Бесплатный фрагмент - Жизнь и война генерала Василия Рязанова

Предисловие

В этой третьей заключительной книге описывается послевоенная жизнь Василия Георгиевича. Много фотографий. Все-таки мирное время. Хотя он уже, видимо, не так любил фотографироваться, как раньше. В Приложении 2 воспоминания Ирины Рязановой, полный вариант, ссылки на который есть в первых двух книгах. Её фотографии. Выложил бы больше, но ограничения в объеме.

Глава 23. После войны

Напряженно и интенсивно трудился Василий Георгиевич всю свою жизнь. После войны ему довелось прожить 6 лет и 2 месяца. Однако и этот период оказался заполнен трудами, хотя он уже дважды Герой, мог бы расслабиться и отдохнуть. Но время снова изменилось. Да и почивать на лаврах он просто не мог. Два состояния: рабочее и состояние гибели, комы, анабиоза. Стоять нельзя, равновесие динамическое, неустойчивое в статике. Как волчок в гироскопе, — надо крутиться, постоянно суетиться, бежать, что-то делать. Хотя в последние годы он чуть сбавил темп. Но пребывал в рабочем, обычном своем состоянии, трудился, творил, горел, сжигая себя, как он всегда просто жил. Видимо, его биохимические процессы протекали так, что он стабильно пребывал в состоянии творческого труда. Чтобы помочь своей стране, — не болтовней, а важными реальными делами, — надо, во-первых, правильно мыслить, затем — обладать каким-то умением, а — самое главное — много и упорно работать. Человек должен двигаться. Как акула, которая задохнется, если остановится. Как двухколесный велосипед, без опоры неустойчивый, будучи неподвижным. Состояние живого организма, стационарное, но неравновесное. Если организм перестанет дышать или пить и есть, то перестанет жить. Так и в мире душевном, человеческом. Поэтому и воюют, и любят, и пьют. Поэтому строят научные теории и пишут романы, занимаются политикой и квартирными ссорами, спортом и сетевым маркетингом, с фанатизмом болеют за футбольные команды и собирают марки. Но у человека движение в мире человеческом, гуманном. Кто-то в этом мире балансирует, как цирковой акробат на шесте. Кто-то, — и таких, наверное, подавляющее большинство, — или топчется на месте или кружится по кругу, некоему замкнутому циклу. Но есть люди, медленно и упорно идущие вперед. А есть и те, кто совершает прорывы, и те, кто попадают в хаотическое состояние, и в странном аттракторе — притягивающем множестве — со случайным периодом перескакивают из одной области в другую. Теперь же снова наступил переходной слой со всеми сопутствующими хаотическими режимами.

В книге А. Драбкина «Я дрался на Ил-2» Хухриков Юрий Михайлович, летчик из 566-й шап, говорил: «Нет. Коль уж ты попал в боевую обстановку, состояние напряжения не проходит. … Ты все время в напряжении. Просто немного отдыхаешь, потому что какое-то время ты будешь гарантированно находиться в относительно спокойной обстановке… Но это невыносимо тяжело… На фронте не болели, напряженность съедала всю хворь. И люди держались за счет этой напряженности». Затем уже выплывали все болячки, которые скрывались во время войны нервным напряжением. Мама говорила, что на фронте и спали в снегу на морозе и в грязи, чуть ли не в лужах, но не простуживались.

17 мая 1945 года В. Г. Рязанов пишет письмо сыну: «…Хоть и с опозданием (не по моей вине) поздравляю тебя с великим Днем Победы. Уже теперь более реально есть надежда, что скоро увидимся. Пиши мне, как закончил учебный год и как планируешь лето. Постараюсь принять все меры к тому, что если нельзя совсем, то хотя бы месяц провести с тобой и мамой. Крепко целую. Твой папа. Чуть было не забыл написать насчет танцев. Учиться танцевать обязательно нужно и обязательно научиться танцевать хорошо. Для этого надо присматриваться к тому, как получается у других, следить за собой. А главное, чувствовать такт музыки, чтобы свободно идти вместе с музыкой. Не делать лишних движений, хорошо (прямо и красиво) держать фигуру. Хорошо танцевать — великое дело…».

10 июня 1945 г. на основании директивы Ставки ВГК от 29 мая 1945 г. 1-й Украинский фронт расформирован, его полевое управление реорганизовано в управление Центральной группы войск. Это ведь и моя память, на генетическом уровне. Мне передались эти ДНК и прочие молекулы, помнящие эти события. Хотя я и свою жизнь в деталях не помню. А вспоминать чужую, хотя бы и отца… Но статистика зафиксировала, что боевой путь корпуса составил 4500 километров, начиная от Москвы и до Праги. Около 6 тысяч авиаторов соединения отмечены орденами и медалями, семь дважды Героев Советского Союза: В. И. Андрианов, Т. Я. Бегельдинов, С. Д. Луганский, И.X. Михайличенко, М. П. Одинцов, В. Г. Рязанов и Н. Г. Столяров. Герой Советского Союза И. Г. Драченко стал также полным кавалером ордена Славы.

Жизнь Василия Георгиевича оказалась драматичной. Но она была и наполненной до краев, насыщенной и радостями, и тревогами, и заботами. Он был крестьянином, служащим, учителем, политработником, пропагандистом, летчиком и командиром. Но, кем бы он ни работал, он оставался настоящим, живущим достойно человеком. За это его и уважали, и любили современники, все, кто знал его, с ним встречался. Одним из самых торжественных и праздничных в истории корпуса и в жизни В. Г. Рязанова стал день 4 июня 1945 года. На аэродроме Финстервальде вручают орден Суворова 1-му гшак. Рязанов встречает на летном поле И. С. Конева, рапортует ему о готовности корпуса к вручению награды. Тут и командующий воздушной армией С. А. Красовский. Конев приветствует бойцов: здравствуйте гвардейцы — летчики–штурмовики! Маршал и генералы обходят строй, направляются к трибуне. При встрече маршала развернуто гвардейское знамя корпуса. Перед строем знамя проносят Герои Советского Союза майоры А. Е. Максимов, М. К. Токаренко и лейтенант И. Г. Драченко.

Командование на трибуне. Конев зачитывает указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о награждении корпуса орденом Суворова II степени и прикрепляет орден к гвардейскому знамени корпуса. Ему помогает Рязанов. Конев передает гвардейское знамя Рязанову. Конев читает указ о награждении орденом Суворова II степени 9-й гвардейской дивизии. Конев и командир дивизии С. А. Донченко прикрепляют орден к гвардейскому знамени дивизии. Конев зачитывает указ Президиума Верховного Совета Союза ССР о награждении Героя Советского Союза В. Г. Рязанова второй медалью «Золотая звезда», поздравляет Рязанова с правительственной наградой. Кавалер двух Золотых Звезд обязан подавать пример подрастающему поколению. Рязанову не привыкать, — всю свою службу он учил молодежь. С. А. Донченко писал: «Выступившие… И. С. Конев и… С. А. Красовский отметили, что за два года совместной боевой работы не было ни одного случая невыполнения, срыва боевой задачи, ни одной жалобы со стороны наземных войск. Мы понимали — большая заслуга в этом нашего командира генерал-лейтенанта Рязанова, первого авиатора, осуществившего управление боевыми группами с переднего края наземных войск».

Наградной лист представления был подписан командующим 2-й воздушной армией генерал-полковником авиации С. А. Красовским еще 5 февраля 1945 года. Вот его текст:

Гвардии генерал-лейтенант Рязанов участник Отечественной войны с первых дней.

На всем протяжении Отечественной войны командовал крупными авиационными соединениями. С июля по сентябрь 1942 года командовал 2-й Авиационной армией Ставки Верховного Главнокомандования, в состав которой входило 9 авиационных дивизий, преобразованные затем в 1-й штурмовой авиационный корпус. Несмотря на сжатый срок подготовки тов. Рязанов умело сколотил руководящий состав подчиненных частей, организованно и в полной готовности подготовил корпус к своевременному выходу на фронт. Свой славный боевой путь генерал Рязанов начал на Калининском фронте. Под его командованием части авиакорпуса действовали сначала по срыву наступления противника на Велико-Лукском направлении, а затем в освобождении гор. Великие Луки и разгроме Демянского котла, обеспечивая при этом успех нашим наземным войскам. За четкую и правильную организацию боевой работы частей корпуса по освобождению от немецких оккупантов г. Великие Луки и разгрома Демянской группировки противника тов. Рязанов в феврале 1943 года награжден орденом Красное Знамя.

По приказу ставки верховного главнокомандования тов. Рязанов со своим корпусом 19 марта 1943 года переброшен на Воронежский фронт и вошел в состав 2-й воздушной армии. За период боевых действий на Воронежском фронте части корпуса вели напряженную боевую работу по отражению наступления противника на Белгородском направлении. За отличное руководство боевыми частями военный совет воронежского фронта вынес благодарность лично генералу Рязанову и всему личному составу, участвовавшему в разгроме наступавших бронетанковых сил противника.

19 июля 1943 года авиакорпус вошел в состав Степного фронта в оперативное подчинение 5-й воздушной армии. За время пребывания на Степном, а затем на 2-м Украинском фронтах авиакорпус поддерживал наступающие наземные части на Белгородско-Харьковском направлениях, форсировании реки Днепр и расширении плацдарма на правом берегу Днепра. Имея хорошую оперативно-тактическую подготовку, большой боевой опыт командования крупными авиасоединениями, отлично организовал работу по взаимодействию с наземными войсками и управлению боевыми действиями авиации на поле боя. В героических боях по освобождению от немецких оккупантов городов Харькова, Краснограда, Полтавы, Кременчуга, Знаменки и Кировограда, корпусу и всем трем отличившимся авиадивизиям присвоены собственные наименования: Кировоградский, Красноградская, Полтавская и Знаменская. Лично тов. Рязанов за самоотверженную боевую работу и отличное управление боевыми частями награжден орденом Суворова 2-й степени. В боях за социалистическую Родину по освобождению от немецких оккупантов Советской Украины авиакорпус приобрел заслуженную повсеместную славу. В ожесточенных боях личный состав проявил железную воинскую дисциплину, высокое воинское мастерство, отвагу и геройство, нанеся противнику огромные потери в живой силе и технике. Правительство высоко оценило славные боевые подвиги корпуса — 5 февраля 1944 года, присвоив ему звание «Гвардейский». За самоотверженную боевую работу, высокое мастерство в управлении боевыми частями на поле боя, отличную выучку личного состава боевому мастерству, за правильную организацию взаимодействия с наземными войсками и проявленный им лично героизм, 24 февраля 1944 года гвардии генерал-лейтенанту авиации Рязанову присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

С июля месяца 1944 года гвардейский авиакорпус ведет боевую работу в составе 1-го Украинского фронта. С первого дня пребывания на 1-м Украинском фронте авиакорпус под командованием Героя Советского Союза Гвардии генерал-лейтенанта Рязанова начал свои действия по прорыву глубоко эшелонированной долговременной обороны немцев на Львовском направлении, по ликвидации окруженной группировки противника в районе Сасов, Белый Камень, Ольшаница, Золочев, в борьбе за Львов и ликвидацию окруженной группировки юго-восточнее Львова, до выхода наших частей на реку Висла, ее форсирование и расширение плацдарма на западном берегу р. Висла.

Кроме того, личный состав корпуса проявил отвагу и геройство по уничтожению окруженной группировки немцев северо-западнее Сандомира, отражению крупных контратак танков и пехоты противника и удержанию плацдарма на западном берегу р. Висла. При проведении операции по разгрому Ченстоховско-Радомской группировки немцев тов. Рязанов, благодаря умелому руководству по организации взаимодействия с войсками 52-й армии, 3-й гвардейской танковой армией и частично с 3-й гвардейской армией, личное руководство штурмовиками на поле боя, части корпуса оказали эффективную помощь наземным войскам в овладении городами: Шинджув, Стопница, Хмельник, Енджиюв, Радомек, Ченстохов и Кельци. В январскую операцию частями корпуса произведено 2101 успешный боевой вылет, с налетом 1985 часов. В результате которых уничтожено и повреждено: танков — 12, автомашин с войсками и грузами — 343, бронетранспортеров — 13, ж.д вагонов — 364, повозок с грузами и боеприпасами — 160, орудий разных — 20, ж.д. цистерн — 7, создано очагов пожара — 86, солдат и офицеров около 1140 чел., и много другой техники и вооружений. Проведено 49 воздушных боев, в которых сбито 21 самолет противника, свои потери в период этой операции 29 самолетов. Летный состав корпуса, воспитанный генералом Рязановым, показал образцы мужества, отваги и героизма в борьбе с врагами нашей Родины, летная работа проводилась в исключительно сложных метеорологических условиях, но, несмотря на сложные метеорологические условия, на всем протяжении проведенной операции, корпус боевую работу не прекращал. Лично сам генерал Рязанов все время находится на переднем крае линии фронта, где организует взаимодействие с наземными частями и управляет боевыми действиями авиации на поле боя. Благодаря такому способу управления, все удары штурмовиков исключительно эффективны и заслуженно вызывают восторг и благодарность наземных войск.

За самоотверженную боевую работу, отличное управление боевыми частями в период завоевания плацдарма на западном берегу реки Висла и разгрома Ченстоховско-Радомской группировки немцев и проявленные при этом мужество, отвагу и геройство Гвардии генерал-лейтенант Рязанов достоин высшей правительственной награды — звания «Дважды Герой Советского Союза».

И. С. Конев, выступая 4 июня 1945 года после вручения орденов Суворова 1-му гшак и 9-й гшад, произнес такую речь: «Товарищи летчики, гвардейцы штурмовики! Поздравляю Вас с высокой правительственной наградой — орденом Суворова II степени. Поздравляю 1-й гвардейский штурмовой авиационный Кировоградский Краснознаменный корпус и 9-ю гвардейскую штурмовую авиационную Красноградскую Краснознаменную дивизию. Вы заслуженно получили награду в боях за нашу Родину. Одновременно поздравляю всех офицеров, летчиков, орденоносцев, присутствующих здесь, с победой над фашистской Германией! Товарищи штурмовики, Красная Армия разбила немецко-фашистские вооруженные силы и заставила Германию безоговорочно капитулировать. Красная Армия вынесла на своих плечах основное бремя войны. В этих ожесточенных боях 1-й гвардейский штурмовой авиационный Кировоградский краснознаменный корпус был в числе лучших частей 1-го и 2-го Украинских фронтов, уничтожая немецкие войска и их технику. Штурмовики-гвардейцы корпуса высоко и с честью несли свое гвардейское знамя, отважно дрались на поле боя и не раз своими меткими ударами обращали противника в бегство. Ваш славный 1-й гвардейский штурмовой авиационный Кировоградский Краснознаменный корпус я знаю еще со 2-го Украинского фронта, которым тогда я командовал. В боях под Белгородом и Харьковом, за освобождение Украины, в битвах за Львов, на территории Чехословакии, Польши и Германии вы с честью выполняли все возложенные на вас задачи, исключительно честно и своевременно выполняли все приказы командования и во многом помогли Родине в деле разгрома врага. Ваш корпус по праву завоевал первое место в авиации фронта. Товарищи летчики, я имел честь вручать вашему корпусу орден „Красное Знамя“. Тогда я сказал, что летчики–штурмовики 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса будут первыми над Берлином. Вы оправдали это доверие и действительно первыми были над Берлином. Вы блестяще провели последнюю операцию по окончательному разгрому фашистских войск. Я надеюсь, что вы на мирном поприще, находясь вдали от Родины, и впредь высоко и с честью понесете свое гвардейское знамя на новые подвиги, на благо нашей любимой Родины. Да здравствуют летчики-штурмовики! Да здравствует победоносная Красная Армия, ее организатор и руководитель Маршал Победы товарищ Сталин!».

И. С. Коневу летчики Рязанова, видимо, хорошо помогли в реализации его полководческих планов. Конев ценил и любил их, называл в своих воспоминаниях лучшими штурмовиками второй мировой войны. Он отдавал приказы награждать их, по его приказам, например, звания Героев Советского Союза получили Луганский и Матиков (хотя они и так получили бы эти звания, несколько позже), Луганскому Конев подарил автомобиль.

Командир 1-го гшак в ответ сказал: «Товарищ Маршал Советского Союза! На мою долю выпала великая честь в третий раз получать от Вас, как представителя нашего правительства, высокие награды корпусу. Как до сих пор, в дни напряженных боев, мы высоко и с честью несли свое гвардейское знамя, украшенное двумя орденами, так и в дальнейшем на любом участке, куда нас поставят, при решении любой задачи, мы так же высоко и с честью будем нести это гвардейское знамя, особенно помня о том, что здесь, вдали от Родины, мы представляем эту Родину, ее силу, ее мощь. Так же, как под этим знаменем мы решали боевые задачи, так же будем с упорством решать учебные задачи по повышению боевого мастерства молодого пополнения, по изучению и распространению богатейшего боевого опыта, накопленного за время войны. Да здравствует наша могучая Красная Армия! Да здравствует наша любимая Родина! Да здравствует наш дорогой маршал, приведший нас к победе — товарищ Сталин!»

Вот адъютант маршала берет припасенное шило, дырявит им мундир Рязанова у сердца, и маршал еще одну «Золотую звезду» прикалывает к кителю командира корпуса. Через шесть лет чья-то невидимая рука проткнет сердце Василия Георгиевича. У Рязанова на фотографии отрешенное лицо. К наградам тоже надо привыкать. Сперва он даже слегка удивлялся им, не считая себя особо заслуженным. Для него труд — образ жизни, и как-то незаметно приходят достижения. «Во время войны быть Героем значило не на митингах выступать, а в самое пекло лезть», — говорил ГСС В. В. Титович. Но нес награды Рязанов достойно. Если уже командование и Родина отметили и наградили, то эти знаки отличия достояние общества, государства, отчизны, возможно, больше, чем его. Меньше всего он хотел бы меряться с кем-то заслугами, достижениями. Да ему и не пришлось этого делать. При жизни его уважали, а после смерти не забыли совсем, — и на том спасибо. Видимо, в конце жизни он больше внешних атрибутов — наград, должностей, почестей и славы — ценил нечто сокровенное, скрытое, невыразимое, но абсолютное, вечное. Думал, может быть, тогда Василий Георгиевич и о превратностях судьбы, о тонкой грани, отделяющей объявление тебя преступником, и почестями. Еще хорошо помнились тюремные годы, лет 6—7 всего тому. Хотя столько событий с тех пор, вся война, перенасыщенная эмоциями, что многое из того и стерлось из памяти.

Среди поздравлений есть телеграмма с подписями Шундрикова, Караванова, Володина, Копылова: «Наш горячо любимый и глубоко уважаемый командир,…», заканчивающаяся так: «Пусть множится громкая слава 1-го Гв. ШАККОСК (Кировоградского краснознаменного ордена Суворова корпуса (В.Р.)), беззаветно борющегося с врагом Родины германским фашизмом под Вашим командованием. Желаем Вам еще многих лет здоровья и сил. Благодарим за науку воевать и побеждать врага». Жадов написал: Сердечно поздравляю Вас, дорогой Василий Георгиевич, с присвоением звания дважды Героя Советского Союза. Желаю здоровья и отличных успехов на благо нашей Родины. Обнимаю и жму руку. Поздравления от Рыбалко и Бахметьева: «Горячо поздравляю…, от души желаю…». «Много славных страниц в историю Отечественной войны вписал корпус под Вашим командованием», — написано в другом послании. Утин и его сослуживцы написали: радуемся Вашим успехам. От всего сердца желаем больших радостей в работе и в жизни. Пространная телеграмма от Конева. Живите и здравствуйте долгие годы на страх врагам и на радость нашей свободной и великой Отчизны, — подписались 10 человек (Компаниец, Столяров, Андрианов, Михайличенко, Чечелашвили и другие). Генерал Пронин: «От всей души желаю Вам здоровья и счастья в личной жизни и дальнейших успехов в укреплении нашего сталинского воздушного флота». Такого рода телеграмм сохранились десятки. Например, от Чернецова, Котлярова, Одинцова, от Баранчука, Кутихина, Виноградова («…ежедневно наносимые противнику поражения с воздуха вселяют страх фрицам, гансам…»), от Яковицкого, Афанасьева, Мельникова, Киртока, Овчинникова, Шевчука, Корниенко, Шутта, Рымшина, Матикова, Уртаева, Елисеева, Носкова, Рогожина, Рыбакова, Драченко, и многих других. Или от «СМЕРША»: успехов в Вашей плодотворной работе на благо нашей Родины, во славу Советского оружия. Из Управления корпуса писали: «…Корпус под Вашим руководством в тяжелых боях с врагом завоевал славу и боевой авторитет среди наземных войск фронтов и в составе Военно-Воздушных сил…».

