Бесплатный фрагмент - Зоя

Посвящаю ростовскому купцу и меценату

Парамонову Петру Елпидифоровичу

Предисловие

Эта история родилась благодаря моему знакомству с прямым потомком главных героев.

Он поведал мне о том, что я оживила на страницах романа «Зоя».

Я очень трепетно и уважительно отношусь к тем, кто ведёт летопись своей семьи или записывает самые значимые события рода.

Всё, что сейчас кажется для нас обыденностью, для правнуков может быть очень ценным. Стоит лишь делать записи с некоторой периодичностью или вести дневник.

Поверьте, читать это через 100 лет будут с превеликим удовольствием и благодарностью. Всего 100 лет. Это так мало и так много…

И каждый день ценен тем, что он есть в нашей жизни.

Приглашаю вас совершить со мной путешествие в прошлое.

Встречаемся в Ростове-на-Дону в 1908 году…

С уважением, автор Анна Приходько!

---

Глава 1

— Ах ты Зойка! Вот отец прознает, выпорет как Cидорову козу. Ты зачем к Янеку ходила? Сказано тебе, сиди дома. Этот шляхтич до добра не доведёт! Сколько раз тебе полоумной говорить, не пара он тебе. Ух, дурында, запру тебя в комнате, будешь до Пасхи сидеть. Что я Колькиному отцу скажу? Что дочка Гришкина к поляку в порт бегает? Опозоришь нас, Зойка! Мы после переезда только-только концы с концами начали сводить, а ты сразу по мужикам. Думаешь, я не знаю, что ты к нему бегала? Галька, подружка твоя, сказала мне. Ещё ляпнула, что Макар всё знает и покрывает тебя. Он тоже от отца получит.

Зоя сидела на своей кровати и смотрела на мачеху ненавистным взглядом, а та продолжала:

— Что вылупилась на меня, неблагодарная? Я вот больше не буду от отца скрывать, что ты творишь. Останешься в девках. На, прикройся, — разъярённая женщина бросила девушке большой платок, — смотреть не могу на твою оголённую грудь. Где это видано? Колыхаешь ею везде. Тьфу, позорище какое! Тебе отец что сказал? Без шали из дома ни ногой. А ты? Да если б у меня такие формы были, я бы в парандже ходила, как та арапка, жена торговца. Запомни Зойка, для мужа себя береги. Он один может тобой любоваться. А ты выставила и пошла. Весь порт на тебя глазеет. Не стыдно?

Евдокия Степановна, мачеха Зои, разошлась сегодня не на шутку.

«И на работу не торопится! — подумала Зоя. — Говорила же, что без неё мельница встанет. Везде главной хочет быть: и здесь, и там. Глянь какая, грудь моя ей поперёк горла, понятно-то почему: сама сухая, как селёдка, кости да кожа. На такую Янек и не посмотрел бы.

А Галька! Вот уж нашла я себе подружку. Сама, небось, на Янека моего глаз положила, завидует. Только знай, Галька, Янек меня одну любит. Вот убегу с ним в Польшу, и останешься здесь в одиночестве со своими турецкими кривыми ногами. Да кто на тебя посмотрит-то?

Папочка, папочка, зачем ты на этой ведьме женился? Пела она песни, что меня, как родную любит. А брат-то сразу её раскусил. Вот ты не ведаешь, папочка, как она деньги от тебя прячет, а я знаю. И если она расскажет тебе про Янека, так и быть, и ты узнаешь про деньги. Хотя… Мне они и самой пригодятся. Нельзя её деньгами пугать, перепрячет ещё, а мне в дороге без них никак…»

Зоя больше не слушала Евдокию Степановну, рассуждала про себя о своих планах, а мачеха продолжала кипятиться.

Семья Зои перебралась из Саратовской губернии на Дон в 1908 году. В губернии им жилось неплохо. Отец Зои, Григорий Филиппович — потомственный мельник. Работал какое-то время кучером у графа Воронцова. А потом в 1880 году устроился на мельницу братьев Шмидтов.

Братья-мукомолы искали специалистов и взяли Григория к себе. О мельничных механизмах отец знал всё. Будучи маленьким, он всюду ходил за своим отцом — наладчиком мельниц. Запоминал, чертил угольком на коре. Хранил записи. Научился читать. Даже слова иностранные понимал. Когда на мельницах стали устанавливать немецкое оборудование, ему пригодилось и знание чужого языка.

Со временем стала понятна и немецкая речь. Григорий был ценным кадром. На мельнице хорошо платили, нуждающимся выделяли жильё. Так и существовала семья до тех пор, пока старший сын Григория Филипповича Макар не съездил на Дон.

Вернулся, расписал родителю все прелести жизни в Ростове. Рассказал, что там находится «амбар империи», дармовые деньги текут рекой, и нужно переезжать туда. Евдокия Степановна стала уговаривать мужа, мол, пора и мир посмотреть. У неё самой были другие цели: поменять соседей и заработать больше денег.

Не любили Евдокию за склочнический характер. Часто вспоминали при ней покойную жену Григория Филипповича Марию. А Евдокия бесилась от этого. Не смогла она к себе расположить людей. Ещё при жизни Марии завидовала чёрной завистью. Нравился ей Григорий. Он всем был люб. Высокий, мускулистый.

Как посмотрит, так мурашки по всему телу бегают. Марии все бабы и завидовали. Даже замужние позволяли себе такой грех. Евдокия обрадовалась, когда соперница заболела и не смогла выздороветь. Григорий Филиппович ходил как тень два года. За детьми присматривала соседка. А когда и она умерла, стало совсем тяжко.

Вот и вызвалась Евдокия помогать. То придёт прибраться, то хлеба напечёт, то с детьми поиграет. Ласковая была поначалу. Обнимала, целовала как своих, а когда не смогла подарить Григорию наследников, взъелась на его детей.

Макар был постарше, ему доставалось от мачехи чаще. Как только отец за порог, так Евдокия всех псов на пасынка спускала. Бывало, и голодом морила. Приговаривала часто: «Больше сэкономим, дольше проживём», а когда Григорий домой возвращался, то ласковой становилась. А детям приказывала молчать под разными предлогами.

Но дети вскоре перестали её слушаться и рассказали всё отцу. Григорий пожал плечами и оставил всё как есть. Невыгодно ему было с Евдокией ругаться, работы накопилось много. А она с домом справлялась отменно.

Уговорила Евдокия мужа и весной 1908 года отправились они в Ростов.

Однако на Дону оказалось не всё так гладко. Пока Григорий Филиппович ещё не нашёл работу, жить было негде. Ночевали на барже. Макар, служивший на ней, договорился с капитаном, что его родня поживёт временно в трюме. Капитан разрешил до тех пор, пока судно не загрузят мукой.

Евдокия Степановна быстро устала от такой жизни. Начала пилить мужа. Просила уже вернуться в Саратов. Причитала, мол, хватит денег накопленных, даже если обратно на работу не возьмут в Саратове, то выкрутятся как-нибудь. А Григорий Филиппович всё проходил испытательный срок, надеясь, что с постоянной работой и жильё выделят. Отвечал жене:

— Вот ты на деньгах помешалась, иди покупай нормальную еду, а то одной похлёбкой питаемся. Здесь другие мельницы, мне для опыта нужно с ними познакомиться поближе. Придёт ещё то время, когда меня заметят. Как говорил мой отец: «Ты, Гришенька, запоминай: коли знаешь больше других, значит, будешь жить лучше других. Ищи трудности специально, в нашем деле нужно быть умнее с каждым помолом». Вот я и умнею, Дуся. Ты только посмотри, какие мельницы ставят! Мой отец и мечтать о таких не мог.

Тут же начиналась хвала производителям механизмов, немецкому производству, ода иностранным компаниям, осуждение царя. Если вовремя не остановить, то Григорий Филиппович мог до сна разглагольствовать.

Евдокия прервала мужа:

— Похлёбка тебе не нравится? Так экономить надо, Гришенька, растратим всё и останемся с голым задом на причале. Наговорил нам твой сынок, что тут рай на земле. Поверили… Теперь спим как беспризорники.

— Так это ты нас сюда притащила, — возмущался Григорий. — Вот и помалкивай теперь. Вернуться всегда можно, было бы куда. Здесь, понимаешь, опыта набраться хочется. Заграница может быть заинтересуется. Я вот в немецком силён, а сегодня французскую речь услышал, так теперь хочу и её понимать. Остальные молчат, языков не знают. Заметят меня, Дуся, и глазом не успеешь моргнуть.

— Да я уж моргаю как могу, наморгалась уже, Гришенька. Полгода хлопаю глазами как курица. Уже хочется не моргать, а глаза закрыть и лежать. Меня от этой качки и на ровной земле кренит. Что люди подумают? А коли пьяницей меня прозовут? Стыдно, Гриша.

— Что удумала, здесь все такие ходят. Кому ты тут нужна? Меньше шастай.

Потом подошёл к жене и прошептал, чтобы дети не слышали:

— Следи за Зойкой в оба глаза. Тут охочих много до бабской красоты. Как бы ни испортили девку. Годов-то уже шестнадцать. Посмотрел я на неё вчера и понял, что замуж пора выдавать. Иначе от портовых баб наслушается сказок и увяжется за каким-нибудь прынцем заморским. И ищи её потом по трюмам. Смотри мне, Евдокия, попустишь девку, будешь отвечать по полной.

— Ой, Гриша! Вижу я, как она ходит. Как пава. Как будто специально. Грудь навыкат. Не слушает же, девчонка. Только глазом моргну, так она сбега́ет. И попробуй найди её. Заблудишься и не найдёшь.

— Шаль ей купи, пусть кутается посильнее. И не выпускай никуда, — скомандовал Григорий Филиппович.

Зоя днём выбиралась из трюма и гуляла по причалу. Евдокия Степановна не очень-то и смотрела за ней. Думала про себя:

«Вот буду я её сторожить, больно надо. Быстрее отвалится от кастрюли, на один рот меньше. Поживу и посмотрю, какую дочь распутную Мария родила. Сама-то красовалась всегда, и дочке пример подала. А такие быстро схватывают, в 8 лет уже была как мать. Грише дети не нужны, а мне и подавно. Быстрее вдвоём с ним останемся и заживём».

А Зоя была рада такому попустительству со стороны мачехи. Вела себя прилично. Гуляла, смотрела на приезжих, говорящих на разных языках, угадывала среди них немецкий, слушала и запоминала новые слова и обороты. Отец научил языку, говорил, что неплохо иметь знания.

«Правда, доченька, умных баб боятся, но ты учись, учись, пригодится в жизни», — твердил он дочери. Поначалу Зоя всех сторонилась, боялась знакомиться с людьми, а потом вошла во вкус. Весь порт уже знал красивую девушку. Каждый матрос и капитан кивали при встрече.

А торговки приловчились. Подзывали к себе Зою. И пока она стояла около них, продажи повышались. Некоторые торговцы даже благодарили копеечкой за такую рекламу. А Зоя была рада стараться. Деньги прятала от мачехи. Та однажды увидела, как девушка пересчитывает монеты, накинулась на неё. Обвинила в воровстве. Замахнулась на неё скалкой, Зоя выбежала на улицу и до возвращения отца не спускалась в трюм.

Когда отец вернулся, Зоя не пожаловалась ему. Знала, что это бесполезно. Да ещё и побоялась, что совсем не разрешит на улицу выходить. Про деньги молчала. Только брату сказала.

Макару она доверяла. Он знал, что сестра, вопреки наказам отца ходит на прогулки. Но молчал. Ни разу не проболтался. Иногда Макар говорил:

— Зоя, наступят такие времена, когда не будет царя, и все заживут свободно! Понимаешь, каждый сможет выбирать, где ему дышать и чем заниматься. У помещиков заберут землю и отдадут крестьянам. Можно будет свободно получить любое образование. У нас оно хоть какое-то есть, спасибо отцу. Но вот среди матросов образованных мало. Даже те, кто из училища приходят и двух слов прочесть не могут. Я пытаюсь научить, но сложно даётся.

Впервые от брата Зоя услышала слово «революционер». Макар просил сестру не говорить родителям об этом, даже не заикаться и не спрашивать. Зое было интересно. Она мечтала о светлом будущем, о возможности самой выбрать себе мужа, а не выходить замуж за того, кого предложит отец.

Иногда запретное слово она слышала и среди шушукающихся на улице людей. Замечала, что они передают друг другу газеты, листовки и сразу прячут в рукава. Содержание этих газет ей было неизвестно. Однажды она увидела подобную у брата. Чёрными печатными буквами сверху было написано «Искра». Макар быстро спрятал, на просьбы сестры взглянуть хоть глазочком резко ответил отказом.

— Не впутывайся в это, Зоя! А то мы вдвоём семью погубим. Не бабское это ремесло — революцию делать.

Окружённая вниманием мужчин, Зоя чувствовала себя на высоте. Ей льстило, что все восхищаются её красотой и молодостью. Но она знала, что ходит по лезвию. Много слышала о том, что и матросы прибывающих барж, и работники порта — жестокие люди. Им ничего не стоит надругаться над молоденькой девчонкой, которая будоражит всех вокруг. После одного события Зоя две недели сидела в трюме, не выходя на улицу.

Она, как обычно, прогуливалась по причалу. Подходила то к одним торговцам, то к другим. Останавливалась теперь только возле тех, кто платил. Подошла к полной торговке Катерине. Та была такая крупная, что за её спиной смело могли укрыться три здоровых мужика. Катерина была доброй, но ворчливой. Судя по тому, как все её приветствовали, Зоя предположила, что Катерина здесь давно работает.

К Зое она относилась хорошо. Рассказывала о своей нелёгкой жизни, о царе, которого видела в Новочеркасске. Он у неё кувшин купил для жены.

Катерина родилась в Петербурге, и основной темой разговоров, конечно, был её родной город. А в Ростов переехала с мужем. Тот не вернулся с Русско-японской, а Катерина осталась на Дону.

Казалось, Катерина всё знает о каждом ростовском жителе. Благодаря ей Зоя сторонилась нечистых на руку людей. Не вступала в разговоры с теми, которые по мнению Катерины были шпионами, бандитами, ворами. Зоя запоминала все лица, и это очень помогло ей в будущем.

К торговке подбежал мальчонка лет шести, что-то прошептал на ухо, кивнул в сторону собравшихся неподалёку четверых мужчин. Катерина сунула ему в карман монету, мальчик убежал.

— Прячься за меня, — сказала она строго Зое.

Зоя, смеясь, произнесла:

— Катерина, зачем прятаться-то? Коли не хочешь, чтобы я стояла, тогда к Матроне ещё подойду и домой. Скоро отец вернётся, надо успеть.

— Прячься, кому говорю, — шикнула Катерина.

Зоя послушно зашла за спину.

— Слушай меня, девонька, — прошептала торговка. — Тут охота на тебя намечается.

Зоя ахнула, взвизгнула, дёрнулась бежать, но Катерина схватила её за руку и сказала:

— Стой пока, я их отвлеку. А ты, как дам знак, беги со всех ног и не появляйся больше в порту. Всех денег не заработаешь. Сиди дома, нечего тебе шляться тут. Куда только отец твой смотрит да мать.

Из подошедших к товару Катерина знала лишь капитана одной из барж, стоявшей на ремонте уже года три. Остальные были ей незнакомы, видимо, прибыли на сегодняшнем судне.

Капитан рассматривал товар: горшки, кувшины, бусы всякие разные.

— Вот, Катерина, завтра домой отправляюсь, — начал он разговор. — Пять лет жену не видел, дочки уже подросли. Подарки хочу купить. У тебя тут девчонка была, пусть примерит бусы, я посмотрю, стоит ли покупать.

— Да я и на себе могу показать, — уклончиво ответила Катерина.

— На себе? — капитан и незнакомцы расхохотались. — Чай не девочка, бусики примерять. А на девке самое то! У меня ещё на барже есть шкатулка, вчера принёс из города один матрос. Выкупил для жены моей. Вот хочу их тоже на девчонке посмотреть, а то вдруг сидит не так. Сама понимаешь, обидятся мои бабы.

Зоя стояла за спиной Катерины, боялась пошевелиться.

— С чего это я свою племянницу буду с тобой отпускать? Я за неё в ответе. Покупай как есть и ступай отсюда.

Незнакомцы занервничали, начали перешёптываться, один другому тихо сказал:

— Она за спиной у бабы прячется. Давай торговку оттащим, схватим девчонку, и дело в шляпе.

Катерина выпрямилась, шагнула вперёд и заголосила:

— Это что же делается, а? Люди добрые, помогите! Товар взяли, платить не хотят.

— Ты чего голосишь, дура? — закричал на торговку капитан.

— Лю-ю-юди-и-и, ну чего же это делается! Капитан… И тот мошенник, — продолжала вопить Катерина.

Возле голосящей женщины стали собираться другие торговцы и все, кто работал рядом. Катерина повернула голову, прошептала: «Беги, Зойка, прощай!»

— Полиция-я-я, патрульны-ы-ый, — кричал кто-то.

Зоя показалась из-за спины защитницы. Протиснулась между столами, зацепилась платьем за что-то, услышала, как заскрипела порвавшаяся ткань, и побежала быстро, боясь оглянуться.

— Дура, — прошептал один из незнакомцев, наклонился над столом и ударил Катерину. Женщина рухнула, зацепив стол. Горшки и кувшины полетели на неё.

— Ой, что делается! — кричали все вокруг.

По пути к барже Зоя встретила бегущих на шум полицейских.

Спустилась в трюм, дрожала от страха и холода, села на свою лежанку, укрылась шерстяной накидкой. Евдокия Степановна заметила, что девушка вернулась домой:

— Что-то ты сегодня рано, — произнесла она недовольным голосом. — Небось, начудила чего?

Мачеха подошла к Зое со свечкой. Подсветила лицо.

— Ты чего вся красная? Бежала что ли? Ну молчи, молчи. Мне твои слова ни к чему. Пусть отец сам с тобой сюсюкается, — отвернулась и поднялась наверх.

Вечером Зоя услышала, как отец говорил мачехе:

— Ты сегодня выходила? Там торговку какой-то бандит на тот свет отправил. Весь порт гудит. Всех проверяют, ищут. Не ходи и Зою не пускай. Пусть всё утихнет. Говорят, что торговку хотел ограбить капитан баржи. Дуся, капитан! До чего люди стали до воровства охочи. А другие твердят, что торговка дочку свою отбила у матросов, за это её и порешили.

Евдокия Степановна кивала, поддакивала мужу.

Она быстро догадалась, что в этом всём замешана дочка Григория, но промолчала.

Зоя, конечно, поняла, что произошло это по её вине. Сидела в углу и плакала, всеми силами старалась не обратить на себя внимания мачехи и отца. Последний раз слёзы таким градом лились из её глаз, когда хоронили матушку Марию.

«Дура ты, Зойка, — думала девушка про себя. — Сидела бы дома, Катерина была бы жива. Вот почему отец запрещает выходить! Знает, чем это может закончиться, бережёт. А хочется-то гулять. С людьми разговаривать, а не с Евдокией сидеть, штаны отцу да Макару чинить.

Мамочка, мамочка, отчего тебя нет рядом? Была бы ты жива, не прятались бы мы по трюмам. Жили бы, как прежде. Катерина, прости меня! Господи, это же из-за меня живой человек сгинул! Как же теперь грех этот отмывать? Прости, Господи, меня непослушную!»

Ночью Зое приснилась Катерина.

Во сне она была не полной женщиной, а маленькой девочкой со взрослым лицом. Что-то лепетала Зое, показывала куда-то в сторону, настойчиво тыча пальцем. Но девушка ничего не видела. Запомнила только слова из сна: «Однажды я дочку родную не спасла, а вот тебе получилось жизнь подарить ценой своей жизни. Береги себя, девонька! Помни Катерину! Если буду нужна, зови меня громко, кричи во всё горло, и я тебя услышу. Давай попробуем. Кричи громко! Зови меняя!»

