Бесплатный фрагмент - Золото Югыд ва

Горицвет

Постояльцы Дома отдыха спали. На крыльце горел дежурный свет, пустые коридоры были погружены в полумрак. Только с кухни слышались голоса поваров, гремящих кастрюлями. Я вышел за ворота и по пыльной дороге спустился в деревню.

Стёкла домов озолотились, отражая утреннее солнце. Деревня пробуждалась: заскрипела калитка, запел петух, в конце улицы кто-то завёл мотор.

Месяц назад, в паводок, река вышла на пойму и затопила луг. Но уступила, и сейчас здесь пощипывает траву пугливый табун гнедых и серых в яблоках кобылиц. Жеребёнок вскочил на неверные ноги и укрылся за мамой, пугливо поглядывая на меня.

На ковре луговой травы уткнувшись в землю лежал великан. На его спине вытянулись сосны. Правый бок великана упал вниз каменной осыпью — его глыбы нагромождены друг на друга. В 30-е годы прошлого века здесь взорвали вход в пещеру.

С этой пещерой связано много легенд, рассказывают о спрятанных разбойниками сокровищах. Кладоискателей здесь перебывало множество, и каждая новая экспедиция оставляла всё меньше надежд что-нибудь найти. А взорвали пещеру после гибели в ней туриста. Так говорят.

Когда-то под скалой здесь текла река, но поменяла русло, и теперь на камень можно легко взобраться со стороны деревни. Я прошёл между рекой и скалой вброд, поднялся по отлогому месту на спину камня-великана. За серый камень, покрытый рыжим лишайником, цеплялись молодые сосенки.

С камня открылся вид на деревню. Сто лет назад на берегу под скалой основали хутор две удмуртские крестьянские семьи. С тех пор деревня не сильно подросла — в ней нет и ста жителей. Подселялись со временем татары, башкиры, русские. Так все и жили, словно под одной большой крышей, сто долгих лет.

От северного ветра деревню прикрывал сосновый бор. Мачты корабельных сосен вонзались в небо, царапали, разрывали в пух сонные облака.

На юге, за деревней, я разглядел верхушки поросших лесом уральских гор. Горы здесь — словно покрытые мхом кочки. Небольшие, для великанов переступить — плёвое дело.

Если кто-то захочет жить в этом месте, ему непременно надо стать великаном. До подобных мест надо дорасти.

Где-то я прочитал, что бывают места по росту человека и места, которые ты перерос. Если перерос, собирай тогда вещмешок и ищи новое место, что поможет тебе расти.

Я развернулся и чуть не наступил на ярко-жёлтый цветок, выросший в каменной трещине. Ветерок колыхал круглые стебельки. Между двумя рядами лепестков пробиралась пчёлка. Я присел на корточки, чтобы рассмотреть её, и рукой задел альпинистский крюк. Рядом ещё один. Клуб скалолазов использует скалу для тренировок.

Со стороны Дома отдыха донеслась музыка. Подъём. Нужно возвращаться — сегодня я заменяю спортинструктора и провожу зарядку.

На площадку перед главным корпусом потянулись отдыхающие. Лениво переставляя ноги, они выносили грузные тела из дверей подъезда, зевали, жмурились на солнце.

— Просыпаемся, господа! Подтягиваемся! — покрикивал я на постояльцев. — Сейчас будем оздоравливаться. В здоровом теле…

— …здоровый дух, — выдохнули отдыхающие.

Они выстроились в неровный ряд.

— Голову выше, распрямитесь, вдохните, на месте — шагом марш.

Все затопали на месте, еле отрывая пятки.

— Колени выше… Закончили ходьбу.

— Ноги шире — три-четыре. Делаем потягушки и глубоко вдыхаем.

Отдыхающие вразнобой потягивали руки вверх; в это время кто-то уже выдыхал и опускал руки.

— Руки в стороны! Потянуться, руки согнуть, мышцы расслабить, побольше прогнуться!

Я отдавал команды, сам не понимая, какое упражнение делаем. Впрочем, для отдыхающих это было уже неважно. Каждый делал что-то своё.

— Выдохнуть, вернуться в исходное положение.

Мужчина лет пятидесяти сел на ступеньку крыльца и стал обмахивать себя снятой с головы кепкой в сеточку. К нему тут же подошла медсестра, но он отмахнулся от неё.

— Ноги поставьте шире плеч. Следующее упражнение — повороты туловища с наклоном вперёд. Наклоните туловище вперёд и коснитесь левым локтем бедра правой ноги. Начали упражнение.