Конев вручил начальнику штаба соединения генерал-майору авиации А. А. Парвову орден Ленина, а С. А. Донченко — орден Суворова 2-й степени. Генерал-полковник бронетанковых войск Катуков через пару дней специально приехал к Рязанову поздравить его с наградой. По этому поводу организовали банкет. Рязанов был знаком с Катуковым еще с 41-го года, когда они оба были полковниками в 5-й армии. Оба были в боях под г. Белый и Великие Луки. Сдружились же они в горячие дни сражения под Курском, когда Илы Рязанова, сами погибая, прикрывали танки Катукова. Тогда, ночью 6 июля 1943-го, Катукову звонил Сталин, спрашивал его мнение о контрударе, предложенном Ватутиным. А в первой половине дня 6 июля немцы ворвались в Яковлево. 1-я танковая армия несла большие потери. Противник расстреливал наши машины с дальних дистанций. Пушки тридцатичетверок не доставали вражеские танки. После этих событий на танки ставились более мощные пушки. Катуков очень хорошо помнил, как его армия таяла на глазах. Но штурмовики 1-го шак, несмотря на очень сильное противодействие в воздухе, отсекли немецкие танки. Мессершмитты сбивали Илы. В районе Ольховки четыре мессершмитта выполнили 11 атак на шестерку Ил-2 800-го шап. А 4 Bf110 сбили 2 Ил-2 820-го шап; еще один был тяжело поврежден и совершил вынужденную посадку. Наши летчики сражались храбро. Группа, ведомая капитаном Лавриненко, в 13.07 юго-западнее Яковлево атаковала группу самолетов противника из 8 юнкерсов и 9 мессеров. Сбили 3 вражеских самолета, потеряв одного воздушного стрелка. 12 машин потерял корпус в этот день. Когда о потерях доложили Рязанову, он приказал усилить наряд истребителей прикрытия, но штурмовикам под Яковлево приказ прежний: отсечь танки противника. И отсекли, спасли 1-ю танковую армию. После этого Катуков настоял, чтобы Ватутин предоставил ему право вызывать авиацию не через воздушную армию, а связываясь напрямую с 1-м шак, с аэродромами. Когда же 7 июля противник начал выдвигать 300–350 танков для атаки позиций нашего 3-го мехкорпуса, пытаясь частями своей 4-й танковой армии прорвать оборону на флангах и окружить танки Катукова южнее Обояни, два мощных удара выполнили 46 и 33 Ил-2 1-го шак, не дав сомкнуть кольцо вокруг 1-й ТА. А у противника в этот день в воздухе было почти в три раза больше самолетов, чем у нас. Истребители 203-й иад 1-го шак, сопровождавшие Илы, сбили 10 бомбардировщиков противника. Потом Рязанов и Катуков сражались вместе на Сандомирском плацдарме и в других операциях. Бои были тяжелыми.

С. А. Донченко писал: «Мы искренне радовались такой высокой оценке труда нашего любимого командира, который провел корпус по многотрудным дорогам войны со дня его формирования и не покидал его ни на один день.

Лично для меня коммунист Рязанов был эталоном во всех отношениях, истинным новатором, первопроходцем, как по складу своего характера, так и по своим делам. Ему было присуще довольно редкое сочетание беззаветного мужества, почти безоглядной храбрости с железной самодисциплиной, требованием строжайшего порядка от подчиненных и преданность делу, которому он посвятил всю свою жизнь.

После войны генерал В. Г. Рязанов командовал авиацией Киевского военного округа, был кандидатом в члены ЦК Компартии Украины, избирался депутатом Верховного Совета УССР. Василий Георгиевич умер сравнительно молодым, на пятьдесят первом году жизни. Сказалось все — и те тяжелые дни, которые довелось пережить по навету недоброжелателей, и, конечно, война, оставившая не один рубец на его сердце.

На родине дважды Героя Советского Союза В. Г. Рязанова в поселке Большое Козино Горьковской области установлен бронзовый бюст, создан музей. Имя генерала Рязанова носит школа и пионерский отряд города Киева».

Сейчас нет школы и пионерского отряда имени Рязанова в Киеве. А школы имени Рязанова в Киеве, как выяснилось, и не было. Точнее, была такая школа, у меня есть фотография таблички с номером школы и именем Рязанова. Это именное присвоение в школе отмечалось. Но не утвердили, не знаю, почему, кто и как. Поэт Антон Железный пишет: «…растает, станет книжным глянцем дым баталий». Пусть среди книжного глянца, который может оказаться долговечнее памятников, будут и эти строки.

Рязанов с гвардейским знаменем направляется на левый фланг, проносит знамя перед строем, подает команду «К торжественному маршу!» Во главе парада подходят к трибуне комкор, его замполит и начштаба. За ними идет взвод управления. Звучит ответное «Ура!» на приветствие маршала И. С. Конева. Проходят гвардейцы летчики-истребители 12-й гиад, штурмовики 9-й гшад, идут славные полки.

Потом состоялся вечер, посвященный вручению орденов. На столе, заставленном закусками и разносолами, бутылки с немецкими винами, советским шампанским, еще какие-то бутылки. За спинами официантки. Как Герцен писал в «Былое и думы» об окончании войны 1812 года: «…теперь хотелось попировать на радостях победы». Помянули погибших. Затем Конев произнес тост о летчиках-героях и командире корпуса: «Товарищи, я предлагаю поднять тост за наших летчиков-героев 1-го гвардейского штурмового авиационного Кировоградского краснознаменного корпуса! За командира корпуса дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Рязанова! Товарищи! Работая с вами около двух лет, могу сказать, что вы славно поработали, ведя все время напряженную боевую работу. Корпус неустанно совершенствовался в летном мастерстве. Ваш командир корпуса не мирился с застоем и рутиной, он был новатором и первым инициатором в деле взаимодействия с наземными войсками. Ваш корпус первым осуществил нацеливание и управление своими боевыми группами по радио с НП наземного командарма. Не было случая, чтобы группы штурмовиков вашего корпуса уходили с поля боя, не выполнив боевой задачи. Штурмовики корпуса отлично справились на поле боя с выполнением боевых задач и содействовали этим самым успешному продвижению пехоты. Я, как командующий фронтом, ни разу не имел ни одной жалобы от командующих армий, командиров корпусов и дивизий, с которыми вы взаимодействовали. Я имел от них по вашему адресу только восторженные отзывы. В этом большая заслуга лично вашего командира дважды Героя Советского Союза генерала Рязанова. Это он первый осуществил в авиации управление боевыми группами непосредственно с переднего края наземных войск, с которыми он взаимодействовал. Ваш командир корпуса, зачастую рискуя своей жизнью, находясь под пулеметным, артиллерийским и минометным огнем, непрерывно руководил боевыми группами штурмовиков, наводил их на цель и в нужных случаях перенацеливал. В вашем корпусе радио стало жизненно необходимым делом, и вполне естественно, что корпус, будучи лучшим корпусом в составе 2-й воздушной армии, всегда посылался на самые ответственные участки фронта. Вспомните, когда враг пытался прорваться на Москву через Белгородско-Курскую дугу, бои за Харьков, за Днепровский плацдарм, где при форсировании р. Днепр сложилась чрезвычайно критическая обстановка и генерал-полковник Шумилов, который захватил плацдарм на правом берегу р. Днепр, встретил яростное сопротивление противника, пытавшегося сбросить наши войска с плацдарма. Обстановка тогда здесь была исключительно тяжелая. Войска генерал-полковника Шумилова по существу руками держались за правый берег, а ногами находились на Днепре. В этой обстановке решающую роль сыграли летчики 1-го штурмового Кировоградского корпуса, которые обеспечили своими сокрушительными ударами удержание и дальнейшее расширение плацдарма на правом берегу р. Днепр. В боях за форсирование реки Прут, в Львовской операции, Висленский плацдарм, Сандомирская операция, река Нейсе, летчики 1-го штурмового Кировоградского корпуса всегда были в первых рядах по разгрому и уничтожению врага. Вспомните, товарищи, когда уже в составе 1-го Украинского фронта, за блестящую работу, проведенную вами в предыдущих операциях, я вручал вашему корпусу орден Красного Знамени, тогда я сказал, что штурмовики корпуса будут первыми штурмовать Берлин. Вы мою надежду оправдали и своими славными делами, своей отличной штурмовкой объектов города Берлина во многом помогли наземным войскам сокрушить врага и овладеть логовом фашизма — Берлином. За наших летчиков-героев 1-го гвардейского штурмового Кировоградского корпуса! За командира корпуса дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Рязанова! Ура, товарищи!»

Затем Конев предложил еще один тост и сказал: «Отмечая работу летчиков штурмовиков и истребителей вашего корпуса, мы не можем не отметить работу органов управления. Я особенно отмечаю хорошую работу по управлению боевыми группами над полем боя по радио. Использование радио в 1-м гвардейском штурмовом корпусе можно поставить в пример остальным по четкости и организованности. Я могу прямо заявить, что такой четкой постановки этого участка управления нет ни в одной из наземных армий. Отличное управление группами на поле боя, хорошая организация взаимодействия с наземными армиями, своевременный подход на поле боя боевых групп надо отнести к заслугам авиационных штабов». Эти речи помещены в самодельном альбоме о вручении 1-му гшак ордена Суворова. К. А. Белодед рассказывал, как на следующий день работники штаба сидели все вместе в штабе и вспоминали эти речи Конева, каждое их слово. Выступавший затем С. А. Красовский сказал: «Товарищи! Ваш корпус на всем протяжении его боевой работы показал себя крепко сколоченной, организованной единицей. Ваши летчики своей смелостью, отвагой и дерзостью на поле боя всегда воодушевляли наземные войска. Я должен прямо сказать, что 1-й гвардейский штурмовой авиационный корпус является не только первым во второй воздушной армии, но и лучшим корпусом в ВВС Красной Армии. Там, где складывалась напряженная обстановка, туда мы посылали ваш корпус и были уверены, что какую бы трудность не представляла поставленная для вас боевая задача, вы ее выполните. Мне вспоминаются оборонительные бои под Белгородом в июле 1943 г. Величайшей заслугой ваших летчиков тогда было, что они отдавали все свои силы, свою жизнь, чтобы разбить брошенные против нас сотни танков врага, и ими эта задача была решена хорошо. Значение ее для последующего наступления войск нашего фронта вам известно. Или взять Сандомирский плацдарм. Враг поставил своей задачей — сбросить наши войска на восточный берег Вислы. Он бросил против нас 6 танковых дивизий и отборные пехотные части на участке 5-й и 13-й армий. Создалась исключительно напряженная обстановка. Надо было отстоять плацдарм, поддержать наши наземные войска. Ясно, что мы не могли доверить этот важнейший участок боевой работы какому-либо другому корпусу кроме вашего. Вы с присущей вам страстью и энергией взялись и решили эту задачу, создав тем самым условия для успешного наступления войск фронта зимой. Много и хорошо поработал корпус в Карпатах, когда нужно было пропустить войска чехословацкого корпуса на территорию дружественной нам Чехословакии. Слаженно и эффективно работал корпус в последних операциях и особенно в Берлинской. Ваш корпус за время войны накопил большой боевой опыт, имеет значительные кадры, и сейчас перед вами стоит задача изучать этот опыт, сделать его достоянием всех наших частей. Надо еще больше совершенствовать свои знания, умело передавать все, что есть лучшего, прибывшему молодняку в полки корпуса, укреплять дисциплину. Я надеюсь, что эту задачу вы решите так же отлично, как решали и боевые задачи».

Из письма Рязанова на родину: «4.6.45… Сегодня маршал Конев вручает орден моему соединению и вторую Золотую Звезду — мне… Несколько дней тому назад прибыл в один полк служить лейтенант — Баранов. Мальчик, 20 лет. Земляк и даже сосед — с одной улицы…". Я через 56 лет, в 2001 году, встретил бывшего лейтенанта Баранова на празднике улицы генерала Рязанова, на которой они оба раньше, когда улица называлась Рассадницкая, жили. В 2001 году он был уже полковником в отставке.

Из письма земляков-большекозинцев: «Дорогой Василий Георгиевич! Мы, твои земляки, друзья и товарищи, шлем тебе сердечный привет и поздравления с высокой наградой — второй медалью „Золотая Звезда“… С вниманием следили мы за боевыми действиями твоего соединения. И каждое упоминание твоего имени в приказах Верховного Главнокомандующего наполняло наши сердца гордостью. Приглашаем тебя, родной, в Большое Козино. Нам хочется послушать твои рассказы о славных делах соколов-летчиков и рассказать тебе, чем каждый из нас помогал фронту в разгроме врага. Желаем тебе сил и здоровья. С нетерпением ждем в родном поселке…».

У меня сохранилась фотокопия грамоты (сама грамота где-то затерялась), врученной маме, наверное, в числе других бойцов корпуса, в июле 1945 г. Красивая виньетка с перекрещенными ружьями, профилем Сталина, знаменами, орденами, кремлевской стеной, звездами Героя, самолетами и надписями: «За нашу Советскую Родину», «Наше дело правое — мы победили». В тексте говорится: «Великая Отечественная война Советского Союза победоносно завершена. Красная армия под руководством своего генералиссимуса великого Сталина одержала над врагом великую историческую победу. Вы, прославленный воин-гвардеец, приложили немало труда, чтобы достичь полной победы над врагом. Родина, наш великий Сталин, высоко оценили боевые дела соединения, в котором Вы служили. За отличные боевые действия 56 благодарностей Верховного Главнокомандующего товарища Сталина получило наше соединение, а в том числе и Вы. В этих благодарностях великого Сталина отражен победный и славный путь гвардейского соединения. Слава соединения — это также Ваша слава. Велика честь быть воином такого прославленного соединения. За самоотверженный труд и боевые дела, проявленные в Великой Отечественной войне за период пребывания в соединении, объявляю Вам благодарность и награждаю грамотой. Выражаю уверенность, что Вы высокое и прославленное звание гвардейца будете носить с гордостью и оправдаете его с честью. Будьте героем труда. Будьте всегда на страже интересов нашей социалистической Родины. Крепите связь со своими сослуживцами».

Подписана грамота командиром корпуса. Наказы не забывать о прославленном соединении я и выполняю. «Для каждого воевавшего человека годы, проведенные на фронте, — это ни с чем не сравнимый период жизни. После войны я занимал различные командные должности в ВВС и ПВО, но во все времена был горд и счастлив тем, что в Великую Отечественную мне довелось командовать прекрасными, беззаветно преданными своей Родине людьми, мужественными, неустрашимыми воздушными бойцами», — писал маршал авиации Г. В. Зимин. С ним был единодушен и Рязанов.

«Задача непрерывной поддержки наземных войск успешно решалась прежде всего штурмовой авиацией. Летчики-штурмовики всегда были готовы помочь товарищам по оружию. В ходе ожесточенных боев закалилась и окрепла боевая дружба штурмовиков, танкистов, пехотинцев и артиллеристов. Это они, труженики войны, в горниле невиданных сражений на земле и в воздухе создали искусство огневого взаимодействия в бою и операции. К 1944 году это искусство достигло наивысшего развития. Весь победоносный сорок четвертый полон примерами блестящих действий наших штурмовых корпусов, дивизий и полков. Авиационные командиры и штабы, организуя взаимодействие с наземными войсками, обеспечивали успешное решение задач авиационной поддержки войск с воздуха.

Неувядаемой славой покрыли себя летчики прославленных 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса (командир — дважды Герой Советского Союза, гвардии генерал-лейтенант авиации В. Рязанов), 1-й гвардейской штурмовой авиационной дивизии (командир — Герой Советского Союза гвардии полковник, ныне генерал-лейтенант авиации С. Прутков). В основе их боевого успеха всегда лежали образцово налаженное взаимодействие с наземными войсками, бесстрашие и мужество, высокое воинское мастерство летчиков», — писал генерал Остроумов. Вскоре 1-я гвардейская штурмовая авиационная дивизия была включена в состав 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса и стала подчиняться Рязанову.

«Вот так и вошли в историю Государства Российского 144-й гвардейский штурмовой авиационный Львовский орденов Богдана Хмельницкого и Александра Невского полк, 9-я гвардейская штурмовая авиационная Красноградская Краснознаменная ордена Суворова дивизия, 1-й гвардейский штурмовой авиационный Краснознаменный ордена Суворова корпус. Пусть будет им вечная слава!», — заканчивает свои воспоминания А. И. Митрофанов. В предчувствии расставания обменивались фотографиями на память, так их и подписывали: посмотришь, вспомнишь. У мамы сохранилось с десяток, наверное, таких снимков. Есть и фотография Василия Георгиевича. На обороте фотографии, сделанной, наверное, в Гросс-Решене в Германии, надпись: «Вот, Иринушка, и отвоевали, и победили. А ты говоришь…6.7.45. В. Рязанов». На обороте другого снимка написано: «Иринок! Помни и люби всю жизнь. 6.7.45. В. Рязанов». Это исполнилось: мама любила отца шесть лет оставшейся ему жизни и еще пятьдесят пять лет после его смерти, до конца своей жизни. Есть и мамино фото с надписью отцу.

Бои на Юго-Западном, Калининском и Северо-Западном фронтах, Курская битва, освобождение Белгорода, Харьковская операция, наступление через всю Левобережную Украину, освобождение Полтавы, Кременчуга, форсирование Днепра с выходом в район Криворожья, освобождение Кировограда, окружение неприятеля уже за Днепром в районе Корсунь-Шевченковский, форсирование Южного Буга, Днестра, Прута и первый выход войск за государственную границу, перенесение войны на землю врага, новый котел, устроенный противнику в районе Брод, Львовская операция, выход на Вислу, занятие и удержание Сандомирского плацдарма, послужившего впоследствии одной из отправных точек для удара по Германии, мощный рывок через всю Польшу за Одер, охват Верхней Силезии и выход в Саксонию, гигантская операция, окончившаяся окружением и взятием Берлина, и наконец, освобождение Праги — во всем этом 1-й гшак и Рязанов активно участвовали. И не просто участвовали. Рязанов изучал и знал состояние противника, тщательно готовил свои войска и ресурсы. Корпус по его приказам наносил массированные удары всеми средствами штурмовиков и истребителей при прорыве вражеской обороны. Бои в воздухе были оперативно-тактически продуманными. Стремительность маневра сочеталась с неожиданностью избранных направлений удара, с широтой и тщательностью отработки тактических деталей. Рязанов работал с командирами танкистов, пехотинцев, других наземных войск. Их совместные удары вели к победам.

Был Рязанов и на историческом параде Победы. Хотя до конца я не уверен. Каманин мог ошибиться. Впрочем, это и не так важно в сравнении с боевыми делами. Каманин вспоминал, как на приеме в честь участников парада он встретился с Громовым, Красовским, Рязановым, Степичевым, Подгорным и другими товарищами. Выступил Сталин.

В. М. Шевчук, выступая на встрече ветеранов корпуса, сказал: «Ил-2 оказался лучшим и в наступательных и в оборонительных операциях, добиваясь высоких результатов в борьбе с танками и подавлении разного рода узких и точечных целей…. Двадцать четыре раза упоминалась фамилия нашего командира корпуса в приказах Верховного Главнокомандующего, нам 35 раз салютовала Москва…. А задача корпуса была сложной — не только прикрывать с воздуха силами истребительной дивизии наземные войска, а в первую очередь обеспечивать их боевые действия двумя дивизиями штурмовиков, помогать пробивать оборону противника, преследовать его, уничтожать подходящие резервы, парализовать систему управления. Слова маршала Конева только одно из многочисленных высказываний видных советских военачальников о генерале Рязанове, как об умелом организаторе боевой работы авиации, ее взаимодействия с наземными, особенно с танковыми войсками в сложных условиях боевой наземной и воздушной обстановки…. Мы, авиаторы корпуса, гордились тем, что воевали под руководством замечательного генерала, настоящего коммуниста, грамотного, энергичного, смелого командира. Генерал Рязанов всегда был там, где шли бои, где больше всего необходима помощь его летчиков. И любые задачи, которые ставились корпусу, выполнялись со знанием дела, с учетом обстановки, несмотря ни на какие сложности. Под Корсунь-Шевченковским, на Днепре, в Молдавии, … в боях за Сандомирский плацдарм, на заключительном этапе войны — везде штурмовые и истребительные полки дивизий Рязанова добивались успеха, заслуживали самой высокой оценки общевойсковых командиров». Какой в доме хозяин, такой в нем и порядок. В последнем интервью покойный патриарх Алексий II говорил, что самое сложное — стоять во главе чего-то, любой организации. Приходится брать на себя ответственность. Бегельдинов вспоминал, как трудно было подыскивать ведущих, хотя ведущим достается и слава, и награды вплоть до звания Героя. Но очень многие привыкли отвечать только за себя, и не хотели принимать на себя ответственность за других.

