Злободневная классика

Раздумья учителя литературы

Горький парадокс «литературы в школе»: кто же не понимает, кто же не согласится, что «проходить», изучать есть смысл только лучшее из того, что написано на русском языке? Только абсолютную классику. НО… Наши классики были столь серьёзны, что почти никогда и ничего не писали для детей. И сто-двести-триста лет спустя уже ничто в их картине мира не совпадает с жизненным опытом современного подростка. Как быть? Этот вопрос задают себе всё новые поколения наставников и родителей. Прежде всего — родителей: их приводит в отчаяние то, что дети «не читают». Но и тогда, когда читали, читали жадно, учителям было ничуть не легче!

Мы, школьники 70-х лет прошлого века, были страстными читателями, но — только дома, только для себя. На уроках литературы в школе откровенно скучали. А наша «литераторша», наша умница Валентина Петровна, говорила: «Школьный предмет вы любить и не обязаны — но обязаны знать. Пройдёт лет двадцать — тридцать, отрицательные эмоции от школы улягутся окончательно, и всё это вы прочтёте, как в первый раз. Наслаждение, несравнимое ни с чем!» Она оказалась права. Но тогда мы не знали, верить или нет? Такая бездна времени, как двадцать — тридцать лет — это не укладывалось в голове. Эти годы прошли, и проблема встала во весь рост уже передо мной. Из урока в урок помогаю ученикам продираться сквозь дебри незнакомых слов, непонятных отношений, изменившихся смыслов… Учитель литературы порой чувствует себя экскурсоводом по археологическому музею, если не по чужой планете. Но вот удалось завладеть вниманием, заинтересовать — и сразу возникает мысль: никакая эта планета не чужая. Не чужие нам наши предки!

И когда коллеги говорят: «Не всё ли равно, на каком материале учить мыслить, сравнивать, доказывать, писать сочинения? Почему не на том, что дети действительно читают? Почему не на «Гарри Поттере?» — становится не по себе. Гарри стал нам более своим, чем все наши, вместе взятые?

Эта книга родилась из бесед со старшеклассниками. Особое внимание в ней уделено именно тем темам и вопросам, которые при ближайшем рассмотрении оказались вполне современными. Злободневными! А если ещё и подхлестнуть мыслительный процесс, поспорив с учебником? С самим Белинским? Разойтись с ним в оценке литературного героя? Придётся ученику выбирать, с кем согласиться — с учебником, или с учителем. Ни с тем, ни с другим? Можно и так, только обоснуй, подтверди свою точку зрения ссылками на текст. Прочти!

И знаете ли вы, почему одни писатели в программе были всегда, как например Ломоносов или Пушкин, другие — то появлялись, то пропадали, как Гончаров или Достоевский, а есть и такие бесспорные классики, которых в школе никогда не было: Аксаков, Станюкович, Помяловский… Чем провинились Радищев, Чернышевский, Алексей Толстой — те, кого больше «не проходят»? Как и почему в программе появляются имена, возвращенные из забвения? Ставит ли жизнь такие вопросы, мимо которых не может пройти ни один писатель? И если да — то какие? Хватит ли у любого из нас воображения «примерить на себя» судьбу литературного персонажа? Или поэта? Или его музы?

Модная игра для творческих людей — писать рассказы по мотивам известных литературных произведений, фанфики. В интернете этим развлекаются целые сообщества, как начинающих писателей, так и профессионалов. А вы могли бы? Для начала попробуем заменить окончание книги — но так, чтобы не пострадала логика характеров персонажей.

Мне повезло: в школе Экстерн обучение индивидуальное. Один на один с учеником — это передача знаний буквально из рук в руки, это простор для творчества. У нас не возбраняется собственное мнение — но оно должно быть. Подворовать его из интернета — нельзя. Попытки у новичков бывают, но желание попользоваться чужим пропадает быстро. Зачем, если появилось СВОЁ?

Но ведь если проводить уроки в форме диспута, а то и игры (тем, кто не прочёл, в такой игре делать нечего) — неизбежно придётся отойти от традиционной формы учебника? Ведь у иного поэта биография интереснее произведений, у иного — наоборот. Есть «гении одной книги», а есть и такие авторы, у которых трудно выбрать что-то «самое-самое». Есть те, жизнь и творчество которых изучены, и те, о ком впору рассказывать легенды… Что ж, пусть о ком-то будет биографический рассказ, о ком-то — легенда, о ком — то — эссе. Или обзор произведений.

Все эти рассказы о писателях и их героях уже помогли ученикам школы «Экстерн» подготовиться к ЕГЭ по литературе — и неплохо сдать. Причём ни у кого не возникло вопросов, а почему, собственно, мы говорим и о тех авторах, которые на экзамен не выносятся? Ясно, что чем шире панорама — тем легче написать сочинение. С таким — то запасом аргументов и фактов! Что же объединило наших классиков под одной обложкой школьных хрестоматий? Именно возможность для каждого нового поколения вглядеться — и открыть для себя то, что будет ему важно и интересно. Именно их неспособность «устареть», чудесный дар этих людей из прошлого отвечать на вопросы современности.

А вот этот плакат висит в моём кабинете. Смысл ясен — несокрушимый бастион русской культуры. Ребята узнают всех, или почти всех, но

всё же спрашивают: а почему они, а почему именно эти? Отвечаю:

— Это — литературная таблица Менделеева. Достраивать второй — третий ряд можно и должно самим, но из первого нельзя убрать ни одного.

Но когда люди приходят готовиться к экзамену — они предмет всё-таки знают, иначе бы не выбрали «необязательную» литературу.

Куда большей изобретательности требует работа с учениками средних классов средней школы. Со средними учениками. «Этика, толерантность, патриотизм» и ещё, и ещё уроки, которыми предлагается пополнить школьную программу — все задачи этих «спецкурсов» способна решить КНИГА, прочитанная вовремя! Если «воспитывать патриотизм» в старшем школьном возрасте уже поздно — не результат ли это… перестраховки? Того, что практически вся литература, нацеленная на воспитание гражданина, аккуратно вычищена из программы младших классов, как не способствующая «воспитанию толерантности»? А «толерантность» в буквальном переводе — «терпимость». Это было бы поводом лишний раз улыбнуться, если бы не оборачивалось терпимостью к любому пороку и бесчестью.

Но… что-то же подростки читают?!

Конечно, вакуум заполняется. Тем, что доступно, разрекламировано, экранизировано, «раскручено» — фэнтези! Не «научная фантастика», а именно «Фэнтези». Сколь бы ни было талантливо произведение этого жанра, задача его совсем не в том, чтобы помочь читателю понять окружающее и окружающих. Напротив, чем дальше от действительности, чем фантастичнее — неправдоподобнее, тем лучше. Чем меньше противопоказанной этому жанру «психологии» — тем лучше. Зато увлекательно. Зато…

Ближайший результат? Русская классика с её реализмом-психологизмом просто не принимается неподготовленным сознанием. Отторгается, как нечто чужеродное. «Это — про ненормальную жизнь ненормальных людей!» — реальная фраза моего ученика. Десятиклассника.

Результат более отдалённый, но неизбежный — отторжение национальной традиции, опыта предков (в том числе и родителей) и сразу же за порогом школы — растерянность, а то и страх перед жизнью. Массовый инфантилизм и бегство в виртуальные миры. Уже выросло поколение, для которого «мир Сталкера» куда более реален, чем пошлый «реал». Там, в «Зоне» — настоящие страсти, опасности, друзья… и Родина, наверное.

И нет ничего проще, чем управлять массой, неспособной ориентироваться в жизни, не мыслящей. Не это ли — конечная цель «великого эксперимента»? Впрочем, если даже действительно цель была поставлена — результаты эксперимента ошеломили самих экспериментаторов! Иначе не возникли бы национальные проекты: «Сто книг», «Сто фильмов»… Программа экстренного спасения! Но… Не поздно ли? Нет, не поздно.

Ужасаясь размаху агрессивного невежества, не будем забывать о том, что большевикам в своё время досталось наследство, куда более тяжкое. 72% неграмотного населения, при отсутствии современной сети школ и учительских кадров!

Некогда инспектор Народных училищ Илья Николаевич Ульянов гордился тем, что за годы его службы количество начальных (именно начальных!) школ в Симбирской губернии выросло в полтора раза. И ужасался при мысли, что такими темпами грамотность дойдёт до Чукотки через… 600 лет! Продолжение этой истории все мы знаем: первый букварь на чукотском языке вышел в свет через… 15 лет. После Революции.

Грешно было бы нам опускать руки, имея ТАКОЕ прошлое.

И снова, и снова увидев кислые гримасы учеников, приходится объяснять, что «классика — это не пыльный музей окаменелостей, а копилка всего лучшего, что создало человечество». В архитектуре и танце, литературе и живописи, музыке и кино. Да, и в кино — тоже! Фильм считается вошедшим в этот золотой фонд, если он интересен и через тридцать лет, через поколение! Для картины или романа этот срок дольше — лет пятьдесят… Можно ли предугадать судьбу произведения? Вряд ли. Парижский уличный воришка Франсуа Вийон может, и мечтал о бессмертии, но его соотечественники — современники ни за что бы не поверили, что его стихи будут жить и пятьсот лет спустя!

Для кого же тысячелетиями копилось такое богатство, если не для потомков?

В семидесятые годы двадцатого века популярный композитор-эстрадник Д. Тухманов совершил, быть может, сам того не сознавая, настоящий просветительский подвиг — написал цикл мелодий на слова поэтов разных эпох. Древняя Греция, средневековая Франция, Америка, Польша… Услышав это на дискотеках мы, старшеклассники пришли в восторг. Не везде могли разобрать на слух слова — и взяли эти сборники стихов в библиотеках. Прочли. Озорная поэзия вагантов — студентов Средневековья — стала для многих личным открытием. Особенно позабавили рассказы об образе жизни вагантов — первых европейских неформалов…

Спасибо композитору. Но разве трудно такие открытия совершать самим? Только протяни руку — поройся в книгах, сходи на выставку, поставь фильм, проверенный временем — и наверняка откроешь то, что будет близко и дорого лично тебе.

Несколько несмешных анекдотов «из жизни»:

Моя знакомая, некогда проявлявшая большой интерес к книгам, появилась в дверях.

— Слушай, у меня тут много всякого хлама в квартире есть. Не возьмёшь?

— Какого хлама?

— Да этих чёртовых книжонок. Заберёшь?

Вечером «чёртовы книжонки» притащил сынишка знакомой, в джинсовой курточке с модными пряжками и в «крутых» кедах. В ушах — наушники. Господину восемь лет. Книги все сплошь детские — советского времени.

— А почему ты сам не хочешь читать?

— Я чё, старик?

— Почему «старик»?

— А ка-а-му же ещё книжки читать?

***

Вполне начитанный одиннадцатиклассник (прочёл всего Акунина!) критикует «совок», с его «дефицитом всего, даже книг»:

— Уж книги — то что стоило напечатать?!

— Да, — соглашаюсь я, — ещё и поэтому мы читали бессистемно. Не то, что хочется, а то, что «достанем». На что подошла очередь в библиотеке. НО… когда читаете, обращаете ли вы внимание на тиражи? Маленькие цифры на последней странице?

— Нет…

— А какая книга за последние годы была самой «тиражной»?

— «Гарри Поттер», наверное?

Снимаем с полки «Гарри», выпущенного таким тиражом, что хватило всем желающим, и ещё осталось. Тираж — 200 тысяч. Таким же оказался тираж и Акунина.

— Предел?

— Предел.

— А теперь посмотрите тираж любой книги советского издания. Любой!

Взятой наугад книжкой оказались «Мифы древней Греции». Тираж — миллион пятьсот тысяч. Надо было видеть недоумение… парнишка решил, что это опечатка, и кинулся смотреть тиражи всего подряд! Минимальным оказался тираж «Басен» Крылова — 800 тысяч, но они переиздавались каждый год, а максимальным…

Налюбовавшись эффектом, подсказываю снять с полки трёхтомник Пушкина. ТРИ МИЛЛИОНА ШЕСТЬСОТ ТЫСЯЧ, и это — «дополнительный тираж»!

— И какой же сделаем вывод?

— Читали… не хватало… а теперь есть всё — а не читают…

***

1996 год. Кто помнит, тем ничего объяснять не надо — время всеобщей нищеты и растерянности.

В маленьком южном городке возле пляжа дама интеллигентного вида (учительница?) разложила на коврике книги. Явно, свои — распродаёт домашнюю библиотеку: Пушкин, Чуковский, Олеша, Линдгрен, Жюль Верн, Тургенев… Мимо пробегают девчонки студенческих лет. Взглянули — и рассмеялись:

— Кто сейчас это читает?!

— Девушки, вы так молоды… у вас ещё нет своих детей?

— Нет…

— Когда будут, сами убедитесь: на других книгах их воспитать просто НЕВОЗМОЖНО!

Изменилась жизнь и совсем другие дети? С этим можно и поспорить, и согласиться. Но когда пятнадцатилетний парень не воспринимает «реал» вообще никак потому, что прочно прописался в «виртуале» — многие ли сочтут это нормальным? Горько улыбнёшься, услышав рекомендацию школьного психолога «и не вытаскивать его из компьютера, а то вообще сойдёт с ума». Хотим или нет, а жить — то всем нам среди людей.

И по-настоящему поражаешься тому, как мало меняются люди. Они одни и те же от начала времён! По крайней мере «нормальные» — те, о ком создана вся мировая литература. От мифа, афоризма, сказки — и до наших дней.

Пройдёмся же по страницам русской классической литературы — убедимся, насколько она — один большой ответ на больные вопросы современности!

Русское средневековье. X — XVII века Нашей эры

Литература нашего средневековья не знала талантов масштаба Данте — Сервантеса — Шекспира. Но грешно было бы говорить о её «бездарности» — ведь влияние её на современников было ничуть не меньшим. Воспитание нации!

А ведь в основном «малая форма» — афоризмы, поучения, жития. И хождения.

Афоризм — жанр, неспособный ни устареть, ни надоесть. Лучшее чтение на ночь — короче анекдота, мудрее философского трактата.

Мы привычно произносим «Не рой другому яму — сам в неё попадёшь», «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти» или «Старого учить — что мёртвого лечить», не подозревая, что этим изречениям несколько тысячелетий, а значит, они старше и России, и русского языка!

Народ — великий переводчик, он придал предельно краткую, совершенную форму тяжеловесным изречениям греков и римлян: «Копающий яму под ближним своим упадёт в неё сам». «Лучше с умным таскать камни, чем с бесноватым пить вино». «Старость и глупость — две язвы неисцелимые».

Из афоризмов, превращенных в поговорки, и была составлена одна из самых любимых книг на Руси — «Пчела». Ясно, почему она так называлась: и первый её составитель, монах Антоний (в 1 веке Нашей эры), и все последующие не стеснялись пополнять сборник афоризмами из самых разных источников, подобно тому, как пчела собирает свой мёд со всего разнотравья. На русский язык «Пчела» переведена в конце 12 века. Кроме античных авторов и цитат из Священного писания, «Пчела» была дополнена выдержками из сочинений отцов церкви, житий, хождений и наставлений.

Были и другие сборники афоризмов — «Менандр», названный так по имени древнегреческого драматурга, жившего за три столетия до Н. Э. Как подсказывает название, сборник почти целиком состоял из высказываний античных авторов, от Гомера до Эзопа:

«Нет имущества дороже друга», «Получив добро — помни, сделав — забудь», На море хорошо глядеть с берега»…

А «Изречения Исихия и Варнавы» — цитатник более поздний, христианский:

«Мутный разум не родит ясного слова», Конец дела обдумывай перед началом», «Лень — мать всякого зла»…

Именно по афоризмам мы можем проследить, в какой именно момент родилась русская литература — тогда, когда среди переводных изречений стали попадаться новые, оригинальные, не имеющие аналогов у западных авторов — русские! Десятый век.

«Новое хорошо, а старое — лучше», Конь познаётся в бою, друг — в беде», «Не знаешь, как спастись? Не делай другому того, что самому не любо!»

Поговорка — словесный алмаз — жанр, как принято считать, анонимный. Автора установить невозможно почти никогда. А вот авторы афоризмов, как правило, известны. «Истинно, век наш — есть век золотой: золотом купишь почёт, и власть, и нежную страсть!», " Деньги ныне в цене — бедняк не нужен нигде», «Власть ходит дурными путями, кривыми ногами, со слепыми глазами». О каком это веке?! О шестнадцатом. Автор — боярин Фёдор Карпов, один из приближённых Великого князя Василия Третьего (отца Ивана Грозного). А сам грозный царь справедливо считается лучшим писателем своего века, хотя вряд ли он мечтал о литературной известности. Но язык его краток, меток и афористичен:

«Хочешь легко победить страну — начни кормить её своей пищей». Каково?! Это сказано за четыре столетия до импортного изобилия на наших прилавках

«Если вы злы, то почему умеете творить добро своим детям, а если вы считаетесь добрыми и сердечными, то почему же вы не творите так же добра нашим детям, как и своим?» — вечный вопрос к нерадивым педагогам? Или к равнодушным правителям?

«Всё, что ни случалось с нами плохого — всё это происходило из-за германцев.» — а вот это без комментариев.

Жития

Порой трудно понять, что интересного находили наши предки в том или ином фантастическом рассказе, написанном задолго до «изобретения» фантастики, а порой наоборот удивляешься «непреходящести», современности русских характеров — в рассказах невыдуманных.

Вот, например, Ефросинья Полоцкая. Княжна. Иными словами, человек, которому все блага жизни были положены по праву рождения.

Ещё ребёнком она задумалась о том, как помочь бесчисленным жертвам татарских набегов, и прежде всего — осиротевшим детям. Отдавала им свои карманные деньги, уже понимая, что разовая помощь — это капля в море…

В 13 лет её, единственного ребёнка в семье, надежду родителей, просватали за соседнего князя.

И тогда Ефросинья тайно, ночью убежала в монастырь, где настоятельницей была сестра её отца. Рассказала, что лучшей помощью сиротам было бы — обучить их грамоте (грамота тогда сама по себе была профессией), но можно ли этим заниматься княгине?

— Нет, — ответила тётушка, — у княгини совсем другая жизнь. Это занятие для монахини.

— Тогда я стану монахиней!

Тётушка не хотела ссориться с её родителями, и объяснила, что до 16 лет девочка не вправе располагать собой. Отказаться от замужества может, а уйти в монастырь — только через три года, если не передумает.

Родители были вынуждены согласиться, расстаться с мечтами о внуках. Через три года они отправили дочь в монастырь… на возу книг. Отдали ей библиотеку.

Ефросинья завела школу для тех, кто в наибольшей опасности — для девочек. И настолько успешно, что уже через несколько лет в её школу потянулись и мальчики, и взрослые!

И тогда монахиня придумала гениальный выход: она предложила взрослым разобрать выпускников по семьям, чтобы каждая семья обучила их своему ремеслу. А они «расплатятся», обучив приёмных родителей грамоте!

Прожила княжна-монахиня очень недолго, чуть более 30 лет.

Обычно новых святых канонизируют через полвека после смерти, не ранее, но здесь — получилось сразу, стихийно! Благодарные полочане заказали её «персону» — портрет, и повесили в церкви. Церковь согласилась. Причислили к лику святых.

Вся литература русского средневековья — ответ на вопрос, зачем жить и как жить. О смысле жизни.

Очень долго в ней не было персонажей, явно выдуманных: старались писать о людях реальных. Цари, князья, бояре. Жития Александра Невского, Дмитрия Донского, Сергия Радонежского, Стефана Пермского (просветителя народа Коми). Если среди подвижников были и люди простого звания — значит, их роль в воспитании нации признавалась ничуть не менее достойной.

Порой безвестные авторы повторяются: если полководец — описание воинских доблестей князя Александра можно дословно позаимствовать из жизнеописания Александра Македонского, вплоть до того, что князь, как и древний царь, «ликом зело красен», то есть красив. Если это святой отшельник — ему непременно будут служить звери. И никто не считал такие штампы плагиатом — просто был канон, каких святых как изображать. Канон почти такой же строгий, как в иконописи.

Тем интереснее нам немногие жития, написанные очевидцами — расхожих штампов в них нет. Есть реальные обстоятельства времени.

«Житие Ульянии Осорьиной» в этом отношении просто уникально.

Боярышня Ульяния из города Мурома, даже будучи ещё шестилетней девочкой, не понимала, как можно впустую тратить время на песни-пляски и детские игры? Она словно спешила научиться тому, что умеют большие: прясть, ткать, вышивать… И очень жалела нищих, но чем тогда она могла помочь? Разве что куском хлеба.

А уже в шестнадцать выдана была Ульяния за боярина Георгия, богатого и доброго. Боярин был очень занят на царской службе, отлучался и на год, и на два, и молодая жена, не желая быть доброй за чужой счёт, стала продавать свои рукоделия — и кормить беспризорных детей. Этого казалось мало, и порой она забирала для них пирог-другой со стола. Наконец, свекровь удивилась:

— Раньше ты ела, как птичка, а теперь — за троих?

— Сама удивляюсь, — ответила Ульяния, — это после рождения детей всё есть хочется. Даже ночью хочется, да просить неудобно…

Свекровь была мудрой. Она отдала Ульянии ключи от погребов, и приказала отныне ведать припасами самой.

— И не жди, пока к столу позовут — ешь, когда хочешь.

Вскоре великая беда постигла Русскую землю — голод. Из восьми лет царствования Бориса Годунова шесть были не просто неурожайными, а — катастрофой! Небывалые морозы, засуха, ливни — великий божий гнев. Дело доходило до людоедства.

Боярыня Ульяния пыталась угождать богу — отказалась от всех плотских радостей. И голодала, и спала на досках, для пущей жёсткости подложив под рёбра связку ключей, и с мужем решила жить, как с братом… Хотела даже уйти в монастырь. Но сама поняла, что так горю не поможешь. Надо не ждать чуда, а делать его самой. Муж вскоре умер, а вдова — сама себе голова.

И Ульяния узнала от стариков всё о съедобных травах. Вместе со слугами она сделала запасы, и стала добавлять эти травы в тесто — печь хлеб для голодных. К ней приходили те, кто мог добраться: «Нет хлеба слаще, чем у этой вдовы!» Подкрепив силы, люди спешили в Москву: там царь развернул невиданное строительство, чтобы дать работу всем. Но некоторые оставались — чтобы вместе с Ульянией работать. Создавать запасы рыбы, птицы, зверя — всего, чем можно подкормить людей, умирающих на дорогах.

А рабов своих Ульяния насильно не держала — дала волю всем. Может, где — то и найдут лучшую долю.

Но как ни тяжело было испытание, никто никогда не видел, чтобы боярыня Ульяния позволила себе отчаяться, упасть духом, опустить руки. Со всеми приветлива, улыбчива, она умела вселить спокойную уверенность в каждого.

И не дожила ведь она до конца этого ужаса. Помогла дожить другим — и не дожила сама.

Повесть об Ульянии написал её сын, Дружина Осорьин. Это — самое удивительное объяснение в любви к матери: сын ведь не пишет о любви матушки к нему, вообще нигде не упоминает себя. Для него куда важнее её любовь к людям, чужим по крови, её душевное беспокойство за всех несчастных, её неспособность быть сытой и счастливой, когда вокруг — беда.

Но интереснее, ярче всего духовный облик человека семнадцатого столетия — в «Житии протопопа Аввакума». Потому, что написал эту книгу сам Аввакум. Едва ли не единственная во всей житийной литературе автобиография.

Что мы знаем об этом человеке из краткого упоминания в учебнике истории? Только то, что он был ярым приверженцем старой веры, и врагом патриарха Никона. Но Никона поддержал сам царь Алексей Михайлович — и после многолетней ссылки, в забытом самим богом Пустозерске, неистовый протопоп был сожжён. Вместе с двумя единомышленниками. В деревянном срубе.

Но писать ему не запрещалось — и незадолго до страшного конца Аввакум вспоминает свою жизнь. Отец был «привержен винному питию», зато мать — праведница. Самое сильное впечатление детства — умершая корова. Мысль: «Я тоже умру!» словно осветила тьму, сделав жизнь — стремлением к цели. А цель — правда.

И когда мать объявила, что хочет его женить, он задал единственный вопрос: можно ли с этой женой жить по правде? Оказалось, можно: мать и выбирала девушку честную, и с характером. Не беда, что это — бедная сиротка.

Став попом (именно так Аввакум свою должность и называет), слушая исповеди своих шестисот прихожан, иные из которых отягчены грехом блудным, сам, «врач треокаянный», воспалялся, но спасала молитва. Нелюбострастный, нестяжательный, независтливый поп очень не нравился начальству, но сдержанная неприязнь перешла в открытую вражду после того, как начальник Ефимий «силой взял себе вдовью дочь». На требование Аввакума вернуть девицу домой начальник приказал своим людям избить мятежного попа. Перестарались — избили до потери сознания. Ефимий, увидя это, испугался — и вернул девочку матери. Не простил своего поражения — решил сжить Аввакума со свету. Дом у него отнял, стрелял в него — а пищаль волей божьей дважды дала осечку. Тогда, потеряв голову от бешенства, начальник вцепился зубами в руку Аввакума, «огрыз, яко пёс». Но на все его, мягко говоря, слова, Аввакум отвечал только: «Благодать в твоих устах да будет». Нравы духовенства — залюбуешься!

Кончилась история неожиданно: заболел начальник, покаяться решил. Аввакум не стал ему высказывать всего, что хотелось — вылечил. С божьей помощью, конечно.

И это только начало повести. Таких начальников — в каждом остроге, в каждом городишке. Если есть возможность безнаказанно издеваться — исполнители найдутся всегда. Запереть без еды — это в порядке вещей. Действительность и видения, случалось, сливались до полной неразличимости — вот как это могло быть, чтобы к голодному узнику явился ангел с хлебом и миской щей?! Дверь оставалась закрытой — но это не диво, для ангела замки — не преграда. Диво то, что щи были настоящие — и очень вкусные.

Всегда найдутся добрые люди, которые помогут. Все ведь знали, за что именно сослан мятежный протопоп, и сочувствовали многие.

И ничто не могло заставить Аввакума отступиться от борьбы за «старую веру» — писал и писал обличения и воззвания. До последнего дня.

А семья? Протопопица Анастасия Марковна поддерживала мужа даже там, где он готов был отступиться: «Я тебя благословляю — обличай блудню еретическую! А о нас не тужи.» «О нас» — это ведь и о детях, разделивших с родителями и ссылку, и земляную тюрьму. Двоих похоронили. Но только раз и пала духом жена — когда пришлось идти пешком из одного острога в другой. Зимой, по льду. Упала — да и говорит: «Долго ли ещё муки сей будет?!» И ответил Аввакум: «До самой до смерти, Марковна». Протопопица взяла себя в руки — встала: «Добро, побредём ещё»…

Но никакие беды не помешали Аввакуму увидеть мощную, богатырскую красоту Сибири. Увидеть — и восхититься. И с похвалой отозваться о хороших людях, которые помогали, чем могли. И даже с любовью рассказать о чудесной курочке, которая вместе с ними кашу клевала, и так выручала его детей — по два яичка на день давала!

Захочется ли теперь, через несколько столетий вникать, в чём протопоп был прав, в чём — нет? Но не устаёшь восхищаться мощью и великодушием, силой и нежностью, русского характера.

А встречи с царём были — но разговора не получилось. Похоже, царю «другая правда» просто не была интересна.

А вот историю Афанасия Никитина ещё сравнительно недавно знали все: отношения с Индией были дружескими, и о русском купце, побывавшем в Индии, сняли чудесный советско-индийский фильм «Хождение за три моря». Именно так Никитин назвал свой путевой дневник. И цитировали этот дневник в учебниках истории, как у нас, так и в Индии.

Дело было в 1469 году. Тверской купец, энергичный и любознательный, побывал в Польше, Литве, Царьграде — но богатства не нажил. Зато узнал у торговых людей, откуда берутся пряности, шелка, самоцветы, алмазы… Появилась мечта — попасть на родину этих чудес — в Индию. Но как, не имея своего каравана, преодолеть степь, пустыню, два моря? Часть пути — по Волге до Каспия — удалось проделать с посольством. Но в Дербенте — ограбили! Дальше — хоть пешком… Целую зиму Афанасий проработал на добыче нефти в «Бакы» — добывали из лунок вёдрами. С весной, с попутным караваном — в Ормуз.

Эта часть пути оказалась страшной — пустыня. «Солнце вельми варно, парище лихо, люди мёрли с безводицы, а нет воды, только глазам видится обманно». Никто из русских ещё не видал миражей… И вот — Индия! Сказка оказалась вблизи ещё удивительнее, чем представлялась, да только жизнь здесь совсем не сказочная.

Прежде всего, Афанасий отмечает, что перец, и краски, и каменья — всё здесь дёшево, но дорого перевозить по морю, к тому же очень часто грабят разбойники, поэтому за морем всё продают басурманам дорого. А путей на Русь здешние купцы ещё не знают. Есть здесь остров-гора, называется Цейлон — он весь из агатов, бирюзы да алмазов, и алмазы здесь можно купить от пяти до десяти рублей за штуку, а продают и за теньге, и за фунты. Кони в Индии не родятся, а только буйволы — на них и ездят, и возят. А вельможи — на слонах. Эти гиганты, у которых «на рыле хвост», везут на спине целый домик с десятком людей! Это был выезд местного раджи.