Зоя проснулась от собственного крика, застонала. К ней подбежал отец. Выругалась Евдокия Степановна:

— Ох, за что мне это! В детстве орала по ночам, в девичестве орёт. Так и муж сбежит от страха.

— Помолчи, — заворчал на жену Григорий Филиппович, — горит она огнём. Давай тряпку мокрую, да побыстрее.

Евдокия подала мужу тряпку, легла на своё место и захрапела. Григорий положил Зое на лоб сложенную в несколько раз тряпицу, прилёг рядом. Так и проспал до утра в обнимку с Зоей.

Засобирался на работу, попробовал губами дочкин лоб. Вздохнул с облегчением и ушёл.

Зоя проснулась ближе к обеду. Почувствовала в теле ноющую боль и ломоту. Привстала. Осмотрелась. Никого рядом не было. Через некоторое время в трюм шумно спустилась Евдокия Степановна. Мачеха увидела, что девушка уже не спит и сказала:

— Хоронят торговку сегодня, весь люд собрался. Ни пройти, ни проехать. Это чего же ты такое натворила, что из-за тебя баба на тот свет отправилась?

Зоя заплакала. Евдокия села рядом с ней, обняла. Редкие материнские порывы нежности можно было посчитать по пальцам.

— Ладно, тебе, — ласково произнесла мачеха, — ты же знаешь, что отцу не скажу, давай выкладывай, как всё было.

Зоя, растроганная нежностью, дрожащим голосом поведала мачехе всю историю.

Та покачала сердито головой. А потом сказала:

— Нужно в церкву сходить, свечки поставить для твоей спасительницы. Я сама схожу, а ты тут побудь.

На следующий день нежность уже испарилась, и Евдокия вернулась в обличье злой и ворчливой мачехи.

Ближе к октябрю, когда прожили в Ростове почти полгода, случилось чудо.

Поздней ночью в трюм, где спала семья переселенцев, пришла группа людей. Они крича, с фонарями, искали мастера Григория.

— Да вот у меня ночует какой-то Григорий, может, и ваш. Преступник что ли? Приютил на свою голову, — тараторил разбуженный капитан судна. — Да сын у него вроде ничего. Работяга. Вот я и подозревал, что не зря они сорвались из своего Саратова. Где это видано? С насиженного места переезжать в никуда. А оно вон как. Розыск теперь. Господа, я ни при чём. Вещей у них немного. Досмотр не производил. Башка дурья, согласен. Но меня арестовывать не за что. У меня всё под контролем. Ошибку совершил, пустил по доброте душевной, а оказалось, что по дурости.

— Что ты раскудахтался как баба, — сказал строго кто-то из пришедших. — Никто арестовывать тебя не собирается. Ищем наладчика мельниц. Ходит к нам на испытательный срок.

Спросонья все испугались. Вскочили со своих лежанок. Евдокия Степановна схватила мешок с самыми ценными вещами, прижала к себе. Прошептала: «Не отдам, наше всё, заработано вот этими ручками». Григорий Филиппович встал, щурясь подошёл к ночным гостям.

— Чем могу быть полезен? — спросил он, и на всякий случай повторил на немецком: — Wie kann ich nützlich sein?

— Тебя весь город ищет, а ты тут спишь, — тыча в главу семейства тростью, сказал представительный человек.

— Да это не он! — проговорил кто-то из ночных гостей. — Откуда саратовский беженец немецкий знает?

— По-твоему, только ты можешь на заморском говорить? — произнёс другой.

— Ты Григорий? — повторил представительный и опять ткнул тростью в плечо.

— Да, Кирьянов Григорий Филиппович, — пытаясь разглядеть незнакомцев, отозвался Григорий.

— Наладчик?

— Да.

— Собирайся, пойдёшь с нами.

— Но куда? Вот так посреди ночи. Извольте объяснить.

Евдокия подскочила к мужу, встала перед ним и громко произнесла:

— Не пущу, пока не объясните в чём дело.

Представительный гость с удивлением посмотрел на защитницу, рассмеялся раскатисто и произнёс:

— А с каких это пор баба решает, куда мужу идти?

— А с таких пор, как женой ему стала. Вот так ворваться к спящим, разбудить и забрать неизвестно куда — по-человечески? Чай не крепостные мы. Имеем своё слово.

Григорий шикнул на жену:

— Угомонись, Дуся, принеси вещи.

Недовольная жена, бурча что-то под нос, пошла выполнять просьбу мужа.

Обратившись опять к гостям, Григорий произнёс:

— Я должен знать, куда и зачем иду.

Один из пришедших почти крикнул из-за спины представительного:

— Да за тобой сам хозяин мельницы пришёл! А ты ещё допрос устраиваешь. Вы все саратовские такие безбоязненные? Скажи, спасибо, что не насильно под руки ведём, а ласково…

Высокий гость повернулся к говорившему помощнику и сказал:

— Ну-ну, Фёдор, угомонись уже. Нашли человека, радуйся теперь.

Больше Григорий вопросов не задавал, оделся и вышел вслед за гостями.

Евдокия Степановна побежала было за ними да остановилась, к ней подошёл капитан судна и прошептал:

— Коли натворил чего твой муженёк, завтра же убирайтесь. Хватит мне слухов про то, что Катерина вашу девчонку спасла собственным телом.

— Ничего не натворил, — испуганно произнесла Евдокия. — А про Катерину это всё слухи. Ты рядом был? Негоже мужику сплетни разносить.

— Ну-ну, — ответил капитан и поднялся наверх.

Евдокия Степановна глубоко вздохнула, повернулась к Зое и спросила:

— Знаешь их?

— Нет, — покачала головой Зоя.

— Странно, ты же шляешься везде, давно бы и с барином познакомилась. Глянь, какой мужчина. Молодой, красивый.

Зоя уставилась на мачеху.

— Чего уставилась? — спросила Евдокия. — Тебе мужа надо постарше, чем богаче, тем лучше. Я вот жалею, что опростоволосилась перед высокими гостями. Знала бы раньше, кто передо мной, молчала бы в тряпочку. Надо было тебе за отцовскими вещами пойти. Засветилась бы ты со своими формами. Мужики грудастых любят. Может нам и до конца дней не пришлось бы работать при таком зяте.

Евдокия намечталась вдоволь. Уже и детей за Зою нарожала, богатство между ними поделила. Макару напророчила должность начальника порта. Отцу — звание главного наладчика мельниц Всея Руси. Отправила Григория и себя в Германию на повышение, да там и осталась, не желая возвращаться.

Широка была фантазия у Евдокии. Свято верила, что всё сбудется, если мечтать и думать головой. Не зря же к колдовке ходила, когда пыталась обратить на себя внимание Григория.

Та ей и сказала: «Только руками и головой можно мужика привадить. Любой бросится на горячий суп, на убранный дом, а потом уже тебя костлявую начнёт благодарить».

Евдокия ненавидела свою худобу и при любом упоминании об этом, злилась.

Завидовала полным женщинам, тела которых плавно скрывали ключичные кости, в то время как косточки Евдокии торчали, словно она не женщина, а Кощей.

С самого детства над ней посмеивались. Евдокия ела как не в себя. Думала, что хоть жиринка на теле появится, но нет. Она даже решила, что чем-то больна, но врачи разводили руками и говорили: «Полностью здорова!»

Мать её была не худощавой, отец вообще весил восемь пудов.

Ненавидеть своё тело лютой ненавистью стала, когда не смогла забеременеть.

С этими мыслями Евдокия и легла спать. Решила не дожидаться мужа, не сидеть, думая невесть что.

Сердце её билось тревожно, как будто что-то должно было произойти. «И перед этим что-то нужно стоять с трезвой головой», — думала Евдокия засыпая.

Зое незнакомец, конечно, приглянулся. В порту она таких не встречала. Бывало, мелькали там разные состоятельные, но все они были в основном старыми. Около них вились моложавые жёны или молоденькие любовницы и дочки.

Зоя закрыла глаза и представила себя рядом с хозяином мельниц. «Нет, — подумала она, — он стар для меня и, скорее всего, уже женат. А мачеха-то не угомонится никак, так и пытается меня спихнуть побыстрее. А я всё равно выберу сама.

Скоро, совсем скоро, по словам Макара, наступят свободные времена. Вот тогда всё и случится. Утру нос Евдокии, когда все станут равны. Ой, это же придётся делить между всеми богатство, которое Евдокия прячет. Ох, не отдаст же она. Ну ничего, Макар, думаю, с ней справится».

Зоя засыпала и представляла своё ближайшее будущее в каком-нибудь особняке с женихом вроде хозяина мельниц, только помоложе.

Григорий Филиппович на следующий день не вернулся домой. Поначалу Евдокия Степановна собиралась его разыскивать. А потом стало страшно оставлять Зойку одну дома. Да и не знала она, куда забрали ночью Григория.

— Всё-таки неладное случилось что-то, — причитала она, готовя суп на обед.

— Я могу сходить на работу к отцу, — вызвалась Зоя.

— Ещё чего не хватало. Находилась уже. Дома будь. Я из-за тебя и сама пойти не могу. И Макара, как назло, отправили куда-то. Будем ждать тут. Если завтра не вернётся, пойдём вместе.

Затворничество в трюме Зое не нравилось. На улицу не выходила. Боялась, что её узна́ют в порту те незнакомцы. Но жажда общения и приключений тянули на волю. Чтобы хоть как-то развлечь себя, прилегла, закрыла глаза и начала представлять свою будущую жизнь.

Как будто сидит она в кресле, сзади подходит муж, гладит по голове, расплетает тугие косы, колкой щетиной касается щеки. Подглядела однажды в Саратове, как сосед жену свою ласками одаривал, и мечтала всё время о таком же.

Зоя вздрогнула. Кто-то спустился в трюм.

— Здесь семья Григория живёт? — поинтересовался гость.

— А если и здесь, то что? — недовольно ответила Евдокия.

— Велели передать, что главный наладчик мельниц Григорий Филиппович явится домой завтра после полудня. Просили, чтобы вы собрали вещички и были готовы к переезду.

Евдокия даже крышку от кастрюли уронила. Подбежала к гостю, обняла его, а потом отшатнулась как от прокажённого.

«Ой, что же это я простого рабочего обнимаю? Негоже супружнице мельника с высоким званием на мужиков разных кидаться», — подумала она. И стала бояться того, что работник расскажет всем, какая непутёвая жена у Григория.

Евдокия решила добавить немного строгости к голосу, и произнесла:

— Давно бы так. Такой талантливый человек ждал своего часа, не стыдно барину за это?

Незнакомец, оправившись от объятий Евдокии, поклонился и сказал:

— Неведомо мне про это, что просили, то передал. Всего доброго! — и пулей вылетел из трюма.

— Зо-о-ой-ка! Ты слышала? Слышала? Отца твоего приметили! Это что ж такое там случилось? Неужели только он смог спасти всю мучную империю? Зо-о-ой-ка! Заживём теперь! Я же тебе говорила! Точно в Германию поедем и жениха тебе найдём подходящего!

Мачеха подбежала к Зое. Подняла её за руки с лежанки и начала кружиться с ней по трюму. Обе хохотали. Евдокия лицом, мокрым от слёз, прикоснулась к щеке падчерицы и прошептала:

— Ты не серчай на меня, доченька, я ведь не со зла. Велел отец оберегать тебя, я обязана. Скажи спасибо, что иногда позволяю. Я вот в своём девичестве не могла так, как ты. Всё время под присмотром, под строгими глазами матери. Чуть старой девой не осталась. Вот и позволяю тебе иногда, себе в ущерб. Узнает Гришенька, не дай бог, плохо мне тогда будет.

Зоя, постоянно скучавшая по нежности, прошептала:

— Спасибо, маменька, что позволяете, а иначе я умру в темнице.

В такие моменты Зоя забывала все ссоры и злые нападки Евдокии и наслаждалась ценными минутами. Чувствовала, что это не навсегда, но всё равно обнимала ненавистную мачеху, лила слёзы на её плечо.

Как и было обещано, на следующий день Григорий вернулся домой. Рассказал, что прошлой ночью мельница встала. Бывшего главного наладчика искали по всему городу. Он, оказывается, праздновал рождение сына. Выпил в кабаке, там его еле распознали, притащили на рабочее место. А он лыком не вяжет.

Пытались привести в себя да не смогли. Самого Парамонова оповестили. Собралась к тому времени толпа работников, и кто-то вспомнил про Григория. Но никто точно не знал, где живёт он, слышали только, что где-то в порту. Все баржи на уши подняли. И наведались высокие гости прямо в трюм под предводительством главного.

Григорий быстро разобрался в поломке, но запускать махину не торопился.

Все вокруг твердили:

— Давай, Григорий, подсоби. Не то звание потеряем, проснётся Россея завтра без хлеба.

Поломка-то была незначительная. Но для большей важности Григорий возился долго. Помощников вокруг него собралось много. Подавали инструменты и другие приспособления.

Сам мучной царь рядом стоял и во все глаза смотрел, а потом спросил:

— Водкой балуешься, Григорий?

— Не-е-ет, — ответил тот. — В моей работе трезвость нужна. От водки язык заплетается. А на иностранном и подавно. А я с механизмами разными работаю, везде нужно внимание.

— Ну раз не обманываешь, с завтрашнего дня беру тебя главным наладчиком, — произнёс Парамонов. — Ну что, запускаем, Григорий? С почином!

— Запускаем, — ответил Григорий. — Благодарю вас за доверие. В грязь лицом не упаду, знайте.

— Поглядим, поглядим, на что ты способен. Жить-то тебе негде? Если будешь по трюмам шляться, то в случае аварии долго тебя искать придётся. Выделю квартиру для твоей семьи, чтобы рядом был, и чуть что, сразу по первому зову как штык должен стоять. Сегодня сам там переночуешь, завтра на работу выйдешь, а послезавтра семью перевози, дам выходной.

Григорий не верил своему счастью.

Так и переехали из трюма в дом, построенный для работников мельницы. Там семье Григория выделили большую квартиру. Евдокия занималась обустройством, а Григорий целыми днями пропадал на работе. Он решил полностью проинспектировать механизмы, чтобы знать всё о каждом винтике. Делал так, как учил отец, чтобы в случае поломки быстро найти причину.

Зоя опять стала выходить на прогулки и вскоре влюбилась без памяти в польского юношу Янека.

Глава 2

Янек работал в порту. Его отец Густав служил в Городской Думе. Был специалистом по медицине.

А своенравный сын тянулся к рабочему классу. Отказался от обучения в Гимназии, чем навлёк на себя презрение отца. Но со временем Густав свыкся с желанием сына и даже иногда ставил его в пример другим.

Парень жил в общежитии вместе с остальными работниками, к родителям в городскую квартиру ездил редко. Мать Янека, полька Анна, не желавшая разговаривать на русском языке, иногда навещала сына в его каморке, вертела носом при виде тараканов, и каждый раз с визгом убегала оттуда, ругаясь и возмущаясь на родном польском языке. Но в следующий раз приходила вновь, причитала:

— Biedne moje dziecko (бедный мой ребёнок)!

Отец работал в Думе уже пять лет. Всё время наблюдая за тем, как растёт недовольство рабочего класса, и революционное движение распространяется, он собирался в родную Варшаву. Поэтому семья сидела почти на чемоданах.

Поначалу Анна разбирала вещи, как только Густав раздумывал переезжать, а потом перестала. Выкладывала лишь свою швейную машинку, которая нужна была ей каждый день. Анна прекрасно шила и как-то сразу по прибытии в Ростов завоевала популярность среди дам высшего общества. Поговаривали, что ей заказывали платья для царских дочерей.

Зоя познакомилась с Янеком случайно.

Как-то апрельским вечером 1909 года она прогуливалась с братом по причалу. Макар только несколько дней назад вернулся из рейса, и у него было два выходных дня. Как оказалось, прогулка с Зоей была для отвода глаз для передачи запрещённой литературы работникам порта. Пока все восхищались сестрой, Макар засовывал в рукава нужным людям листовки.

За зиму Зоя стала ещё краше. Вытянулась, на детском лице начали появляться взрослые черты. Это придавало её образу ещё большее обаяние. Лёгкий прибрежный ветерок развевал светлые распущенные волосы.

Девушке было обидно, что брат использует её в качестве приманки. Но подвести Макара не могла и послушно шла рядом, ловя на себе восторженные взгляды. В глаза никому не смотрела, боялась. Видела только боковым зрением, как мужики сворачивают головы, и радовалась этому несказанно.

— Ой, неужели ты женился, Макар? — услышала она за спиной чей-то голос.

Макар оглянулся.

— Янек, ты ли это? Вот так встреча! Я думал, что ты давно уже свою польскую землю топчешь.

Парни обнялись.

— Не топчу, — сказал Янек, — вот сбежал от отца в порт. А в Варшаву мы каждый день собираемся, только я не поеду с родителями. Сам понимаешь, бросать товарищей в такой обстановке нельзя. Коли мы все разбежимся по норам, кто тогда революцию будет делать?

И после этих слов похлопал себе пальцами по губам.

— При жёнушке, поди, нельзя болтать лишнее? — спросил он у Макара.

Зоя по-прежнему не смотрела на говорящего.

— Вот заладил, жена, жена. Моя жена — свобода и революция. Это сестра моя, Зоя. Тоже трудится на благо свободы, сама того не понимая.

Макар подмигнул сестре.

Янек подошёл поближе к Зое и произнёс:

— Позвольте вашу ручку, — сделал поклон, и рука Зои оказалась в его ладони. Он прикоснулся губами к нежной коже и оставил на ней влажный след.

Никто и никогда не целовал Зоину руку. Это было так необычно, что по телу побежали мурашки. Именно тогда Зоя решила взглянуть на Янека. Впервые увидела его голубые глаза и тотчас утонула в них.

Перед ней стоял высокий светловолосый парень. Он внимательно рассматривал сестру Макара, да так внимательно, что Зоя засмущалась, когда взгляд Янека остановился в районе груди.

Макар попросил не кутаться в шаль, чтобы Зоя эффектнее смотрелась. Но после изучающего взгляда нового знакомого запахнула платок.

— И как же ты так мог, Макар? Столько времени прятал от меня такую красоту, — возмутился Янек.

— Ты полегче, — насупился Макар. — Не для вас шляхтичей мамка моя её рожала. Она ещё ребёнок, всего 17 годков от роду. Ну а если серьёзно, то рано ей замуж, Янек. Отец сам выберет мужа, когда сочтёт нужным.

— О, твои ли я слышу слова! — возмущённо произнёс Янек. — А как же свобода выбора, равенство. Не теми речами ты сестру одариваешь. Она должна знать, что скоро наступят другие времена.

— Вот как наступят, тогда и выберет сама, а пока она во власти отца. Хотя я и не поддерживаю отца в его стремлении угодить всем и вся. Он стал главным наладчиком мельниц. Как тогда равноправие чинить? Твой-то пан тоже катается как сыр в масле! А рабочие пашут не покладая рук.

— Ты на отцов-то не бузи, Макар! Не было бы их, не было бы и нас. С каждым можно договориться.

Chleb płacze, gdy go darmo jedzą (хлеб плачет, когда его дармоеды едят). А наши отцы трудятся. А вот если глянуть выше, то там и впрямь дармоеды. Туда-то и стремится рука революции.

— Стремится, да дотягивается плохо, коротка пока рука-то! — возмутился Макар.

— Так растёт же, как дитя малое. Мой отец часто говорит: «Gdzie nie zagląda słońce, tam zagląda lekarz (Куда не заглядывает солнце, туда заглядывает врач)». Так и с революцией. Она как врач заглянет в самое нутро и вылечит. И тогда во всём мире будет светить солнце свободным и равным гражданам. Вот к этому нужно идти, Макар! К этому, а не отцов судить.

