Вилом купил старику бутылку вина и оставил их вместе с Кито на старом причале для лодок. Давно уже построили новый, а этот медленно разваливался и привлекал бродячих котов и любителей посидеть у воды в одиночестве.

«Мне пора», — хитрый шинти махнул шляпой и исчез, повелев новому актёру быть в гавани к началу представления.

— Это не море, это просто очень много воды, — старик поднял голову. — Вы и понятия не имеете, что такое море. Если бы я думал, что здесь есть море, я бы уехал так далеко, как смог…

В Мор-Кахоле зажгли вечерние огни, электричество нехотя добралось до единственного в округе фонаря, который, потрескивая, принялся за работу, и осенняя темнота, сощурив глаза от неожиданности, с новыми силами перешла в наступление. Свет цветочным мёдом стекал по тёмному дереву причала и растворялся без следа в чёрных волнах. Всё подчинялось закону превращения тёплого в холодное, и Кито пожалел, что отказался от вина. Он натянул капюшон, но удержать его было не так-то просто: бриз то и дело ударял прямо в лицо. Хотелось уйти, но лучшего места для изучения моря в этот вечер не существовало во всём Мор-Кахоле.

Старик качал головой, приметив под ногами своё отражение. Как будто не ожидал увидеть себя так близко, в коварной темноте не-моря.

— В море я ходил с самого детства, сколько себя помню. В десять лет подделал карточку, чтобы они взяли меня в плавание до Синта. Туда не брали тех, кто младше пятнадцати, из-за штормов. Как будто им было обиднее умереть так рано. Но мне было всё равно. Когда я в первый раз встал за штурвал, я подумал, что хочу всю жизнь прожить в море, — тут старик криво усмехнулся и плюнул в лицо своему отражению. — Я решил тогда: во что бы то ни стало у меня будет собственный корабль. Это ведь целый мир, понимаете? На своём корабле ты как бог, можешь смотреть издалека на несовершенные законы земли и устанавливать свои собственные. Я не отдыхал ни дня: работал, после вахты изучал навигацию, втирался в доверие. Я каждый день начинал и заканчивал с мысли о том, что хочу свой корабль. Сначала это казалось невозможным, но потом я понял, что ничего невозможного нет. Ничего невозможного нет, когда мир решил посмеяться над тобой.

Старик залпом выпил стакан вина и бросил его в волны под причалом. «Интересно, сколько здесь лежит таких стаканов?» — уныло подумал Кито. Ему хотелось убежать далеко-далеко, чтобы никогда не видеть этого старика с его заученной историей, которой он в очередной раз хотел доказать миру, что кто-то может дослушать его до конца.

— Они сговорились, да. В тот же день, когда я стал капитаном. Я был так счастлив, что не замечал ничего, я ночами сидел над картами, прокладывая новый безопасный маршрут в Синт, а днём поднимался на вахты и смотрел, как вершины мачт поскрипывают в весеннем небе. Они захватили оружие и выбросили меня на острове десять на десять шагов. Точнее, десять с половиной на десять с четвертью. Я измерил его, конечно, вдоль и поперёк много раз, пока медленно умирал. Остров на самой западной точке нашего маршрута, вдалеке от торговых путей. Я видел только море, со всех сторон. И больше ничего. На третий день без воды я стал просить у моря, чтобы оно убило их. Швырнуло на рифы или перевернуло одним точным ударом снизу. Мне было всё равно, что я умирал от жажды, я хотел только одного: чтобы все, каждый из них, медленно погрузились на дно. Но море только радостно золотилось на горизонте, когда я смотрел на него сквозь слипшиеся ресницы.

Меня подобрали, когда я уже был без сознания. Старый патрульный фрегат отвёз меня в Морскую сторону. Потом я узнал, что они на моём корабле благополучно дошли до Синта по моему маршруту и отправились дальше. С тех пор я ненавижу море — это неповоротливое глупое чудовище. Я специально уехал сюда, чтобы его не видеть.

— Пойдёмте, я отведу вас домой, — предложил Кито, опасаясь, что старик откажется и придётся бросить его здесь и бежать на представление.

Но старик покорно поднялся, опираясь на распухшие руки цвета выброшенных на берег водорослей, и позволил увести себя в ночлежку для одиноких моряков на пересечении улиц Морской и Восточного Ветра — туда, где чайки деловито прохаживались по лужам вдоль дороги, рылись в мусоре, а потом, легко перемахнув через крыши лачуг, несколькими взмахами крыльев бросали свои тела в потоки свежего воздуха над морем.

Когда Кито собрался уходить, старик молча с яростной силой вцепился в его руку. Кито, не терпевший даже случайных прикосновений, резко одёрнул локоть, отчего старик полетел на землю, прямо в лужу, после недавнего дождя напоминающую море. Чайка, которая сидела неподалёку, с возмущённым криком шумно и тяжело поднялась в воздух. Кито развернулся и побежал. Он бежал, не останавливаясь, до самого центрального пляжа. Только когда перед глазами запестрели палатки шинти, Кито вспомнил, что не посмотрел, смог ли старик подняться из лужи. В голову лезли строчки прочитанных стихотворений:

Где-то

обо мне беспокойно вздыхало море,

волновалась лаванда, ко мне летели,

с южным ветром чайки и облака…

«Море уж точно не волнуется по таким пустякам», — подумал Кито и улыбнулся. Кажется, у него появился шанс стать неплохим актёром театра Седьмой стороны.

8.
Театр

Шинти уже разожгли костры на берегу — по кругу там, где должно было начаться представление. Вилом издалека разглядел Кито и, когда тот подошёл ближе, тревожный взгляд шинтийского короля, как песок в песочных часах, перетёк в понимающую улыбку. Он кивнул Кито на перевёрнутый ящик в центре круга — из тех, в которых на кораблях возят фрукты из Синтийской Республики.

Постепенно в темноте за кругом яркого света стали появляться зрители. Они подходили и молча устраивались — кто на разбросанных по пляжу корягах, кто на специально принесённых плетёных и складных стульях, а кто и просто на песке, постелив походные покрывала. Кито со своего места в центре круга не видел почти ничего. Как будто мир вокруг него накрыло куполом с мутными стенками и все, кто остался снаружи, превратились в едва различимые тени.

Шинти тоже постепенно приходили и рассаживались на песке вокруг костров. И все, устроившись, начинали неотрывно смотрели на Кито. Он подумал, что такое количество голубых глаз не видел, наверное, никогда. Из солнечного сплетения поднималось морозное прикосновение страха, и Кито широко улыбнулся ближайшим голубым глазам.

От моря тянуло холодом, спасали только тёплые одеяла, которыми укутывались предусмотрительные зрители, или места вокруг костров шинти. У Кито не было ни того ни другого, и он раздражённо надеялся, что спектакли театра Седьмой стороны короткие.

Вилом, укутанный тёмным плащом, поднялся от костра, взял ящик и устроился напротив Кито лицом к зрительской темноте.

— Скорого рассвета, путники! Холодная ночь выдалась нам в этом году. И согреть вас особо нечем. Потому что рассказать мы хотим историю о Море.

Вилом помолчал, и Кито стало неуютно, хотя он видел только спину шинтийского короля. Но как будто этого — и ещё десятков пар глаз — было достаточно для того, чтобы погрузиться на дно.

— Как вы знаете, мы никогда подолгу не задерживаемся на одном месте. А если постоянно идти в Шестистороннем, то довольно часто выходишь к морю. Выходишь и стоишь на ветру, пытаешься понять, зачем сюда пришёл, пока в голове не исчезает любой шум, кроме морского — и тогда становится всё равно. И так происходит, что мы всегда в таких случаях вылавливаем чьё-нибудь письмо в бутылке. И, конечно, читаем. Вы можете сказать, что это неправильно — читать чужие письма. Но они всегда оказываются не совсем чужими, а мы доверяем тому, что происходит. Те, которые можно передать адресатам, мы передаём, но многие адресованы самому Морю. Они-то, как правило, самые интересные — их мы и прочитаем вам сегодня. И да, все эти люди уже мертвы, если кому-то важно.

Одна из шинти поднялась от костра и шагнула в центр круга, замерла и уставилась на Кито. Он отвернулся, но не смог продержаться так и минуты, а потом, напротив, стал смотреть в ответ. У шинти в руках была серая бутылка с песком, и она принялась медленно вытряхивать песок (мокрый песок падал на мокрый песок) — всё это не отрывая взгляда от Кито, — а затем достала и развернула размокшую записку и принялась читать. Она читала медленно, снова и снова поднимая взгляд к Морю, но совершенно ровно, едва выделяя окончания предложений. Кито даже подумал, что в его окраинной школе за такое чтение ей бы поставили только один или два.

— «Я убежала с самого утра, пока тётя и дядя не проснулись, и спряталась здесь в кустах. Когда они найдут меня, наверняка будут кричать весь вечер. Я так хочу, чтобы скорее вернулись мама и папа. Они уехали ещё весной, на огромном корабле, и до сих пор не вернулись. Тётя говорит, что они бросили меня здесь, потому что там у них началась другая жизнь. Но я знаю, что это неправда. Тётя специально так говорит, чтобы мне было грустно. Её нравится, когда я сижу тихо на чердаке. Но если убегаю сюда, к морю, то они сначала зачем-то долго ищут меня, а потом кричат и запирают на чердаке. Но я должна приходить сюда, чтобы не пропустить, когда вернётся большой корабль „Надежда“, на котором уехали папа и мама. Меня тогда не пустили на берег, чтобы я не плакала. Тётя не пустила, сказала, что я могу простудиться на ветру. И теперь я даже не знаю, когда они вернутся. Хорошо бы меня перестали искать совсем. Я могла бы остаться здесь. Бегала бы в лес за зеленикой и водой, а потом снова возвращалась бы к морю».

Кито был рад, что шинти наконец замолчала. Потому что он видел там, у самой воды, девочку в белом платье. Она собирала что-то на берегу, а потом вставала и смотрела на горизонт. Наверное, она почувствовала, что за ней наблюдают, потому что обернулась — её белое лицо мелькнуло в свете костра — и, ящеркой юркнув в сторону камней, исчезла. Кито не нужно было оглядываться в темноту — он и так знал, ощущал затылком и ладонями, что зрители тоже это видели.

— «Я знаю, что всё это повторяется много раз», — зачитывал послание высокий старик-шинти. — «Просто повторяется, пока ты не выучишь наизусть и не расскажешь, зевая от скуки. Замечали вы, как постепенно прессуется время? Складывается одно к одному. И чем больше одинакового, тем меньше места оно занимает.

Я не люблю людей. Особенно по утрам и если они начинают говорить. Если бы я не мог приходить сюда на рассвете, я бы сошёл с ума, правда.

Очевидно, что это придумал кто-то недобрый. Кто-то, кто тоже ненавидит себя и всех нас заодно. Но если я начну об этом рассказывать направо и налево, то меня просто отправят в Дом Радости. Поэтому после работы я прихожу сюда, пишу эти письма и отправляю их. Не людям — морю. Потому что рано или поздно оно мне ответит».

Кито почти не удивился, когда увидел белую фигуру высокого сутулого человека, который медленно уходил в море, на глубину. Но кто-то из зрителей вскрикнул, и крик вспугнул чайку: она взлетела из-за камня у берега, неловко после сна ударяя крыльями о воздух.

«Они просто похоронили меня. Сговорились и провели Обряд, отправились в Невысокие горы, посадили дерево — всё как полагается. Я думала, что это шутка, но они и в самом деле меня похоронили. И сделали так, чтобы я всё это видела и запомнила. Среди нас не должно быть предателей, говорили они. Никто не заговаривал со мной, ни один не нарушил запрет… Они потом отказались приходить на мои похороны, потому что нельзя ведь хоронить дважды. Но я приду на их, потому что мне всё равно».

Белая фигурка девочки-подростка, дрожа от холода в одном платье, долго-долго заплетала венок из ивовых веток, который в Тар-Кахоле обычно заплетала лучшая подруга умершей. И бросила его далеко в море.

Кито закрыл глаза. Ветер усиливался, заходил со стороны океана. Вспомнился тёплый поезд и подсвеченные витринами кафе улицы Тар-Кахола.

Шинти зачитывали ещё истории, смотря только на него. В голове камешком в пустой банке из-под кофе перекатывалась боль, гул — как из огромной пустой раковины — не стихал ни на минуту. Кито начал считать про себя, но стало только хуже. «Надо держаться, — думал он. — Так я смогу узнать, где Одо».

«В море я ходил с самого детства, сколько себя помню. В десять лет подделал карточку, чтобы они взяли меня в плавание до Синта. Туда не брали тех, кто младше, из-за штормов. Как будто им было обиднее умереть так рано. Но мне было всё равно…» — на этот раз читал сам Вилом. Точнее, не читал, а произносил — тихо, словно над самым ухом Кито.

Главное было — не открывать глаза. Даже когда голос шинтийского короля стал ураганом, Кито только крепче сжимал веки. Глаза разъедало от соли, словно он действительно погрузился в море. Кито вытирал щёки рукавами пальто и не открывал глаза.

Но он всё равно увидел её — белую фигуру старика, упавшего в лужу. И потом — белую фигуру Одо, который стоял на высоком камне у самой воды, как обычно, возвышаясь над братом, и усмехался.

А затем настоящее Море вышло из берегов и затопило жалкого самозванца…

Кито пошевелил пальцами правой руки и почувствовал сырой песок, забившийся в рукав свитера. Но поднять руку, чтобы его вытряхнуть, он не мог. Открыл глаза и увидел край беззвёздного серого неба и тени от костра на песке.

— Ты живой? — спросил Вилом откуда-то сверху и справа. — Иди греться. Кофе тебе сейчас нельзя, но у нас есть мятный чай.

Кито был берегом и слышал, как песчинки долго-долго осыпались в могилы шагов. Когда они стихли, он поднялся, огляделся, подошёл к большому костру, вокруг которого сидело человек пять шинти — остальные разбрелись по шумным и не очень компаниям вдоль берега, — и взял горячую железную кружку с запахом осенних звёзд.

Никто из шинти, слава Защитнику, не смотрел на него.

— Теперь вы скажете мне? — Кито подошёл и встал напротив чёрного бревна, оплетённого, как дерево Зимнего праздника, гирляндами водорослей.

— Что? — Вилом гостеприимно подвинулся. — Ты сыграл отлично, поздравляю!

— Про моего брата, что с ним, — тихо напомнил Кито.

Ветер остановился и прислушался.

— Я не знаю, — пожал плечами Вилом.

Кито переминался с ноги на ногу, слушал, как скрипит песок.

— Но вы ведь обещали, — Кито поднял голову.

Злобный норд-ост быстро прошёлся по берегу, бросил горсть песка в костёр.

— Разве можно верить обещаниям в День Пустых Раковин?

Шинтийский король наконец улыбнулся по-королевски. Примерно так же, как улыбался Одо.

Остаток ночи Кито провёл на вокзале, в компании кота и двух бездомных моряков. Как-то лет десять назад управляющий Мор-Кахола повелел закрывать вокзал на ночь, когда не прибывал и не уходил ни один поезд, «для санитарного и прочего удобства горожан». Но в первую же ночь после распоряжения кто-то украл ключи от ворот, что посчитали знаком Защитника и отказались от этой идеи. Местные жители знали, что любой корабль может разбиться о скалы в любой момент, и единственный надёжный дом — морское дно, но никому не следует в нём жить, пока вокруг есть люди.

Кито уехал на первом же поезде. Прижимался щекой к стеклу и смотрел на призраки деревьев. На то, как они местами подступали совсем близко к рельсам, но тут же боязливо отпрыгивали.

В поезде было холодно. Кито спрятал озябшие руки в карманы и, наткнувшись на острые края раковин, сжал их так сильно, что не заметил, как порезался до крови.

9.
Библиотека

Кито добрался домой и сразу, не раздеваясь, лёг спать. Проснулся только вечером, от того, что окно было открыто и в комнате уверенно устроился холодный ветер.

— Эй, ты живой там? — постучал в дверь Вэйни. — Если живой, то закрой окно! Весь коридор уже выстудил!

Из вредности Кито полежал ещё несколько минут, завернувшись в рваное зелёное одеяло, прежде чем встать и закрыть окно. Прислушался к стихающим шагам в коридоре и проскользнул в ванную.

Только в горячем душе Кито понял, насколько замёрз ночью и пока спал: дрожь сотрясала всё тело, и долго-долго невозможно было остановиться. Когда согрелся, он выключил воду и стоял, опустив голову: капли с весёлыми криками скатывались с его лба, носа, волос, подбородка и срывались в белую пустоту поддона. Он бесконечно наблюдал за ними, пока не понял, что зависает и что он никогда так не зависал до того, как пропал Одо. Кито резко рванул жалобно затрещавшее полотенце с крючка и стал яростно растирать покрытую мурашками кожу.

Выходя из ванной, он столкнулся с хозяйкой. Она, видимо, уже давно ждала под дверью своей очереди.

— В этом дигете ты платишь за воду, — пробурчала она, демонстративно разгоняя пар в ванной.

— Договорились, пусть запишут на мой счёт, — миролюбиво отмахнулся Кито. — А есть у вас какая-нибудь еда?

Хозяйка что-то возмущённо забормотала, и Кито, услышав слова «кухня», «суп» и «чай», решил, что это приглашение на ужин.

— О, вот и наш непризнанный гений, — Вэйни сидел на кухне в расстёгнутой рубашке, развалившись в единственном кресле под подсыхающим фикусом.

С ним был какой-то его белорубашечный приятель, который с любопытством посмотрел на Кито. На столе стояли бокалы и банка дешёвого безалкогольного пива.

— Хозяйка велела тебе к её приходу заварить чай, — улыбнулся Кито, бесцеремонно приподнимая крышки всех стоящих на плите кастрюль. — О, морковный суп! — он налил себе большую тарелку, посыпал перцем и устроился на табурете в углу. Теперь-то, с морковным супом, можно было вытерпеть не одну издёвку соседа.

Вэйни заварил чай — тёмный синтийский, добавив в него сушёные ягоды зеленики, — и когда вернулся в своё кресло, в кухню вошла хозяйка, встряхивая короткими мокрыми волосами.

— О, вы заварили чай. Отлично!

Она достала четыре разные кружки, улыбнулась приятелю Вэйни и устроилась на узком диване под окном.

— Ну что, у нас наконец-то нормальное чаепитие, как у всех? — хозяйка выглядела на редкость довольной.

— На нормальном были бы пирожные. Ну, или хотя бы печенье, — ворчливо отозвался Кито.

Хозяйка кивнула на шкаф над плитой. Порывшись в нём, Кито достал подсохшее, но вполне съедобное печенье и слипшиеся карамельные узелки.

— Ну, и где ты пропадал всю ночь? — спросил Вэйни. — Не подумай только, что мы скучали, беспокоились или всерьёз думали, что у тебя свидание. Но если что — птичники придут к нам.

— Не подумаю, не переживай, — улыбнулся Кито, проглотив второй карамельный узелок. — Я смотрел спектакль театра Седьмой стороны.

— Ого! Говорят, у них очень странные спектакли. И даже жуткие, — сообщила хозяйка. — Но я сама не видела.

— Да конечно, что там смотреть, и так понятно, все шинти ненормальные, — махнул рукой молчаливый гость Вэйни.

Хозяйка улыбнулась.

Стекло в старой рассохшейся раме жалобно дребезжало от ветра. Дз-зынь. Дззз-ынь.

— Скажи мне, Вэйни, давно хотел спросить, — Кито аккуратно поставил чашку с чаем на стол и двинул свой табурет чуть ближе к выходу.

