Бесплатный фрагмент - Жизнь Светланы Кульчицкой в столице

Ранним сентябрьским утром в парке столичного особняка Кульчицких было тихо. Косые лучи восходящего солнца украдкой пробирались сквозь листву, и рассыпали солнечные пятна на подъездной дорожке. Воздух пах сыростью, и бледное небо еще только наливалось синевой.

Скрипнула тяжелая парадная дверь особняка, выпуская на крыльцо девушку с волосами цвета темной меди. Голубое платье с сиреневыми оборками прошелестело, когда Светлана Кульчицкая стремительно сбежала вниз по ступенькам. Песок прошуршал под узенькими ботинками. Светлана остановилась, поджидая пока выйдут ее спутники. Те не замедлили.

Вахтанг, старший из братьев Кантария, галантно придержал дверь особняка, позволяя пройти даме в богатом платье из коричневой тафты. Дама была хороша собой. Ее лицо с бледной кожей и выразительными темными глазами можно было бы назвать прекрасным, если бы не взгляд, полный холодной неодобрительности, которым она окинула все вокруг. Вахтанг, в черном горском своем кафтане, в папахе и при родовом кинжале, подал ей руку на ступенях. Однако для тех, кто мог бы оценить, было заметно, как взглядом Вахтанг неотрывно сопровождает паненку Кульчицкую, которая сейчас стоя у отцовского лимузина, нетерпеливо поправляла сползающую с плеча школьную сумку.

Увидев, что спутники уже подходят, Светлана нырнула в автомобиль и сердечно поздоровалась с шофером. Вахтанг и г-жа Ольга сели в машину, и серый лимузин Кульчицких мягко тронулся с места. Перед ним открылись подъездные ворота, и на минуту утренние звуки города проникли в тихий сад.

1ая неделя, понедельник

Светлана Кульчицкая размышляет о неприятностях по дороге в Университет. Г-жа Ольга — кто она? Новый преподаватель — Дагда Брюсович Черный. Ликантроп среди вольнослушателей.

Светлана Кульчицкая. Первый день в университете

…Пока мы ехали, я смотрела в окно и размышляла. На первое мое занятие в Университете по приказу отца меня сопровождал не только старший из моих телохранителей, но и некая г-жа Ольга.

Для меня г-жа Ольга являла собой загадку. Кто она, почему живет у нас в особняке, чем занимается? С остальными домашними — все ясно. Г-н Яцек Зборовски — управляющий, и я обычно трапезничаю с его семьей. Г-н Отто — начальник охраны. Г-н Карнов — семейный доктор. Есть еще папин секретарь, садовник, а также слуги и охранники, но они за столом не появляются. А вот г-жа Ольга не только допущена к столу, а еще и сама решает приходить или не приходить. Она молчалива, но если заговорит, то жди подвоха. Жена нашего управляющего обожает посплетничать, донести до нашего сведения расхожие слухи, и по любому вопросу у нее найдется свое мнение. Но в присутствии г-жи Ольги она робеет, а стоит той лишь взглянуть, или обронить замечание, как г-жа супруга управляющего испуганно умолкает.

Я решительно спросила у г-на Яцека — кто такая г-жа Ольга? Он слегка растерялся, буквально на несколько мгновений. Но для аккуратного, всегда точного в ответах, нашего управляющего, это было так заметно, как будто прозвонили в колокол. Впрочем, он немедленно вернул самообладание, и строго ответил:

— Вам, паненка Светлана, о г-же Ольге может рассказать только Ваш отец.

Вот так отшил! Я даже подумала, что г-жа Ольга — отцовская наложница. И поскольку, может быть, в столице это не принято, и скандально, то домашние скрывают. Эту мысль я отбросила почти сразу. Вот глупости! Если так, то мне бы сказали, чтобы я не ошиблась в этикете. Этикет со слугами, особенно с привилегированными слугами, не менее важен, чем этикет с родственниками. Матушка этому с детства меня учила.

И вот теперь вместе с Вахтангом меня сопровождает г-жа Ольга. В качестве кого? Ну, конечно, охраны! Следовательно, г-жа Ольга — специалист по безопасности, и, наверное, очень высокого класса, если у нее такое особое положение.

По дороге г-жа Ольга молчала. И только когда шофер приостановил автомобиль в месте, где дорога пересекает городской вал, где всегда останавливался мой дед, чтобы почтить память павших, тогда Ольга коснулась рукой шляпки и сказала:

— Вам следует быть благодарной Вашим предкам, паненка Светлана.

И вновь замолчала.

…Пока автомобиль катился к Университету, минуя городские предместья, волнение вновь охватило меня. Не из-за занятий, хотя мне прилично было бы испытывать особые чувства, вступая первый раз в Университет в качестве студентки. Нет, причина была в другом. Не прошло еще и двух дней после скандальной дуэли между молодым Генрихом Зборовски и баронетом Манищенко, из свиты Лео, племянника советника Оглы. Генрих заколол баронета, но и сам был тяжело ранен. Если бы не благорасположение моего отца пана советника Кульчицкого, то Генриху грозила бы виселица. Но папа крайне своевременно даровал Генриху дворянство, и свора алчущих крови прихлебателей Лео Оглы осталась с носом. Скандал все еще гремел в газетах. И я опасалась встретить по приезде толпу газетчиков, или г-на Лео, или его прихвостней, следящих за мною. Я напоминала себе, что из-за г-на Лео, преследующего меня, мне нельзя выказывать дружеское расположение ни Полю, ни кому бы то ни было, чтобы не подвергать опасности жизнь моих друзей, как это случилось с бедным Генрихом. Ворох этих глупых и слегка панических мыслей вертелся в моей голове, когда мы приехали.

На автомобильной стоянке было пустынно. Нас никто не встречал — ни Поль, ни Лео, ни репортеры. Первое вызвало у меня легкую досаду, а второе и третье — искреннее облегчение. Я уже поверила в свою удачу, но тут у стоящего в отдалении авто распахнулась дверца, и появился сам г-н Лео с букетом.

Я сделала вид, что его не заметила.

— Пойдемте, — поторопила я своих спутников.

— Лана! — со ступеней входа в главное здание мне махал рукой Поль. Я махнула в ответ, и быстрым шагом направилась ему навстречу, так, что мои спутники отстали.

— Поздравляю с поступлением! — Поль успел раньше, чем меня нагнал г-н Лео, — Вот, познакомься, это мой друг Франтишек.

За спиной у Поля маячил высокий широкоплечий юноша с совершенно крестьянской физиономией. Он возвышался над Полем больше чем на голову, краснел и смущался.

— Очень приятно, — улыбнулась я.

— Франтишек — отличный парень, — продолжил говорить Поль, — только совсем деревня. Он, представляешь, в столицу пешком пришел, чтобы поступить…

Я оглянулась. Г-жа Ольга приостановилась, выискивая что-то в своей сумочке, а Вахтанг демонстрировал, что ее охраняет. Г-н Лео со своим букетом раздумал подходить ко мне. Еще бы! Иначе ему пришлось бы смотреть на Франтишека снизу вверх, что у таких самолюбцев как Лео вызывает досаду. Такой результат меня вполне устраивал.

Я невольно сравнила Поля и г-на Лео. Поль в студенческой тужурке свободного покроя и в залихватски надвинутом студенческом берете со значком «башни» — символом истфака, — и г-н Лео в изысканном сером костюме с букетом в руке. Я не сомневалась, что букет вскоре окажется в мусорной урне. Ах, какие цветы пропадают! Всегда была неравнодушна к цветам. После истории с Генрихом, когда молодые аристократы из его свиты позволили себе так беззастенчиво насмехаться над моими спутниками, к г-ну Лео я испытывала брезгливую настороженность, а если честно, то я его боялась. Иначе почему бы я сделала то, что уговаривала себя не делать, — спряталась за спины своих сокурсников.

Поль и Франтишек проводили меня в аудиторию — небольшой полукруглый зал, где в центре располагалась кафедра, и, окружая ее, ступенями вздымались парты. Помещение уже заполнялось студентами. Первокурсники чинно и молчаливо рассаживались на свободные места. Скрипели половицы паркета, поскрипывали деревянные скамьи. Иногда крышка парты бухала пистолетным выстрелом, и виновник неосторожности, мучительно краснея от своей неловкости, чутко замирал, как олень в лесу.

Левый сектор был отгорожен невысоким барьерчиком.

— Это для чего? — шепотом спросила я.

— Для кого, — поправил Поль, — для вольнослушателей. Там даже отдельный выход есть. Если кому надоест вольно слушать, то может уйти, не беспокоя студентов.

— А как же они сдают экзамены, если вот так уходят и приходят по своему желанию?

— Не. Экзамены сдают только студенты. А вольнослушатели оплачивают обучение, и никому не должны.

— А, — протянула я, наблюдая, как на той половине появляется самоуверенный г-н Лео и — ну надо же! — элегантная г-жа Ольга. Возможно, виновато освещение, но я впервые заметила рыжеватый оттенок в темных волосах Ольги.

Звякнул колокольчик, знаменуя начало занятия, и мы, студенты, затаились. В аудиторию грузно вступил наш декан, литературная знаменитость, первый историк нашего государства, барон Юрий Казимирович Эккерт.