Генералы были суровы к своим подчиненным, но и сами показывали образцы выдержки, умения, мужества, героизма. Генерал на фронте был для солдат и царем и богом. Повиновение их приказам, вера в то, что они всемогущи и справедливы, были безграничными. Надо было обладать действительно незаурядными человеческими качествами для оправдания таких авансов. Положение же самих генералов, несущих несравненно более тяжелую ответственность, чем рядовые и младшие офицеры, за каждое свое решение отвечающих головой, было нелегким. Помимо сурового начальства и суда военного трибунала (так, комкор Е. Я. Савицкий вспоминал о словах маршала Василевского в его адрес: «Милый мой Евгений Яковлевич, если вы не выполните эту задачу и переправы окажутся разрушены, вы будете преданы суду военного трибунала»), каждый был в ответе перед своей совестью, перед жизнями солдат, перед Родиной, которую защищал, и, в конечном счете, перед историей. Он не имел права не только на ошибку, но и на слабость, он всегда должен был служить примером другим, образцом для подражания. Мальчишки, мечтающие о генеральской славе, наверняка не представляют и малой доли тягот и трудностей, выпадающих на плечи с золочеными погонами. Они могли идти в атаку, как солдаты, отстреливаться и самим водить самолеты, что и происходило. Но такие эпизоды были отдыхом для них, передышкой и отдушиной в поистине каторжном труде. Их крест был тяжелее. Они не принадлежали себе. Воля, ставшая образцом силы и крепости, символом несгибаемости и стойкости, была направлена не на самоутверждение, стремление к власти или славе. Стимулом мышления, выполняющего гигантскую по своей напряженности работу в сжатые до предела сроки, была не благодарность потомства или почести, не абстрактное стремление к истине. Все без остатка отдавалось работе войны, конкретной задаче победить врага, сломить его сопротивление, переиграть, лучше обдумать и провести операцию. Не было выбора, компромисс был невозможен. Только победа. Иначе поражение, позор, смерть…

Еще одна цитата — из книги М. Н. Кожевникова «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне в 1941—1945 г.г.» Наука, М., 1977, с.246. «Василий Георгиевич Рязанов в годы Великой Отечественной войны командовал 1-м гвардейским штурмовым авиационным корпусом. Корпус прославился во время войны своими точными, мощными бомбо-штурмовыми ударами по врагу. Летчики корпуса за время войны совершили 58270 боевых вылетов. В. Г. Рязанов одним из первых организовал управление боевыми действиями штурмовой авиации с передового командного пункта общевойсковой и танковой армий, то-есть применил новый способ управления над полем боя. В корпусе было 103 Героя Советского Союза и 7 — дважды Героев Советского Союза. За выдающиеся боевые заслуги перед Родиной Генералу В. Г. Рязанову 22 февраля 1944 г. было присвоено звание Героя Советского Союза, а 18 июня 1945 г. он был награжден второй медалью «Золотая Звезда». Война для специалиста вещь несложная. Почти все комкором делалось при помощи трех толстых цветных карандашей. Вся работа проводилась в уме. Но сколько воли, нервов, душевных сил требовалось для этого. Генерал С. А. Донченко в своей книге «Флагман штурмовой авиации» спрашивает: «А кто такой генерал Рязанов? За что ему такой почет?», отвечая на этот вопрос. Если попытаться ответить кратко, то можно сказать: за силу духа, его мужество и величие, проявленные в сложных боевых условиях, за стойкость, волю и выдержку. «Полководец — это ум, беспристрастность, гуманность, мужество, строгость», — Сунь Цзы.

К корпусу, как и ко многим другим славным частям и соединениям, по праву можно отнести слова Верховного Главнокомандующего из его приказа №5I от 19 августа 1945 года: «Славные соколы нашей Отчизны в ожесточенном воздушном сражении разгромили хваленую немецкую авиацию, чем и обеспечили свободные действия для Красной Армии…. Вместе со всей Красной Армией они наносили сокрушающие удары по врагу, уничтожая его живую силу и технику…. В боях за свободу и независимость нашего Отечества советские летчики дали немало примеров беззаветной стойкости, отваги и подлинного героизма. Они вписали много ярких страниц в историю Великой Отечественной войны. Советский народ, народ-победитель, законно гордится боевой славой своих летчиков». На смену отдавшим свои жизни в военные годы 503 летчикам и 508 воздушным стрелкам в корпусе было подготовлено 714 летчиков и 681 стрелок. За Львовскую операцию корпус получил орден Красного Знамени. Орден Суворова — за Радомирско-Ченстоховскую и орден Кутузова за Берлинскую и Пражскую операции. Почетные званий Полтавская, Красноградская и Знаменская были присвоены дивизиям корпуса еще в 43-м. Сам корпус стал Кировоградско-Берлинским. «Неувядаемой славой покрыли себя летчики 1-го гшак (командир… В. Г. Рязанов) … В основе их боевого успеха всегда лежали образцово налаженное взаимодействие с наземными войсками, бесстрашие и мужество, высокое воинское мастерство летчиков», — писал Н. Н. Остроумов. В книге «Освобождение городов» (Воениздат, 1985) фамилия Рязанова упомянута 12 раз, больше многих других, хотя есть там фамилии и с более высокими цифрами. Белгород, Кировоград, Корсунь-Шевченковский, Красноград, Львов, Новоукраинка, Умань, Берлин, Бреслау, Гинденбург (Забже), Глогау (Глогув), Семяновиц (Семяновице-Слёнске) — эти города разных стран. Почти полностью выбитый 143-й полк пополнялся на фронте, без отхода в тыл. Потеряно 928 своих самолетов. На одного погибшего летчика получается в среднем 116 самолетовылетов. Многие рядовые летчики выросли в генералов. Кто-то, оставив военную службу, стал ученым, кто-то — государственным деятелем.

Первый замполит корпуса (тогда еще комиссар) Иван Семенович Беляков в своем письме пытается найти причины успешных боевых действий корпуса, истоки его побед. «Наш штурмовой авиакорпус был воистину геройским не только по своему названию, но главным образом по своим делам. Если бы задать вопрос, в чем причина этому, то можно было бы кратко ответить так. Героизму корпуса способствовали: 1) молодость летного состава, отличная его подготовка и знание материальной части; 2) личный пример лётчикам со стороны командиров всех степеней, 3) дружная работа руководства корпуса: командир, начальник штаба, заместитель командира — начальник политотдела. Помимо официальных встреч они ежедневно общались за приемом пищи, обменивались информацией между собой, уточнялся ряд вопросов о положении дел в корпусе».

И.С.Беляков писал: «Итак, я подхожу к концу своего небольшого воспоминания о прославленном в боях Великой Отечественной войны 1-м штурмовом авиационном корпусе, получившем звание „гвардейский Краснознаменный“ с собственным наименованием „Кировоградский, Берлинский“. До конца войны я с ним не дошел, но в памяти моей даже этот отрезок времени (с 1942 г. по август 1944 (В.Р.)) остался мне родным, волнующим мое сердце и ум… Наконец, хотел бы сказать следующее. После войны, а частично и до нее мне пришлось работать вместе с некоторыми крупными военачальниками: Громадин, Голованов, Жигарев, Мерецков, Колпакчи и др., но никогда не было таких взаимных чувств друг к другу, уважения, такой дружной работы, как с Василием Георгиевичем. До конца моей жизни он остается в моем сердце».

Думается, последнюю фразу могли бы совершенно искренне сказать подавляющее большинство бывших воинов корпуса. Самые лучшие воспоминания, самые яркие впечатления, ощущения встречи с cильным и светлым, то, что уже при подведении итогов, при оценке всей жизни вспоминается, как значительное, в чем ищется утешение и опора, связано у них с образом В. Г. Рязанова. С. А. Донченко писал: «…вспоминать о боевых действиях 9-й гшад в Великой Отечественной войне вне связи с 1-м ГШАК это значит искусственно обеднить и дивизию, и корпус. 1-й ГШАК В. Г. Рязанова действительно был флагманом штурмовой авиации ВВС СА. Это был единый, и неразрывный организм, который разрывать невозможно. Он был цементирован единством цели, единством решения конкретных боевых задач в различных видах боя и операции. Он был подчинен единой структуре управления, которая всегда находилась в руках командира корпуса. Да, он рано ушел из жизни. Мы, ветераны корпуса, тоже тяжело переживали эту утрату. И каждый год 9-го мая, в день Победы, несем цветы на его могилу на Лукьяновское кладбище в г. Киеве, куда нескончаемым потоком несут цветы школьники и пионеры в знак признательности его заслуг перед Родиной и народом — дважды Героя Советского Союза гвардии генерал-лейтенанта авиации Василия Георгиевича Рязанова».

Вот что писал о фронтовом опыте в целом В. Г. Рязанов: «Корпус закончил войну, именуясь: 1-й гвардейский штурмовой авиационный Кировоградско-Берлинский Краснознаменный орденов Суворова и Кутузова корпус. Я, по совокупности за Сандомирскую и Берлинскую операции был награжден второй медалью «Золотая Звезда», получив звание дважды Героя Советского Союза.

В результате активного участия, как в перечисленных операциях, так и во многих других, мною приобретен значительный опыт в следующих областях: 1. Организация взаимодействия авиации с наземными войсками, в особенности, с подвижными соединениями (танки, механизированные войска), введенными в прорыв, и при действиях подвижных соединений в оперативной глубине, с учетом всех особенностей работы авиации в этих случаях: значимость авиационной разведки, аэродромный маневр и т. д. 2. Управление боевыми действиями авиации на поле боя: ясна как сама организация этого управления, из каких людей и средств должен состоять КП, когда один КП, когда несколько, какой из них главный, какой вспомогательный. 3. Массированные действий авиации: их преимущество, в каких случаях, как применять: сосредоточенно или эшелонированно. Организация массированных действий: взлет, сбор, полет к цели, построение боевых порядков и работа над целью, уход от цели, возвращение и посадка больших групп на аэродромах. 4. Действия по аэродромам противника, разведка аэродромов, выбор времени удара, организация взаимодействия при налете на аэродромы противника разных видов авиации: бомбардировщики, штурмовики, истребители. Конечно, было бы хорошо, если бы была возможность здесь этот опыт систематизировать, обменяться с другими. Тогда, может быть, можно было бы из этого опыта делать какие-то выводы. Для этого нужно иметь определенные условия, которых сейчас я не имею, так как по характеру работы, которую я сейчас веду, я не имею возможности сесть и разрабатывать все эти материалы. Приходится только в отдельных случаях, при обучении своих войск, иллюстрировать те или иные положения примерами, которые еще пока не улетучились из памяти. Командующий 14 воздушной армией гвардии генерал-лейтенант авиации /Рязанов/ 12 июля 1947 г.».

Немного дополню от себя. Первый и второй пункты — взаимодействие с наземными войсками и управление боевыми действиями авиации на поле боя — Рязанов объединял. Радиоуправление на поле боя в штурмовой авиации проводилось им совместно с объединением своего КП с КП наземных войск. Это существенно повышало оперативность. Успех операции определяется стремительностью маневра. Авиация повышает темпы движения, меняет его направление вызывает внезапность. Увеличить темпы работы авиации чрезвычайно важно. Это и достигалось совмещением КП и оперативным управлением. И сказывалось на эффективности и успешности всей операции. Как в управлении присутствовала иерархия: Рязанов управлял действиями летчика, управляющего самолетом, так и в повышении темпов, которыми достигалось важнейшее из преимуществ, необходимых для победы в сражении — быть сильнее в данной точке и в данный момент — Рязанов тоже строил иерархию: повышал те темпы, которыми обладала авиация, из-за скорости самолетов. Темпы темпов наращивались управлением и совмещением КП: то, что оказывалось в это время нужным танкистам или пехотинцам, делалось незамедлительно. Важной была синергетика: единство намерений и действий наземных и воздушных сил.

Рязанов командовал разведкой в финской войне. И все время Великой Отечественной уделял много внимания такой важной вещи, необходимой, как для авиации, так и для наземных войск. Стрелы на картах — это подтягивание резервов к точке прорыва для того, чтобы окружить и разгромить наступающие части. Пилоты-разведчики сверху видели общую картину: откуда и куда подтягиваются резервы, где уже сосредоточены танки, пехота и артиллерия. Они по радио докладывали Рязанову, он сообщал, например, Ротмистрову, и сам посылал группы штурмовиков для ударов по угрожающим участкам. Опять оперативно, своевременно, с выигрышем темпа и времени. Разведчик еще в воздухе, а к разведанному им району уже летят посланные Рязановым группы с нужным снаряжением для этого удара. Он растил, искал и воспитывал разведчиков, разрабатывал методы проведения разведок.

Взаимодействие штурмовиков с истребителями, еще в 42-м в МАГ Рязанов много над этим работал, затем плодотворно сотрудничал с Подгорным, Утиным, еще раньше с В. Сталиным, с бомбардировщиками — он сотрудничал и дружил с Полбиным, с танками, он много работал с Ротмистровым, Рыбалко, Лелюшенко, Катуковым, они были очень довольны совместной работой, с артиллеристами, с конницей, с пехотинцами. Жадов, Рыбалко и другие командиры очень хвалили работу Рязанова и его летчиков. Конев уже после войны в своих мемуарах подтверждал такие положительные отзывы.

Тактика и оперативное искусство действий штурмовиков Ил-2, их боевое применение, снабжение, воспитание и обучение пилотов штурмовиков, активное применение авиации именно в той точке, где создавалось преимущество. Централизованное управление действиями корпуса, Рязанов многое замыкал на себя, создавая гибкость использования штурмовиков в нужном месте и в нужное время в условиях внезапной и быстро меняющейся обстановки. Было у него такое свойство мгновенной и верной реакции.

Смотришь сейчас военные фотографии и думаешь: были ведь и поколение победителей, и когорта победивших. Как Сталин сказал Рязанову в 1942-м: — Оправдайте доверие Родины. Кто оправдает — того Родина не забудет. И наградили оправдавших, не забыли. Кого-то, как Рязанова, двумя Звездами Героя, кого-то маршальскими званиями, кого-то еще как-то. Но все бренно в этом мире.

Чем глубже я вникаю в эти вопросы, тем значительнее, величественнее они мне кажутся. Нет уже структуры советской военной боевой авиации. А тогда она была и живой наукой, и грозной силой. Ей отдавалось столько энергии! Какой энтузиазм и воодушевление она вызывала! Какие страсти кипели! Она перестала существовать, как только закончились бои — ее подпитка, когда закончилась ее боевая работа. Остались только воспоминания. Ведь все имеет конечное время жизни. Структура же эта была уникальной, неповторимой, невосстанавливающейся, как и все, впрочем, в этом мире. Разрушилась она, эта структура, не под влиянием алкоголя, троцкистской идеологии или других причин, а в силу неизбежных законов природы. Система разрушается, если не поддерживаются условия ее существования. Растаяло это братство, как облачко в небе, их любимой обители. Но она, эта структура, ее ментальность, дух, душа, живет в таких фильмах, как «В бой идут одни „старики“», в книгах, в душах умерших и погибших пилотов и командиров, в крови и в генах их детей и внуков, в форумах интернета, в надгробных памятниках, в стихах и песнях, воспоминаниях ветеранов, трудах историков и исследователей, документальных фильмах и кинохронике, фотографиях, архивных материалах, в компьютерных играх, и во многом другом, что непросто убить. Родилась новая ее жизнь. Разнообразная и интересная. Дай Бог другим сообществам такой доброй и долгой памяти. Заслужили!

Сейчас можно только вслед за Василием Георгиевичем сокрушаться, что он не успел, точнее, условия не позволили ему оставить обобщение своего богатейшего опыта. Послевоенные годы оказались напряженными, — гонка вооружений. Не было времени для раздумий, обобщений и воспоминаний. Требовалась повседневная работа для решения насущных задач. Смерть, к несчастью, отсекла откладываемые на потом возможности. Приходится восстанавливать события по бумагам и словам современников.

Были и концерты, и банкеты после победы. Но они не снимали напряжение, расслабиться все равно не удавалось. Бывая в Москве, Рязанов ходил по театрам, концертам. Хорошо был знаком с А. Тарасовой, дружил с артистами. Георгий вспоминал, как они с отцом были у Пронина и Тарасовой в гостях, как ходили на ее спектакли. Сам Василий Георгиевич был человеком деятельным, энергичным. Читал книги, интересовался мировой политикой, внутренними делами. Но ситуация в послевоенной авиации ему не нравилась. Он почти открыто конфликтовал со ставшим в 46–м году Главкомом ВВС Вершининым и с Жигаревым — Главкомом с 49-го года. Гора рассказывал мне, что кому-то из них, — он не помнит, кому, — он не подал руки, встречая его на аэродроме. Тот протягивает руку, а Рязанов демонстративно закладывает руки за спину. С начальством он не боялся спорить. Когда же ему предлагали равносильные должности, он наотрез отказывался, говоря: через месяц посадят. Пост и так у него был высоким. Еще в 40-м году он фактически исполнял обязанности начальника Монинской академии. Формальный начальник был в Москве (его, генерала Арженухина, арестовали в 41-м), а он, начальник учебной части, решал все вопросы на месте. Он постоянно следил за всем, что делалось в мировой авиации, стремясь к тому, чтобы наша авиация не отставала. Он живо интересовался техническими новинками и, например, обижался на то, что американские аэрокобры, с мощными пушками, стреляющими через винт, не доходили до корпуса. Ему не нравилось администрирование, которым он был вынужден заниматься. Он любил летать, и был недоволен бюрократической атмосферой, сложившейся к году пятидесятому. Дошло до того, что, как мне говорил Гора, он незадолго до смерти решил уйти из армии, договаривался о том, чтобы работать лесничим в Брянских лесах. Недаром земляки вспоминали его слова: брошу все, поселюсь в Козине или Васильсурске.

Гора вспоминал, что его повсюду сопровождали два его пилота, два шофера, адъютант и денщик Гриша Тур, поэт, член союза писателей Украины. Были, конечно, и приятели, еще из Свердловского университета, генералы. С ними он ездил на охоту, ходили друг к другу в гости. Самого Василия Георгиевича иногда охватывала какая-то горячка. Он стремился разом переделать все дела, нервничал, если что-то его тормозило.

Рязанов был тружеником, пахарем, добросовестным, человеком чести, человеком слова, человеком долга. Он был стойким, великодушным, обладал душевным мужеством, высокими свойствами души. Он стремился как можно лучше и до конца сделать порученное ему дело. Были ли у него собственные идеи, скажем, по лучшему обустройству общества? Возможно, и были. Но в то время обнародование такого рода идей, даже и в марксистском русле, было опасным. Уклонизм, ревизионизм и прочие «измы» влекли за собой лишение свободы и жизни. Да и как обнародовать? В «Красной звезде» не напечатают. Листовки расклеивать? Поэтому Рязанов эти идеи, если они и были, не объявлял. Можно считать, что не было. Да и занятия политикой его, видимо, привлекали меньше конкретных дел. Такими же тружениками, работая напряженно и постоянно не за страх, а за совесть, были и Н. П. Каманин и М. П. Одинцов и многие, многие другие. Чтобы возвысить страну, молодежь должна подражать таким людям.

Участвовал ли он в планировании и разработке стратегических военных операций? В авиационной их части, видимо, да. Не всех и не всегда. Но Конев, скорее всего, советовался с ним, смогут ли там или при таких-то обстоятельствах помочь штурмовики, не говоря о воздушной разведке перед операциями. Еще в 1941-м году, когда он был заместителем командующего авиацией 5-й армии, ему по должности было положено участвовать в разработке авиационных операций армии. 5-я армия, как и ее авиация, сражались достойно. На Калининском фронте он и дискутирует, и сотрудничает с М. М. Громовым, командующим 3-й ВА. Обсуждают они и операции авиации в поддержке пехоты, в блокировании действий врага. С Лелюшенко он выдвигает принятые Ставкой предложения по Пражской операции. Так же и других своих сражениях, исключая, наверное, Курскую и Сталинградскую битвы, планы которых были продуманы ограниченным кругом лиц на самом верху. Да и на своей должности элементов творчества было много. Служить офицером — занятие, постоянно требующее поиска новых путей. Даже в полках постоянно возникали проблемы, требующие нестандартного подхода. Еще больше их было на уровне дивизий и корпусов. Крайнюков писал: «В боевой обстановке очень многое значит умение командира творчески решать поставленные задачи. Этим качеством отличалось большинство наших офицеров и генералов». Да и оперативное господство в воздухе тесно связано со стратегическим.