Зоя не прислушивалась к разговору брата и его польского товарища.

Она украдкой поглаживала руку и думала: «А если он меня в губы поцелует, я, наверное, не выживу. Размечталась ты, Зойка. Кто ж ему разрешит поцеловать? А может он и не захочет, а так просто засмотрелся, как все вокруг. На кого ни глянешь, все влюблены, а на самом деле только утешиться хотят. Мачеха хоть и злая, но правду говорит, предупреждает, что мужской люд охоч до юбок. Эх, как рука горит-то! Словно огнём!»

Друзья договорились о встрече на собрании. Янек осторожно сунул Макару в левый рукав толстую кипу листовок.

— Разбросаешь завтра по палубе, — прошептал он. — Постарайся без свидетелей. Остальное потом. И не бери больше на задание сестру. Опасно это, Макар! Если бы я знал, что у тебя есть такая родственница, давно выкрал бы её, увёз в Польшу и женился. Но у товарищей не крадут, так что не бойся.

Янек с улыбкой смотрел на Зою. А она на него только иногда украдкой. Один раз их взгляды встретились, и Зоя уже не смогла отвести глаз от нового знакомого. Отвлеклась, когда Макар поводил рукой перед лицом.

По дороге домой Зоя спросила у Макара, откуда он знает Янека.

Брат рассказал, что близко познакомился с ним, когда из Саратова прибыл в Ростов.

В пути сильно простудился. Когда шёл устраиваться на работу в порт, потерял сознание от высокой температуры. Помнил только то, что несколько раз приходил в себя, и вокруг было много людей, а потом очнулся один в светлой комнате на белых простынях.

Вскочил, оглядывался по сторонам. Подумал, что умер и попал в рай. А потом в комнату вошёл парень, а следом за ним женщина. Она говорила на польском:

— W końcu się obudziłem. Zabieraj go stąd, Janek. O mój Boże, jak dobrze, że nie umarł na naszym łóżku. Od razu bym stąd wyjechała (Ну наконец-то очнулся. Всё, Янек, уводи его отсюда. Боже мой, как хорошо, что он не умер на нашей кровати. Я сразу уехала бы отсюда).

— Мама, не пугайте гостя, — произнёс парень.

И обратился к Макару:

— Рад, что ты здоров. Доброго дня, меня зовут Янек. А это пани Анна, моя мать. Я подобрал тебя на улице и притащил домой. Досталось мне, конечно, ты даже не представляешь как. Скажешь спасибо моему отцу, он врач.

А вот матушка и меня, и тебя, и отца чуть из дома не выгнала. Сама ночевала несколько дней в гостинице. Теперь не переедет сюда, пока санитарная служба всё не обработает. Но ты не обращай внимания. Она на самом деле добрая, но очень брезгливая. Зовут-то тебя как?

— Я Макар. Спасибо за помощь, Янек. Я даже не знаю, как тебя отблагодарить.

— Ещё будет время. Ты есть хочешь?

Макар был очень голоден, но вежливо отказался.

— Не-е-ет, — произнёс Янек, — без еды тебя не отпущу. Пообедай со мной и пойдёшь туда, куда шёл. Ты приезжий?

— Да, — кивнул Макар. — Я из Саратова, приехал устраиваться на работу в порт.

Пани Анна срывала с кровати простыни и шептала зловеще:

— Spalić, wszystko spalić (Сжечь, всё сжечь).

Макару было неприятно. Он, следуя за Янеком, вышел из комнаты. Оказался в другом просторном помещении с больши́м обеденным столом. На блюде в центре стояла тарелка с запечённой уткой, вокруг была разложена варёная репа. От запаха еды кружилась голова, но садиться за стол Макар наотрез отказался.

Он представил себе, как пани Анна бьёт посуду, из которой ел неугодный гость, как ломает стул, на котором он сидел. И, увидев дверь, выбежал из квартиры. Янек выскочил за ним. Догнал, схватил за рубаху.

— Ты чего убегаешь? — возмущённо произнёс он. — Голодный же как волк! Пока устроишься, расположишься, может и месяц пройти. А без денег еды ты не добудешь, возвращайся! Это приказ!

Макар подумал, что Янек прав, и нехотя пошёл за ним.

За столом они уже беседовали как давние знакомые. Янек поведал о том, что родители каждый день уезжают в Варшаву, но в самый последний момент отец передумывает. Много о чём говорили. От нового знакомого Макар услышал о революционном движении.

Янек рассказывал об этом с таким восторгом, что брат Зои заинтересовался. А через несколько дней пошёл на первое собрание единомышленников. О том, что эти сходки запрещены, он догадался сразу. Поначалу боялся, что их рассекретят, а потом привык. Соблюдал осторожность, проверял, нет ли за ним слежки.

Вскоре Янек перестал приходить на встречи, как сквозь землю провалился. Макар подумал, что тот всё-таки отбыл в Польшу. Соратники по общему делу про отсутствующих ничего не сообщали. Несколько раз Макар ходил к дому Янека в надежде увидеться вновь, а потом и перестал. Кто-то из товарищей по подпольной работе проболтался, что за домом Янека установлена слежка. Тот попался на передаче листовок. И Макар перестал туда ходить.

Зоя думала про себя: «Какой, видимо, добрый этот Янек. Помочь вот так на улице упавшему не каждый захочет, ещё и домой привести, в постель белоснежную уложить. И против матушки пойти. Какой же он хороший, мой Янек».

— Но ты, Зоя, — сказал брат, — не вздумай влюбляться в него. А то я уже увидел, как ты на него смотришь. Понимаешь, отец не даст добро, будешь только страдать, поэтому забудь парня прямо сейчас.

Но Зоя находилась под впечатлением. Чувства, которые она испытывала, были незнакомы ей. От постоянных мурашек по телу она, кажется, замерзала. Стала задумчивой, не с первого раза откликалась на своё имя. Евдокия Степановна заметила неладное, подошла как-то вечером и сказала в лоб:

— Неужели влюбилась? Ну так придётся забыть его. Отец нашёл тебе мужа из соответствующей нам семьи. В кого ты там влюбилась? В порту одна чернь и беднота. Выброси из головы пока не поздно. Уже всё оговорено.

Решили, что познакомитесь на само́й свадьбе. Меньше проблем будет. Так что хватит мурашки на себя цеплять. Скажи спасибо, что заранее тебя предупредила. Отец вообще за день до торжества собирался оповестить. Но я отговорила его. Платье-то надо пошить. Так уж и быть, выделю денег. Чай, не упадём в грязь лицом. Я уже и про швею узнала. На днях пойдём.

Зоя расплакалась после слов мачехи. Замотала головой, выбежала из комнаты.

— Куда ты, полоумная? — кричала вдогонку Евдокия Степановна.

А Зоя уже бежала по порту, оглядывалась, искала глазами Янека. И когда увидела его, смотревшего, как отплывает баржа, подбежала. Глянула на него зарёванная.

— Кто обидел мою девочку? — прошептал неожиданно Янек и сильно прижал к себе девушку.

С таким пристрастием Зою ещё никто и никогда не обнимал. Но она чувствовала себя так, словно не первый раз это вовсе. Объятия Янека были такими родными, как будто её касается не малознакомый мужчина, а успокаивает мама. А виделись-то всего один раз.

Так обидно стало за своё безволие. Хотелось выплакать все слова мачехи и не возвращаться больше туда, где принудят к замужеству.

Зоя разревелась ещё сильнее.

— Кто обидел мою девочку? — спросил опять Янек.

Но девушка молчала, она продолжала обильно смачивать слезами рабочую одежду юноши.

Янек гладил её по голове, прижимал к себе. Ему хотелось зацеловать Зою и не отпускать больше никогда. Как же трудно было держать себя в руках. Ещё с момента первой встречи Янек понял, что влюбился в сестру Макара. Даже если бы девушка оказалась женой товарища, как подумал сначала, то всё равно влюбился бы в красавицу.

После слов Макара о том, что Янек Зое не пара, юноша поначалу расстроился. А потом решил, что вовсе не Макар должен выбирать того, кто будет рядом с его сестрой. Янек стал придумывать план переговоров с родителями Зои. Но сначала рассказал о переживаниях своему отцу.

Густав удивился тому, что Янек пришёл посоветоваться. Но благословение сыну не дал. Сказал, что скоро они вернутся в Варшаву, и там можно выбрать жену по своему статусу и вере. Посоветовал не говорить об этом матери, дабы не тревожить её высокодуховную организацию.

Янек отчаялся, но решил не сдаваться.

А пока вокруг влюблённых толпились любопытные работники порта и торговцы. Всем было интересно, почему плачет эта красивая девушка.

После гибели Катерины Зоя уже не останавливалась возле торговцев для привлечения клиентов. Её просили об этом, но она отказывалась. Слишком свежи были воспоминания. Иногда ей снилась Катерина. Во снах она всегда прятала Зою за свою могучую спину. И даже после страшного сновидения девушка просыпалась, чувствуя какую-то защиту извне. Ей казалось, что Катерина где-то рядом и придёт на помощь в любую минуту.

— Ну что уставились? — прикрикнул Янек на глазеющих. — Не видели, как человек плачет?

Ему захотелось увести Зою от этой толпы и спокойно поговорить.

— Золо́то моё, — обратился он к любимой, — я хочу, чтобы ты успокоилась. Сейчас мы во всём разберёмся и накажем твоего обидчика. Пойдём со мной.

Янек взял девушку за руку и повёл в сторону города. На одной из улиц он видел среди деревьев лавочку, где иногда уединялись парочки. Туда и направились.

Зоя послушно пошла за юношей без страха и боязни. За год жизни в Ростове она была в городе всего три раза с отцом. Мачеха бывала там часто, и только одна. Зое ходить туда не разрешалось. Стращали тем, что запрут дома. Она и не нарушала этот запрет.

Мысленно говорила спасибо за то, что хотя бы по территории порта Евдокия Степановна позволяет гулять. Но по Зоиному мнению в городе было бы безопаснее, чем в порту. Не спорила, радовалась, что не сидит взаперти.

Ранняя весна уже благоухала цветением сирени. Умопомрачительный запах стоял вокруг. Он дурманил, опьянял, успокаивал. И Зоя не могла понять, почему так кружится голова: от любви или от цветущих деревьев.

Когда присели на лавочку, Янек произнёс:

— Рассказывай, Золо́то моё, что случилось?

Он уж не обнимал Зою, даже сидел от неё на расстоянии.

— Меня замуж выдают, — прошептала она и опять заплакала.

— Когда? — взволнованно спросил Янек.

— Не знаю, сегодня мачеха сказала, что отец выбрал жениха, и на днях идём шить платье.

Юноша тревожно посмотрел на Зою:

— А кого ты искала в порту? К кому бежала жаловаться?

— К тебе, — смущённо ответила Зоя.

Из груди Янека вырвался стон, он подвинулся ближе, прижал к себе. Девушка уткнулась в его плечо.

— Золо́то моё, Зоечка, я даже не представлял никогда, что вот так влюблюсь в одночасье. Ты околдовала меня. Я думаю, что нам нужно бежать. Если спланирую побег, пойдёшь со мной?

— Да! — прошептала Зоя с облегчением. — Давай сбежим прямо сейчас.

— Нет, — покачал головой Янек, — тебе нужно узнать, когда точно свадьба. Я договорюсь с капитаном баржи, которая отчаливает в ближайшее время в сторону Мариуполя. А оттуда уже проще добраться до Польши. Самое безопасное место для нас — Варшава. Там у нас есть старый бабушкин дом, можем до приезда моих родителей прятаться там. В детстве я пел в церковном хоре, у меня есть знакомый священник, он обвенчает нас и тогда можно никого не бояться.

— А если свадьба завтра? — взволнованно спросила Зоя.

— Вряд ли завтра, — уверенно сказал Янек. — Тогда бы твоя мачеха не говорила про платье ничего. Как минимум через месяц, не раньше. Зоечка, но никто не должен догадаться о наших планах. Чем меньше ты будешь сопротивляться, тем проще нам будет сбежать. Хорошо, что увидишь жениха только в день свадьбы. До этого он не будет смотреть на тебя, не будет тебя касаться и желать. Я не позволю ему.

После этих слов Янек жадно поцеловал Зою. Она сначала пыталась вырваться, а потом успокоилась, приняла первый поцелуй. Девушке хотелось раствориться в этом моменте. Забыть обо всём, отбросить правила и запреты, не думать о венчании и прочем.

Хотелось сейчас и навсегда принадлежать только одному ему, этому польскому юноше. Но вдруг перед ней возникла Катерина и погрозила пальцем. Зоя ошарашенно отстранилась от Янека. Огляделась по сторонам. Никого. Вспомнила наказы Евдокии Степановны, испугалась.

— Золо́то моё, — прошептал Янек, — не бойся, я не трону тебя до свадьбы. Я буду только целовать и обнимать тебя.

Зоя пришла домой, когда уже вечерело. Прятала в шаль губы, красные от поцелуев.

— Явилась, — зло прошептала мачеха. — Ладно, гуляй, пока муж на привязи не держит. Только смотри мне, Зойка, береги себя для мужа. Иначе позор будет всей нашей семье.

И Зоя себя берегла. А при любой возможности встречалась с Янеком. Чтобы проводить больше времени с любимой, юноша перешёл на работу в ночную смену. А днём показывал Зое город. Мечтали о том, где будут жить, сколько нарожают детей. Планировали побег вместе. Зоя ещё не знала о дате свадьбы, поэтому ждали.

Юноша пока не мог оставить деятельность в комитете. Также их держало отсутствие денег. Янек потихоньку продавал свои ценные вещи. А Зоя искала дома заначки мачехи, но найти не могла. Личных сбережений было немного. Даже их совместных не хватало пока на то, чтобы заплатить капитану какого-нибудь судна.

А однажды, прогуливаясь по городу, они случайно встретили Макара. Тот по заданию своего капитана ходил за документами.

Макар набросился с кулаками на Янека. Ударил его. Поляк ответил. Оба повалились на землю. Зоя упрашивала их прекратить, кричала:

— Хватит, хватит, Янек, Макар, прошу вас!

Парни угомонились только тогда, когда их начал разнимать полицейский. Собралась толпа любопытных, шептались, смеялись:

— Чай, бабу не поделили.

Зоя стояла в стороне и плакала. Пока парни давали объяснения полицейскому, она придумывала, как поговорить с братом, чтобы он не проболтался.

— На сегодня свидание окончено, — зло пробурчал Макар, когда полицейский отошёл от них. — Зоя, быстро домой. Мне теперь из-за тебя достанется. Я задержался с документами.

И обратился к Янеку:

— Я же предупреждал, Янек! Неужели вокруг тебя совсем нет других баб?

— Мне не нужны другие! Макар, поговори с отцом. Я женюсь на твоей сестре хоть сейчас! — ответил Янек.

— Поздно, мой польский друг, отец уже выбрал жениха, свадьба в сентябре. Так что ищи себе другую любовь. А коли опозоришь мою сестру, то и не посмотрю, что мы одну идею продвигаем. Революция не терпит предателей. Забудь Зою и больше не приходи.

Зоя встала на колени перед братом и плача произнесла:

— Макар, не буду я замуж насильно выходи́ть, я лучше с Доном породнюсь. Никто мне, кроме Янека, не нужен. Помоги мне, Макар! Ты же всегда был на моей стороне. Позволь мне побыть с ним хотя бы до свадьбы.

— Зоя, встань и иди домой! Иначе сегодня отец узнает про твои похождения, — пробухтел брат.

— Не-е-ет, ты не сделаешь этого, Макар, — произнесла Зоя вставая. — Я расскажу о твоих собраниях и листовках.

Девушка осмелела, вытерла слёзы и продолжила:

— Если ты проболтаешься, то вся ваша революция покатится к чертям. Так и знай. Пойдём, — обратилась она к Янеку.

Макар так вытаращил глаза, словно на него вылили ушат ледяной воды. «Ладно, — подумал он, — я найду способ разлучить эту пару. А если не выйдет, то чёрт с ними. Пусть отец сам за ней следит. Я сам тоже хорош, рассказал Зое про революцию. У баб язык без костей — оружие для шпионов». И побежал в порт. Там получил выговор за то, что задержался. И был лишён части заработной платы.

Евдокия Степановна давно догадалась, что Зоя бегает на свидания. Наблюдала за ней, присматривалась, не растёт ли живот. Видела, что Зойка влюбилась без памяти. Стало жаль девчонку. Но и хотелось узнать, к кому она бегает. Решила спросить у Макара. Но тот сказал, что ничего не знает. Не выдал сестру. Как-то вечером, когда Григорий Филиппович пришёл с работы, Евдокия спросила:

— Гриша, вот скажи мне, ты Марию свою до свадьбы видел?

Муж удивлённо посмотрел на жену:

— К чему клонишь, Дуся?

— Не клоню, спрашиваю, интересно мне, — ответила жена.

— Видел, влюбился с первого взгляда. И хорошо, что так вышло. Иначе как жить с нелюбимой?

— А почему тогда дочке своей жениха заранее не покажешь? Как она за незнакомца выйдет? — возмущённо спросила Евдокия.

— А-а-а, вот к чему ты клонишь. Я, Дуся, понимаю всё, но решения не изменю. Если мы породнимся с Соломиными, то жизнь свою обеспечим. Ты же всегда об этом мечтала! Там парень хороший, гимназию окончил, в Думе служить будет.

— Никогда Мария так не поступила бы с дочкой! — зло произнесла Евдокия, а про себя подумала: «Божечки, что же я говорю, уже Марию в пример ставлю. Но жалко-то как Зойку. Себя вижу на её месте, сама ведь сохла по Гришке».

— Дуся, ты мне смуту не наводи, я уже всё обговорил. Зятя нашего будут звать Николаем. Царское имя, Дуся. И жизнь у детей и у нас будет царская. Вот помянешь мои слова. А любовь придёт со временем. Да не задерживайтесь с нарядом! Идите прямо завтра, хочу, чтобы у дочки платье было красивое, а то не успеют пошить. Договорились мы с Прохором на сентябрь. Вот вам почти полгода на наряд. Да не жмоться, Дуся, идите к самой лучшей портнихе.

— А портниху я уже выбрала, царским дочкам шьёт, говорят, золотые руки. Смотри не ошибись, Гриша, а то сделаешь свою Зойку несчастной. Я хоть и не мать ей, жалко мне ребёнка.

— Заголосила, — раздражительно произнёс Григорий Филиппович, — вам бабам любовь только подавай. Детей родит и будет любить. На этом разговор окончим. Делай, как я сказал.

На следующий день Евдокия повела Зою к портнихе. Пани Анна оценивающим взглядом осмотрела Зою, улыбнулась. Сказала на польском:

— Co za Piękna dziewczyna! (Какая красивая девочка!)

— Пани Анна говорит, что ваша дочка очень красивая, — перевела молодая женщина, обращаясь к Евдокии Степановне.

— Красивая, красивая, поэтому и пришли к вам, — с гордостью произнесла Евдокия. — Так и переведите.

— Пани Анна понимает язык, я перевожу только для вас, — ответила переводчица.

Портниха что-то шепнула ей на ухо и ушла в другую комнату.

— Пани работает только с невестой. Предложения родителей не принимает. У портнихи отличный вкус. Она по каждому человеку делает эскиз, — сказала переводчица и обратилась лично к Евдокии, — вам нужно ждать здесь, а я провожу девушку.

Евдокия Степановна была этому не очень рада. Ей хотелось рассказать портнихе, каким видится платье. Но решила не спорить, побоялась, что пани не возьмётся за заказ.

