От составителя
Неисчерпаемы запасы историй в сусеках и амбарах Колобка. Каким бы числом не ограничивался набор классических сюжетов — оставим эти подсчеты Борхесу, Польти, Букеру, пусть спорят между собой, — но мы-то знаем, что наши герои (и авторы) совершенно непредсказуемы. И на извилистых тропинках новых приключений хорошо известных всем персонажей каждый следующий шаг ведёт к множеству совершенно неожиданных, порой очень крутых поворотов.
Никто заранее не знает, куда приведут героев причуды авторской фантазии, из какого сюжета в какой занесёт их. Доподлинно известно на текущий момент лишь одно — второй сборник Товарищества Добрых Некромантов, оживляющих сказочных и приравненных к ним литературных персонажей, явно не будет последним, ведь закрома ЖЖ-сообщества kolobok-forever.livejournal.com не только не пустеют — они продолжают пополняться.
Александр Чумовицкий
Юлия Артёмова
Колобок
Вот жил на свете Колобок,
Себя не сознавая.
Но, повзрослев, он шепоток:
«Вселенная большая!», —
Услышал из неявных сфер
И счел его за правду,
И, чуждый вежливых манер,
Родную бросил хату.
«Я в дебри сумрачных лесов, —
Промолвил, — нынче ж еду,
Меня взрастивших стариков
Оставив без обеду».
И бабка хлещет валидол,
И дед достал заначку,
Припадки, слезы… словом, фол,
Нечестный метод, значит.
А этот просто взял — ушел,
Смеется он, не плачет:
«Меня домашние мои
Сожрут, и не моргая,
А здесь я на свободе и
Качусь себе, играя!»
Не сказка это вовсе, но
И здесь нужна мораль,
У нас кончается кино
И вывод дать пора.
Не сказка это вовсе, но
И здесь нужна развязка:
Его сгубило не вино
(ведь детская «не сказка»! ),
Не экология, не блуд,
Не меч и не топор,
А, коль ученые не врут,
Естественный отбор!
Его прельстили чем ни весть
Коварные леса,
Где Сциллой — зайка и медведь,
Харибдою — лиса.
Не от себя мы со всех ног
Бежим, а от проблем,
И вслед несется все одно,
Что, мол, «тебя я съем!»
Наш дом — всегда надежный тыл,
Возьми на карандаш!
Он дома б тоже съеден был,
Но — после «Отче наш»…
Поздравительное
(К юбилею сообщества kolobok_forever)
Колобок теперь еще круглее, —
потому что отмечает юбилей.
И спешат его поздравить с юбилеем
Дед Мороз, Русалка, Берендей,
Гномы (семь), и все двенадцать братьев,
и неорганический Голем,
Бабариха — злая баба-сватья,
Буратино, надоевший всем.
СМС летят из Зазеркалья,
из страны Ивана-Дурака,
Королева отпустила Кая,
чтобы смог поздравить Колобка.
Мальчик Нильс, его товарищ Мартин,
и Алиса, и Чеширский Кот —
мир, не существующий на карте,
Колобку гигантский смайлик шлет.
Эту дату только месяц разделяет
с той, что славит каждый христьянин!
Пусть он ежегодно воскресает
силой наших скромных писанин!
Сфинкс в сапогах
Наш папа крупный был делец,
Он нажил состояние.
И был не жлоб, а молодец —
Составил завещание.
Когда же в лучший мир ушел
Отец наш, Котов Влас,
Нотариус его прочел
Всем нам. И нас потряс.
«Отходит вилла, корабли
И фирма «Русский квас»
Плюс 45 гектар земли
Старейшему из вас»…
Братану среднему — завод
And many useful things…
А мне достался… только кот —
Лишь кот породы «сфинкс».
Я в детстве умный был малыш
И сказки все прочел.
Вот и подумал я: глядишь,
Из зверя выйдет толк.
Еще получат по усам
БратьЯ-капиталисты
(тогда я в сказку верил сам,
И счастье было близко)…
Я верил: зверь сей не простой,
Но надобен подход,
Тогда и будет пир горой,
И вилла, и завод…
Себя вел с ним я как лиса —
То грубо, а то сладко…
Когда ж начнутся чудеса?!
В чем, сфинкс, твоя загадка?!
Фелиофобию превозмог,
Хоть с детства ей подвержен,
И пару раздобыл сапог
Плюс что-то из одежды,
Ведь это надо ж понимать:
Животному без меха
И в зимний час несдобровать
И летом не до смеха!
Вот отступили холода,
Животное в порядке,
Но постучалась в дверь беда
И мне пришлось несладко!
Мне кредиторы в дверь стучат,
Невеста нос воротит…
Но я не плачу — ровен час,
И все уладит котик…
И я взмолился пред котом:
«Спаси меня, о, зверь!
Будь человеком — не скотом,
Ведь твой черед теперь!
Тебе я справил сапоги,
Вскормил и обогрел.
Теперь я в *опе. Помоги!
Ты помни о добре!»
Ни слова кот не произнес —
Он не был полиглотом, —
Лишь мышку мертвую принес
(он их ловил, но плохо)…
И вот сидим с ним у окна —
Тоска и нищета…
Какого ж ждал же я рожна
От лысого кота?!
Я мышь зажарил на огне
(коту досталась ножка,
Ведь он товарищ верный мне!).
Так Человек и Кошка
Друг другу больше, чем родня
Пришлись в моем рассказе.
Отец обогатил меня,
А тех двоих — ни разу!
Энтомологическая компиляция
Зеленым был, зеленым и остался
Кузнец степной, прыгун лихой.
Зачем, зачем ты Жабе повстречался?
Зачем ты стал ее едой?
Ты жил в траве, не трогал и козявку
и лишь травой одной был сыт.
Но мир есть зло, и вот тебя на завтрак
съел земноводный паразит…
Взроптали мухи и стрекозы,
клещи, жуки и мошкара…
Шмели, цикады, шершни, пчелки, осы
и все подвиды комара
и гнус, не проглотив обиды,
суд учинили мировой:
«Смотрите, мошки:
Жаба нынче сыта,
но сыта нашею ценой!»
А Жаба, жалостно: «Ребята!
Простите мне проступок мой!
В одном, в одном я только виновата:
что не питаюсь я травой.
Ведь смертен всяк. Всему приходят сроки,
и Кузнецу пора пришла.
И горьки мне, досадны мне упреки
Я всю весну еды ждала!»
Но нет прощенья хищным тварям —
всем тем, кто умерщвляет плоть!
Кузнечик был такой чудесный парень!
Поступок жабий очень плох!
И взвыла степь. В рыданьях бьется Муха.
И милый стрекот заводной
уже не потревожит больше уха…
А вывод: хищников долой!
Призыв
(Опубликовано в сообществе в качестве реплики в рефлексивной дискуссии)
Некроманту добрым быть повадно
(так нам модератор наказал),
так зачем же гибнут все повально?
Так зачем опять рыдает зал?
Повезло мячу и Буратино —
на руку им физики закон.
в остальном же — грустная картина,
трудится без устали Харон.
Но поверь, без нас ему работы
уготовила с лихвою злая явь.
Персонажей не жалеешь — хоть его ты
пожалей, трудов ему убавь.
Тот, кто об утопших стих слагает,
тот, увы, отнюдь не утопист.
И пускай уж лучше их считают
Повар, Вор, Жена и Пианист…
Портрет Деревяна Грина
Жила Ольха. И ей досадно было,
что каждой осенью случалось ей желтеть.
И, словно дуб над чьей-то там могилой,
вдруг возжелала вечно зеленеть…
Узнала как-то: есть один кудесник —
рисует он природу всю подряд,
и все, что им написано, чудесным
каким-то образом всю зиму свой наряд
хранит нетронутым. Цветут осины,
и в кленах жаворОнки шелестят,
зато на нарисованных картинах
они все лето голые стоят!
И вот, желая изменить свою судьбу,
Ольха к художнику направила мольбу:
«Шишкин, ты же кисти маг великий!
Сделай, чтоб я вечно зелена!
А взамен на Севере пусть Диком
облетает медленно сосна!
Быть, признаюсь, голосеменною
я мечтала с саженца времен,
чтоб весной и летом и зимою
мой наряд был сочен и зелен!»
«Что ж, извольте, — отвечает мастер
и садится сразу за мольберт. —
Все, как говорится, в нашей власти…»
И в карман тайком сует конверт,
Что ольха ветвями протянула,
зная про художника нужду.
И творец, на миг не встав со стула,
долго воплощал ее мечту.
«Все, готово дело. И отныне,
ты вовек не будешь облетать,
и пернатых к югу провожать
будешь ты зимой — лишь на картине».
«Вот спасибо! Ты волшебник, Шишкин!
Вечную весну даруешь ты!..
Но откуда на бутонах шишки?!
Где мои привычные цветы?!
Где мои любимые сережки?
Где мой славный опылитель шмель?
Ты, похоже, надо мной смеешься,
а с меня сошел моментом хмель:
Только дятлы — мои гости-птицы,
и не тянет ветви дуб-сосед
мне навстречу, чтоб не заразиться,
ведь меня замучил короед…
А еще, намедни я слыхала,
скоро грянет праздник-Рождество
и таких, как я, падет немало!..
Возврати мое мне естество!
Ты сожги картину в печке пылкой,
И ко мне вернется мой наряд!»
Шишкин же ответил ей с ухмылкой:
«Живописи, детка, не горят!»
Наталья Аюпова
Лесные хроники
«…у ба-а-а-бушки се-е-е-еренький ко-о-о-злик», — неслась над лесом пьяная песня.
«Опять поросята гуляют, — печально вздохнул волк. — Козлик! Козел он был, никому прохода не давал, задирал встречного-поперечного».
«Б-а-а-абушка ко-о-о-озлика…»
Да уж, старая коза избаловала сыночка, не работал, целыми днями по лесу шатался.
«…Напа-а-а-ли на ко-о-о-злика се-е-е-рые во-о-о-олки…»
Да никто на него не нападал, все обходили десятой дорогой, в город он подался, бросил козу с семерыми козлятами. «В кино, — говорил, — сниматься буду».
Снялся в эпизоде. Сериал по телевизору был, как волк-мент, работающий под прикрытием, гонялся за зайцем-наркодилером. Уж где только этот заяц наркоту не прятал: и в воздушном шарике и в горшке с цветком. Но так искусно втирался в доверие, что волку никак не удавалось поймать косого.
«…Остались от ко-о-озлика…»
А ведь и эту песенку поросята сочинили, ишь горланят. Ладно бы только песни орали, а то еще газету издают. Сорока у них — корреспондент. В лесу всем известно, что глупая птица сорока, да, мало того, врунья, каких поискать.
Давеча забежала девчонка в лес, маленькая, в красной шапочке, мать безголовая к бабушке послала. В лесу лихого народа хватает, вон, дровосеки всякие шастают, того гляди, ребенка обидят. Проводил к бабушке, поговорил, чтобы одну не отпускали, мало ли что. А в газете прописали… тьфу!.. вспомнить противно.
Или тут на днях малыш, кругленький — колобок колобком — горланил: «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» Попытался поймать, да куда там. Хорошо лиса — верная помощница, уболтала, вернула домой.