Василий Георгиевич был настоящим боевым генералом. Он прошел всю войну от начала и до конца, всю череду сражений и передышек, отступлений и наступлений, окружений, прорывов обороны, преследований противника и отражений контрударов, весь этот каждодневный, кропотливый, нелегкий и въедливый труд войны. Были у него и боевые вылеты. Причем, в самое тяжелое время, в начале войны, когда немецкая авиация господствовала в воздухе, а Звезду Героя давали за десять штурмовок. В самых значительных сражениях он активно участвовал. И в трагических, как под Киевом в 41-м или под Харьковом в 42-м, и в победных, как Курская битва, битва за Днепр, Корсунь-Шевченковская, Львовско-Сандомирская, Берлинская операции и многие другие. Но главное его достоинство, за что его помнят много лет после смерти, за что чтут, ценят и любят, — это его глубочайшая порядочность, честность. Так, он никогда никого из знакомых, близких, всех, с кем он как-то был связан, не оставлял, помогал, чем мог. Первая жена — отдельная статья. Он не мог поступить иначе. Любовь окольцевала его неразрывным кругом. Всех своих фронтовых друзей: Полбина, Утина, Подгорного, Родимцева, Катукова, Ротмистрова, Рыбалко, Конева, Жадова, Лелюшенко, Красовского, Горюнова, Степичева, Агальцова, Баранчука, Пошивальникова, Степанова, Одинцова, Бегельдинова, Нестеренко, и многих других он помнил до конца своих дней. Он не боялся говорить нелицеприятные, но честные вещи начальству, борясь за правду. Социализм привлекал его тоже честностью, социальной справедливостью.

И. Л. Солоневич писал: «В великих столкновениях великих народов побеждает не „геройство“ — побеждает выносливость. Героические моменты этой борьбы потом используются в качестве наглядных и воодушевляющих символов». В Великой Отечественной войне победила выносливость нашего народа, его солдат и командиров. И в качестве наглядных и воодушевляющих символов были Звезды Героев. Почему Рязанова выбрали символом? Очень хорошо понимали важность правильных решений, более значимых, чем «геройские» действия. Рязанов же отличался именно верным мышлением, смелостью решений. Ученые получали тогда крупные награды. Хотя и ответственность, и наказания за ошибки были немалыми. Ценились офицерское звание, честь офицера. Рязанов выговаривал Бегельдинова: — Ты помнишь, как я поздравлял тебя с первым офицерским званием. Помнишь, что я говорил тогда: офицерское звание — это высокая честь и большая ответственность. Бегельдинов покраснел, готовый провалиться сквозь землю. Он вскочил: — Товарищ генерал, это больше не повторится.

23 июня 1945 года В. Г. Рязанов пишет письмо сыну: «…Вот уже не пойму, как это тебе удалось по истории, самому легкому предмету, схватить четверку, в то время как по другим, более трудным, пятерки. Наверное, поспешил. Но это шутка. На самом деле я, конечно, очень рад, что ты так замечательно сдал экзамены. Поздравляю тебя от всей души. Выходит, что ты уже десятиклассник. Так, смотришь, незаметно и в вузе окажешься. Ты как, не бросил еще своей мысли насчет поступления в электротехнический институт? По-моему, мысль неплохая. Дней десять тому назад у меня была полная уверенность в том, что сейчас я буду с вами. Я должен был полететь в Москву на парад победителей. От меня там — тридцать человек (самый золотой народ) — все герои! Планировал так: залететь к вам, взять вас с мамой в Москву смотреть парад, а потом сюда, ко мне на фруктовый и виноградный сезон. Планы рухнули. Здесь так сложилась обстановка, что мне вылететь никак нельзя. Все выяснится к первому июля. Вот такие перспективы».

С немецких аэродромом, к которым уже привыкли, обжились на них, перебазировались в Австрию. Под Берлином особенно хорошо был оборудован аэродром Финстервальде, у немцев была здесь школа летчиков. После того, как во время войны аэродромы меняли каждую неделю, здесь стояли больше месяца. Даже жалко было его покидать. Отсюда Рязанов направлял лучших летчиков корпуса на парад Победы.

Мама с группой связи отправилась в Австрию первой. Вспоминала, как они там какое-то время жили вольно, дожидаясь остальных, лакомились черешней. Затем демобилизация, в начале сентября 1945-го она была уже дома в Москве. Пошла снова в школу, но учиться в девятом классе после фронта, как она потом говорила, невозможно. Она ушла, решив работать и учиться в вечерней школе. Вечернюю школу она закончила уже после смерти отца. Если маме окончить школу помешала война, то бабушке окончить гимназию помешала революция. Прилетел Рязанов. Когда он был в Москве, то ходил по концертам и театрам с мамой, ухаживая за ней. Они были красивой парой. Уговорил ее работать в корпусе, забрал с собой в Австрию. Бабушка потом говорила, что увез он ее чуть ли не тайно, почти похитил, посадив в самолет. Но, думается, она не возражала, скорее всего, решение было обоюдным. Там она работала в корпусе вольнонаемной: чертежницей, машинисткой.

В Австрии стояли под Веной. Посещали ее достопримечательности: оперу, соборы, музеи. Но тянуло на Родину. Многие части и соединения расформировывались, демобилизовали старших по возрасту военнослужащих и специалистов. В них нуждалось народное хозяйство. Приказали сохранить ценные кадры летчиков, штурманов, техников, направлять на учебу в академии [1]. В академию попал и Талгат Бегельдинов. Он вспоминал, что вместе с ним сели за столы Иван Кожедуб, Сергей Луганский. Авиаторы стали изучать операции, в которых совсем недавно принимали участие.

А. А. Девятьяров вспоминал, как в начале августа 1945 года В. Г. Рязанов организовал в Бадене под Веной, где в то время находился штаб корпуса, торжественную встречу всех Героев Советского Союза корпуса и его руководящего состава с группой артистов московских театров. «Не забыть, как генерал В.Г.Рязанов с артистом Большого театра Союза ССР Ивановым поднялись и исполнили песню русских моряков „Варяг“. Невозможно передать в словах силу ее воздействия на сердца слушателей. Это надо было испытать самому. Песня стала любимой на всю жизнь. С глубочайшим волнением запеваю ее на встречах с товарищами — фронтовиками». На этом же вечере Рязанов выступил с большой речью, где подвел итоги боевой работы корпуса. По свидетельству очевидцев, это была незабываемая речь. К сожалению, текст ее не был записан.

В июле 1945-го на разборе Берлинской операции Рязанов говорил о сопровождении штурмовиками наступающих танков при стремительном продвижении их на большую глубину и крупных окруженных группировках противника в тылу. Особо освещалось: 1). Организация взаимодействия и связь с танками при действии их в глубине. 2). Связь с аэродромами и управление авиацией в воздухе. 3). Разведка на себя и в интересах танков. 4). Перебазирование частей авиации вслед за продвигающимися танками.

А Д. Д. Лелюшенко на конференции по обсуждению опыта участия войск 1-го УФ в берлинской операции (февраль 1946 г.) сказал: «24.4.45 г. было завершено окружение Берлина, а 25.4 противник предпринял атаку и пытался выйти на пути 4 гв. ТА и на один день для 6 гв. мк пути были перерезаны. Но 26.4 ударом 6 гв. мк путь снова был открыт. Здесь большую роль сыграла наша авиация, в частности, корпус тов. Рязанова. Массированный удар авиации совместно с 4 гв. ТА (5-й мехкорпус) смял противника и отбросил его на запад от Берлина, и до конца операции расчлененным группировкам противника соединиться не удалось». П. С. Рыбалко, возможно, сожалея, что уже отлаженная и продуктивная работа с Рязановым мало продолжилась под Берлином, на той же конференции говорил: «Надо узаконить, что авиационные корпуса, которые обеспечивают и работают вместе с наземной армией, должны работать вместе постоянно. Я только с каким-нибудь командиром отработаю вопросы взаимодействия, проведу занятия, а он от меня уходит. Он выполняет свою задачу, а ко мне другой корпус подходит. Я воюю, мне некогда заниматься с ними. Следовательно, закреплять бомбардировочные или штурмовые корпуса обязательно нужно. Когда ведущие срабатываются с командирами танковых батальонов, тогда они не будут бомбить своих…».

Штаб армии расположился в живописном пригороде Вены. Обстановка для работы здесь была превосходная. По воскресеньям офицеры выезжали в горы, на озера, в Вену, гуляли по Хофбургу, по Рингу. Офицеры теперь использовали выходные дни по их прямому назначению. О. В. Лазарев в своей книге «Сто боевых вылетов» вспоминал, как после расформирования 3-го шак он попал в 9-ю гшад 1-го гшак, где стали более активно заниматься боевой учебой. Затем он недолго послужил комэска в 144-м и 141-м гшап.

После проверки 9-й гшад 1-го гшак выяснилось, что экипажи недостаточно метко поражают точечные цели на земле. Комдив объяснил это так: — На войне летчики чувствовали особую ответственность, да и били-то больше по площадным целям, нежели по точечным. Сейчас — другое дело. Поражение точечных целей требует определенного мастерства. Будем отрабатывать методику обучения экипажей на полигоне. На вопрос командарма, как это будет делаться, Донченко ответил: — Сначала научусь, как следует действовать сам, а потом дам провозные командирам полков; они в свою очередь — комэскам… — Когда можно будет вас еще раз проверить? — Спросил Красовский. — Через месяц! — заявил комдив. Донченко сдержал слово, штурмовикам за месяц удалось приобрести твердые навыки в бомбометании по точечным целям.

Провели крупные учения Центральной группы войск. Весной 1946 года главком ВВС вызвал авиационных начальников в Москву. В заседании участвовали А. Н. Туполев, С. А. Ильюшин, А. И. Микоян, А. С. Яковлев, С. А. Лавочкин, и другие известные создатели самолетов и авиадвигателей. А. С. Яковлев рассказал, что у нас строятся опытные образцы реактивных самолетов Як-15 и МиГ-9, которые будут лучше немецких. Он говорил о трудностях, с которыми встретились конструкторы, о необходимости разработки новых форм и профилей крыла, хвостового оперения. Георгий говорил, что отцу предлагали должность командующего реактивной авиацией, но он отказался.

В Австрии 45—46 годы. Уютно, спокойно, комфортно. Но тянет домой. Какая-то депрессия здесь, тоска. И места красивые, и еды, вин хватает, люди вежливые, мягкие, чем-то, манерами, привычками, даже походкой и осанкой, походили на русских. Но тоска по Родине не миф. Наверное, похожие чувства испытывали и пленные, те же австрийцы, усугубленные к тому же тяжестями плена, трудным послевоенным бытом (а когда он был легким) и пр. Да и все-таки: где родился, там и пригодился. Музеи, парки, дворцы, правда, некоторые полуразрушенные, но народ работящий, тоже как русские, — быстро все восстановят. Только занятия, дела и помогали. Но, вспоминая военное время, дела эти казались уже и не столь важными. Хотя новая война могла вспыхнуть в любой момент. К ней надо было быть готовыми. Расслабляться нельзя. 41-й помнился хорошо. Мы с братьями оказались первым не воевавшим поколением. Мой дед по отцу сражался в русско-японской и первой мировой войнах. Дед по матери — в двух мировых войнах. Отец — в финской и Великой Отечественной. И даже мама юной девушкой достойно сражалась.

Василий Георгиевич любил спорт. Но заняться им все было недосуг. После войны, когда надо было занять бездействующие войска, он решился, к тому же командир должен подавать пример. Ему нравился волейбол: игра мягкая, не грубая, атлеты, взмывающие над сеткой, причудливые траектории мяча. Его охотно взяли в игру, — потом обронить в беседе, — играл в волейбол с генералом Рязановым, — каждому хотелось. Но навыков игры у него не было. И минут через пять, поняв, что этому делу надо серьезно учиться, он со смехом поблагодарил игроков и ушел с площадки. Плавать он любил с детства. Но это вид спорта сезонный, с бассейнами проблемы, а в открытой воде поплаваешь только, когда тепло. Он плавал, но дыхание уже не то, что в детстве. Да и того удовольствия уже нет. Уже другое греет душу. Охота, городки, прогулки, косьба, лыжи, — всем этим он по возможности занимался. Он часто открывал различные спартакиады, судил соревнования.

В августе 45-го Василий Георгиевич был на открытии памятника советским воинам, павшим при освобождении Вены. Площадь Сталинплатц, теперь ей вернули прежнее название Шварценбегрплатц. Монумент, вписавшийся в имперскую стилистику Вены, ему понравился. Скульптор Нитизарьян, ученик Веры Мухиной, всю войну командовавший взводом, получил в 45-м задание по специальности, и воздвиг величественную фигуру на одиннадцатиметровом постаменте перед дугой колоннады. Может быть, место перед несколько патриархальным замком Шварценберг, построенном в другом стиле, не совсем удачно. Но в центре Вены, и сам памятник хороший.

Сын Георгий в 1946 году приезжал к Василию Георгиевичу в Австрию. Они там на нескольких фотографиях. На других фото Георгий с сослуживцами отца. Самому Георгию запомнилось, что многих ветеранов уже демобилизовали или отправили на учебу, призвали молодежь, почему-то, в основном, из Средней Азии, и многие очень плохо говорили и понимали по-русски. Не понравилась Горе генеральская среда. Он тогда много читал, и генералитет, почти все из крестьян, напомнил ему нуворишей, героев Бальзака. Гора удивлялся: странная атмосфера, какой коммунизм, если нравы, как описаны Бальзаком. Жены сидели без дела, когда их мужья были заняты на работе. Предметом долгих обсуждений стала новая женитьба Конева. Жены разделились на партии за и против. Хотя были, конечно, люди прекрасные, да и сам Рязанов из крестьян. О Коневе Гора говорил, как о выдающемся полководце, рассказывал, что с отцом он очень дружил. Конев подарил Горе какие-то замечательные по красоте шахматы, которые потом где-то потерялись. Тогда Гора спросил у отца, где же коммунистические идеалы, на что отец и ответил: история не имеет моральных оценок. Отец не отвлекался ни на быт, ни на политику, был погружен в работу. Гора сделал мне верное, видимо, замечание, что образ отца у меня какой-то сусальный. Отец был живым человеком, эмоциональным, ранимым, увлекающимся, живо всем интересовался, но у него не было претензий на лидерство и попыток обобщения. Он мог ошибаться, но признавал и исправлял свои ошибки. В вопросы коммунистической морали он старался не вникать, довольный тем, что коммунизм побеждает в мире. Причем, не важно, побеждает ли он потому, что сильнее. Мировоззрение у него было жизнеутверждающее, и многое, прогнившее насквозь, он видел, но делал вид, что не замечает. Прошедший тюрьму, он дистанцировался от политики, идеологии, философии, делал свое конкретное дело в авиации. Гора раз пять в 45—46 годах еще школьником на каникулах был у отца в Австрии. Там однажды отец послал его в санаторий в горах, расположенный в монастыре. В санатории-монастыре оказалось два отдыхающих: Гора и Василий Сталин. Они подружились, Гора очень хорошо говорил о нем, но отец вскоре забрал оттуда Гору. Не потому, что Сталин его спаивал. Он еще и хватал монашек. А у отца была удручающая статистика по сифилису. Он потом показал ее Горе. Запомнился еще Горе кинозал в Австрии на два места, где отец смотрел кино с кем-то. Запомнились и профашистские настроения молодежи. Например, выкладывали телами свастику на пляже или в другом кинозале демонстративно выходили на улицу во время агитационного киножурнала.

Отец работал с энтузиазмом. Но там не было полнокровной духовной жизни. У отца и образование, и широкие интересы. А реальная жизнь оккупационных войск с непонятными Горе порядками, низкопробными зрелищами и беседами, противоречила этим интересам. Гора говорил: у отца было что-то такое… Он был абсолютно честен и справедлив, человек чести. Как пел Окуджава о дворянах арбатского двора, так и для отца, воспитанного сельским двором, понятие чести было почти рыцарским. Но это была не общественная, а личная честь. Увлекала его конкретная работа, а не идеалы коммунизма.

Рязанов дружил с Коневым, Жадовым. На приеме у президента Австрии (с 1945 до 1950 года) Карла Реннера отец начал пересказывать ему свое мнение о старых работах Реннера по национальному вопросу, написанных им еще в начале века, Рязанов изучал их в Свердловском университете. Реннер был потрясен. Потом он куда-то приглашал отца. Тот брал с собой Гору, — он мне это и рассказывал, — а Реннер брал дочь или внучку, чуть постарше Горы. Всю войну девушка жила где-то в деревне у родственников. Гору удивило, что она почти не умела читать. Гора учил немецкий в школе, но читал лучше ее. Она могла прочесть только какие-то знакомые, к примеру, по вывескам слова. Тогда для девушек в Австрии было только двухклассное образование, да и в деревне при нацистах было, наверное, не до учебы. Но она была очень красивой, яркой девушкой.

Когда Рязанову присвоили звание дважды Героя, в газете «Красный сормович» от 28.06.45 были слова его матери Натальи Алексеевны: «С утра, как только по радио передали весть о Васиной награде, ко мне стали заходить и знакомые и незнакомые. Все поздравляли меня, хвалили Васю. Уж я так радовалась за сына. Давно, несколько лет, не видела его. А вот, глаза закрою, да представляю себе его, как живой он встает передо мной. Представительный такой, широкоплечий, сильный. Горжусь таким сыном. Горжусь, что он выполнил мой материнский наказ. Бил врага, гнал его с нашей русской земли. И вот сейчас, если прилетит он сюда, скажу я ему (для кого он генерал, а для матери он остался сыном): — Будь таким же всегда, дорогой! Люби Родину, помни, что ты русский. А я, старуха, горжусь, что вырастила такого сына». А друзья и товарищи А. Баранов, А. Щуров, И. Соловьев, Р. Сорокин, И. Благин и другие писали в открытом письме земляку: «В жестоких боях с врагом ты проявлял… даровитость и ясность ума».

Шестого октября 1945 года Рязанов приехал в Большое Козино, выполнил обещание, данное землякам. Над входом в клуб вывесили большой плакат: «Добро пожаловать, наш дорогой земляк!» В переполненном зале собрались родственники, те, кто знал его с детства, кто учился с ним. Многие земляки всю войну работали на сормовских заводах, давали фронту танки, самолеты и пушки. На праздничных костюмах сверкали ордена и медали — награды за доблестный труд. А рядом с ними сидели в гимнастерках с боевыми наградами те, кому довелось дожить до Победы и вернуться домой.

Василий Георгиевич пришел на встречу с односельчанами в парадной генеральской форме при всех орденах и медалях, с двумя Золотыми Звездами. Он сказал:

— Большое вам спасибо, дорогие земляки за хорошие слова с мой адрес! Но сила наша не в одном человеке, а в единстве всего советского народа… Таких, как я, миллионы. Любой из нас, будь он хоть трижды Героем, но, если не будет иметь в достаточном количестве первоклассной техники, вряд ли одолеет врага. А вы снабжаете нашу армию этой техникой — вот где корень победы. Я честно выполнил приказ Родины. Я вышел из вашей среды, здесь вот, в этом селе, рос и воспитывался. Упорству в труде, честности по отношению к общественному долгу учился я вот у этих тружеников Сормовского завода — Павла Константиновича Сорокина, Ивана Клементьевича Благина и других. И выходит, что народ воспитывает героев. И нет благороднее и возвышеннее цели, как беззаветное служение своему народу, своей Отчизне…

Получая боевое задание, я стремился ценой любых усилий обязательно выполнить задание командования. Здесь мой товарищ Полушкин А. А. уже говорил, что я проявлял в боевых делах фронтовой обстановки новаторство, — это верно. В чем же заключалось это новаторство? Я приведу один пример. В начале войны я, командуя своим авиационным соединением, находился на своем командном пункте на одном из прифронтовых полевых аэродромах, как и все другие командиры авиасоединений. Но что я ощущал? Я не был удовлетворен этой системой управления боя, я по существу не видел самого боя. Пытался я управлять воздушным боем, находясь сам в воздухе, но и это меня не удовлетворяло, так как я должен управлять несколькими сотнями самолетов. И я решил перенести свой командный пункт на передний край боя, где мог следить за ходом боя. Мне все видно, как на ладони. И дело пошло совсем по-другому. Теперь этот способ введен во всех остальных авиасоединениях. Как видите, я особенно сверхъестественного ничего не сделал, а только внес некоторую рационализацию, что, безусловно, делаете и вы на своем рабочем месте.