Ждала Зою почти 2 часа. Рассматривала квартиру. Мечтала, что вот-вот Григория опять повысят и выделят жильё не хуже этого. Даже пожалела, что стала защищать Зою перед мужем. «Прав он был насчёт нужного человека, ох как прав», — думала она.

— Wyjdz z pokoju (выйди из комнаты), — обратилась портниха к помощнице. Та удивлённо взглянула на хозяйку и произнесла возмущённо:

— Ale dziewczyna cię nie zrozumie! (Но девушка не поймёт вас!)

— Ciekawość to pierwszy stopień do piekła, wyjdź! (Любопытство — это первая ступень в ад, выйди!)

Переводчица оставила Зою и пани Анну наедине.

Сначала жестами пани Анна показала, что нужно раздеться. Зоя была взвинчена. Перед выходом из дома она выговаривала мачехе, что замуж не выйдет и платье не наденет.

Пока Евдокия Степановна ни пригрозила ей, что расскажет про похождения, Зоя не угомонилась.

Небрежно скинув с себя платье, девушка предстала перед портнихой во всей красе. Поначалу она залилась краской стыда, а потом успокоилась. Злость на мачеху и отца была сильнее чувства, которое испытывала сейчас.

Ещё никогда и ни перед кем Зоя не стояла обнажённая. Пани рассматривала её со всех сторон.

Зоя заметила, что в момент знакомства портниха была надменна и строга. А сейчас взгляд изменился, подобрел.

Но девушка не успокоилась от этой мысли. Поджала губы и ждала, когда пани насмотрится на неё.

Казалось, это длилось вечно. Пока пани снимала мерки, Зоя начала думать о своём любимом. Представила, как вот так она будет стоять перед ним после венчания, и Янек будет восхищаться её красотой. А потом прижмёт к себе сильно, как в первый раз и не отпустит никогда.

Так хотелось стать ближе к Янеку, почувствовать тепло его тела не через одежду. Зоя вспомнила слова Макара о том, что наступят времена, когда можно будет сделать выбор самостоятельно.

Как Зое не хватало сейчас этого ближайшего, по словам брата, будущего! Она мысленно благодарила Янека за то, что он держит себя в руках и не позволяет лишнего. И в то же время ругала его за следование принципам благочестия. Но потом опять благодарила за сдержанность.

Зоя так задумалась, что продолжала стоять неподвижно, когда портниха сказала по-русски:

— Одевайся.

Пани Анна отошла от девушки и начала делать набросок платья.

Когда повернулась, удивлённо посмотрела на Зою и произнесла:

— Я закончила, одевайся.

Зоя вздрогнула, быстро надела платье и заторопилась к выходу.

— Нет-нет, — сказала пани с лёгким акцентом. — Я ещё не показала тебе рисунок. Посиди здесь.

Указав Зое на кресло, она опять занялась наброском. Девушка рассматривала комнату. Убранство было скромным. Белые обои зрительно увеличивали небольшое помещение. На стенах в рамках висели фотографии.

На всех были одни и те же люди, видимо, пани Анна, её муж и белокурый с длинными волосами ребёнок. Было непонятно мальчик это или девочка. Пристально в фотографии не всматривалась. Запомнила их в общих чертах. В дальнем углу она заметила швейную машинку и небольшой стол, на котором ровной стопкой были сложены белоснежные ткани.

«Почему же я такая несчастная? — думала Зоя. — Мама, маменька, оставила ты меня одну, некому заступиться. Макар и тот грозится отцу всё рассказать. А я не могу, плохо мне от одной мысли, что выйду за нелюбимого. Помоги, мне маменька, пошли мне какой-нибудь знак. Я ведь берегу себя для мужа. Греха на мне нет, зачем же мне такие страдания?»

— Я закончила, — портниха прервала Зоины мысли. — Посмотри, как получится красиво. Такое платье никому ещё не шила. Взгляни, ты будешь как царица.

Но Зоя даже не пошевелилась.

— Я не буду смотреть, — сказала она. — Можете просто надеть на меня белый мешок, мне всё равно. Не утруждайте себя, я не надену это платье.

Пани Анна оставила рисунок на столе и присела рядом с Зоей.

— Не по любви… — промолвила она задумчиво. — Я не шью против воли. Скажу твоей матери, что заказ не возьму.

Зоя поначалу обрадовалась, а потом испугалась, что Евдокия Степановна сдержит слово и проболтается отцу.

— Нет-нет, прошу вас, шейте, — попросила Зоя и по её щекам потекли слёзы.

— О Боже, у меня ещё никто никогда не плакал! — воскликнула портниха. — Кто тебя обидел, девочка? Co nagle, to po diable! (Что внезапно, то от дьявола).

— Простите, пани Анна, я не сдержалась. Верю, что вы сошьёте для меня самое лучшее платье, но оно не нужно мне. Тот, кого люблю, не посмотрит на меня, когда я буду в этом наряде. А перед другим я красоваться не хочу.

— Бог послал мне тебя такую несчастную для чего? Он через меня хочет, чтобы я тебе помогла. Ведь сразу почувствовала, что ты другая, не такая, как все. Поэтому попросила помощницу выйти.

Я редко говорю на русском. Только с мужем иногда. С сыном всегда на польском. И с другими тоже. Все считают меня надменной, но у меня есть любовь к родной стране и языку.

Но ты мне понравилась очень. У тебя добрые глаза. Они светятся любовью. Как же повезло тому мужчине, которого ты любишь! Можно я обниму тебя, девочка?

— Можно, — прошептала Зоя и не заметила, как уже плакала пани Анне в плечо.

— Плачь, девочка, от лишних слёз каменеет сердце.

И Зоя плакала долго. Пани обнимала девушку, гладила по спине и приговаривала:

— Я знаю, почему Бог послал мне тебя. Чтобы я почувствовала, как могла готовиться к свадьбе моя дочь. Но она точно не была бы несчастной! Хотя, — пани Анна задумалась, — может, и была бы, а Бог забрал её раньше, чтобы спасти от чего-то плохого. Я выплакала все слёзы, а теперь буду благодарить Бога за то, что образумил меня сейчас.

Зоя уже не плакала, но пани продолжала обнимать её и прижимать к себе. Какими знакомыми были эти объятия… Как будто её обнимала мама или Янек.

— Может быть, ты взглянешь на рисунок? — спросила пани Анна, когда Зоя успокоилась. — А потом мы с тобой поговорим.

Зое стало так легко и спокойно рядом с этой женщиной. Словно какой-то тяжёлый камень упал с её плеч. Показалась, что она стала смелее и увереннее в себе. И первая мысль, которая пришла в голову: «Поговорить с отцом!»

— Хорошо, я посмотрю на платье, — кивнула Зоя.

Взглянув на рисунок, Зоя ахнула. Она мысленно представила себя в этом наряде рядом с Янеком и быстро вернула лист бумаги обратно.

— Не надену его, — сказала Зоя.

— Конечно не наденешь, я же не буду его шить, — спокойно ответила пани Анна. — Так и скажу твоей матери, что не возьмусь за этот заказ. Ты согласна?

— Да, — кивнула Зоя.

— Но понимаешь, что если не возьмусь я, то найдётся другая швея, которая не откажется, и платье всё равно сошьют.

— Понимаю, — грустно ответила девушка.

— Мне жаль тебя, — с заботой в голосе произнесла пани Анна. — Сегодня ты помогла мне принять ранний уход моей дочери. Я только сейчас поняла, что Господь забрал её для того, чтобы спасти. Возможно, мой муж поступил бы с ней так же, как и твои родители с тобой. Поэтому я хочу тебе помочь. Что вы собираетесь делать? Бежать?

— Да, — шёпотом произнесла Зоя.

— Вы планируете это в ближайшее время?

— В самое ближайшее! Я не хочу замуж за незнакомца. А вдруг он будет страшный? Старый? Мне кроме моего Янека, никто не нужен, — опять прошептала Зоя.

Пани Анна поменялась в лице.

— Как, ты говоришь, зовут твоего жениха? — спросила она удивлённо.

— Янек, — смутилась Зоя и улыбнулась. — Только за него я выйду замуж. Мы обвенчаемся в Польше, и тогда нас никто не разлучит.

— Значит, в Польше, — раздражённо произнесла пани.

Голос портнихи поменялся, но, кажется, Зоя этого не заметила и продолжила:

— Я готова с ним даже на край света. Его родители против меня. Сейчас Янек много работает, чтобы заплатить капитану судна, на котором мы отправимся навстречу своему счастью.

Пани уже не слушала Зою. Она негодовала. Девушка, пять минут назад казавшаяся ей ангелом, стала ненавистна. Ей хотелось приказать, чтобы она оставила в покое её сына. Но в голове звучали собственные слова, сказанные Зое: «Как же повезло тому мужчине, которого ты любишь!»

Восхищение чувствами этой девушки боролось сейчас с жизненными правилами пани Анны. Она даже не предполагала, не задумывалась о том, что сын влюбится в русскую.

Мысли хаотично метались в голове. Вдруг портниха подумала, что Янеков может быть много. Её сын не единственный с таким именем. И любой может увезти свою невесту в Польшу. Тем более родители того Янека против, а у пани Анны разрешения никто и не спрашивал.

Но обмануть сердце было сложно. Пани чувствовала, что девушка влюблена именно в её сына. Пауза затянулась, нужно было что-то предпринимать. Пани улыбнувшись произнесла:

— А давай я сошью тебе платье, а ты наденешь его на венчание в Польше? Платье будет сшито, а деньги за работу я отдам тебе. Поверь, они пригодятся вам.

«Боже, что я говорю, — подумала про себя портниха. — Я сейчас поддерживаю побег сына с этой девчонкой. Нужно срочно всё разузнать. Пригласить на примерку Зою и заманить сына. И тогда всё станет ясно».

Зоя засияла от предложения пани. Опять представила себе, как будет стоять в этом платье рядом с Янеком в церкви. Но решила ничего ему не говорить. А потом засомневалась:

— Платье занимает много места, мы будем брать самые необходимые вещи.

— Не беспокойся, я упакую для перевозки, и ты его даже не заметишь, — пани Анна улыбнулась ехидно и продолжила:

— А теперь пора показаться твоей матери. Она точно уже заждалась.

Зоя заметила, как сильно изменилось лицо пани, и решила, что та просто устала.

Два часа пролетели незаметно. Зоя уже передумала говорить с отцом, побоялась, что он запрёт её и не выпустит до самого сентября. Решила найти себе какую-нибудь подработку, чтобы поскорее собрать нужную сумму.

Когда вышли из комнаты, Евдокия Степановна аж подскочила с дивана. Она устала ждать, но устанавливать свои правила не могла. Улыбнулась почти через силу и сказала:

— Пани Анна, я и мой супруг Григорий Филиппович Кирьянов благодарим вас за услугу, которую вы нам оказываете. Я надеюсь, Зоя вдохновила вас. Вы выполните наш заказ?

Пани рассматривала Евдокию, увидела в её мимике какую-то неприязнь и произнесла:

— Kochanie, cieszę się, że się do mnie zwróciłaś! Twoja córka jest piękna i szycie dla niej to przyjemność. Nie możesz przymierzyć się osobiście. Zoe jest wystarczająco dorosła, by sama podjąć decyzję. Dziękuję za wizytę. Na pannę młodą będę czekał w niedzielę o trzeciej. Żegnaj!

Мгновенно подбежала помощница и перевела:

— Дорогая, я рада, что вы обратились ко мне! Ваша дочь прекрасна, и шить для неё одно удовольствие. На примерку можете не приходить лично вы. Зоя достаточно взрослая, чтобы само́й принять решение. Благодарю за визит. Невесту буду ждать в воскресенье к трём. Прощайте!

— Я обязана сопровождать дочь по городу. Вам ли не знать, каково отпускать такую красавицу одну! — недовольно возразила Евдокия Степановна.

Пани Анна только взглянула на гостей свысока, повернулась и скрылась в другой комнате.

«Да уж, плохо вы, боярыня, сопровождали свою дочь. Так сопровождали, что она захомутала моего мальчика. Ну ничего, теперь нужно вызволить Янека из рабочей берлоги и устроить встречу с девчонкой. Густав тоже должен знать о похождениях сына. Доведёт нас Янек до позора, и Густав пострадает первым», — думала пани Анна.

Как только вышли на улицу, Евдокия Степановна буквально набросилась на Зою:

— Что вы там так долго делали? Рассказывай, о чём говорили. Переводчица крутилась возле меня, как вы друг друга поняли?

— А мы не разговаривали, — соврала Зоя. — Пани рисовала, а я просто сидела и ждала.

— Уж не знаю, за что её все так любят, но взгляд у неё как у волчицы, — произнесла мачеха.

                                         * * *

Вечером между пани Анной и Густавом состоялся разговор.

— Ты отпустил сына на вольные хлеба! Нашего мальчика, жизнью которого я дорожу больше своей, — с порога закричала на мужа по-польски пани Анна. — Ты даже не посмотрел, как и где он живёт. Там бегают тараканы, Густав. Ты, борец за гигиену и чистоту, даже не отговорил Янека от этого шага.

Что скажет моя матушка, когда увидит руки внука в шрамах и мозолях? Я знаю, что она скажет! Она была права насчёт тебя. Ты совершенно бездушный человек. Я не послушалась родителей и вышла за тебя замуж. А ты погубил нашу дочь из-за своих экспериментов.

Если бы моим мужем был тот, кого выбрали родители, у меня были бы другие дети. И жили прекрасно, потому что Милош любит своих детей! А ты не любил их никогда, а только позволял им нарушать устои моей семьи.

— Прекрати, Анна, — крикнул в ответ Густав. — София не выжила бы! Я нашёл причину и спас многих людей до начала осложнений, которые были у нашей дочери! Это из-за тебя я здесь, а не там, где должен спасать людей. Что на тебя сегодня нашло, Анна?

Нет никакой твоей семьи, есть только наша! Пойми, сейчас вся молодёжь — борцы за свободу. Ты же тоже пошла против воли родителей, хотела свободы. И сын в тебя! Он ушёл от нас, как когда-то ты от родителей. И не перекладывай вину на меня. Он приходил недавно, просил благословения для женитьбы. Я ради тебя отказал ему. А теперь понимаю, что зря отказал. Мальчик хочет быть счастливым с той, кого выбрал он, а не я и ты.

— Значит я была права, — прошептала пани Анна. — Густав, у нас проблемы. Он хочет жениться на русской девчонке. Думает сбежать с ней в Польшу и там обвенчаться! Она очень красива, я не удивлена, что Янек влюбился в неё, у него хороший вкус. Хоть что-то досталось от меня.

Пани Анна сложила ладони вместе и нервно трясла руками. Густав удивлённо посмотрел на жену.

— Откуда ты об этом знаешь? Следила за сыном? — спросил он строго.

— Нет, сегодня приходила эта девушка с матерью. Заказывали свадебное платье. Её выдают замуж, а она даже не видела жениха. Познакомится с ним только в день свадьбы. Ты понимаешь, Густав, наш мальчик в беде. Мало того что эта девчонка его захомутала, так ещё и побег организует.

Сначала у меня были сомнения насчёт того, что её избранник — Янек. Теперь сомнений нет. Я не хочу, чтобы Янек смешивал свою кровь с этой русской невестой. Нужно срочно увезти его в Варшаву. Ты должен уволиться.

— Не-е-ет, Анна, я не пойду у тебя на поводу. Мы уедем только тогда, когда оставаться здесь будет опасно.

— Но они же сбегут, Густав! И я не увижу больше Янека. Я не переживу этого, — возмутилась пани.

— Они не сбегут, если мы вмешаемся. Давай поговорим с родителями девушки. Наш сын только за это будет нам благодарен. Пусть его жена будет русской. Мир сейчас другой, Анна.

— Ты сошёл с ума, Густав, — пани опять повысила голос. — Её родители уже запланировали свадьбу.

— Анна, тогда оставь сына в покое. Пусть сбегает. Мы следом за ними вернёмся в Варшаву. У тебя будет время всё осознать. Я прошу тебя, не мешай Янеку. На всё Божья воля. Господь не даст пропа́сть нашему ребёнку.

— Не-е-ет, Густав, я этого так не оставлю. Я приму решение сама, и даже если ты не согласишься, будет по-моему, — сказала пани Анна.

— Indyk myślał o niedzieli, aw sobotę łeb mu ścięli (Индюк строил планы на воскресенье, а в субботу его съели), — ответил жене Густав. — Найду родителей девочки и поговорю с ними.

Но Густав не успел. Через пять дней после этого разговора на группу людей, беседующих возле входа в Думу, было совершено покушение. Густав Левандовски не выжил.

Глава 3

Зоя не видела Янека уже 2 недели. Макар поведал о случившемся. В городе стало неспокойно. Из-за этих событий отец запретил Зое покидать дом. Портнихе отправили записку с извинениями и обещаниями прийти на примерку, как только в городе опять станет безопасно.

Зоя скучала по Янеку. В дни этого заточения она сдружилась с девушкой, которая жила по соседству. Её мать была турчанкой, отец русский. Галя, так звали девушку, полностью переняла материнские черты. Темноволосая невысокого роста Галя сама подошла к Зое и заговорила с ней. Девушка последний год училась в женской Екатерининской гимназии. Они с Зоей были одного возраста. Родители Гали трудились на мельнице в отделе контроля качества и были очень уважаемыми людьми.

Девушки вечерами вместе читали книги, которые брала в библиотеке при гимназии Галя. Зоя немного отвлеклась от тоски по Янеку. Теперь она делилась переживаниями со своей подругой.

О побеге молчала. Та с интересом слушала Зою и говорила, что завидует ей, потому что сама остаётся без внимания парней.

Но Зоя успокаивала Галю. А потом та призналась, что ей очень нравится Макар. Через две недели Янек через Макара передал Зое письмо. Сначала девушка прочитала его сама, а потом поделилась с подругой.

Янек писал: «Золо́то моё, я скучаю каждую секунду без тебя. Жду тебя сегодня в обед на нашей скамье. Я зацелую тебя, моя девочка. Твой Янек».

Галя обиженно посмотрела на счастливую Зою и сказала:

— Ну и иди к своему Янеку, подруга называется.

Поджав губы она вышла, громко хлопнув дверью. У Зои не было времени на то, чтобы успокоить подругу, она спешила к своему любимому.

Отец ещё не разрешал покидать дом. Но Зое помогло отсутствие мачехи. Евдокия Степановна уже полторы недели работала на мельнице посменно и гордо говорила, что без неё производство остановится.

Галя увидела, что Зоя всё-таки ушла на свидание. А сама выскочила на улицу и стала ожидать Евдокию Степановну. Когда заметила, что та подходит к дому, побежала ей навстречу:

— Евдокия Степановна, я всё узнала! Его зовут Янек! И Зойка сейчас побежала к нему на свидание. Я даже письмо от него видела. Макар принёс и отдал лично в руки. Клянусь! Теперь давайте обещанные деньги.

— Подожди, подожди, — проговорила Евдокия. — Янек, говоришь.

— Да, Зоя сказала, что он поляк, — ответила Галя.

— Что-то много поляков на мою голову, то портниха, то жених. Деньги отдам завтра, — пообещала Евдокия. — Спасибо, Галя. Ты заслужила. Как бы мне теперь узнать, где они встречаются?

— На скамье! — радостно ответила девушка.

Евдокия Степановна посмотрела на Галю.

— Ты чего радуешься? Скамеек полно в городе. Я под каждой искать буду? Ох, Зойка, ох, шельма. Опозорит она нас, чует моё сердце.

— Опозорит, Евдокия Степановна. Она любит его, и за вашего жениха точно замуж не выйдет, — Галя продолжала подливать масло в огонь.

— Не каркай, — строго прикрикнула Евдокия. — Никуда она не денется. Отец не позволит ей. Григория она точно послушает. Ладно, ступай домой, завтра вечером за деньгами приходи.