В то время барон Эккерт казался мне чуть ли не стариком. Но чем дольше я его узнавала, тем моложе он становился в моих глазах. На самом деле при моем поступлении лет ему было едва за шестьдесят. И хотя его борода была пегой от седины, а волосы отступили, открывая могучий лоб, старым г-н Эккерт себя не считал, разве лишь посмеиваясь над молодежью. Мы то в его глазах виделись желторотыми птенчиками.

— Здравствуйте, мои студенты! — громогласно начал он, — Я рад видеть такое количество молодых лиц на моем факультете. Спешу поздравить вас с тем, что вы — самый большой набор со времен основания истфака. И это значит, что наука история с каждым годом все увереннее входит в жизнь нашего общества. Сегодня я приветствую двадцать три студента, пожелавших изучать нашу дисциплину. Однако! — тут барон поднял палец и сдвинул лохматые брови, — как ваш декан я хочу еще раз предупредить вас. Профессия историка очень важна для общества. Но этой профессией не заработаешь на хлеб с маслом. Если вы хотите зарабатывать своей профессией, то вы пришли не туда! Если у вас нет глубокого внутреннего основания заниматься историей, то лучше вам сразу поискать другое место. Если вы собираетесь проявить неусердие и нерадение в моем предмете, то я буду безжалостно отчислять. То же касается предметов других преподавателей моего факультета. Лучше хорошо подумать и сделать правильный выбор, чем потратить год или два, и затем начинать сначала.

Далее декан пустился в рассуждения о важности истории как науки. Эккерт изъяснялся прекрасным литературным языком, слушать его было интересно и приятно. Студенты очарованно внимали. Восхищение красотой и содержательностью речи настолько переполняли меня, что хотелось немедленно поделиться с кем-нибудь. О! А ведь я могу это сделать! Папин секретарь обучил меня искусству мыслеречи. Вообще-то такого не существует — это я про мыслеречь, — но папин секретарь, аналитик Дома Кульчицких, — особенный. Он умеет то, что не умеют другие люди, и даже не относит себя к человеческому роду. Пока он помогал мне готовиться к экзаменам, я освоила искусство мысленного разговора с ним. Странно, но я никому об этом не рассказала, и не собираюсь рассказывать. Гвадьявата сказал, что у меня есть способности, а я сделала из этого секрет.

Я мысленно обратилась к Гвадьявате: «Если Вы не заняты, то выступление декана Эккерта могло бы Вас заинтересовать». И услышала его ответ: «Благодарю, паненка Светлана. Я буду смотреть и слушать».

Увлеченная ходом мысли барона Эккерта, я удивилась, когда он остановил свою речь буквально на половине фразы:

— Ну, у меня еще будет время рассказать вам об истории в подробностях. Но сейчас я закончу свое выступление, чтобы представить вам одного из ваших учителей. Он приехал к нам недавно, но отрекомендую его как восходящую звезду нашей науки, сочетающего высочайший ум и оригинальные методы обучения. Итак, ваш преподаватель практической истории — Дагда Брюсович Черный. Прошу любить и жаловать!

Эккерт повернулся к дверям и захлопал в ладони. Студенты организованно присоединились к аплодисментам.

От двери к кафедре быстрым шагом направлялся смуглый моложавый мужчина в пиджаке, и, — я глазам своим не поверила, — в юбке!

— Поль! — шепнула я, — Мне показалось, или он одет…

— Это называется «килт», — прошептал в ответ Поль, — такая родовая парадная одежда. Г-н Черный — большой оригинал. Но обучение у него рискует стать самым значительным событием в нашей жизни. Так сказал Эккерт. А когда он сказал, что завидует первокурсникам, тут я окончательно решился, и попросил декана перевести меня с четвертого на первый.

Было заметно, что новый преподаватель волнуется. На кафедру он взлетел в один прыжок, а говорить начал, еще не остановившись. Дагда Брюсович вел свою речь, изредка нервным жестом приглаживая волосы, и я опять не поверила своим глазам, — под рукой его волосы меняли цвет! Смуглое горбоносое лицо г-на Черного вызывало у меня странное ощущение похожести, и я мучительно пыталась сообразить, кого он мне напоминает.

«Опасность!» — прозвучало у меня в голове, и я вздрогнула от неожиданности. Увлеченная своими наблюдениями я совсем забыла о Гвадьявате. «Опасность! Паненка Светлана, немедленно покиньте это место!» — напряжения в голосе Гвадьяваты хватило бы, чтобы засветить люстру Большого театра. Я оглядела зал. Лектор вещал, студенты внимали. Даже Лео для разнообразия перестал сверлить меня взглядом и слушал преподавателя.

«Я не понимаю, в чем опасность?» — вопросила я мысленно. «В зал проник „меняющий обличья“, объект класса „клыхладан рихта“. Приоритетная опасность! Я вызову охрану» — настаивал Гвадьявата. Я уперлась: «Вы про г-на Черного? Чем он опасен?» «Не знаю. Способность к опознанию опасных объектов заложена в меня при создании». Я хмыкнула: «Гвадьявата, мне не кажется, что преподаватель собирается напасть на студентов. Вряд ли декан Эккерт взял в учителя маньяка». «Эккерт не знает. Он не советник. При обнаружении объекта „клыхладан рихта“ предписано ставить в известность службу безопасности Совета». Я поморщилась: «Да, Гвадьявата, я знаю, что у Вас есть приказы и запреты. Сегодня в столицу прилетает отец. Вы сообщите пану советнику Кульчицкому, что обнаружили объект.» «Объект нашли Вы, паненка Светлана, а я всего лишь его опознал». «Ой, ну ладно, я сама сообщу об этом отцу». «Повинуюсь. Прошу простить, я вынужден прервать связь, не хватает сил поддерживать…»

Легкий сумбур прошелестел ветром в голове, примяв мысли, как у меня всегда бывает при окончании мыслесвязи. Зал тем временем плеснул аплодисментами. Пока я препиралась с Гвадьяватой, г-н Черный закончил свою речь, и перешел к благодарностям. Я бочком начала передвигаться к краю скамьи. Обещание «доложить» о преподавателе мне не нравилось. Разумный человек всегда опасается службы безопасности Совета, и я заранее сочувствовала любому, кто привлекает ее внимание. По крайней мере, я предупрежу г-на Черного.

Звякнул колокольчик, знаменуя наступление перемены. Я спешно направилась к кафедре. К счастью, г-н Черный не торопился уходить.

— Г-н преподаватель! — негромко обратилась я к нему, — Не знаю, сочтете ли Вы это важным, но один из моих… — тут я немного замялась, -… моих друзей, считает Вас… опознал в Вас… — я поборола смущение и процитировала: — «объект повышенной опасности класса… э… что-то там „рихта“, о котором следует немедленно сообщить в Совет». Вот!

Уши мои горели. Дагда Брюсович цепко взглянул на меня:

— Ничего страшного, — голос его струился мягко и успокаивающе, — это уже не актуально, у меня есть разрешение.

При ближайшем рассмотрении волосы его находились в абсолютном порядке, то есть цвет не меняли, и вели себя как волосы всех приличных людей. Я кивнула и выскочила в коридор.

На время перерыва следовало где-то скрыться от г-на Лео. Ну конечно, в дамской комнате! Мысль оказалась правильной потому, что следом за мной туда же вошла г-жа Ольга.

— Придурок! — резко бросила она.

— Г-н Лео? — обрадовалась я.

— Полная ерунда, — подтвердила Ольга, — Паненка Светлана, встаньте перед зеркалом, я поправлю Вам прическу.

Пока она переставляла шпильки, я внезапно заметила в зеркале, что мы с г-жой Ольгой чем-то похожи внешне. Странно, что раньше я этого не замечала.

— Вот так хорошо, — она подвела итог своей работе, — Подождите здесь, пока я не уведу г-на Лео. Она вышла, а я следила за ней через щель неплотно прикрытой двери. Г-н Лео действительно прохаживался неподалеку. Ольга внезапно поскользнулась, неловко взмахнула руками, и г-н Лео вынужден был ее подхватить.

— Ах, простите. Кажется, каблук сломался. Вы не проводите меня?

И ушла, прихрамывая, и опираясь на руку г-на Оглы.

К следующей паре ни Ольга, ни Лео на занятия не вернулись.

Зато в секторе вольнослушателей я увидела новое лицо, да какое! В аудитории за партой сидел ликантроп!

У нас в Тавриде довольно много ликантропов, и злые языки даже называют нас «южными рабовладельцами». Но я еще никогда не видела оборотня столь чисто и даже элегантно одетого, не говоря уже о том, что не ожидала встретить представителя этой расы в Университете.

Наши южные ликантропы, честно говоря, туповаты. Они способны к простым действиям — рубить или копать, подать или принести, и даже к сложным действиям способны, если все подробно объяснить…. Но в Университете! Удивительно! Загадочно! Надо обязательно с ним познакомиться, и узнать откуда он родом.

Судя по ушам, он — из кошачьих. Лицо молодое, и да простят меня люди, вполне приятное для тех, кто, как и я, привык видеть оборотней в их человечьем обличье. Серая шерсть на голове, совершенно кошачьи уши, и жесткие белые усы — вот собственно и все, чем наш новый сокурсник отличался от молодых людей.