Брат Георгий, Гора, написал мне: «Я бы добавил рассказ о случившемся при встрече отца в Козине во время войны. Отец сидел в президиуме собрания, когда офицер, сидевший в зале, выстрелил в потолок и начал целиться в окружающих. Началась паника. Отец встал и пошел к нему против дула револьвера. И вырвал револьвер из его рук». Произошло это, по словам Горы, в 42-м году, когда Рязанов в случившееся короткое окно между назначениями на три дня прилетел в Козино. Но Гора спутал.

В 1945-м году, в октябре, Василий Георгиевич снова встречался с земляками в том же клубе. Наплыв желающих увидеть героя оказался столь велик, что дежуривший у входа милиционер, будучи не в силах сдержать напор толпы, вытащил пистолет и выстрелил в воздух. Рязанов, сидевший в президиуме, сбежал с трибуны и по спинкам дубовых стульев, — через заполненные проходы не пройти, — пробежал к выходу, со словами «Настрелялись!» отобрал оружие у милиционера и ударил его, чтобы успокоить. В жестокой войне не очерствело сердце генерала, не озлобилось, хотел он мира и добра.

Василий Георгиевич побывал на Волге с сыном и братом Алексеем, сходил в лес, набрал корзину грибов. Навестил дядю Михаила Васильевича и его дочь, свою двоюродную сестру Антонину. Они как раз собрались ужинать и угостили его вареной картошкой. «– Как в детстве», — сказал довольный гость. Проведал и друзей детства.

12 октября генерал Рязанов побывал на заводе «Красное Сормово», встречался с земляками-танкостроителями. Директор завода генерал-майор инженерно-танковой службы Е. Э. Рубинчик по поручению коллектива завода вручил Рязанову памятный адрес, макет танка Т-34, их продукции, и зажигалку с памятной гравировкой, которой генерал пользовался до конца своей жизни. Памятный адрес был у меня. С макетом танка, — рассказывал Георгий Васильевич Рязанов, — в детстве играл его сын Алексей, внук Василия Георгиевича. Сегодня Алексей Георгиевич Рязанов известный биохимик, доктор наук, пожизненный профессор, один из лучших в мире специалистов с очень высоким научным рейтингом. У него двое детей, правнуков Василия Георгиевича. Макет танка сейчас находится в музее В. Г. Рязанова школы №20 имени В. Г. Рязанова Большого Козина.

У Рязанова по-прежнему было немало дел. Еще две штурмовые авиадивизии, в том числе и прославленная 1-я гвардейская, вошли в состав корпуса. Прибавилось хлопот и еще убавилось времени. В полках, на полевых аэродромах, в штабе, везде требовалось его присутствие и умение оперативно решать возникающие вопросы. Он обобщает накопленный военный опыт, переучивает летчиков на новые типы самолетов. В «Красной Звезде» выходит его статья о формах учебы летчиков-штурмовиков в мирные дни. Но на душе у Василия Георгиевича нелегко. Разве за это сражались? Не такой виделась мирная жизнь, казавшаяся счастливым будущим. Рязанов, как всегда, трудился увлеченно. Он обладал счастливым, наверное, даром: любую, даже малопривлекательную и скучную работу сделать творческой, расцветить ее озарениями и открытиями. Творческое дело для себя он бы всегда отыскал. Писал бы, например, книги, как его друг Родимцев.

Хотя и мира-то особого и не было. Холодная война, реактивные самолеты, ядерное оружие… У меня смутные детские воспоминания, как повсюду строили бомбоубежища от атомных ударов, а в воздухе витало чувство обреченности, сладкое для детского сознания, не верящего в смерть. Но это чуть позже, в пятидесятые. А тогда техника и методы войны менялись стремительно. Казалось, все устаревает. Военный опыт оказывается никому не нужным. Хрущев, например, затем во многом вообще почти разрушил авиацию, полагая, что со всем справятся ракеты. Да и Рязанова, будь он жив, ждали бы, видимо, уже не авиационные дела. Но эволюция часто идет по спирали. И сейчас авиация очень даже нужна. И тот военный опыт, который в конце сороковых казался уже устаревшим, вероятно, может пригодиться сегодняшним военным авиаторам.

Печальнее всего то, что вместе с самолетами отпала нужда в летавших на них людях. То есть, они были нужны, но в других отраслях, для других дел, иных занятий. А они уже не мыслили себя без неба. А. А. Девятьяров в своей книге «Земля под крылом» сдержанно описывает, как его сразу после войны выпроводили из авиации. Огромные переживания чувствуются за скупыми строчками. Среди не лирических страниц появляются почти стихотворные строки: «И с теплящейся в душе надеждой я как лебедь рвался в небеса». Израненных в боях, поседевших, но мечтающих о полетах, штурмовиков не брали в реактивную авиацию, требующую людей абсолютного здоровья.

Владимир Павлович Шундриков, командовавший 8-й гшад, заболел после войны тяжелой болезнью позвоночника. Происхождение травматическое. Сказались военные годы, полеты, перегрузки, аварии, прыжки, ранения в Берлинской операции. Галина Дмитриевна, его жена, тоже воевавшая в 1-м гшак, ухаживала за ним больше десяти лет, когда он был прикован к постели. В 1969 году Владимира Павловича не стало. Галина Дмитриевна рассказывала, что в начале 50-х годов Шундриков командовал дивизией в Забайкалье и скрывал от врачей мучительные боли в спине, летая на реактивной технике. Один раз он в полете потерял сознание от резкого приступа боли. Спасся чудом, за счет запаса высоты, вовремя очнулся. За таким поведением, в общем-то, характерным для многих летчиков, стоят и вера в свои силы, граничащая с самоуверенностью, и желание полностью передать свой нужный опыт, использовать накопленный потенциал знаний и умения с пользой для Родины, смесь героизма и мальчишества. Но героического, высокого, достойного долгой памяти и подражания, все-таки, наверное, больше.

После войны стали не нужными многие боевые генералы. Они выполнили свою задачу. Они привыкли к резким и немедленным, четким и необратимым действиям. В войну исторические события концентрировались, исторические противоречия быстро разрешались. Возможно, только Жуков пытался продолжать в том же духе. И правильно, наверное, сначала Сталин, а затем Хрущев отстраняли его.

В конце 46-го и в начале 47-го года корпус стоит в Белоруссии, Слониме. 10 января 1949 года он получил новый номер, 60-й, с сохранением гвардейского звания и почетных наименований, и до 1956-го года базировался в Пинске, но самолеты были уже другими. Илы пустили на переплавку. Рязанова избирают депутатом Верховного Совета БССР. До сих пор сохранились вазы — подарок ему от работников стеклозавода «Неман». В депутаты его выдвинули рабочие стеклозавода «Неман», спиртозавода «Вселюб» и крестьяне деревни Бротянка. Рязанов женился. Требовалась определенная смелость, чтобы жениться на девушке с немецкой фамилией, отец которой был дворянином. Хотя он и не занимался политикой. Бывшие уже девушки радистки, телеграфистки говорили мне: мы все так любили Василия Георгиевича, так его обхаживали, а он выбрал твою маму. Я отвечал: потому что она самая веселая, самая добрая, самая хорошая, верная, любимая, — она моя мама. Хотя следствия с причинами здесь были перепутаны: мамой моей и брата она стала уже после выбора отца. Во втором браке Рязанов влюбился, как маленький. Разница в возрасте двадцать четыре года. Она могла бы быть и его дочкой, а, с другой стороны, разница разумная, муж должен быть и старше и опытнее жены. Мама уволилась из армии по болезни. Родилось двое детей. Еще одного, своего родного племянника, он усыновил. Вторая жена, бывшая его радистка, она любила его до конца жизни, была верна. Если не умерла с ним, то только потому, что у нее на руках были дети, его дети.

В Слониме в 46 г. родился мой брат Миша. В начале 47-го г. Рязанову сказали: «Корпус свою задачу выполнил, принимайте армию». Тогда и потребовалась расширенная автобиография с опытом боевых действий на имя генерал-полковника Голикова. Рязанова назначают командующим авиации в Львове, где он с 21.02.47 г. командовал 14-й воздушной армией Прикарпатского военного округа (в Киеве — 69-й — Киевского, в войну это была 17-я воздушная армия, хороший знакомый Рязанова будущий маршал В. А. Судец ей командовал. В 1972 году эта армия снова стала 17-й). Звание осталось прежним. Сталин после войны не присваивал генеральских званий. Во Львове как-то, когда его не было дома, ему привезли в подарок огромную корзину фруктов. Теща, Ольга Васильевна, обрадовалась: такие красивые фрукты. Попробовала несколько, не удержалась. И такие вкусные. Но Василий Георгиевич, когда приехал, разозлился, отчитал тещу, — зачем приняла, рассвирепел: никогда без меня никаких подарков не брать! Корзину отвезти обратно! На возражения тещи, что она уже что-то съела, сказал, чтобы купили такие же. — Купить то, что съедено, и отправить обратно! Немедленно! И если еще раз!..

Его сохранившаяся львовская записная книжка наполнена записями о таком количестве дел, что поражаешься, когда находилось время на все это. Тут и адреса, и телефоны Родимцева, Вершинина, Поспелова, Жадова, Рыбалко, Агальцова, Конева, Астахова, Голикова и многих других, и какие-то поручения Крайнюкову, Якименко, и заметки для статьи или книги, и конспект доклада, и многое другое. Сохранилось и письмо от Конева: посылаю Вам портсигар — подарок от рабочих г. Праги в честь 2-й годовщины освобождения столицы Чехословакии. Я в начале 2013 года побывал у дома №98 по улице Коновальца, тогда улица Энгельса во Львове, где мы жили. Симпатичный особняк оригинальной постройки на пригорке.

Однажды, когда он ехал куда-то на машине, на полной скорости отлетело колесо. Все обошлось. Он отнесся к происшедшему спокойно, как если бы запонка с рукава отлетела. Особисты начали выяснять, не диверсия ли, но, видимо, ничего не выяснили. Катастрофы и аварии бывают не только у техники. И организм человека, и — что печальнее — душа и дух его подвержены таким же внезапным и стремительным падениям.

А. В. Ворожейкин вспоминал: «Для проверки авиации Львовского военного округа была назначена группа инспекторов во главе с начальником Управления боевой подготовки бомбардировочной авиации ВВС генерал-лейтенантом Владимиром Алексеевичем Ушаковым. Возглавлял авиацию округа дважды Герой Советского Союза Василий Рязанов. Судьбы генералов были похожи. В Великую Отечественную оба командовали авиационными корпусами: Ушаков — бомбардировочным, Рязанов — штурмовым, а затем перешли на нелетную работу. Правда, по характеру и внешнему виду их нельзя было спутать. Ушаков — высокий, спокойный. Рязанов — небольшого роста, хрупкий, энергичный. После рассказа о ходе боевой подготовки в подчиненных частях Рязанов поинтересовался, сколько времени мы будем проводить проверку. — Это зависит от вас, — загадочно улыбнувшись, ответил Ушаков. — В хорошей работе мы быстро разберемся, а вот с недоделками придется покопаться. Наша цель не только выявить недостатки, но и помочь вам устранить их». Когда А. В. Ворожейкин писал эти строки, он, наверное, не знал, что с Рязановым они земляки, и что им двоим, как дважды Героям, в Нижегородском Кремле будет стоять небольшой обелиск.

Я родился в Львове, но примерно в двухмесячном возрасте был оттуда увезен в Киев, куда отца перевели служить. Конечно, ничего из той львовской жизни я не помню. Хотя астрологи считают важным место рождения, под какими звездами. Зыбкость памяти. Гора многое мог спутать из того, что рассказывал мне. Да и документы не гарантируют точности, — в них нередко напутано. Любые исторические сочинения — это весьма вольная интерпретация происходивших событий. Но У. Черчилль сказал: «Чем глубже вы заглядываете в прошлое, тем дольше в будущее вам удается заглянуть».

С кем-то из его подчиненных у Рязанова был конфликт. Не знаю, на какой почве. Возможно, Рязанов защищал кого-то из своих летчиков. Летчики, как и разведчики наземные, работали в тылу врага. Военный летчик во время задания постоянно рискует жизнью. Могилы многих погибших неизвестны. У Ила начинает барахлить мотор, он выходит из строя, разворачивается в сторону своего аэродрома, и исчезает бесследно, словно переходя в другое измерение. Иногда сбитые пилоты падали на вражеской территории. И нередко попадали в плен. В книге А. Драбкина «Я дрался на ИЛ-2» Владимир Моисеевич Местер вспоминал: «Кто из плена приходил, тем плохо было. Не сразу, а потом, после войны. У нас был командир звена капитан Назмеев, в 42-м году его сбили, он попал в плен, бежал. Потом опять воевал. Закончилась война, мы базировались в Белоруссии. Ночью, я дежурил по штабу, подошла машина — два человека, как их всегда рисуют, на глазах у меня содрали с него погоны, посадили в машину и увезли. Жену и двух дочек забрали. Так и канул — ни слуху, ни духу… Это было страшное время, 1948 год…». Пилотам не у кого было искать защиты, кроме, как у командира, которому верили и на которого надеялись. И командир не оставлял в беде своих орлов. Как любое дело он доводил до конца, так и не бросал никого из своих. Но тут и командиру пришлось нелегко. Офицеры-особисты очень не любят, когда им, тем более, в присутствии других офицеров, делают замечания, выговаривают, пусть это и командарм. Воспринимается это ими как личная обида. У них свое начальство, свои представления о ценностях. У Рязанова противник оказался боевым, писал много докладных против него. Какой-то компромат, вероятно, был. Например, указывал, что Рязанов был арестован, но скрывает это. Он, видимо, решил, что — этим- то он уж наверняка добьет дважды Героя. Жалобщика тогда вызвали в особый отдел и спросили, откуда он об этом знает, от Рязанова ли слышал. А когда он ответил, что не от него, посоветовали эту информацию забыть, как раньше советовали это сделать самому Рязанову. Так что, далеко не все относились к нему с любовью и почтением. Как говорил сам Василий Георгиевич: я не червонец, чтобы всем нравиться. Замполит полковник Черноусов тоже почему-то писал жалобы на Рязанова. Неизвестно, какие партийно-политические расхождения у них были. Может, замполит полагал, что его должность требует не меньшего уважения, чем командирская. На одной из фотографий Черноусов выглядит почти юношей, румяный, пышущий здоровьем. Он был непримирим, писал без устали, с задором и энтузиазмом. Вероятнее всего, Рязанов, относившийся к политработникам без почтения, — он сам немало прослужил командиром-комиссаром и ценил их, прежде всего, по делам, — как-то задел своего заместителя по политической части. В корпусе на фронте почти все замполиты летали, вели за собой бойцов. Многие погибли смертью героя. А здесь, может, оказалось не так.

Потом, уже в Киеве, новым замполитом стал генерал Рубочкин, с которым Рязанов сработался. О военных делах Рубочкина очень тепло писал А. Д. Якименко, видимо, его друг, называвший его в своей книге Сашей. Мама дружила с семьей Рубочкина, с Надеждой Григорьевной, женой Александра Васильевича, и после смерти отца. Жили мы недалеко, ходили в гости друг к другу. Я помню, — мне было лет шесть, — как меня поразили несложные фокусы с магнитом, которые мне показывал Валера Рубочкин, сын Александра Васильевича. Потом Рубочкина перевели служить в Монино, где он и умер. Внук Рубочкина, Александр Сладков, сын его дочери Галины, ее я запомнил юной красавицей, стал сейчас известным военным корреспондентом на РТР.

Когда в 1944 году Александр Покрышкин, уже знаменитый летчик, получил третью звезду Героя, командир корпуса Утин сказал: «Ну, теперь держись, Александр Иванович. Твои три звезды — это терновый венец для тебя и даже твоих детей и внуков. Ты же знаешь, как у нас «любят» героев…". Эти слова, по признанию близких Покрышкина, оказались для семьи пророческими. С одной стороны, было уважение, почет, признание таланта. С другой, штабные герои войны всячески строили козни и интриги вокруг его неординарной личности. Но он всегда был выше этой мышиной возни, стойко сносил удары судьбы. И в минуты невзгод его семья — жена, дети — были той гаванью, где он находил покой и умиротворение [2]. Похоже складывалась жизнь и у Рязанова.

Мир несовершенен и несправедлив. Василий Георгиевич вместо того, чтобы решать философские, геополитические, социальные проблемы, рвал свое и без того нездоровое надорванное сердце в пустых, изнуряющих, выжигающих душу конфликтах с любителями таких бесплодных сатанинских затей. Есть род людей ни на что больше не годных, — только на такого рода свары, в которых они цветут, дышат этим отравленным воздухом, как кислородом, черпая в нем силы. Надо было Василию Георгиевичу бросить все, комиссоваться и, как Юмашев, например, поселиться в той же Алупке, размышлять у моря над вечными вопросами, писать мемуары. И дожил бы, гляди, лет до 70—80. Но не отпустили бы. Попасть в обойму очень сложно. Выйти же еще сложнее. Хотя, видимо, такую попытку в 47-м он делал. Но не сложилось. Да и характер у него был не созерцательный. Противоречие в том, что от круговерти дел устаешь действительно смертельно, а вырваться — умрешь от безделья.

Мир жесток, безразличен и равнодушен. Он не станет теплым и мягким, если ты не изменишь его, не оживишь своей душой, не согреешь своим теплом, не смягчишь своей нежностью. Мир бесформен. Формы создает дух. Чтобы их создавать, строить свои миры, надо немало: желание, правильное понимание вещей и их связей, готовность к неудачам и неожиданностям, к тому, что построенное окажется совсем не таким, как задумывалось. Нужны воля и умение строить, а также многое, многое другое, например, азарт, задор, веселость. Хотя созидание происходит спонтанно, без видимых усилий, условия должны соблюдаться. Все это у Рязанова было. Он понимал, что судьбы подчинены высшей воле. Но во власти человеческой столько свободы, что жизни не хватит распорядиться и малой ее частью. Жизни ему как раз и не хватило.

В характеристике Рязанова было записано: «Подбором и расстановкой кадров занимается недостаточно. Среди офицеров аппарата, в штабах полков и дивизий до декабря 1948 года имелись офицеры в прошлом судимые, бывшие в плену и окружении, привлеченные к партийной ответственности». Когда Конев командовал в Австрии, не отпуская от себя Рязанова, многие вопросы решались проще, а подобных претензий не возникало. Конев писал: «Взаимоотношения начальника и подчиненного должны покоиться целиком на основе единства целей, долга и товарищества… На службе — начальник, вне службы — товарищ и друг, вот лучшая форма взаимоотношений». И Коневу в годы войны удалось создать атмосферу доверительности, товарищества и в то же время требовательности с людьми, которые вместе с ним решали боевые задачи. Теперь тотчас же проявились недоброжелатели. Но Василий Георгиевич всегда был бойцом. Только вот эти никому не нужные бои забирали силы, которых уже было немного. В войну было интереснее, веселее. Почему закисла, забродила послевоенная жизнь? Оформившееся имперство виной? Старение руководства, косность, консерватизм? Как люди, не болевшие в войну, так и организм общества начал давать сбои в переходном режиме. Может быть, и сами победители виноваты? Опьяненные победой, хотели слишком многого? Хотя доброты, сочувствия, понимания другого, тогда, наверное, было побольше. Сколько внимания и тепла давали детям. В обществе, как и в природе, все уравновешено, какие-то законы сохранения действуют. Или «пятая колонна» работала? Но старость начинается, когда пропадает радость преодоления, соревнования, победы. А здесь победа уже состоялась, некуда стремиться, впереди пустота.

В 47 г. летчик из его армии улетел в Австрию. Командиров кого разжаловали, кого посадили. Недруги командующего воспрянули духом. Рязанов тоже подготовился к тюрьме. Не хотелось снова в камеру, но что поделаешь. К тому времени уже сидели главный маршал авиации А. А. Новиков, генерал-полковники авиации А. Никитин, И. Туркель и генералы штаба ВВС, и другие военачальники. А маршал авиации С. Худяков был расстрелян в 1950-м. На нервной почве у Рязанова началась экзема. Его планировали разжаловать в рядовые и лишить всех наград. Когда это решение докладывали на политбюро, Сталин проговорил в усы: Рязанов… я его знаю… И тут же машина завертелась в обратном порядке. Ему предлагали должность министра гражданской авиации. Но он не мог работать в режиме, задаваемом Сталиным, по ночам, и отказался. Были и другие предложения. Хотели использовать его политическое образование. Перед отъездом в последний отпуск, откуда он не вернулся, он сказал жене: ничего не поделаешь, придется после отпуска ехать в Москву, как я не отказывался, не смог.