Вэйни вопросительно уставился на соседа.

— Почему все твои приятели такие тупые?

Хозяйка тут же закричала, чтобы не вздумали устраивать в её доме «ничего такого», но Вэйни, конечно, не послушал. Он с великолепной яростью погнался за Кито по коридору — и, если бы не крепкий железный замок, который в своё время купил Одо, неизвестно, чем бы всё закончилось. Вэйни колотился в дверь, но скоро ему это надоело, и они с хозяйкой просто стояли под дверью, громко обсуждая планы мести.

Кито лежал на кровати, закинув руки за голову. Свет он не включал, смотрел в темноту, через которую по потолку изредка пробирался свет машин, проезжающих по пустынной улице рядом с домом. Кито мог часами смотреть в потолок, пока перед глазами не начинали расцветать странные фиолетово-зелёные узоры. Он мог ни о чём не думать — или, напротив, думать обо всём сразу, так, как будто одновременно видел несколько снов.

Одо был способен днями сидеть, уставившись в экран. Спал он всегда повернувшись к стене и совершенно неподвижно — вероятно, сразу засыпал. Когда Одо, бывало, дигетами не выходил из дома, Кито приносил из магазина упаковки готовой еды и большие зелёные яблоки, которые подкладывал на стол Одо. Он запомнил, что кто-то в детстве сказал ему, что каждый день обязательно нужно есть что-то зелёное. Он искал любой повод заговорить с братом, но тот отвечал односложно, не поворачивая головы, и Кито быстро сдавался. А потом вдруг всё менялось, брат как ни в чём не бывало уходил утром на работу или учёбу и возвращался поздно вечером, а то и под утро. Где он пропадал? Кито и в голову не приходило спрашивать.

— Завтра приборка — не вздумай увиливать, — предупреждающе постучала в дверь Кито хозяйка. — Заключите с Вэйни перемирие или оба будете искать другое жильё!

Кито пошевелился и тут же скривился от боли в шее. Серый свет осторожно, как вор, пробрался в комнату, не оставляя следов. Красноречивая недосказанность ночи сменилась короткими инструкциями утра.

— Хватит спать! — это хозяйка, она по утрам всегда была не в духе.

Раз в несколько дигетов она устраивала такие приборки — и сама первая нервничала и злилась от того, что день растворялся в бесконечной бытовой суете.

Вэйни с Кито встретились в коридоре. «Доброе утро!» — улыбнулся Кито, не решившись, впрочем, пошутить про кофе. Но в такие дни обитатели квартиры, как древние племена, объединявшиеся для охоты на оленей, заключали перемирие. Кито досталась кухня: он, удивляясь своему спокойствию, помыл столы и шкаф, плиту, пол и стены. И потом даже переключился на свою комнату, решил помыть пол — впервые, кажется, после исчезновения Одо. Выметая из-под кровати фантики, яблочные семечки и сухие листья, Кито увидел квадратную записку с логотипом Библиотеки Ратуши — замком с крышами башен в виде раскрытых книг. Чёрными чернилами аккуратным почерком было написано: «Проф. Трувим. Как защититься от тех, кто имеет безграничную власть». Видимо, название книги. Книги, которую Одо искал или взял в библиотеке! Кито вздрогнул, когда в дверь постучали.

— Отличная работа! — похвалила соседка. — Пойдём пить кофе. Не бойся, Вэйни потратил все силы на борьбу с коридором.

Кито быстро спрятал записку в карман брюк. Потом вытащил и спрятал её во внутреннем кармане куртки.

— Иду-иду! Оставьте мне кофе, — весело отозвался он.

Получив за свою работу две чашки крепкого кофе, Кито выбежал из дома, чтобы успеть в Ратушу до закрытия библиотеки. Перебегая по улице Горной Стороны, в очередной раз отметил, как умело люди прошлых времён организовали пространство: шпиль Собора и — чуть меньший — Ратуши были видны в перспективах почти всех основных улиц Старого города. Чтобы горожане правильно выстраивали перспективу в своей голове, трудились на благо Защитника и короля и не сбивались с пути. А если вдруг собьются — есть Подземелья Ратуши.

Булочные бесхитростно заманивали посетителей запахом свежеиспечённого хлеба, и на втором десятке Кито сдался и забежал в «Хлебные крошки» погреться и купить на последние картинки булочку с корицей. Тари за прилавком, увидев, что молодой посетитель несмело пристроился в углу за стойкой, поставила перед ним чашку горячего чая с ягодами. Кито улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. Ягодный чай в такую погоду мог быть только хорошим знаком. Сейчас он возьмёт в библиотеке книгу, прочитает её и поймёт, куда делся Одо. Уходя, Кито оставил на стойке отлично получившийся портрет доброй тари на салфетке. И несколько кварталов, пока дождь не забрался под воротник, шёл довольный собой и миром.

Библиотека занимала большую часть Ратуши. Раньше здесь располагались городские Управляющие, но постепенно они переселялись в более удобные рассыпанные по городу здания Управления. В Ратуше остались музей истории Тар-Кахола, архив и библиотека, в которой хранились издания прошлого и более ранних веков. Любой желающий мог потратить часы, листая «Королевскую правду» за какой-нибудь год времён правления короля Оланзо или изучая план строительства городской стены. Обычно посетителей было немного, но в последний день дигета приходили те, кто в другие дни работал, поэтому Кито пришлось подождать, повинуясь мелодичному «просим вас, тар, разместиться в нашем зале ожидания, вас пригласят». Зал ожидания, как и все помещения библиотеки, был выполнен в стиле позапрошлого века, в соразмерности и нарочитой ясности королевского минимализма правления королевы Хирунди. Деревянные рамы реалистичных пейзажей всех Шести сторон, высокие узкие стулья с резными спинками, большие окна с зелёными портьерами, чай в прозрачных чайниках: каждый посетитель мог почувствовать себя в приёмной королевы.

— Тар Ол-Ниат, просим вас пройти в кабинет номер семь.

Задумавшись об истории, Кито не сразу сообразил, что вызывают его. Люди в очереди не начали переглядываться в поисках виновника промедления, как это непременно произошло бы в магазине или банке. Посетители библиотеки терпеливо ждали, пока Кито вернётся к реальности.

— Чем я могу вам помочь? — спросила тари из «кабинета номер семь», мгновенно осмотрев посетителя и тут же опустив взгляд на положенные два сантиметра ниже подбородка — так, чтобы проявлять заинтересованность, но не смотреть человеку в лицо, что в Тар-Кахоле считалось допустимым только при неформальном общении.

Кито попытался найти записку в карманах брюк — и пытался довольно долго, пока не вспомнил, что положил её в карман куртки. Выглядело это, должно быть, не совсем нормально, но тари библиотекарь сохраняла профессиональное отрешённое спокойствие.

— Вот, я хотел бы взять…

Едва взглянув на записку, тари удивлённо уставилась на Кито.

— Эта книга в единственном экземпляре и запрещена для копирования, мы выдаём её только преподавателям Университета. К тому же, — тари ввела название в каталоге на экране своего компьютера, — её сейчас как раз взяли.

— Хорошо, — покладисто согласился Кито, небрежно пожал плечами. — Можно мне тогда прижизненное издание раннего Котрила Лийора?

Тари быстро кивнула, радуясь, видимо, что может так легко помочь симпатичному посетителю, и ушла в хранилище.

Кито, подождав, когда её шаги стихнут, осмотрелся и, перевесившись через стойку, заглянул в компьютер.

---

«Улица Холма 45, улица Холма 45», — бормотал он. Когда тари библиотекарь вернулась с тремя изданиями Котрила Лийора на выбор, он подумал о том, какая она симпатичная и как ей идут эти круглые очки.

Выбрав карманное издание в зелёном переплёте, Кито откланялся по всем правилам этикета позапрошлого века, что позволило ему услышать ещё и неформальный звонкий смех, не оставляющий сомнения в юности тари. «Наверное, учится в Университете и подрабатывает здесь», — отметил Кито. Когда-то это казалось ему чем-то вроде идеальной жизни.

10. 
Поэт

⠀

— Ну и куда мы идём? — мрачно спросил Кито вместо приветствия.

Они встретились на площади Всех Дорог, под огромными деревьями, которые уже потеряли половину листьев в потоках осеннего ветра. Кито пришлось ждать, пока у Сайви закончатся занятия, он страшно замёрз и больше всего хотел просто посидеть в тёплом кафе, хотя ни за что бы в этом не признался.

— Сюрприз, — в тон ответила Сайви. — Впрочем, уверена, что тебе не понравится.

Кито улыбнулся. В таких вещах Сайви можно было доверять.

Они пошли на северо-восток, в сторону Тёмного Города. Потом поднялись чуть выше, к району шейлирских особняков. И остановились на площади Рыцарей Защитника. Фонтан в центре всё ещё работал, но его унылый шум теперь напоминал о скорой зиме. Листья-рыбки умерли, их тонкие скелеты неподвижно лежали на камнях старинной мостовой.

Сайви достала карманную карту, покивала.

— Надеюсь, мы не здесь будем сидеть и ждать очередного осеннего призрака? — проворчал Кито.

Сайви удивлённо посмотрела на него. И потянула в одну из узких улиц, которые паучьими лапками расходились от таких вот площадей: раньше они предназначались для соседских собраний жителей окрестных домов. Горожане выносили скамьи, старые кресла, длинные узкие столы для чая или лимонада — и обсуждали, какие цветы посадить на клумбе или во сколько включать фонари.

Кафе называлось «Фонтан» и располагалось в стене так, что его едва можно было бы увидеть. Никакой вывески, просто толстая деревянная дверь с колокольчиком. Внутри было что-то вроде «уютного места для своих», причём «своим» стать было довольно легко –перечислить пару картинок невидимым хозяевам.

Кито не любил такие места как раз за эту внешнюю «неформальность», которая на деле могла обернуться ещё большим формализмом. Лучше уж честное требование заплатить или выполнить другие досадные, но простые и понятные правила, чем переплетения взаимных одолжений, знакомств и социальных связей.

— О, ты пришла, как я рада! — какая-то девушка с такой прытью кинулась обнимать Сайви, что Кито пошёл вперёд, не разбирая дороги и яростно улыбаясь тем незнакомцам, которые вызывали в нём меньше всего симпатии.

Если кто-то и хотел подойти к нему и заговорить, то благоразумно остался на расстоянии.

— Это поэтический вечер памяти Котрила Лийора, — любезно пояснила Сайви, подсаживаясь за столик в самом тёмном углу, выбранный Кито для наблюдений, и протянула ему тёплое вино со специями. — Мне нужно для исследования поэзии его времени.

— Если тебе снова заплатят, ладно уж, — проворчал Кито. Он успел отогреться и заметно подобрел. — Поэтический вечер, надо же. Ты хочешь сказать, что эти самодовольные шейлирские наследники и прилежные студенты называют себя поэтами? Мне кажется, это было запрещено ещё в законах короля Эдуктия. Поэтом назывался только тот, кто мог написать свои стихи на Стене Правды так, чтобы они не исчезли наутро…

— Я знаю, мы с тобой вместе слушали эту лекцию, — заметила Сайви. — Кстати, ты не думал о том, чтобы вернуться в Университет?

Кито удивлённо посмотрел на свою подругу. С того дня, когда исчез Одо, она не задавала вопросов о будущем или о прошлом. Она была королевой настоящего.

— Я ведь говорил тебе, что буду искать Одо. Для этого нужно всё моё время. У меня нет времени на учёбу.

— Да, точно, прости, — Сайви быстро перевела взгляд на сцену и коснулась плеча Кито

Поэтический вечер начинался.

На небольшой сцене у стены кафе стоял мольберт. Один из участников вышел, взял кисть и краски и нарисовал солнце, как его обычно изображают дети: жёлтым кругом. Потом взял серую краску и добавил облака и дождь. А потом голубой краской нарисовал снежинки, как на открытках Зимнего праздника. Затем он достал из кармана книгу (одну из тех, которые предлагала Кито тари в библиотеке) и прочитал: «Когда я родился, на небе сияло солнце. Но потом небо затянуло тучами и пошёл дождь. А после, говорят, пошёл настоящий снег. Так один день, казалось, вместил целый год».

На сцену поднялась та девушка, которая обнимала Сайви, но теперь она была пугающе серьёзна. Взяв синюю краску, она закрасила верхний левый угол картины.

— Небо, — произнесла она, и Кито скривился, будто у него заболел зуб. Захотелось сказать что-нибудь ядовитое, но он сдержался. — «Отступать некуда — дальше небо». Двести сорок пять раз повторяется слово «небо» в тезаурусе Котрила Лийора, мы посчитали.

— Небо всегда ледяное,

даже если с земли оно

кажется раскалённым… — тихо произнесла Сайви.

Девушка на сцене стала читать длинное стихотворение, из которого Кито не запомнил ни строчки.

— Мост, — продолжил первый художник. И даже нарисовал вполне похожий экземпляр в правом нижнем углу. — Двадцать три.

Лучше вовсе не строить мост,

чем строить непрочный.

Скрипят заводные мосты,

улицы полнятся голосами

хора немолкнущей суеты…

Как будто

сидишь под мостом

и слышишь

грохот телеги с трупами…

— Мне нравится этот математический подход, — шепнул Кито Сайви.

— Море, — произнёс новый художник, который поднялся на сцену и изобразил в левом нижнем углу рахитичные волны из перевёрнутых мёртвых чаек. — Двести тридцать.

Кито вздрогнул, вспомнив недавний спектакль.

— Но о море мы пока не будем, — неожиданно заявил художник, вытирая о белый фартук синие руки, и улыбнулся, глядя, казалось, прямо в лицо Кито, — о море можно говорить, когда всё остальное уже сказано. Поэтому я расскажу о крышах Тар-Кахола. Я знаю их все.

И он прочитал стихотворение, слов которого Кито тоже не запомнил, но запомнил ощущение — бьющего в глаза света жестяных крыш после дождя в первых дигетах весны. Поверив этому ощущению, внимательно вгляделся в лицо долговязого поэта, запоминая.

Постепенно на мольберте появились звёзды, сердце, кипарисы, дорога, Стена Правды и ещё что-то, что Кито уже не запомнил. Сайви достала блокнот и старательно записывала.

— Что за исследование, ты расскажешь наконец? — обессиленно поинтересовался Кито. — Если собираешься сказать что-то новое о жизни или творчестве Котрила Лийора, то, не хочу тебя разочаровывать, но, думаю, даже тебе это вряд ли под силу.

Сайви остановилась и отвлеклась от сцены.

— Меня пригласили участвовать в создании памятника. Только настоящего. Программы, которая хранила бы память о Котриле Лийоре, о представлениях людей о Котриле Лийоре и сама в каком-то роде…

Кито не дал Сайви договорить, схватил её за руку и затряс:

— Ты что такое говоришь, это ведь всё равно, что служить Оптимизатору! Никакого нового Котрила Лийора быть не может, а то, что они хотят создать — это перевод живого мира в мир двойников!

— Это ты сам придумал? — настороженно нахмурилась Сайви.

Кито остановился, тяжело перевёл дыхание и понял, что так говорил Одо.

Сайви замолчала и осторожно освободила свою руку.

11.
Памятник

История, которую не рассказала Сайви

Портрет Котрила Лийора — самый известный, где поэт стоит на пороге таверны в центре Тар-Кахола, держит в руках череп и смотрит в темноту под арками глазниц, а рядом сидит нищий старик, — украшал заставку нового любимого развлечения студентов факультета Языков и Книг

«Приветствую, путник! Напиши мне, о чём ты хочешь прочесть, и опусти монету в кружку слепого старика. Вот так, смелее!»

Они перепробовали, кажется, всё: от несчастной любви до устройства телескопа. И только Сайви не принимала участие в новой игре.

Пальцы её дрожали, когда она искала контакты: почту, телефон, хоть что-нибудь. Ничего. В лучших традициях древней литературы: автор пожелал остаться неизвестным. Ибо если творение хорошо, то оно принадлежит самой природе, если же нет — зачем признаваться в авторстве? Но неизвестный автор явно не рассчитывал на то, что кто-нибудь будет так же настойчив, как Сайви.

— Я изучила двести номеров «Университетских стен» и уверена на девяносто восемь процентов, что это вы, лори Советник! — заявила она, стоя на пороге кабинета Абири Цины.

«Кто такой Абири Цина?» — этот вопрос неизменно входил в перечень загадок для студентов первого года. Говорили, что раньше он был преподавателем факультета Чисел и Алгоритмов — впрочем, он и сейчас иногда вёл какие-то семинары, но ни в одном расписании не было его имени. Говорили, что он совершил какое-то гениальное открытие, возможно, даже создал Систему, но точно никто не знал. Более того, многие были уверены, что Система существовала всегда. Говорили, что Абири Цина был научным советником самого Оптимизатора — но это уж точно никто проверить не мог (тем не менее, на двери его кабинета в Университете действительно висела загадочная табличка «Советник»).

Информация, которую каждый любознательный и достаточно внимательный студент мог всё-таки получить путём наблюдений, состояла в том, что Абири Цина (или тот, кто так себя называл) действительно существовал, происходил из шейлирской семьи (судя по обращению «лори» в некоторых документах), жил в Университете в башне для преподавателей факультета Чисел и Алгоритмов и иногда проводил занятия для всех желающих.

Теперь Сайви могла добавить, что Абири Цина небольшого роста, с насмешливым взглядом за стёклами «живых» очков-аквариумов с голограммами маленьких красных рыб.

— Ну что же, проходите, уверенная на девяносто восемь процентов тари…

— Туми.

— Тари Туми. Располагайтесь, прошу вас. И не вздумайте отказываться от чашечки горячей тирены, раз уж пришли… у меня тут… где-то было немного… — Абири Цина поставил чайник и стал рыться в большом деревянном шкафу.

Сайви осторожно устроилась на скрипучем стуле рядом с низким кофейным столиком. Это место больше всего походило на место для гостей, поэтому она выбрала его.

— По правде говоря, я не ожидал такого от вашего факультета, вы обычно не придаёте значения играм и загадкам — если их не загадывают ваши любимые мёртвые поэты, конечно.

Сайви нахмурилась:

— Вы использовали имя Котрила Лийора…

— А что, это запрещено? — советник выглянул из-за створки шкафа с двумя чашками и банкой тирены в руках. — Ведь похоже получилось, согласитесь.

— Вовсе не похоже! — воскликнула Сайви.

Собственно, она и пришла для того, чтобы это сказать. Но прозвучало так жалко и в то же время невежливо, что она тут же нахмурилась.

— А тысячи посетителей «Таверны Котрила Лийора» считают иначе, — Абири Цина продолжал улыбаться, теперь уже с явной насмешкой.

— Они ничего не понимают, — буркнула Сайви.

— Только вы всё понимаете? — в голосе советника послышалось раздражение.

— Вы думаете, что стихи Котрила Лийора — только из-за того, что в них нет рифмы и размера, — легче подделать, чем стихи, к примеру, придворных поэтов его времени. Вы поэтому и выбрали Котрила Лийора. И значит, вы тоже ничего не понимаете, — Сайви говорила всё тише и смотрела только вниз, на тёмный деревянный пол. — В стихах, — поспешно добавила она.

Но всё равно, конечно, то, что она сказала советнику, кем бы он ни был, звучало чудовищно. Самое правильное, что он должен был сделать — тут же выставить её вон.