Женщина в растянутой футболке, лосинах и шляпе от солнца повела локтем в воздухе и оставила неудачные попытки согнуться. Попеременные движения локтями перед собой были похожи на танец.

— Наклониться-выпрямиться, наклониться-выпрямиться, выдохнуть-вдохнуть, выдохнуть-вдохнуть. Закончили упражнение.

— Четвертое упражнение — опускание на колено. Поднимите руки вверх, отставляя левую ногу подальше назад, опуститесь на колено. Встаньте. Проделайте то же, опускаясь на правое колено. Раз-два-три-четыре. Мягче опускайтесь на колено. Продолжайте-продолжайте.

— Левую ногу поднять — опустить, правую ногу поднять — опустить.

— Мышцы расслабьте, глубоко подышите.

— Ноги поставьте вместе, руки переместите на пояс. Прыжки на месте. В прыжке скрестите ноги, поставьте левую перед правой, затем правую перед левой. Начали.

Девочка-четырёхлетка подпрыгивала в поводком в руке. Её болонке приходилось подпрыгивать вместе с хозяйкой, иначе ошейник причинит боль.

— Закончили упражнение. Переходим к водным процедурам.

За завтраком отдыхающие восполняли потраченные калории. Омлеты, каши, йогурты, булочки с маслом и кофе — всё быстро было разобрано со шведского стола и съедено. Я хотел налить себе сока, но его мне уже не досталось.

— Я вам принесу, — улыбнулась буфетчица, заметив мою растерянность.

— Спасибо… — Я пригляделся к имени на бейдже. — …Зарина.

Я сел за стол со своим завтраком напротив управляющего, когда в столовой уже не осталось постояльцев.

— Вы слышали, — обратился он ко мне, — местные вчера снова заходили на нашу территорию и жарили мясо на берегу. Боюсь с ними связываться, мало ли что, устроят нам пожар… Зарина! — крикнул управляющий буфетчице. — Поговори со своими одноклассниками, скажи, что они мешают отдыхающим. Если ещё раз придут, я вызову полицию.

— Ладно, поговорю, — поморщилась Зарина. Видимо, ей не хотелось разговаривать со своими одноклассниками, но только она да повариха были из местных.

— Не представляю, как проводить вечерние танцы. Вдруг местные устроят потасовку… Зарина…

— Что?

— Пусть на танцы не приходят.

— Поговорите с ними сами! Что вы всё время ссоритесь с деревенскими? Вот моя бабушка за пятьдесят лет жизни в деревне ни с кем не поссорилась.

— Так уж и ни с кем? — не поверил управляющий.

— Правду говорю. — Зарина посмотрела на управляющего в упор, как будто обиделась из-за того, что он е не поверил.

Возникла пауза.

Бывает же такое. Тут до захода солнца раз двадцать, ну, десять-то точно, рассоришься с кем-нибудь, или просто плохо о человеке подумаешь. А плохое подумал — всё равно что поссорился. А тут — ни разу. Вот бы встретиться с этой бабушкой — что за человек такой?

— Познакомь меня с ней, — попросил я, проходя мимо Зарины.

— С кем?

— Со своей бабушкой.

На следующее утро после завтрака я снова спустился в деревню. Мы шли с Зариной к её бабушке. Зарина без умолку болтала.

— Бабушка зовёт меня «пичи», что значит — маленькая. Я самая младшая внучка. Все мои братья и сёстры разъехались, а я одна осталась в деревне, живу с родителями. Бабушку навещаю почти каждый день.

Вполуха я слушал Зарину-пичи и вспоминал свои детство и бабушку. Моя бабушка давала мне первые уроки христианства, когда я был ещё двенадцатилетним мальчишкой и ездил с ней в деревню к родственникам. Я только сейчас понял, что это были уроки христианства, а тогда ещё ничего об этом не знал. Мы всё больше на рыбалку с пацанами бегали, а других интересов не имели. Ну, стояла посередине деревни разрушенная церковь, так она и сейчас там стоит, наполовину в землю вросла. Ну, потемневшую от старости икону, которую бабушка нашла на помойке со строительным мусором, я загнал барыгам на рынке и купил сигареты. В общем-то и всё — такая у меня была духовная жизнь. А вот бабушкины уроки помню хорошо. Она мне говорила: «Не будь букой; не сердись ни на кого; прощай; на отца зла не держи — какой-никакой, а отец».

— Она у нас травница — знает, какая трава от какой болячки, — продолжала Зарина.

— А от сердечной недостаточности есть трава?

— Найдём, — бодро заверила Зарина.

У зарининой бабушки я хотел разузнать об интересующем меня деле. Я всё раздумывал, как установить контакт с местными, а тут как нельзя кстати попалась буфетчица Зарина. Теперь другая задача — куда её отослать и как поговорить с её бабушкой наедине.

Домик бабушки Аньы стоял возле скалы. Сложен он из крепких брёвен под двускатной крышей, ворота во внутренний двор и забор палисадника окрашены в зелёный. Зарина толкнула калитку, и мы поднялись на крыльцо.

— Бабушка Аньы, — крикнула Зарина, открывая дверь.

Бабушка Аньы стояла к нам спиной. Она передвигалась вдоль стола, локти её суетились.

— Бабуля! — снова окликнула её внучка.

Бабушка повернулась и всплеснула руками так, что мука поднялась облачком.

— Пичи… — Она протянула руки, чтобы обнять внучку.

— Бабушка, я не одна. Это Даня, он работает в Доме отдыха аниматором.

— Кем?

— Гостей развлекает.

— Здравствуйте! — Я включил диктофон в кармане. Я почти всё записываю, чтобы потом по звукам восстановить картинку.

— Здравствуй. — Бабушка схватила меня мучными руками за шею и поцеловала в щёку.

— Ой, — рассмеялась Зарина. Я смутился.

Пичи прошла к столу.

— Стряпаешь? — спросила она.

— Стря-я-я-я-паю, — протянула бабушка. — Подождёте немного — перепечами угощу.

Бабушка Аньы вернулась к стряпне. Я огляделся. Стол занимал почти всю комнату. Скатерть сдёрнута в сторону, на доске в кучках муки — тесто, а в корыте для сечки — начинка. Бабушка Аньы ловко щипала перепечи, закладывала в них начинку. Перепечи мне напомнили цветок.

Слева от стола стоял стул, накрытый вытканным вкруговую ковриком, такие же коврики лежали на скамье. Окна прикрыты занавесками с вышивкой, за наличники зацеплены перевёрнутые снопы трав. Среди них я узнал жёлтые цветки.

— Это что за цветы?

— А, эти? Это горицвет.

— От чего лечат?

— От сердечных болезней.

Я переглянулся с Зариной; она улыбнулась и пожала плечами.

Горицвет. В названии цветка слышались мне слова «гореть» и «горе».

— Ну, что там нового, в вашем Доме отдыха? — спросила бабушка свою Пичи.

— Да так… Булат опять на территорию заходил, с друзьями на берегу мясо жарили.

— Так он эту речку считает своей, и заборы ему нипочём, — оправдывала Булата бабушка.

— Нравится у нас? — спросила меня бабушка.

— Да… Красиво, и жизнь чувствуется. Живая у вас деревня, — ответил я.

Бабушка Аньы на моих словах замерла на мгновение, потом продолжила стряпню.

— Живы, дай Бог.

— Я сейчас! — Пичи выскользнула из двери, и я увидел в окно, как она поднимает над головой телефон — связь ловит.

— Не всегда так было, — сказала бабушка Аньы. — Мама рассказывала, что полдеревни умерло.

— Болезнь или голод?..

— И то, и другое было. Мор прошёл, некоторые семьи все выкосило. Мама меня спасла — ушла из деревни ночью через лес. Речку переплыла и ушла. А на дороге и у брода посты были, солдаты никого не выпускали. Через год вернулись в остывший дом.

— А кто пещеру взорвал?

— Взорвали, да… Но я не помню, совсем маленькая была. Мне только мама рассказывала… Что, ами… амиматорам-то много платят? — не из любопытства, а чтобы перевести тему разговора, спросила бабушка Аньы про мою зарплату.

— Нормально. Решил подработать летом.

— Ты, если что про пещеру узнать хочешь, сходи к нашему старосте — он у нас за краеведа. А меня не расспрашивай, память стала подводить. Говорят про клад, но клада того никто не видел. Не ищу я клады, ненадёжное это богатство.

— А правда, что вы ни с кем никогда не ссорились?

— Пожалуй, так. Может, повода не было, вот и не ссорилась, — засмеялась бабушка Аньы. — А был бы повод, я бы ух…

Со старостой я не мог встретиться неделю. Управляющий требовал выполнять распорядок и развлекать гостей. Я бегал с ними в мешках, скакал через обруч, раздавал и собирал настольные игры и книги, играл на гитаре, пел песни у костра, проводил викторины знатоков и конкурсы талантов. Вечера разрывались фальшивоголосьем караоке.

Но даже когда я встретился со старостой, разговоры с ним не продвинули меня по делу. Он рассказывал мне о том, что я уже знал: что село основано после 1920 года как хутор и что в нём было всего четыре двора переселённых на земли башкир удмуртских крестьян, что в 1939 году деревню стали называть Красной горкой, а с 1950-х — посёлком при Доме отдыха отличившихся горняков.

Про пещеру он рассказывал старые легенды о пугачёвских кладах. Но белым пятном в его рассказах оставался год, когда пещеру взорвали. Как будто он что-то недоговаривал. Присматривался ко мне, изучал, не доверял.

Тайна взорванной пещеры меня по-настоящему заинтересовала. Я сидел в беседке и пытался понять, с кем мог бы ещё поговорить. Пожилые жители деревни в 30-х годах были детьми, что-то им могли рассказать родители, но полагаться на их память не стоило.

— Пичи! — окликнул я Зарину. Девушка спускалась с крыльца и чуть не оступилась.

— Э… Неожиданно!.. — крикнула она в ответ. — Меня ж так только бабушка называет.

— Ты где училась?

— До четвёртого класса здесь, а потом ходили в село. Когда подвезут, а когда и пешком по двадцать километров в день. Туда — десятка, обратно — десятка.

— Зато ноги сильные… Заколоченное здание в центре деревни — это школа?

— Да. Её закрыли, потому что учеников мало.

— Вечером на танцы придёшь? Я тебе любимую песню включу. Какая у тебя любимая песня?

— «Мама Люба, давай».

— Шутишь?…

— Можешь «Зверей» поискать.

Заколоченная школа была обнесена низким ограждающим палисадником. Окна закрыты ставнями, на двери ржавел навесной замок. Через щели в деревянном крыльце проросла трава. В обход вела тропа с примятой травой — видимо, сюда кто-то ходил. На заднем дворе — заросший огород, но ещё видны гряды. Теплица стояла со снятыми стёклами.

С надворной части здания — три двери, две из них ведут в классы. Одну из дверей я вскрыл с помощью куска ограды, используя железяку вместо фомки. Внутри школы царил порядок, как будто ученики ушли во двор на перемену и скоро снова займут парты. На стенах — портреты писателей, в шкафах — глобусы и гербарии.

В учительской я открыл стол. В ящике лежала стопка подписанных тетрадей, а в глубине виднелся корешок альбома. Я перевернул обложку, на форзаце которой чернилами была выведена надпись: «Первоклассники и выпускники, нач. 1934 год». В фотоальбом вклеены фотографии первоклассников и выпускников школы, начиная с 1934 года и заканчивая 1989-м. «Вот это удача», — подумал я.

С фотографии 1934 года на меня смотрели четвероклассники. Стриженные под горшок мальчишки — кто в рубашке, кто в кителе с блестящими пуговицами. Девочки — в платьях с белыми воротничками и в косынках. Учительница — в вязаном берете, пиджаке и блузке с воротником-крыльями.

Мальчик держал портрет усатого вождя. У других детей в руках — только что отпечатанные Буквари Афанасьева со школьником на обложке, водящем пальцем по строчкам книги. Это там рассказ про Юру, который приехал в Москву, вышел из вокзала и не знает, как перейти дорогу. Юре говорят: «По светофору». Что? Светофор? Непонятное для деревенских детей устройство. Плуг знаем, сеялку и веялку, жнейку. А вот светофор… Вот взглянуть бы на это чудо.

Я перелистнул несколько страниц и заметил огромную разницу между двумя фотографиями. Если на снимке 1934 года пять учителей и двадцать учеников, то на фотографии 1941 года — всего один учитель и семь школьников. Что случилось с остальными? В стране ввели обязательную семилетку, и все они должны были окончить школу. Но и первоклассников из года в год становилось меньше, а с 1939 года их и вовсе не было.

Я переснял на смартфон фотографии и убрал альбом в стол.

Дорожку к танцполу освещали фонари. Под крытый танцпол тянулись отдыхающие. Я поставил танцевальные хиты 90-х — для начала «Крошку мою» группы «Руки вверх». На площадке появились первые танцующие женщины; они заламывали руки над головой и вертели бёдрами. «Ксюша» Алёны Апиной пролетела над Домом отдыха и унеслась в деревню.

— Разогрелись? Устроим батл? Женщины против мужчин. Сначала танцуют женщины.

Я включил «Колечко» Татьяны Овсиенко.

— Великолепно! А сейчас — мужчины!

Поставил «Лондон, гудбай» группы «Кар-мэн».

— Молодцы какие.

Потом — погрустить в танце — «Школьную пору». Поплакать навзрыд на медляке — «Дым сигарет с ментолом». И резкий переход для подъёма настроения — «А ты меня любишь? — Ага»

Зарина пришла не одна. Рядом с ней был коренастый парень, наголо стриженый, наверное, тот самый Булат, и с ним ещё несколько парней и девушек. Для молодых я решил поставить «Зверей». Под песню «Танцуй» Пичи вышла в центр. Я подглядывал за ней. Белое платье в свете софитов выделяло её из толпы. Пятидесятилетние с выпавшими из ремней животами выглядели нелепо возле молодой девушки.

Ещё не закончилась песня, как Булат, видимо, приревновав Пичи, подскочил и ударил мужчину в футболке с патриотическим рисунком. На Булата тут же наскочили сразу несколько отдыхающих. Трек переключился на «Всё, что тебя касается», а я бросился в зал, чтобы вытащить из толпы Пичи. Разыскать её в полутьме танцпола я не смог, зато получил удар в затылок. Я повернулся и стал молотить направо и налево, не разбирая, кто передо мной.

Потасовка уже сходила на нет и поверженные расползались по углам, как нагрянула полиция. Сторож пропустил машины в ворота, и десяток полицейских заломили за спиной руки Булату, всей его компании, нескольким отдыхающим и мне.

В отделении всех, как могли, рассадили по разным углам. Молодёжь закрыли по камерам, отдыхающих посадили напротив дежурки, пристегнув их наручниками к батарее. Бледный управляющий бегал вокруг майора: «Ну, давай порешаем, ты ж меня знаешь, не было у нас никогда беспорядков». Он отдал майору список с данными отдыхающих: «Ты посмотри, кого ты к батарее пристегнул. Все — сплошь уважаемые люди». Через час я услышал над своей головой:

— Давай мне этого диджея.

Я поднял голову: передо мной стоял плотный человек в обычных брюках и рубашке. Такие гражданские вызывают больше опасения, чем полицейские в форме. Их легко узнать по толстой шее и волосам «ёжиком». Меня отстегнули и привели в кабинет оперативников. Опер выключил кипятильник и вышел с банкой кипящей воды в руках.

— Ну что, злодей, ты сломал две челюсти и три ребра? — сходу заявил гражданский.

Я что-то промычал в ответ.

— Тяжкие телесные. Года три-четыре дадут.

— Я ничего никому не ломал.

— Ладно-ладно. Поверю тебе, если расскажешь, что ты делал в Доме отдыха.

— Денег хотел заработать. Устроился аниматором и спортинструктором.

— Что ты врёшь? Ты — журналист. Что там разнюхивал?

— Не нюхал я ничего, — пытался я пошутить, но понял, что моё имя пробили.

Это не так сложно сделать, да я особо и не конспирировался. Управляющий принял меня на работу без договора, на всякий случай забрав себе мой паспорт, но в конце сезона явно хотел забыть, что я у него работал. Гражданский, как я понял, был чекистом. И меня сильно смутило, что моей персоной заинтересовались спецслужбы.

— А по деревне когда ходил, о чём жителей расспрашивал?

— Это так — с людьми хотел познакомиться, фольклор собираю: песни, тосты, — начал я сочинять, но понял, что завязну в своих же показаниях.

— Статейку будешь писать?

— Буду, наверное.

— Ну-ну. — Чекист сел напротив меня и постучал по столу коркой моего паспорта.

— Поговорку хочешь? Запомнишь? — Он нагнулся к моему уху. — Не суйся в волчью стаю, коли хвост собачий.

Он протянул мне паспорт; я вцепился в его корку.

— Может, ты домой поедешь? — спросил чекист.

— Поеду.

— А вот сегодня и езжай. — Он отпустил паспорт.

— Ага, — кивнул я.

— Давай подвезу.

— Не, я сам.

— Я тебе позвоню, — пообещал чекист, — как дома будешь.

— А откуда мой номер… Ах, да.

Когда бобик доехал до поворота, полицейский вытолкал меня из машины. Пришлось идти десять километров до деревни. Было зябко.

В Доме отдыха я узнал, что уволен; конверт с деньгами и сумку со скомканными вещами мне передал сторож. На территорию он меня не пустил. Я забрался в заброшенную школу и уснул на сдвинутых партах.

Меня разбудила Зарина.

— Как ты меня нашла?

— В газете прочитала, — съязвила Пичи. — Почему не сказал, что ты журналист?

— Сказал бы, позже. — Видимо, вся деревня уже в курсе.

— Поесть тебе принесла.

Зарина достала из рюкзака контейнеры. В них был хлеб, сыр, оладьи.

— У нас принято обо всём прямо говорить. — Она налила из термоса кофе.

— Ага, я заметил. Живёте с тайнами и недомолвками, оглядываетесь, когда по улице ходите. Но ничего — нет такой тайны, о которой не хотелось бы рассказать.

— Ну так расскажи. Зачем приехал?

Мимо школы протарахтел трактор. Я вскочил и выглянул через щель в ставнях. Трактор шёл в сторону брода, в его ковше был металлический трос. Вслед за трактором проехал джип.

— Хочу разгадать тайну взорванной пещеры.

— Что гадать? Взорвали чекисты, чтобы от Советской власти никто не спрятался. Пунктик такой был — пещеры взрывать.

— Ты откуда знаешь?

— Мы на сплавы с классом ходили по горным речкам. Там по всей реке взорванные пещеры… Будет людям счастье, будет на века, у Советской власти длинная рука.

— Нет, тут что-то другое.

Мимо школы кто-то тяжело пробежал. Слышно было, как из-под ног отлетает галька. Я снова выглянул в щель — это был краевед, который хромал и махал руками.

— О, дед Айрат куда-то побежал. — Зарина тоже посмотрела на удаляющуюся спину краеведа.

Я перевёл взгляд на Пичи и впервые внимательно рассмотрел её веснушчатое лицо. У неё были небольшие глаза цвета зангари, как сказали бы удмурты, и пухлая нижняя губа.

— Прямо сейчас у камня что-то происходит. — Я заставил себя не смотреть на Зарину. — Жди здесь.

Через дверь я вылетел во двор, обежал школу и бросился вдогонку краеведу. Но догнал я его только у самого камня. Дед Айрат что-то шептал трактористу, а что именно, я не мог разобрать из-за включенного двигателя. Тракторист спешно забрался в кабину. Трактор дёрнулся, объехал джип и полетел в сторону деревни, подскакивая на ямах. Пассажиры джипа посмотрели трактору вслед и бросились его догонять.

Было абсолютно ясно, что приехавшие пытались с помощью тросов оттащить большие глыбы и открыть вход в пещеру. Тайна кладов никому не даёт покоя.

— Что вы ему сказали?

Краевед отмахнулся от меня.

— Вот, смотрите, что я нашёл.

Я показал краеведу фото.

— Куда пропало две трети класса?

— Откуда это у тебя?

— Из школы.

— Пойдём посмотрим.

Мы вернулись. Пичи сидела на крыльце, обхватив колени. Увидев нас, она подскочила и поздоровалась с дедом Айратом. Я провёл всех в учительскую и медленно потянул ящик стола, оглядывая всех, как первооткрыватель. Фотоальбома в столе не оказалось. Кто-то приходил в школу, пока я спал. Меня не тронули, но фотоальбом забрали.

— В 1918-м году в России бушевал испанский грипп, — начал староста Айрат. — Известны случаи, когда чекисты зачищали деревни, чтобы остановить инфекцию.

— Как так — зачищали? — спросила Зарина.

— Под Сызранью отряд окружил дом крестьянина, заболевшего «испанкой». Солдаты расстреляли дом из винтовок и сожгли вместе со всей семьёй — женой и тремя сыновьями.

— Какой ужас! Это правда?

— Знаете, что написал командир в рапорте? «Семья крестьянина распространяла „испанку“, чтобы подорвать в деревне рабоче-крестьянскую власть». Так вот… В нашей деревне случилось нечто подобное.

Пичи закрыла руками рот, а я сел на парту.

— Чекисты загнали в пещеру сначала больной скот, потом заставили жителей перенести умерших и расстреляли несколько заражённых семей. Тела засыпали хлоркой, а вход взорвали. Болезнь была похожа на сибирскую язву, но сибирская язва не передаётся от человека к человеку, а эта болезнь была заразной.

— Откуда взялась болезнь? — спросил я краеведа.

— Точно не знаю. Возможно, какая-нибудь больная косуля пришла из леса, переплыла реку и вышла на луг, на котором пасли скот. Заразились овцы и козы. Потом пастух разделывал овцу и заразился от сырого мяса.

— Как же удалось такое скрыть?

— Страхом. Запугали крестьян. А потом началась война, и многие свидетели погибли. Мой отец тоже не вернулся с фронта.

— А вы откуда узнали?

— От своей мамы. Она всё подробно рассказала, обо всех симптомах. У человека повышалась температура, он начинал кашлять кровью, на теле возникали гнойные язвы. После недели мучений в лихорадке больной умирал.

Рассказ деда Айрата обескуражил меня. Если всё было так, как он говорит, то здесь было совершено преступление. Краевед привёл пример сызранской зачистки, чтобы доказать нам, что такое возможно. Но из всех доказательств собрать я смог только этот рассказ и фото из пропавшего школьного альбома. Маловато для статьи.

— И вы сказали трактористу, что в пещере — заражённые останки людей?

— Я рассказал про заточённый в пещере дух. Если его освободить, он будет мстить. Рассказы о духах уберегают от любопытных.

После разговора в школе я проводил Зарину к бабушке, оставив в её доме свой рюкзак. Сам же я пошёл к камню. Мне нужно было попасть в пещеру и убедиться в правдивости рассказа деда Айрата.

В месте взорванного входа я попытался найти хоть какой-нибудь лаз между камнями. Это было бы самым вероятным способом проникнуть внутрь. Но ни одну глыбу мне не удалось даже сдвинуть с места. Я изучил бортовой отпор, но между стенками также не было щели.

Я обошёл камень с северной стороны, взобрался наверх, походил по сосновому бору. Горицвет, который рос под ногами, был для меня знаком предостережения. Деревню окутала знойная тишина. В Доме отдыха сейчас послеобеденный сон. Какие-нибудь историки напишут: «У них были специальные загородные дома, в которых они массово отдыхали от тяжёлого труда». Пещера подо мной — тоже место покоя.

Вход в пещеру мог находиться со стороны реки. Река или ручей у скалы — это признаки, что, возможно, здесь есть пещера. Река в этом месте ушла, что упрощало поиски. Я спустился и пошёл вдоль скалы, раздвигая кусты. Метров через двести от входа лицо обдало прохладным потоком воздуха, когда я в очередной раз дёрнул за ветви. Земля осыпалась с корней берёзы, и передо мной открылся лаз-колодец метра три глубиной. Я руками разбросал землю и камни. Когда здесь текла река, этот вход был скрыт под водой; река проникала под скалу и, возможно, образовывала подземное озеро.

В лаз я бы прошёл, но для этого нужны верёвка и фонарь.

К бабушке Аньы я вернулся к вечеру и попросил Пичи поискать десять метров верёвки и фонарь. Сам поставил на зарядку смартфон, чтобы он не подвёл, когда придётся делать снимки. Бабушка принесла мне травяного чая. Я почти заснул.

— Вот ты спрашивал про горицвет… — Голос бабушки усыплял. — А я тебе так скажу: не травой сердце лечат, а прощением. Обида — тяжёлая ноша, непосильный груз.

— Да-да-да… — пробурчал я в ответ. Мне казалось, что надо мной наклонилась сейчас моя бабушка, и это она снова повторяет и повторяет мне слова о прощении.

Я спал, и мне снились человеческие кости, утонувшие в грязи. Они торчали из земли между корнями деревьев. Сон был похож на древнее пророчество: кости вдруг стали соединяться друг с другом, обросли плотью и жилами, покрылись кожей. Люди ожили. «Открою гробы ваши и выведу вас».

Проснулся я оттого, что мне не хватало воздуха; отдышавшись, я огляделся. Бабушка Аньы и Пичи смотрели на меня.

— Надо идти, — сказал я.

— Полночь уже, темно. — Бабушка Аньы гладила меня по голове.

— Так и там тоже темно.

— Я с тобой, — попросилась Зарина, — у меня есть фонарь.

Пичи надела налобный фонарь и включила свет, ослепив меня. Я возразил:

— Не хочу я тебя брать с собой.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-а-а-алуйста.

— Хорошо. Вместе пойдём.

Бабушка Аньы проводила нас до ворот и добавила:

— Не стала бы я доверять Айрату. Странный он человек… Когда в деревню пришёл, молодой был, неженатый. Взял в жёны мою подругу, а через год она пропала — насовсем, следов не нашли. Милиция его арестовала, но позже отпустила. Много слухов ходило вокруг её пропажи.

Возле скалы горел костёр.

— Это Булат. — Зарина замедлила шаг.

Нас заметили, поэтому скрываться уже не имело смысла. Мы подошли ближе. Парни встали полукругом.

— Эй, журналист…

Я приготовился к драке.

— Спасибо, что не сдал нас, — сказал Булат. Я выдохнул.