А когда козлик-козел в кино подался сниматься и козу бросил, зашел к ней волк, порасспрашивал, как и что, сынка ее старшего пожурил, чтоб мамке помогал, а не к поросятам прибивался, поправил забор покосившийся, а в газете что было… Эх!
Да и про лису-помощницу недавно статья была, что, мол, у вороны из клюва вырвала кусок сыра. У вороны! Да эта ворона сама чего хочешь вырвет у кого угодно, но своего не отдаст.
А всё почему на него, волка, напраслину возводят. Его дело — за порядком следить. Зашел к поросятам, вежливо постучал в дверь, поговорил, попросил по-хорошему, чтобы ночью под окнами похабных песен не горланили, а они в газетенке своей прописали, что он в их дом ломился и еще два дома по ветру разметал. А были ли те домики? И почему только два, писали бы сразу — четыре. И это — свободная пресса?
Волк тоскливо посмотрел на восходящую луну и завыл.
Один день из жизни сказочного короля
Король был мрачен. Он стоял у окна, смотрел на падающий снег и думал о том, что во дворце стало ужасно тихо с тех пор, как Принц и Золушка уехали в свадебное путешествие. Вдруг в комнату вошел, даже вбежал Первый Министр:
— Ваше Величество, посол Тарабарского королевства аудиенции просит.
— Да что ему надо?
— Известно, что — Прумпурляндску волость требуют…
Король побрел за мантией. Гардеробной с недавних пор стала заведовать мачеха Золушки — да, да, ее так и не удалось выгнать из королевства.
Она всегда ворчала на короля: «Ходют и ходют!..», «У меня обед!», «По описи выдано: мантия — одна, шуба — одна, сдаете одну мантию, где шуба?» А шубу король пожаловал очередному витязю, случайно забредшему в это сказочное королевство. Витязь был странно одет, была у него при себе и тигровая шкура, но в шубе все-таки зимой удобнее, да и теплее.
Сидя на троне, король с тоской смотрел на посла, выписывающего ногами фортеля и приговаривающего: «Прумпурляндска волость, Прумпурляндска волость…»
— Шиш вам, а не Прумпурляндска волость, — вдруг с вызовом произнес король и вышел из тронного зала. Он хотел сказать что-нибудь покрепче, но в последний момент вспомнил, что это все-таки дипломатический прием.
Пыльная мантия давила на плечи. Король снял ее, отнес обратно в гардероб.
«Зачем им эта волость? — думал король. — Там ведь растительности нет, ископаемых нет, населена роботами».
Прумпурляндской волостью в королевстве называли завод, выпускающий все на свете: сапоги-скороходы, гусли-самогуды и прочую сказочную дребедень. Работали там роботы.
«Все, отрекусь от престола», — решил король. Он даже придумал начало прощальной речи: «Я устал, я ухожу». Дальше речь не клеилась.
Раздался телефонный звонок.
— С Новым годом! — загремел в трубке бас тарабарского короля.
— Взаимно, — механически ответил король.
— Приглашаю на Большой королевский бал в честь Нового года!
— А как же Прумпурляндска волость, которую вы требуете?
— Хм, — смущенно кашлянул тарабарский король. — Простите великодушно, но, понимаете, наш главный учитель танцев поспорил на ящик коньяка, что сможет сыграть посла. От великого ума, конечно. Что вы ответили ему?
— Шиш вам, а не Прумпурляндска волость.
— Ха-ха-ха-ха. Так ему и надо. Коньяк он выиграл, но я специальным королевским указом запретил ему употреблять спиртное до следующего Нового года… Так я высылаю личного Дракона?
И, знаете, настроение короля улучшилось, ведь он обожал балы, танцы, суету праздника. На балу он встретит старых сказочных друзей, поболтает с ними, скоро вернутся Принц и Золушка, скука короля пройдет, и все будет очень-очень хорошо, как всегда бывает в старых сказках.
Макс Дарк
Писатель
Им втихаря гордилось всё селенье.
Нет, в самом деле! Он чудак, вестимо,
Но шутка ли сказать — живой писатель!
На двести вёрст в округе нет такого!
Кто помоложе — те уже не вспомнят,
А старики расскажут вам охотно,
Как он в село к нам первый раз приехал —
Студент безусый в форменной тужурке,
Всё чиркая чегой-то поминутно
В изрядно пухлой книжке записной.
Как подшофе он вёл в трактире речи,
Что гению, мол, даже и не нужно
Кончать каких-то скучных академий,
Что истинный талант зерну подобен,
Которое взойдёт и всколосится
Без всякого влияния извне.
Гулял, шутил, записывал частушки,
В себя вбирал окрестные пейзажи,
А осенью домой уехал, в город,
С тем, чтоб весной вернувшись, огорошить
Селян словами: «Я останусь здесь».
У обчества избёнку прикупил
На выселках, кой-как её подправив,
И тихо-мирно зажил бобылём.
Шушукалися все спервоначалу:
«Блажит, мол, барин!» Опосля привыкли.
А лет спустя так несколько и вовсе
Нашли резон держать за своего.
К тому же был он прост, без фанаберий,
Здоровался приветливо со всеми,
Детишек местных грамоте учил,
Ходил босой, в холстине домотканой,
Жил с огорода, с удочкой сидел,
Бывало, что в лесу гулял с ружьишком,
Но, впрочем, никогда не приносил
Ни зверя, ни какой иной дичины.
«Я, — говорил он, — вегетарианец!».
Да нам-то что? Пущай хоть розенкрейцер,
Лишь был бы ты хороший человек.
Урядник с ним здоровкался за ручку.
Да что урядник? Земский представитель,
Когда бывал в селе у нас по делу,
То беспременно заходил к нему!
И шли они в трактир, где между прочих
Досужих разговоров о погоде,
Об обмолоте, яровых и зяби,
Да видов на осенний урожай
Звучало: «Нынче много щелкопёров…
А думать о судьбе литературы
Невместно им. Ах, где титаны духа?
Не тот писатель нынче. Зубоскальство
Да опрощенье нравов — их стезя…»
Тут наш герой, вздохнув, неторопливо
Под рюмочку мадеры говорил:
«Роман мой, к счастью, будет не таков.
Пожалуй, невелик он по объёму,
Но замысел велик и грандиозен,
А исполненье будет безупречно.
Всё будет в нём: страдающий герой
(семьёй не понятый, а обществом — тем паче),
Знакомства, расставанья, приключенья…
В дороге проведёт он жизнь свою,
Черпая опыт и душою зрея.
Финал трагичен будет, без сомненья
(коварство низкое свою сыграет роль).
И будет плакать горестно читатель,
Перелистнув последнюю страницу.
Всё к лучшему. Трагедия — не горе.
Она слезами возвышает душу!
А тот, в ком годы поселили мудрость,
узрит и тайный, высший смысл романа,
Поскольку текст мой в целях подцензурных
Эзоповым изложен языком.
Скажу без ложной скромности — роман сей
Библиотеку гения пополнит,
И будут в школах изучать его!»
Тут земский представитель с уваженьем
Ему тряс руку, громко восхищался,
Звал в гости и, махнувши половому,
Заказывал по рюмочке ещё.
А бывшие в трактире мужики,
При разговоре сём присутствуя невольно,
Потом своим рассказывали бабам,
Что наш-то — дел писательских мастак
И непременно всё село прославит!
Шли годы. Наш герой старел, вестимо,
Седою бородою обзавёлся,
И добрыми морщинками у глаз.
Всё реже появлялся он в трактире,
Но как зайдёт — рассказывал охотно,
Что движется роман. Узлы интриги
Плетутся, образуя вязь узора,
И близок, близок пасмурный финал.
С привычным уваженьем мужики
В ответ кивали, слушали с почтеньем,
И любопытство праздное смирив,
Сюжета изложенья не просили.
Вот как-то раз в средине октября
Вошёл он в зал, здороваясь со всеми,
Был весел, оживлён, глаза искрились.
Трактирщика позвав, дал два червонца,
Сказав: «Сегодня всех я угощаю!
Окончен труд мой. Завтра ж еду в город,
В издательство свезу роман. Ей-богу,
Как будто бы младенца отрываю
От сердца! Но читатель, верно, ждёт»
Все, кто сидел в трактире в этот вечер:
И староста, и батюшка наш сельский,
Приказчик из лабаза, и дьячок,
И прочие зашедшие крестьяне —
Все обступили нашего героя.
Заохав, мужики затомошились.
Кто хлопал по плечу, кто лез поздравить,
Кто кланялся, кто чокнуться спешил.
И в дружном хоре слышалось одно
Лишь пожеланье всяческой удачи!
Дьячок похмельный на восходе солнца
Спешил к заутрене. Дорога пролегала
Через околицу, попутно огибая
Избу героя нашего. Дьячок,
Движимый деревенским любопытством,
Взгляд бросил скрозь забор. И ахнув, замер.
Писатель, в городской костюм одетый,
Лежал на лавке, и глаза его
Незряче озирали небосклон.
Какую-то невзрачную тетрадку
К груди он прижимал как драгоценность.
«Ах, господи, ведь надо же ж такое, —
Вскричал дьячок, крестясь, и торопливо
Забормотал чуть слышно «Отче наш…»
Собрался звать людей, но любопытство
Внезапно всколыхнулось, как болото:
Роман, тот самый, притча во языцех,
Служивший часто темой разговоров,
Вот он, пред ним. Ну хоть одним глазком…
Дьячок, ладони вытерев об рясу,
Из мёртвых рук благоговейно вынул
Невзрачную тетрадь, где на обложке
Царило слово краткое «РОМАНЪ».
Раскрыл её, дрожа от нетерпенья.
Но почему… всего лишь две страницы?
Неистово дьячок перекрестился
И взглядом прикипел к последней строчке:
«…и тут лиса: „Ам!“ — съела Колобка».