Галя мгновенно скрылась из виду.

«Что же теперь делать? — думала Евдокия. — Права я была, что бегает к мужику. А Макар-то хорош. Сестру не бережёт. Толкает к позору, записки носит. Вот его бы приструнить. Да нет же. Вырос парень, не укажешь теперь ничего. А Зойка тоже хороша. Времени даром не теряет. Ну, ничего, осталось 4 месяца. Муж запрёт в доме, и успокоится девка».

                                         * * *

Зоя бежала по улице к уже знакомому месту. Две недели разлуки казались вечностью.

Янек, пришедший раньше, заметил её и побежал навстречу.

— Золо́то моё, — кричал он, не обращая внимания на проходящих мимо людей.

Зоя мгновенно оказалась в объятиях Янека, он поднял её и закружился вместе с ней, а потом поставил на землю, аккуратно, как фарфоровую куколку и жадно поцеловал.

— Любимая моя, — шептал он Зое. — Золотая моя девочка.

А Зоя не могла произнести ни слова. Потеряла дар речи. Её глаза были полны слёз.

Янек не выпускал девушку из объятий, продолжал покрывать поцелуями её лицо. А когда случайно касался груди, по Зоиному телу пробегали мурашки. Юноша обнимал так крепко, что нечем было дышать, но Зоя терпела.

Ей хотелось вот так приклеиться к Янеку и не уходить больше никуда. Каждая разлука давалась девушке тяжело. Она плохо спала ночами. Думала, как сделать так, чтобы не выходить замуж по воле отца. Но ничего решить не могла.

Как-то Макар пришёл навестить их, подозвал Зою и шепнул ей тихо:

— Прости меня, Зоя! Я вижу, как ты любишь Янека. Можешь рассчитывать на мою помощь. Янек сказал, что вы хотите сбежать. Я помогу, сестра. Мне снилась мама, она плакала и просила о тебе позаботиться. Я не могу отказать ей.

После разговора с братом у Зои словно открылось второе дыхание. А потом ещё и Галя отвлекла от тяжких дум. Но ночи по-прежнему были неспокойными.

— Янек, — прошептала Зоя, когда немного пришла в себя, — а давай сбежим прямо сейчас. Зачем нам Польша? Мы можем уехать в Саратов или другой город. Я больше не хочу быть без тебя. Знаю теперь, где мачеха прячет деньги, я возьму их, нам хватит, чтобы сбежать. И не нужно ждать осени.

— Золо́то моё, — задумчиво начал Янек. — Я всё время ломаю голову, как нам поступить. Но теперь из-за смерти отца не могу оставить свою мать. Она в плохом состоянии. Пытался уговорить её перебраться обратно в Польшу, но она теперь туда не хочет.

Целыми днями сидит у могилы отца и возвращается домой в сумерках. Почти не разговаривает со мной. Я переехал временно из общежития. Пытаюсь как-то успокоить её, но не получается. Любимая моя, я верю, что Господь нам поможет. Он всё видит и не сделает так, чтобы мы страдали.

Зоя тяжело вздохнула. Обида захлестнула её.

Она понимала, что Янек не бросит мать в таком состоянии, но теперь и их счастье было под угрозой. Стало жаль себя. От безысходности и неоправданных надежд она расплакалась.

— Золо́то моё, не плачь, я что-нибудь придумаю. Я обещаю, мы будем вместе, — успокаивал её Янек.

Но Зоя в тот день вернулась со свидания грустная.

Евдокия Степановна заметила это и подумала: «Неужели Господь услышал мои молитвы и любовь прошла?» Она не стала говорить Зое, что узнала про Янека. Ей захотелось понаблюдать и выудить через Галю ещё больше информации.

Ночью Зоя не сомкнула глаз. Она беззвучно плакала. К утру заснула. Когда проснулась, долго молилась и решила, что если Господь не даёт ей шансов на побег, то она до последнего будет встречаться с Янеком. А потом — как Бог даст.

К обеду к ней постучалась Галя и с порога спросила:

— Ну рассказывай, как встретились. Интересно же. Целовались?

Зоя подозрительно посмотрела на подругу, вспомнила её вчерашние слова и сухо сказала:

— Встретились хорошо. Мы не целуемся, Галя. Я берегу себя для мужа.

— Ой, — махнула рукой подруга, — лукавишь ты, Зойка. Губы-то у тебя краснющие. Меня не обманешь.

Зоя лишь пожала плечами и сказала:

— Уходи, я занята.

Галя фыркнула, обиженно взглянула на подругу, вышла и прошептала: «Ну, ничего, ещё расскажешь всё как миленькая. Ишь, чего удумала, против воли отца пойти. Много вас таких. Захомутала двух женихов и ещё выгоняет. Так и мне ни одного не достанется».

Вечером отец пришёл домой в плохом настроении. Он беседовал с женой. Потом позвали Зою.

— Дочка, — сказал Григорий Филиппович, — свадьба откладывается до весны. У твоего жениха скоропостижно скончалась матушка. Так что теперь можете не торопиться с платьем, ты ещё изменишься до весны. Завтра же предупредите портниху, что после Нового года обратимся.

Зоя хотела было притвориться грустной, выразить свою скорбь, но потом рассмеялась, обняла отца, мачеху, закружилась по комнате.

— Ты чего радуешься? — зло произнесла Евдокия Степановна. — Человек умер, а ты радуешься? Бестолковая девчонка.

— Тише, — крикнул Григорий Филиппович. — Зоя, возьми себя в руки! От твоей свадьбы зависит наше будущее, породнившись с богатой семьёй, станем ещё более уважаемыми людьми.

— Вы станете, — сказала Зоя, перестав кружиться. — А я стану кем? Женой нелюбимого мужа. Матерью ненавистных детей. Ты, папенька, будешь купаться в деньгах. Что же все такие падкие до них? А я буду лить слёзы! Хочу сама выбрать себе мужа!

— Цыц, — заорал Григорий Филиппович так громко, что и Зоя, и Евдокия Степановна закрыли уши, — распоясались тут. Хочет она сама выбрать. Умная такая, да? Кого ты выберешь? Матроса? Обычного рабочего? Я вот этими руками и головой делаю вашу жизнь безбедной.

Отец потряс кулаками перед лицом Зои. Дочка смотрела на него глазами, полными ненависти.

— Я не выйду замуж по твоей воле! Не заставишь. Руки на себя наложу, так и знай.

— Только попробуй, — опять заорал отец и замахнулся на Зою.

Евдокия Степановна подскочила к нему, успела схватить руку мужа.

— Не смей, — завопила она. — Хоть и не моя дочь, бить не позволю!

— И ты туда же, — повернулся к жене Григорий Филиппович. — Дурные бабы. Что с вас взять? Посмотрите, как живут другие. Еле концы с концами сводят. Нашла кого защищать — глупую девчонку! Выйдет замуж как миленькая и точка.

Разъярённый Григорий Филиппович пнул дверь ногой и вышел вон. Отлетевшая дверь со всей силы заехала подслушивающей Гале по лицу. Она отскочила к противоположной стене, завыла и побежала к себе.

Дома ей ещё досталось от родителей. Поначалу Галин отец хотел пойти разобраться с соседями за то, что покалечили дочь, но когда узнал истинную причину, наказал Галю. А мать долго отчитывала её по-турецки. Да так громко, что слышали все соседи, но разобрать не могли. В тот вечер Галя не пришла к Евдокии Степановне за заработанными деньгами.

Когда Григорий Филиппович вышел, Зоя легла на свою кровать, накрылась с головой и шептала еле слышно: «Янек, любимый мой, забери меня, пока не поздно».

Евдокия подошла к Зое.

— Доигралась? — спросила она строго. — Довела отца, он работает целыми днями ради твоего же блага, дура. Пожила бы в бедной семье, окунулась в их заботы, тогда побежала бы замуж за того, кого отец предложил.

Зоя выглянула из-под одеяла.

— Спасибо, маменька, что не дали отцу ударить меня. Премного благодарю.

Евдокия поменялась в лице, присела на край кровати.

— Люблю же тебя, дуру неблагодарную. Хоть и нет у меня детей, тебя же сызмальства воспитала. Но защитить тебя не могу, не обессудь. Мне Григорий дороже. И его слово для меня закон. Против него не пойду, хотела помочь, да не могу, так как прав на тебя не имею, — спокойным голосом произнесла мачеха.

— И не надо меня защищать, я правду сказала, не выйду, и делайте что хотите, — выпалила Зоя и опять накрылась одеялом.

Григорий Филиппович пришёл домой нетрезвый после полуночи. Евдокия Степановна никогда не видела его таким. Уложила мужа спать и всю ночь молилась, чтобы ничего страшного не произошло на мельнице. Боялась, что если случится поломка, то закончится их безбедная жизнь.

Вспомнила, как Григория назначили на должность. Если бы не случайное пьянство бывшего наладчика, то неизвестно, как сейчас жили бы. А теперь Григорий поставил под угрозу всё, что имелось у семьи. Утром ему порядком досталось от Евдокии. Она била мужа мокрым полотенцем. Григорий виновато смотрел на жену и пил огуречный рассол, купленный утром у Галиной матери.

Зоя ждала теперь весточку от Янека. Хотела побыстрее рассказать ему о том, что свадьба почти через год, и у них всё-таки есть шанс сбежать до этого времени.

Потом заскучала, решила проведать Галю. Взяла книгу, которую нужно было вернуть подруге, и постучалась к ней.

— Кто там? — пискляво отозвалась Галя.

— Это я, Зоя.

Галя приоткрыла дверь. Зоя увидела разбитое лицо подруги, отшатнулась от неё.

— Галя, — прошептала она, — кто тебя так?

— А то ты не знаешь! Папенька твой пьяный. Видимо, меня с тобой перепутал. Так что, подруга за тебя отдуваюсь. Это ты должна была такая ходить. Тебе не помешало бы лицо разукрасить, а то больно хороша, — зло выпалила Галя, выхватила книгу и захлопнула дверь.

Зоя поначалу не поверила Гале. «Не мог отец ударить её. А меня-то хотел, значит, спьяну перепутал. Ох, папенька, папенька, что же будет-то теперь?» — подумала Зоя.

Отец стал чаще приходить домой в приподнятом настроении. Евдокия Степановна совсем измучилась с мужем. Иногда Григорий Филиппович вёл себя буйно. Соседи стали жаловаться на беспокойные ночи, и в один прекрасный день Григория вызвал к себе хозяин.

После этого разговора отец Зои пришёл домой чернее тучи. Сказал Евдокии, чтобы вымыла всё вокруг, выбросила его одежду, купила новую и избавилась от неприятного запаха алкоголя в квартире.

— Совсем с ума выжил, Гриша. Новую-то одежду купили недавно. Выстираю я, и духа не останется.

— Выбрось, — крикнул Григорий и ударил кулаком по столу.

С того дня он больше не прикладывался к стопке.

Но Евдокия не выбросила одежду, умудрилась продать на ярмарке. С дочерью Григорий Филиппович не разговаривал. Сколько она ни пыталась с ним помириться, он Зою словно не замечал. И тогда Зоя решила жить по своим правилам. Стала гулять с Янеком до самой ночи. Когда возвращалась, отец уже был дома. Молчал.

О свадьбе ничего не говорили. Один знакомый торговец, возле которого Зоя стояла в порту, привлекая покупателей, открыл харчевню. Пригласил туда Зою на подработку в качестве счетовода. Девушка умела писать, считать и вела специальную книгу.

С Галей дружба прекратилась. Зоя всегда приветливо здоровалась с бывшей подругой, но та отворачивалась. А Зоя продолжала. Видела, как та злится. Но при каждой встрече, как ни в чём не бывало, улыбалась Гале.

С Янеком виделись почти каждый день. Их свидания так и были наполнены страстью и желанием. Но юноша держал себя в руках. Опять начали планировать побег. Мать Янека немного восстановила своё душевное состояние, но о Варшаве уже не говорила. Сказала, чтобы Янек похоронил её рядом с отцом.

Парень опять переехал в рабочее общежитие. Это уже было желание матери. Она сказала, что теперь хочет побыть одна. Сын обрадовался, и пока пани не передумала, вернулся, как говорила пани Анна к «тараканам».

Зоя настолько осмелела, что начала ходить на запрещённые собрания вместе с Янеком.

Молодые люди разных национальностей обсуждали революционное движение, ругали царя, печатали листовки и просто беседовали на волнующие их темы.

После гибели отца Янек поначалу перестал ходить на встречи с единомышленниками. Понимал, что в этом замешаны более организованные комитеты, но всё же это было дело рук революционеров. А он считался одним из них. Винил себя за то, что вообще связался со всем этим, собирался уйти с работы в порту.

Но потом передумал и вернулся. Макар был счастлив видеть его. За время отсутствия Янека он стал председателем комитета и радовался, что вернулся один из самых порядочных товарищей.

На этих встречах Зоя познакомилась с девушкой по имени Таисия. В узком кругу её называли Тайга. У всех в комитете были позывные. А у некоторых даже несколько. По настоянию Янека у Зои не было обязанностей перед комитетом. Ей не поручали задания. Она просто присутствовала и наслаждалась общением. Поначалу это не нравилось другим участникам, они недовольно высказывались в адрес Зои, но потом все привыкли к тому, что Янек просто таскает за собой любовницу и успокоились.

Таисия-Тайга была безумно влюблена в одного из участников. Его звали Николай. Они не скрывали своих чувств. Вели себя довольно вульгарно и распущено. Зое нравилась их свобода, она с завистью смотрела на влюблённых, но позволить себе такое поведение не могла.

Янек тоже не пытался что-то изменить в их отношениях. Целовались, шептали друг другу слова любви, обнимались. На этом и расходились. А Николай и Тайга были для Зои недосягаемым примером вседозволенности.

Тайга как-то подошла к Зое и сказала:

— Давай дружить? Мы с тобой здесь вдвоём всех мужиков на место поставим. Я стану главной, а ты моей помощницей, — и смеясь продолжила: — Да шучу я. Чтобы баба стала главарём, нужно не одну революцию спланировать. Но мечты на этот счёт имеются.

Зоя пожала плечами и произнесла:

— Давай.

С того дня Тайга рассказывала Зое о своей нелёгкой жизни. Зоя слушала с упоением и понимала, что сама жила довольно скучно.

Таисия-Тайга научила Зою курить, но Янек так отругал обоих, что у Зои отпало желание повторять за подругой. Теперь Зоя знала обо всех любовных приключениях Тайги до встречи с Николаем.

Тайга не стеснялась обсуждать и интимные подробности.

А Зоя слушала всё это и считала Таисию девушкой с другой планеты, родившейся свободной и позволяющей себе такие вольности.

Ничем таким поделиться с подругой Зоя не могла, она лишь стала благодарной слушательницей для Таисии.

В начале декабря у Янека заболела мать. Сын опять на время переехал к ней и на собрания попадал редко. Зато Зоя приходила на них сама.

— Ты, Зоя, ведёшь себя слишком скромно, — говорила ей Тайга в отсутствие Янека. — У тебя такие красивые формы! Всем бабам на зависть! А с Янеком ты словно монахиня. Скромность не добавляет огня.

Видишь, как я Николая своего раскрепостила? Раньше от поцелуя в обморок падал, а сейчас сам бросается, аки тигр. Янек у тебя тоже скромный. Но так нельзя! Сколько можно счастье прятать за семью замками? Ну не будет скоро такого! Свобода — наша главная цель! Вот ты, Зоя, неужели не хочешь сама распоряжаться своими поступками?

Таисия говорила резко, возмущённо.

— Не могу, — грустно отвечала Зоя. — Замуж меня весной выдают. Я жениха не видела даже. И видеть не хочу.

— Ну вот, неужели не понимаешь, как всё можно провернуть? Ты с Янеком скромность-то потеряй, вот свадьба и разладится, — предложила Зое подруга.

— Ты что? — взволнованно пролепетала Зоя. — Нельзя так Таисия! Отца позором покрывать не хочу. Не простит он мне этого.

— Эксплуатация женского тела в качестве наживы — это хуже крепостного права, Зоя. Отец пусть разбирается со своими мельницами, а в жизнь твою не лезет. Неужели вы с Янеком ничего не планируете?

— Планируем, — кивнула Зоя, — бежать.

— Ну это уже интересно. То есть побег отца не опозорит? — удивилась Тайга, внимательно смотря на Зою.

Ей нравилась эта девушка. «Сама наивность, — думала она. — А ведь я когда-то была такой же, пока отец насильно не выдал замуж. Нужно поведать девчонке и эту историю, авось поможет ей мой пример. Но не так сразу. Испугается тёмного прошлого и перестанет мной восхищаться. Здесь случай тяжёлый. Постепенность нужна».

— Любой исход опозорит отца. Но если я убегу, то смотреть на это всё не придётся, — ответила Зоя.

— Ох уж эта мораль старомодная. Надо было вместе с крепостным правом это искоренить. Но тебе всё равно советую быть как-то смелее. Мужики любят смелость. Они от этого ещё сильнее становятся. Над вами уже все смеются. Правда твой брат строг. Пару раз обрывал обсуждения такие.

«Чай, — говорит, — не сплетничать приходим». Ну и стали без него решать, как вам помочь. Макар — товарищ хороший, но больно строгий и тоже старомодный. Ладно, я тебе свои советы дала. А ты пользуйся, не пожалеешь. У тебя деньги есть?

— Немного, — кивнула Зоя.

— Отлично, давай купим тебе платья помоднее, как у танцовщиц? Чтобы твой Янек сошёл с ума. Ну не в прямом смысле, а так, чувства пощекотать.

— У меня есть платья, и от маменьки много чего осталось, — пожала плечами Зоя. — Можно выбрать и оттуда. Многое не надеваю.

— Отлично, приду к тебе на осмотр гардеробы твоей, — бесцеремонно напросилась в гости Тайга.

Зоя была не против. Назвала адрес, по которому проживает. Выбрала для встречи день, когда мачеха точно на работу уйдёт.

Она долго думала над словами Таисии: «А что если и правда стать ближе к Янеку? Вдруг отец сжалится? Ох, маменька! Тяжело мне без тебя! Не у кого совета попросить. А может быть к пани Анне обратиться? Рассказать всё как есть. Она женщина воспитанная. Плохого не посоветует. Тем более согласилась платье мне пошить для венчания. Ну не к мачехе же идти с расспросами? Ещё отцу расскажет, вообще тогда Янека не увижу».

Всё чаще ночами снилась Катерина. Скрывала она Зою за своей спиной от чудовищ многоголовых, от людей многоруких. После этих снов Зое становилось неспокойно.

Сегодня в гости к ней должна была прийти Таисия. Зоя проснулась сразу после ухода мачехи. Прибралась, заплела тугую косу. Долго любовалась на себя в зеркало. Расплелась, решила, что с платьями лучше смотрятся распущенные волосы.

В дверь постучали. Зоя открыла. На пороге стояла Таисия.

— Доброе утро, Зоя, — произнесла гостья. — Какие-то у тебя соседи неприветливые. Столкнулась я около твоей двери с девушкой тёмненькой. Спросила: «Здесь ли живёт Зоя?»

А она мне: «А ваше, какое дело, мадам? Смотрю, Зойка популярная стала. Ходят к ней всякие: то бабы, то мужики. Позорище какое! Эта дверь, эта! Краской что ли намазать, чтобы не путались тут. А то к нам заглянут, можно и позор чужой на себе ощутить».

Я с утра не стала ругаться. Чувствую, зависть берёт девчонку. К ней, наверное, никто не ходит. А ты уже кого спозаранку принимала? Неужели Янек навещал, пока родители работают?

Таисия подмигнула Зое, улыбнулась и продолжила:

— Быстро ты решилась советами моими воспользоваться, не ожидала.