Но Абири Цина молчал. Когда выносить это стало невозможно, Сайви вскинула голову, готовясь к бегству, и тут услышала, как он хохочет, едва не роняя чашки, которые всё ещё держал в руках. А когда успокоился, заговорил совершенно серьёзно:

— Но вот что я вам скажу: если для всех, кроме вас, иллюзия совершенна, то, может, проблема в вас? Что такое стихи Котрила Лийора, если не то, что читают как стихи Котрила Лийора? Уверяю вас, если бы это была не моя безобидная шутка, а, скажем, ошибка архивного хранителя, который, от недостатка сна и света, каким-нибудь зимним вечером двести лет назад перепутал рукописи и положил в ящик с именем Котрила Лийора первое стихотворение никому не известного юного поэта, умершего от отравления настоем ядовитого плюща, никто, даже ваши книжные умники, по форме завитков на полях определяющие настроение автора, не смог бы с уверенностью указать на ошибку. И моя иллюзия очень и очень хороша, с таким процентом погрешности, — тут он быстро взглянул на Сайви, застывшую в кресле, — которым можно и нужно пренебречь.

Гостья молчала, Абири Цина поставил перед ней чашечку с горячей тиреной.

— К тому же, — продолжал он, — вам не кажется, что это лучший памятник Котрилу Лийору — и единственный настоящий? Впрочем, вы, может быть, предпочитаете эти неуклюжие, как старинные подсвечники, изделия из металла или камня, которыми по сей день наши любезные подданные без короля любят перегородить какое-нибудь пространство, весьма сомнительно связанное с жизнью великого человека, и думать, что так они наверняка сохранят память о нём? Эти смешные люди, которые, как бабочки, помнят усиками!

Сайви удивлённо посмотрела на советника. Она попробовала вкуснейшую тирену и моментально успокоилась. Вспомнилось почему-то, как бабушка в рыбацком домике Островной стороны готовила тирену холодными осенними вечерами: сладковато-острый запах мешался с горьким запахом мокрого дерева и листьев, теснящихся за порогом и робко заглядывающих в домашнее тепло.

— Или ещё сделают из дома, в котором жил поэт, маленькую Рощу, пытаются накрыть стеклянным колпаком пространства умершее давно время. Не видят, что если смести всю ту пыль, которую они старательно копят, то там, под этим колпаком, ничего, только разросшаяся в такой теплице плесень, — Сайви замолчала.

Она сердилась на себя за то, что ввязалась в серьёзный разговор и стала без приглашения высказывать обдуманные давно мысли, словно болтала с Кито в «Кофейной соне». Но Абири Цина кивнул, как будто так и нужно было, как будто они действительно сидели в «Кофейной соне» и болтали за чашкой тирены.

— Вот видите, вы тоже мыслите математически, — рассмеялся он. — Ведь что такое человек, как ни формула его памяти.

— Формула памяти? — Сайви нахмурилась.

Вольные неуместные метафоры были тем, что она переносила с трудом.

— В самом прямом смысле, не беспокойтесь. У нас с этим строго, — усмехнулся Абири Цина. И тут же взял с рабочего стола наполовину исписанный лист бумаги и ручку и принялся быстро что-то чертить.

— Вот, — он протянул Сайви лист, на котором был нарисован кот, роняющий со стола высокую хрустальную вазу.

Сайви весело рассмеялась. Редкая удача — разделить с кем-то вечно ускользающий мир хотя бы на мгновение. И если это происходит хотя бы на чашку-другую тирены (больше — совсем уж редко, поэтому кофейни за час до закрытия — лучшее место для серьёзных разговоров), то можно смело считать себя везучим человеком.

— Но простите, я увлёкся, а вы ведь пришли ко мне по делу, — нахмурился Абири Цина.

Сайви тоже нахмурилась. Она уже жалела о том, что отняла время у легендарного советника и, как обычно, оказалась в глупом положении.

— Я… нет, ничего. Простите за беспокойство, — она осторожно отодвинула пустую чашку, как бы спрашивая разрешения просто так уйти.

Абири Цина улыбнулся.

— Ещё тирены?

— Нет-нет, — испуганно отозвалась Сайви и встала, — мне, кажется, пора, я и так отняла у вас время…

Она посмотрела на часы в поисках поддержки: часы советника скалились белыми стрелками на белом циферблате без цифр. И спешили часа на три.

— Вот именно, — кивнул Абири Цина сердито, давая понять, что он всё прекрасно помнит, — поэтому я отниму немного у вас. И уверен, вам будет даже интересно.

Сайви застыла на месте.

— Сядьте! — сердито кивнул он. — Предложение моё вот какое: предлагаю вам создать вместе со мной и моими студентами настоящий памятник Котрилу Лийору. Если согласитесь, я удалю «Таверну» — хотя многие ваши коллеги и расстроятся, но нам, конечно, нет до них никакого дела.

— Памятник? — Сайви пыталась понять, что хочет от неё этот странный человек, который на глазах становился всё мрачнее, как осенний день после обеда.

— Памятник, да, что тут непонятного? Вы же сами сказали, что вам кажутся глупыми эти дома памяти, эти вещи и маленькая вечная Роща для впечатлительных туристов. Я предлагаю настоящий памятник: мы воспроизведём Котрила Лийора таким, каким он был на самом деле…

Оказалось, что памятник действительно был памятником: и Сайви, лучшая студентка факультета Языков и Книг, не могла не признать, что Абири Цина хотел создать то, что больше всего напоминает книгу о жизни — то есть что-то совершенно иное. «Памятником» должна была стать программа, которая знала о Котриле Лийоре всё, что может знать человек, и затем уже посредством математических ухищрений воспроизводила его таким, каким он остался в памяти. Абири Цина ещё долго объяснял, но в голове Сайви кто-то в это время начал читать «Поэму о гвозде» Котрила Лийора — и она не могла слушать ничего другого.

— …но для реализации этого проекта нам не хватает информации: нужно собрать всё, что известно о Котриле Лийоре, прочитать, запомнить и пересказать так, как будто речь идёт о знакомом человеке. Никто из моих студентов не сможет этого сделать, даже если бы у них нашлось время изучать все хроники, биографии и черновики. Потому что нужен ещё этот ненадёжный элемент — воображение. Но лучшей студентке факультета Языков и Книг, уверен, это под силу. И вы…

Сайви молчала. Комната стала вдруг слишком большой, как будто выключили свет и зажгли свечи по углам. Она прикрыла глаза и увидела портрет Котрила Лийора в молодости: грустный взгляд из-под красной щегольской шляпы и слишком взрослая для мальчишеского лица улыбка. Наверное, этот портрет был создан незадолго до того, как он отправился в обязательное для детей аристократов-шейлиров его времени Путешествие по Всем сторонам. Как будто знал, что в одной из Сторон его чуть не убьют за горсть монет, а в другой — продадут матросом на корабль, отправляющийся в Синт…

— Я согласна, — сказала Сайви.

— Что? — Абири Цина остановился, как будто увидел правильный ответ в вычислении, в котором, как он был уверен, содержалась ошибка.

— Я согласна, — повторила Сайви, и Котрил Лийор, впервые за множество лет, грустно улыбнулся из-под красной шляпы.

12.
Собор

После концерта к ним подсел тот самый автор стихотворения о крышах.

— Можно к вам, да? Вы выглядите самыми унылыми, мне это нравится. Я Тэ.

— Я Сайви. А это Кито, и ему понравились твои стихи, — Сайви улыбнулась из-за стакана с ягодным чаем.

— Правда? — до этого Тэ смотрел только на неё, но тут с интересом взглянул на Кито.

— По сравнению с остальными, — буркнул тот. — Я увидел крыши. У меня это редко бывает.

Тэ покивал.

— Вот, — он достал из кармана карандаш и написал на салфетке код, — это мои записки в Системе. Я пишу о городе, в основном. Я знаю двести тридцать пять лучших видов на Тар-Кахол.

— Посмотрим, — сказала Сайви.

Но Кито знал, что она говорила так обо всём, на что не собиралась тратить время.

Тэ рассеянно взглянул на сцену, на которой продолжались поэтические упражнения.

— Хотите, прямо сейчас покажу вам лучшую крышу Старого города? — тихо спросил Тэ. — Без меня вы никогда там не побываете. Только это немного опасно, может привести к общению с птичниками. Но мы будем аккуратны.

— Идём, — кивнул и поспешно поднялся Кито. Ему просто захотелось уйти.

Сайви пожала плечами и поднялась следом.

Тэ казался равнодушным, но вдруг стал похожим на жестяную крышу после летнего дождя.

Они шли, весело болтая, не замечая цепкого осеннего ночного холода. Ничего не значащие слова, словно камешки в калейдоскопе, складывались в яркие картинки. Как будто после экзамена в первый дигет лета, когда в голове звучит эхо от перелистывания страниц книг, прочитанных в последнюю ночь, но всё увереннее играет желанная и пьянящая тишина, наполненная тёплым ветром, запахом предрассветной мостовой и предвкушением бесконечных каникул.

У площади Всех Дорог Кито остановился и помрачнел. «Что с тобой?» — удивились Сайви и Тэ. «Эту площадь нельзя пересекать по диагонали», — ответил Кито, демонстративно повернув в сторону Собора Защитника под прямым углом. Остальные двинулись за ним. Безобидные странности друзей — не то, с чем следует спорить.

— Мы сделали круг, — сказала Сайви, когда они остановились под тем же дубом, под которым встретились вечером.

— Как слепые лошади, они всегда ходят кругами, — заметил Кито.

К ночи площадь застыла медовым озером фонарей, тени вернулись к своему тёмному небесному источнику, а тишина приоткрыла сцену пространства.

— Нам туда, — Тэ небрежно указал на шпиль восточной башни Собора Защитника, — если, конечно, вы не передумали.

Кито и Сайви дружно запрокинули головы. Если смотреть вверх, стоя так близко к стенам Собора, казалось, что небо делится пополам, и каменная часть притягивала так же, как и небесная.

Тэ поманил своих спутников в сторону от закрытых ворот главного входа, к маленькой, наполовину спрятанной в земле двери. В это время на площадь, в свет фонарей вышли трое прохожих, слишком громко спорящих о теории Полного Затмения — видимо, подгулявшие студенты. Тэ сделал странный жест руками, который Кито и Сайви поняли как «притворитесь стеной». Один из прохожих остановился и долго смотрел в темноту вокруг стен Собора, но двое других окликнули его, и он ушёл.

Дождавшись возвращения тишины, Тэ достал из кармана ржавый ключ и осторожно открыл тяжёлый замок. Металл скрипнул, на каменные ступени лестницы посыпалась ржавчина. Тэ с трудом открыл дверь — ровно настолько, чтобы все могли протиснуться внутрь, на тёмную лестницу, — а затем быстро закрыл. В окружении темноты и запаха сырого камня Кито вдруг почувствовал себя дома. И даже разочаровался, когда Тэ достал небольшой, но яркий фонарь в форме лампад служителей Защитника. Сайви выдохнула. Кажется, она боялась темноты — впрочем, они никогда это не обсуждали, Кито просто замечал иногда, как сжимаются её пальцы на ремне сумки, если они шли через тёмные подворотни (а ещё то, что она всегда сама выбирала такой маршрут, желая, видимо, получить власть над своим страхом), или как она беспомощно оглядывается, когда в театре выключают свет.

— Это чёрный ход для служителей. Он уже давно не используется. Многие ступени здесь провалились, аккуратно, — предупредил Тэ, поднимаясь по узкой каменной лестнице. Примерно на высоте третьего этажа обычного тар-кахольского дома была круглая площадка с деревянным настилом.

— Вот здесь лучше отдохнуть немного и настроиться, — сказал Тэ. — А потом нам придётся перелезать по узким деревянным балкам. Это довольно тяжело.

В темноте ночного Собора ещё оставался запах белых цветов после Вечернего Обряда. Где-то высоко, видимо, под самой крышей, слышался тихий гул и иногда — всплеск крыльев невидимой птицы, которой приснилось, верно, что она летит, выбиваясь из сил, где-нибудь над заливом Сольар.

— Мне кажется, не очень хорошо вот так вот вторгаться, — задумчиво произнесла Сайви.

— В мир верящих в Защитника?

— В мир Защитника.

Тэ пожал плечами.

— Мы ничего плохого не делаем. Впрочем, если вы не хотите… — он встал и приподнял фонарь. — Можем вернуться.

— Ну нет, — сказал Кито, пытаясь разглядеть за тенями фонаря лицо Сайви. — Если Защитник и существует, то он уж точно занят делами поважнее. И вообще, насколько я знаю, он любил гостей.

Они пошли выше, пока лестница не закончилась неожиданно. Как и предупреждал Тэ, пришлось перелезать в сторону основания восточной башни по деревянной балке, под которой было несколько метров — или бездна, как посмотреть, — пустоты. Кито перебрался первым, просто перебежав широкую балку, как мост. Тэ и Сайви ступали осторожно, отмеряя каждый шаг. Сайви в какой-то момент покачнулась и взмахнула руками, но быстро вернулась в равновесие и благополучно добралась до почти отвесной лестницы восточной башни.

Сердце Кито стучало в радостном предвкушении, когда они снова полезли наверх, хотя теперь это было уже совсем тяжело.

— Эту лестницу использовали только молодые и ловкие служители, которых отправляли протереть пинакли башни, — сообщил Тэ.

Ему приходилось одной рукой держать фонарь, а другой цепляться за вбитые в стену металлические скобы.

Над лестницей была крыша, как у колодца, поэтому небо появилось неожиданно, как только они перелезли через стену на узкую площадку вокруг башни. Небо стояло рядом, пряча в карманы звёзды, и вдыхало вместе с ними запах сырых камней.

— Идите сюда, — позвал Тэ, шагнув в сторону карниза. — А теперь смотрите и восхищайтесь, — он провёл рукой, словно король, показывающий свои владения.

Вид действительно был необычайно хорош, несмотря на взвесь дождя в воздухе. Разноцветные крыши Старого города кружились в медленном старинном танце вокруг Собора, как гости вокруг дерева Зимнего праздника. Крыши растекались расплавленной карамелью в керамическом блюде окраин. Огни улиц и окон висели гирляндами, а ближе к окраинам превращались в золотистую пыль.

— На крыше Собора Защитника

влюблённые позапрошлого века

оставляли лампады на счастье.

Где теперь их искать нам?

В миллионах вечерних

Тар-Кахола огней, — задумчиво произнёс Тэ, пока Кито и Сайви не могли оторваться от созерцания Старого города с его самой высокой точки.

— Откуда у тебя ключ? — спросила Сайви.

Она расстелила плед и села на него, оставляя вторую сторону свободной.

Тэ улыбнулся.

— Мне его… передали на хранение, скажем так. Чтобы досадить одному чрезмерно самолюбивому служителю Защитника.

— Загадочно, — улыбнулся Кито, устроившись прямо на каменном полу площадки и поднимая взгляд выше, на шпиль, который величественно восставал из тумана.

— Иногда мне кажется, что я помощник Оптимизатора, — Тэ перестал улыбаться, смотрел прямо перед собой. — Вот так приучаешь людей к мыслям о том, что с ними что-то постоянно происходит. Пишешь об этом стихи, собираешь по кусочкам своё и чужое, чтобы только сохранить, и отправляешь в Систему. А на самом деле не остаётся ничего, кроме вывернутого наизнанку времени. И чужих стихов.

— Не так уж и мало, — заметила Сайви.

— Вот и они так думают, — кивнул Тэ. Он как будто растерял всю свою злую весёлость, сбросил, чтобы легче было подняться на крышу Собора. — А знаете, почему на самом деле нельзя забираться по ночам в Собор?

Сайви и Кито переглянулись. Ироничный ответ застыл в смоле непроизнесённого.

— Потому что ночью сюда приходят Забытые Души. Они идут со всего Королевства, потому что только здесь, в Соборе Защитника, могут обрести покой. Но если они услышат голоса людей, то испугаются и будут неприкаянно бродить по улицам и пугать людей до Дня Осенних Приведений.

— Недолго, если что, — усмехнулся Кито, но Сайви приложила палец к губам.

Дождь постепенно стихал. Холодный ветер второй половины ночи забрался на башню и задумчиво расхаживал кругами, но внизу, где маленькими чёрными штрихами рисовались деревья, был почти штиль.

— Кажется, потеплело, — заметил Тэ.

Кито усмехнулся и покачал головой.

— Вам никогда не хотелось, — спросил он, — стать человеком, желания которого определяют то, что находится вокруг?

— Ребёнком в Парке Радости? — улыбнулась Сайви. Она подняла плечи и спрятала шею в плюшевое озеро шарфа. — Ничуть не потеплело.

— Нет, это ведь родители хотят, чтобы ребёнок повеселился, и по желанию родителей другие взрослые построили когда-то Парк Радости, — ответил Тэ.

— Пока он там, ему всё равно. Остальное — вопросы тех скучных взрослых, которые проверяют билеты, — Сайви тряхнула головой, и растянутая шапка сползла ей на глаза.

— Я бы хотел, — Кито снова смотрел на город, на то, как гаснут и зажигаются окна. — Тогда я сразу нашёл бы своего брата. Я бы увидел весь этот город, всё Шестистороннее и весь мир как огромную мерцающую карту, я разглядывал бы её до тех пор, пока не отыскал бы то место, где он сейчас.

— Может, он вовсе и не хочет, чтобы ты его находил… — Тэ смотрел вниз, на свои красные от холода руки, и не заметил, как Сайви предупреждающе зажмурила глаза.

— Мне плевать, что он там хочет или не хочет! — закричал, резко обернувшись, Кито.

Большая чёрная птица захлопала крыльями где-то у западного нефа. Если Забытые Души действительно существовали и боялись шума, в эту ночь они все разлетелись.

Тэ удивлённо уставился на него, а Сайви тенью скользнула в сторону Кито и обняла его.

— Ну тихо, тихо, ты чего, — быстро зашептала она, крепко прижимая Кито к себе, чтобы никто не мог увидеть его лица, пока он сам этого не захочет.

13.
Погоня

Спускаться оказалось ничуть не легче: теперь ноги как будто уходили в темноту и могли в любую минуту соскользнуть с почти отвесных ступеней. Тэ шёл впереди с фонарём, но местами свет только мешал.

— Куда пойдём? — спросил Тэ, когда они наконец выбрались и аккуратно закрыли за собой дверь.

— Всё равно. Куда-нибудь, — одновременно ответили Кито и Сайви.

— Можно ко мне, у меня чердак на подходах к Трактирной Стороне. Вид, конечно, не такой величественный, но для обычного дома лучший из возможных. И есть бутылка вина для особого случая.

Сайви обернулась и как-то неуверенно кивнула, Кито пожал плечами.

Тэ улыбнулся и быстро махнул рукой в сторону улицы Холма, и они пошли через площадь Всех Дорог коротким путём по диагонали, снова весело болтая, обсуждая поэтический вечер. Когда они уже совсем переплыли море фонарного света центральной площади столицы, из густой тени под стеной Ратуши внезапно появились и стали стремительно к ним приближаться два человека в длинных чёрных плащах.

— Птичники! — первым сообразил Кито, схватил Сайви за рукав и дёрнул вперёд, к одному из безымянных переулков-протоков многоводной улицы Холма.

В своё время он изучил все хитросплетения улиц, проулков, переулков и тупиков Старого города — мог бы даже экзамен по ним сдать — именно для того, чтобы в случае чего удрать от птичников. Впрочем, бытовало мнение, что хорошие птичники знали не только все улицы Тар-Кахола, но и все старые и новые ходы под землёй. Но можно было надеяться, что к тебе отправят плохих.

Теперь карта города вспыхивала в голове Кито красными точками тупиков и зелёными — тёмных безопасных подворотен. Он бежал и тянул за собой Сайви, всё больше запутывая следы. Тэ сразу отстал или куда-то свернул.