Сталин сделал Россию — СССР ведущей мировой державой. Сталин очень большое значение придавал культурному и идейному воспитанию народа. Но модернизацию гигантских архаических слоев населения провести не успел. Не удивительно, ведь философ Мирче Элиаде считал носителями первобытного или архаического сознания с мифологическим мышлением подавляющее большинство современных жителей. Планы Сталина в отношении Рязанова. У него коммунистический университет — аналог семинарии Сталина, его любимый вуз, тюремный университет — тоже, как у Сталина. Тюремный стаж политический, возможно, был достоинством в глазах Сталина. Герой войны, лоялен. И — главное — боец, — доказал это. Хотя по природе своей Рязанов был человеком мягким, добрым, отзывчивым, байбак. Вернее, он был разным, в зависимости от ситуации. Но бойцом он действительно был. Он верил в грядущее торжество коммунизма. Сознательно и целеустремленно был бойцом, солдатом империи. Такой термин тогда не употреблялся. Немало загадок в истории того времени. Хоть Советский Союз не был монархическим государством с императором во главе, и не имел колоний, но это слово предполагает величие, поэтому и было введено в 1721 г. Петром I. У Ф. Чуева есть книга «Солдаты империи». К таким солдатам можно отнести и Рязанова. Гипотетические версии, рассмотрение которых — область фантастики: предположения о том, как бы Рязанов повел политику страны, если бы встал у нее во главе. Не исключено, что Сталин мог рассматривать его в качестве вероятного приемника. Сокурсников Рязанова по Коммунистическому университету имени Свердлова, который Сталин ценил, в котором проводил встречи и читал лекции, Вознесенского и Щербакова, — они могли рассматриваться как потенциальные приемники, — к тому времени уже не было в живых.

Мой старший брат Георгий, прочитав части этой книги, написал мне: «Отец был человеком действия. Он верил в победу коммунизма, но ничего хорошего от него не ждал. Он кого-то любил, кого-то не любил, но внутренней жизнью людей не интересовался. Отец считал, что у истории нет моральных критериев, а потому идеалы бессмысленны. Победит же коммунизм, потому что нравится народу». Это он написал в ответ на мой вопрос: «И критическое отношение к коммунизму… У него все-таки было базовое политическое образование, конечно, с марксистскими догмами, но во время его учебы еще были, возможно, остатки старых школ. То есть, какое-то представление об идеальном с его точки зрения, обществе, какой-то абстрактный идеал у него был. И, если он не совпадал с коммунизмом, то к какой модели он был ближе?» Ответ Георгия представляется мне спорным. Ведь сам отец поступал всегда морально. А что такое история, как не сумма действий отдельных людей. Возможно, поступая морально сам, он видел аморальность, отсутствие моральных критериев у других? Надо ли для этого интересоваться внутренней жизнью людей, чего отец, по словам Георгия, не делал? Хотя, видимо, война и новый брак изменили не только звания, награды и отношение к миру отца. Изменился и характер, став более мягким, терпимым. Мой брат Слава знал отца лучше меня, ему было уже 11 лет, когда отец умер. Сейчас, в 2020-м году, Слава говорил, что основной чертой отца была доброта. У меня были знакомые военные, люди жесткие, суровые. Но незадолго до смерти становились очень добрыми. Так ли было с отцом? Но и его сыновья Георгий и Михаил были чрезвычайно добрыми, бесконечно отзывчивыми, бескорыстными, хотя характер у них был твердый и независимый. Скорее всего, у отца присутствовал весь спектр душевных качеств. И в зависимости от ситуации, обстановки, времени, событий, обстоятельств, проявлялись больше те или иные черты.

Философ Семен Франк в работе «Смысл жизни» писал: «Жизнь наша осмысляется, поскольку она есть разумный путь к цели, или путь к разумной, высшей цели… Но таким истинным путем для нашей жизни может быть лишь то, что вместе с тем само есть и жизнь, и Истина. „Аз есмь путь, истина и жизнь“ … Для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность Ему, достижимость для нас жизни в Боге, или божественной жизни. Необходимо, …, чтобы, несмотря на всю бессмысленность мировой жизни, существовало общее условие ее осмысленности, чтобы последней, высшей и абсолютной основой ее был не слепой случай, не мутный, все на миг выбрасывающий наружу и все опять поглощающий хаотический поток времени, … а Бог, как вечная твердыня, вечная жизнь, абсолютное благо и всеобъемлющий свет разума. И необходимо, во-вторых, чтобы мы сами, несмотря на все наше бессилие, на слепоту и губительность наших страстей, на случайность и краткосрочность нашей жизни, были не только „творениями“ Бога, … но и свободными участниками и причастниками самой божественной жизни, так, чтобы служа Ему, мы в этом служении не угашали и не изнуряли своей собственной жизни, а, напротив, ее утверждали, обогащали и просветляли…».

Возможно, Георгий имел в виду, что у отца не было, как сказано у Франка: «…достижимость для нас жизни в Боге, или божественной жизни». Мне же кажется, что отец так, конечно, не формулировал и даже не думал так, но в глубине души, неосознанно к этому стремился. Отсюда и кодекс чести его, и честность, и постоянная работа. И свою собственную жизнь он, как писал Франк, утверждал, обогащал и просветлял. Георгий, старший сын Василия Георгиевича, стал известным физиком. На его работы ссылаются, о нем была телепередача из серии об ученых с А. Гордоном. Но последние десятки лет он занимался более общими вещами, физика среди них только частный случай. У него в 1993 году в московском издательстве «Гнозис» вышла книга «Путь к новым смыслам», а после этого шесть, наверное, книг в Интернете.

Поколения сменяют друг друга, как волны. Вот и Георгий 7 января 2017 года ушел в другой мир. Его сын Алексей написал мне, что он уходил из (этой) жизни легко и с улыбкой на лице. Теперь он будет лежать в центре Принстона, — там живет и работает Алексей, в очень красивом месте, под огромным дубом, в окружении других великих ученых, могила Гёделя рядом. За ним лежат фон Нейман, Вигнер.

Я выразил Алексею соболезнование. Очень больно, когда уходят такие замечательные люди. Он был моим вторым и последним родным братом. Первый, Миша, ушел в 2010 году. Будем теперь надеяться и молиться, чтобы там им было хорошо и светло. Я зажег поминальную свечу. Он был светлым человеком — светлая и добрая ему память. «– Я всю жизнь пишу одну и ту же книгу», — сказал мне Георгий своим чистым, мягким, юным голосом в нашем последнем разговоре по скайпу.

Георгий своим добрым и веселым нравом, оригинальным своим мышлением, привлекал к себе людей, как и отец, наверное. Потом Георгий часто или был погружен в размышления или занят другими делами, или уезжал куда-то, — так он около года прожил в Ялте, — и многие, привыкнув уже к увлекательному общению, обижались, теряя связь с ним. В книге Ю. С. Владимирова «Между физикой и метафизикой», вышедшей в московском издательстве URSS в 2012 году, один из разделов среди физических и математических глав называется «Штрихи к портрету Г. В. Рязанова». Там Владимиров пишет: «Георгий Васильевич Рязанов (1930 г. рождения) был сыном дважды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта Василия Георгиевича Рязанова (1901 — 1951 гг.), командовавшего во время Великой Отечественной войны 1-м гвардейским авиакорпусом штурмовой авиации. О его фронтовом пути и боевых заслугах написана книга (ссылка на книгу Л. А. Рязанова и Н. И. Чеснокова (В. Р.)). До войны он преподавал в Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского, кстати, в те годы, когда там учился и мой отец, также впоследствии ставший генерал-майором авиации. Старшего Рязанова отличал аналитический склад ума и обстоятельный подход к решению проблем. В частности, Верховным Главнокомандующим ему было поручено выработать тактику массированного применения штурмовой авиации, с которой он успешно справился в ходе боевых действий своего авиакорпуса. Эти качества отца в полной мере унаследовал и его сын, исследуя фундаментальные проблемы пространства-времени и физических взаимодействий. Георгий Васильевич и внешне походил на своего отца: был высоким, сухопарым, со спокойным, вдумчивым взглядом. … Рязанов был немного старше меня, но это нисколько не мешало нашему многолетнему общению. В целом, Георгий Васильевич производил впечатление человека не от мира сего, полностью погруженного в размышления о глобальных проблемах мироздания. Некоторые коллеги находили сходство внешности Рязанова с поэтом Бродским. Думаю, что сходство было не только внешнее…». Владимиров, вероятно, знал о делах В. Г. Рязанова из рассказов своего отца. Все авиаторы того времени уважали и ценили В. Г. Рязанова.

Гора всегда помогал и не только мне, а всем людям, совершенно бескорыстно, по всем вопросам, по которым он мог что-то сделать. Расспрашивал знакомых физиков об их задачах и советовал очень точно. Своими рассказами он очень помог мне в работе над этой книгой. Он, Гора, удивительно был похож на моего брата Михаила, ведь они оба старшие сыновья, правда, от разных матерей. Оба совершенно бескорыстные, добрые, веселые, бодрые, высокие, поджарые, чуть сутулые, даже манеры поведения и разговора, походки были очень сходны. Еще удивительно — и Гора и Миша были провидцами, легко говорили о чем-то будущем или прошлом, без всякого сомнения, и все и в прошлом и в будущем оказывалось именно так. А оценки настоящего у них обоих оказывались поразительно точными. Оба они были удивительно честными, правдивыми, спокойными. Это, наверное, от отца. Он, Гора, был, возможно, последним звеном, связывающим нас с отцом. Как листок в реке цеплялся за камень. Его сорвало и понесло во тьму веков, где эта война мешается с крестовыми походами. При последней нашей встрече Гора жаловался, что его не понимают. Надеюсь, что человечество проживет еще некоторое время до его понимания, и его гениальные труды оценят по достоинству. Историки науки сейчас пишут о его трактовке квантовой механики, более вероятностной. Сам Георгий говорил об этих работах, как ошибочных. Он часто отвергал сделанное им ранее, видя нечто, более совершенное. Георгий почти всю свою жизнь посвятил поискам ответов на вопросы, найти которые практически невозможно. Однако, сам процесс поиска увлекателен, хотя и очень труден. Сам ставишь себе задачи, в силу своей добросовестности обязан их решить… В последний раз он говорил мне, что выводит все из Нагорной проповеди и Евангелия от Фомы. «Главная сфера интересов — основание физики. Построил общий план мира, согласно которому физика оказывается следствием обратимости времени и зависит от многих факторов, относящихся к сферам искусства, религии, мистики и др.» — написано о нем в одном из источников. Но важнее и для него, и для всего мира его великая душа, ушедшая сейчас, но оттуда освещающая весь мир.

В институте теоретической физики им. Ландау в Черноголовке, где он работал, очень серьезном научном заведении, все считали его гением. Действительно, я перечитал его работы 50-х, 60-х годов, на которые и сейчас ссылаются. Сильнейшие работы. А тогда ему не было и тридцати. Всегда он был веселым, доброжелательным, чуть ироничным. Был я два раза у него в деревне Петрищево на Оке, куда он перебрался из Москвы после выхода на пенсию, когда, как он говорил, появились прекрасные условия для работы. И он и там и везде постоянно работал, думал, а это самая трудная работа. Образ жизни был таким. Как и наш отец, он был великим тружеником.

К В. Г. Рязанову с большим уважением относился сын Сталина Василий. Есть несколько его телеграмм, в том числе поздравительная, к пятидесятилетию Рязанова, написанная очень тепло и почтительно. Генерал Д. Т. Никишин, сменивший Полбина в должности командира корпуса после его гибели, писал в своих воспоминаниях, что в 1943 году Полбина на эту должность выдвинул из инспекции ВВС Василий Сталин, когда Судец был назначен командующим 17-й ВА. Полбин сдружился с В. Сталиным под Сталинградом. Рязанов же такой дружбы не искал. У него был уже опыт дружбы с Алкснисом, закончившийся тюрьмой.

Как бы сам Рязанов отнесся к предложению стать лидером? Раньше согласился бы. Но тогда он, видимо, уже не хотел быть первым лицом, не хотел ни почестей, ни славы, — этого у него было достаточно. Он, видимо, еще во время учебы в Коммунистическом университете понял о политике то, что сейчас очевидно для многих, что политика даже в самых лучших своих стремлениях неизбежно сопряжена с грязью, кровью, ложью. И он уже так устал, что хотел только, как герой Лермонтова, «…свободы и покоя… забыться и заснуть». Он бы, конечно, выполнил приказ, но больше всего ему хотелось бы быть свободным, возиться с детьми, заниматься чем-то в свое удовольствие, учить детей множеству вещей, прежде всего, мужеству, честности, стойкости, порядочности, в чем он знал толк. Учил бы и тем вещам, которым он сам хотел бы обучиться. Писал бы мемуары, свои мысли о жизни. Склад ума у него, в общем-то, был философски аналитическим. Но он стал бы руководителем, скорее всего, лучшим, чем те, кто был на этих ролях. И получал бы радость от этой работы, как он получал ее от любого другого занятия.

Есть ли некое глобальное, всемирное, всечеловеческое, вселенское значение явления Рязанова миру? Это, во-первых, его склад ума: мыслитель, аналитик, ученый, ставший военным. Во-вторых, величие духа, благородство, честность его. И, наверное, разумное сочетание традиций и новаторства. Знакомый, увлекающийся военной историей, в разговоре со мной сказал: у твоего отца биография благополучная, а я ищу что-то нестандартное. Видимо, по контрасту с правильной картиной советского периода очень многие сейчас принялись за поиски всяких аномалий. Хотя, наверное, важнее было бы понять, как судьба внешне благополучная приводит к результатам огромным по меркам обычного человека. Какие силы задействованы? Какие действия? Секрет, наверное, простой. Работать много и упорно. Тогда результаты, постепенно накапливаясь, будут нужными и правильными. И времени, и сил на аномалии не останется.

Люди живут, как правило, в каких-то своих замкнутых тесных мирках, не подозревая о том, что в это же время рядом происходит что-то значительное, важное для его жизни. Выход за пределы этого замкнутого мира чаще всего ищут с помощью алкоголя. Мир авиации стал уже тесным для Василия Георгиевича. Но жизнь — движение по узкому горному хребту, слева обрыв, справа крутой склон. Надо удержаться на гребне.

Каждый выбирает свою судьбу и становится тем, кем хочет стать. Кому-то нравится лежать на боку, и он всю жизнь этим занимается, живет в своем внутреннем мире. Кто-то хочет стать спортсменом или певцом, например, и в этих направлениях что-то предпринимает. Если бы Рязанов хотел стать политиком, он не ушел бы в авиацию. К тому же политику для реализации власти нужны соответствующие средства, социальные системы. Он же мог опереться только на военную авиацию, и то — не слишком надежно. А в той обстановке, когда окружение Сталина стремилось к власти любой ценой, он, скорее всего, будучи не силен в интригах, не смог бы удержать власть. Василий Сталин знал это окружение и заявлял о том, что его отца убили, видимо, с какими-то основаниями. И склад ума у летчиков не чиновнический.

Принимать правильные решения вообще нелегко. Еще сложнее принимать такие решения в стрессовой обстановке цейтнота и угрозы для жизни, бросая вызов смерти. Чтобы свершить что-то, необходимы, прежде всего, сила духа и знания. Важную роль играет и сила страсти. После войны страсти, игравшие в душе Василия Георгиевича, слегка улеглись. Но не исчезли совсем.

Сознание может изменяться в пограничной ситуации. В бою сознание может стать коллективным, уходят его границы. Люди в коллективном сознании боя становятся причастными всем боевым событиям. Чувства бойца и переживания друзей смешиваются. На грани смерти обычные причинно-следственные отношения искажаются, событиями начинает управлять судьба. Невероятные совпадения можно причислить к разряду чудесных. Как самолет, в котором находился Рязанов, разнесло в клочья, а он остался цел и невредим. Работа командира — принятие решения в чрезвычайных обстоятельствах, это придает реальность человеческому существованию. Принимающий волевое решение должен быть готов принять и его последствия, риски смерти или увечья. Но командир, зная о более высоких и сильных ценностях, чем его жизнь, находится в коллективном сознании, воспринимая знаки угроз или путей к успеху. Командир читает язык событий, носящих знаковый характер, принимая решения по наитию, глядя на рисунки судьбы. И выражаться отец часто стал судьбоносно.

Судьбы сражений решает вовремя отданная верная команда. Если команда не поступает или запаздывает, бой проигрывается. Командир, как дирижер, должен точно чувствовать и действовать, командовать четко и своевременно, в такт событиям, читая их вслепую, — нот нет. Очень веским моментом в удачных сражениях 1-го гшак было управление корпусом его командиром. Мелодии непростые. Переводить хаос в управляемый режим, добиваясь чего-то, снова отпускать систему в хаос. Уже с другой траектории, более близкой к иной новой возникшей задаче, снова контролировать систему, перенацеливая ее, — вот искусство командира, ведущее к поражению противника. От Рязанова исходил магнетизм энергии, воли и силы духа. Бойцы это чувствовали. Рязанов мог организовать и настроить коллектив одним взглядом и вскользь брошенным словом. Каждый день он настраивал на плодотворную работу комдивов, комполков, комэсков, ведущих. А дальше волны расходились.

Василий Георгиевич был одним из тех, кто разрабатывал тактику и оперативное искусство действий штурмовиков Ил-2, основы боевого применения, перебазирования, снабжения, взаимодействия с бомбардировщиками и истребителями, с другими родами войск. Управление боевыми действиями авиации на поле боя, массирование действий авиации, действия по аэродромам противника, воспитание и обучение пилотов, — все это и многое другое — плоды трудов и раздумий Василия Георгиевича. Задачи не простые. Эта тактика была не абстрактной разработкой. Ее положения писались кровью и жизнями пилотов, инфарктами командиров. Надо исходить из того, что есть Ил-2, не маневренный, недостаточно защищенный, несмотря на броню. Может, как говорят, и количеством задавили. Но на Илах били и юнкерсов, и мессеров. И случай, — кто как подвернется, кто дрогнет, кого наведут, кому твердо и уверенно прикажут: бей! Исход сражения зависит от решения командира, от выбранной им тактики, от его неожиданного для противника хода. Он ввел управление по радио с НП наземных войск в штурмовой авиации. Он создал и возглавил эффективно действующую структуру — 1-й шак, сформировав и поддерживая его плодотворную работу. Но, — самое, наверное, главное, — он мужественно, достойно сражался, принимал верные и своевременные решения, самоотверженно и точно выполнял полученные приказы, подавая пример своим подчиненным и коллегам. Благодаря усилиям Василия Георгиевича и его соратников, эффективность боевого использования Ил-2 оказалась высокой, и штурмовики стали грозным оружием. Вклад штурмовой авиации в Победу велик. Если в начале войны только в западных округах, где были штурмовики, их было не больше 4,5%, то уже к началу 43-го их было больше 30% всего самолетного парка ВВС, а затем это число росло. Это был технологический прорыв, наряду с танковыми армадами обеспечивающий преимущество. Но боевое применение Илов, их эффективное использование, — заслуга Рязанова и других авиаторов. Уже после войны немецкие историки называли Ил-2 скальпелем, распотрошившим немецкую армию. Но скальпель эффективен в руках умелого хирурга.

Соратники Рязанова знали его боевой опыт, широкий оперативно-тактический кругозор, безупречную логику мышления. Он принимал единственно правильное решение быстро в самой сложной обстановке. За допущенные просчеты, за проявленные слабости Рязанов взыскивал сурово, но при всем том ценил и любил летчиков. Он, любивший летать, тосковал по любимому делу, слегка завидовал пилотам и часто хотя бы в разговорах с ними погружался в летную стихию. Так или иначе, во всех боях корпуса участвовал Рязанов. Готовил, планировал вылеты, отдавал приказы, строил базу, основу для побед, и сам руководил боем. Командир отвечает за все. Тогда четко и жестко выполнялось это правило. За ошибки и поражения вверенной ему части или соединения командиры были наказаны, вплоть до расстрела, за успехи и победы — награждены.