— Никто не приходил. Это ты Гальку встретила, подругу мою бывшую. Что-то она злится на меня. Не пойму. Соврала, что её отец мой ударил, хотя сама подслушивала под дверью. Да ну её.

Тайга резко открыла дверь и услышала писклявую девчоночью брань:

— Чтоб тебя! Полы не дают помыть нормально. Закройтесь и сидите там у себя.

Галя кричала громко, выбежали некоторые соседи.

— Галька, ты чего голосишь с утра пораньше? Разбудила мне дитя! Чего ты с утра пораньше тряпкой машешь? — раскричалась молодая женщина.

— А ничего, — ответила ей криком Галя. — Натоптали тут Кирьяновские гости, ходить противно.

Тайга тихонько закрыла дверь, улыбнулась и сказала:

— Вот теперь спокойно поговорим. Пока твоя соседка будет ругаться, подслушивать некому.

— А ну цыц! — заорал кто-то громко в коридоре. — Раскудахтались куры, я с ночной смены пришёл. Орёте, дуры! Быстро по комнатам скрылись!

Шум в коридоре не утихал долго. То мужик бранился, то бабы на него голосили. А Тайга и Зоя от души посмеялись над этой ситуацией и принялись разбирать комод с Зоиными вещами.

Перебирали долго. Все платья, которые остались Зое в наследство от матери, Таисия предложила выбросить.

— Зоя, — сказала она, — весь этот хлам никуда не годится, в этом ходили в прошлом веке. Я удивлена, что через такие наряды Янек вообще заметил тебя. Нужно срочно от всего этого избавиться.

---

Таисия взяла платье, которое было сильно велико Зое, небрежно бросила на пол. Начала на него сваливать остальную одежду.

— Нет-нет, Таисия! Меня мачеха со света белого сживёт! Не выброшу, мне гнева от неё хватает, — возразила Зоя.

— Ну тогда положи их на самое дно комода и забудь о них, — ответила подруга. — А вот это платье я, пожалуй, себе оставлю.

Тайга заприметила самый любимый наряд Зоиной мамы. Внимательно рассмотрела его, погладила вышивку, воротничок, расшитый сверкающими на солнце бусинами.

— Оно мне прямо впору, — восхитилась Таисия, быстро надев наряд.

Зоя поначалу запротестовала:

— Это не отдам, мама в нём замуж выходила за папу. Оно для меня как оберег.

Таисия громко расхохоталась.

— Оберег? Ты веришь во всю эту чушь? Ну смотри, тебе оно велико. Из всех платьев, что у тебя есть это самое подходящее. Неужели для своей подруги ты пожалеешь кусок тряпки, который лежит в комоде? Его же съест моль, а я покрасуюсь перед Николаем. Авось и замуж в нём выйду, вдруг позовёт, когда со своими родителями договорится.

Тайга резко замолчала. Зоя заметила, что у подруги из глаз побежали слёзы.

— Ты чего, Таисия? — спросила она, подходя к ней. — Из-за платья слёзы льёшь? Да забирай! Ты права, обереги — это всё выдумки наших родителей, чтобы командовать нами. Ради свободы разрушим нить власти над детьми!

Тайга резким движением вытерла слёзы.

— Зоя, — сказала она, — тебе не идут такие речи, смешно слушать. Я не из-за платья, если жалко, то можешь забирать. Ругалась бы с подругой из-за тряпки! Но я же не так просто его заприметила, оно в душу запало.

---

— Забирай, забирай! Решено уже. Остальное в комод на дно сложим, — уверенно произнесла Зоя.

— Зоя, — прошептала Тайга. — Я тебе сейчас кое-что расскажу. Но ты должна молчать. Из нашего окружения никто не знает об этом, даже мой Николай.

Зоя с интересом посмотрела на подругу, предвкушая услышать увлекательную историю. Ей нравились все исповеди Таисии. Они завораживали вседозволенностью. Раньше Тайга рассказывала о своей жизни так, что и Зое хотелось пережить это.

Но новая история вызвала у неё неприятные ощущения, которые смешались потом с жалостью. Осуждать Таисию Зоя не могла, просто выслушала, покивала головой и попыталась забыть. Но смотрела на подругу уже другими глазами. Стала понимать, зачем Тайге революционное движение.

— Я родилась в семье пекаря. Матушка моя ушла на тот свет рано. Отец воспитывал в строгости. Я с малых лет трудилась на пекарне. Там же работал самый ценный работник отца — Игнат.

Он был старше меня на 20 лет. Как-то отец заболел, и управлять пекарней стало некому. Именно тогда Игнат был назначен поверенным отца. За время болезни папеньки тот вывел пекарню на другой уровень, прибыль выросла. И тогда между ними произошёл разговор о том, чтобы породниться через меня. То есть я — существо, не имеющее права сказать слово в свою защиту.

Тем временем они составили договор, согласно которому Игнат, женившись на мне после смерти отца, получает половину пекарни. Оставшуюся часть разделят между всеми детьми, которых я рожу в законном браке. Обо мне в этом соглашении не было ни слова. Так отец предал меня.

После подписания документов Игнат словно с цепи сорвался. Почувствовал власть. Отец, благодаря ценному помощнику, совсем перестал заниматься пекарней. И уже скоро новый поверенный Игнат полностью изменил старые рецепты. Постоянных клиентов перестало устраивать качество хлеба, и они один за другим отвадились.

Когда месяца через три отец увидел, что Игнат плохой руководитель, то было уже поздно. Всё, что было налажено отцом, покатилось в пропасть. Папенька решил вернуться, стал делать всё то, с чего начинал. Привлекал новых покупателей благодаря угощениям на улицах. Люди пробовали, восторгались и приходили в пекарню за добавкой.

Игнат извинился перед отцом, предложил аннулировать договорённость.

Вскоре отца не стало и расторжение договора отменилось. Мне пришлось выполнить последнюю волю отца — выйти замуж за Игната.

Я ведь была такой же скромной, как и ты. Нас обвенчали. Неделю бегала от мужа. Не разрешала ему касаться моего тела. А потом он взял меня силой. Прямо посреди двора отцовского дома. Зоя, мне никогда в жизни не было так стыдно! Соседи смотрели на всё это. Галдели, свистели.

А среди всех собравшихся был Он. Тот, при виде кого замирало моё сердце. Тот, с кем я мечтала прожить до конца своих дней. Тот, кто обещал выкрасть меня до свадьбы, но не успел, а может и не хотел.

Первые несколько недель я ходила как сумасшедшая. Не разговаривала ни с кем. Только мычала. Потеряла дар речи. Игнат не трогал меня. Я видела, как ночью к нему приходит наша горничная, а утром выходит обратно. Когда Игнат прикладывался к бутылке, я пряталась на чердаке. Было страшно, хотя муж не буянил.

А потом горничная обрюхатилась, а Игнат выплатил ей жалование и выгнал. Поговаривали, что он даже запретил ей жить в нашем селе. С того дня муж стал опять ходить за мной по пятам. Звал к себе, грозился вновь опозорить меня во дворе. Я испугалась, стала наведываться в его спальню. Несколько раз ходила к реке. Холодно… Зайду по грудь, окунусь в ледяную воду и обратно, домой. Не смогла я.

Таисия помолчала недолго и продолжила:

— А потом я забеременела. Сын Игната от его первой покойной жены жил с его родителями в Орле.

Муж ездил туда два раза в год. Сказал мне, что ребёнка, которого я рожу, отвезёт туда же. А я не хотела ни ребёнка, ни мужа. Всего один раз, уже с огромным животом я встретилась с тем, кого любила больше своей жизни. Он подошёл ко мне, посмотрел так пронзительно, словно сквозь меня. Коснулся живота и прошептал: «Жаль, что не мой», отвернулся и ушёл. Я прорыдала несколько дней.

Для отцовской пекарни Игнат взял управляющего, а сам продолжил вести разгульный образ жизни. Как-то я услышала, как он говорил управляющему, что отлучится на 5 дней. Игнат собирался уехать куда-то за новой печью.

Я поняла, что это мой шанс. Решила убежать. Денег у меня не было вообще. Порылась в вещах и комоде мужа, нашла несколько монет. Дождалась темноты и ушла. Шла всю ночь из Тулы в сторону Москвы. Держалась около дороги. Хорошо, что это было начало лета.

Звёзды, словно глаза мамы, освещали мне путь. Вскоре на горизонте появилась какая-то деревенька. Лаяли собаки. Дело шло к утру. Начинало светать. Я увидела, как из крайнего дома вышла женщина с коромыслом. Почти без сил подошла к ней и попросила кусочек хлеба.

Она взглянула на меня с такой добротой! Вытащила из кармана горсть сухарей, подала мне, как будто знала, что кто-то просить будет, припасла. Я жадно смаковала кусочки. А потом она сказала:

— Кто тебя беременную отпустил? Вот-вот родишь. Находилась, небось, сегодня?

Я молчала. Женщина продолжила:

— Иди в дом, приляг, я за водой схожу и вернусь. Собаку не бойся, не тронет. Жди меня внутри. Я пошла в дом как завороженная. Легла на лавку и уснула. Когда проснулась, женщина сидела около меня. Увидев, что я очнулась, она взяла меня за руку и сказала:

— Знаю я, что ты ушла от мужа. Знаю, что у тебя мысли плохие насчёт ребёнка. Оставь его мне, а? Я тебе и роды приму, и накормлю, и напою. Родишь, оправишься и иди на все четыре стороны, а я стану ему матерью. Скоро искать тебя будут, не бойся, не выдам. Ты главное из дома не выходи.

Я согласилась. Меня искали. Я сидела в тёмном чулане и слышала, как кто-то произносил моё имя. Долго пришлось ждать. А там места так мало было, что ни прилечь, ни уснуть. Положила живот на коленки, так и просидела до утра, пока хозяйка не дала команду выходить.

Через две недели я родила ребёнка. Моя спасительница, имени её я так и не узнала, не показала малыша, чтобы я к нему не привыкла. Я даже не знаю, кто родился. Поначалу она брала у меня молоко, кормила его. А потом грудь мне перевязала и скомандовала:

— А теперь уходи.

Сунула мне в карман бумажные деньги. Я на радостях, что теперь свободна, выбежала из дома, вдохнула свежего воздуха.

Такой лёгкости я, наверное, не испытывала никогда. Шла около часа. А потом что-то щёлкнуло в голове. Молоко распёрло грудь. Всё тело сильно болело. Я даже прикоснуться к груди не могла. Повернула назад.

Думала, что хорошо запомнила обратную дорогу. Каждый кустик был в памяти. Дошла до деревни, а дома этого нет! Понимаешь, Зоя, он исчез. Вот, стоит соседний с жёлтыми ставнями, чуть подальше сруб высоченный, а дом женщины сквозь землю провалился. Я к соседнему дому подбежала, забарабанила в окно. Вышла из него сухощавая старуха и говорит:

— Чего надо?

Я, вся дрожу, грудь болит так, что говорить не могу. Через силу выдавила:

— Дом стоял рядом с вашим, где он?

Она посмотрела на меня так странно. Перекрестилась, потом меня перекрестила и говорит:

— Ты чего, девонька? Дома этого уже лет пять, как нет. Сгорел он.

— Как сгорел? — еле слышно спросила я.

— Как и все. Огонь не спрашивает, где ему власть показывать, — произнесла старуха.

— Да я только утром в нём была! Ребёнка там оставила, родила в этом доме недавно.

Я хотела крикнуть, но получился только писк.

— Не пьяна ли ты девонька? Никто у нас тут давно не рожал. Все бы знали. Не стой над душой. Нет этого дома и точка. Иди, куда шла. Знаю я вас таких, сначала голову морочите, а потом верёвку на шею и всё ценное тю-тю.

Старуха быстро спряталась за дверь, я услышала, как заскрипел засов.

Я обошла всю деревню, но дома того не нашла.

Походив ещё кругами, я вышла на дорогу и пошла прямо по ней. Когда уже стемнело, меня догнал обоз, женский голос произнёс:

— Коли в Москву, садись, подвезу. Но спать на стоянках в повозке будешь.

Я согласилась. Прилегла и уснула. Когда стало светло, увидела своего провожатого. Это был мужчина с голосом женщины. Он со мной почти не разговаривал, но на каждой остановке приносил мне тарелку супа. Я и выжила только благодаря ему.

Ехали до Москвы несколько дней. А там он высадил меня на вокзале, кивнул и отправился дальше по своим делам. Я осталась одна. Предложить извозчику денег не догадалась. Хорошо, что сберегла, они потом пригодились.

Купила билет на вокзале. Но сейчас не помню куда. Ехала на трёх поездах и попала в Ростов. Тут сняла небольшую каморку у станционного смотрителя. За ребёнка мне отдали так много денег, что я до сих пор их не потратила, хотя живу в Ростове уже три года. Решила не терять времени в новом городе и достаточно быстро устроилась работать на пекарню, там и познакомилась с Николаем. Его отец — главный на этой пекарне. Там я и работаю до сих пор.

После всего случившегося поняла, что жить в заточении губительно для души. У меня словно крылья расправились. Полюбила Николая сначала безответно, а потом и он воспылал чувствами ко мне. Про ребёнка вспоминаю редко.

Душа не болит. Вину свою не чувствую. Я теперь за свободу женского разума, за возможность самой управлять телом. Поэтому веду себя распущенно, чтобы вы заметили, поддержали. Знаю, каждой хочется так выражать свою любовь! И моё дело победит, Зоя!

И ещё забыла сказать тебе, что я не Таисия. Моё настоящее имя Алёна.

И знаешь об этом только ты, Зоя!

Зоя сидела смирно, впитывая и пропуская через себя каждое слово, сказанное Таисией-Тайгой-Алёной.

Таисия продолжала:

— В прошлом году я съездила всё-таки в своё родное село, но никого там не навещала. Оттуда прошлась пешком до той деревни. Двери и окна дома с жёлтыми ставнями были уже заколочены, видимо, та старушка померла. Но я до сих пор не понимаю, где я родила и оставила ребёнка.

Вот такая жизнь у меня, Зоя. Поэтому теперь я борюсь за свободу женщин и за право распоряжаться своим телом самостоятельно. Николай не знает эту историю. Я так хочу за него замуж, но я повенчана! Как-то его родители заметили нас. Запретили со мной встречаться, но он всё равно со мной, понимаешь. Обещает поговорить с ними, но пока не получается.

Мы решили любить друг друга, пока есть возможность, а дальше — как Бог даст. Зоя, если со мной что-нибудь случится, расскажи правду Николаю. Я чувствую, ему будет больно. Но пусть он всё же узнает об этом.

Зою эта история потрясла. Она видела в Таисии уже не ту свободную девушку, которая позволяет себе всё, а взрослую женщину, прожившую нелёгкую жизнь.

— А как же твой ребёнок? — поинтересовалась Зоя. — Ты не будешь его искать?

— Больше не буду. Я не знаю, где его искать. Это моя прошлая жизнь. С Николаем я возродилась заново. Всё остальное мне не забыть, но и возвращать нет смысла.

Подруга помолчала, а потом весело, словно и не было этого разговора, сказала:

— А теперь пойдём покупать платья. Я надеюсь, что выбрала верного человека для своей тайны. Не подведи меня, Зоя.

Зоя медленно собиралась. Ей хотелось поговорить ещё, но по взгляду Таисии поняла, что та больше не готова изливать душу. Свернула платье матери и вручила подруге. Та улыбнулась как-то по-детски, обняла Зою.

Когда выходили из дома, столкнулись с Галиной. Турчанка зло посмотрела на девушек, что-то пробурчала под нос и скрылась из виду.

Выбранные платья Зое не понравились.

Она не стала спорить с Тайгой. Зое казалось, что эти наряды больше похожи на сценические костюмы танцовщиц, но расплатилась. Решила, что после такой исповеди лучше угодить подруге. А потом можно не носить.

Дома девушка примерила наряды ещё раз.

«Эх, за такой верх мачеха меня точно в комнате запрёт. Ладно, попробую очаровать Янека разочек. Уж больно не хочется такой судьбы как у Таисии. А вдруг для меня выбрали старика? Стошнит же от него. А если забеременеть от Янека? Отец тогда точно к испорченной дочери жениха не приведёт. Обмануть? Сказать, что беременна, а Янека не выдавать».

Зоя перебирала разные варианты своей жизни, но всё же самым лучшим пока что был побег. Девушка вовремя спрятала платья. В комнату ворвалась Евдокия Степановна.

— Ты зачем с Галькой повздорила? Ругались так, что подняли на уши весь дом. Вам что, языки негде почесать? Из-за чего поругались-то? — протараторила мачеха.

— Не ругались. Галя просто мне завидует, — ответила Зоя.

— Чему завидовать, дурочка? У Гали есть образование, она будет работать на хорошей должности. А ты? Кто тебя на работу возьмёт?

— Так у меня же скоро будет муж, — съязвила Зоя. — Я буду растить детей, ублажать его. Когда мне ещё работать? Не матроса же нашли вы мне. Судя по тому, как отец всё устроил, то мой муженёк богатенький будет. Ой, начнёт меня по театрам водить, за границу возить.

— Молчи! — крикнула мачеха. — Из меня дуру не нужно делать. Или уже замуж захотелось?

Евдокия Степановна внимательно посмотрела на Зою, но та отвернулась.

«Вот шельма, — подумала Евдокия, — за живое решила меня взять, заграницей дразнит. Да отец только выдаст тебя, мы сразу поедем, а уж твои передвижения муж будет отслеживать. Заграницу нужно ещё заработать. Статус получить. Вот Гришу уже сколько раз отправляли! Как утвердят, так поломка образовывается.

Как будто кто-то специально Гришеньку моего подставляет». Евдокия погрозила невидимому врагу кулаком: «Узнала бы — со свету бы сжила. Ну, ничего, всё впереди. Только бы Зойка не начудила, не принесла бы в подоле позор семье нашей. А то чует моё сердце неладное. Ох, чует. И жалко её, и видеть больше не могу, как она тут расцветает. Быстрее бы весна».

Мачеха ещё долго ворчала, затихла только тогда, когда пришёл отец. Он по-прежнему не разговаривал с дочерью.

На следующий день пришёл Макар с посланием от Янека.

                                         * * *

Ночью Зоя спала плохо, всё думала, как поступить и решила, что совет Таисии не так уж и плох. Утром, уверенная в своей красоте и правоте, собралась на встречу. На ней было платье, купленное вчера с Таисией. Довольно откровенное декольте прикрыла на всякий случай шалью. Побоялась внимания со стороны прохожих мужского пола.

Зоя, зная, что мачеха на работе, беспрепятственно вышла из дома.

Чуть раньше Янека подошла к знакомой скамье, присела и стала ждать.

Вскоре появился он.

— Золо́то моё, — крикнул юноша, и Зоя бросилась к нему навстречу.

Опять были жаркие объятия и поцелуи. И снова хотелось стать единым целым с Янеком. С каждым разом это желание всё возрастало. Было трудно дышать, говорить. Поцелуи, поцелуи, поцелуи…

Когда подошли к скамье, Зоя решила, что пора перед Янеком предстать во всей красе.

Она как будто случайно уронила шаль. Не смотря юноше в глаза, присела, чтобы поднять её.

Янек впился взглядом в Зоино декольте. Из груди юноши вырвался какой-то звериный рык. Глаза сузились, побледнел. Взял Зою за руку, потянул ближе к себе и резким движением второй руки ухватился за платье в районе груди, рванул на себя со всей силы. Зоя вскрикнула от боли.

Ткань лифа заскрипела, посыпались маленькие пуговки, и наружу вырвалась девичья грудь. Янек сделал шаг назад. Уставился на Зою. Стал ещё бледнее. Зоя дышала глубоко, боясь пошевелиться. Испуганно смотрела на юношу.