Пирожки (сказочные)
учтя советы честертона
кащей за жизнь свою дрожа
заветную иголку прячет
в ежа
* * *
король по площади шёл голый
а люди ухом не вели
а что такого дело было
в мали
* * *
три дня в сортире белоснежка
принц не дождался и фьюить
а яблочко то надо было
помыть
* * *
дверь шкафа распахнувши дети
хотели в нарнию пройти
но там был незнакомый дядя
и почему то без штанов
* * *
руслан слыхал что всё колдунство
у черномора в бороде
кто ж режет бороду в полёте
тем более вися на ней
* * *
гулял по табакерке миша
и с механизмом говорил
не надо в табакерке нюхать
тот странный белый порошок
* * *
на дне соломинка и лапоть
над ними лишь речная ширь
а брать не надо было лишний
пузырь
* * *
ивана кормят парят в баньке
когда ж из уст бабы яги
намёк я в девках засиделась
беги
* * *
к моменту свадьбы с дивным эльфом
дюймовочка была вдовой
в кротовьей шубке щеголяла
и с жабом всё не просто так
* * *
летучего голландца встретив
в открытом море корабли
уже не мечутся в испуге
а семафорят есть ли чё
* * *
у мальчик-с-пальчика конечно
он тоже маленький весьма
но всё в сравненье познаётся
в процентах взять так ого-го
* * *
наф наф энд братья полагали
что их спасёт кирпичный дом
увы у волка перфоратор
и лом
Пирожки (колобковые)
старуха злобно бормотала
у нас хоть шаром покати
старик воскликнул так и делай
так появился колобок
* * *
в престижном конкурсе вокала
наш колобок взял первый приз
не потому что пел красиво
а потому что всех достал
* * *
лисица в колобка влюбилась
и пригласила в ресторан
но строгий метрдотель заметил
мол со своей едой нельзя
* * *
когда морозной зимней ночью
в дверь постучится мёрзлый хлеб
психушку вызывать не надо
то нагулялся колобок
* * *
ушёл от зайца от медведя
от волка даже от лисы
но тут проверка документов
а регистрации то нет
* * *
а колобок перед свиданьем
идёт в знакомый магазин
и щедро пудрится корицей
и тыкает в себя изюм
* * *
зачем ты смотришь на дорогу
и голос пробуешь зачем
вставай закрой окно старуха
весну почуял колобок
* * *
я в детстве склонен был к раздумьям
и нерешаем был вопрос
вот хлеб пусть мыслящий допустим
но чем он чёрт возьми поёт
* * *
и сердцем очерствев и телом
он молча бродит по лесам
и ржёт что волки и медведи
ломают зубы об него
* * *
неужто ты вернулся сын мой
зарежу в честь твою тельца
ешь пей и отдохни с дороги
но утром колобок ушёл
* * *
приносят колобку повестку
на вас подали звери в суд
и компенсации желают
своих обманутых надежд
* * *
ушёл от волка и медведя
но тут попался егерям
и был употреблён под водку
хотя пытался что то петь
* * *
вернулся колобок а хату
враги спалили дед погиб
и вот стекались партизаны
под знамя батьки колобка
* * *
придя на матч герой наш чёрствый
собою подменяет мяч
и футболист чужой команды
лежит со сломанной ногой
* * *
ты возлюбил чужбину сын мой
забыл семью и отчий дом
не колобок ты нам отныне
прочь сгинь проклятый круассан
* * *
где колобка искать отныне
в лесу иль в лесополосе
тут слышится утробный голос
в лисе
* * *
у колобка две ипостаси
в одной он добр и шаром зрим
а вот в другой он злой и плоский
как блин
Мерзкий утёнок. Синопсис
В пятницу вечером, тринадцатого числа, на берегу очистного отстойника городской канализации рождается гадкий утёнок. Для тех, кто не понял, повторяю — очень гадкий. Прямо скажем — омерзительный. Едва вылупившись, он сбрасывает в ядовитые воды отстойника лежащие в гнезде братские и сестринские яйца, дабы избавиться от будущих конкурентов. Искать маму он даже не пытается, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что кладку она снесла по пьяни и своего родного утёнка в упор не признает.
Утёнок начинает жизнь городского маргинала низшей касты. Ночует он под трубой теплоцентрали, время от времени пробует петь в подземном переходе жалостливые песни. Поёт он так же отвратительно, как выглядит, поэтому утёнка, как правило, бьют. Питается он на помойках, естественно, время от времени вступая в ожесточённые схватки с бандами подвальных крыс (из которых обычно выходит победителем) и стаями бродячих котов (из которых обычно уползает побеждённым). Один из котов, одноухий полосатый здоровяк, достаёт утёнка особенно сильно. Начитавшись комиксов, утёнок изготавливает ловушку на основе жвачки и капронового шнура, отлавливает одноухого кота и своим плоским клювом живьём выгрызает ему печень, после чего отдаёт остатки крысам.
Как-то в зоопарке (шарясь в помойке, естественно) он видит Царевну-Лебедь, лебедиху невероятной красоты, с оперением оттенка платиновой блондинки. Разумеется, утёнок даже помыслить не может о взаимности, сознавая разницу в их статусе. Небесный образ Царевны-Лебеди мог бы взрастить в душе гадкого утёнка росток любви и благодати, но случайно он видит, как его возлюбленная всего за полкило спелого манго приходит ночью в вольер к старому толстому индюку. Это потрясение окончательно приводит гадкого утёнка на Тёмную Сторону.
Поставив в душе крест на понятиях совести и морали, гадкий утёнок начинает чувствовать себя лучше. Он подминает под себя район трущоб, обкладывая крыс ежемесячной данью. Местные коты ходят теперь только на полусогнутых. Кроме того, он крышует ларёк с птичьим кормом, так что утёнок больше не голодает. Время от времени он слышит в голове Голос, шепчущий ему: «Скоро! Скоро твоё время придёт!»
Гадкому утёнку исполняется год. Он чего-то ждёт от этой даты. В полночь, тринадцатого числа (к сожалению, не в пятницу) утёнок приходит на берег канализационного отстойника, на то самое место, где он появился на свет. Звёзды на небе причудливо складываются в неприличную фигуру, в развалинах близлежащего заводика неожиданно сама по себе взрёвывает давно сошедшая с ума противопожарная сирена, и налетевший порыв ледяного ветра сдёргивает вуаль туч с туберкулёзного лика луны.
Гадкий утёнок в робкой надежде смотрит в воды отстойника на своё отражение и видит, что вопреки всему он превратился не в гадкого лебедя, а просто в невероятно гадкого. Препаскудного и отвратительного. Голос в его голове демонически хохочет. Запрокинув голову на кривоватой шее, бывший утёнок присоединяется к этому безумному смеху. Луна, развалины заводика и весь район трущоб содрогаются в ожидании чего-то очень плохого.
Отсмеявшись, гадкий лебедь понимает, что с этим миром что-то не так, и решает ему мстить. Всему миру, в смысле. С этой целью он сам делает себе кухонным ножом пластическую операцию, маскируясь под говорящего попугая, и втирается в доверие к боссу секретной лаборатории, разрабатывающей новейшее астрально-сейсмическое оружие, работающее на торсионных полях.
Купившись на образную речь якобы попугая, босс приносит его к себе домой. По ночам гадкий лебедь выбирается из клетки и читает околонаучную литературу из шкафа, научную литературу из тумбочки и секретные файлы из компа. Спустя пару месяцев он разбирается в проблеме лучше самых крутых профессоров и потихоньку намечает внести изменения в макет проекта. Узнав, что пробные испытания назначены на завтра, ночью лебедь пробирается к компу и своими корявыми перепончатыми лапками перепечатывает данные таким образом, чтобы во время эксперимента начавшаяся реакция уничтожила весь мир. После чего закрывает файл, злорадно хихикает, стараясь не разбудить босса, и замирает на подоконнике в неподвижности, злобно зыркая глазками в последний, как он считает, рассвет…
Утром в подземном бункере царит оживление. Деловито снуют сотрудники в белых халатах. Стрелка часов приближается к полудню. Босс протягивает руку, собираясь нажать главную кнопку, не зная, что тем самым подписывает человечеству смертный приговор…
Тут появляется Стивен Сигал или Брюс Уиллис, я ещё не решил.
Про Чёрную Курицу. Синопсис
В элитном интернате учится скромный, ничем не примечательный мальчик Алёша. И вот как-то, обожравшись ночью под одеялом несвежих устриц, он видит очень неприятный сон.
Ему снится говорящая чёрная курица. Курица немного необычна. Глаза у неё багровые без зрачков, а из клюва время от времени высовывается тонкий раздвоенный язык. Наличие мелких зубов в клюве тоже не придаёт куриной улыбке привлекательности.
Впрочем, разговор у курицы вежливый и чётко по делу. Она предлагает Алёше время от времени выполнять некие мелкие поручения подземного мира. Например, положить трефовый туз под алтарь в школьной часовне. Или сорвать ночью стебель крапивы и нарисовать им в воздухе пентаграмму. Взамен чёрная курица обещает Алёше стопроцентную сдачу ЕГЭ, выпускной аттестат с отличием и сверхспособности. Единственное условие — полная тайна сделки. Алёша соглашается.
Наутро он помнит сон во всех подробностях. Более того, после первого же урока он с удивлением обнаруживает, что способен повторить лекцию учителя слово в слово. Алёша понимает, что заключённая во сне сделка вступила в силу, и его это вполне устраивает.
Через месяц Алёша становится круглым отличником по всем предметам. Более того, некоторые способности к ясновидению позволяют ему собрать кое-какой компромат на сверстников и учителей. Пользуясь полученными сведениями, Алёша нещадно шантажирует свои жертвы, стремясь сделать своё пребывание в интернате как можно более комфортным. Сверстники ежедневно кормят его пирожными, а учителя вынуждены по вечерам читать ему вслух французские порножурналы.
Представители подземного мира беспокоят Алёшу не очень часто. Как правило — раз в месяц, в новолуние. Поручения их по-прежнему мелочны и кажутся Алёше полнейшим бредом. Тем не менее, он всегда тщательно их выполняет.
***
Приблизительно в это же время в районе Северных Пиренеев приземляется космический корабль. Группа инопланетных захватчиков оборудует в небольшой пещере тщательно замаскированный бункер, и приступает к изучению земной цивилизации. Планы их коварны и бесчеловечны.
***
Тем временем Алёшиными способностями заинтересовывается Третье отделение. Воспользовавшись кстати подвернувшимися школьными вакациями, Алёшу тайно увозят в Петербург, где его допрашивает лично граф Бенкендорф. Не выдержав давления профессионалов, Алёша закладывает всех и вся, после чего все его способности пропадают. Кроме того, над Алёшей по приказу Бенкендорфа совершают обряд экзорцизма.
По возвращении в интернат Алёша становится изгоем. Его в открытую называют стукачом и всячески чморят. Успеваемость его за месяц скатывается к нулю, и Алёшу с позором исключают из интерната.
С ближайшей станции Алёша посылает родителям телеграмму. Прожив пару дней на вокзале и не получив ответа, он ворует у пьяного купца бумажник и покупает билет на поезд. Приехав домой, он с ужасом узнаёт, что месяц назад его родители погибли при загадочных обстоятельствах, а поместье и состояние завещано какому-то благотворительному фонду. Представители фонда ласковым пинком вышвыривают Алёшу на улицу.
Через месяц мальчик убеждается, что на его ауре лежит что-то вроде печати Каина. Он пытается наняться батраком, прибиться к труппе бродячих скоморохов, пробует войти в круг низшего городского криминала. Бесполезно. С ним никто не хочет иметь дела. Даже бомжи под мостом не пускают его в свою компанию.
И вот Алёша бредёт по стране, ночуя в стогах сена и иногда воруя на вокзалах пирожки…
***
Не теряя ни минуты, резидентура инопланетных пришельцев подготавливает план развертывания на Земле большой войны в целях ослабления человечества. В качестве одушевлённого проводника своей деятельности они выбирают скромного корсиканского мальчика по фамилии Буонапарте. Загипнотизированному юному Наполеону в гипофиз подсаживается специальный мозговой слизень, и инопланетный организм начинает свою зловещую деятельность.
***
Спустя полгода, скитаясь в глухих брянских лесах, Алёша встречает убежавшую из зоопарка панду. Он хочет её съесть, но панда оказывается выпускником Шаолиня. Через несколько часов очухавшийся Алёша, потирая синяки, рассказывает панде историю своей жизни. Панда проникается сочувствием, объявляет Алёшу своим преемником и начинает учить его кунг-фу.