Когда они сменили направление не менее тридцати раз, Кито остановился перевести дыхание и посмотрел на Сайви. Она еле дышала, стояла, наклонившись так, что волосы закрывали её лицо, и прижимала руки к шее.

— Думаю, мы от них оторвались, — осторожно выглянув из-за стены в сторону улицы, сказал Кито.

Сайви кивнула.

— Спасибо, — сказал она, отдышавшись. — Не знала, что ты так хорошо ориентируешься здесь.

— «Знай и люби свой город», — говорил Одо. Кажется, это пятое правило защиты от птичников, — ответил Кито.

— А ещё… какие?

— «Не бойся», «не болтай с незнакомцами», «будь внимателен и не привлекай внимание», «не торопись домой».

Сайви усмехнулась:

— Всё верно, вот мы болтали с незнакомцем и потеряли бдительность.

Кито кивнул. Слишком много совпадений и слишком легко Тэ исчез при виде птичников.

— А если его схватили? — спросила Сайви.

— Человеку, у которого в кармане ключ от Собора Защитника, вряд ли страшны городские птичники. Если это, конечно, не помощники Типизаторов. А если это они, то нам и подавно лучше держаться подальше.

— Думаешь, они видели нас в Соборе? — уточнила Сайви.

— Думаю, да. И даже, наверное, знали, что мы там будем, — ответил Кито. Приятно было осознавать, что хоть в чём-то он разбирается лучше тари Первой Студентки. — Боишься, что узнают в Университете?

— Нет.

— Не бойся, если не схватили на месте, они обычно просто ждут следующего раза. Мне кажется, для них это как игра.

— «Вооружённые, как смерть, неизбежностью, дарующей спокойствие», — вспомнила Сайви и тут же добавила: — Это «Оправдание палачей» Ориса Толема.

Сайви помнила цитаты на любой случай. И знала, что Кито злился, если не мог вспомнить, откуда.

На улицах была ещё настоящая ночь, но в небе, за горизонтом чёрных крыш виднелась едва различимая полоса темноты, разбавленной ожиданием рассвета. Время расходиться по домам для тех, кто хочет сделать вид, что спал.

Кито проводил Сайви до студенческого городка — окольным путём, оглядываясь и поминутно меняя направление, — а к себе отправился уже почти напрямик. Он устал и хотел скорее добраться домой. Улицы были пусты, только ближе к Тёмному Городу в просветах переулков изредка мелькали чьи-то тени.

— Доброй ночи!

Кито пробирался под старыми железнодорожными мостами и едва не вскрикнул, услышав над ухом голос «хлебного человечка».

Он обернулся, но не увидел никого, только скрипнули и задрожали железные опоры, словно по мосту проехал призрачный поезд. Во рту мгновенно пересохло. Кито перестал чувствовать колени и схватился за подгнившую деревянную балку.

— Ты не увидишь меня, если я сам того не захочу, — продолжал голос. — Ты слишком самовлюблённый и невнимательный, чтобы видеть кого-то, кроме себя. Вот даже своего брата не можешь увидеть, хотя он всегда рядом.

Кито прикрыл глаза и слушал, как стучит кровь в висках, как холодеют пальцы и солнечное сплетение. «Просто ты почти ничего не ел и очень устал сегодня, — отчаянно выдумывал внутренний Типизатор, — вот и мерещится всякое».

Голос засмеялся, как будто треснул пластиковый стакан. «Ладно, не переживай ты так. Я просто хотел извиниться, что направил тебя по ложному следу. Конечно, твой брат не у шинти. Прости за этот маленький обман. Хотя, согласись, представление того стоило?»

Кито кивнул, не открывая глаз. Ему показалось, что в голове включили воду, как будто ты ещё спишь, а мама утром моет посуду на кухне. Но в какой-то момент понимаешь, что это не мама, потому что ты засыпал один в пустой квартире.

«Теперь ты, я смотрю, уже забываешь о брате. Гуляешь с друзьями, развлекаешься. Правильно, это правильно, жизнь, как они говорят, не-стоит-на-месте…»

Кито не открывал глаз, он чувствовал, как ресницы и щёки становятся мокрыми, и холодный ветер как будто нарочно подул прямо в лицо.

«На самом деле, твой брат в тюрьме, они схватили его. И ты давно об этом знаешь, просто не хочешь признавать, потому что придётся что-то предпринимать — а ты не умеешь. Потому что никто, кроме тебя, не может спросить, где он. Потому что тебе придётся продолжать надоевшие поиски. Ты узнал про книгу, напал на след, но тут же остановился. Это слишком сложно. И ты не обязан. Никто не упрекнёт тебя. Только немного я. Совсе-е-ем чуть-чуть». Невидимка захохотал, и хохот его разлетелся слепыми летучими мышами, ударяясь о балки моста.

---

Когда всё стихло, Кито ещё долго стоял живой мишенью для всех теней Тёмного Города, нарушая сразу несколько правил выживания здесь: не закрывать глаза, не останавливаться, не плакать.

Открыв наконец глаза, он заметил под мостом бездомного, который спал или просто лежал, укрывшись большим чёрным плащом. Кито подошёл чуть ближе — и увидел рядом чёрную шляпу, в которой блестело несколько монет. Он порылся в карманах, бросил в шляпу бездомного маленькую золотую монетку, которую ему дал когда-то ему Одо и которую хранил «на счастье», повернулся и бежал домой, не останавливаясь, нарушая очередное правило.

14. 
Вор

На следующее утро Кито проснулся от боли в голове. Как будто игрушечный барабанщик стучал по макушке со всей неодушевлённой жестокой силой. Кажется, стакан вина такое устроить не мог.

Сквозь задёрнутые шторы пробивался свет позднего-позднего осеннего утра, и Кито подумал о том, что Сайви сейчас уже, верно, давно где-нибудь на лекциях. Ему-то можно никуда не торопиться, но зато нет и никакой надежды на кофе.

Разыскивая тёплые носки, Кито споткнулся о стопку своих запылившихся эскизов. Помянув Окло-Ко, он поднял один лист и посмотрел. С трудом вспомнил, что задумывал нарисовать. Это было ещё до того, как исчез Одо: с тех пор он не брал в руки карандаш.

Кито медленно оделся и вышел в коридор.

---

— Ты живой? — приветствовала его хозяйка. — Когда я вчера столкнулась с тобой, это вызывало большие сомнения.

— Живой, — улыбнулся Кито. — Вот собираюсь на пробежку.

— Правда? — хозяйка изумлённо застыла в дверях кухни с чашкой чая.

— Нет, конечно, — улыбнулся Кито и вышел, помахав воображаемой чашкой кофе.

На улице было сыро, шёл этот мелкий дождь, который, казалось, расползается откуда-то снизу, из луж и мокрых камней. Кито натянул капюшон и пошёл вперёд без особой цели — и, как всегда в таких случаях, оказался в Старом городе. Проходя мимо легендарной «Кофейной сони», Кито попытался увидеть, есть ли там «кофе для того, кто попросит», но зайти не решился. Потом в булочной выпил стакан горячей воды с ореховой булочкой — и стало значительно лучше, отступила тошнота и приутихла головная боль. Кито усмехнулся ставящей на место простоте, и усмешка вышла точь-в-точь как у брата.

Кито вышел на улицу и снял капюшон, чтобы проверить, не закончился ли дождь. Он увидел, что стоит на улице Холма. «Улица Холма 45», — тотчас вспомнилось ему. Как он мог забыть, что собирался всё-таки попытаться найти книгу «проф. Трувима» — а вместо этого развлекался в компании поэта-птичника? «Улица Холма 5» — было написано на ближайшем доме. Кито зашагал вниз, в сторону увеличения номеров.

Когда-то в Тар-Кахоле не было номеров домов, на картах подписывали цвета крыш, адрес мог быть, например, таким: «Дом с зелёной крышей в начале улицы Холма». Позже, когда появилось слишком много домов с одинаковыми крышами, пришлось вводить номера. Но до сих пор хозяева домов словно стеснялись этих табличек с цифрами — и размещали их обычно на самом незаметном месте, так что те, кому нужно было найти в Тар-Кахоле какой-нибудь дом по адресу, часто тихо или громко возмущались, пытаясь разглядеть очередную табличку за побегами уличного плюща на стенах.

Кито стал на всякий случай считать дома, но на доме 45 табличка висела как положено — с левой стороны двери. И сам дом выглядел так, как будто его строил любитель правил и прямых линий. Дверь в дом выходила не на улицу, как большинство дверей в старых домах, а в небольшой сад за высоким забором. Кито остановился около калитки, поднял руку и потянул дверь: она была не заперта. Зачем-то оглянувшись (улица Холма, обычно оживлённая, была неожиданно пустынна), Кито скользнул в сад. Деревья, похожие на яблони, и кусты, похожие на вишню или на сирень, теперь, в середине осени, напоминали погорельцев, застывших с тюками желто-красных листьев у ног. Тропинки сада были заботливо выложены плоскими камнями и битым кирпичом. Кито пошёл вперёд и почти удивился, оказавшись у ступеней крыльца, словно рассчитывал идти через сад бесконечно. Окна были задёрнуты, дверь закрыта. Кито поднялся и тихо постучал. Он как будто знал, что никто не ответит, как будто видел изнутри и слышал заранее, что никто не отзовётся.

Дождь усиливался, небо стремительно темнело. Кито не ждал — он просто стоял и отсчитывал удары сердца, стараясь дышать как можно медленнее. Он уже увидел боковым зрением, что хозяева или хозяин оставили ключ за ставнем ближайшего к двери окна. Ключ блеснул железным боком, когда ставень чуть отошёл от стены с порывом ветра. Ключ снова скрылся, но Кито стоял и смотрел в сторону окна.

Когда-то давно в детстве в доме бабушки в Дальней стороне они тоже вешали так ключ, у самого входа. Чтобы тот, кто вернётся с прогулки раньше, не ждал остальных и мог открыть. Они не боялись, что кто-то чужой может взять ключ: все друг друга знали, а если в деревне появлялся чужак, то о нём и о его намерениях было известно задолго до того, как на горизонте на дороге поднималась пыль от его ног. В некоторых районах Тар-Кахола тоже до сих пор могли оставить двери домов открытыми или положить ключ под коврик у входной двери. Конечно, жители Тёмного Города от такой привычки быстро избавлялись.

Кито подошёл к окну и заглянул за ставень: ключ висел, покачиваясь на длинной чёрной верёвке. Конечно, ждал, что кто-то его возьмёт, лучше всего — кто-нибудь чужой, неизведанный. «Металл любопытен, ищет тепла новых прикосновений», — писали в старых алхимических книгах. Ключи, монеты и оружие всегда притягивали героев.

Кито протянул руку. И одёрнул её, когда какая-то птица с запоздалым испугом вспорхнула с ветки дерева и улетела в серое небо. «Ты всё равно не расскажешь, побоишься», — заявил как-то в детстве Одо, когда они гуляли вдвоём и он толкнул брата в лужу. Кито промочил ноги, но когда мама качала головой и спрашивала, то действительно молчал. Он хотел всё рассказать, но как будто откусил слишком большой кусок кислого яблока и не мог ни проглотить, ни прожевать его. Только плакать. Одо стоял рядом и незаметно усмехался.

Когда ветка перестала раскачиваться, Кито взял ключ и осторожно, то и дело прислушиваясь, открыл дверь. Ни шороха внутри, как будто из комнат выкачали весь воздух. Прохладная темнота пустого жилья высунула нос на улицу и принюхалась. Кито шагнул вперёд и закрыл за собой дверь. Он замер в прозрачном отсутствии, в запахе шерстяных пальто и крема для обуви. Шагнул вперёд, в сторону серого прямоугольника стеклянной двери и запаха кофе. Потом осторожно, на цыпочках, как будто всегда так передвигался, прошёл коридор и осмотрел комнаты первого этажа: кухня (Кито едва не отправился в поисках кофе, пришлось напоминать себе, зачем он сюда явился), гостиная, ванная. Читал книги хозяин, вероятно, на втором этаже. Словно какое-то чутьё вело Кито по чужому дому, сердце стучало быстро, разгоняя в крови звериные сигналы для нападения или побега.

Лестница на второй этаж ужасно скрипела, но Кито рассудил, что лучше пробежать её, перепрыгивая через ступень, чем тратить время на уменьшение шума. На втором этаже была спальня и — конечно — огромный кабинет с книгами. Это ведь дом профессора, кого-то из тех, кто считает книги самым важным на свете, во многом потому, что в реальный мир многие из них не заглядывают дальше обложки.

Кито не удержался и принялся рассматривать корешки книг, которыми были уставлены полки по стенам кабинета. Видимо, профессор занимался историей: большую часть полок занимали книги о прошедших веках Шестистороннего, особенно времён правления короля Оланзо и королевы Хирунди. Мемуары, записки, отчёты, карты — все те приметы времени, по которым, как по тонким эскизным линиям, можно нарисовать картину на свой вкус. Кито захотелось стряхнуть книги на пол — просто так, чтобы они валялись неаккуратной кучей, нарушая бережно хранимый порядок, чтобы смешались века, люди и языки, как во времена до прихода Защитника. Это была бы почти картина, но Кито остановил себя: он пришёл за книгой. Тем более что теперь он точно знал, где она: в верхнем ящике стола. Тяжёлое тиковое дерево скрипнуло, не сумев укрыть заветное. «Проф. Трувим. Как защититься от тех, кто имеет безграничную власть» — чёрные буквы были оттиснуты на чёрной обложке. Драгоценное знание в простой оправе.

Кито взял книгу в руки и осторожно погладил корешок. Оглядел со всех сторон, но открывать не стал. Пора было уже уходить. Хозяин не должен вернуться до вечера — отчего-то и это Кито знал, — но медлить всё равно не стоило. Стрелки часов резко сдвинулись, приближался полдень.

Торопливо закрыв ящик стола, Кито поспешил к лестнице и остановился, едва не выронив «Как защититься от тех, кто имеет безграничную власть», когда встретился с яркими, как свечки, жёлтыми глазами. На верхней ступеньке лестницы сидел большой чёрный кот. Очень похожий на Уголька — может быть, поэтому Кито показалось, что кот улыбается. Кот сидел спокойно, и только огромные широко раскрытые глаза выдавали его тревогу. Кито почему-то запаниковал, захотелось бросить книгу и спрятаться обратно в кабинете. Он заставил себя шагнуть вперёд, приблизиться к коту и махнуть в его сторону книгой. «Иди, иди!» — беспомощно предложил он коту, но тот и ухом не повёл. «Уйди, ну, уйди!» — настаивал Кито, приближаясь. Кот поднял шерсть дыбом и зашипел. «Ну пожалуйста, котик», — чуть не плакал Кито, но кот не двигался с места. Когда между ними оставалось не больше пары метров, человек остановился и старался только не отвести взгляд от жёлтых свечек. Наконец, кот резко мяукнул и с грохотом понёсся вниз по лестнице. Кито вздохнул, измученный непонятной дуэлью, шагнул к лестнице, но тут же замер: показалось, что внизу, на первом этаже, ходит человек. И правда, затем отчётливо послышались звуки неторопливых шагов. Кито осторожно, едва дыша вернулся в кабинет, бросился к окну, открыл его, продолжая сжимать одной рукой книгу, и прыгнул вниз: он сразу приметил, что окна кабинета выходили в сад, а прямо под окном была тропинка. Ловко поднявшись на ноги, он бросился в сторону калитки, но кто-то схватил его за запястье. Рванувшись, Кито едва не вывихнул себе руку.

— Спокойнее, тар Ол-Ниат, поберегите себя. Вы ведь не левша, насколько я знаю, в отличие от вашего брата? — прозвучало над ухом Кито.

Говорящего он не видел, поскольку тот завёл руку ему за спину и умело скрутил — так, что любое движение причиняло сильную боль и пришлось застыть, уставившись в землю.

— Ну что, можем мы поговорить без резких движений? — спросил голос сверху.

— Да, — хрипло сказал Кито и постарался кивнуть как можно отчётливее.

Он смотрел, куда ему было позволено: вниз, на садовую дорожку, на мокрые светло-серые камни и огромный резной лист, жёлтый в центре и зелёный по краям.

Человек выпустил его руку — расчётливо резко, так, что Кито почти упал, устояв, кажется, только из упрямства. Он поднял голову и увидел перед собой высокого темноволосого человека неопределённого возраста с нечитаемым выражением лица. Одет он был, как все птичники, в чёрную бесформенную одежду.

— Я Первый Типизатор Тар-Кахола, тар Им-Ре. Сообщаю вам, что в настоящее время вы находитесь под моим личным надзором на срок, необходимый для разбирательства. В случае невыполнения моих распоряжений для вас наступят крайне неблагоприятные последствия.

Кито усмехнулся про себя. Ещё бы, крайне неблагоприятные. Первый Типизатор Тар-Кахола негласно считался главным птичником Шестистороннего. Ходили слухи, что он может сделать так, что вся информация о человеке исчезнет, как будто его вообще не существовало, что он может попросить Оптимизатора о чём угодно, что его боится сам Осенний Призрак. Если он лично занялся вашим делом, то можно уже ни о чём не беспокоиться. Поэтому Кито только криво улыбался и разминал запястье. Вспоминал «Искусство следующего вдоха» синтийского мудреца, который всю жизнь ходил по верёвочному мосту над пропастью, туда и обратно, туда и обратно…

Первый Типизатор поднял книгу, осторожно протёр обложку, снял налипшие осиновые листья.

— Пойдёмте в дом — надо уладить дело с хозяином, — сказал он. — А потом поедем к нам и поговорим.

Кито кивнул. Он старался не думать, куда это «к нам» может его повезти главный птичник. Предстояло ещё беседовать с хозяином дома, в который он влез, чтобы украсть книгу.

Когда Первый Типизатор вернул книгу, хозяин дома, высокий седой профессор, впился в Кито взглядом, как коршун. Наверное, студентов это и могло испугать, но Кито, который зашёл в дом в сопровождении главного городского птичника, постарался только тщательно скрыть усмешку. Он виновато опустил взгляд, изображая раскаяние.

— Как вы нашли ключ?

Кито рассказал.

— Почему вы взяли только эту библиотечную книгу?

— Я подумал, что она ценная, — пожал плечами Кито.

— Вы не могли так подумать! — блеснул очками профессор. — Это ничем внешне не примечательная книга! Вы знали, что она у меня, вы именно за ней и пришли. Я буду требовать расследования! Айл-Первый Типизатор, — профессор обратился к тару Им-Ре, — можем мы узнать, кто из библиотекарей разговаривал с этим молодым таром и кто сообщил ему мой адрес?

— Разумеется, можем, — улыбнулся Первый Типизатор. — Сейчас мы закончим здесь, и я смогу узнать для вас всё, что захотите.

Кито почувствовал, как в солнечное сплетение плеснули ледяной водой: вспомнилась милая тари из библиотеки. Он хотел было сказать: «Я сам посмотрел адрес», — но промолчал. Закрыл глаза на секунду — и увидел, как тари из библиотеки выставляют на улицу. Она плачет и не понимает, что произошло.

— Вы посмотрели, лори Од-Орио, всё остальное в доме на месте? — спросил тар Им-Ре.

— Да, больше он ничего не тронул. Но вы знаете, это всё ужасно неприятно, ужасно, — забормотал профессор.

Кито старался не поднимать глаз. Вздрогнул, услышав недовольное «мяу» кота. И посмотрел: не смог удержаться, чтобы не полюбоваться на свою судьбу. Кот старательно притворялся котом: зевал, чесал лапой за ухом, ластился к хозяину, — но Кито всё-таки поймал на мгновение острый самодовольный взгляд ищейки в кошачьем обличии.

— Ужасно, вы правы, — кивнул Первый Типизатор. — Но не переживайте, нарушителя ждёт подземелье Ратуши.

— Подземелье Ратуши? — смутился профессор. — Вы знаете, возможно, это слишком…

— Возможно, слишком, — задумчиво повторил птичник, — но таковы правила.

— Да, вы знаете, я думаю, что подземелье — это слишком. Всё-таки нужно принять во внимание возраст… и то, что это, так сказать, первое нарушение…

Тут Кито не удержался и взглянул на тара Им-Ре, который оставался невозмутимым.

— Возможно, вы правы, профессор. Но злоумышленное проникновение в дом — это слишком серьёзное нарушение, городские Хранители Тишины требуют расследования по каждому записанному случаю. К тому же, тут ещё покушение на присвоение городской собственности. Это не на один год подземелий.

Кито изобразил испуганный взгляд: подыграть птичнику сейчас было в его интересах.

Дождь за окном усилился, стоял стеной, стучал по железной крыше. «Во всяком случае, не нужно будет заботиться о том, как добираться домой», — сказал бы Одо.

— Может быть, это всё… не записывать? И про книгу тоже… не говорить. Мы ведь не знаем точно.

— Не знаем, — нахмурился Им-Ре. И как будто действительно задумался. Покачал головой: — Нет, не получится. Единственный вариант — если вы подпишете это. Но вы вряд ли согласитесь.

Написал несколько строк на листе бумаги и протянул профессору.

— «Пригласил в гости сына моих друзей, объяснил ему, где взять ключ. Хранителей Тишины соседи вызвали по ошибке…» — что? — профессор застыл над листом, словно загипнотизированный бесстыдными буквами.

— Нет? Было не так? Тогда зачеркните и напишите: «Злоумышленно проник в мой дом во время моего отсутствия. Цель установить не удалось, поэтому не исключаю умысел причинения повреждений и смерти хозяину…» Ваше право. Только прошу вас, не затягивайте. Мой рабочий день и так слишком длинный.

Какое-то время профессор стоял неподвижно, смотрел на стол, на свои руки.

«Кажется, можно было бы думать, что решается моя судьба. Но это не так», — рассуждал слишком спокойный голос в голове Кито.

Наконец профессор быстро поставил подпись и, ни на кого не глядя, пошёл в сторону лестницы на второй этаж. Кито показалось, что изменилась даже его походка — стала более тяжёлой и медленной, как будто он постарел на несколько лет. Кот возмущённо мяукнул и побежал за хозяином.

15.
Допрос

Они ехали — конечно — в машине с непрозрачными стёклами. Кито сначала следил за поворотами, представляя карту Тар-Кахола, но потом сбился. Первый Типизатор мог привезти свою жертву на допрос даже на площадь Всех Дорог, и только профессиональная скромность заставляла птичников до сих пор играть в эти игры с секретностью. Тар Им-Ре и его молодой помощник — младше самого Кито, видимо, стажёр — молчали. Нельзя было отвлечься даже на окно, приходилось изучать пол со старомодными пушистыми коврами.

Наконец машина остановилась, тар Им-Ре кивком приказал Кито выходить. Они приехали на окраину Тёмного Города! Здесь Кито знал каждую помойку и на мгновение подумал: «А может, скользнуть в темноту, затеряться переулками и крысиными проходами? Здесь-то они точно меня не поймают». Но потом пришлось бы никогда не возвращаться, а Кито не мог. Потому что тогда и Одо некуда будет вернуться, если он вдруг захочет.

Дождь закончился, и Кито вдохнул такого свежего и сырого воздуха, что не к месту взбодрился. Прошёл несколько шагов и наступил в лужу, так что один ботинок мгновенно промок. И вспомнил детскую сказку-небылицу о рыбке, забывшей зонтик. «Как рыба может забыть зонтик? — недоумевал тогда маленький Кито. — Она ведь всегда в воде».

Воздух Тёмного Города был как никогда воздухом свободы. Хотелось вдохнуть его побольше — и Кито от жадности закашлялся. Попытался, как учил его Одо, растянуть выдох, чтобы успокоиться. Но ничего не выходило: сердце билось раненым стрижом в коробке, и ему было не объяснить, что это бесполезно, что не нужно зря тратить силы, припасённые для тихой смерти.

Они зашли в обычный тёмногородской дом, поднялись на пятый этаж, где тар Им-Ре открыл ключом обычную квартиру, обставленную невыразительной, но слишком новой для Тёмного Города мебелью. Щёлкнул выключатель, проснулся запах сырости и гнилого дерева. Кито отпросился в туалет и застыл, разглядывая своё лицо в маленьком квадратном зеркале. Слишком бледное и жалкое, на котором Одо и другие легко читали неспособность стоять на своём.

Когда Кито зашёл в комнату, он ослеп от слишком яркого света. Привыкнув, обнаружил себя в центре ковра с ассиметричным рисунком, перед креслами, в которых сидели птичники: Первый Типизатор прямо перед ним, а его помощник — в стороне. Мокрая нога мёрзла и оставляли на полу следы, но стоять на ковре было приятно. Конечно, лучше всего было бы забраться с ногами в уютное кресло, но такого ему не предложили.

— С тех пор как пропал ваш брат, вы ведёте себя безрассудно, а теперь и опасно для Шестистороннего, поэтому мы вынуждены вмешаться, — сказал Им-Ре. Он сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. — Но вы можете, конечно, думать, что привлекли внимание Айл-Оптимизатора своими бездарными рисунками на площади.

Кито залился краской, поскольку подумал именно об этом.

— И своей подруге, кстати, посоветуйте держаться подальше от вас. Ещё одна выходка — и её исключат из Университета, несмотря на все успехи. Если вам не всё равно, конечно. Вы ведь не раз замечали, что не понимаете, что чувствуют другие люди. Или это ваш брат?

Одо, действительно, несколько раз упоминал об этом. Кито запомнил, как и всё, что говорил брат.

То, что Первый Типизатор знал всё обо всех — знали все в Шестистороннем. Но вот об источнике такой осведомлённости ходили разные слухи, иногда совершенно невероятные. Например, некоторые говорили, что ему всё рассказывают тени, которые ходят по пятам за каждым. Была даже небольшая секта Бестеневых, которые запирались дома, вешали на окна плотные шторы и никуда не выходили. Потом кто-то понял, что темнота — это одна большая тень, и они отказались от своего затворничества. Но от этой секты, которую большинство жителей Тар-Кахола не воспринимали всерьёз, остались прижившиеся поговорки. Например, о чём-то секретном могли сказать «это разговор для двоих», имея в виду человека и его тень, об удачливом человеке — что у него «немая тень». Другие считали, что всю информацию записывают и передают компьютеры и телефоны. Но в Тар-Кахоле было немало людей, которые не пользовались ни тем, ни другим, и это им не помогало скрываться от птичников. Наиболее циничные считали, что друг про друга рассказывают сами жители Тар-Кахола: сосед расскажет, во сколько вы включаете свет утром, булочник доложит, в каком настроении идёте на работу, и так далее. Кито больше нравилась другая, «сказочная» версия: во сне люди сами записывали в специальные тетради всё, что происходило днём, а утром эти тетради похищали городские призраки — и складывали в огромный подземный архив под Ратушей. И потом, когда нужно было, читали все тетради того, кто привлёк внимание птичников.

В Шестистороннем почти не было случайных смертей и тяжёлых болезней (кроме одной, специально созданной Оптимизатором для экспериментов, «болезни болезней», которая заставляла человека и его близких страдать так, как нужно было Системе). Всё было устроено наиболее оптимальным образом, во славу тихой спокойной радости и ясности настоящего момента. Когда кто-то нарушал этот порядок, привлекал слишком много внимания и создавал слишком много шума, его пытались разными способами вернуть на правильный путь. Этим занимались, в зависимости от сложности случая, простые птичники или типизаторы. В наиболее серьёзных случаях вмешивался Оптимизатор, который мог оптимизировать — то есть стереть и перенастроить — каждого жителя Королевства.

— Вы не платите за жильё, но регулярно ссоритесь с хозяйкой и соседями? — спросил Первый Типизатор.

Кито вспомнил хозяйку и Вэйни, и злость на них захлестнула его. Никто, кроме них, не мог об этом сообщить.

— Я не ссорюсь с ними, — ответил Кито. — Картинок у меня пока нет, но, когда будут, я заплачу, мы так договорились с хозяйкой.

— Хорошо. Вы разговариваете вслух на пустых детских площадках и улицах? — спросил Первый Типизатор, но не дал Кито ответить: — Это всё равно, впрочем, пока никому не мешает. Просто любопытно. Можете не отвечать.

Кито с ненавистью посмотрел на Первого Типизатора, тот улыбнулся.

— Вы уехали в Мор-Кахол и по неосторожности убили там бездомного старика?

— Нет, я… — Кито замолчал.

— Что, вы сделали это специально? Зачем? Считаете, что в Шестистороннем не место таким, как он?

Кито почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Захотелось сесть на пол, но под насмешливыми взглядами птичников надо было держаться во что бы то ни стало.

— Я не убивал его, — сказал Кито.

— Хотите, чтобы мы провели расследование? — уточнил Им-Ре.

Кито покачал головой.

— Я не хотел причинять ему вред, — поправился Кито.

— Я так и сказал, «по неосторожности», — раздражённо заметил Первый Типизатор. — Вы вообще слушаете меня? Это сейчас в ваших интересах.

Кито кивнул. Он слушал, но в голове постепенно поднимался гул, ноги болели. Всё это отвлекало. Он собрался было уже попросить сесть, но в последний момент передумал. Глубоко вдохнул, задержал дыхание на несколько счётов, представил себя на дне Кахольского озера, выдохнул и улыбнулся. В голове заметно посвежело.

— Циничное проникновение в Собор Защитника, — продолжил Им-Ре.

— И распугивание там Забытых Душ, — кивнул Кито.

Птичник прищурился:

— Ну, это не наша забота, об этом вы пожалеете в День осенних привидений. Не жалуйтесь потом.

Кито усмехнулся. Кажется, список прегрешений подходил к концу, но он всё ещё не понимал, что от него хочет птичник.

— Ну, и ваше великолепное выступление сегодня. Надо сказать, давно я не видел такого наглого и безрассудного грабежа. С профессором я договорился, но не думайте, что это сойдёт вам с рук.

— Раз уж вы столько обо мне знаете, может, будете называть меня «на ты»? Был бы вам признателен…

В школе «на вы» к ученикам обращалась самая строгая и несправедливая учительница. Она говорила «ну, а теперь вы, лори О-о-ол-Ниа-а-ат». Кито каждый раз приходилось поправлять: «Тар Ол-Ниат», — сгорая со стыда. Поэтому он до сих пор чувствовал себя не выучившим урок школьником, если кому-то из имеющих власть хотелось поиграть в учтивость.

— Как хочешь, — улыбнулся Им-Ре. — Можешь сходить на кухню и принести нам всем кофе. Себе тоже. Я вижу, ты устал.

Кито удивился, но возражать не стал — с готовностью вышел из комнаты. В маленькой уютной кухне, похожей на ту, что была в их с мамой квартире, он почувствовал себя немного лучше. Нашёл чайник и включил его, а вот с кофе всё оказалось не так просто: он осмотрел все полки и шкафы, но не нашёл ничего. На полке, которая больше всего походила на ту, на которой мог бы храниться кофе, лежала записка. Конечно, никто не мог оставить её для Кито, но теперь, после всего, что произошло, он развернул её, не раздумывая.

«Спасибо за кофе. Пришлось выпить весь. О. О.-Н.». Даже без подписи Кито безошибочно узнал бы почерк брата.

Он стоял неподвижно, опираясь на полку. Потом свернул записку, положил на место и закрыл дверцу. Зачем-то открыл снова, словно ожидая, что записка исчезнет.

Чайник выключился с резким щелчком. Кито вздрогнул и пошёл к птичникам.

— Кофе нет, — сказал он.

— Прости, — покачал головой Им-Ре, — видимо, весь выпили. Эту квартиру кто только не использует из наших. Надеюсь, убийства здесь не было, всё остальное — наверняка. Ладно, раз нет кофе, пора заканчивать. Я хотел сообщить тебе только то, что через дигет состоится суд о благонадёжности. Тебя вызовут Хранители Тишины из Ратуши. Мы к этому суду уже собрали доказательства того, что сейчас обсуждали. Даже части этого хватит на пару лет подземелий, так что советую тебе покинуть Тар-Кахол и не возвращаться сюда как минимум три года. Если вернёшься раньше, очень пожалеешь.

Конечно, Кито знал, что существует мир вне Тар-Кахола. Но это знание было для него бесполезным, поскольку жизни без Тар-Кахола не существовало. «В Шестистороннем только один город. Остальные — его отражения», — говорил Одо. Кито всегда в таких случаях сердился и думал, что это из какой-то книги, которые временами запоем читал брат, что это — одно из тех расчётливых преувеличений, за которые Кито недолюбливал литературу. Но уехать из Тар-Кахола означало навсегда потерять брата. Как и отправиться в подземелья на несколько лет. В любом случае, что бы ни означала эта записка, которую, конечно, положили специально для Кито, нужно было любой ценой остаться в городе.

— Я не хочу уезжать из Тар-Кахола, — зачем-то тихо сказал Кито.

— «Все города — отражения Тар-Кахола. Уезжая, ты сам становишься отражением», — улыбнулся тар Им-Ре, и Кито вспомнил, наконец, откуда брат взял эту раздражающую цитату.

«Поэма странствий» Котрила Лийора, ну конечно!

16.
Обыск

До дома Кито было совсем недалеко, особенно если пробираться дворами. В другое время он поостерёгся бы выбирать такой путь, но теперь казался себе неуязвимым. Только что побывать в лапах у главного птичника — и вырваться. Он вдыхал запах помоек Тёмного Города и улыбался. Ранние осенние сумерки перебегали тенями в тупиках и переулках, намекая прохожим, что нужно поторопиться.

Когда он подходил к своему дому, его бил озноб. От общения с птичниками и от того, что он забыл застегнуть куртку и завязать шарф, так и шёл всю дорогу. Но теперь это уже не имело значения: осталось немного до безопасности и тепла.

Кито увидел узкую полоску света на своих ботинках и удивлённо уставился на входную дверь в общий коридор. Она была приоткрыта, чего раньше никогда не было: хозяйка терпеть не могла открытые двери. Кито прошёл в коридор, заметил, что на кухне горит свет, но заходить к соседям-предателям не стал, а направился сразу в свою комнату. Открыв дверь, он почувствовал какой-то сырой холод, как из окон заброшенных домов на солнечной летней улице.

Кито включил свет, постоял на пороге, выключил свет, осторожно прикрыл дверь и пошёл на кухню.

Чтобы так аккуратно разбросать их с Одо вещи по маленькой комнате, требовались опыт и терпение. Видимо, ни того ни другого птичникам было не занимать: они достали с полки и оборвали по листочку каждую книгу. Пол, диван и стол были усыпаны книжными листами, как несвежим снегом. Одежда и бесполезные вещи, которые Кито хранил на память о маме и Одо, валялись на полу. Шторы были аккуратно срезаны, подушки и диван распороты: к бумаге примешивались белые шарики, которыми те были набиты. Компьютер был включён — единственная вещь, которую, казалось, оставили целой. Но потом Кито понял, что с экрана исчез Уголёк. Как он ни пытался вернуть кота, ничего не выходило. Ещё позже Кито вспомнил стихотворение, которое увидел у какого-то неизвестного поэта в Системе:

Пришли,

понюхали.

Натоптали

весенней грязью.

Светили в глаза,

свистели в уши,

в лицо плевали.

Сбросили твою

фотографию

на пол.

Заглядывали повсюду,

совали свои носы:

искали правду.

Ничегошеньки

не нашли.

Когда уходили,

порвали твою

фотографию.

И кота

убили.

Хозяйка сидела на кухне на полу, закутавшись в плед. Рядом стояла открытая бутылка вина.

Когда Кито вошёл, хозяйка даже не посмотрела на него, зато Вэйни, сидевший на стуле прямо у входа, захлопал и снял воображаемую шляпу.

— Ты всё-таки сделал это, привёл к нам птичников высшего звания! Теперь-то мне придётся признать твой талант.

---

Кито молча устроился на табурете. Взглянув на него, Вэйни тоже замолчал.

— Будешь вино или сварить тебе кофе? — тихо спросил он.

Кито кивнул.

— Кофе, — сказал он, — если у вас ещё не закончился.

И захохотал, не в силах остановиться.

Когда Кито, пролив половину первой, выпил вторую чашку кофе, хозяйка сказала:

— У тебя есть дигет на поиски нового жилья.

— Но если Одо вернётся… — начал Кито.

— Он не вернётся! — закричала хозяйка. — Пойми уже, что он не вернётся, он не хочет или не может тебя видеть — какая разница, почему? Ты превращаешь свою жизнь в непонятно что! Может, и хорошо, что они разнесли твою комнату, заваленную его вещами! Ты как червь, переваривающий воспоминания в темноте прошлого, ты…

Даже Вэйни попытался было остановить хозяйку, но Кито дал знак, что всё в порядке, и она быстро сникла и махнула рукой.

— Он улыбался так вежливо, — вздрагивая, рассказывала хозяйка. — Всегда боялась таких людей. Он говорил «можно пройти», «пожалуйста», но я ведь видела, что они с помощником натворили в вашей комнате. У него был свой ключ, кстати, они ничего не ломали и не просили меня открыть. Я бы им сказала, что ключа у меня нет. Потом он спросил меня, сколько стоит комната. Я сказала. Спросил, когда ты последний раз платил. Я тоже сказала. Не думала, что это как-то тебе повредит. И тогда он дал это, — хозяйка кивнула на стопку картинок на подоконнике, — на десять дигетов вперёд! Я говорила им забрать, но они не стали слушать.

---

Кито усмехнулся:

— Ну и что вы жалуетесь на птичников? Вежливые, ещё и заплатили авансом за непутёвого соседа.

Хозяйка приподнялась, дотянулась до стопки картинок и с силой запустила её в сторону Кито, так что специально распечатанные птичниками на блестящей бумаге заменители монет Шестистороннего разлетелись по кухне болезненно ярким дождём.

— Забирай, подавись своими птичниками, чтобы завтра же тебя здесь не было! — кричала она.

Кито быстро исчез в своей комнате.

Наутро, когда он вышел, рассчитывая на «кофе погорельца», картинок на полу уже не было.

Кито не стал убираться в комнате, просто сдвинул книжные листы с дивана, вытащил из шкафа чудом уцелевшее одеяло и свернулся на краю. Он смотрел в окно, на фонарь, на то, как меняются оттенки холодного света в фильтрах дождя: от еле заметной взвеси до такого, от которого даже уличные обитатели Тёмного Города натягивают капюшон. Ему казалось, что его сердце бьётся слишком часто и будто прихрамывает, хотя он специально лежал на правом боку, чтобы сердцу было чуть легче. Кито тут же представил сердце в виде нарисованного персонажа, вроде Уголька, как оно отчаянно и беспомощно колотит в дверь: «Легче? Легче, говоришь?!» Но перестать издеваться над собственным сердцем пока не представлялось возможным.