Таких бойцов, как Рязанов, было немало. Люди самоотверженные, ставящие интересы государства выше личных, не гордившиеся своим превосходством и заслугами. Маршалы и генералы, полковники и капитаны, сержанты и рядовые, — все они отдавали всё, что могли. У противника в войне моторов самолеты и танки были не хуже. Но мы победили. Победила сила духа наших людей. Рязанов в чем-то опережал свое время. Например, постоянно учился всю жизнь, а сейчас такое обучение становится необходимостью. Сохранились наброски его выступления на партийном активе Киева в начале 51-го года. Там он говорит об очистке небольшой речки Нивка, протекающей недалеко от Святошина. Не сбрасывать туда отходы, обустроить там ряд прудов, разводить рыбу. И это тогда, когда и слова экология не знали. Сейчас, уже давно, возможно, под влиянием Рязанова, так и сделали с речушкой, она, как он и предлагал тогда, очищена, в нее уже не сбрасывают отходы, на ней сооружена цепь прудов, в которых разводится рыба. Возможно, речка Нивка напомнила ему речку Пыра из его детства в Большом Козино, такую же речушку, через которую можно перешагнуть.

Вот сохранившийся рукописный текст: «9.1.51. К выступл. на гор. парт. конференции. 1. Раздел о промышленности очень большой. В то время другим вопросам уделено меньше внимания. 2. Хочу остановиться на 2-х вопросах: 1. Вопросы благоустройства города и 2-е о партийном руководстве научными институтами. 3. Если в условиях капиталистич. города неизбежна была противоположность между центром и окраиной, то совершенно нетерпима эта противоположность в настоящих условиях. Если она есть, то говорит только о нашей лени, неповоротливости. К сожалению, мы наблюдаем такую картину, когда в центре все: парки, скверы, цветы, внимание к центру, а на окраине, не говоря о газе — это одновременно не сделаешь, нет воды, нет мощеных улиц, нет торговых точек. А если поехать на Брест-Литовское шоссе, то в районе Святошино все хуже и хуже. Раньше были хоть заборчики, и они прикрывали неприглядную картину, то сейчас эти заборчики, по-видимому, ушли на дрова, и мы наблюдаем разруху, руины, неприглядный вид.

Все собравшиеся здесь знают, что возле Киева протекают реки Днепр и Ирпень и что они текут в разные стороны. Мало кто знает, что по всей западной окраине Киева протекает речка Нивка, впадающая в р. Ирпень. Она особенно хорошо видна, когда поднимаешься или заходишь на посадку на самолете на аэродроме Жуляны. Вместо того чтобы использовать эту речку для красоты и удобств трудящихся, превратили в сток нечистот, грязи. Можно было бы сделать без особо больших затрат систему прекрасных проточных чистых прудов. Что дает природа, не можем использовать. Как устранить. На окраинах из торговых предприятий преуспевают только пивные и т.н. «Закусочные», где выпить есть что, а закусить нечем. 4. Считаю необходимым более широко вовлечь трудящихся в обсуждение плана восстановления и реконструкции г. Киева. Два новых дома на Крещатике стоят друг к другу, как два поссорившихся братишки и ждут, когда их мама помирит. «Пряничные домики», «Кафельные печи». Такой стиль годится для одно-двухэтажного домика где-нибудь на веселой опушке леса, а не для 10-ти этажки. Дома на центральной улице столицы. Мы будем строить десятки и сотни домов. Так надо тщательно продумать. 5. Больше внимания научно-исследовательским институтам. Мне было поручено Горкомом обследовать партгруппу сантехнического института. Парторг хорошая, но она сама по себе, директор сам по себе. Секретарь парторганизации без квартиры». На этом запись обрывается. Образ братишек, скорее всего, родился из наблюдений за мной и братом. А в одном из «Пряничных домиков» мы уже без отца прожили больше 60 лет.

После войны у Василия Георгиевича появилась (или проявилась) такая черта характера, которую можно назвать веселой наглостью. Хотя, возможно, она была и раньше, но как-то не реализовывалась. Может быть, сказывался опыт военных лет, когда многие вопросы решались полюбовно, в дружеской беседе с командующими сухопутных, воздушных и танковых армий, может, две Звезды Героя на груди, может, счастливая супружеская жизнь, маленькие дети, может, предчувствие недалекой кончины. Но он, и раньше особо не привечающий формальности, сейчас и вовсе почти не обращал на них внимания. Рассказывали, что он чуть ли не с пистолетом ворвался в Лукьяновскую тюрьму в Киеве, куда был помещен его бывший летчик, в свое время побывавший в плену, и освободил его. Драченко арестовали в Одессе, и Рязанов освободил его при помощи генерального прокурора Руденко. Какие-то еще похожие, сходные со сказками истории… Бывая в Москве, в Большой театр или на какие-то интересные концерты, когда не было билетов, проходил, обращаясь к администратору. Вообще, он был человеком веселым, любил шутить, смеяться, с удовольствием читал Ильфа и Петрова. И можно было бы сказать, что он жил легко, весело и непринужденно, если бы он не работал непрерывно. А к работе он относился очень серьезно. Да и работа была такой, что пошутить можно было только тогда, когда она подходила к концу. Может, в редкие свободные часы и хотелось ему расслабиться, пошутить. Веселость эта была не напускной, не показной, в противовес мрачности мира. Он мир воспринимал весело и радостно, светло. Еще по свидетельствам всех, его знавших, он был красивым и сильным человеком.

Замыслы надо еще воплощать, реализовывать. Сама идея составляет не больше 3—4 процентов от будущего возможного успеха. Остальное — труд, каждодневный, кропотливый, надоедающий и изнуряющий. Рязанов вел себя, наверное, правильно, если о нем остались добрые воспоминания и хорошие результаты его трудов. Рязанов урывками, когда выдавалась свободная минута, работал над обобщением своего богатого опыта. Так, передо мной лежит написанный его рукой карандашом листок с названием «Записки к некоторым вопросам военного дела.

— Из опыта Отечественной войны вытекают два вида оперативного применения авиации. а). Участие авиации в армейской операции. б). Участие авиации во фронтовой операции. В зависимости от характера армейской операции, с каким противником имеет дело армия, какие задачи преследуются в операции, армии нужно придавать один штурмовой авиационный корпус или один штурмовой и один истребительный.

Порядок работы командира корпуса, приданного к армии: 1. Выработка плана взаимодействия. 2. Изучение района с летчиками. 3. Проигрыш первого дня с командирами дивизий, полков, штурманами. 4. Выделение средств связи и оперативных групп. 5. Выбор КП. 6. Руководству авиационного базирования дается направление изыскания аэродромов. 7. Оперативная группа со средствами связи отправляется накануне дня. Сам командир корпуса накануне или прибывает за час (дальше оборвано).

— Когда авиация участвует во фронтовой операции, то в соответствии с приказом командующего войсками фронта, план разрабатывает командующий воздушной армией. Командиры корпусов на основе общего плана с командармами общевойсковыми и танковыми тоже разрабатывают план взаимодействия.

В этом случае командующий воздушной армией выносит свой КП на участок направления главного удара (совместно с КП командарма, где наносится главный удар), где сосредоточены танки фронта. В случае удара в двух местах организуются два КП.

Большое внимание должно быть уделено подсчету и планированию материального обеспечения: горючее, бомбы, снаряды, патроны; самолеты, штурманы, летчики.

Командиры корпусов организуют свои КП поблизости от КП командарма воздушной армией, по возможности, чтобы видеть, где будут бить их группы. На данном участке работы волна должна быть одна».

Очевидно, это изложение того, что неоднократно делалось, запомнилось крепко. Но это только случайный набросок. Опыт его был намного значительнее. Это и организация взаимодействия авиации с наземными войсками, и управление боевыми действиями авиации на поле боя, и массированные действия авиации, и действия по аэродромам противника, и увеличение маневренных возможностей штурмовой авиации, разработка гибких систем управления, перебазирования, оперативного выполнения заявок наземного командования, разведка. В этих областях Рязанов нередко был новатором, творчески перерабатывая существующие схемы, внося в них новые важные элементы. Так, Рязанов не закреплял дивизии за наземными корпусами на всю операцию. Действовать надо гибко, в зависимости от меняющейся обстановки. Работой корпуса он руководил со своего КП, играющего особую роль в системе управления штурмовиками на поле боя. Руководил он творчески, в зависимости от складывающейся обстановки. Он всю мощь авиакорпуса сосредотачивал там, где это было необходимо, и проводил такие действия авиации, в которых в данный момент прежде всего нуждались наши войска.

В Киеве к нему пришел комкор Василий Васильевич Степичев, с Рязановым они были Вась-Вась. Они сражались рядом на Калининском фронте, на Украине, в Молдавии. Они были знакомы и до войны, и по боям 41-го. Тогда Степичев командовал 316-м отдельным разведывательным авиаполком. Его экипажи собирали ценную информацию. В наиболее важные и опасные вылеты летел сам Степичев. Первый спланированный Рязановым в войну массированный удар по вражеским аэродромам Городище, Узин, Фурсы, лишивший противника десятков бомбардировщиков, основывался на данных, полученных разведчиками 316-го орап. Яки полка работали и по наступающим колоннам вермахта. И тут Степичев вел свой полк, нанося большие потери противнику, хотя 7.7.41 в районе Полонное его самолет получил более 50 пробоин после удара по танковой колонне. 1-м шак в 42-м назначили командовать Рязанова, а 2-м — Степичева. Летчики под руководством Степичева отважно и результативно действовали во многих операциях, получив и награды, и благодарности Верховного Командования. 2-й шак стал 3-м гшак. Степичев, как и Рязанов, был командиром анализирующим, думающим. В архивах хранятся его обращения командованию с очень дельными предложениями еще 42-го года. Но потеря времени — 2 года перед войной он тоже провел в тюрьме — повлияла на его военную карьеру. У него тоже было политическое образование. Как и Рязанов, он служил в Одессе, Оренбурге. Вчера я нашел фотографию Степичева с надписью на обороте: «На память боевому товарищу и другу Василию Георгиевичу Рязанову от В. В. Степичева». Тогда в Киеве он сказал: — Вася, ты дважды Герой, член ЦК, Верховного Совета, тебя послушают. Попроси о квартире для меня, негде жить с семьей. Вмешалась жена: — Вася, ты сам без квартиры, только друзьям и помогаешь. Степичев ушел. Рязанов с горечью сказал жене: — Я потерял друга. Или в тюрьме, или на фронте, или при других, возможно, не менее драматических обстоятельствах, Василий Георгиевич уяснил себе, что самое дорогое в жизни — друг, живая родная душа. Мама рассказывала мне, как бы каялась. — Но квартиры-то ведь действительно не было, — добавляла в оправдание.

«Вынырнув из-за облаков, четверка истребителей цепочкой друг за другом с воем неслась к земле, казалось, точнехонько на КП, а генерал невозмутимо стоял во весь рост у входа в землянку, в то время как все мы попрятались в щель. За все время атаки генерал сделал один-единственный жест: безнадежно махнул рукой на безрезультатную стрельбу отрывисто лаявших зениток, прикрывавших аэродром». — Так вспоминал о Степичеве летчик его корпуса И. В. Клевцов в книге «Записки «трижды воскресшего», приходя затем к выводу, что поведение генерала было не бравадой, а расчетом. В. В. Степичев в 51—53 годах командовал авиацией во Львове, как Рязанов в 47—48 годах. Затем, уже генерал-полковником, командовал Дальневосточной армией ПВО. Квартиру в Киеве получил, где и умер в 1982-м году. Все друзья Рязанова: Конев, Горюнов, Агальцов, Утин, Родимцев, Жадов, многие, многие другие, как и он сам, давно уже за чертой. Может, военные советы там собирают? Или Сталин ввел Рязанова в Политбюро? Хотя там, наверное, другие заботы. Главное, есть ему там с кем общаться. Придет время, и все сами узнаем. Да и есть ли там время? И что такое время?

Василия Георгиевича избрали кандидатом в члены ЦК компартии Украины, хотя он формально не был членом партии. Когда его исключили в 38-м, а потом посадили, он вернулся в армию после освобождения, а в партии не восстанавливался. В войну проще относились к формальностям. Надо было срочно решать гораздо более важные проблемы. Вот выписка из протокола заседания парткомиссии Главного политического управления Вооруженных Сил СССР №32, пункт 10 от 11 апреля 1950 года: «Генерал-лейтенант Рязанов В. Г., член ВКП (б) с мая 1920 года (партбилет №2662446 — на руках), командующий воздушной армией, дважды Герой Советского Союза.

Выяснилось, что тов. Рязанов 10 января 1938 года окружной парткомиссией СибВО за мелкобуржуазную распущенность и зажим критики в бригаде был исключен из членов ВКП (б) и партбилет №0472668 у него был отобран. После выяснения обстоятельств по делу тов. Рязанова ему в порядке замены был выдан новый партбилет. Однако решение об исключении тов. Рязанова из членов ВКП (б) отменено не было.

Постановили: отменить решение окружной парткомиссии СибВО от 10 января 1938 года об исключении Рязанова В. Г. из членов ВКП (б) как утратившее свое основание… Ответственный секретарь парткомиссии при Главном политуправлении Советской армии полковник Леонов».

В Киеве года два с половиной жили в ведомственной гостинице на улице Розы Люксембург, 6. В ней раньше жили Якир, Ватутин. Там и сейчас гостиница, дом приемов, останавливаются главы держав, жил, например, де Голль. Огромная квартира на втором этаже, мы с братом детьми ездили там на велосипеде. Время было голодное, мама соорудила во дворе курятник, завела кур. Они иногда выскакивали со двора и бежали через улицу в парк, к могиле Ватутина. Регулировщик, стоявший на перекрестке, ругал маму, бежавшую за курицей. На том месте, где стоял курятник, через 60 лет, в октябре 2008 года, хотел разбить свою бедуинскую палатку ливийский лидер Муамар Каддафи.

Зарплаты отдавал на займы. Мама волновалась: чем детей кормить. — Ничего, как-нибудь проживем, — отвечал отец. Прожили, но уже без отца.

Его избирали депутатом Верховных Советов БССР и УССР. В Верховный Совет УССР он избирался от Сумской области, по одному избирательному округу с С. А. Ковпаком. Ковпак с 1947 года уже был депутатом и заместителем председателя Верховного Совета УССР. Тоже дважды Герой, прославленный партизанский командир. Возможно, Рязанов вспоминал с ним о своем полете 41-го года из окруженного штаба Кирпоноса с документами Бурмистренко, видимо, помогшими потом Ковпаку и другим партизанам. Или вспоминал об этом сам. В своей предвыборной речи Рязанов говорил: «Успехи нашей страны бесспорны. Но они не могут успокаивать нас. Самоуспокоенность, как известно, всегда порождает благодушие и зазнайство. Многое еще предстоит сделать нашему народу, чтобы гарантировать нашу Родину от всяких случайностей, чтобы ускорить наше продвижение к коммунизму».

Потом Святошино, за 3—4 месяца до смерти, тоже ведомственный дом в конце улицы Львовской, на берегу озера. Сейчас там ГАИ, а сам дом старый, его фотография есть в альбоме начала 20-го века в серии красивые дома Киева. Отцу очень нравилось: сосны, озеро, напоминало чем-то Большое Козино. Он полюбил святошинский дом за те месяцы, которые он там прожил. Большой участок, где бегают овчарки. Можно даже лошадей завести. Василий Георгиевич любил собак, и они любили его, ощущая, видимо, его властность и доброе отношение к ним. Даже одичавшие в войну полубезумные псы, первый раз видя его, подбегали и лизали его сапоги, преданно заглядывая в глаза. Любили его и лошади, — их он знал с детства. Есть фотография летом 42-го года, у Василия Георгиевича еще петлицы генерала. Он стоит с лошадью, держит ее за уздцы. Они, видимо, почти не знакомы, смотрят слегка настороженно, но у человека проглядывается добрая улыбка при взгляде на животное. А среди немногих сохранившихся вещей отца есть шпоры. Сохранился и барельеф лошадиной головы из какого-то легкого металла. Он пришпоривал жизнь. Но уже не в последние свои годы.

Сосны, зелень, тихо, воздух прекрасный. Наверное, ему уже рисовались картины долгожданного спокойного отдыха в этой благословенной обители, но судьба, как нередко бывает, и тут подвела. Потом в этом доме жил С. К. Горюнов, которого назначили на должность Рязанова. Недалеко дом, в котором поселился генерал Кириллов, в годы войны заместитель командующего 16-й воздушной армией Руденко. Его соседом был Виноградов, начальник политотдела этой армии. Василий Георгиевич ценил и уважал Алексея Сергеевича Кириллова, считал его очень умным и деловым человеком, все хотел привлечь его к совместной работе. Жалел, что не мог взять его своим заместителем. В записной книжке сохранилась короткая запись: 10.12. (49?) С Руденко С. И. 1. О Кириллове. 2. О 4-х полках. В то время, как у многих генералов, у Кириллова были неприятности, связанные с какой-то нездоровой обстановкой. Тогда его уволили из армии. Разрешилось все благополучно, но, к сожалению, уже после смерти Василия Георгиевича. Кириллову вернули погоны генерал-лейтенанта. Через много лет после смерти отца Алексей Сергеевич рассказывал мне о своей жизни: деревенском детстве, работе в скорняжной московской мастерской, службе в гренадерском полку. Но самым важным для него, Рязанова и многих, многих других стало время Великой Отечественной войны.

Его сын Леша, Алексей Алексеевич Кириллов, полковник, сейчас он в запасе. На кладбище, где похоронены наши отцы, он говорил мне: кажется, отец подсказывает, как поступать в критических ситуациях. У меня смутные воспоминания, как осенью 51-го маме или показалось, или действительно грабители хотели ночью влезть в дом. Она позвонила живущему рядом генералу Кириллову. Он пришел со старшим сыном Вадимом и охотничьими ружьями. Грабителей не нашли, но Кирилловы забрали нас ночевать к себе. Я какими-то урывками помню, как ночью шли к ним. Сейчас и Алексей Сергеевич, и Вадим на том же Лукьяновском военном кладбище. Вадим тоже был зам. командующего воздушной армией, был представлен к званию генерала, но торопился куда-то, приказал вылететь в плохую погоду, самолет разбился. «…И мужество нас не покинет» писала А. Ахматова. Но иногда покидала жизнь. Смерть тоже встречали мужественно. Лукьяновское военное кладбище расположено рядом с Бабьим яром, где погребены многие невинные мученики. Были ли мать с отцом такими? В какой-то степени — да. Отец перенес пытки перед войной, и других мучений хватало. В том, что они оба прожили жизнь достойно и честно, — я ручаюсь.

Похороны отца были пышными и помпезными. Гроб на орудийном лафете везли с оркестром на лошадях через весь город из дома офицеров, орудийный салют. Мамы не было, она лежала пластом, не могла встать. Да и не любила она пышности, как и отец, была удивительно скромным и честным человеком. Уже после смерти отца ей с детьми дали квартиру в только что построенном доме на Крещатике. Эти дома отец не любил. Можно было уехать в Москву. Но Степанов, сослуживец отца по Львову, сказал: оставайтесь в Киеве. И могила мужа там. Дом только сдали, он стоял незаселенным. Можно было выбирать квартиру. Вместо квартиры на 7-м этаже с большим балконом, взяла 4-й этаж, без балкона, боялась за детей, — тогда в подъезде перила еще не все были готовы. Потом хотела менять на Москву, город ее детства, но так и не сложилось.

К маме и ее боевым подругам обращены стихи Юлии Друниной:

Нет, это не заслуга, а удача —

Стать девушке солдатом на войне.

Когда б сложилась жизнь моя иначе, —

Как в День Победы стыдно было б мне!..

Смотрю назад, в продымленные дали:

Нет, не заслугой в тот зловещий год,

А высшим счастьем школьницы считали

Возможность умереть за свой народ.

Сколько молоденьких девчонок-радисток погибло и на фронте и безвестными, заброшенными в тыл врага. Мама стала труженицей и в мирные дни, воспитала детей. Слава был чуть постарше, и он сам себя сделал. Сам поехал работать за рубежом, потом работал в ООН, куда тоже сам пришел. Миша в возрасте год-полтора тяжело переболел. Мама говорила, что спас врач, вколовший лошадиную дозу пенициллина. Стараниями мамы закончил вуз, институт культуры, работал до 60 лет в университетской библиотеке. Мама была из интеллигентной семьи. Но с шестнадцати лет на войне. Кровь, грязь, на краю смерти. Она хотела уберечь от этого детей. Но генетическая информация передается независимо от желаний родителей. Миша, хоть и был лишен совершенно агрессии, но жестким и твердым был. Никто из сыновей не стал ни летчиком, ни военным. Только я отслужил два года лейтенантом. У всех были проблемы со зрением. Может, много читали в детстве. Мамина двоюродная младшая сестра Эрика, дочь бабушкиной сестры Софьи Васильевны, живущая в Москве, прислала мне по электронной почте такое письмо:

«Дорогой Вася! Только что прочла написанную тобой повесть о Василии Георгиевиче. Она меня задела за живое. Я даже всплакнула немного. Благо, никого не было дома. Я не буду вдаваться в подробности. Это лишь письмо, а в нём мои первые впечатления. Я очень хорошо помню В. Г. Кончилась война, и они с Ирой были в Москве. Мы с мамой приехали в гости к тете Оле. Для меня он был героем, подтянутым, довольно худощавым, красивым… Я никогда не знала о его аресте и о том, через какие испытания ему пришлось пройти. Тут есть, над чем поразмыслить.