Алёша через пять лет становится уже великим мастером. Но, к сожалению, до истинного просветления ему далеко. Больше всего на свете он мечтает поквитаться со всеми своими врагами, которых за его голодное детство скопилось о-о-о-очень много… Панда, учитель Алёши, очень огорчён такой упёртостью своего ученика, но, увы, буддийские проповеди на Алёшу не действуют. Тогда учитель решается на последний шаг. На глазах у Алёши он бросается в пропасть и расшибается в неаппетитную лепёшку, надеясь этим растормошить у любимого ученика чакру милосердия.
Алёша потрясён. Он проводит ночь в глубокой медитации, которая плавно переходит в осознанное сновидение. Внезапно в это сновидение вновь приходит та самая чёрная курица. Алёша хочет попросить прощения, но курица его не слушает. Она произносит несколько слов на Чёрном наречии и выклёвывает Алёше глаз.
Утром Алёша, кое-как сделав себе повязку, отправляется в дорогу. Через месяц он приходит в скит святого старца Онисима и исповедуется ему во всём. Старец благословляет Алёшу, отпускает ему грехи и даёт ему новое имя. Отныне Алёшу зовут Михаилом и никак иначе. С новым именем духовно обновлённый юноша отправляется в мир.
***
Полководческий гений Наполеона, тщательно пестуемый и направляемый инопланетными резидентами, наконец проявляет себя. Корсиканец начинает свою победоносную карьеру. Проходит много лет. До поры до времени ему сопутствует удача. Но его инопланетные хозяева недовольны. В целях форсирования глобальной мировой войны они внушают Наполеону мысль о походе в Россию. В этом они совершают крупнейшую ошибку.
Едва оказавшись в пределах России, Бонапарт чувствует духовное сопротивление гигантской мощи. Однажды во сне он видит своего противника.
Это одноглазый ангел с огненным мечом, одетый в мундир фельдмаршала.
Да. Бывшего мальчика Алёшу, столь много испытавшего в юности, нынче все знают, как Михаила Илларионовича Кутузова. Используя астральное кунг-фу, Кутузов наносит Наполеону сокрушительное поражение под Бородином. Инопланетные хозяева Наполеона в панике и задействуют все ресурсы своей зловещей техники, чтобы помочь своему ставленнику победить. Наполеону удаётся даже войти в Москву. Но в следующую же после пожара Москвы ночь Кутузов посылает своё ментальное тело на поиски истинных врагов. Он с лёгкостью обнаруживает базу проклятых инопланетян и, призвав на помощь дух своего учителя-панды, заливает её кипящей лавой. Зелёненькие космические захватчики погибают в пламени, не успев отправить на свою родную планету даже последнего годового отчёта. Лишённый поддержки инопланетян Бонапарт совершает одну ошибку за другой, что логичным образом приводит его на остров Святой Елены…
Эпилог
Когда Кутузов находился при смерти, он снова увидел чёрную курицу. В этот раз она не стала даже приближаться к нему. Она лишь долго смотрела на умирающего фельдмаршала, а потом вспорхнула к небу. Но из крыла у неё выпало чёрное перо…
Которое спустя много-много лет подобрал некий сэр Макс. С тех пор его творчество приобрело слегка патологоанатомический оттенок…
В лавке Шляпника
Алиса подошла к странному домику в форме приплюснутого котелка, вывеска на двери которого гласила:
«Безумный Шляпник. Шляпы — с 10—00 до 17—00, безумство — круглосуточно»
Алиса робко потянула шнурок звонка. Дверь распахнулась мгновенно, словно ожидающий за ней сидел в засаде уже трое суток.
— Привет!!! — радостно завопил тот, кто прятался за дверью.
— Здравствуйте! — сказала Алиса. — Вы торгуете шляпами?
— Как вы думаете, девочка, — спросил Безумный Шляпник (а в дверях стоял именно он), — если на моей вывеске написано «Шляпы», чем я ещё, по-вашему, могу торговать? Полосатыми енотовидными цыплятами? Семиногими деревянными сковородками? Огрызками розовых блестящих траурных лент? Разумеется, я торгую шляпами. Безумными, само собой.
— Мне нужна шляпка, — сказала Алиса. — Пожалуйста, — вежливо добавила она.
— Об чём речь! — завопил Безумный Шляпник, подхватывая Алису под локоть и увлекая её вглубь лавки. — Вот, пожалуйста! Вершина новой модной коллекции, совершенно не носящаяся в данном сезоне! Самая безумная из безумных шляпок!
Алиса критически оглядела предложенный ей головной убор. Расцветка в ярко-красно-зелёную клетку с вкраплениями фосфоресцирующих жёлтых пятен вызывала сильные опасения в здравом уме дизайнера.
— Действительно, вполне Безумная Шляпка, — вежливо согласилась Алиса. — А почему она так называется?
— Странный вопрос, — удивился Шляпник. — Потому что точно такую же шляпку носит Королева.
— И какая связь? — спросила Алиса.
Шляпник начал терпеливо объяснять:
— Королева, купив эту шляпку, издала указ. Если кто-то покажется в такой же шляпке — ему отрубят голову. Нет головы — нет ума. Поэтому шляпка и называется Безумной. Логично?
— Логично, — согласилась Алиса. Покупать шляпку ей совершенно расхотелось. — А можно примерить у вас что-нибудь другое? Берет, например.
Безумный Шляпник строго погрозил Алисе пальцем:
— Ни в коем случае! — заявил он. — Вы же девочка! Мальчику я, разумеется, предложил бы берет. А вам рекомендую выбрать себе беретту. Прошу вас — Mini Pistols, 90-TWO, M9A1. Какая вам по руке?
С этими словами Безумный Шляпник начал выкладывать на прилавок перед Алисой пистолеты.
При виде хищно смотрящих на неё стволов Алиса отшатнулась.
— Нет-нет, — сказала она. — Я передумала. Мне не нужен берет… беретта. Могу я посмотреть панаму?
— Можете, — легко согласился Безумный Шляпник. — Одну секунду. Смотрите.
С этими словами Шляпник расстелил на прилавке огромную карту Центральной Америки.
— На сколько дней едете? — продолжал Шляпник. — Отель желаете в первой линии или как? Трансфер заказывать будем?
Алиса из вежливости посмотрела несколько минут на географическую карту Панамы, потом решительно скатала её в рулон, сунула рулон Шляпнику и продолжила вопросы.
— Пилотка?
Шляпник захлопал в ладоши.
— Мадмуазель!!! Моё вам почтение!!! В столь юном возрасте увлекаться воздухоплаванием — это прекрасно! Сейчас несу!!!
Через мгновение Шляпник появился из чулана, торжественно держа в руках кожаный полётный шлем с непременными очками-консервами.
— Вот-с, изволите ли видеть, — приговаривал он, пытаясь напялить шлем на уворачивающуюся Алису. — Именно это и носят настоящие пилоты! Ну, в вашем случае — настоящие пилотки!
Алиса кое-как содрала с головы надетый ей задом наперёд шлем, швырнула его в угол, отдышалась и продолжила:
— Хорошо. Перейдём к экзотике. Какая-нибудь несчастная тюбетейка у вас найдётся?
Шляпник изумился:
— Я не торгую птицами, девочка! Тем более несчастными!
У Алисы давно уже голова шла кругом.
— Причём здесь птицы? — вяло спросила она.
— Ну вы только вслушайтесь! — завопил Безумный Шляпник. — Канарейка, соловейка, тюбетейка… Разумеется, тюбетейка — это маленькая яркая птичка, которая на заре радостно порхает в саду, склёвывая самые вкусные ягоды, а потом, прячась на высоком дереве, щебечет, как… как… ну, как дура, короче. Канарей, канарей, пташе-е-ечка! Соловеечка жалобно па-а-аёт! Эх, раз, два, горе не беда-а-а! Тюбетеечка жа-а-а-алобно па-а-а-ёт!!!
Вокальные упражнения Безумного Шляпника более всего походили на обиженный брачный крик месопотамского слонопотама, которого гигантский муравей-клыкастик укусил в самое любимое слонопотамское место. Мысли Алисы резко захотели свернуться восьмёркой, а уши — в трубочку.
Тем не менее, она продолжала упорствовать:
— Уважаемый сэр Безумный Шляпник! Будьте так добры, подберите мне какой-нибудь головной убор!
— Кепочку не желаете? — ласково спросил Шляпник.
Алисе было уже всё равно. Она только кивнула.
— А ты с какова раёна? — вдруг заинтересовался Шляпник. — Семки есть? И ваще — кепарик — он для правильных пацанов, в натуре!
Алиса только рукой махнула. Сил у неё хватало уже только на поддержание абсурдной беседы.
— Меховой треух найдётся? — ляпнула Алиса просто так, ни на что не надеясь.
Шляпник обежал вокруг Алисы три раза, пялясь на неё во все глаза, вытащил из жилетного кармана увеличительное стекло, осмотрел Алису ещё раз, достал из ящика стола подзорную трубу, снова осмотрел Алису и, наконец, со вздохом произнёс:
— Не по-ни-ма-ю!!!!
— Что именно? — спросила Алиса.
Безумный Шляпник всплеснул руками и поднял глаза к небу:
— Как вы собираетесь носить треух? У вас ведь только два уха!!!! Моя чуткая душа вопиёт против такого явного несоответствия!!! Впрочем, может быть, вы планируете отрастить дополнительные уши? Но, к сожалению, четырёхухов у меня нет… Пятиухов тоже… Шестиухи? Можно, в принципе, сшить на заказ, но желательно было бы снять мерку. Вы когда уши собираетесь отращивать?
— Ничего я не собираюсь отращивать, — вздохнула Алиса.
— А как насчёт бескозырки? — внезапно спросил Шляпник.
— Давайте, — кивнула согласная уже на всё Алиса.
Шляпник жестом профессионального фокусника извлёк из воздуха колоду карт, мгновенно перетасовал и разложил перед собой и Алисой по две маленькие кучки.
— Без козырей, как и договаривались, — заметил Шляпник. — Почём будет партия? Десять пенсов за кон — нормально?
Этого Алиса уже не выдержала. Она стряхнула карты на пол, прицельно плюнула на прилавок и гордо удалилась с непокрытой головой.
А вслед ей неслось залихватское, но омерзительное пение Безумного Шляпника:
— Наде-е-е-ену я белую шляпу-у-у-у!
Поеду-у-у я в город Ана-а-апу!
И там я всю-ю жизнь пролежу-у-у,
На солё-ё-ё-ном, как вобла, пляжу-у-у!
Кое-что об обитателях Волшебной страны
Элли с Тотошкой шли по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом. Справа шелестело, жалуясь на правительство, пшеничное поле. Внимание Элли привлекла бесформенная фигура, торчащая посреди поля на палке.
— Здорово, чучел! — вежливо поздоровалась Элли.
Чучело прохрипело что-то невнятное.
— Как здоровье, спрашиваю? — добавила Элли.
Чучело хрипло завыло и стало извиваться на палке.
— Я тебе не птичка, ты меня-то не запугивай, чучел.
Сидевшая неподалёку ворона вспорхнула Элли на плечо:
— Никого он не запугивает, — каркнула она.
— Так вроде он пугало. Положено ему, не?
— Он здесь не в качестве пугала, — ухмыльнувшись, объяснила ворона. — Это его казнят.
— В смысле? — удивилась Элли.