Пока я рассматривала оборотня, началась новая пара. Лектор привлек мое внимание, звонко постучав по кафедре деревянной указкой:

— Г-да студенты, занятие началось. Мое имя — Матвей Думинг, а мой предмет называется «фиксация». Молодые люди, ваши смешки неуместны. Мой предмет необходим вам как будущим историкам. Ведь с чем работает историк? С древностями! Зачастую эти древности находятся не в лучшем состоянии. Иногда эти древности вам придется самостоятельно извлекать из земли. Извлеченную древность необходимо сохранить, то есть зафиксировать. А если это невозможно, то хотя бы правильно описать, то есть опять же зафиксировать, и как можно быстрее, пока она не рассыпалась в прах у вас на глазах. Вот этому умению я и буду вас обучать. Но для начала я хочу, чтобы вы представились. Ну, Поля Дюбуа я уже знаю…

Поль приподнялся и поклонился преподавателю.

Поль как-то уже называл мне свою фамилию, но я пропустила ее мимо ушей. Ведь для меня он — просто «мой Поль». Мой? А вот это уже интересненько. Мои собственнические инстинкты уже занесли Поля в категорию близких мне людей, среди которых мой отец и мой брат. А еще кто? Мой Генрих? Мой Гвадьявата? В каком-то смысле, да. Моя Яся? Вполне. Мой г-н Яцек? Ну, нет. Мой Вахтанг? Не, не то. Моя г-жа Ольга? Никак нет!

— Кульчицкая Светлана?

Я вскочила, стукнув крышкой парты.

— Грымза Франтишек?

Франтишек начал выбираться из-за стола, и ему это было нелегко при его комплекции.

— Вижу, не вставайте.

— Понятовская Яна?

Кивнула миловидная девушка, изысканно одетая, единственная, кроме меня, кого на занятия сопровождал охранник. Я помнила, что Понятовские являются младшей ветвью Дома советника Оклифа.

— Гранде Мария?

— С Вашего позволения, господин Мария Гранде.

У ответившего преподавателю явно были проблемы с полом. То есть худощавое черноволосое существо в мужской одежде могло быть хоть девочкой, хоть мальчиком. Ладно, запомню.

— Самохвалов Салман?

— Здесь!

…

Перекличка продолжалась недолго, нас и было чуть больше двух десятков учеников. После нее г-н Думинг вернулся к предмету. И мы многое узнали о разнообразных способах фиксации объектов, таких как описание, зарисовка, дагерротипирование и даже изготовление отливок, о разнице между фиксацией и копированием, и о случаях, где нужно то или другое.

По окончании лекции, складывая свои конспекты, я излагала Полю план:

— Поль, ты заметил ликантропа из вольнослушателей? В Университете это — обычное дело?

— До сих пор о таком не слышал…

— Надо с ним познакомиться! Он, наверное, из-за границы. Помнишь, на экзаменах были вопросы по ликантропскому исчислению. Я еще недоумевала: зачем они, если наши оборотни умеют считать только до пяти. И вот мы здесь встречаем другого оборотня — представителя утраченной ликантропской культуры! Поль, это же бесценный материал!

— Конечно, паненка Светлана Кульчицкая.

Я замолчала. Села. Расплачусь прямо сейчас, или удастся сохранить лицо? Похоже, лицо меня выдало….

— Лана, прости, прости! Я — дурак, неудачно пошутил.

— Я так радовалась, что ты со мною дружишь не потому, что я Кульчицкая…

Поль взял мои ладони в свои, и сказал, серьезно глядя мне в глаза:

— Это правда. Ты — прекрасная девушка и отличный друг. Я понимаю, что у каждого есть свои болевые точки. Я обещаю, что не буду больше так шутить. Перестань хлюпать носом, и пойдем обедать, я покажу нашу студенческую столовую.

— А ликантроп?

— Его зовут тан Лоуренс Катц мак-Нимрод О'Шверн. Если бы ты не витала в облаках, то слышала бы, как он представляется. Ты права, г-н тан Лоуренс — уникальное явление и достоин всяческого внимания. Франтишек, ты как считаешь?

— А что я? — пробасил Франтишек, — У нас в горах таких нет. Сейчас нет. Но говорят, раньше были.

— Вот и повод, — продолжал гнуть свою линию Поль, — предложу ему показать столовую. Пойдемте, копуши, а то упустим нашего котика.

Мы его не упустили. Когда мы вывалились из дверей, то узрели картину, уместную для театральной сцены. Г-н Катц стоял ровно посередине коридора, задумчиво глядя в окно, и положив руку на эфес шпаги.

Пока мы сидели в аудитории, мне было не видно, что он при шпаге. Ношение личного оружия является одной из студенческих привилегий. Но среди первокурсников с мечом или саблей никто не явился. Перевязь от меча на современный пиджак не положишь, здесь мода нас победила. Под меч нужен мундир или камзол. Собственно, на г-не Катце и красовался классический камзол лилового сукна. Тан Лоуренс носил свой наряд и оружие совершенно естественно и элегантно.

Было заметно, что его сторонились. Похоже, что ликантроп в Университете вызывал недоумение. Не зная, как отнестись к такому явлению, его настороженно избегали. Студенты либо огибали оборотня, направляясь к выходу, либо никуда не торопились, — собирались группами, беседовали.

Вокруг Яны Понятовской собралась небольшая толпа. Яночку это вполне устраивало. Она была хищно небрежна. Раздав своим кавалерам веер, сумочку и перчатки, сейчас она непринужденно беседовала то с одним, то с другим, поблескивая глазами и мило посмеиваясь. До насмешек над оборотнем им оставалось немного, уже доносились приглушенные смешки в его сторону.

У противоположной стены, как бы в пику Яне, г-н Мария Гранде также оказалась в центре компании. Три девушки, видимо подруги Гранде, носили черные пиджаки поверх платьев. Сама же г-н Мария Гранде щеголяла в мужской фрачной паре и вертела в руке трость. Ее выдавали плечи, слишком узкие для юноши.

Поль тем временем разглядывал Катца.

— А он — смелый парень, — хмыкнул Поль, кивая на оборотня, — и, похоже, не дурак подраться. Всей своей позой — и растопыренными локтями, и местом, где он встал поперек прохода, — оборотень как бы подначивал: «Ну, кто рискнет?»

Поль решительно направился прямо к Катцу:

— Г-н тан Лоуренс, рад знакомству с Вами. Мое имя — Поль Дюбуа.

Ликантроп обернулся за мгновение до того, и теперь смотрел на Поля:

— Г-н Поль Дюбуа, — ответил он, слегка растягивая слова, — если Вы рады нашему знакомству? — здесь оборотень сделал вопросительную паузу.

— Да, я предлагаю свою дружбу, г-н тан Лоуренс.

— В таком случае я тоже рад нашему знакомству. У людей это принято скреплять рукопожатием? Извините, я еще плохо говорю на вашем языке.

— Ну, если Вы принимаете мое предложение, то я с удовольствием пожму Вам руку.

Поль протянул руку, и оборотень осторожно прикоснулся к ней своей ладонью. Поль продолжил говорить:

— Позвольте представить Вам моих друзей — паненку Светлану Кульчицкую и Франтишека Грымзу.

— Тан Лоуренс, — поспешно вступила я в разговор, — Вы — подданный нашего государства или приехали из-за границы?

Тот оценивающе глянул на меня своими зелеными глазами, помедлил, как бы выбирая варианты ответов, и задумчиво произнес:

— Прошу прощения, я слишком плохо понимаю ваш язык.

«Не желает говорить на эту тему?» — удивленно подумала я, и как выяснилось позже, была права. Если Лоуренсу не нравился вопрос, то он немедленно ссылался на незнание языка. Впрочем, в остальном Катц оказался отличным парнем.

…Следующим занятием у нас была лекция «Языкознание и литература». Преподаватель Иржи Алексеевич Белинский — моложавый, чуть лысоватый, с мягким голосом и доброжелательной усмешкой, — мне сразу понравился. Он огласил список книг, признанных действительно древними, с которыми нам предстояло ознакомиться по предмету. Авторы и названия книг были мне большей частью незнакомы. Разве что сказки Толкиена и леди Крапивы матушка рассказывала мне еще в детстве. На предмете студенты начали разбор с произведения «Капитанская дочка» за авторством Александра Сергеевича Пушкина. Г-н Белинский предупредил, что язык первоисточника изрядно отстоит от современного, и поэтому понимание его трудно, и требует занятий с преподавателем.

Первый день занятий, наполненный новыми впечатлениями и знакомствами, пролетел для меня стремительно, так, что я и думать забыла об утренних сомнениях.

Светлана докладывает отцу об опасном объекте

Когда я вернулась домой после занятий, то как раз приехали отец и матушка со свитой. В доме немедленно стало многолюдно, и поднялась суета. Г-н Силантьев, начальник папиной охраны, определял порядок действий для своих бойцов. Г-н Яцек расселял слуг и служанок.

Отца я встретила на лестнице.

Среднего роста, в свои годы уже скорее плотного телосложения, с походкой лошадника, отец в столице одевался по-столичному. Вот и сейчас был на нем богатый, хоть и домашний камзол, мягкий, с широкими обшлагами, а также жилет медового цвета и белейшая сорочка, выглядывавшая из-под жилета двойным воротничком. За батюшкой неотрывно следовал лакей, из младших, готовый записать хозяйское распоряжение, подать, принести, вызвать… Выражение лица у батюшки было скептическое. По обыкновению своему, прибывая в особняк, отец первым делом обходил свои владения — гостиные и столовую, библиотеку и оранжерею, и спускался в сад. Слуги старались быть поблизости, чтобы если нужно перевесить картины, сменить занавеси, передвинуть мебель, это переставить, то убрать, — как только пан Кульчицкий изволит распорядиться, не дожидаясь панского гнева. В гневе отец бывал крут. Ошибок не прощал, но наказывал по справедливости. В иное время отец вел себя со слугами — язвительно, с домашними — снисходительно, с остальными — высокомерно, исключая разве что близких друзей.

Пан Кульчицкий как раз неторопливо выходил из оранжереи, чему-то ухмыляясь в густые усы. Я поприветствовала его:

— Очень рада Вас видеть, батюшка, — и поцеловала, — Как долетели? Где матушка?

— Хе! — отец остановился, разглядывая меня. — Иди, переоденься, за ужином все расскажешь.

Я собрала решимость:

— После ужина позвольте зайти?

Он, конечно, нахмурился и проворчал, что на порог ступить не успели, а дочь уже аудиенции требует.

— Что-то срочное?

— Не знаю, отец, потому и тороплюсь.

— Ладно, зайди после ужина.

…После ужина я явилась к отцу в сопровождении Гвадьяваты, и рассказала, что в нашем новом преподавателе аналитик опознал «опасный объект класса „меняющий обличья“, о котором необходимо немедленно доложить в Совет». Ну, вот я и докладываю.

Отец нахмурился и обратился к Гвадьявате:

— Как ты его назвал?

— «Клыхладан рихта»

— И что это значит?

— Это на ликантропском языке. Тип существ особой опасности. «Меняющие обличья» могут выглядеть как угодно.

— И как же ты его вычислил?

— Я умею их опознавать, но не могу объяснить как.

Отец раздраженно хмыкнул.

— На каком основании о них следует докладывать в Совет?

— Протокол №13/б, утвержденный в первый год от Декларации, устанавливает необходимость передачи сведений в Комиссию по наблюдению и противодействию опасным объектам.

— Что ты мне голову морочишь! — рассердился пан Севастьян, — Такой комиссии при Совете нет!

— Так точно, — подтвердил Гвадьявата, -ее расформировали 25 лет назад по рекомендации пана советника…

— Ты что, испытываешь мое терпение? — вкрадчиво поинтересовался отец.

Гвадьявата замер как замороженный. А мне внезапно стало страшно.

Отец сказал, как плюнул:

— Ты ошибся, Четверка. Еще пара подобных ошибок, и я тебя сменю на более совершенную модель. Пошел вон!

Гвадьявата вышел молча.

Отец прошелся по кабинету, недовольно ворча:

— Ну раз уж ты, дочь, все равно отнимаешь у меня время… Так кто этот опасный субъект?

— Г-н Черный Дагда Брюсович, преподаватель практической истории.

— Слышал о нем, Эккерт его хвалит. Надо бы самому посмотреть… Разрешаю пригласить этих твоих студентов к нам в субботу. И Черного тоже. Сам взгляну. Все. Свободна.

Я поклонилась и выскочила за дверь.

…Все были чем-то заняты. Матушка беседовала с г-жой Владиленой. Яся навещала брата в больнице. Об этом сообщил г-н Яцек, остановленный мною в коридоре, а также заверил меня, что здоровье Генриха идет на поправку. Г-н Яцек слишком воспитан, чтобы показать нетерпение, но когда в коридоре остановился сначала лакей, а потом служанка, я поняла, что создаю затор, и отпустила его. За моей спиной служанка торопливо защебетала.

Мимо меня в сторону отцовского кабинета прошел Гвадьявата с папкой в руках. Бедняга! Получается, что я его подставила… Или нет? Он все равно доложил бы отцу, и испытал его гнев. Отец считает, что Гвадьявата не имеет права на ошибку? Удивительно! Ведь даже ружье бывает, что дает осечку… Раньше, когда Гвадьявата называл себя «вещью», я полагала в этом некоторое преувеличение. Но теперь, услышав отца, мне пришлось допустить, что пан Кульчицкий действительно считает своего секретаря «говорящим орудием». От таких мыслей у меня начала болеть голова. «Но не следует торопиться,» — сказала я себе, — «Гвадьявата — загадочная фигура, и со временем я надеюсь понять больше».

«Пойду-ка, поищу что-нибудь почитать», — решила я, и поднялась в библиотеку. Слуга зажег лампы и удалился.

Днем библиотека представлялась мне подводным царством, где властвует сонная тишина и медленно стынут спрессованные знания. Иное — вечером. Лампа на столе светила как теплый огонек в ночи, а книжные шкафы обступили ее как дремучий лес. Добрый библиотечный лес приготовил мне мягкое плюшевое кресло и отгородился от улицы тяжелыми шторами.

Что же почитать? А, сегодня г-н Белинский как раз продиктовал список книг. Некоторые я видела у нас в библиотеке. Вот, например, «Воспоминания леди Крапивы». Матушка кое-что пересказывала мне в детстве.

Надо сказать, что наша семья придерживается старой религии, и мы, дети Кульчицких, воспитаны в традициях верности Богу-Императору, который является Владыкой живых и мертвых. Культ этот в настоящее время стал тайным, скрытым. По крайней мере, я никогда не слышала, чтобы отец и мать говорили с кем-то о своей вере, и мне в детстве запрещали упоминать об этом при посторонних. Ежегодные приношения деньгами и подарками в канун середины лета мы всегда проводили в узком семейном кругу — отец и мать, дед, пока он был жив, сыновья и дочери папы от наложниц, но никогда ни сами наложницы, ни слуги не присутствовали. Об Императоре было мне немногое известно. Рассказывали, что сотни лет назад он проявил себя в мире и создал Империю, в которой сосуществовали разные расы и народы. Империя была обширна, сильна и богата. Император правил, железной рукой утверждая свою волю, награждая верных и карая отступников.

Пришло время, и Бог-Император покинул своих подданных в мире живых, но не умер, ибо не может умереть Владыка смерти, а ушел за грань. От этого в империи произошла смута. Род Кульчицких, вознесенный Императором при его жизни, продолжил быть верным Ему. Такова честь моего рода, и всех моих предков, а значит и моя честь.

В ответ на мои детские вопросы матушка рассказывала мне, что Бог-Император родился среди эльфов, и его матерью была леди Крапива, а отцом лорд Спящий-в-листве — так звучат имена родителей Императора на человеческом языке. Лорд Спящий был знатного рода, а Крапива — незнатной девушкой. Но они встретились, полюбили друг друга, и от их союза пришел в жизнь Бог-Император, чье скрытое имя на человеческом языке означает дикую розу, иначе шиповник.

«Воспоминания леди Крапивы» — одно из немногих произведений, сохранившееся с имперских времен. Точное количество томов неизвестно, но у нас в библиотеке есть том восьмой и тома первый и второй под одной обложкой. Я взялась читать с первого тома. Как и предупреждал наш преподаватель г-н Белинский, читать было сложно. За столетия, прошедшие от времен написания, язык изменился, и не все слова были понятны, и о чем-то приходилось догадываться. Я утешала себя тем, что книга издана в переводе на человеческий язык. Если бы леди Крапива писала на эльфийском, что вполне вероятно, то мне не удалось бы ее прочитать иначе, чем освоив эльфийский.

А так, хоть и с трудом, я штурмовала страницу за страницей, и передо мною открывался древний мир. Мир, где по городу бродили люди, эльфы, оборотни и вампиры. Мир, где дороги упирались в край света. Мир, в чем-то похожий на наш, а в чем-то бесконечно чуждый. Любовь, страх, зависть и ревность, гнев и расчет продолжали тревожить умы живущих и руководить их поступками. Боги выходили к смертным легко, а смертные были готовы к их божественным проявлениям. То, что мы сейчас назвали бы чудом, и раньше называли чудом, но принимали как обстоятельство жизни.

Первый том начинался как путевые заметки. С того момента, как юная Крапива, тогда еще не леди и не мать Императора, отправилась в дорогу, она писала о чудесах, которые ей довелось увидеть. А я читала ее повествование как волшебную сказку. Как такое может быть? Как может быть так много чудес? Я удивлялась, и одновременно верила, что все написанное — правда, потому что суть оставалась знакомой и в моем мире — радость от встречи друга и скорбь о потере друга, великое чудо обретения любви и разъедающие душу сомнения, ревность, страх и преодоление страха, честь, верность, и сомнения, опять сомнения… Наверное, редакторы этой книги просто не осмелились поправить хоть букву в писаниях матери Божественного Императора. Иначе почему текст беседовал со мною голосом юной девушки, многое непонимающей, многому удивляющейся, где-то признающей свое несовершенство, а порою наоборот самоуверенной там, где самоуверенность ведет к поражению.

Время летело незаметно. Когда в окно заглянул рассвет, я пообещала себе, что обязательно вернусь, и, зевая, отправилась в спальню, чтобы вздремнуть хотя бы пару часов.

1ая неделя, вторник

Лекция по общей истории барона Эккерта. Поль видит во сне Светлану. Приготовления к вечеринке. Светлана рассматривает картины в галерее.

Во вторник утром Поль не пришел на занятия. Я забеспокоилась и шепотом спросила Франтишека, где Поль и не случилось ли чего с ним. Франтишек пожал плечами и ответил, что Поль сегодня в кампусе не ночевал, но не стоит беспокоиться, такое бывает.

На вторую пару Поль тоже не пришел. Хотя я и уговаривала себя не волноваться, но все мои панические мысли, все опасения, что внимание Лео Оглы к моим друзьям может довести до беды, как это случилось с Генрихом, вспыхнули с новой силой. Возможности г-на Лео велики. А вдруг его приятели встретили Поля и затеяли ссору? А вдруг Поля убили? Или ранили, и бросили умирать? И если сейчас его не найти, то потом будет непоправимо поздно, и останутся лишь горькие сожаления. Пусть я сейчас буду выглядеть дурой и истеричкой, но зато потом не буду корить себя за бездействие. И я позвала Поля мысленно, как привыкла обращаться к Гвадьявате. Я не подумала, что у меня может не получиться, я просто позвала: «Поль! Где ты? Что с тобой?» — и услышала ответ: «Лана? Ты меня зовешь? Я приду.» Это я не точно выражаюсь, потому что слов не было. Я ощутила его удивление и его намерение, но в отличие от мыслесвязи с Гвадьяватой, которая для меня протекает как спокойный обмен словами, здесь был лишь всплеск эмоций, и связь распалась сама собой. Но все же я уверилась, что Поль жив, не ранен и не болен. Я успокоилась и смогла сосредоточиться на лекции, тем более, что лекция того стоила.

Второй парой стояла лекция барона Эккерта по общей истории. Декан встретил нас словами: «Ну что ж, давайте посмотрим, что вы знаете о нашей истории…»

Кое-что я знала, почерпнутое из учебника при подготовке к вступительным экзаменам. Учебник мне сильно не понравился. Ценная информация сводилась к тому, что Смутные войны завершились подписанием Декларации, и настало мирное время, которое и продолжается до сих пор. С кем воевали, за что воевали — неясно. Намеками, вскользь упоминалось, что за время Смутных войн многие народы и даже расы были уничтожены, а обширные земли, и даже континенты, обезлюдели, и стали непригодны для жизни.

Хуже учебника истории был только учебник географии, в котором была всего одна (!) карта, изображающая столицу и округа советников, причем подписаны были лишь крупнейшие. Владения Кульчицких были обозначены, но к югу от Таврии начиналось белое пятно, как будто земля обрывалась в никуда. Уроженка Тавриды, я не понаслышке знала эти места, и собственными глазами видела, что земля и море одинаковы хоть до границы, хоть за ней. А вот из карты это не следовало.

На юге и западе хотя бы границы округов были проведены, а на севере и востоке не было обозначено даже этого. Округа уходили в белое поле с надписью «выжженные земли». Во время экзаменов среди абитуриентов немного болтали об этом. Вроде бы до Смутных войн там жили нечеловеческие расы — эльфы и ликантропы. Во время смуты по этим территориям был нанесен удар с применением древнего оружия, который уничтожил всех и все. Немногочисленные эльфы вымерли полностью, а более многочисленные оборотни частично выжили, но впали в дикость, и теперь остатки их доживают свой век в Тавриде в качестве рабов и говорящей скотины. Предположительно, древнее оружие на этом закончилось, а может быть, ужаснувшись последствий, его уничтожили. По крайней мере, этот инцидент называют теперь «Большая ошибка». Может быть, после этого и закончились Смутные войны. Но опять же в учебнике об этом не сказано.

Я с нетерпением ожидала, что же поведает нам барон Эккерт. Он начал издалека:

«Мы считаем, что около трехсот лет назад в мире, не пересекаясь, существовали две независимые культуры. При этом мы не можем считать их культурами разных рас, поскольку есть свидетельства, что в обоих культурах значительную часть населения составляли люди. Условно, мы назовем эти культуры: культура «А» — рационального типа, и культура «Б» — иррационального типа. Если говорить о культуре «Б», то ее памятники свидетельствуют о том, что в нее входил конгломерат разных рас — люди, эльфы, дварфы, оборотни, и иные существа. Свидетельства о многорасовости культуры «А» тоже есть, но менее очевидные. Так, если для культуры «Б» основным письменным источником являются «Воспоминания леди Крапивы», то для культуры «А» количество сохраненных книг значительно больше, но лишь в единственной — писаниях Толкиена — есть сведения об иных нечеловеческих расах.

Другими, неписьменными, источниками о древних временах являются архитектурные сооружения. В настоящее время архив Исторического общества насчитывает около тысячи описаний древних поселений, и большая часть их относима нами к объектам рациональной культуры.

Теперь о существовании этих культур в историческом прошлом. Культуру «Б» можно соотнести с легендами о существовании Империи, во главе которой стоял бессмертный Бог-Император. В культуре «А» также существовала Империя, но в ней сменяли друг друга смертные императоры и императрицы. В качестве примера упомяну книгу «Капитанская дочка», с которой вы начали знакомство с исторической литературой. В поздних своих проявлениях рациональная культура приходит к корпоративному стилю управления, о чем можно судить по книге «Воспоминания и размышления» за авторством Жукова, которую вы будете проходить на втором курсе. В качестве примера сооружений культуры «Б» можно привести объект, условно называемый «Замок Императора», расположенный в окрестностях столицы. К культуре «А» мы относим, например, архитектурный комплекс Медведь-горы в Тавриде. Об этом сооружении вам расскажут на ландшафтоведении.»

…Поль появился к концу занятия. Он проник в аудиторию, извинился, и уселся с краю на передней скамье. Я видела, как он нашел меня глазами, кивнул, здороваясь, и принял вид прилежного ученика.

С окончанием лекции я буквально сорвалась с места, и заторопилась к нему. Дюбуа уже встречал меня стоя, ироническим поклоном:

— Г-жа Лана, рад Вас приветствовать.

Я смущенно пожала плечами:

— Разве мы перешли на Вы? Я беспокоилась, что тебя нет на занятиях. Что-то случилось?

Поль ухмыльнулся:

— Я сдавал Мартесу срочный заказ. Пришлось ночью поработать у него. Он, знаешь ли, ревнитель эксклюзивности. Когда я вернулся утром в кампус, то решил вздремнуть, благо эти предметы я уже сдавал раньше. И тут ты мне приснилась и потребовала, чтобы я появился.

— Ой, прости, я нечаянно!

Поль с веселым изумлением приподнял бровь:

— Ланка, ты что, действительно извиняешься за то, что мне приснилась? Здесь впору мне извиняться.

Я не удержалась от ответной шпильки:

— Я-то знаю, за что извиняюсь. А вот за что ты извиняешься, мне не понятно.

Поль слегка покраснел:

— Ну, ты мне приснилась… И я как дурак, вскочил и побежал. Соображать начал позже, уже на выходе из кампуса. Но, не возвращаться же было!

…В обед я пожаловалась Полю, что отец готов принять в особняке Кульчицких весь наш курс, но я настолько не понимаю, как за это дело взяться, что руки опускаются.

Поль повертел вилкой:

— Хм… В субботу! Приглашать меньше чем за неделю уже не очень-то вежливо. Но, ладно, студенты — люди не гордые. Сегодня надо написать приглашения, тогда завтра их можно раздать.

Я разволновалась:

— Я не всех запомнила по именам! Как же я их напишу?

Поль хитро улыбнулся:

— Я раздобуду список. Знаю, как и у кого. Ты напишешь текст, закажешь нужное количество оттисков, а завтра перед занятием мы встретимся и впишем имена.

— Надо заказать с запасом. Давай посчитаем — нас, студентов, двадцать три человека, а также г-н Черный, г-н Эккерт — невозможно его не пригласить. Значит, заказывать надо три десятка. Ой, а могу ли я пригласить г-на Катца? Боюсь, что моя семья к этому не готова…

Поль усмехнулся:

— Да… Пан советник Кульчицкий и так демонстрирует чудеса демократичности, приглашая в свой дом компанию оборванцев.

— Поль, немедленно прекрати!

— Я пошутил. Но ты права — г-ном Катцем твой уважаемый отец подавится. Впрочем, тан Лоуренс — вольнослушатель, а приглашение касалось лишь студентов.

— Верно. Хотя мне неловко перед Лоуренсом. Вчера предложила свою дружбу, а завтра не пригласила в гости.

— Не волнуйся, я ему объясню. Давай лучше о другом подумаем. У праздника должна быть культурная программа. В середине — трапеза, под завершение — танцы. Но вот с чего начать? Вечеринка предполагает что-то еще — конкурсы, загадки, фанты, в конце концов…

— Я могу показать библиотеку и оранжерею.

— Библиотека не годится. Ваша библиотека — не галерея, как у Мисхеевых, где работает мой старший брат. Там все устроено для показа гостям, а у вас — нет. У Кульчицких в библиотеке работают, а не принимают гостей.

— А еще у нас есть картинная галерея.

— Хорошо, но недостаточно. Давай подумаем до завтра.

Вернувшись домой, обнадеженная обещанием помощи, я развила бурную деятельность. Написала текст приглашения. Например, так:

«Уважаемый Поль Дюбуа!

Приглашаю Вас на праздничную встречу, посвященную началу занятий 1ого курса истфака сего года. Встреча состоится в субботу в особняке Кульчицких. Начало в 17 часов.

Паненка Светлана Кульчицкая»

И нарисовала симпатичный орнамент из виноградных лоз.

Разыскала г-на Яцека и попросила заказать тридцать отпечатков. Г-н Яцек задумчиво покивал своими великолепными бакенбардами и попросил распоряжений относительно ужина:

— В пятницу прилетит самолет из Тавриды. Фрукты и морепродукты мы получим наисвежайшие. Но может быть, у Вас есть особые пожелания?

Я восхитилась. Г-н Яцек не нуждался в обдумывании проблемы, как я, он сразу брался ее решать.

— Да, Вы правы. На ужине есть случай блеснуть особенностями таврической кухни. Мясные перемены — шашлык, долма, сациви. Рыба и моллюски. Сыр, в том числе овечий. Зелень, конечно. Что-нибудь с кизилом и грецкими орехами, — например, подлива к мясу и сладости. Среди фруктов — виноград и гранаты обязательно. Ну и конечно знаменитые вина Кульчицких. Ах да, еще цветы.

Г-н Яцек уже извлек из кармана записную книжку, и теперь скорописью помечал в ней, кивая в такт моим словам.

— Будет сделано. Возможно, паненка Светлана, Вы сочтете уместным сделать гостям подарки? Золото, серебро, драгоценные камни?

— Нет, для студентов это слишком вызывающе. А для преподавателей — тоже, но по другой причине, — я стремительно соображала, — пожалуй, подойдут полудрагоценные камни. Мне всегда нравился сердолик, но можно светлую яшму или агат. Небольшая брошь с золоченой гравировкой «Первый курс исторического факультета», и год.

Г-н Яцек кивнул:

— Записано. Теперь место. Вы хотите собрать гостей в доме или в саду?

Я задумалась:

— В саду было бы очень мило, если бы не ваша северная погода. К ночи холодает. А если пойдет дождь, то праздник будет испорчен…

Г-н Яцек успокаивающе махнул рукой:

— Я могу заказать навесы и жаровни.

— Тогда давайте проведем праздник в саду. Мне так и привычнее, и спокойнее. Все-таки я не всех своих сокурсников еще знаю, мы почти не знакомы. Но я хочу показать им нашу картинную галерею, так что в дом мы все-таки зайдем ненадолго.

— Как пожелаете, паненка Светлана. Кого из музыкантов Вы хотели бы нанять?

— Да, да, музыканты… Мне очень понравилась одна группа с Музыкальной улицы. Генрих знает… — я осеклась, — Ах, Генрих! Есть ли надежда, что его отпустят из больницы к субботе?

Г-н Яцек печально покачал головой:

— Генрих идет на поправку не так быстро как нам хотелось бы. Впрочем, я уточню. Музыкантов приглашу на четверг. Вы послушаете и решите окончательно. Пожалуй, на сегодня у меня вопросов больше нет.

Я поблагодарила г-на Яцека и направилась в сторону галереи.

Длинный коридор левого крыла на втором этаже был отведен под коллекцию картин. Я прошла мимо непременных изображений лошадей: «В ночном», «Дух табуна», «Купание красного коня», «Атака конной лавы». Но дальше… В конце коридора размещались несколько полотен, в которых я узнала стиль г-на Ли, моего учителя рисования. Г-н Ли был полуэльфом. Если я не ошибаюсь, то дед спас ему жизнь в те времена, когда инородцев преследовали и убивали. Дед Жорж скрыл его в Тавриде, и г-н Ли стал другом нашей семьи. Он учил рисовать маму, а потом меня. Г-н Ли умер недавно, вскоре после дедушки. В нашей таврической усадьбе хранится немало его картин, но эти, из столичного особняка, я еще не видела.

Я остановилась перед картиной.

Центральная фигура — несомненно, эльф. Все признаки — и острые уши, и чуть выпирающие верхние клыки, и другие, менее явные. Эльф опирался рукой на стол с какими-то бумагами, лицо его было обращено к слушателям, которые столпились вокруг. Немолодой мужчина в богатом костюме и при оружии склонил голову, соглашаясь. Несколько крестьян — мужчин и женщин в простой одежде — внимательно слушали. За спиной у них расстилалось весеннее, еще невспаханное поле, по которому тянул за собой плуги некий механизм на гусеничном ходу. Картина называлась «Первая борозда в колхозе «Слава Императору».

Боковые фигуры — мальчишка забавляется с собачонкой, девушка смотрит на парня, старик, присев на корточки трогает землю узловатыми пальцами. Все было нарисовано так правдоподобно, что у меня возникло сомнение. Неужели г-н Ли жил настолько долго, что видел это все своими глазами? Или талантливый художник всего лишь иллюстрировал свои мечтания об имперской эпохе?

В любом случае это заинтересует студентов-историков. А что если… Поль говорил о шарадах… Если сделать дагерротипию картины, вырезать отдельные фигуры, и попросить рассказать свои предположения о каждой из них. А потом собрать воедино. Вот и шарада!

Я подошла к следующей картине г-на Ли. Она называлась «Ночная атака гвардейцев Протектора на реке». Картина показалась мне сложной, если не сказать фантасмагоричной. Зарево над рекой. Черные силуэты кораблей на реке, и черные силуэты-фигурки в небе, которые то ли летят, то ли падают. Изображено их было десятка два на картине, и по самым крупным можно было понять, что это оборотни. На переднем плане пушка изрыгала огонь в сторону кораблей, и вокруг нее тоже суетились оборотни. Я посчитала этот сюжет неподходящим для вечеринки, но сделала себе заметку на будущее подумать о нем, уж очень непонятен.

Последняя картина в коридоре. «Наследники Императора на открытии новой станции чугунки» — гласило название, и в скобках — с дагерротипии. Здесь была изображена платформа железнодорожной станции, полная народа, а в центре — на возвышении — помосте или трибуне — три фигуры. Я внимательно вглядывалась в изображение. Ну надо же, наследники Императора! И опять у меня появилось чувство узнавания. Что-то знакомое… недавно промелькнуло. Где-то я недавно видела похожую троицу… Точно! Памятник! Наш шофер, Маркелыч, проезжая по городу показывал мне памятник. Кому и когда поставлен — неизвестно, но старый. Местные жители называют его «Три охламона», и более ничего не знают. Однако, лица похожи…

Мысли мои потекли в определенном направлении. Судя по мемуарам леди Крапивы, признанным достоверным писанием имперской эпохи, Император был эльфом. Однако, и на памятнике, и на картине лица наследников — человеческие. Назначенные доверенные лица? Такое возможно. Похоже, они оставили дурную память о себе. Три охламона — не слишком уважительное прозвище. Впрочем, эта картина тоже слишком сложна для шарады.

Я отложила свои размышления на какое-нибудь далекое потом, и устремилась на поиски г-на управляющего, чтобы сделать заказ на дагерротипию.

1ая неделя, среда

Лекция по материальной культуре. Где твой поклонник? В больнице. «Кровь и кофе». Ссора с Гвадьяватой.

На следующий день первой парой шла лекция по материальной культуре, которую вел Олаф Геннадьевич Отсо. Преподаватель был высок ростом, сутулился и носил очки. Начал он свое выступление со фразы: «Представьте себе, что триста лет назад ружья заряжались отдельно пулей, отдельно порохом». Впоследствии мы не раз убеждались, что мысль г-на Отсо двигается подобно подземной реке — всегда следуя внутренней логике иногда прорывается на поверхность внезапными выводами. Олаф Геннадьевич прекрасно разбирался в технике и строительстве этой техники. Его спецкурс с удовольствием посещали ребята с факультета точных наук.

На сегодняшнем занятии преподаватель повел речь о том, что историческая наука делит историю на три больших периода: современный, древний и период смутных войн, расположенный между этими двумя, а также поведал нам как именно и по каким признакам исторические свидетельства можно отнести к одному, другому или третьему.

В обед я раздала приглашения, которые мы с Полем усердно надписали утром перед занятиями. У Поля, кстати, прекрасный почерк. Франтишек тоже хотел помочь, но писать не рискнул, взялся диктовать, но тоже неудачно. Мы поручили ему ставить галочки в списке.

Принимая приглашения, сокурсники благодарили, цокали языками. Сразу же пошли слухи — первый курс приглашен в особняк Кульчицких! Мне было приятно. Если уж я Кульчицкая, то следует пользоваться своим положением.

Яна Понятовская удивила меня. Повертев в руках приглашение, с восклицанием:

— Ах, как мило, как восхитительно! — она огорошила меня вопросом:

— А твой молодой человек будет на приеме? Ты ведь представишь мне своего героического поклонника?

Я слегка растерялась:

— Кого?

— Ну, того, кто дрался из-за тебя на дуэли, — продолжала ворковать Яночка, — бедный молодой дворянин Вашего Дома. В газетах писали, что его зовут Генрих.

— Ах, Генрих, — сообразила я, — к сожалению, он еще в больнице. Он был тяжело ранен.

— Это так романтично, — продолжала Яна, — когда из-за девушки дерутся на дуэли! Это как в старинных балладах! Этот твой Генрих — он такой романтичный! Так мало настоящих рыцарей… Нынче молодые люди так скучны!

— Мне эта дуэль не показалась романтичной, — невольно вырвалось у меня при воспоминании, в какой ужас я пришла, узнав, что Генрих при смерти и ему грозит судебное преследование.

— А он уже сделал тебе предложение? — продолжала щебетать Яночка, — Твои родители наверняка откажут, ведь это форменный мезальянс. И тогда ему придется тебя украсть! Как мило! А вы уже условились?

Я попыталась остановить ее фантазии:

— Г-н Генрих Зборовски, — строго сказала я, — очень воспитанный молодой человек, и он, конечно, ведет себя самым достойным образом…

Уже заканчивая фразу, я поняла, что допускаю чудовищную двусмысленность.

— У! — поскучнела Яна, — Какая ты бука! Я понимаю, что у вас секретик. Но мне, своей лучшей подруге, ты могла бы рассказать откровенно…

Яночка надула губки и демонстративно удалилась. Я осталась стоять, потихоньку приходя в себя от ее напора. Поль, случайно оказавшийся свидетелем этой беседы, хмурил брови.

После занятий я распорядилась отвезти меня в больницу, чтобы навестить Генриха. Здание больницы уже не показалось мне таким безнадежно унылым как в первый мой приезд. Поднявшись по лестнице, я обратилась к дежурной сестричке:

— Я — паненка Светлана Кульчицкая, приехала навестить г-на Генриха Зборовски. Будьте добры, предупредите его.

Девушка в белом платке сестры милосердия резво упорхнула. Впрочем, она вернулась довольно быстро и доложила, что, к сожалению, г-н Генрих спит, но если паненка прикажет разбудить…

— Нет, нет. Передайте, что я беспокоюсь и желаю ему выздоровления. Впрочем, я напишу.

Я быстро нацарапала записку на листе из учебной тетради:

«Милый Генрих! Врач сообщает, что Ваше здоровье идет на поправку, и это очень меня радует. Я чрезвычайно тронута Вашим мужеством и верностью. Генрих, Вы — настоящий рыцарь, и Ваше нынешнее дворянское достоинство есть лишь признание Вашей высокой чести. Отдыхайте и поправляйтесь. Паненка Светлана.»

Я села в автомобиль в задумчивости. Почему я испытала чувство облегчения от того, что не сегодня я встречусь с Генрихом? Генрих — прекрасной души юноша. Он почтителен, и ни словом не обмолвится о своей любви, но его взгляд громче всяких слов, и его молчание так красноречиво. Он дрался на дуэли из-за меня… А я… я ничем не могу ему ответить. Лгать — ниже моего достоинства. И даже флиртовать, как Яночка, я не умею. А отказать, оттолкнуть — не хочу. Я ведь и сама не знаю, а вдруг моя истинная любовь такова и есть, просто я еще этого не поняла? Может быть, со временем пойму… И еще: и Яся, и Генрих дороги мне, и я не желаю причинить им ни боли, ни зла. Пусть я буду молчать, улыбаться и говорить вежливые фразы, надеясь на то, что пройдет время, и я разберусь в своих чувствах.

…Когда я вернулась домой, то лакей передал мне повеление отца немедленно подняться к нему. С порога и немедленно? В воздухе запахло грозой…

Чутье не подвело меня. Отец встретил меня хмуро:

— А, явилась! Ты соображаешь, что делаешь? — гаркнул он, — Что за морские офицеры у тебя в приятелях?

— Дорогой отец, — опешила я, — у меня нет знакомых морских офицеров.

Пан Севастьян нахмурился еще больше:

— Ложь не украшает, Светлана Кульчицкая. На столе — газета, прочитай и подумай.

На столе лежала утренняя газета, где была обведена карандашом статья под заголовком «Кровь и кофе»:

«Небывалая резня! Вчера вечером в Пассаже, в кафе, известном как место встречи «золотой молодежи», возникла ссора, которая переросла в дуэль. В результате, восемь человек убито и не менее десяти получили ранения. Среди погибших — отпрыски семейств Джунгарские, Строгановы, Понятовские, Никитины, Гессены, Стихрулидзе, Грачевы. Пострадавшие входили в круг близких друзей племянника советника Оглы — молодого Лео Оглы. Сам он, впрочем, не присутствовал. Его приятели ссылаются на внезапный приступ хандры у г-на Лео.

К сожалению, полиция прибыла слишком поздно. С грацией слона в посудной лавке полицейские арестовали всех, кто не успел покинуть место происшествия. Никто из задержанных не может объяснить причин возникновения ссоры. Хозяин кафе, где регулярно собирались молодые люди, признает, что они всегда вели себя довольно шумно и нередко задирали прохожих. В этот раз коса нашла на камень. Небольшая компания случайных посетителей — флотских офицеров, среди которых была даже и девушка, — дали серьезный отпор молодым вертопрахам. Они не только уложили восьмерых дворян, но и ушли из кафе до появления полиции.»

— Прочитала? — вопросил отец, — Эта кампания великовозрастных оболтусов признает г-на Лео Оглы своим вожаком. Г-н Лео имел наглость искать знакомства с тобой. Шесть дней назад твой «героический» Генрих проткнул одного из них…

На слове «героический» пан Севастьян кисло поморщился.

— Он, конечно, молодец, — развел руками отец, — Тяп-ляп, и труп! А замять скандал и спасти эту героическую задницу, этим пусть пан Кульчицкий занимается! И вот теперь это! Неизвестные лица уложили восьмерых! Ответь мне, Светлана. У золотой молодежи началась темная полоса в судьбе? Или поклонники вместо цветов складывают к твоим ногам тех, кто вызвал твое недовольство? Или ты здесь не при чем?

«Что он так раскричался? — удивилась я, — Подумаешь, дуэль. Мало ли их?»

Я собралась с мыслями и твердо ответствовала:

— Батюшка, я действительно ничего не знала о дуэли. Я не была знакома ни с одним из погибших. Наверное, мы с Ясей видели эту компанию в Пассаже, но за точность не поручусь. И, отец, среди моих знакомых нет морских офицеров, а если есть — то мне об этом неизвестно.

Видя мою твердость, отец смягчился.

Я продолжила рассуждать:

— Вряд ли кто-то из моих сокурсников имеет такое звание. Я знакома с кое-кем из наших таврических капитанов, но ведь они не в военном флоте служат? Может быть, кто-то из них раньше служил? Я правильно понимаю, что офицер — это воинское звание?

Отец скривился:

— Фу! И это — дочь Кульчицких. Сделай так, чтобы я больше не слышал от тебя таких глупостей. Пусть Четверка тебе расскажет о флоте Кульчицких, чтобы привести твои знание в соответствие с твоим положением.

Мне оставалось лишь произнести дежурную фразу, которой обычно заканчивались наши разговоры: «Хорошо, батюшка, немедленно займусь».

Несмотря на обещание, я не занялась флотом немедленно. Завелась у меня в голове тревожная мысль, которая требовала обдумывания. Мой родной брат Иосиф женился против отцовской воли, за что отец его выгнал, и даже имя его запретил упоминать в доме. Здесь, в столице, я нашла его, чему очень рада. Жаль только, что он даже думать не желает о примирении с отцом. Мой брат — моряк. Я не знаю, военный ли он, но у него в доме я видела дагерротипию, который Иосиф сразу убрал. Там, на морском побережье были брошены на песок отрубленные человеческие головы, а над ними сфотографировались веселые моряки, богато увешанные оружием, и мой брат был среди них. Что это было? Дагерротипия на память? Похоже, что плавания моего брата — не мирный труд по перевозке грузов из одного порта в другой. Но брат сказал: «Это были неприятности», и я забыла об этом. А вот теперь вспомнила. Надо спросить у Иосифа, в каком он чине — военном или нет.

А еще, брат мог написать мне ответ на то сумбурное письмо, которое я послала в расстроенных чувствах, после дуэли Генриха, когда я металась по дому, не имея возможности ничего сделать, и не зная, умрет ли Генрих от раны или его отправят на виселицу. Я ведь так и не проверила почту за эти несколько дней!

Я немедленно послала слугу на почтамт, и в условленной ячейке действительно меня ждало письмо. Брат ответил на мое послание кратко, но текст письма сказал мне, что я влипла в большие неприятности:

«Огорчен твоими проблемами. Соболезную пострадавшему. Не сомневайся, что отомстить обидчикам сестры палубный мастер Иосиф Галицкий всегда сумеет. Еще пять дней я в городе. В мое отсутствие передавай письма адмиралу Грейсману с пометкой «от Крошки».

Поразмыслив, я решила, что отцу не солгала. Разве палубный мастер — это офицер? Вроде нет. Как боцман или шкипер. Однако, подозрения оставались.

Я потребовала себе газету и еще раз внимательно прочла статью. Ссора с людьми Оглы… его самого не было случайно… победители скрылись… Если это был Иосиф с друзьями, то хорошо, что они скрылись, и хорошо, что они скоро отплывают. Но все же… Среди погибших есть члены знатных фамилий. Они будут искать убийц и что-нибудь обязательно найдут, ведь идеальных преступлений не бывает…

Однако, прежде чем начать беспокоиться, следует удостовериться. Я посмотрела на дату письма и посчитала дни. Воскресенье — как раз пятый день, и я успею заехать к брату и попрощаться перед отплытием. Раньше никак не получается. Завтра, в четверг — прослушивание музыкантов. В пятницу — последние приготовления к вечеринке. В субботу — прием, а у меня еще программа не готова, и эти… фанты и шарады, как Поль говорил, — не сделаны.

Приняв такое решение, я приступила к выполнению отцовского наказа. Я вызвала Гвадьявату, чтобы он просветил меня относительно флотских реалий.

Мне нравилось беседовать с Гвадьяватой. Пока я готовилась к вступительным экзаменам, я привыкла к разговорам с ним. В его присутствии мне было как-то очень спокойно. То ли потому, что рядом с его бедой иные неприятности виделись не значительнее, чем пыль на солнце. Или потому, что с ним можно было говорить о чем угодно, за исключением его «запретов».

Я позвала Гвадьявату мысленно, и он явился, аккуратно одетый, вежливый, в ипостаси безупречного слуги. Я заговорила с ним, вся еще в своих мыслях:

— У меня много вопросов. Но я начну издалека. Батюшка приказал мне ознакомиться с флотом. Расскажите мне о флоте Кульчицких. Присаживайтесь, пожалуйста.

Он сел. Я взглянула на него, и мне стало неуютно. Всего лишь пара мелочей: его выправка, которой позавидовал бы любой военный, казалось, что отекла как подтаявший снег, и второе — Гвадьявата говорил, не поднимая глаз, глядя в пол.

Он рассказал мне о флоте Кульчицких:

— Сейчас у Кульчицких несколько фелюг и три шлюпа — «Дуб», «Можжевельник» и «Остролист». Шлюпы ходят под флагом Либертарии, а фелюги — под флагом Тавриды. Есть еще шхуна «Елена», принадлежащая старому хозяину, но она уже давно стоит на консервации в Северном порту. Шхуна «Елена», на которой плавал Ваш дед, тоже ходила под флагом Тавриды. У старого хозяина был каперский патент Пятиградья. Он совершил плавание в Северное море, после чего шхуна не использовалась. Архив о плавании шхуны «Елена» хранится здесь, в сейфе.

Он продолжил рассказывать о нашем южном флоте:

— Фелюги — рыболовецкие суда, которые не выходят за пределы Таврического моря. Этим хозяйством занимается управляющий Михаил Сатырос. А шлюпы ходят дальше, но их плавания капитаны обсуждают непосредственно с хозяином Севастьяном.

Он перечислил мне капитанов. Я их немного знала — они часто появлялись у нас в Таврической усадьбе.

— Странно, что морские суда названы именами деревьев, — удивилась я.

— Названия давал сам старый хозяин. При его жизни был еще большой охотник «Леди», но он не вернулся из рейда.

Я начала выспрашивать то, что не понимала:

— Является ли капитан корабля офицером?

— Капитан корабля — это морской термин, означающий должностное лицо, возглавляющее экипаж гражданского или военного судна, и несущее ответственность за его действия. Необходимым и обязательным считается обладание судоводительским образованием и наличие морского звания капитана. Правильнее говорить — командир корабля.

— Ну а все-таки, командир корабля — офицер?

— Офицер — это должностное лицо вооружённых сил. Человек, который специально готовился к военной службе, получал специальное образование.

— Я так и думала, если должность вооруженных сил государства, то «офицер», а если частный случай — то нет. А вот, Вы говорите, что у дедушки Жоржа был каперский патент. А кто такие каперы?

— Каперы — это частные лица, которые с разрешения верховной власти воюющего государства могут использовать вооруженное судно, также называемое капером, приватиром или корсаром, с целью захвата торговых кораблей неприятеля, а иногда и судов нейтральных держав. То же название применяется к членам их команд.

— Во времена дедушки наше государство с кем-то воевало?

— Мне об этом не известно.

— Что входит в обязанности «палубного мастера»?

— Мне об этом не известно.

Он еще многое рассказал о флотском хозяйстве Кульчицких, но говорил монотонно, механически, глядя в пол. Я чувствовала нарастающую неловкость.

— Гвадьявата, мне нужен Ваш совет…

— Приказывайте, хозяйка.

Я нахмурилась. Гвадьявата редко называл меня хозяйкой. Раньше он делал это случайно, но сейчас, я точно знала, он сказал так специально. Я испытала раздражение и одернула его:

— Г-н главный аналитик Дома Кульчицких я прошу не называть меня так!

Он ответил неожиданно резко:

— Паненка Светлана Кульчицкая, Вам пора перестать делать вид, что Вы общаетесь со мною как с равным!

«Ого, как он заговорил!» — подумалось мне, — «Небось, моему отцу он не посмел бы такое высказать. За что он меня упрекает? За то, что я ему сочувствую и стараюсь смягчить его положение? Как неблагодарно!»

Я попыталась оставить неприятную тему:

— Гвадьявата, немедленно прекратите…

— Прикажете меня наказать?

Вот этим он меня достал, у меня от ярости даже в глазах потемнело. Я подскочила как ужаленная и буквально зарычала на него:

— Как Вы… как ты смеешь! мне указывать! как ты смеешь!

Он тоже встал, и с поклоном ждал, пока я выговорюсь. А я остановила слова, уже слетавшие с языка, в последний момент поняв, что он ждет, когда паненка Светлана Кульчицкая произнесет «Пошел вон, четверка» с холодным отцовским презрением…

Мои отец и брат… Молодому Севастьяну наверняка Гвадьявата помогал готовить уроки, а потом преданно служил, и служит до сих пор. Сам Гвадьявата говорит, что никого не учит, но на самом деле я у него учусь. И брат, наверное, тоже учился… Брат теперь его ненавидит, отец — презирает… Что же мы, Кульчицкие…

Я с трудом перевела дыхание, подыскивая нужные слова. Ага, вот оно! Женская сила — в слабости и коварстве, и потому я ответила ему так:

— Гвадьявата, не смейте надо мной издеваться! Если Вы будете вести себя так несносно, то я Вам страшно отомщу. Я подарю Вам птичку в клетке, чтобы Вы тоже почувствовали себя рабовладельцем!

Сказала и ушла, хлопнув дверью. Надеюсь, мне удалось его удивить.

Я вернулась в свои комнаты и, слегка успокоившись, записала в дневнике:

«Бедный высокоумный слуга, лишенный права на свободу, как просто мне было увидеть в Вас человека, и также просто мне было бы отнестись к Вам как к вещи. И как сложно мне не сорваться… Полагаю, здесь речь идет о моей чести».

Я вырвала листок и адресовала его Гвадьявате. Вот так. Все, что может быть сказано, может быть сказано.

1ая неделя, четверг

Занятия в Университете. Прослушивание музыкантов.

На следующий день, в четверг, время неслось как угорелое. Первые две пары была фиксация. Г-н Матвей Думинг единственный из преподавателей, к кому мы без стеснения обращались по имени, хотя и на Вы. Матвей развлекал нас бесконечными рассказами о раскопках, в которых ему довелось участвовать. Только из его слов мы узнали, что он работал вместе с г-ном Отсо. Никогда бы не догадалась! Если навсегда въевшийся в кожу темный загар выдавал в Матвее бывалого путешественника, как он выражался «полевика», то г-н Отсо выглядел как ученый, сроду не покидавший кабинет. Сегодня под наблюдением г-на Думинга мы извлекали из ящичков с песком некие останки, учились работать кисточкой, зарисовывать находку и ее местоположение. Кому-то достались керамические осколки, а кому-то выпал крысиный скелетик, что вызвало визг у девушек.

В обед мы с Полем и Франтишеком обсуждали вечеринку. Мои друзья благородно вызвались помогать с принятием гостей, и главное с их отбытием. Я и сама знаю, что завершение приема — это важный и сложный этап. И Поль намекнул, что по его опыту студенческую вечеринку проще начать, чем закончить.

После обеда была лекция по ландшафтоведению, которую читала Марина Сергеевна Бочкарева. Марина Сергеевна — энергичная дама пожилых лет, такая же сухощавая, как авантюрист Думинг, но не склонная панибратствовать со студентами. Она, хотя и не копала клады, но, судя по ее рассказам, путешествовала от крайнего севера, где льды и белые медведи, до южных пустынь, где саксаулы и аксакалы.

Я сначала удивилась тому, что на истфаке преподают ландшафтоведение. Но оказалось очень интересно и познавательно. На лекции нам рассказали, что в Таврии находится один из немногих исторических объектов, относимых к периоду до Смуты. Его изучал и описывал сам барон Эккерт. Это развалины древнего жреческого комплекса у Медведь-горы. Гору Медведь я знаю, но бывала там только на побережье. А про развалины даже не слыхала — мало ли в Тавриде развалин. И вот выяснилось, что там, на горе, обширный комплекс зданий со статуями и фресками. Надо будет туда наведаться!