Никогда в жизни мужчина так не созерцал её тело. Оно всегда было чем-то защищено: платьем, сарафаном, шалью, а в зимнее время полушубком. Да, некоторая одежда была вызывающей, но не настолько. Янек глубоко дышал. Зоя залилась краской стыда. По телу побежали мурашки. Стало как-то зябко.

А потом Янек стянул с себя рубаху, приблизился к Зое. Накинул на неё свою одежду.

Янек боролся со своими желаниями как мог. Но в руках себя держал, тяжело дыша застёгивал пуговицы рубахи. Словно нечаянно, а на самом деле специально слегка коснулся обнажённой Зоиной груди.

Зоя почувствовала, как что-то острое пронзило её всю, она задрожала. Янек отскочил от неё на мгновение, а потом опять приблизился, еле справлялся с пуговицами. Руки не слушались, всё норовили повторить прикосновения.

«Золо́то моё, — думал он про себя, — что же ты со мной делаешь? Господи, помоги мне пройти это испытание!»

Зоя молчала и следила за дрожащими руками Янека. В голове было пусто, мысли словно разбежались. Когда юноша застегнул последнюю пуговицу, девушка посмотрела на любимого.

Их взгляды встретились. В глазах Янека Зоя увидела осуждение, а Янек в глазах Зои — мольбу.

А потом он прижал девушку к себе. Они стояли обнявшись. Дрожали, словно на улице было холодно.

Янек стал немного приходить в себя, дыхание выровнялось. Сказал Зое строго:

— Никогда больше не делай этого. Не одевайся так, Зоя. Ты можешь пострадать и испортить себе всю жизнь. Зачем ты так оделась? Зачем раньше времени мучаешь меня и себя? Ничего не будет до венчания, слышишь?

Зое показалось, что Янек кричит на всю улицу. Она виновато опустила голову.

— Золо́то моё, — уже тише сказал Янек. — Я не могу так поступить с тобой. Ты сейчас не понимаешь этого, но потом будешь благодарна. А если завтра меня поймают? Что будешь делать тогда? Я хочу, чтобы ты сохранила себя до нужного момента. Всё будет. Сейчас ты и так вся моя!

Я готов целовать и обнимать тебя вечно. Ты даже не представляешь, как мне тяжело. Можешь сейчас думать обо мне всё что угодно. Но я не трус! Я знаю, что надо мной могут посмеяться все. А мне важно, чтобы ты была чиста до последнего.

Зоя подняла голову и только сейчас заметила, что Янек остался без рубахи. Глаза девушки были мокрыми от слёз. Она легонько коснулась его груди, оттолкнула от себя и сказала:

— Уходи.

— Не-е-ет, — покачал головой Янек. — Сейчас я точно не уйду, мы ещё не поговорили. Я догадываюсь, чьи советы помогли тебе сделать этот шаг. Это всё Таисия. Больше ты не пойдёшь со мной на собрания.

— Пойду, — запротестовала Зоя. — Ты не можешь мне запрещать. А как же борьба за свободу? Я буду ходить туда, даже если ты будешь против. Янек, не превращайся в мою мачеху и отца.

— Не-е-ет… Ты не пойдёшь, Зоя. Если ты хочешь быть моей женой, то будешь прислушиваться к моим словам. Подумай над этим. Я хотел сказать тебе сегодня что-то важное, но не буду. Встретимся завтра на этом же месте. Пойдём, я провожу тебя домой.

Зоя больше не сказала ни слова. Её чувства менялись каждую секунду: она заливалась краской стыда, злилась на Янека, ругала себя за то, что надела это платье.

Шли молча. Около Зоиного дома даже не попрощались, Янек просто ушёл. В комнате Зоя быстро переоделась, спрятала платье и рубаху. Прилегла на кровать и уснула.

После обеда вернулась Евдокия Степановна.

Она сразу набросилась на сонную Зою, сказала, что всё знает про Янека от Гали.

«Все против меня, — бормотала Зоя, — и Галя, и папа, и мачеха. Пока только одна Таисия помогает мне с выбором. А Янек тоже стал строг. Как бы мне не остаться без него». Зоя отгоняла от себя эту мысль, но снова и снова возвращалась к ней.

После слов мачехи даже не испугалась того, что её тайна теперь раскрыта, и Евдокия Степановна может поведать об этом отцу.

Девушка решила, что завтра пойдёт к портнихе за советом.

Глава 4

Когда Густав погиб, пани Анна не поверила в это. Она несколько раз пыталась опознать его, но не смогла, потом вызвали сына. Янек всё время был рядом. Помогал, поддерживал. Но даже присутствие любимого сына не давало спокойствие измученной воспоминаниями женщине.

Когда оставались с Янеком наедине, пани просто смотрела сквозь него и молчала. Иногда вспоминала о Зое и о том, как хотела свести сына с ней, чтобы полностью удостовериться в своих догадках.

А потом и вовсе выгнала Янека из дома. Захотелось побыть одной. Помощницу-переводчицу уволила.

Когда Янек переехал в рабочее общежитие, пани Анна совсем потеряла сон. Она днём и ночью ходила из комнаты в комнату и пела на русском:

«Сердце ноет от тоски,

Горе больше не придёт,

Я запрусь на все замки.

Буду ночи напролёт

Песни петь и слёзы лить,

Чтобы сердце растопить.

Уходи тоска скорей,

Ключ ржавеет от дверей».

После нескольких бессонных ночей она решила прилечь и уснула. Проспала два дня. Проснулась в залитой солнцем комнате. Почувствовала, как полегчало. Улыбнулась. И ей привиделся Густав.

Он сидел за швейной машинкой и говорил:

— Аннушка, ну почему я раньше не шил? Я бы смог зашить твоё разбитое сердце прямо на машинке. Скажи, Аннушка, это помогло бы тебе?

Пани Анна вздрогнула, подбежала к машинке, а Густава уже не было. Показалось…

«А ведь и правда, — подумала она. — Сердце можно починить только через боль. Зашить на машинке. Останутся шрамы-строчки, а жить-то буду. Так и Густав чинил своих пациентов, пока я не лишила его такой возможности».

— Спасибо, Густав, — прошептала пани Анна. — Прости меня. Dobra i wdowa, gdy młoda i zdrowa (Хорошая и вдовая, когда молодая и здоровая).

Пани открыла двери нараспашку, вышла на улицу, глубоко вдохнула, выдохнула, вернулась и принялась за уборку в доме. Когда закончила, присела выпить чай. Услышала стук в дверь.

— Войдите, — крикнула она громко по-русски.

Но никто не вошёл. Пани встала, сама подошла к двери, открыла. На пороге стояла Зоя.

Зоя, увидев портниху в чёрной косынке и опухшими глазами, не признала её. Удивилась, что за несколько месяцев пани так изменилась.

— Здравствуйте, пани Анна! Извините, я без предупреждения.

— Добрый день, Зоя! Входи, — ответила пани. — Если ты на примерку, то сейчас я ничего не шью. Тебе придётся найти другую портниху. Я могу только заново снять мерки, и ты передашь их другой швее. Мои замеры очень точные и по ним работают многие портнихи, даже специально отправляют ко мне своих клиентов. Раздевайся…

— Нет-нет, — Зоя перебила Анну. — Мне не с кем поговорить. А вы так тепло отнеслись ко мне в первую нашу встречу! Мне нужен ваш совет.

Пани Анна вспомнила первую встречу. Её даже передёрнуло от мысли, что перед ней всё же девушка, которую любит Янек.

Жизнь после ухода Густава сильно изменилась. Пани стала чаще говорить на русском и в Польшу уже не собиралась. Сегодня разобрала чемоданы, которые много лет стояли нераспакованными.

Первое время с утра до вечера была на кладбище. Разговаривала с Густавом, вспоминала совместную с ним жизнь. Ругала себя за то, что не дала ему полностью погрузиться в профессию. Винила себя за то, что не уговорила Густава вернуться в Польшу и вообще согласилась приехать в Ростов.

И всё же окончательно решила остаться в том городе, который забрал у неё мужа. Пани Анна любила Густава очень. Но с годами старалась эту любовь не показывать. Думала, что маска безразличия заставит Густава добиваться её расположения. Хотелось романтики как в самом начале отношений.

А он быстро устал, и семейная жизнь превратилась в рутину. Пани становилась всё более вспыльчивой. Брезгливо и недовольно она относилась ко всему, что её окружает. От нечистоплотных людей держалась подальше, и если кто-то невольно касался её, она старалась по возможности сразу вернуться домой, принять ванную, смыть с себя чужие прикосновения.

Густав всегда ругал её за это. Но ничего не менялось. А потом Густав и Янек стали тащить домой бездомных и обнищавших больных.

Муж наблюдал за ними, прописывал лекарства, кормил, готовил им еду сам. Пани Анна ни разу за всё время не приготовила для больных ничего.

Пациенты занимали целую комнату. Густав исследовал болезни разными методами. Всё это он делал в свободное время. А пани ругала его, опасаясь распространения инфекций.

И однажды ей это так надоело, что поставила условие: «Или я, или пациенты! Жить среди немытого племени не хочу».

Выбрасывать постельное бельё после тяжелобольных было накладно, но приходилось совершать такие неэкономные поступки. Вскоре Густав выписал всех, сделал санитарную обработку комнаты и пообещал больше никого не приводить.

Но обещание не сдержал и позволил Янеку привести домой юношу по имени Макар, который упал в обморок от температуры. Пани Анна только-только начала привыкать к спокойствию в доме без стонов, криков, истерик, а тут опять. Сильно поругалась тогда с сыном и мужем, ушла из дома.

Когда вернулась, Густав сказал ей:

— Анна, спасибо, что ты позволила мне долечить этого парня. Прости, но теперь точно никого не приведу. Я снял помещение, все нуждающиеся в моём лечении будут находиться там. И Густав стал появляться дома очень редко. После своей основной работы в Думе он спешил к пациентам, старался вылечить всех. Всегда говорил: «Я отрабатываю за то, что не смог спасти дочь».

Зоя заметила, что пани Анна задумалась, и не стала отвлекать её. Постояла немного повернулась к двери и уже хотела уйти, как портниха очнулась и произнесла:

— Куда же ты, Зоя! Давай поговорим, рассказывай, что беспокоит твою прекрасную голову?

Пани взяла Зою за локоть и проводила в мастерскую.

Зоя начала не со своих душевных переживаний, а со слов:

— Почему вы в трауре, пани Анна?

Ей было любопытно, что так сильно изменило эту стройную, красивую женщину.

Но пани покачала головой и сказала:

— Не будем об этом. Я могу выслушать тебя, но открывать свою душу тебе я не буду. Я не жалуюсь никогда. И могу теперь себе это позволить только с сыном.

Зоя как будто не поняла, что пани Анна не хочет откровений и произнесла:

— Вы говорите, что только с сыном можете, значит, с вашим мужем что-то случилось?

Пани Анна зло взглянула на Зою, ответила резко:

— Мы будем говорить только о тебе. Моя семья — мои заботы.

Зоя пожала плечами, ей стало не по себе. Начала думать о том, правильное ли решение она приняла, придя к пани Анне.

После небольшой паузы в разговоре пани неожиданно улыбнулась и сказала:

— Со мной мы всё решили, я готова выслушать тебя.

Зоя тоже натянула улыбку, но открывать душу передумала. Она встала, поклонилась пани Анне и сказала:

— Простите, я отняла ваше время. Мне нужно идти.

— Нет-нет, подожди, я помогу тебе, девочка.

Но Зоя торопливым шагом уже вышла из комнаты.

«Как же так? — думала про себя пани. — Она ведь про Янека пришла рассказать, а я спугнула её. Если Янек и правда сбежит, то я останусь совсем одна. Анна, Анна, доведёт тебя твоя вспыльчивость до беды. Уже хлебнула вдоволь и не каешься».

Пока пани Анна опять ушла в свои думы, Зоя уже выбежала на улицу и направилась в сторону дома.

Она оглядывалась, надеясь, что пани позовёт её ещё раз, догонит. Но никто не звал.

Зоя подошла к дому. Разочарованная тем, что никакого разговора не получилось, ругала себя за желание открыть своё сердце незнакомой женщине.

Потянуло на причал. Как давно она не прогуливалась вдоль знакомых торговых рядов, не слушала, как Дон борется с врезавшимися в него носами барж, обливая их водой. Как давно не ловила не себе восторженные взгляды моряков.

— Янек запретил, а я пойду! — гордо произнесла Зоя вслух.

Зоя прошлась вдоль торговых рядов, поприветствовала знакомых. Сегодня в порту было очень оживлённо. Прибыло две баржи. Повсюду была слышна русская, английская и немецкая речь. Матросы, капитаны, работники порта сновали туда-сюда.

Когда дошла до того места, где торговала Екатерина, остановилась.

— Катерина, — прошептала она, — как бы мне хотелось всё-всё рассказать тебе, спросить совета, защитить свою любовь за твоей спиной. Ты бы спрятала Янека и меня, никто бы нас не нашёл. Прости меня, Катерина, за мою глупость.

У Зои защемило в сердце, и стало стыдно за то, что провоцировала Янека и вопреки наказам отца гуляла по порту.

— Господи, — затараторила она, — что же я такое творю? Опять на грабли наступаю, нужно срочно домой! Лишь бы ничего не случилось, Боженька, помоги мне!

Зоя повернула назад. Прошла немного, засмотрелась, как танцевал матрос. Зрители обступили его со всех сторон, хлопали в ладоши, свистели.

Пытаясь пробраться через толпу ближе к танцующему матросу, Зоя заметила Таисию.

Та стояла в окружении трёх полицейских. Сначала Зоя рванулась к ней, собралась окликнуть подругу. Но в этот момент один из полицейских поцеловал Таисию в губы. Она не сопротивлялась. Зоя потёрла глаза, присмотрелась. Поняла, что не могла ошибиться. Это была Тайга, а целующий — не Николай.

Зое стало не по себе. Она осторожно, прячась за других людей, подошла ближе. Стали долетать обрывки разговора подруги и стражей порядка.

Поначалу они все смеялись и по очереди обнимали Тайгу, а потом она вытащила из-за ворота платья кипу листовок и отдала одному из полицейских. Тот внимательно посмотрел, произнёс:

— Таечка, отличная работа, ты хорошо справляешься. Но нужны ещё доказательства. Пойми, революционеры — народ временный. Когда с ними борется такая мужественная мисс, царю ничего не грозит.

— Боже, Царя храни, — гордо пропела Тайга.

Зоя узнала эти листовки, их готовил и печатал Макар. Тайга должна была раздать их работникам порта и мельницы в обеденный перерыв.

«Но почему Таисия здесь? Почему листовки у полицейских?» — Зоя ничего не понимала. Сердце бешено билось. Она продолжала прятаться, натянула шаль на голову, чтобы остаться незамеченной.

Полицейский отдал Таисии половину листовок, она сунула их обратно.

«Наверное, эти полицейские тоже против царя, — подумалось Зое. — Но почему она пела гимн? На собраниях его не разрешалось ни петь, ни цитировать».

Два других спутника Таисии тоже рассматривали листовки, ругались. Один из них произнёс:

— Ну ничего, скоро эти писари будут работать на рудниках, писать и читать разучатся быстро.

— Имя составителя листовок? — строго спросил у Таисии третий полицейский.

— Кирьянов Макар, — Таисия произнесла это так громко, словно звала Макара.

Зоя задрожала.

Мысли одна за другой проносились в голове: «Тайга — предательница! Нужно срочно предупредить Макара, Янека». Зоя выбралась из толпы, потом вернулась назад, решила послушать ещё. Но Таисия попрощалась с полицейскими и прошла в нескольких метрах от Зои, не заметив её.

Один из полицейских сказал:

— Надо с девчонкой поработать, хватка у неё есть. Просит она не трогать одного из революционеров, да кто ж её послушает? Они все там сынки начальников да депутатов. Всех нужно снимать с должностей и судить за то, что воспитали врагов царя.

— Да подожди ты, всех бы тебе посадить. А кто работать будет? Встанет всё к чертям, если всю родственную линию проверить и осудить. Небось, в каждой семье есть тот, кто царя хает. Начнём с непосредственных участников, а там посмотрим. Но главарей необходимо задерживать в первую очередь.

Потом полицейские прекратили этот разговор, начали обсуждать фигуру Таисии и другие подробности. Подслушивать это не было никакого смысла.

Сомнений у Зои уже не было. Таисия предала всех.

Зоя побежала по порту к месту работы брата. Запыхалась. Тяжело дыша спросила о Макаре у первого попавшегося на пути молоденького работника.

— Прибудут завтра, — ответил тот.

— Можно я записку оставлю, есть чем написать?

— Гля, какая ты грамотная, — сослуживец присвистнул, обошёл Зою вокруг. — Никак жена?

— Сестра, — зло ответила Зоя, — карандаш есть?

— Нет, зайди в сторожку, там есть. Макар сестру от нас прячет, во даёт! Надо бы ему высказать. Породниться что ли с будущим помощником капитана? Дивчина, замуж хочешь?

Но Зоя не слушала его, а бежала к сторожевой будке. Забралась по ступенькам, влетела внутрь, протараторила:

— Мне нужно оставить брату записку.

Сторож, мужчина лет шестидесяти, внимательно взглянул на девушку:

— Тебе чего дома не сидится? — произнёс он. — Мало тебе Катерининой жизни, ещё погубить хочешь? А ну марш домой и не высовывайся! Куда только родители смотрят. Матросы — не железные! Ходишь тут, дура!

Зоя удивилась, что этот мужчина знает её.

— Чего уставилась? — произнёс он. — Тебя здесь все знают, а многие и за Катерину простить не могут. А тебе тут мёдом намазано?

— Мне нужен карандаш, — крикнула Зоя.

— Щас, карандаш! Марш отсюда! — прокричал в ответ сторож и тростью начал выгонять девушку.

— Мне нужно брата предупредить, — со слезами на глазах мямлила Зоя.

— Марш отсюда, — ещё громче крикнул мужчина.

Зоя в слезах вылетела из сторожки и побежала домой.

Уже около квартиры передумала и вернулась обратно в порт. Янека там тоже не нашла. Она в последнее время виделась с любимым только после того, как Макар приносил весточку. И вдруг в голову пришла идея всё рассказать отцу, и Зоя отправилась к нему на работу. Отыскала его быстро. Испуганная, зарёванная, она бросилась к нему на шею.

— Зоя, — произнёс Григорий Филиппович строго, — что случилось?

Он заговорил с Зоей впервые за несколько недель.

Но дочь не могла успокоиться. Отец вывел её на улицу, нашёл на территории складов укромное местечко с лавочкой. Присели там.

— Хватит рыдать, — раздражённо повторял отец. — Говори уже, что произошло? Тебя обидел кто-то?

— Папа, Макара хотят арестовать, — дрожащим голосом произнесла дочь.

Григорий Филиппович нахмурил брови.

— Что он натворил? Откуда ты про это знаешь?

— Я была в порту, слышала, как полицейские назвали его имя и фамилию.

— Что ты, чёрт возьми, там делала? Ох, Евдокия, ох, баба дурная. Говорил ей, чтобы глаз с тебя не спускала, а она со своей работой, денег ей мало. Ты почему дома не сидишь?

Отец встал, сжал ладонь в кулак, поднёс к носу дочери, пригрозил:

— Вот так ты теперь у меня погуляешь. Тебя, шельму, кто потом замуж возьмёт? Рассказывай всё, да поторопись. Макар прибывает завтра после обеда.

Зоя отклонилась назад от отцовского кулака, мгновенно пожалела, что пришла к нему за помощью.

— Говори, — крикнул на дочь Григорий Филиппович.