— Да в каком хочешь смысле. Он, понимаешь, в Изумрудном городе пытался тихонько камушки драгоценные из стены выковырять. Попался страже. Вот наш Великий Гудвин, да удлинится бесконечно его борода (или что он там себе удлинить захочет), и велел его на кол посадить.
— Да ты, приятель, урка, оказывается, — обратилась Элли к пугалу.
Пугало захрипело ещё сильнее и стало извиваться. В результате оно насадилось на кол ещё глубже.
Элли подумала и решительно сдёрнула пугало с палки.
— Спасибо, — чуть отдышавшись, прокашляло пугало.
— Спасибо в постель не затащишь и на винт не зальёшь, — рассудительно заметила Элли. — Короче, чучел, пойдёшь с нами. Должок за тобой.
***
— Ба-гар-ра! — напевал Людоед, затачивая огромный кухонный нож.
— Чтоб ты мной отравился, папуас недоделанный! — от всей души пожелала ему Элли, безуспешно пытаясь выкрутиться из верёвок.
— И не таких едал, — зевнул Людоед. — Пойду посплю. Потом буду тебя готовить с базиликом в сырном соусе. Ба-гар-ра!
Страшила с Железным Дровосеком в это время уже пробирались в замок. Ниндзя из них были, конечно, никудышные, особенно Дровосек, который громыхал так, что мог бы разбудить и мумию фараона. Едва друзья успели развязать Элли, как Людоед проснулся и ринулся в погоню.
— Ба-гар-ра! — ревел он, размахивая дубиной. — Не уйдёте, расхитители чужих холодильников!
Внезапно Страшила бросил ему под ноги спёртую с кухни бутылку с подсолнечным маслом. Людоед растянулся на каменных плитах замкового двора. Дровосек резко шагнул вперёд, взмахнул топором и располосовал Людоеда аккурат по вертикальной осевой линии.
— Ну, ты крутой! — восхитилась Элли.
Железный Дровосек не отвечал. Он замер, держа топор, и как-то странно зажужжал.
— Эй, ты чего? — обеспокоенно спросила Элли.
Дровосек медленно повернулся к друзьям. Элли ахнула. Левый глаз Железного Дровосека полыхал красным светом, стальные пальцы, стиснувшись на топорище, превращали его в труху.
— I’ll be back!!! — произнёс Железный Дровосек каким-то чужим голосом.
— Дровосекушка, миленький, успокойся, — защебетала Элли. — Всё в порядке, всё хорошо, мы победили, а ты вообще герой и молодец. Возьми на полке сникерс и больше не пугай нас так.
Железный Дровосек медленно приходил в себя. Красное свечение угасало, а на железном лице проступала так знакомая всем добрая улыбка.
— Это что с тобой было? — спросила Элли. — Ты что-нибудь помнишь?
— Цифры… — пробормотал железный Дровосек. — Очень много цифр… Впрочем, не знаю.
— Ладно, проехали, — кивнула Элли. — В путь!
Элли шагала, глядя в спину Железному Дровосеку, и прикидывала, что отныне с ним надо бы вести себя поосторожней.
***
В Фиолетовом дворце шла гулянка. Все праздновали победу над злой волшебницей Бастиндой. Больше всех веселился Страшила.
— Не, ну как она визжала, — хихикал он. — Шипит, плавится, растворяется на глазах, да ещё и заклинания пытается читать! Во прикол! Слушай, Элли, ты просто героиня! Как ты узнала, что ей предсказана смерть от воды?
Элли усмехнулась:
— Честно сказать, ничего я не знала.
— Ты просто случайно облила её водой? — восхитился Страшила.
— Не случайно, — задумчиво ответила Элли. — И вообще всё было не просто.
— Не просто — это как? — заинтересовался Железный Дровосек.
— Для начала я разыскала во дворце золотое ведро и выкрасила его серебрянкой.
— Зачем?
— Для маскировки. Потом мне понадобились резиновые перчатки.
— А дальше? — жадно спросил Страшила.
— А дальше… Самым сложным было разыскать в мастерских у Мигунов серную кислоту.
Элли встала из-за стола, вытащила из угла ведро, в котором ещё плескалось на донышке и, мило улыбнувшись, бросила туда вилочку.
Вилочка с шипением начала растворяться.
Железного Дровосека непроизвольно передёрнуло.
«А ведь не так уж он и крут» — подумала Элли.
***
Урфин Джюс был разгромлен и отправлен по этапу на историческую родину. Над бывшими деревянными солдатами с удовольствием поизгалялась гильдия резчиков по дереву, и теперь улыбающихся дуболомов можно было видеть в каждом дворе с метлой или лопатой. Любимым словом дуболомов стало: «Насяльника!»
Друзья сидели за столом в Изумрудном дворце и с удовольствием вспоминали прошлые приключения.
— А помните это коварное маковое поле, где Элли и Смелый Лев чуть не заснули навсегда? — спрашивал Страшила.
— Разве такое забудешь… — пробурчал Смелый Лев.
— Надо, кстати, распорядиться, чтобы это поле сожгли, — заметил Железный Дровосек.
— Обязательно, — согласился Страшила.
Элли аж взвилась на месте.
— Вы что, рехнулись? Сжечь? Плантацию мака? Тоже мне, УБОП доморощенный! Это же золотое дно!!!
— А зачем нам столько мака? — удивился Страшила. — Да все кондитерские Изумрудного города столько булочек не напекут!
— Короче, — сказала Элли, — запишите эту плантацию на меня.
— Ты собираешься торговать маком? — удивился Смелый Лев.
— Ну-у-у, как бы вам сказать, дети вы мои наивные… Не совсем маком…
— А кто его будет собирать? — забеспокоился Страшила. — Любые фермеры там заснут навсегда.
— А дуболомы на что? — возразила Элли. — Выделяйте мне бригаду. Марлю и лезвия я им выдам. Да, Страшила, к тебе просьба. Распорядись обнести плантацию колючей проволокой. Мне конкуренты ни к чему.
***
— Слышь, соломенный! — сказала Элли. — А чего ты свой крутой видак не юзаешь?
— Чё? — спросил Страшила.
— Я говорю, чего это ты свой волшебный телевизор почти не смотришь?
— Почему? — удивился Страшила. — Смотрю иногда. Как Железный Дровосек поживает, как дела у Смелого Льва… Вообще поглядываю, что в Изумрудной стране творится…
— Хм, — сказала Элли. — То, что у тебя все под колпаком — это, конечно, хорошо. Оппозицию можно в корне душить, компромат там всякий. Только я вот подумала — можно ведь эксклюзивный видеосалончик открыть. А?
— Чё? — опять не понял Страшила.
Элли вздохнула и принялась терпеливо объяснять:
— Короче, собираешь вечерком кучку своих придворных. Ну, кто побогаче. Берёшь денежки за вход. Денежки немалые. Рассаживаешь их в комнате, а сам командуешь ящику, чтобы он показывал какую-нибудь молодую парочку. Ну, чтоб без осечек, приказываешь, чтоб показал, к примеру, новобрачных. Аккурат после праздничного стола, как они в спальню пойдут. Улавливаешь?
— Чё? — переспросил Страшила.
Элли вздохнула ещё тяжелее.
— Н-да… Хоть у тебя в голове и опилки, тьфу, иголки, но бизнесмен из тебя никакой. Короче, давай логин и пароль от ящика, я сама всё организую.
Подайте сироте!
— Помогите сироте бесприютному, люди добрые! Совсем мальцом слюнявым был, «агу» толком мявкнуть не умел ещё, когда родители мои милые утонули в ледяной пучине, оба вместе, что характерно. Один-одинёшенек на свете остался! Помер бы невинным младенцем, да дядя тут объявился, который раньше нас и знать-то не хотел. Как чуть подрос, у дяди родного, сквалыги-кровопийцы, от зари до заката спину гнул за корку хлеба сухую! Да избивал он меня чуть не до смерти за провинность любую, я потом в сарае отлёживался, в лихорадке бился, хрипел, запекшимся ртом воды просил, да кто ж мне подаст? Вот вы, господа добрые, бросьте мелкую монетку сироте на хлебушек, дай вам валар здоровья, спасибо, благодетели! Дядя мой, изверг, потом стареть стал, мозгами тронулся чуток, ну думаю, может, хоть бить перестанет? Куда там, клюкой своей по рёбрам как даст, аж в глазах темнеет, вот, глядите люди добрые, здесь под рубахой три ребра сломаны! Потом совсем дядюшка рехнулся, к эльфам, говорит, уйду. И правда, ушёл, уж не знаю, далеко ли, или до ближайших волков, так ему, старой трясущейся сволочи и надо! А мне вроде как дом остался, я уж с облегчением вздохнул, думаю, хоть бить никто больше не будет, да и покушать хватает… Подайте, господа хорошие, чтоб деткам вашим того не испытать, что я пережил в малолетстве своём! Доверчивый был, глупый, с душой чистой, аки ручей лесной, незаплёванный! Пришёл к нам в село колдун один, да слышали вы про него небось, Митрандир, Серый Зловестник. Вот-вот, который беду несёт всем, кого встретит. Попросился ко мне поужинать, потом переночевать, потом недельку пожить… Ну и, видать, сразу он этот план замыслил. «Открою я, грит, тебе, малыш, тайну великую! Вся земля наша в опасности, Враг пробудился и цепи свои грызёт, вот-вот догрызёт уж совсем и мало тогда никому не покажется! Сходи к светлым эльфам, мальчик, предупреди о беде неминуемой! А то я старенький, ножки болят…» А я, наивный, уши-то развесил, поверил хрычу старому! Ключи от дома ему оставил, попёрся в Ривенделл. К эльфам, да. А эльфы чего? Дальше ворот не пустили, чинно выслушали, вежливо спасибо сказали. Даже кружки воды не вынесли! Помогите, кто чем может, господа люди добрые, кушать мне нечего, голодно, как в детстве было!!! Хихикали эльфы мне вслед, небось, когда я обратно пошёл. Возвратился домой обратно, а дома-то моего уже и нет! То есть, стоит, конечно, только колдун его другим продал, пока меня не было. А хозяева новые злые, псов-волкодавов на меня спустили, пшёл, говорят, отсюда, побирушка, мы тебя первый раз видим! Волкодавы меня на куски рвали, вот, глядите люди добрые, здесь под рубахой восемнадцать шрамов еле зажили! Куда сироте податься? Вот в Минас-Тирит к вам пришёл. Босиком! Через весь Гондор! Ну и что, что шерсть на ногах, ты сам попробуй без обувки-то! Под кустом спал, на земле мёрзлой, корешки с голоду жрал, от волков на дереве сутками прятался! Купите колечко, господа добрые! Кушать совсем нечего, вот последнюю память продаю о родителях! Нет, добрая госпожа, извините, за два серебряных не могу… память единственная о матушке моей милой, доброй, чьих рук не помню даже… За что, мама, ты меня в детстве сиротой горьким оставила? Четыре серебряных пенни, добрая госпожа, купите, а? Пожалейте голодного сироту! Низко в ноги вам кланяюсь, прекрасная госпожа, пусть валар вам мужа пошлют красивого да богатого, за милость да доброту вашу! Хлебушка сейчас куплю, сегодня не голодным спать лягу! Спасибо всем вам, люди добрые!!!
***
— Хозяин, ты что, Кольцо продал? — ахнул Сэм.
Фродо посмотрел на него с жалостью, как на деревенского дурачка.
— Сэм, окстись. На мне Кольцо, никуда не делось. А колечек этих я вчера десять штук в ювелирной лавчонке прикупил.
— Понял, хозяин.
— Что ты понял? Нам ещё через полстраны идти, а денег ни шиша. Завтра пойдёшь к западным воротам, так же будешь подаяния просить. Уловил, как надо? Расписываешь тяжёлое сиротское детство, дядю-кровопийцу, злые люди из дома выгнали, подайте, господа, кто сколько может… Пару колечек я тебе дам, постарайся кому-нибудь жалостливому всучить. Имей в виду, меньше чем за три серебряных пенни не отдавай. Я по два брал. Ну, Гэндальф, ну, хрен седобородый, устроил командировочку… А я тоже, лох кудрявый, купился… «Спаси Средиземье, сынок!» Тьфу! Кто ж знал, что путешествие столько денег требует? Теперь приходится дядюшку Бильбо злыднем расписывать, аж стыдно. Кстати, Сэм, имей в виду, если мало наберёшь, я тебя заставлю Кольцо надеть, и невидимкой пойдёшь у меня домушничать. Хотелось бы без этого обойтись. Ладно, на сегодня лицедейство закончено, пойдём в таверну, поужинаем.
Батат
Старинная африканская сказка
Один старый бабонго очень любил печёный батат.
Вот пошёл он как-то в гости к пятиюродному племяннику в соседнюю деревню. Долго в гостях пировал. А когда уходил — спёр на память клубень батата и посадил его у себя за хижиной.
Так что теперь в этой сказке есть батат.
А ещё в этой сказке есть Великий Нгурра, Создавший-Африку. Он целую вечность сидит у истоков реки Конго, пьёт пальмовое вино и знает абсолютно всё, что в Африке происходит. И вот Великий Нгурра решил пошутить.
Он прилетел на тёплом восточном ветре, приземлился ночью на делянке старого бабонго, три раза обошёл батат против круглого танца луны и звонко пощёлкал пальцами, приговаривая:
— Расти большой, как бегемот! Нет, как слон! Нет, как два слона!
После этого Великий Нгурра позвал с неба облако, действительно похожее на слона, взобрался на него и улетел обратно к истокам реки Конго. Он там живёт.
Когда старый бабонго пошёл по Очень Важным Утренним Делам за хижину, то, увидев выросший батат, он от неожиданности сел в термитник и стал жевать свою набедренную повязку.
— Э-э-э-э, — только и сказал он и попытался вытянуть батат из земли. Тянул-тянул — вытянуть не смог. Старый был бабонго, куда ему против такого большого батата!
Всё племя прибежало на батат смотреть. Смотрели, охали, восхищались.
Позвал старый бабонго всё племя на помощь. Батат вытягивать. Тут же у всех какие-то дела нашлись срочные. Муравей икнуть не успел — уже, глядь, и нет никого.
Позвал тогда старый бабонго свою старую жену.
— Хватит циновки плести, дура! Иди сюда, батат тянуть будем!.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Тянут-потянут — вытащить никак не могут. Слабо. Батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!
Тогда старый бабонго и его старая жена решили позвать на помощь дочь дочери старого бабонго, которая жила в соседнем посёлке. Дочь дочери старого бабонго долго красила лицо синей глиной, полировала кольца в носу, вплетала в причёску свежие попугайские косточки, но, наконец, пришла и стала помогать тянуть батат.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Тянут-потянут — вытащить никак не могут. Напоминаю. Батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!
Пошёл тогда старый бабонго в джунгли и позвал на помощь павиана. Павиан сначала потребовал за работу десять долларов, но потом прикинул, что ему скучно и делать всё равно нечего, а потому пошёл помогать.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Павиан был отнюдь не дурак. Он ухватил дочь дочери старого бабонго не за набедренную повязку, а несколько повыше и принялся её лапать, вместо того, чтобы тянуть батат. Дочь дочери старого бабонго тоже, вместо того, чтобы тянуть батат, начала радостно визжать.
Старая жена старого бабонго побила павиана палкой по голове и прогнала обратно в джунгли.
Тогда старый бабонго пошёл в буш и позвал на помощь гиену.
Гиена сказала:
— Половина батата — моя.
— Десятая часть, не больше, — упёрся старый бабонго.
— Тридцать процентов.
— Двенадцать. И больше не дам.
— Ну хотя бы пятнадцать?
— Ладно, договорились, — сказал старый бабонго.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.
Тянут-потянут — вытащить никак не могут. А всё почему? Потому что наш батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!
Тогда старый бабонго пошёл к мангровым зарослям, нашёл там благородного оцелота и позвал его на помощь.
Благородный оцелот выслушал просьбу старого бабонго, неторопливо вылизал свои лапы и поинтересовался — а шо он таки будет с этого гешефта иметь? Сошлись на том, что старая жена старого бабонго будет два дня чесать оцелота за ушком. Оцелот величаво проследовал вслед за старым бабонго к его хижине и соблаговолил принять участие в сельхозработах.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.
Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.
Тянут-потянут… Тут у старого бабонго порвалась набедренная повязка и все рухнули на землю.
А потом встали, посмотрели на старого бабонго и снова рухнули. От хохота. Потому что ЭТО было у старого бабонго всего каких-то жалких сантиметров двадцать пять, что для настоящего африканца просто смешно.
Старый бабонго обиделся и завязал набедренную повязку покрепче.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.
Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.
Тянут-потянут — вытащить всё равно не могут. Пыхтят, а толку-то? Потому что батат большой, как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!
Тогда старый бабонго пошёл в буш, постучал палкой по кустам и позвал на помощь опоссума.
Опоссум охотно согласился помочь, но заявил, что ему предварительно необходимо подкрепиться.
Старому бабонго, и его старой жене, и дочери дочери старого бабонго, и гиене, и благородному оцелоту — всем пришлось три часа ждать, пока опоссум нажрётся на деревенской помойке.
Наконец, заметно округлившийся в размерах опоссум пришёл и заявил, что готов помогать.
Ухватился старый бабонго за кустик ботвы.
Ухватила старая жена старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила дочь дочери старого бабонго старую жену старого бабонго за набедренную повязку.
Ухватила гиена дочь дочери старого бабонго зубами за набедренную повязку.
Ухватил оцелот гиену когтями за хвост.
Ухватил опоссум оцелота за заднюю лапку.
Тянут-потянут — вытащить не могут. Сидит в земле батат мощно, аки телеграфный столб. Потому что батат большой. Как бегемот. Нет, как слон! Нет, как два слона!
Тут проползал мимо один маленький термит. Посмотрел он на всех этих запыхавшихся недоделанных биндюжников, и недолго думая, тяпнул опоссума за розовый хвост.
Опоссум взвыл и вцепился зубами оцелоту в ляжку.
Благородный оцелот неприлично мявкнул и вонзил когти гиене в бока.
Гиена пролаяла что-то уж совсем неприличное и укусила дочь дочери старого бабонго за правое полужопие.
Дочь дочери старого бабонго завизжала звонче тормозящего паровоза и вцепилась старой жене старого бабонго в жидкие волосы.
Старая жена старого бабонго от неожиданности вскинулась и дёрнула старого бабонго за торчащие из набедренной повязки жалкие двадцать пять сантиметров.
Старый бабонго взвыл, как раненый самец антилопы нильгау, затопотал, рванулся и….
Выдернул из земли этот треклятый батат!!! Огромный! Как бегемот! Нет, как слон! Нет, как два слона!
И вот тут все — и сам старый бабонго, и старая жена старого бабонго, и дочь дочери старого бабонго, и жадная гиена, и благородный оцелот, и обожравшийся опоссум, и маленький термит — все они стали громко хлопать себя по щекам, танцевать танец победы, который обычно танцуют на животе врага, и петь лунную песню радости.
А потом маленький термит пополз за хворостом, чтобы разжечь большой костёр, чтобы были большие угли, чтобы было много горячей золы, чтобы испечь в этой золе огромный батат.
Старый бабонго начал резать батат и вдруг замер…
Все подошли поближе и посмотрели…
А потом начали говорить друг в друга обидные и нехорошие слова.
Потому что внутри батат оказался гнилой и пустой, так как весь день в нём пировала вечно голодная личинка земляной мухи Нга-Мга.
А Великий Нгурра сидел у истоков реки Конго, смотрел в мутной коричневой воде всю эту комедию, пил пальмовое вино и громко ржал.
Макс Дарк,
Александра Уланова
Кто Мазай, а кто Харон…
Русско-эллинская народная песня
Как мазаевская лодка уплывала в темноту,
Лишь оболы тихо звякали у заяцев во рту.
Светит месяц, светит ясный, серебрится дивный Понт.
Речь надгробную бесстрастно пробубнил седой архонт.
Ждёт не Сочи вас, не Тарту, лишь сова во тьме кричит.
Ждёт вас опустелый Тартар и эринии в ночи…
Вот фиал с водой из Леты мёртвым зайцам поднесли.
Забываются рассветы с влажным запахом земли.
Своды Тартара всё ближе, тяжелеет голова,
Эх, едрёны пассатижи, засыхает трын-трава!
Тёмной влаги чуть касаясь, поднимается весло.
Ах вы, зайцы, мои зайцы, эк вас, зайцы, занесло…
В кипарисовом ландшафте зайцев в жертву принесли
И отброшенные лапти вдоль по Стиксу поплылИ.
Лёгок запах асфодели, фимиам белёс и мглист.
Ах, у ели, ах, у ели зайцам ставят обелиск.
Вам не пить из чаши Гебы, на пирах не возлежать,
Вам в объятия Эреба путь свой горестный держать.
То ли вас в глухую полночь ламия подстерегла?
Звали ль вы тогда на помощь,
смерть нашедши от весла?
Лапкой призрачной потрогай —
Стикса холодна ль вода?
В царство мёртвых вам дорога на бессчётные года…
Как под авлос заунывный станем горестно рыдать.
Будет хор зайчих надрывный
горько пеплос вдовий рвать.
Где слепой рапсод бормочет героический рассказ,
Траурный гиматий ночи навсегда укроет вас.
В тёмном царствии Аида вам эоны коротать…
Ты не вейся, Немезида, трижды в Зевса душу мать!
Пусть в хитон одетый старец направляет утлый чёлн —
Однова живём, брат заяц, нам печали нипочём!
Немезида, что ты вьёшься над ушастой головой?
Ты добычи не дождёшься, мёртвый заяц — он не твой!
И не различить по ходу, кто Мазай, а кто Харон.
Лишь уныло катит воды равнодушный Ахерон…
Евгений Колобов
Квантовая теория происхождения Колобка
Однажды два колобка затеяли мериться спинами и так раскрутились, что их моментом по сусеку в муку разметало. Старик со старухой долго потом их отскребали, но наскребли только на одного.
Гимнастика
Морозко, Жар-птица, Царевна-лягушка,
Пьеро, Винни-Пух, Кот Баюн, Дровосек,
Хоттабыч, Кикимора, Мышка-норушка,
Мы ваши дела не забудем вовек!
Припев:
Красная Шапочка, Карлсон и Золушка,
Курочка Ряба, Конёк-горбунок.
И наше всё, наше Красное солнышко —
Непревзойдённый никем Колобок!