Булат предложил выпить с ним мировую, но я отказался — хотел остаться в здравом уме.

— Если выпью мировую, то признаю, что злился. Но зла я на тебя не держу.

Такой ответ устроил всех.

Мы с Зариной ушли в сторону скалы, и я нашёл куст, к которому ранее привязал кусок полиэтиленового пакета из кучи мусора под скалой. За кустом зияла чёрная дыра. Густая тьма выплеснулась на луг и распространилась вдоль скалы, по всей пойме реки и дальше, над водой. Костёр Булата сильнее распалился, вокруг него скакали тени. Пляшущие человечки показались мне участниками языческого ритуала предков. Я вдруг подумал, что на танцполе в Доме отдыха тоже совершаются ритуальные танцы.

Я обвязал верёвку вокруг ствола молодой сосны, второй конец бросил вниз.

— Страшно? — Я посмотрел на Зарину.

— Страшно.

— Может, не пойдёшь?

— Пойду.

— Тогда давай за мной.

Я включил налобный фонарик, схватил верёвку и стал спускаться в чёрный колодец. Приключение рискованное. Мы не взяли с собой ни запасных батареек, ни еды на тот случай, если застрянем. Никого, кроме бабушки Аньы, мы не предупредили.

Вход наполовину засыпан землёй. Большой камень застрял в корнях дерева и угрожающе навис надо мной. Я обхватил камень, напрягся и отодвинул его в сторону. Цепляясь за верёвку, я опустился на дно. Дно колодца было покрыто льдом; я поскользнулся, но устоял на ногах. Огляделся — из колодца вёл пятиметровый ход вбок и вниз. Чтобы уступить место Пичи, я забрался в этот ход и прополз вперёд ногами, пока не вылез в небольшой грот.

— Сюда, — прошептал я спутнице.

— Сейчас. — Пичи подала мне руку. Она стала ещё меньше и совсем лёгкой.

Грот оказался немного шире, но в нём также нельзя было выпрямиться в полный рост. Можно было двигаться на четвереньках, руки и колени тонули в грязи. Я посмотрел вверх: над нами была «труба», на стенах которой скапливался конденсат. Другая стена покрыта инеем — точка росы. От напряжения стало жарко.

Я почти сразу потерял ориентацию; внутренний компас молчал. Длинный горизонтальный коридор, возможно, шёл вдоль скалы, но в какую сторону нам отправиться? Я вопросительно взглянул на Зарину.

— Попробуем пойти туда, — кивнула Пичи.

— Давай.

На четвереньках мы прошли метров десять. Мелкие камешки больно втыкались в колени. Мы доползли до каменного мешка, и я поджал под себя ноги, освобождая место для Пичи. Её волосы выбились из-под резинки и, попытавшись поправить их рукой, она запачкала лицо. Я еле сдержал улыбку.

— Что? — перехватила мой взгляд Зарина. — Чумазая?

Я кивнул. Она, огорчившись, потёрла лицо тыльной стороной ладони, но только сильнее размазала грязь.

— Не отмазаться теперь тебе, — пошутил я.

— Да блин… — расстроилась ещё больше Пичи.

— Ты чего? — Я удивился, что её может выбить из колеи такая ерунда. — Здесь, в пещере, вообще неважно, как ты выглядишь.

— А не в пещере? — Она уже почти кокетничала.

— Идём дальше.

— Ползём, — поправила Пичи.

Ход сузился, и пришлось ползти, забирая грязь руками и проталкивая её под собой. Усилия оказались не напрасными: мы ввалились в грот с высоким потолком. Я вытащил Пичи из лаза, и какое-то время мы оба лежали на спине. Над нами висели летучие мыши, на стенах лунное молочко образовывало округлые чаши. С потолка свисали сталактиты.

— Пичи, хочу тебе рассказать кое-что. Ты поймёшь, почему я не хотел тебя с собой брать.

Полутёмный грот — хорошее место для исповеди. Ты почти не видишь глаз собеседника, да тебе и необязательно в них смотреть.

— Расскажи.

— Я не смог спасти девушку на сплаве. Мы проходили порог и налетели на камень; она плохо привязала себя к катамарану и слетела в воду, ударилась. Из-за ледяной воды у неё случился спазм, и она задохнулась раньше, чем мы смогли вытащить её на берег. Я поддерживал её на воде уже мёртвую. А река несла нас вниз, до каменистой излучины. И эти минуты с ней показались мне вечностью.

Я обернулся. Зарина смотрела на меня в упор.