Кито прикрыл глаза и попытался дышать спокойнее. Вдох и выдох на четыре медленных счёта, чуть задержаться после выдоха. «Представьте вокруг сердца сферу и попытайтесь мысленно её увеличить», — вспомнил он отрывки из занятий по биомоделированию. У него всегда не хватало терпения, но теперь, когда нужно было всё равно скоротать ночь, он решил попробовать. Сфера получилась не очень ровная — так что никакая и не сфера, конечно. И наполнена она была не светом, а пустотой. Той пустотой, которая с детства представлялась Кито материей бесконечно малых и бесконечно больших вещей, о которых так страшно, но так интересно думать. Вот уже и комната заполнилось этой вязкой, как желе, пустотой. Когда ей перестало хватать места, она перетекла в коридор, захватила кухню и остальные комнаты. Хозяйка и соседи спали и не подозревали ни о чём — Кито откуда-то это знал, словно чувствовал через едва ощутимые колебания пространства. Вскоре пустота заполнила дом, улицу, Тёмный Город, весь Тар-Кахол, поднялась выше разноцветных крыш и затопила всё Шестистороннее, кроме разве что маяков Островной стороны. Хотя нет — и они постепенно скрылись в живом тумане. Кито видел это так же ясно, как фонарь за окном. Даже, пожалуй, яснее. Он слышал ночные колокола Ледяного Замка в Горной стороне, сопение спящих под корягами зверьков Лесной стороны, шорох песка, падающего с пограничной стены в Дальней стороне, шум рассветных волн, разбивающихся о камни Островной стороны, песни ночных рыбаков Морской стороны, долгие разговоры влюблённых под крышами Тар-Кахола… Постепенно вязкая темнота затопила самого Кито, а когда он, не особенно сопротивляясь, захлебнулся, сомкнулась высоко-высоко, там, где за серыми облаками сияли звёзды середины осени. И когда Кито, улыбаясь, уже перебирал знакомые созвездия, как чётки, он услышал тихий знакомый голос, от которого подскочил так, что оставшиеся листы полетели с дивана, а сердце решительно прыгнуло в пропасть.

17.
Поручитель

Кито не представлял, как искать новый дом: раньше это была забота Одо. После смерти матери они переезжали очень часто, пока не нашли эту комнату. Одо всегда занимался такими вещами сам, но потом неизменно упоминал — тогда, когда этого меньше всего ожидаешь, — что младший брат снова не помогал в поиске нового дома. Хотя сам каждый раз просто приходил говорил: «Мы завтра переезжаем, собирай вещи». Кито не спрашивал, зачем нужны постоянные переезды, от кого бежит или скрывается брат. Его устраивало, что это всегда был Тёмный Город — кроме одного раза, когда они жили в подвале огромного дома на соседней от Ратуши улице. Тогда, как только Кито выходил из дома, ему казалось, что на него смотрит весь Тар-Кахол. К счастью, там они прожили всего несколько дигетов.

Наверное, следовало искать объявления в Системе, выбрать фильтры расположения в Тёмном Городе и минимальной цены. Хотя даже при минимальной цене нужно было, как слышал Кито, заплатить сначала за шесть дигетов вперёд, а у него не было ни картинки. Нужно было подумать об этом или пойти узнать у хозяйки, но Кито не мог пошевелиться. Он сидел и слушал, как от постоянного дождя медленно, с тихим шуршанием разбухают стены дома

— Тут к тебе пришли! — крикнула из коридора хозяйка, и, постучавшись, вошла Сайви.

— Привет. Ты не отвечал на мои письма — зашла узнать, всё ли… — Сайви медленно осмотрела комнату.

Кито улыбнулся и пожал плечами:

— Прости. Они убили Уголька, теперь мне тяжело включать компьютер.

Сайви пристроилась на край дивана, пододвинула табурет, смахнув с него перья и листья, вытащила из рюкзака термос, две чашки и гору бутербродов с сыром.

— Решила захватить кофе.

Посреди хаоса из перьев, разорванных книг и расчётливой ненависти Кито взял в руки горячую кружку с кофе и вдруг почувствовал себя дома.

— Они сказали, что выставят тебя из Университета, если продолжишь общаться со мной, — предупредил Кито, когда коротко рассказал о том, что произошло вчера, не упоминая, впрочем, о записке.

— Они не могут этого сделать, — пожала плечами Сайви, — в Правилах нет такого пункта.

— Мне кажется, ещё нигде не написано, что можно вламываться домой к жителю Тар-Кахола и переворачивать его вещи. Но как видишь… — Кито кивнул на пространство вокруг. — Правила действуют по правилам птичников.

— Это ты особенный, — улыбнулась Сайви. — Поэтому с тобой происходят особенные вещи.

Вместе они довольно быстро убрались в комнате, выставили к двери пакеты с бумагой, тканью и отдельным непонятным мусором.

— И что ты собираешься делать? — спросила Сайви, когда они, уставшие, устроились на диване напротив окна.

— Искать квартиру, думаю, — отозвался Кито, повернув голову.

Фонарь смотрел на него мёртвым глазом и выглядел героем городской страшилки о «длинном Вил-Ли». Кито подмигнул ему.

— Птичники предупредили тебя, чтобы ты уехал из города, — напомнила Сайви.

— Я не могу уехать, пока не найду Одо, — нахмурился Кито.

— В подземельях Ратуши у тебя будет мало шансов. Говорят, там людей держат отдельно и запирают.

Сайви взяла кружку с кофе и тут же поставила её. Она отвернулась от Кито и сидела на самом краю дивана, словно собиралась встать и уйти.

Кито вспомнил, что птичники ещё повесили на стенах его неоконченные рисунки из стопки в углу, и это почему-то особенно его разозлило. Он сорвал их и затолкал в пакет с бумажным мусором.

— Ну а что мне делать? Уехать? — тоскливо спросил Кито.

Он почувствовал, как устал за последние несколько дигетов, и невольно представил, как хорошо сидеть неподвижно, когда мимо проносятся симпатичные предметы вроде деревьев, гор и облаков.

— У тебя есть целых четыре дня. Подумай.

Сайви считала, что с помощью разума можно решить любую проблему. А некоторые проблемы можно ещё и не создавать. Поэтому неразумные поступки в её исполнении казались всегда такими впечатляющими.

— Ненавижу число четыре, — сказал Кито.

— Мне пора на занятия. Могу зайти вечером и помочь с поиском дома и вещами.

— Спасибо, не нужно, я… — Кито встал проводить Сайви и огляделся, не зная, с чего начать.

— Вот и отлично, — поспешно улыбнулась Сайви, — но включи всё-таки компьютер, на всякий случай.

Она вышла и закрыла за собой дверь. Кито решительно шагнул к компьютеру, отряхнул его от бумажек, включил и написал Сайви: «Спасибо за кофе и за то, что ты по-прежнему есть в этом беспорядке моей жизни», — но потом половину послания стёр.

Среди писем Кито сразу же увидел письмо из Ратуши. «Официальное уведомление» — так оно называлось. «Сообщаем Вам», «рассмотрение Вашего дела», «в случае уклонения», — Кито замутило, он не стал даже дочитывать. Он и так знал, что в случае уклонения от явки в Ратушу птичникам города разрешалось охотиться за ним любыми способами, включая травмоопасные: негласное соглашение об этом между Хранителями Тишины и птичниками было известно каждому тар-кахольцу. Поэтому редко кто решался не явиться по вызову городских властей. Куда-то скрыться за эти четыре дня он не сможет — очевидно, что птичники будут ходить за ним по пятам. Кито лёг на диван, закинув руки за голову, чтобы обдумать эту безвыходную ситуацию, и тут же уснул.

Когда Кито проснулся, первый из предоставленных ему дней дотлевал, так и не разгоревшись под серой плёнкой затяжного дождя. Наступление ранней темноты сравняло его с другими осенними днями. Но для Кито новый вечер означал приближение суда в Ратуше. Оставалось всего три дня. Раньше, когда Кито ещё учился, они с однокурсниками считали, что три дня — лучшее время, чтобы начать готовиться к экзамену (если ты, конечно, что-то делал до этого), хотя всегда казалось, что можно ещё немного подождать, пока не останется последний день или последняя ночь со своей энергией неизбежности. Но это всегда были только экзамены, даже для Кито, у которого откуда-то возникало необъяснимое желание ответить лучше всех, даже для отличницы Сайви, которая как-то пошла вместо экзамена выручать Кито, в очередной раз угодившего к птичникам — и он до сих пор вспоминал об этом, когда думал, что никому не нужен. Теперь же Кито ждала безрадостная перспектива провести немало времени в подземельях Ратуши. Он не очень хорошо себе представлял, насколько реальны угрозы птичников, так как лекции по законам и правилам Шестистороннего всегда прогуливал, но, скорее всего, ему действительно грозило заключение, и вопрос был только в сроках. Можно было это выяснить, заглянув в кодексы Шестистороннего, но Кито от любого упоминания законов сводило зубы, как от неспелой зеленики.

Кито выбрался на кухню налить чаю (пока никого не было, взял щепотку дорогого синтийского зелёного, который покупал себе Вэйни), а потом вернулся за компьютер и в задумчивости стал искать городские легенды о Забытых Душах в Соборе Защитника. Хотелось отмахнуться и сказать, что это всё ерунда, но пока не получалось.

Голос из металлических колокольчиков сообщил, что получено новое письмо. Раньше о письмах оповещало мяуканье Уголька, но теперь от него осталась только невидимая могила где-то за пределами экрана. Кито покопался в настройках, чтобы убрать этот противный голос, но не смог и быстро сдался.

Письмо было от Сайви.

«Спасибо, очень мило) — писала она. — Пока ты спал (нетрудно догадаться, ты всегда спишь, когда отчаиваешься, не хмурься), я изучила Закон о Тишине и Закон о порядке восстановления Тишины, и, кажется, у тебя есть шанс остаться дома. В пункте 2 раздела 114 Закона о порядке восстановления Тишины пишут так: «Если житель Тар-Кахола, совершивший нарушение Тишины, привлекается к Суду Ратуши в первый раз и не совершал опасных нарушений с прямым умыслом против жизни и здоровья других людей, он может быть освобождён под поручительство жителя Тар-Кахола, который никогда не был замечен в нарушении Тишины или правил Тар-Кахола, что подтверждается согласием Общества Королевских Птицеловов…». Кито усмехнулся. Под этот критерий не подходила даже Сайви, не говоря уже о его знакомых из Тёмного Города. Родственников у них с братом в Тар-Кахоле не было. Одо рассказывал, что осталась какая-то дальняя родственница в Островной стороне, но они никогда с ней не общались. Кито не понимал, зачем вообще нужно общаться с людьми только потому, что вы случайно оказались родственниками. Если даже с друзьями — людьми, которых ты сам выбрал особенными для себя, — общаться не всегда было легко.

«Не знаю — продолжала Сайви, — сможешь ли ты найти человека, который понравится птичникам, за три оставшихся дня, но попытаться, думаю, стоит.

Удачи! С.»

Кито улыбнулся. У него был секрет даже от Сайви: он никогда никому не рассказывал про своего преследователя — Темио Им-Онте.

Птичник ответил только на следующий день: Кито был уверен, что специально, чтобы отомстить за неотвеченные письма. Письмо было коротким: «В 6 вечера у фонтана на площади Рыцарей Защитника. И не опаздывай, ждать не буду». Измученный Кито сник: придётся идти через весь Тёмный Город. Он надеялся, что птичник, как всегда, встретит его на площадке перед домом — но, видимо, теперь он звал на свою территорию.

С приближением Дня осенних привидений город приобретал призрачную прозрачность, прятался по утрам в тумане Кахольского озера и по-детски вздыхал о том, что приближается зима. Но иногда неожиданно появлялось солнце, день разгорался и замирал на высокой «соль», чтобы так же стремительно скатиться в параллельный минор ненастного вечера. В подворотнях Старого города пахло вином и перегноем от «аптекарских огородов» при старинных домах. Кито порадовался, что вышел заранее и теперь мог идти не спеша, заглядывая в уютные переулки и большие окна булочных. Когда он видел своё отражение в окнах, то тут же делал вид, будто предстоящая встреча его нисколько не волнует. Но стоило ему отвернуться и задуматься, колени казались мягкими, как выброшенные на берег водоросли, а натянутая улыбка стекала под воротник. Чем ближе Кито подходил к площади Рыцарей Защитника, тем сложнее ему было притворяться, что всё в порядке. Он остановился в одном из переулков, которые горными ручьями сбегали в озеро площади, прислонился к стене и прикрыл глаза. Вдох на четыре счёта, задержка дыхания, выдох на четыре счёта, задержка дыхания — как можно дольше. Чтобы почувствовать погружение в воду собственных мыслей и опуститься чуть глубже, туда, где мимо проплывают только разноцветные рыбки физических ощущений. Он не дышал слишком долго, и организм решил заняться спасением самостоятельно, поэтому Кито сполз по стене до самой мостовой, кашляя и хватая воздух ртом. Отдышавшись, он весело рассмеялся и не мог остановиться до тех пор, пока ему вдруг не показалось, что уже шесть. Испугавшись снова, он взглянул на часы (подарок Сайви) и успокоился: до встречи оставалось ещё пятнадцать минут. Кито выбрался из своего укрытия и занял скамейку прямо напротив фонтана.

Начинался дождь, прохожих на площади почти не было.

— Что тебе нужно от меня? — Темио сел рядом, но не смотрел на Кито.

Он, как обычно, был одет во всё чёрное. Но модное длинное пальто и высокие ботинки с железными вставками здесь, в центре Тар-Кахола, помогали ему затеряться среди столичных модников.

— Чтобы ты стал моим поручителем на Суде Ратуши в конце этого дигета, — ответил Кито, так же не поворачивая головы.

Птичник развернулся и долго смотрел на Кито во все глаза, отчего казался ещё младше.

— Че-го? — наконец переспросил он.

Все изысканные обороты, которыми он преследовал Кито в Тёмном Городе, исчезли.

Кито молчал.

— Ты не хочешь сначала извиниться и сказать, что был не прав всё это время? Или предложить мне в обмен шпионить за главными торговцами иллюзиями Тёмного Города? Или рассказать печальную историю о трудном детстве? С чего ты вообще взял, что я буду тебе помогать?

Кито не хотел.

— Прости меня, если для тебя это важно, — ответил он. — Ты ведь наверняка прекрасно знаешь, в каком положении я оказался. Ты и сам предупреждал меня. Но я не виноват, что должен жить в мире, в котором действуют такие гнусные правила! — Кито не выдержал и сорвался на жалобы.

— Ладно, будем считать это печальной историей, — улыбнулся Темио. — Как тебе знакомство с моим дядей? Он к кому попало не является. Надеюсь, ты оценил.

Кито удивлённо уставился на Темио. Дядя? Хотя всё было вполне закономерно.

— Но он мне ничего не рассказывал, не переживай. Он вообще ничего про работу нам не рассказывает. Моя мама до сих пор думает, что он работает с бумагами в Ратуше.

— Они разнесли нашу с братом комнату! — зачем-то пожаловался Кито.

Птичнику на птичников — ужасно смешно.

Тем не менее, Темио не стал злорадствовать, а только понимающе покачал головой.

— Ну, ты сам виноват. Знаешь эту раздражающую всех фразу: «я тебя предупреждал»? Ладно, что-то становится совсем холодно, — Темио встал, застегнул пальто и сунул руки в карманы. — Рад был узнать, что ты умеешь отвечать на письма и приходить вовремя. Приятно было повидаться…

Кито тут же вскочил:

— Значит ты отказываешься?

Он не мог поверить, что всё закончилось, что у него так и не будет никакого шанса. Любая безысходность вызывала у Кито приступ зубной боли.

— Я подумаю, — сказал Темио. — Это слишком серьёзный вопрос. Ты вот наверняка не знаешь, что поручитель отвечает за все нарушения подопечного, как за свои? А для меня это ещё означает риск попрощаться с любимой работой. Так что я подумаю и напишу тебе свои условия. Проверяй почту.

— Но осталось два дня… — напомнил Кито.

— Не переживай, — улыбнулся Им-Онте, — мы всегда укладываемся в сроки и отвечаем на письма.

Когда Кито вернулся домой, его била лихорадка. Он забрался подо все одеяла, покрывала и пледы, которые смог найти, и старался не забыть только одну вещь: «Проверить почту. Проверить почту». Весь следующий день он провалялся в постели, закутываясь и стуча зубами или пытаясь открыть окно от невыносимой жары. Хозяйка приносила ему чай и какую-то еду и даже сказала, что он может, так и быть, остаться. Кито кивнул с благодарностью, но внутренний голос ехидно добавил: «Конечно, теперь, когда она взяла кровавые картинки птичников, ей стало совестно выкидывать тебя на улицу».

Кито постоянно выбирался из-под одеяла, чтобы подойти к компьютеру и проверить почту. Но письма от Темио всё не было. Он бездумно обновлял страницу, вглядываясь покрасневшими глазами в экран, и жалел, что отключил уведомления. Теперь снова подключить помощника он мог только через три дигета. Оптимизатор всегда ограничивал возможность выбора в Системе, даже в мелочах, чтобы люди не тратили время, постоянно сверяясь с погодной картой своих желаний.

Письмо пришло поздно вечером, уже почти ночью. Обессиленный, Кито сначала просто смотрел на знакомые буквы и слова, не сразу осознавая их смысл.

«Привет, Кито! Я подумал, что готов дать тебе шанс», — самодовольно сообщал птичник.

«Прости, что немного затянул с ответом: как я и говорил, это решение влечёт для меня немало неудобств и рисков. Начиная с того, что мой дядя будет в ярости, и заканчивая формальными обязанностями отчитываться за твоё поведение перед Хранителями Тишины и перед Первым Типизатором, а если не повезёт — то и перед Оптимизатором тоже. Поэтому, принимая решение помочь тебе, я, конечно, обдумал все возможности уменьшения моих рисков и предлагаю их тебе в виде перечисленных ниже обязательных условий моей помощи (ладно, кое-что я добавил для собственного удовольствия, но считаю это справедливой моральной компенсацией).

Итак, что ты должен в обмен на моё предложение поручительства в Суде Ратуши:

1) взять портативный телефон, который я тебе передам в суде, подключить его и всегда, в любой момент отвечать на мои звонки и письма: если ты не отвечаешь больше 15 минут, я смогу считать наше соглашение расторгнутым; включать видеосвязь и присылать фото того, что ты видишь, когда я этого попрошу; не отказываться от встреч и не опаздывать на них;

2) не нарушать законы и правила Тар-Кахола, устроиться на работу или вернуться к учёбе, вести социально приемлемый образ жизни;

3) ежедневно вести записи в дневнике, посещать и добросовестно выполнять задания мастера по работе с памятью, вниманием и намерением по моему выбору;

4) вести себя вежливо и учтиво.

Жду твоего ответа до 6:00 утра дня Суда Ратуши. В случае отсутствия ответа буду считать себя свободным от каких-либо обязательств.

И нет, обсуждать эти условия мы не будем, ты либо принимаешь, либо отказываешься, всё просто)

Т. И.-О.»

— Да пошёл ты к Окло-Ко! — невежливо закричал Кито, когда до конца уяснил значение каждого из предложенных условий.

Вэйни предупреждающе постучал в стену — и Кито повторил своё предложение громче. Он руками и ногами вцепился в одеяло и повалился на кровать, уткнувшись лицом в подушку, чтобы меньше воздуха оставалось для бессмысленных рыданий.

Через два часа он написал короткое «Я согласен», а потом, вспомнив про пункт четыре, добавил: «Привет, Темио! Спасибо за такое прекрасное предложение». Хорошо, что вежливость предоставляла отличные возможности для проявления ненависти.

18. 
Суд

В Ратушу нужно было явиться к десяти утра. Кито всю ночь пролежал без сна и в шесть уже встал, оделся и принялся ходить по комнате из угла в угол. Беспорядок, учинённый птичниками, он убрал, но их дух оставался каким-то неуловимым запахом, который Кито терпеть не мог: гари задутых свечей и сожжённых бумаг. В восемь Кито вышел из дома, припрятав в кармане найденную в коридоре картинку на кофе с булочкой по дороге. Он усмехнулся, вспомнив старый обычай последнего завтрака для приговорённых к смерти. Выпить кофе Кито решил в знаменитой «Кофейной соне» — тем более что она как раз была недалеко от Ратуши.

— Кофе дня и булочку с лимонным кремом, — улыбнулся Кито девушке за стойкой.

Кажется, это она угостила их с Сайви бесплатным пирожным в прошлый раз. Теперь она принесла вместе с заказом маленькое печенье с предсказанием: в Синтийской республике такие дарили друг другу на удачу.

— Для хорошего дня, — улыбнулась хозяйка.

— Спасибо, — кивнул Кито. — Я знаю, что все предсказания здесь — счастливые. Вот, смотрите, — Кито разломил хрупкое печенье и прочитал, мгновенно мрачнея: — «Сегодня вы найдёте то, что давно потеряли».

Хозяйка виновато улыбнулась и поспешила к другим посетителям.

Кито допил свой кофе, не притронувшись к булочке, и вышел, оставив сдачу на «кофе для того, кто попросит»: ему всегда казалось, что это приносит удачу.

Суд Ратуши располагался в просторном старинном зале с высокими окнами. В коридорах стояли удобные резные скамьи, по стенам висели картины с видами Тар-Кахола. Как ни старался Кито потянуть время, он всё равно пришёл первым: перед залом никого ещё не было. Усидеть на месте он не мог, поэтому ходил и по десятому кругу разглядывал «Кахольское озеро в закатных лучах», «Королевские сады», «Улицу Холма весной», «Огни Зимнего праздника» и «Западные ворота на рассвете». Если Темио не придёт, то уже завтра Кито сможет оценить виды подземелий Ратуши. Но в этом случае ему, по крайней мере, не придётся ничего говорить: только изображать раскаяние и кивать. Перспектива просить суд назначить попечителя стала казаться чем-то нереальным, Кито ярко представил, как все в зале будут смеяться над ним и даже судьи позволят себе кривую усмешку.

Чтобы отвлечься, он подошёл к окну: солнце, как и вчера, неожиданно появилось в просвете плотных серых облаков, и крыши Тар-Кахола с высоты Ратуши тут же вспыхнули россыпью самоцветов.

— Кито… — Сайви осторожно позвала его, но он всё равно вздрогнул. И сразу же улыбнулся, как в детстве от найденного на дороге блестящего камешка.

Кито обернулся и увидел, что к залу бесшумно подошёл Первый Типизатор. Он кивнул присутствующим и развернул газету.

Сайви выглядела несчастной, и Кито пока не мог ничем её обнадёжить: Темио всё ещё не было. Он явился за пять минут до начала заседания, в бархатном чёрном костюме и белоснежной рубашке с вышитым на воротнике вензелем. Остановился напротив Кито, бросив взгляд в сторону стоящей поодаль Сайви, и тихо сказал:

— Привет! Не переживай так. Когда тебе дадут слово, нужно будет только сказать: «Я признаю нарушения и прошу о применении пункта 2 раздела 114 Закона о порядке восстановления Тишины». Всё остальное я возьму на себя.

Каким бы раздражающим ни выглядел самодовольный птичник, Кито действительно обрадовался, когда его увидел. Ответить он не успел, потому что служитель Ратуши открыл зал и попросил всех заходить. А потом осталась только пара секунд на вдох-выдох, потому что прямо перед ним за высоким столом, покрытым ало-зелёной — в оттенках флага Шестистороннего — тканью возник огромный экран Судьи Ратуши.

Судья был одним из двойников Оптимизатора — одним из тех, с кем жители Шестистороннего могли общаться напрямую. В некоторых сторонах он принимал облик человека, но в Тар-Кахоле являлся в своём истинном виде — текстовой строки на огромном экране. Сейчас на нём было написано: «СУДЬЯ РАТУШИ ПРИВЕТСТВУЕТ ВАС И ПРЕДЛАГАЕТ ЗАНЯТЬ СВОИ МЕСТА». Кроме тех, кого Кито встретил перед входом, в зал зашли незнакомые ему люди, пять или шесть человек. Любой житель Тар-Кахола мог присутствовать на любом заседании, поэтому распорядители просто указали на места для зрителей, куда также направилась Сайви. Первый Типизатор занял одно из кресел справа от Судьи, Кито указали на такое же место слева. Темио уверенно сел в кресло рядом с ним, прямо напротив своего дяди.

Распорядители призвали к тишине, и на экране появился новый текст. Все желающие могли прослушать его на любом языке в наушниках, которые болтались у каждого места.

«СЕГОДНЯ МЫ РАССМАТРИВАЕМ ДЕЛО О НАРУШЕНИЯХ ТИШИНЫ СО СТОРОНЫ ЖИТЕЛЯ ТАР-КАХОЛА КИТО ОЛ-НИАТА, СЫНА ОРИИ ОЛ-НИАТ…»

Упоминание имени мамы заставило судорожно вдохнуть: подступил кашель, словно кто-то провёл лапкой по внутренней поверхности горла. Кито знал, чем это всё обычно заканчивается, и огляделся в поисках возможностей побега. Сердце тоже было не прочь сбежать из грудной клетки. «Это просто формальность, главное успокоиться», — тщетно упрашивал он сам себя.

«КИТО ОЛ-НИАТ, 18 ЛЕТ, ЖИВЁТ В ТЁМНОМ ГОРОДЕ НА УЛИЦЕ КОТРИЛА ЛИЙОРА, В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ НЕ УЧИТСЯ И НЕ РАБОТАЕТ…»

«Ну да, я свободный художник», — усмехнулся про себя Кито. Некоторые зрители переглянулись с явным осуждением, что заставило его повыше поднять голову.

«ОБЩЕСТВОМ КОРОЛЕВСКИХ ПТИЦЕЛОВОВ БЫЛИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ В СИСТЕМЕ МАТЕРИАЛЫ, ПОДТВЕРЖДАЮЩИЕ СЛЕДУЮЩИЕ НАРУШЕНИЯ ТИШИНЫ, СОВЕРШЁННЫЕ ТАРОМ ОЛ-НИАТОМ».

Подробные описания первых нарушений — надписей на Стене Правды и рисунков напротив Ратуши — вызвали у Кито самодовольную улыбку. Особенно когда на экране появились фотографии. «А очень даже ничего смотрится», — оценил он (разумеется, про себя). Но на языке нарушений Тишины это называлось «демонстрацией образов, нарушающих общественное эстетическое пространство и представляющих единственно верными неконвенционные установки и принципы». Кито уже представил, как добавит эту фразу в резюме, если будет устраиваться на работу художником. Поэтому на вопрос с экрана о возражениях или дополнениях ответил: «Нет, Мэй-Судья».

Дальше всё стало хуже. «САМОВОЛЬНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В СОБОР ЗАЩИТНИКА С ЦЕЛЬЮ РАЗВЛЕЧЕНИЯ, ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ САКРАЛЬНЫМ НАЗНАЧЕНИЕМ ЗДАНИЯ И ПРЕДСТАВЛЕНИЯМИ ЧАСТИ ЖИТЕЛЕЙ ШЕСТИСТОРОННЕГО КОРОЛЕВСТВА О ВАЖНОСТИ СОХРАНЕНИЯ ТИШИНЫ В СОБОРЕ ЗАЩИТНИКА В ИНТЕРЕСАХ ЗАБЫТЫХ ДУШ…» На экране появились выписки-свидетельства существования легенды о ночующих в Соборе Забытых Душах. Кое-что Кито уже читал, но не знал старинную историю, с которой всё началось: о двух сёстрах, одна из которых отправилась в Тар-Кахол, чтобы заработать деньги на лекарства для матери, а другая отправилась её искать и погибла под обвалом в Горной стороне. Но её призрак добрался до Тар-Кахола и бродил по улицам в поисках сестры, пока не нашёл приют в Соборе Защитника.

На этот раз у Кито были возражения и дополнения, но он не сразу смог ответить, когда к нему обратились.

— Мы… я не для развлечения… не с целью развлечения поднялся на крышу Собора, я хотел посмотреть на крыши Тар-Кахола. Там лучший вид во всём Старом городе.

«САМОВОЛЬНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В СОБОР ЗАЩИТНИКА С___

ЛИЧНОЙ ЦЕЛЬЮ, ТАК БУДЕТ ТОЧНЕЕ?»

Кито кивнул. Хотя сам он написал бы по-другому, но возразить на такую формулировку ему было нечего.

У птичников «дополнений, вопросов, возражений» не было, поэтому Судья перешёл к следующему пункту.

«ДОПУСТИЛ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИЧИНЕНИЯ ПО НЕОСТОРОЖНОСТИ СМЕРТИ ЧЕЛОВЕКА В СВЯЗИ С ЕГО АСОЦИАЛЬНЫМ ПОЛОЖЕНИЕМ___»

— Возможность? Значит он выжил?! — перебил Кито.

Экран Судьи Тар-Кахола замигал красным. «НАПОМИНАНИЕ ТАРУ ОЛ-НИАТУ: ВЫ МОЖЕТЕ ГОВОРИТЬ ТОЛЬКО КОГДА ВАС СПРАШИВАЮТ ИЛИ К ВАМ ОБРАЩАЮТСЯ. ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ СУДЬЕ».

— Простите, Мэй-Судья, я понимаю, — пробормотал Кито.

«ОН ВЫЖИЛ, ПРОХОЖИЙ ЗАМЕТИЛ ЕГО И ПОМОГ ВЫБРАТЬСЯ. НО ЭТО БЫЛО РЕАЛИЗАЦИЕЙ НЕБОЛЬШОЙ ВЕРОЯТНОСТИ».

На запрос «дополнений и возражений» Кито заговорил, хотя все слова вдруг как будто исчезли из его головы, как во время игры в «назови шесть».

— Мне было всё равно, что он… как это… асоциальный. Конечно, я думал, что у него, скорее всего, нет дома, но толкнул его не из-за этого…

Кито сбился и замолчал.

«СНАЧАЛА ВЫ ЗАГОВОРИЛИ С НИМ, УГОСТИЛИ ВИНОМ, А ПОТОМ ТОЛКНУЛИ. ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ПРЕДПОЛАГАТЬ УМЫШЛЕННЫЙ ХАРАКТЕР ТАКИХ ДЕЙСТВИЙ, НО У НАС НЕТ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ, ПОЭТОМУ В СИСТЕМЕ ФИКСИРУЕТСЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРИЧИНЕНИЯ СМЕРТИ ПО НЕОСТОРОЖНОСТИ…»

Кито был слишком рад узнать, что старик выжил, поэтому не заметил осуждающие и откровенно враждебные взгляды со зрительских мест.

Неожиданно после обращения экрана к Первому Типизатору тот взял слово:

— Мэй-Судья, у меня есть вопросы к Тару Ол-Ниату…

Экран мигнул разрешающим зелёным.

— Тар Ол-Ниат, — продолжал птичник, парализуя Кито равнодушным взглядом — таким, которым обычно смотрел на него Одо, — так о чём вы говорили с Лиром Ли-Реем — так зовут этого старика, — как познакомились и почему вообще оказались в Мор-Кахоле в тот день?

Кито растерялся. Он ненавидел вопросы, ненавидел эту концентрацию внимания вокруг тебя, как будто воздух у лица становился тяжёлым и оседал на дне лёгких, и обычно мог делать вид, что не слышал вопросов, что вопросы обращены не к нему или что он обязательно ответит, но позже. Проблемы возникали только на устных экзаменах в Университете: Кито готовился к ним так, чтобы отвечать, не задумываясь, но при этом всё равно начинал злиться на того, кто задавал ему вопросы, даже если это был самый благодушный преподаватель. Кито по привычке замолчал, но требование ответа, висящее в воздухе, никуда не исчезло. Все смотрели только на него. Многие — откровенно насмешливо и злорадно, что придало немного сил.

— Мы говорили о море, — начал Кито с простого, — Тар-Первый Типизатор. Познакомились… случайно. В Мор-Кахол я приехал… погулять.

— Потратили на билет последние картинки, чтобы погулять, нашли бутылку дорогого вина и случайно познакомились с бездомным стариком, которого затем толкнули, не испытывая к нему, впрочем, никакой неприязни. Всё верно? — издевательски уточнил Им-Ре.

Кито покраснел. В зале послышались смешки, но экран предупреждающе мигнул красным — и все затихли. Кито молчал, а когда пауза растянулась уже на несколько тактов, ответил:

— Всё верно.

— Я думаю, существенных уточнений для исправления данных в Системе здесь нет, Мэй-Судья, — резюмировал птичник, и экран мигнул, соглашаясь.

Кито почувствовал злость на птичника, на его самодовольство, упрятанное в чёрный футляр невозмутимости, на его работу, которой он, вероятно, гордится, на то, что ему, кажется, нравится играть в эту до тошноты простую игру. Он опустил глаза и с удивлением почувствовал, как Темио незаметно тронул его за локоть. Кито терпеть не мог прикосновения, но эта поддержка позволила ему выдохнуть. На Сайви он старался не смотреть: после того как на экране появилась история со стариком, она опустила лицо и рассматривала свои руки, не отрываясь.

«ЭТО ВСЁ, ЧТО ЗАФИКСИРОВАНО В СИСТЕМЕ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ. ТЕПЕРЬ МЫ МОЖЕМ ПЕРЕЙТИ К АНАЛИЗУ И СИНТЕЗУ. ТАР ОЛ-НИАТ, ВЫ МОЖЕТЕ СЕЙЧАС СООБЩИТЬ ТО, ЧТО ХОТЕЛИ БЫ, ЧТОБЫ МЫ ЗНАЛИ ПЕРЕД ВЫБОРОМ СООТВЕТСТВУЮЩЕГО НАКАЗАНИЯ».

Темио снова напомнил о себе — и вовремя, потому что Кито едва не забыл, что должен попросить о поручителе.

— Я признаю нарушения и прошу о применении пункта 2 раздела 114 Закона о порядке восстановления Тишины, — сказал Кито.

«КТО ГОТОВ БЫТЬ ВАШИМ ПОРУЧИТЕЛЕМ?» — мгновенно отреагировал экран.

— Я, Мэй-Судья, — встал Темио. — Темио Им-Онте, служащий Общества Королевских Птицеловов, двадцать лет, живу в настоящее время в доме номер три по улице Весеннего Ветра. Подробная информация о соответствии предъявляемым к кандидатам в поручители требованиям представлена в Системе.

Экран подтверждающе мигнул зелёным.

«ТРЕБУЕТСЯ УТВЕРЖДЕНИЕ КАНДИДАТУРЫ СО СТОРОНЫ ОБЩЕСТВА КОРОЛЕВСКИХ ПТИЦЕЛОВОВ. ТАР ИМ-РЕ?»

— Общество Королевских Птицеловов подтверждает представленную информацию, возражений против кандидатуры тара Им-Онте не имеем, — отозвался Первый Типизатор.

Теперь Кито внимательно наблюдал за выражением его лица и на мгновение ему показалось, что он заметил тень недовольства. С трудом сдержав улыбку, Кито подумал о своём возможном поручителе с искренней благодарностью.

«ХОРОШО, СПАСИБО. ТАР ИМ-ОНТЕ, ВАМ, ВЕРОЯТНО, ИЗВЕСТНЫ ПОСЛЕДСТВИЯ НАЗНАЧЕНИЯ ВАС ПОРУЧИТЕЛЕМ НАРУШИТЕЛЯ ТИШИНЫ, НО МЫ ДОЛЖНЫ ВАМ НАПОМНИТЬ».

Темио склонил голову в знак того, что готов слушать.

«ПОРУЧИТЕЛЬ НАРУШИТЕЛЯ ТИШИНЫ СВОИМ ЗАЯВЛЕНИЕМ О ГОТОВНОСТИ БЫТЬ ПОРУЧИТЕЛЕМ ПОДТВЕРЖДАЕТ УВЕРЕННОСТЬ В ТОМ, ЧТО НАРУШИТЕЛЬ ВПРЕДЬ НЕ БУДЕТ ДОПУСКАТЬ НАРУШЕНИЙ ПРАВИЛ И ЗАКОНОВ ШЕСТИСТОРОННЕГО КОРОЛЕВСТВА, А ТАКЖЕ ПРЕДПРИМЕТ МЕРЫ ПО УСТРАНЕНИЮ ПРИЧИН ПРОШЛЫХ НАРУШЕНИЙ.

ПОРУЧИТЕЛЬ САМОСТОЯТЕЛЬНО ВЫБИРАЕТ СПОСОБЫ И СТЕПЕНЬ КОНТРОЛЯ ПЕРЕМЕЩЕНИЙ И ИНЫХ АСПЕКТОВ ЖИЗНИ НАРУШИТЕЛЯ. ПОРУЧИТЕЛЬ ОБЯЗАН ПРЕДСТАВЛЯТЬ ОТЧЁТЫ О ХОДЕ ИСПОЛНЕНИЯ ПОРУЧЕНИЯ ПО ЗАПРОСАМ ХРАНИТЕЛЕЙ ТИШИНЫ, ПЕРВОГО ТИПИЗАТОРА И ОПТИМИЗАТОРА. В СЛУЧАЕ СОВЕРШЕНИЯ НАРУШИТЕЛЕМ НОВЫХ НАРУШЕНИЙ ПОРУЧИТЕЛЬ ПРИВЛЕКАЕТСЯ К СУДУ РАТУШИ И НЕСЁТ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ НАРАВНЕ С НАРУШИТЕЛЕМ. В СЛУЧАЕ НЕВОЗМОЖНОСТИ ИСПОЛНЕНИЯ ПОРУЧИТЕЛЕМ СВОИХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ОН ОБРАЩАЕТСЯ В СУД РАТУШИ С ЗАЯВЛЕНИЕМ О СЛОЖЕНИИ ПОЛНОМОЧИЙ ПОРУЧИТЕЛЯ И ПЕРЕСМОТРЕ ДЕЛА НАРУШИТЕЛЯ. НАРУШИТЕЛЬ ТАКЖЕ МОЖЕТ ОБРАТИТЬСЯ К СУДУ РАТУШИ В СЛУЧАЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ СО СТОРОНЫ ПОРУЧИТЕЛЯ».

Кито не думал, что всё на самом деле так серьёзно, и в тревоге посмотрел на своего «кандидата в поручители», чтобы убедиться, что тот не передумал. Темио выглядел спокойным.

«ТАР ИМ-ОНТЕ, ВЫ ПРИНИМАЕТЕ УКАЗАННЫЕ УСЛОВИЯ ПОРУЧИТЕЛЬСТВА?»

— Да, Мэй-Судья, принимаю, — кивнул Темио.

«ХОРОШО. ПЕРЕД ТЕМ КАК ПЕРЕЙТИ К ВЫНЕСЕНИЮ РЕШЕНИЯ ПРОШУ ВСЕХ УЧАСТНИКОВ СООБЩИТЬ, ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ ДОПОЛНИТЬ ЧТО-ЛИБО К УЖЕ СКАЗАННОМУ…»

Кито усиленно замотал головой, надеясь, что это приблизит развязку. Но Первый Типизатор подал знак, что хотел бы говорить. Экран мигнул зелёным.

— Мэй-Судья, поскольку нарушитель выступил с ходатайством о поручительстве, считаю необходимым предоставить дополнительную информацию. Было ещё одно нарушение. Тар Ол-Ниат проник в дом жителя Тар-Кахола и пытался выкрасть библиотечную книгу (здесь зрители синхронно покачали головами). Пострадавший обратился к Хранителям Тишины, но затем написал заявление о том, что сам позвал тара Ол-Ниата в гости. Мы считаем, что кто-то из наших коллег заставил пострадавшего подписать это заявление, проводим внутреннее расследование, но найти подтверждение нам пока не удалось, поэтому мы не включили эту информацию в перечень нарушений, но считаем важным, чтобы у вас она была.

«ХОРОШО. ЧТО-ТО ЕЩЁ?»

— Да, Мэй-Судья, ещё я хочу обратиться к кандидату в поручители. Поскольку он является служителем Общества Королевских Птицеловов, я напоминаю тару Им-Онте, что в случае нарушения своих обязанностей поручителя он будет уволен со службы без права когда-либо восстановиться.

— Спасибо, Мэй-Первый Типизатор, я помню.

Темио склонил голову, но было похоже, что он прятал улыбку.

«Интересно, что у них с дядей друг на друга», — подумал Кито. Но тут же вернулся к более близким проблемам, поскольку прочитал на экране: «ЕСЛИ ДРУГИХ ДОПОЛНЕНИЙ НЕТ, СИСТЕМА ПЕРЕХОДИТ В РЕЖИМ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЯ. МЫ СООБЩИМ ВАМ РЕШЕНИЕ ЧЕРЕЗ МИНУТУ СОРОК ДЕВЯТЬ СЕКУНД».

— Не переживай, они редко отказывают в поручительстве, если кандидат подходящий, — шепнул Темио.

Но Кито всё равно чувствовал, как внутри извивается комок холодных скользких червей. Он посмотрел на Сайви: она наконец-то подняла взгляд и теперь не отрывалась от экрана.

Кито успел ещё заметить в окне новый просвет в сером осеннем небе, любопытного изумрудного воробья за витражной створкой и шпиль Собора Защитника вдалеке, но потом снова прилип к экрану. Наверное, это были самые долгие минута и сорок девять секунд в его жизни. Когда на экране загорелась надпись: «РЕШЕНИЕ СУДА РАТУШИ В ОТНОШЕНИИ КИТО ОЛ-НИАТА», — он уже почти не волновался. «НА ОСНОВАНИИ ВСЕЙ ИНФОРМАЦИИ О НАРУШЕНИЯХ ТАРА КИТО ОЛ-НИАТА И ЗАЯВЛЕННОГО НАРУШИТЕЛЕМ ХОДАТАЙСТВА СУД РАТУШИ ПОСТАНОВЛЯЕТ: НАЗНАЧИТЬ ТАРА ИМ-ОНТЕ ПОРУЧИТЕЛЕМ НАРУШИТЕЛЯ С ДОПОЛНИТЕЛЬНЫМ КОНТРОЛЕМ СО СТОРОНЫ СУДА РАТУШИ В ТЕЧЕНИЕ ПЕРВОГО ГОДА.

ТАР ОЛ-НИАТ, ПОЗДРАВЛЯЕМ, ЖДЁМ ВАС ЧЕРЕЗ ГОД И НАДЕЕМСЯ НА ВАШЕ БЛАГОРАЗУМИЕ.

ТАР ИМ-РЕ, БЛАГОДАРИМ ЗА СОТРУДНИЧЕСТВО!

ТАР ИМ-ОНТЕ, УДАЧИ!..

ВСЕ МОГУТ БЫТЬ СВОБОДНЫ.»

Экран вспыхнул зелёно-красным и погас, превратился в чёрный прямоугольник, и все тут же словно освободились от гипноза написанных слов и вернулись в реальность приятной болтовни. Кито выскользнул в коридор первым и застыл у окна с видом на крыши, чтобы не встречаться взглядом со зрителями. Он хотел бы вообще ни с кем сегодня не говорить, но подозревал, что вряд ли ему это позволят.

— Поздравляю! — подошёл Темио. Он выглядел действительно довольным.

— Спасибо, — кивнул Кито.

— Пойдём отпразднуем твоё освобождение в «Кофейной соне», — предложил птичник.

— Не хочу, — привычно отмахнулся Кито.

— Тогда обсудим выполнение нашего соглашения, это всё равно удобнее сделать… не здесь. Вспомни первый пункт, а если тяжело запомнить — распечатай письмо и носи с собой.

От такого стремительного понижения температуры в голосе своего поручителя Кито стало не по себе. Ему показалось, что он услышал интонации Одо, который в первое время после смерти матери, когда на него неожиданно свалилась забота о младшем брате, стал говорить с ним особенно резко.

К ним подошёл Первый Типизатор, который почему-то тоже выглядел вполне довольным.

— Поздравляю, Кито, — сказал он. — Не думал, что ты сможешь найти поручителя.

Кито пробормотал «спасибо», и птичник перевёл взгляд на своего племянника:

— Темио, завтра утром зайдёшь ко мне, нужно будет обсудить твои служебные задачи.

— Хорошо, Мэй-Первый Типизатор, — кивнул Темио.

Когда Им-Ре ушёл, Кито шепнул:

— Кажется, он злится на тебя.

— Разумеется, — кивнул Темио, — мы немного испортили статистику птичников в Системе.

Сайви, всё это время стоявшая в стороне, решилась подойти.

— Я очень рада, что ты не отправишься в подземелья, — сказала она, осторожно сжимая руку Кито. И добавила, обращаясь к птичнику: — Спасибо, что помогли моему другу.

Кито почему-то почувствовал раздражение, особенно когда Темио расцвёл в улыбке и предложил Сайви присоединиться к ним в «Кофейной соне». К счастью, она отказалась, сказала, что должна бежать на учёбу — и исчезла. Кито подумал, что нужно было бы поблагодарить её за помощь, за то, что нашла эту статью о поручителе, но потом понял, что в присутствии птичника не стоило распространяться даже о таких безобидных вещах. Кто знает, как именно они ведут учёт окружения нарушителей.

Всю дорогу до «Кофейной сони» они молчали. Накрапывал дождь, день уже исчерпал свой скудный запас солнечного света и теперь раздавал жителям то, что было в избытке: темноту и холод. Медовый свет кофейни казался ещё привлекательнее, но на этот раз Кито куда охотнее прошёл бы мимо и отправился домой.

Темио не стал спрашивать, а просто заказал им два больших кофе дня и два самых дорогих пирожных. Кито сначала хотел не притрагиваться к купленному птичником, но потом понял, что это ничего не изменит, кроме того, что он останется без вкусного кофе и обеда.

— Вот, — Темио выложил на стол портативный телефон — маленький, чёрный, с ярким экраном. Наверное, разработка самих птичников или по их заказу. Сложно было представить, что кто-то добровольно может носить с собой что-то, напоминающее древние кандалы. — Там есть инструкция, прочитаешь и разберёшься. Ты отвечаешь за его сохранность, исправность и за то, чтобы он всегда был с тобой.

Кито с отвращением посмотрел на телефон, но кивнул, протянул руку и забрал.

— Там записано пока только моё имя, но можешь звонить, кому хочешь. Всё оплачено на год вперёд.

— Я не собираюсь никому звонить, — прошипел Кито. — Ненавижу телефоны и не понимаю, кто вообще в здравом уме согласится таскать с собой эту штуку!

Темио откинулся на спинку кресла и усмехнулся.

— Ты специально это устроил, чтобы поиздеваться надо мной! — не унимался Кито.

— Вовсе нет. Ты сам мне написал, забыл? А вот почему тебя так злит простой телефон — это интересно.

Кито хотел было продолжить возмущаться, но вдруг остановился и помолчал, подбирая слова.

— Потому что в любой момент до тебя могут дотянуться. Ты не в безопасности.

— Ты не в своей иллюзии безопасности, — уточнил Темио. — Кажется, у тебя она оказалась не очень безопасной.

Кито молчал, нахмурившись.

— Что, я должен всегда-всегда ждать твоего звонка? А если я усну?

— Я не буду звонить ночью, Кито.

— Я могу спать днём.

— Услышишь звонок и проснёшься.

— А если я умру?

— Тогда можешь не отвечать, договорились.

Кито сосредоточился на пирожном — и быстро с ним покончил. Белоснежный крем с кисло-сладким желе зеленики и листьями мяты между слоями воздушного шоколадного бисквита — это было великолепно.

— Заказать ещё? — предложил Темио.

— Нет, спасибо. Можно я уже пойду домой?

— Мы ещё не всё обсудили.

Кито почувствовал, как весь долгий день давит на него, будто дождевая вода набралась в колбу, установленную прямо на его макушке. Он даже помотал головой, чтобы избавиться от наваждения.

— Тогда закажи мне, пожалуйста, ещё кофе.

— Конечно, — улыбнулся Темио и отправился к стойке.

Отличный был момент для того, чтобы сбежать. Но Кито не мог. Он крутил в руках телефон и думал о том, как освободиться. Планы были один гениальнее другого — но все нереальные.

— Скажи лучше, Темио, — начал Кито, когда его поручитель вернулся и сообщил, что заказал два «кофе по-синтийски» с корицей и кардамоном, — почему ты мне помогаешь?

Темио долго обдумывал ответ — или делал вид.

---

— Наверное, мне интересно, что будет, если дать тебе шанс. Настоящий шанс изменить свою жизнь. Все остальные, с кем я имею дело, никогда не изменятся. Это хитрые мерзавцы или те, по кому жизнь ударила слишком сильно. Они как ошибка в Системе. Им никогда не перестать думать только о своей выгоде или о своей беде, что, в общем, в результате одинаково. Это как болезнь: можно наблюдать, но после десятка больных с одинаковыми симптомами уже скучно. А ты другой.

Кито размышлял о том, действительно ли Темио так думает или применяет какой-нибудь метод «положительной мотивации»: наверняка их там на курсах птичников учат таким вещам.

Принесли кофе, и оба молча погрузились в запах и вкус синтийского побережья. Горячий песок на пляже, закат с красными облаками на горизонте, в песке устроена небольшая жаровня, на которой готовится кофе, и его запах растворяется в солёном ветре, остаётся только вкус — пара глотков концентрированного мира, вода и огонь, распробованные однажды человеком…

— Отличный кофе, — Кито улыбался и смотрел в окно, в холодные и сырые сумерки середины осени. Деревья на другой стороне улицы мелко дрожали, последние листья отрывались и уносились ветром из кадра окна.

Темио тоже улыбался, ощущая, что наконец они сидели если не в одном мире, то в одной картине. Пока Кито всё не испортил:

— Ну что, ты ещё что-то хотел или я могу идти?

— Да, хотел. Узнать, когда ты собираешься устроиться на работу и когда отправишься на приём к мастеру по работе с памятью, вниманием и намерением.

Кито покачал головой.

— В ближайшее время, — сообщил он и встал, собираясь уходить. — Это всё?

— Пока да. Я напишу тебе, проверяй почту и телефон.

Достойного ответа не получилось, поскольку Кито вспомнил про четвёртый пункт. Он ещё шире улыбнулся:

— Спасибо за кофе. И удачи завтра на работе! — и ушёл.

Темио смотрел ему вслед, смотрел, как он перешёл на другую сторону улицы, ожидая почему-то, что он обернётся. А потом ещё долго наблюдал, как в акварельные зарисовки окон добавляют чёрную краску, дождался, пока загорелись фонари, и нехотя ушёл, оставив картинки на «кофе для того, кто попросит».

19.
Собеседование

Хозяйка и Вэйни пили вино на кухне и предложили Кито присоединиться. «Мы прочитали уже в „Новостях на стене“, поздравляем!» — сказала хозяйка. Кито поблагодарил и скрылся в своей комнате. Лёг на кровать, закинув руки за голову. Как хорошо было просто лежать, не отвечать ни на чьи вопросы, не шевелиться, смотреть в потолок, на то, как тени-лианы от уличного фонаря медленно прорастают к соседям сверху. «Завтра День осенних привидений, надо же», — Кито вспомнил, что обещал себе до этого дня обязательно найти Одо. Ещё одно обещание, которое он не смог выполнить. Такие вещи обтачивают тебя, как камень, не дают слишком много о себе возомнить. И наполняют тихой каменной злостью.

Кито проспал до поздней ночи и проснулся с гудящей головой. Он вышел в коридор, услышав, что посиделки на кухне закончились, и выпил два стакана воды. После второго стакана он в ужасе вспомнил о том, что оставил телефон в кармане пальто. Убедившись, что Темио не звонил, забрал телефон в комнату и включил компьютер. Действительно, на электронной доске главных городских новостей висело объявление о «решении Суда Ратуши в отношении тара Ол-Ниата». Кито вдруг представил, что Одо мог прочитать это объявление. Что он подумал бы? Осудил или поддержал?

Новых писем не было, но Кито вспомнил, что хотел написать Сайви. Конечно, письма тоже не очень надёжный вариант, но для того, чтобы их читать, даже птичникам требовалось разрешение Оптимизатора, ради каждого нарушителя получать его никто не станет.

«Хочу сказать тебе спасибо за поддержку и за то, что ты нашла это правило про поручительство. Мне ужасно повезло, что ты такая умная)».

Захотелось написать, что он не убивал того старика в Мор-Кахоле, рассказать, как на самом деле всё произошло, но любые оправдания вязли во рту неспелой зеленикой. Легче было потерпеть, чем оправдываться. В детстве, слушая мамины несправедливые обвинения, он всегда только опускал глаза, замирал и ждал. Рано или поздно это всегда просто заканчивалось.

Нужно было подумать, как найти работу. Пожалуй, несколько дигетов можно было делать вид, что ищешь, ходить по объявлениям, но когда-нибудь Темио, конечно, догадается, он же птичник. Возвращаться к учёбе хотелось ещё меньше. Ему казалось, что между ним и ровесниками в Университете после того, как пропал Одо, возникла пропасть, перепрыгнуть которую он не мог бы, даже если бы захотел.

Кито попытался представить идеальную работу для себя, но ничего не приходило на ум. Любая деятельность для получения картинок казалась одинаковой. Тратить пять или шесть часов в день на поддержание чужого порядка казалось унизительным. Он принялся лениво перелистывать предложения о работе на городской доске объявлений. Указал «без опыта работы», «простая работа», «для студентов». Помощники булочников, библиотекари, уборщики, дворники, помощники реставраторов, водители, регистраторы, организаторы и другие полезные люди мелькали перед ним, но Кито не видел себя ни на одном из этих мест. Он бездумно листал довольно долго, пока взгляд не зацепился за словосочетание «Дом Радости». Так в Тар-Кахоле называлась единственная больница для душевных болезней. Точнее, она никогда не считалась больницей, это был только «дом», но все прекрасно знали, что это всего лишь слово. В «Дом Радости» требовался садовник. Кито усмехнулся и почувствовал азарт злорадства: если Темио так хочет устроить его на работу, то можно ведь выбрать что-то совсем нелепое. В этом-то он хотя бы свободен.

«В Дом Радости требуется садовник. Желательно с опытом выращивания цветов и деревьев. Но главное — с умением вовремя говорить и вовремя молчать. Собеседования каждый день с 12 до 13 у директора Дома Радости». Кито почти расхохотался — настолько это объявление было не про него. Телефон мягко звякнул: пришло сообщение от Темио. «У тебя всё хорошо?» «Замечательно! — ответил Кито. — Завтра иду на собеседование в Дом Радости». Темио долго молчал. Наверное, размышлял, не шутит ли его подопечный. Наконец ответил: «Хорошо. Удачи!» «Да пошёл ты к Окло-Ко!» — захохотал Кито и отбросил телефон.

На собеседования Кито не ходил никогда. Те несколько работ, которые у него были, находили его сами. И он самодовольно думал, что так будет всегда: стоит немного подождать — и мир смиренно обратится к тебе за помощью. Мысль о том, чтобы пытаться выглядеть лучше, чем ты есть на самом деле — а именно это, по слухам, требовалось на собеседовании, — вызывала замешательство. Он не собирался специально уклоняться от работы, но был уверен, что никто не станет его брать, как только поймёт, с кем имеет дело. В любом случае, у него появился план, которым можно будет отчитаться Темио. Можно было ложиться спать. Кито посмотрел на телефон и завёл будильник на десять. Потом подумал, что за полчаса он вполне успеет собраться, и перевёл его на час вперёд.

Часы показывали одиннадцать тридцать, когда Кито открыл глаза. «Как всегда», — кто-то грустно вздохнул у него в голове. Он терпеть не мог торопиться по утрам, когда больше всего хочется укрыться с головой одеялом и никуда не выходить. Медленно пить кофе, если есть, или не торопясь бродить по улицам, мешая деловитым утренним прохожим. Собираться и куда-то идти, тем более на собеседование — хуже не придумаешь, ещё и без завтрака.

Когда Кито, замёрзший и промокший, подошёл к воротам Дома Радости без пяти минут час, он со злостью думал: «Ну и ладно, ну и всё равно. Только бы поскорее это закончилось».

Дом Радости находился в южной части города, недалеко от Кахольского озера, в большом здании позапрошлого века с огромным садом. Директора Дома Радости, чудаковатого Доктора Го, знал весь Тар-Кахол. Он был знаменит тем, что мог разговорить неговорящих детей и заставить смеяться самого грустного человека. Но вместе с тем о нём ходили слухи — никто не знал точно, но… — о том, что он проводит эксперименты на пациентах («жителях», как они везде лицемерно писали) Дома Радости. Впрочем, они сами или кто-либо из родственников никогда не жаловались. Наоборот, в Дом Радости всегда была очередь.

— Я на собеседование к директору, — без особой надежды буркнул Кито в ответ на хмурый взгляд охранника.

Тот кивнул, осмотрел посетителя и, видимо, не счёл его опасным, поскольку велел проходить.

Кито не знал, куда идти, но прямо напротив входа заметил план парка с отмеченными зданиями и решил, что, возможно, это часть испытания: разобраться самому. Здание, обозначенное как «дом директора», находилось на другой стороне парка, за двумя озёрами и клубком дорожек. В парке не было одной центральной аллеи, все дорожки равноправно переплетались и уводили посетителя в глубь парка, к дремлющим под жёлтыми пледами озёрам с прозрачно-смоляной водой. Сложно было понять, где заканчивается трава и начинается дорожка, поэтому Кито не раз сбивался и сверялся с мысленным образом плана. Такой стиль паркостроения, при котором тропинки прятались, а здания были максимально простых форм и умело маскировались за деревьями, в прошлом веке называли «подражание природе». «Но они подражают не природе, а тому, что они называют природой», — подумал Кито и тут же усмехнулся, представив, как с важным видом заявляет об этом директору Дома Радости.

Наконец он добрался до небольшого одноэтажного дома, который на схеме был обозначен как «дом директора» и, лишённый опозданием времени на страх и сомнения, постучал.

— Здравствуйте, тар! Вы опоздали, — улыбнулся директор, сидя за большим деревянным столом напротив входа. И, пока Кито бормотал приветствие и извинялся, добавил: — Впрочем, сегодня, конечно, такой день. Особенный. Я был уверен, что именно сегодня вы и придёте.

— Я? — удивлённо уставился на директора Кито.

— Наш новый садовник, я имел в виду, — ещё шире улыбнулся он и кивнул на стул напротив. — Садитесь, наливайте себе кофе и рассказывайте, что случилось.

На столе действительно стоял большой серебристый кофейник и блюдо с карамельными узелками. Кито не заставил себя упрашивать: выпить кофе и позавтракать просто так — это ли не удача?