Садко, Айболит, черепаха Тортила,
Гарун-аль-Рашид, Кудеяр, Ланселот,
Дюймовочка, Оле-Лукойе, Страшила,
Лернейская гидра, Синдбад-мореход!
Припев.
Бессмертный Кощей, Робин Гуд, Буратино,
Сестрица Алёнушка, Кот в сапогах,
Коза-дереза, Аладдин, Чиполлино
Живут в наших душах, умах и сердцах!
Припев.
К пампушкам!
Лежит на окошке, глядит на порог
Вспечённый из теста ржаной Колобок.
Лежит — остывает, а старый проглот
Уже на него разевает свой рот.
Свой рот разевает, пускает слюну
И мысль он лелеет лишь только одну,
Она у него на челе, как печать:
Схватить Колобка и с урчаньем сожрать.
Мы вольные плюшки; пора, брат, пора!
К пампушкам рвать когти с родного двора;
Туда, где в пампасах, согласно молве,
Ржут синие кони на красной траве.
Металлургическая история
Дед с бабой решили испечь Колобка —
В сусеках у них завалялась мука.
Баба собралась замешивать тесто,
Хвать — нет яйца. Кличут Рябу с насеста.
Та раскудахталась: «Что за дела!
Глаз не сомкнуть, только-только легла.
Ах, вам — яйцо. И какого рожна
Посреди ночи нестись я должна?
Для Колобка? Это, право, так мило —
Я буду рвать в напряжении жилы,
А этот блудный десерт спозаранку
С песней укатит в леса на гулянку!»
Короче, взыграло в ней ретивое:
Яичко снесла, да не простое.
С усмешкой смотрела она на потуги,
На то, как яйцо вскрыть пытались супруги.
Сказала им Ряба, довольна собою:
«Пилите, пилите, оно — золотое».
Дед с бабой умаялись, спали с лица —
Ведь Колобок, если он без яйца,
Не Колобок, а какая-то плюшка.
Ну что за свинью подложила несушка!
Вдруг мышь появилась, чёрт знает откуда,
Хвостом помахала с большой амплитудой,
Случайно яйцо уронила на пол —
Оно раскололось. Но весь был прикол,
Не в силе и мощи сего грызуна —
Яйцо снесено было из чугуна.
Чугун, как известно, достаточно хрупкий,
Из золота были лишь только скорлупки.
Мораль несложна у истории сей:
Никогда не будите спящих курей.
Не забудем! Не простим!
Удрал из дома Колобок
В чём баба испекла
И по лесам,
И по лесам
Крутился, как юла.
Вращался он среди зверей
И за еду им пел,
Стихи читал
И танцевал —
Талантлив был пострел!
Однажды встретил он лису,
Спел аферистке в долг
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры умолк.
И если ты когда-нибудь
С лисой столкнешься вдруг,
От всей души
От всей души
Отвесь плутовке хук.
Побег
Мы видим горный монастырь,
Похожий на острог.
Бежал оттуда юный мцырь
По кличке Колобок.
Сбежал он к озеру Разлив,
Где, спрятавшись в шалаш,
Собрал друзей на партактив,
На вводный инструктаж:
«Берём мосты и телеграф,
Поллитру для сугрева,
Докажем смертью смерть поправ,
Что Колобок — forever!»
Судьба Колобка
Степь да степь кругом,
Путь лежит далёк.
По степи ползком
Крался Колобок.
Встретился в степи
Он с глухой лисой,
И вот тут сглупил
Колобок слепой.
Он полез ей петь
Про свои дела
И попался в сеть
Порожденья зла.
Мастерством певца
Не проникся зверь
И сожрал слепца
Как глухих тетерь.
Слышен бабкин вой,
Дед от горя слёг,
Ведь в степи глухой
Сгинул Колобок.
Выплакали слёз
Тьму над Колобком,
А потом всерьёз
Занялись яйцом.
Судьба Колобка (продолжение)
В далеких степях Забайкалья,
Где золото куры несут,
Дед с бабой, судьбу проклиная,
Яйцо, не смыкая глаз, бьют.
Лупцуют его батогами,
Молотят дубовой бадьей,
Меняясь друг с другом местами
И мышь призывая порой.
Но мышь уж какую неделю
Незнамо где крутит хвостом.
Дед с бабой вконец похудели
В борьбе с ненавистным яйцом.
Их силы совсем на исходе,
Лежат бедолаги пластом.
Соседи же видели вроде,
Что мышь загуляла с котом.
Встречали и рядом с Байкалом
Двух этих бесстыжих проныр:
Они воровали там сало,
Колбасы, сметану и сыр.
Изладили логово в сопках,
Чтоб их не нашли невзначай.
Всем местным устроили трёпку
И в страхе держали весь край.
Однажды, вернувшись с налёта,
Поссорились вдрызг меж собой:
Не поделили вдруг что-то.
И мышь воротилась домой.
Когда, возвратившись в пенаты,
Взмахнула там мышка хвостом,
Упало яичко из злата
И трещину дало притом.
Яйцо оказалось-то хрупким.
Пришёл тому, видимо, срок:
Упали с него все скорлупки —
Воскрес из яйца Колобок!
Я же памятник
Я памятник себе воздвиг нерукотворный:
Когда пыталась проглотить меня лиса,
То песню во всю глотку голосил упорно —
Её услышали леса.
Нет, весь я не умру — а затаюсь в амбаре,
До времени прикинусь белым порошком,
И у сказителей былин в репертуаре
Я буду назван Колобком.
Слух обо мне останется в Руси навеки,
Как птица Феникс снова оживу в печи,
Лишь только стоит людям поскрести сусеки,
Когда закончатся харчи.
И долго буду тем любезен населенью,
Что духовит и добродетелен нутром.
Я напитаю плоть мукой, а душу — пеньем.
Как говорится, два в одном.
Веленьем божиим, народ, о, будь уверен,
Тебе я буду послан в самый трудный миг:
Во время светопреставленья в атмосфере
Проявится мой круглый лик.
Не будите спящего Колобка
Целую ночь Колобок нам расписывал,
Как совершил беспримерный побег,
Как он с волками, медведями, лисами
Бился, покинув родимый сусек.
Как он метелил их мощными бивнями
В тёмных лесах и в болотной глуши.
Боже, какими же были надрывными
Вопли, летящие сквозь камыши.
Годы пройдут, но и внукам и правнукам
Сказывать будут у братских могил
С самого раннего детства наставники,
Как на дедов Колобок накатил.
В час, когда ветер бушует неистовый,
В час, когда рушится вниз потолок,
Вы оставайтесь, друзья, оптимистами —
Это лишь буря, а не Колобок.
Просьба юного пекаря
Там на неведомых дорожках
Везде следы от Колобка,
Рассыпаны из теста крошки,
Заплесневевшие слегка;
Там волей русского пиита
Старуха плачет у корыта
Над развалившейся избой;
И тридцать витязей прекрасных
Чредой из вод выходят ясных
И тянут репку за собой.
Евг. Колопушкин
Переведи меня через леса,
Через поля, дубравы и чащобы,
Туда, где много вкусной круглой сдобы.
Переведи меня через леса.
Переведи меня через леса,
Там дед и баба рыщут по сусекам,
В которых покати шаром от века.
Переведи меня через леса.
Переведи меня через леса,
Где тесто месит бабка на сметане
В обшарпанной и треснутой лохани.
Переведи меня через леса.
Переведи меня через леса,
С моей любовью к кушаньям из теста
И неприязнью у моей невесты.
Переведи меня через леса.
Переведи меня через леса,
Там Колобок мелькает временами
В густой траве, во мху и под кустами.
Переведи меня через леса.
Переведи меня через леса,
Где Колобка на приключенья тянет,
И ищет их он с ёжиком в тумане.
Переведи меня через леса.
Переведи… Услышал Колобок,
Крутнулся, взял и вёл меня по лесу,
На выучку к лихому тестомесу.
А дом пустой стоял,
закрытый на замок.
Сказочная жизнь abintus
Всё в мире сказочном не ново:
Что называется, ab óvo.
У бедных стариков разбито
То ли яйцо, то ли корыто.
Махнёт хвостом не мышь, так рыбка,
И старики с кривой улыбкой
Abóvoúsqueadmála
Обломки уберут устало.
Разрушен быт их немудрёный,
А в это время кот учёный
И прочая братва с хвостами
Всё ходят по цепи кругами.
Весть о яйце
Весть разнеслась по всей земле,
По всем каналам:
Яйцо лежало на столе,
Яйцо лежало.
Дед с бабой били по яйцу
В изящном стиле,
По острому его концу
С размаху били.
Не поддавалось им яйцо —
Всё понапрасну.
Их крики слышало сельцо
И стук ужасный.
Вся жизнь их в беспросветной мгле
Из-за скандала:
Яйцо лежало на столе,
Яйцо лежало.
А дело было, налицо,
В их странной вере,
Что золотое то яйцо,
По крайней мере.
Мышь пробежала из угла,
Хвостом махнула.
Яйцо упало со стола,
Как ветром сдуло.
По миру весть разнёс гонец:
— Таки свершилось!
Яйцо разбилось, наконец,
Яйцо разбилось.
И повторится всё, как встарь
Дед, баба, курочка, яичко,
Бессмысленный и нудный стук.
Простая вроде бы вещичка,
Но ведь не колется так вдруг.
Бежала мышь, хвостом махнула…
Да это было всё уже:
Яйца осколки возле стула,
Дед, баба, Ряба Фаберже.
Нерест
Дед с бабой в трансе,
Мышь пришла в изнеможенье.
Курочку несло.
Мужик и щука
Жил-был красивый, умный и в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил. Дети его выросли и разбрелись по белу свету, куда глаза глядят. Жена? А и жена тоже разбрелась. Так и жил, не зная горя, потому что почти всё остальное у него было. Почти. Ведь как ни бился, одну вещь он никак достать не мог.
И вот однажды ударился мужчина оземь и, обернувшись белым стерхом, улетел к самому синему морю. Закинул он в море невод и вытащил амфору. «Не иначе — джин. Вот и славно, самое время освежиться», — подумал он, достал из кармана перочинный нож и, изнывая от жажды, соскрёб печать с горлышка сосуда. Как только пробка выскочила из амфоры, земля задрожала, и перед мужчиной появилась огромного размера щука:
— Чего тебе надобно, Волька? — промолвила щука.
— Тут, понимаешь, какое дело… Достиг я высшей власти, уж третий срок рулю в ручном режиме. Но нет ни сна, ни отдыха измученной душе! Грызёт меня — твою ж, карась! — одна, но пламенная страсть: не в силах я, скрывать не стану…
— В граните не отлить цветок?
— Да чёрт с ней, с этой икебаной — я репку вытащить не смог!
— Нет, с репкой я не помогу, вот если только подковать блоху…
— Ну и пошла тогда в уху!
Так вот по сию пору и есть в Москве только Царь-пушка и Царь-колокол. А Царь-репку тянут-потянут, да всё хрен по деревне, два — по селу.
Роман Кулешов
Про девицу одну
Жил в королевстве одном фельшар. Не стар, не молод, деньгами не кидатся, но и лебеду на обед не ест. И была у него дочка. Уж и весела, и работяшша, и личиком бела, попой кругла, очи долу, косища до полу, красавица неописуема, вся в мамку свою. Да только мамка-то ейна заболела да померла в одночасье, ни один лекарь хворобу не вылечил.