Зоя разболтала о собраниях, о председательстве Макара. Рассказала, как познакомилась с Тайгой. Про Янека и других участников умолчала. Не называла ни имён, ни фамилий, ни кличек.

Да отец и не спрашивал. Он только нервно вырывал на голове по одной волосинке и, рассмотрев каждую, небрежно бросал на землю.

— Марш домой, — скомандовал Григорий. — Да не выходи никуда. Матери скажешь, что я в командировку уехал. Фамилию Тайги знаешь?

— Нет, — Зоя повертела головой.

— Эх, — произнёс отец. — Кого воспитал? Революционеров? Да вы с Макаром в гроб меня загоните. Давно я Евдокии говорил, что тебя только замужество исправит, а она всё уговаривает меня подождать, с женихом познакомить. А вот тебе!

Отец скрутил дулю и сунул Зое под нос.

— Выйдешь замуж как миленькая. Всё, свободна. Если в моё отсутствие придёт полиция, то с ними разговор не заводи. Молча сиди. Евдокия сама от них отгавкается. Если надо, они проверят и на работе. Меня здесь прикроют.

Зоя кивнула отцу на прощание. А потом опять прилипла к отцу, запричитала:

— Папа, папенька, как же Макара спасти? Ты же спасёшь его?

Но отец оттолкнул её и пошёл прочь.

Зоя не торопясь возвращалась домой. Она вспоминала всех товарищей из комитета. Думала, кого бы ещё предупредить, но не знала даже, где кто работает или живёт.

Перед домом развернулась и опять пошла в порт. Присела на лавке возле общежития, в котором жил её любимый, решила подождать. Спросила у проходившего мимо паренька про Янека. Тот поведал, что не видел его пару дней. Сообщил, что Янека перевели на работу в город, и он сейчас не ночует в общежитии.

«Что же теперь будет? — размышляла Зоя. — Вдруг на собрании всех поймают, и Янек там будет. Господи, их же заберут! Таисия сдала пока только Макара, но она могла раньше и о других разболтать».

Зое стало неприятно вспоминать о Тайге. Жалела, что выбирала с ней платья и подарила наряд, доставшийся от матери.

Евдокия Степановна уже была дома. Она с порога набросилась на Зою.

— Опять шлялась?

Но девушка прошла мимо разъярённой мачехи и сказала спокойно:

— Отец уехал в командировку.

— Что ты мелешь? Какая командировка? Мы завтра утром с ним на ярмарку собрались. Видела его утром, ничего мне не говорил.

— Видимо срочное что-то, — пожала плечами Зоя, разделась и прилегла на кровать.

— Как это ты знаешь про отъезд, а я нет? — не унималась Евдокия.

Но Зоя больше ничего не отвечала.

Евдокия Степановна поверила в это только ближе к ночи, когда муж не вернулся. Не вернулся он и на следующий день.

Мачеха спросила у Зои утром:

— Так куда отец уехал? Не морочь мне голову про командировку.

— А вы, маменька, спросите в отделе кадров. Вам, как супруге, все карты откроют, — ответила девушка язвительно.

Мачеха метала молнии. Когда уходила на работу, так хлопнула дверью, что со стены упал семейный портрет. Зоя подняла его. Удивилась, что тонкое стекло, защищающее фотографию, не разбилось, а деревянная рамка лопнула.

Отец не вернулся и на третий день, а вечером пришли полицейские. Евдокия от неожиданности дар речи потеряла.

— Чем могу быть полезна? — произнесла она грубовато. — Если вы по поводу выселенцев, то вам на другой этаж, они живут там.

— Нам нужно поговорить с Григорием Филипповичем Кирьяновым. Он дома? — поинтересовался полицейский и, оттолкнув Евдокию, вошёл в квартиру.

Увидев Зою, укутанную в одеяло, словно на улице зима, кивнул приветственно и повторил:

— Нам нужен Григорий Филиппович Кирьянов. Вы кем ему приходитесь?

Полицейский уставился на Евдокию.

— Я жена, — испуганно выпалила Евдокия, а через минуту уже без страха произнесла:

— А какое вам дело до моего мужа? Он человек рабочий, ездит по командировкам.

— Значит, нам нужна жена, то есть вы.

— Евдокия Степановна, — подсказала Евдокия полицейскому.

— Писать умеете?

— И вас научу, — пошутила Евдокия.

Пока один беседовал с Евдокией, второй выворачивал содержимое шкафчиков.

— Что вы себе позволяете? — вспылила хозяйка.

— Ваш сын Макар Григорьевич Кирьянов не вернулся сегодня с боевого похода. В четыре часа по полудню нам поступил этот сигнал. Предварительная причина пока устанавливается. Это либо побег, либо бурные воды захотели взять его себе.

Евдокия как стояла, так и спустилась на пол. Села, расставила ноги до неприличия сильно и зарыдала. Зоя тоже не могла сдержать слёз.

«Неужели папенька не успел?» — беспокоилась Зоя.

Полицейские, поняв, что с Евдокией сейчас сложно говорить, обратились к Зое.

— Кем вы приходитесь Макару Григорьевичу? — осведомился у Зои один из полицейских.

— Сестра, — ответила девушка.

— Макар жил с вами?

— Нет, — Зоя покачала головой, — он работает в порту и живёт там.

— Где сейчас находится ваш отец Кирьянов Григорий Филиппович? — продолжал допрос полицейский.

Евдокия Степановна продолжала рыдать. Она всхлипывала, захлёбывалась слезами, выла.

Один из полицейских помог подняться ей с пола, уложил на кровать. Зою трясло. Она помнила, что отец просил не разговаривать с полицией, но не могла молчать, так как мачеха не «отгавкалась» бы в таком состоянии.

— Отец в командировке. Вы же всё можете узнать у него на работе. Он главный наладчик мельниц, — сообщила Зоя.

— А вам известно, что ваш брат и по совместительству сын главного наладчика является председателем революционной ячейки?

Зоино сердце колотилось громко, и ей показалось, что полицейские это услышали.

«Какая же дрянь эта Таисия! Чем ей Макар помешал? А Янек, как же Янек? Его не было на работе! Господи, неужели его уже поймали?» — Зоины мысли были так быстры, что она словно потеряла слух. Думала, думала…

Вздрогнула от крика полицейского:

— Ваш брат создал революционный комитет против царя. Его подозревают в распространении листовок и иных преступлениях.

— Нет, Макар хороший. Он не мог, — защищала девушка брата.

Евдокия продолжала биться в истерике.

— Писать умеешь? — поинтересовался у Зои второй полицейский.

Девушка кивнула.

— Распишись здесь. Всю семью на допрос завтра в полдень.

Зоя поставила подпись.

Когда стражи порядка ушли, Зоя бросилась к мачехе, начала её успокаивать. Обе заливались слезами.

— Макар, — шептала Евдокия, — что же тебе не сиделось-то дома, сынок. Какой чёрт тебя понёс в этот комитет? Зойка, неужели и ты с братом чудила? Это всё от безделья и глупостей в голове. Чего вам полоумным не хватает-то? Где же теперь Макар? Убёг или в Дону схоронился? Бедный мой Гришенька, как же сказать ему об этом? Вот приедет из своей командировки, а тут такое. Такое…

Мачеха всхлипывала. Зоя принесла ей воды. Но та оттолкнула кружку, вода полилась на Зоино платье.

Рассказывать Евдокии о том, что отец возможно отбыл спасать Макара, она не стала. Решила, что распространять такую информацию опасно.

Ночью не спалось обеим. Евдокия немного успокоилась.

Пооткрывала сундуки. Начала вываливать из них вещи.

После того как Янек проводил Зою домой в своей рубахе, они не встречались. Поначалу девушка думала, что Янек больше не хочет её видеть, но Макар успокоил и велел ждать весточки. Девушка, когда вернулась домой, спрятала порванное платье и рубаху в свой сундук.

И сейчас, когда мачехе приспичило перебирать одежду, она забеспокоилась. Бросилась к своим вещам, закинула их обратно.

— Что вы ищете, маменька? — спросила Зоя.

— Чувствую, что-то лишнее есть в нашем доме. Не могу успокоиться. Мешает что-то. Давит в груди. Ещё моя матушка говаривала: «Если плохо, то приберись. Вещи потряси, пол вымети. И грудь освободится». Так что не мешай, — шикнула на Зою Евдокия.

Девушка продолжала защищать свой сундук.

Евдокия Степановна оттолкнула её, открыла крышку, вывалила всё опять и заметила рубаху Янека. Взяла в руки, расправила, начала рассматривать. Взгляд, которым мачеха смотрела, запомнился Зое на всю жизнь. Девушка попятилась к двери.

— А ну стоять! — громко заорала Евдокия. Видимо, она разбудила соседей, и те стали стучать в стены. — Ах ты шельма! Чья рубашка, говори! Шляхтича твоего смазливого? Что ещё ты прячешь?

Евдокия Степановна наклонилась над сундуком, вытащила порванное платье. Заохала, застонала.

— Опозорила ты нас, Зойка! Макар убил, и ты тоже! Да неужели ж вам хочется в нищете прозябать? Один работников жалеет, другая первому попавшемуся отдалась.

— Нет, маменька, нет, — прошептала Зоя. — Не отдавалась я. Не мои это вещи. Подруга попросила спрятать, выбросить жалко. Отнесу ей завтра.

— Подруга, говоришь? Думаешь, я — дура? Господи, как же теперь Гришеньке всё это рассказать? Всё кубарем!

— Чиста я, — уже более уверенно высказалась Зоя. — Хотите, проверяйте меня.

Но Евдокия словно не слышала Зою. Она продолжала копаться в вещах, заметила отсутствие платья Марии. Посмотрела на Зою вопросительно, та поняла, в чём дело и виновато произнесла:

— Платье маменьки мне велико было, я его подруге подарила.

— Такую ценность подарила? Да разве ж можно? Платье материнское как оберег хранит дочку. А ты подарила? Что же у тебя в голове? Солома?

За руганью не заметили, как наступило утро.

Евдокия с рассветом закончила разбирать вещи. Нашла у Зои ещё одно незнакомое платье. Бросила его на пол, к уже валявшейся на нём рубашке. Порванный наряд отправился туда же.

И начала топтаться по ним приговаривая:

— Вот так я дурь твою вытопчу, вот так я дурь твою выведу. Шельма неблагодарная!

Зоя сидела на своей кровати и плакала.

К полудню Евдокия засобиралась на допрос. Зою с собой не взяла, заперла её дома.

На допросе Евдокия всё отрицала, хвалила Макара как могла. Туда же пригласили и капитана судна, на котором трудился Макар. Тот тоже ничего подозрительного не замечал за работником. Но при обыске на судне было найдено несколько листовок. Кому они точно принадлежали, установить не удалось. Их содержание отличалось от тех, что передала полицейским Таисия.

Позже вызвали и Таисию. Она пристально рассматривала Евдокию, когда узнала, что перед ней мачеха Макара. Таисию допрашивали отдельно, поэтому никто не подозревал, что она — та самая наводчица.

Листовку, найденную на барже, Таисия не признала. Сказала, что памятка не из-под пера их комитета. Специально приврала так. Листовку составлял Николай.

Там же на допросе узнала, что Макар исчез. Она разозлилась. Начала обвинять полицейских в том, что теперь ей грозит опасность.

На регулярную встречу комитетчиков, назначенную вечером, Таисия пришла одна.

Её злость выплёскивалась через край.

«Какая скотина предупредила всех? — думала она. — Неужели меня раскрыли. А как же Николай? Он тоже всё узнал? Почему не нашёл меня? Получается, все в комитете предупреждены об облаве, а я нет? И Зоя тоже хороша, наверняка от Янека узнала, что не состоится собрание, но мне никто, никто из них ничего не передал!»

Таисия металась из стороны в сторону, оглядывалась, рыскала глазами, надеясь увидеть знакомых. Думала о том, что могла перепутать время, день. Но нет… Не перепутала… Помнила хорошо. Через час после назначенного собрания должна была начаться облава.

По договорённости она беспрепятственно сбежала бы с Николаем. А судьба остальных не интересовала предательницу. Тайга мечтала, что уговорит любимого во время бегства покинуть город и начать жить вместе. Понимала, что родительского благословения ему не дождаться. А хотелось семейного счастья, любви.

Всё время пыталась забыть о прошлом, стереть из памяти и замужество, и ребёнка. Но воспоминания часто беспокоили её. Иногда жалела, что так и не увидела рождённого малыша, что приходится обманывать Николая. Боялась, что за новое венчание Бог накажет. Но гнала, гнала от себя эти мысли.

Стала замечать, как к зданию подтягиваются дружинники. Побрела медленно, уходить быстро боялась, не привлекала внимания на себя.

Решила сходить к Николаю домой. Каким было её удивление, когда соседка сказала, что её возлюбленный с отцом спешно уехали из города.

— Собирались быстро, торопились. Ночью ещё сгинули, перебудили всех. Прохор Николаевич так кричал, так кричал! С виду спокойный человек, а тут разошёлся, будто бес в него вселился, — шёпотом поведала Таисии соседка Николая. — Я украдкой крестилась, Боженьке молилась, чтобы Прохоровское зло ушло побыстрее. Ан нет, не помогло. А Колька-то ехать не хотел, так отец его побил маленько. Такой человек степенный и тихий, а на сына взрослого руку поднял. Поговаривают, что Николай натворил что-то, вот отец и решил его перевоспитать.

Таисия слушала, нервно теребила рукав платья. Сердце выпрыгивало из груди. Она кивнула соседке и пошла.

Услышала, как та крикнула вслед:

— Ты имя своё скажи, как вернутся, передам, что приходили к ним.

Но Таисия только покачала головой и, не обернувшись, продолжила идти.

«Что же я наделала, неужели не увижу больше Коленьку?» — слёзы текли по щекам.

Вспомнился день, когда полицейский в порту задержал Таисию и попросил показать содержимое сумки. Девушка бросилась бежать, но страж порядка быстро её настиг. Заломил руки, отвёл в участок. Начался допрос. За наводку Тайге обещали свободу. А она выпросила её не только для себя, но и для Николая. Сдала всех. Долгое время ходила на собрания и каждый раз ждала, когда их задержат, но облавы не было.

Время от времени Тайгу вызывали в участок, и она отчитывалась обо всём, что происходило в комитете. Ей приказали не прекращать свою деятельность, а продолжать раздавать листовки. За ней в это время следили полицейские, вычисляли тех, кто с интересом брал листовки. А пару недель назад за свободу Николая она начала ублажать тех, у кого была на крючке.

                                         * * *

Прошло три дня. Григорий Филиппович так и не вернулся. Евдокия Степановна продолжала запирать Зою перед уходом на работу. Девушка изнывала от своего узничества.

В дверь постучали.

— Кто там? — спросила Зоя.

— Открывай, это я, Таисия!

Зою затрясло. Она промолчала.

— Ну что, подруга, открывай уже! — повторила Тайга весёлым и требовательным голосом.

— Я заперта, — сказала Зоя, найдя в себе силы на ответ.

— Да ты что? Как так заперта? Неужели про твоего Янека уже все знают? Из-за него, небось, дома сидишь? — язвительно произнесла Таисия.

Зоя почувствовала этот неприятный тон, он словно прошёл сквозь неё. Решила взять себя в руки и не раскрывать все карты.

Засмеялась, ответила весело:

— Да это случайно так получилось, я ключи потеряла, а мачеха на работу ушла и закрыла. Вот и ожидаю её теперь.

— Ну-ну, — произнесла с той стороны двери Тайга, — ладно, сиди за своей решёткой, завтра зайду.

Зоя начала придумывать, как ей всё-таки выбраться из квартиры.

Вдруг услышала опять стук. Прислушалась.

— Это я, Галя, — произнесла соседка.

Зоя оторопела.

«Что же за день сегодня такой? — подумала она. — Вся нечисть ко мне лезет».

— Прости меня, — послышалось за дверью, — я тебе помочь хочу. У меня есть знакомый мастер. Вечером зайду, подкину воск. Ты отпечаток снимешь, я завтра ключами тебя открою.

Зоя не верила в то, что слышала. Отвечать Гале не стала. Решила, что дождётся вечера, а там определится, как быть дальше.

Когда перед глазами замаячила свобода, стало намного легче. Постоянные думы о брате, Янеке, отце всё равно не давали покоя, но свобода была теперь милее всего.

Галина не обманула. Вечером пришла за солью, протянула кусок воска. Заговорила Евдокию Степановну, а Зоя успела сделать слепок. Отдала бывшей подруге.

Всю ночь не спала, ругала себя за то, что опять доверилась Галине.

На следующий день Зоя ждала, когда наконец-то Галя откроет её. Подруга пришла после обеда, отперла дверь, сунула ключ Зое в руки.

— Держи, беги куда надо. Но только завтра. Евдокия Степановна скоро дома будет, мне матушка сказала. А завтра у них долгий день, поздно вернутся.

— Спасибо, — поблагодарила Зоя и сжала в руке ключ.

Галя вышла. Улыбнулась ехидно. Зоя этого не заметила.

В кармане у Гали прятался ещё один дубликат.

Сон к Зое опять не шёл. Она лежала в кровати и пыталась представить рядом с собой Янека. Хотелось побыть в тишине, но Евдокия Степановна после визита полицейских тоже не спала ночами. Молилась. Ночи напролёт стояла перед иконами, Зоя присоединялась к ней.

Евдокия Степановна голосила громко, повторяя и повторяя: «Отче наш…» и другие молитвы. Мачеха проговаривала слова быстро, как скороговорки, до Зои только иногда долетали: Макар, Григорий, Зоя…

На работе Евдокии Степановне подтвердили, что Григория Филипповича отправили в командировку. Куда и насколько ей не сказали. Новость о том, что Макар пропал без вести, облетела весь порт. Молва дошла и до мельниц.

Все знакомые и незнакомые, встречавшиеся на пути Евдокии, высказывали своё сожаление и соболезнования. Евдокия отмахивалась, уходила от разговора. Возмущалась:

— Что же вы безбожники мальчишку на тот свет отправляете? Не нашли, значит, живой. Чего зря языками чешете?

Но люди не успокаивались, судачили, сплетничали. Потом стали жалеть Григория.

— Как же так? Сын пропал, а отец и не ведает, — говорил один.

— Так передали! Наверняка сына потерял, скрывать-то зачем, — предполагал другой.

— Да знает уже Григорий, вчера слышал, что передали ему, а он от неожиданности механизм на мельнице сломал да напился опять. Скоро главного наладчика выбирать будут, — утверждал третий.

До Евдокии доносились все слухи. А она ждала. Верила, что вернётся и Макар, и Григорий, и заживёт семья как прежде. Поэтому пресекала все разговоры и сплетни грубостью и криками.

Зоя встала с кровати сразу после ухода мачехи.

Оделась, нащупала в кармане платья заветный ключ. Металл холодком обдал ладонь, а потом согрелся. И как будто попросился в замочную скважину.

На улице глубоко вдохнула, почувствовала запах реки, рыбы, дыма.

На дворе стояла ранняя осень. С момента последней встречи с Янеком прошло уже две недели. Сердце ныло, просило объятий и поцелуев, но где искать любимого, Зоя не знала.

Спустилась к реке, намочила руки, тоскливо проводила взглядом отплывающую баржу. Пыталась на ней представить себя и Янека, но не смогла. Теперь уже побег казался чем-то недостижимым. Тоска по любимому с каждым днём превращалась в ноющую боль. От мыслей, что больше не увидит его, становилось плохо, бросало в жар. Не могла поверить, гнала от себя эти думы.

Вдруг почувствовала, как чья-то рука легла на её плечо. Резко повернулась. Это была пани Анна.

                                         * * *

Григорий Филиппович, как только отправил Зою домой после всего услышанного, пулей полетел к начальнику. Ворвался в кабинет, поклонился, потом опустился на колени, сказал: