И Книга книг написана,
и Песни песней сложены.
Пусть это будет Жизнь жизней.
СВЕТ
* * *
Огонь потух. Рукою равнодушной
все убрано. И горстки пепла нет.
Так жизнь, иным велениям послушна,
течет как прежде, хоть ее и нет
в душе глухой без чаянья и веры.
И пусть огонь питали лишь химеры,
но он пылал…
* * *
Той девочки, лобастой и глазастой,
есть и во мне теперешней черты.
Из той инобытийной темноты
она глядит серьезно и бесстрастно
и словно ждет от вечности ответ —
кто и зачем позвал ее на свет?
Я вечность. У меня ответа нет.
* * *
Только — молю — не отнимай этот
странный дар,
это стесненье в груди и волненье в крови,
я соглашусь, смирюсь: пусть душевный жар
весь обратится в ничто, в немые стихи.
Пусть стороною идет где-то милая жизнь,
я не должна, не хочу, не умею ее удержать,
только оставь мне что было — волненье
в крови
и неумелую эту попытку сказать.
Эти слова
…Молю — не отнимай этот странный дар — это стесненье в груди и волненье в крови…
Эти слова пришли, когда я, измученная многодневным жаром и болью, вдруг проснулась на рассвете в торопливом радостном волненье и почувствовала, что болезнь отступила. Утром я записала эту свою… молитву? нет, скорее мольбу о жизни, которая не только смерть, но и жизнь должна преодолеть, чтобы состояться. Так ясно это представилось тогда.
Вдруг настигло меня это воспоминание, и я подумала: вот и опять позади истерзавшие жар и боль, но какая разница! Тогда чувство возвращенной жизни, теперь — отхлынувшей.
…Как уютны ненастные дни поздней осени! В дождь с порывами холодного ветра в рано наступивших сумерках выглядываешь из себя, как из домика, где свет и тепло, и произносишь с наслаждением «холод», «ветър», «дождь», и такие это упругие, «настоященские» слова.
Видно, была у меня еще и неведомая мне северная Родина, и теперь она в крови, а определенных очертаний не имеет.
И как неведомая северная Родина, так и неведомое мне Я никогда не покидает меня, и это ощущение пустоты, отхлынувшей жизни преходящее, проходящее, уходящее — вот сейчас, в эти самые минуты.
А главное — никогда я не научусь с о ч и н я т ь стихи. Всегда они будут приходить — волненьем в крови — как дар (пусть даже только мне) и часто немые. Ведь не просто так, а вспышкой осознания себя пришли тогда слова мольбы.
* * *
Дни глухи, и стихи грустны
и так же тленны,
как шаг и голос мой, и не-
обыкновенны.
Как всё, как каждый жизни жест,
как все, как каждый
неповторим. Кто был, кто есть —
не будет дважды.
И разве мы труха времен
на перекличке?
Что ж погруженье в жизни сон
вошло в привычку?
Куда я золото несу
воспоминаний?
Мне не суметь, я не спасу —
со мной все канет.
* * *
Надеваю у порога
время черное мое.
Хорошо видна дорога.
Выразительно и строго
и как будто свысока
смотрят звезды. Что-то знают,
что не знаю я пока?
* * *
Все-таки птицы поют —
в городе, в холоде,
и у щеки, не касаясь,
вьется снежок.
Кто-то за нами следит
зорко и молодо
и от морозного пламени
души зажег.
* * *
Нет и не было портрета.
И незримого поэта
составляются черты
из надзвездной пустоты.
Не увидеть там глазами,
звук стиха последний замер.
Лишь таинственно и свято
мощью света все объято,
что имело плоть когда-то.
* * *
Как радостно мечтать о том,
чего не будет никогда,
что недоступно и не воплотится,
и всеми силами души стремиться
к чему-то невозможному. О да!
И многое сбывается попутно,
поддерживая жизнь ежеминутно…
Но возникает снова — манит, вьется,
что лишь томит, а в руки не дается,
что не дается в руки никогда.
* * *
Синий вечер. Сильный ветер.
Колкий снег незло сечет деревья
да стучит в стекло.
Это не зима еще — предзимье.
Все темнее неба бархат синий,
в комнате особенно светло.
* * *
Кто зиму пережил,
того волнует травки
протиснувшейся вид,
и кажется —
слеза готова капнуть,
так новью день томит.
Кто зиму пережил,
ступает как лунатик,
еще не сбросив сна,
и видит,
как летит на самокате
наперерез Весна.
Ветерок
Я хотел бы иметь тело,
но оно подвержено тлену.
Я хотел бы подать голосок,
но он тонок, а не высок.
Я хотел бы во тьме светиться,
но на чем удержать огонек?
И для вас я лишь ветерок,
овевающий ваши лица.
* * *
Все мыслимые краски октября,
что целый день вбирала на просторе,
безмолвным восхищением горя,
я уношу в ошеломленном взоре.
В оцепененье призрачной зимы
ожившим впечатлением вернется,
как, всё в слезах, оглядывалось солнце
на золотую оторопь листвы.
Как вспыхнули верхушки темных елей,
березы безоглядно пламенели,
и, ощетинившись вокруг, трава
на жизнь свои не отдала права…
* * *
Cветись, сиреневое деревце, пьяни
в свой звездный час. Придут иные дни,
когда невидная соседняя сосна —
как незатейлива, о боже, как скучна, —
в ненастный вечер взор мой поразит,
едва он двор привычно обежит:
какая окрыленность! Что за стать!
И рядом неприметных два куста.
СМЫСЛЫ
* * *
Вот и снова в душе поутихли и радость
и боль.
Наступает пора облетевших деревьев,
прозрачного сада,
улетающих вдаль журавлей.
Так и надо:
кто не клюнул на жизни наживку,
тот стал ненамного мудрей,
Но намного темней и мертвей
он вступает под свод снегопада.
И надежды на то, что улыбкою снова душа
просветлится, что будет еще ей отрада,
с каждым разом все меньше…
* * *
От неудачи к другой неудаче
плохи дороги.
Сердце как мячик по рытвинам скачет
в смутной тревоге,
не разбирая,
не понимая,
не узнавая пути.
* * *
Как же хочу обуздать,
извести
эту боль неразумную…
Только что-то
ее возвращает
опять и опять мне
и мучает,
будто бы мною ведет —
вот как я
по бумаге ручкою —
и в раскаленном пространстве
свои создает письмена.
* * *
Когда друг за другом оставят тебя,
и ты очнешься один,
узнай: единица больше нуля,
почувствуй, что есть еще ты у себя,
и Бог — подумай — один…
Стихотворение
Стихотворение В. Л. о больнице я полюбила тогда, когда смысл его стал прозрачен. А стихи его сложные, я многое не понимаю. Но и простые одновременно. И еще — он считает, что прячет прозу в поэзии. И действительно, «поэтичности» в них нет.
Как-то он, к слову пришлось, о девушке нам рассказывал (той, из стихотворения). Но я не вспомню, бытовые подробности моя память не удерживает. Или же я не дослушала. Он только начал рассказывать, как я воскликнула: «Это же из стихотворения ***!» Я вспомнила это стихотворение, и оно во мне благодарно распустилось. И дальнейшее я пропустила.
А подумала я сейчас о простоте. Элементарность в стихах отталкивает, а простота — это то, к чему приходится стремиться.
Сначала ты немногое в стихотворении понимаешь, но оно тебя не отпускает (потому что ты чувствуешь, что оно не пустое-непонятное, а полное-непонятное; это всегда чувствуется). Так вот, ты думаешь над ним непроизвольно, произносишь про себя много раз темное еще слово или строки, и в какой-то миг смысл проступает. Становится простым, четким. А в элементарном смысла нет — оно мертвое, не думанное.
Впрочем, это просто цепочка мыслей. То, что зовется поэзией, ни в какие рассуждения не укладывается и, слава Богу, дышит где хочет…
* * *
Если даже и каждый оставит свои стихи,
если будет поэтов, как и деревьев, много,
неужели от этого станет кому-то плохо?
Впрок осенние тёплые дни безмятежно
тихи…
подбивает память опять подводить итоги
и ведет и заводит куда не доставят ноги.
Мне навстречу прохожие — листья
в обе руки.
Отпустили деревья на ветер свои стихи,
и струится в воздухе золото высшей пробы.
* * *
Не уходи.
Останься сейчас с собою.
Не уходи.
Не уходи.
Пусть другие тебя покинут —
так и уходят гуськом спина в спину.
Ты можешь позволить себе остаться.
Не уходи.
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.