Погоревал вдовый, поплакал за штофом горьким да женился на другой. А друга-то мало, что сварлива да высокомерна, так и падчерицу невзлюбила. Шпынят её кажну минуту, да дочки ея тож не отстают. Похаживают гоголицами, да сестрицу сводну то шпилькой кольнут, то золой с печки присыпят. К обеду не зовут, по имени не величают, гнобят девоньку, да тихонько, змеи подколодные, чтоб только папенька не прознал. Только она безответна, да злобу в сердце-то не таит.
Одним днём пришёл фельшар домой, да грит:
— Был я давеча во дворце, фрелину одну пользовал от болести иностранной, трипыром зовущейся, да слышал, что король наш бал учинят. Зовет всех девок, которы на выданье, прынцу-то женицца пора пришла!
Мачеха-то, слышь, козой заскакала, кличет дочек своих, мол, скорей лучши наряды одевайте, губы да брови-то подмазайте, будем прынца охмурять!
Забыл сказать-то: нова жена всю власть в дому забрала, бедный фельшар пикнуть не моги, тако ж и дочка евойная. Всю работу на девицу взвалила: дров поколи, коровку подои, исть приготовь, да платья нам погладь! А сама-то с дочками только и знат, что наряды да брульянты меняет, да на фельшара покрикиват, мол, пошевеливайся, старый!
Вот уж и бальный день настал, собрались мадамы, расфрантились, хвосты распушили, да укатили в город. А девоньке-то обидно как, сидит да плачет. Вдруг гляди-ко, крёстна ейная на пороге стоит, да грит:
— Могу, девонька, подсобить горюшку твому. Неси-кось тыкву каку, будем тебе карету делать. Негоже на бал пехтерём ходить-то.
Крёстная, слышь-ко, ведуньей местной слыла. Старики баяли, палочка волшебна есть у ей, силы великой. Прикатила девка тыкву, да большу таку, чуть не с колесо тележье. А крёстна снова грит:
— Налови-кось мышей, да побольше выбирай, тебе на них к прынцу ехать!
Долго ли, коротко ли, принесла она мышек — все как на подбор: глазки умны, лапки крепки. Прошептала ведунья слова заветны, грянул гром посередь неба. Глядит девица: карета стоит разноцветна, запятки резны, внутри бархатна. А лошадки-то вороныя, глазами косят, ногами кажна перебират-приплясыват! А сама-то девица во сто раз краше стала: платье на ей шелково, белоснежно, кружевами украшено, туфельки-то, гляди, из камня заморскаго-хрустального, сверкают ярче солнышка!
Тут ведунья ишо из-за пазухи зайку сераго достаёт, в ухо ему дует, и встаёт перед девицей парень молодой, с глазами косыми. Чародейка и грит:
— Это кучер твой, на бал тебя отвезёт. Токмо помни, девица-краса, домой надоть до восхода возвернуться, инача чародейство моё заветно рассеется туманом утренним.
Покивала девица головой с диадемой брульянтовой, поклонилась ведунье земно, села в карету да покатила во дворец.
А дворец весь в золоте: хвеерверки летат, енералы еполетами сверкат, дамы важны веерами машут, да к прынцу чуть на колени не прыгат. А прынц сидит, на народишко пляшущий посматриват скрозь немогу: остобрыдли ему эти рожи.
А гангрена-то наша, глянь-кось, уж перед королём подолом шуршит да дочек нахваливат: уж и красивы, уж и пригожи, а уж как запоют! И хихикат при этом, злыдня. Король-то в кулачок сухонькай зеват, вестимо, за столько годов таких речей большу кадушку наслушалси, но етикет блюдёт.
Тут главный по балу от дверей кричит, мол, ещё одна дева приехамши. И входит в бал девонька наша, скромна така, королю книксен делат, да на ушко ему тихохонько, мол, вашство, дырочка у вас под кружевами, зашить надобно, а то конфуз.
Король осерчал, фрелин да пажей по матушке обругал, а девица наша, пока величество разорялось да дыбой грозилось, под шумок-то дырочку и зашила.
Прынц рукоделье тако увидал, сердцем-то так и потёк. Люблю, грит, её, никто больше не нужон! Повел он её в танце заграничном, менуетом зовётся, да все на ушко ей речи медоточные разговариват!
А молодице-то всё попервой, танцут она, дворцовы картины рассматриват да дивится богатству королевскаму. А времячко-то тик да так, светать уж начало. Тут прынц лакомство заграничное ей предложил, морожено зовётся. Вышли на балконку, увидала тут девица зорьку встаюшшу, инда обмерла. Подхватила подолы свои, побежала что мочи есть, да на крыльце-то королевском туфельку свою хрустальну и потеряла. Тут и рассвело, да всё чародейство-то и растаяло. Карета золочёна снова тыквой стала, коники мышками по норкам прыснули, а платье ейно шёлково, жемчугами расшито, в исподню рубаху обернулось.
Прынц ногами топат, рыдат, туфельку к сердцу прижимат: где, кричит, краса моя ненаглядна? Король три дни в покоях сидел, думал, как сына от лихоманки любовной избавить. Повелел слугам всех девиц обойти, да обувку примерить — кому впору придётся, та и под венец ступит. Почитай, год прошёл, пока всех девиц в королевстве обошли, да токмо никому туфелька хрустальна не подошла. Напоследок зашли слуги к фельшару, пятки сбиты полечить, да приметили дочку евойную, замарашку. Кабы не приказ, и глазом не зацепили, ан надобно всех отметить. Надела она обувку-то свою, да тут ведунья снова в оконце глянула да слова заветны сказала. И стала дочка фельшарска лучше королевны.
Свадьбу срядили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется, прынц с молодой жаны глаз не сводит. Двадцать енералов на свадьбе с вина сгорело, троих министров насмерть в драке убили. А всё торжество в газетах прописали.
Горошина, или Двойное похищение
Утро в королевском замке началось отвратительно. Нет, оно и раньше бывало, что король убегал чуть свет на рыбалку, только бы не видеть опостылевшие рожи придворных льстецов, камергеров и прочих слуг. Скажем по секрету, ещё больше не хотел видеть он свою венценосную супругу, изводившую его своими мелочными придирками и манерой общения, от которой за версту несло леденящим холодом и сухостью Антарктиды.
Но сегодня… Сегодня королева-мать проснулась в совершенно отвратительном настроении. И виной тому был не только и не столько король, а какая-то девчонка, которую её сын вчера представил за ужином королевской чете.
«Да, чёрт побери! — с холодной яростью в груди подумала королева. — Вы только посмотрите на этого молокососа и его рыжую обожэ! Прыгает перед ней на задних лапках, в глазах — щенячий восторг. Но кто она такая? Что он в ней нашёл? Почему она напевала весёлые песенки и смеялась над шутками короля и принца? Почему принц вчера даже пошёл против моего требования выкинуть её за ворота замка и собственноручно отвёл её в гостевую комнату? Хотя сын что-то вчера говорил о том, что она принцесса…».
Королева грозно посмотрела на безвинного слугу, подающего утренний чай, и почти беззвучно прошептала:
— Завтра утром мы узнаем, какая это принцесса! С такой-то… хмм… кормой?!! Куда катится мир? Мой бедный сын!
День прошёл ПОЧТИ как обычно: король, подписав пару рескриптов, снова скрылся в многочисленных покоях дворца, королева с холодком приняла несколько послов, принц не появлялся матери на глаза, развлекая гостью поездкой в карете и пикником на королевских лугах (а как вы думали, у королевы был целый штат тайных доносителей).
Королева же, заглянув в тайную комнату, смахнула пыль с тяжёлой шкатулки, где хранилась её фамильная реликвия — старая сухая горошина, благодаря которой её прабабка взошла на трон много лет назад.
Ужин прошёл в напряжённом молчании, которое можно было почти резать ножом. Принц расцветал при взгляде на гостью и увядал, лишь бросив опасливый взгляд на мать, которая сидела практически неподвижно и лишь изредка посматривала на ту, что собиралась отнять у неё родную кровиночку. «Хищница! — метались мысли в голове королевы. — Не открывай рот (рот, конечно! Три ха-ха!) на моего сына! Завтра! Завтра ты у меня попляшешь, принцессссса». При этом королева-мать чуть не прошипела последнее слово вслух. Однако рыжая девица будто и не замечала того, что королева обращалась с ней как с нелюбимой собакой.
Наконец ужин закончился, и королева, удостоверившись, что сын снова прилип к этой толстухе и даже не отзывается на властный оклик, нырнула в тайный ход, который привёл её к гостевой комнате (а как вы думаете, совершенно же необходимая вещь в доме: мало ли, какого-нибудь гостя по-тихому придавить понадобится!). Потенциальная свекровь положила горошину под верхнюю простыню, расправила её и неслышно скользнула обратно, услышав, что эта… эта БЕГЕМОТИХА!!! поднимается к себе.
Услышав, что кровать скрипнула, королева потёрла сухие ладошки и направилась к покоям принца, дабы провести очередную воспитательную беседу. Однако принц, закрывшись на ключ, напевал в голос какую-то старинную романтическую мелодию и ровным счётом ничего не слышал.
Наступило утро…
Королева-мать, растолкав ничего не понимающего супруга (дорогая, что случилось, такая рань, куда ты меня тянешь, я не одет!!!), быстрым шагом направилась в гостевую спальню, по пути приказав привести сына. Вежливо постучав (вот змеиная натура!), королева, не торопясь, вошла и холодно сказала принцессе:
— Вставайте, милочка!
Только что проснувшаяся принцесса была очаровательна: она сидела на кровати под балдахином, одетая лишь в недлинный розовый пеньюар, а лучи поднимающегося солнца пронизывали тонкую ткань насквозь, обрисовывая под ней очень аппетитные формы, не говоря уж о том, что пеньюар был распахнут. Рассыпавшиеся по плечам рыжие кудряшки, высвечиваемые лучами светила, милые конопушки на щеках, сонные зелёные глаза придавали ей вид солнечного ангелочка.
Судорожно-восторженный всхлип заставил её величество обернуться и совсем не по-королевски вернуть отвалившуюся челюсть его величества на место.
— Об этом мы ещё с тобой поговорим отдельно, дорогой супруг! — ледяным голосом пообещала королева и встала так, чтобы закрыть эту развратницу от короля. — Итак, дорогуша, вы были представлены мне принцессой, поэтому я решила провести небольшой эксперимент по методу моей прабабки. Вчера вечером вам в кровать была подложена одна драгоценная вещь, с помощью которой я хотела убедиться в том, что вы действительно та, за кого себя выдаёте. Прошу вас подняться.
Принцесса недоуменно пожала плечами, отчего лямочки пеньюара сползли вниз, заставив тощую от природы королеву злобно скрипнуть зубами, поднялась и отошла в сторону. Королева, с ненавистью покосившись на весомые достоинства девушки, подняла простынь и застыла памятником самой себе. Матрас был совершенно чист.
— Где моя горошина?! — визгливым голосом королевы можно было резать легированную сталь. — Воровка!!!!
— Какая горошина? — распахнула прекрасные глаза принцесса.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.