Однажды я была летом у вас в Киеве. Кажется, это было после окончания восьмого класса. Ира повезла меня на кладбище. Меня поразил памятник на могиле Василия Георгиевича. Он тогда был центром, вокруг которого теснились все остальные захоронения. Мы с Ирой тщательно убрали и помыли и памятник и всё, что было за оградой. Потом тихо стали и задумались, каждый о своём. И вдруг Ира горько-горько заплакала. Меня это просто потрясло. Я ошеломлённо спросила: «Ира, столько лет прошло! Ты так горюешь до сих пор?» И она мне тогда сказала, что любит его сейчас так же, как тогда, и как потом, и как всегда, и что никто никогда не сможет ей даже в мыслях потеснить в её душе Василия Георгиевича… Я писала уже тебе, если не ошибаюсь, в том, что в последний приезд Иры в Москву успела ей сказать о том, как я её люблю и всегда благоговейно любила…». Еще одно письмо Эрики: «Иру я никогда не забываю, а Василия Георгиевича мне привелось видеть всего один раз после окончания войны в Москве, в Кропоткинском переулке. И этого было достаточно, чтобы запомнить его на всю жизнь. Передо мной стоял настоящий ГЕРОЙ! Весь его облик и само его присутствие вызывали во мне благоговейное, какое-то радостное удивление. Почему-то у меня ещё ко всему возникла уверенность в том, что он умел здорово плясать и вообще был лёгким и жизнерадостным человеком и при этом тонким и умным. Конечно, я тогда не могла, наверное, так конкретно передать своё впечатление от встречи, очень короткой, но она запечатлелась в моей памяти со всеми возможными и, может быть, добавленными подробностями…».

Происходят нередко, и чаще в жизни людей нерядовых, удивительные вещи, вяжутся поразительные связи. Так, например, много отдал полетам Василий Георгиевич, а его сын Георгий назвал одну из своих книг «Корабль абсолютного полета». В. Г. Рязанов широко применял радиосвязь в своей командирской практике, и его женой стала его радистка. Я вспоминаю случай из детства, когда я ночью ворочался во сне, а расшатанная кровать дрожала и стонала, издавая звуки, похожие на азбуку Морзе. Мама, спавшая в соседней комнате, проснулась, — она вообще после смерти отца спала очень плохо, — и пыталась записывать эту азбуку, предполагая, что отец посылает какие-то сообщения. Потом она размышляла, забыла ли она азбуку Морзе или эти звуки с ней не связаны. Решила, что последнее. Структуры рождаются в природе по одним и тем же общим законам в самых различных системах. Но образ, чертеж, сценарий такого рода процессов, вытекая из общих закономерностей, заложен в сознании того, кто строит общество, планирует военные операции. Спор о предопределенности, детерминизме в мире или случайности его не закончен. Георгий Рязанов, например, считает, что все можно вывести из симметричной картины с двумя знаками времени, а наш отец, Василий Георгиевич, — по словам Георгия, — относился к жизни, как к игре, как к явлениям случайным.

В Киеве мама на день рождения купила ему в подарок золотые запонки. Он: я золота никогда не носил и носить не буду! Сдай обратно или делай с ними что хочешь. Мама понесла в ювелирный магазин на Бессарабке. Там обратно не принимают. Но можно обменять. Мама обменяла на серебряные стопки, до сих пор они сохранились и служат. Хотя, я потом подумал, звезды-то золотые он носил. Но это совсем другое дело, не запонки. Хотя, как правило, и носят дубликаты. Да и носил он их нечасто, надевал только по необходимости, прекрасно понимая, что все эти почести всего лишь правила игры, условности. Цену он себе знал без всяких наград. Это видно и по довоенным фотографиям, и по тем фото начального периода войны, когда наград у него еще не было. Что значат все внешние атрибуты по сравнению с вечностью. После смерти все награды, кроме нескольких медалей, отобрали. Перебили номера и вручали еще раз, уже другим.

Георгия я встретил 1 декабря 2010 года у Яффских ворот старого города в Иерусалиме. Он жаловался на то, что его не понимают, хотя есть ученики и последователи и в Москве, и в Иерусалиме. В Иерусалиме хорошие условия для работы, прекрасные библиотеки, климат, позволяющий круглый год работать в парке, как он любит. Возле Гроба Господня Георгий сказал мне, что написал ты неплохо. Но отец у тебя слишком идеальный. Он таким не был. Он был практическим человеком, человеком действия. Он много сделал для авиации. Но философией не занимался, политики избегал. Верил в победу коммунизма. Уезжая, в окно автобуса увидел Георгия у стен старого города, в очередной раз подумал о сходстве его с братом Михаилом и о том, что часто беззащитны дети тех, кто защитил мир, возможно, именно потому, что с детства верят в то, что все уже очищено от скверны их отцами.

Ю. Мухин в книге «Если бы не генералы» писал: «… ордена как военные награды не всегда имели и имеют главное значение. В царской России, к примеру, они по своему значению занимали всего лишь третье место. Справочная книжка офицера русской армии поясняла: «Награды суть: ВЫСОЧАЙШИЕ благодарность и благоволение, чины, ордена…». …Что интересно — во время войны в СССР также была введена эта самая высокая военная награда — персональное упоминание в приказе Верховного Главнокомандующего, … Полководческие и офицерские ордена — Суворова, Кутузова, Богдана Хмельницкого, Александра Невского, Ушакова и Нахимова — вручались за войну более 66 тысяч раз, 7440 офицерам и генералам присваивалось звание героя Советского Союза, а персонально упоминались в приказах Сталина менее 4 тысяч офицеров и генералов. Но ни общество, ни историки не обращают на этих героев никакого внимания! … Если внимательнее присмотреться к награде, то приходишь к выводу, что по своей объективности она несомненно превосходит ордена, т. е. Сталин благодарил… наиболее храбрых и толковых военачальников… из почти 4 тысяч удостоенных благодарности, едва ли 8% (…около 250 человек) Сталин благодарил от 8 до 25 раз, а остальная масса заслуживала в основном 1—2 благодарности. Это, конечно, тоже очень много, но эти 250 человек — даже не элита, это боевая аристократия Красной Армии, это практически равно чуть ли не званию дважды Героя Советского Союза, поскольку дважды Героев среди офицеров и генералов было 115 человек».

Дальше Мухин называет Ивана Федоровича Дрёмова с 25 упоминаниями о нем в приказах Сталина, командира 32-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Жеребина Дмитрия Сергеевича — 24 раза, и дальше по убывающей: 23, 21, 20. В этом ряду Мухин почему-то пропускает В. Г. Рязанова, хотя его имя упомянуто в 24 приказах Верховного Главнокомандующего, а 1-й шак — 1-й гшак под командованием Рязанова — 56 раз. Двух Звезд Героя в войну было удостоено около 100 человек, генералов из них — 21.

В УПК в ЦАМО строка о том, что отец 10.10.46 уволен в отставку по статье 43 (по болезни?). Не знаю, может, запись ошибочная, а, может, что-то было? Но он же служил до самой смерти. Возможно, он хотел вырваться из этой круговерти, отдохнуть, уйти к мирной жизни. Сначала уволили, а затем вернули? Леонид Александрович Рязанов рассказывал мне, что в 46-м году в Белоруссии корпус сильно разросся. В него включили еще 2 дивизии, среди них прославленную 1-ю гвардейскую штурмовую Сталинградскую ордена Ленина дважды Краснознаменную орденов Суворова и Кутузова авиационную дивизию. В дивизии было 77 Героев Советского Союза, из них 7 — дважды Героев. Даже название корпуса изменилось. Он стал называться корпус ставки ВГК. Но дважды Герой Советского Союза Степанищев из 1-й гшад 8-го сентября 1946-го года покончил с собой, еще один Герой Советского Союза Наконечников отравился некачественным спиртом. Несчастный случай. Это не умаляет заслуг Героя. Он был соратником Рязанова еще по киевским и харьковским боям 41-го и 42-го. Много теплых слов посвятил ему, его мужеству, его поискам и удачам, Одинцов, у которого Наконечников был первым боевым командиром в 41-м. Одинцов в книге изменил фабулу его гибели. Вспоминал Одинцов о нем и в своем последнем предсмертном интервью. К трагической развязке Степанищева привели полученные на фронте раны (у него сильно болел позвоночник, но он скрывал это от врачей — боялся, что отстранят от полётов), семейные разлады и другие неурядицы. Может, с этим было связано желание Василия Георгиевича уйти в отставку? Не знаю.

Напротив здания штаба 69-й воздушной армии, которой командовал Василий Георгиевич в Киеве, в сквере стоит памятник Чкалову, товарищу отца. Чуть левее, в сквере, был похоронен генерал Тупиков, его знакомый по 1941-му году. Рязанов оказался как бы в окружении памятников соратникам. А напротив дома на Печерске, где Рязанов жил, метрах в пятидесяти, была могила Ватутина, командовавшего Воронежским фронтом в Курской битве, когда там воевал корпус Рязанова. Сейчас и тупиковского сквера нет, и улица не носит имя Чкалова, и в здании министерство чрезвычайных ситуаций, а не штаб. Во время немецкой оккупации там был штаб люфтваффе.

В 50-м был расстрелян Вознесенский, соученик Рязанова по Коммунистическому университету. На здоровье Василия Георгиевича это, а — больше — другие потери, видимо, тоже сказалось. Время для него оказалось очень сложным, нервным, изматывающим. На всех фотографиях этого периода он с папиросой. Выходит, курил он непрерывно, не делая перерыва для снимка. Свои награды он надевал только в случае необходимости. Его не то, чтобы тяготили известность и поклонение, но хотелось простоты, побыть обычным человеком с простыми радостями и заботами. Но этого-то он и был часто лишен.

Брат Слава, он старше, больше помнит, написал небольшие воспоминания: «4-й сын. Вообще-то по возрасту я — второй, по дате приобретения статуса сына — третий, но на самом деле считаю себя четвертым сыном Василия Георгиевича, потому, что я — приемный сын. У меня в альбоме сохранилась фотография, где мы втроем: дядя Вася, Гора (его сын от первого брака). И я — пацан 5 лет. Мы в лесу, это где-то в Большом Козино. Значит, он всегда помнил о племяннике — сыне покойного брата, замерзшего в блокадном Ленинграде в январе 42-го года. До какой степени он опекал меня тогда — не помню, поэтому не могу сказать. Второе — это уже когда он взял меня к себе, иначе я бы умер от голода, как умерла моя мама. По рассказам её сестер (моих теток), она была веселой, энергичной, компанейской, но с 45-го года стала прихварывать все чаще, а в 46-м ей стало хуже. … Чтобы спасти детей от голодной смерти (нас было двое — я и моя тетка — младшая сестра матери, на 2 года старше меня), дедушка буквально подкинул меня моему дяде, Василию Георгиевичу, брату отца, и упросил его помочь перевезти маму из грозненской больницы в Москву. Там, в больнице, она и умерла в августе 47-го. … А дядя Вася забрал меня в Слоним в Белоруссии, самолетом. Аэродром был в Барановичах. Помню самолет — Дуглас. Это было весной 47–го. Когда я первый раз вышел из дома во двор, ординарец Василия Георгиевича погладил меня по голове и сказал: «Ты, брат, как армейское ведро — пузатый, а ручки тоненькие». Живот, действительно, распух от голода и всякой дряни, которой мы питались на Кавказе. То есть, спасли меня вовремя.

А уже летом 47-го дядю Васю перевели во Львов. Туда мы (тетя Ира, его жена, годовалый сын Миша и я) перелетели на ПО-2. В одноместной задней кабине мы сидели втроем. Интересно было лететь над полями, над лесами; видеть все — города, деревни, реки, дома, машины, людей…. Во Львове нас поселили в особняк по ул. Энгельса, 98, который мне показался огромным. Там была большая веранда, был второй этаж и даже две комнатки на 3-м этаже. Во дворе росла большая ель, в саду были большие каменные солнечные часы. В 85-м году я был в командировке во Львове и заходил в этот дом. Ничего огромного… К львовскому периоду относятся мои воспоминания о поездке по грибы. Ехали семьей в открытом американском военном «Виллисе». В этой поездке ординарцу пришлось дать очередь из автомата, чтобы в лесу отогнать какую-то группу из 3-х человек с оружием. Грибов насобирали, дома нажарили, поели… Миша отравился, очень сильно болел; потом осложнения… Еще помню, как дядя Вася взял меня однажды на охоту. Впечатления были неизгладимые. И кабана подстрелили, и после охоты устроили соревнования по стрельбе по летящим мишеням. Я путался под ногами и очень гордился своим новым папой.

Пошел я в школу. В школе организовали для детей встречу с дважды Героем Советского Союза. Во время этой встречи я сидел не с одноклассниками, а рядом с дядей Васей и чувствовал себя так, как будто и я имею отношение к боевому пути летчика — героя. Очень был горд. В 49-м отца перевели в Киев. Поселили нас опять в громадной квартире по адресу: ул. Розы Люксембург, дом, кажется, 6. Сейчас в этом доме какое-то иностранное представительство. Недавно тетя Ира вспоминала — оказывается, за это жильё отец платил какую-то астрономическую квартплату, пока не дали в конце 50-го года квартиру в Святошино. Оттуда родители (дядя Вася и тетя Ира) поехали в Кисловодск, где отец и умер. Все вместе мы прожили три года. И все три года дядя Вася всячески подчеркивал равноправие трех сыновей, несмотря на то, что я своим поведением частенько выводил из себя тетю Иру — его жену, то есть мою приемную маму. Ведь большую часть времени я был с ней. В 50-м я попросился в Суворовское Военное Училище. Дядя Вася (я уже стал иногда называть его папой) одобрил мой выбор: к тому времени он уже перенес инфаркт, и не был уверен, что я еще раз не останусь сиротой. На следующий год, 8 июля 1951 г., он умер от сердечного приступа. На похороны приехал наш старший брат Георгий. Отец звал его Гóрой. Мы, я и тети Ирины дети Миша и Вася, никогда с ним вместе не жили. Но связь с ним от случая к случаю (чаще это были какие-то ЧП) поддерживали и называли также Гóрой.

Когда хоронили отца, он приезжал (тогда он жил со своей мамой в Москве), съездил в суворовское, встретился с начальником училища, поговорил обо мне. Не знаю, насколько этот разговор сказался на моей суворовской судьбе, но училище удалось закончить благополучно. А Гора стал ученым-физиком и где-то лет через двадцать опубликовал свою теорию вселенского разума, в которой утверждал, что Вселенная — один механизм, и все, буквально все в этом механизме взаимосвязано. В те годы понять эту теорию большинству было не под силу. Сейчас же не знаю о большинстве, но я с этой теорией согласен и, вроде, даже немножко понимаю ее.

Вася тоже ученый. Доктор наук. И тоже занят чем-то очень непонятным для меня — теоретическая физика. Миша всю жизнь был на группе по инвалидности, но работал всю жизнь до пенсии и умер, как и отец, от сердечного приступа.

После смерти отца наши отношения с тетей Ирой стабилизировались; году к 54-му я уже понимал, что родней её у меня на свете никого нет. 7 лет она была в курсе всех моих дел в училище, все, что случалось у меня там, она принимала близко к сердцу, ни разу не попытавшись напомнить кому-либо, что я для нее, по сути, никакой даже не родственник. А дела мои в училище чаще почему-то оборачивались не в мою пользу; тем не менее, она всегда становилась на мою сторону, то есть оказывалась единственным человеком, понимающим обстоятельства того или иного происшествия, выпадавшего на мою долю. Через 7 лет, когда училище было закончено, в нашей роте было комиссовано (то есть, признано негодными для офицерской службы) человек 30 близоруких выпускников. Среди них оказался и я. Тетя Ира, мать двоих детей — моих братьев, предложила мне остаться с ними и поступать в ВУЗ в Киеве. Я, понимая, что ей будет не по силам тянуть троих, поблагодарил и отказался. Так я оказался в Донбассе, в Артемовске; поступил в техучилище и стал буровиком. Когда женился в неполные 19 лет, тетя Ира дала мне все, что необходимо из вещей, мебели, посуды, одежды, чтобы я мог обустроить жилье и начать семейную жизнь. С того времени я жил своей жизнью, своей семьёй; наши связи поддерживались на уровне телефонных звонков и встреч в случае моих приездов в Киев. Наши отношения с тетей Ирой длились 60 лет. И прекратились они в связи с её смертью в 2006 году. Чем дальше, тем больше я ценю этого человека, эту женщину, которая всю себя отдала детям. Другого тепла я не видел, поэтому часть его, доставшаяся мне — самое дорогое в моей жизни».

Квартира на Розы Люксембург была гостиницей. Поэтому и плата за нее была высокой. Сейчас тоже дом приемов высоких гостей, — там останавливались, например, де Голль, король Иордании, Фидель Кастро. А в Святошино был ведомственный дом Киевского военного округа. Василий Георгиевич за свою недолгую жизнь многих спасал. В тюрьме, под следствием в 38-м под пытками никого не оговорил, не дал показаний, которые из него выбивали. Спасал летчиков от аварий, когда учил их летать. Спасал партизан, вывозя из окружения документы с координатами партизанских баз. Спасал на фронте своих летчиков советами и приказаниями по радио. Спасал пехотинцев, танкистов и конников поддержкой с воздуха. Спасал тех, кто прошел плен и попал в колеса НКВД. Не всем удавалось помочь. Но рассказывали, что он в тюрьме, угрожая оружием, освободил своего летчика. Похожий случай был с Покрышкиным, который чуть не застрелил начальника лагеря, освобождая своего друга Ивана Бабака. После войны Рязанов спас и Славу. Сейчас у Славы уже правнуки. При встрече он рассказал еще один памятный ему эпизод, не вошедший в его краткие воспоминания. После охоты во Львове адъютант отца чистил ружье и со словами — незаряженное ружье само раз в год стреляет — отвел дуло в пустой угол комнаты. В этот момент раздался выстрел.

Я где-то в начале 80-х неожиданно столкнулся с последствиями учебы Славы в суворовском училище. К нам хотел приехать болгарин Георги Казанджиев, занимавшийся в то время исследованием биографий Героев Советского Союза. Ему требовалось приглашение. Я работал тогда в университете и обратился в партком, при котором была соответствующая комиссия. Заявление у меня взял полковник Родин с военной кафедры. У нас он не преподавал, но на военных сборах запомнился тем, что кричал марширующим: ногу выше! Носок тянуть! Сам тянул за носки сапог. Пробежав заявление, он сказал: был у меня, когда я работал в суворовском, такой Вячеслав Рязанов. — Да, — говорю, — это мой брат. Полковник как-то изменился в лице, посмотрел на меня недоверчиво и испуганно. На комиссии мою просьбу не удовлетворили.

В 2008 году Слава написал и по просьбе бывших соучеников издал очень интересные воспоминания об учебе в суворовском «Наше кадетство», а более полная его книга называется «Суворовец». Там он рассказывает о своих приключениях в училище, когда у него в руке взорвался взрывпакет, они случайно подожгли училище, и прочее. Он пишет: «Сейчас, с высоты лет и возраста я могу сделать вывод о том, что годы в Суворовском, хоть и лишили нас детства, но сделали нас достойными людьми, которым есть на что оглянуться, есть, что рассказать, есть, чему поучить внуков». И дела его оказывались сложными в училище, скорее всего, из-за непосредственности, открытости его. Так, ушли они как-то в самоволку в осенние дремучие заброшенные сады, которыми тогда было окружено училище. Сейчас там жилой массив, Царское село его называют. Побродить по осенним садам — разве проступок. Но обернулось это для Славы нехорошо. Потом у Славы символическим тиражем, 12 экземпляров, вышла очень интересная, на мой взгляд, книга под названием «Синусоида».

Из книги Славы (в Интернете ее можно найти как Вячеслав Рязанов «Возвращения») я узнал про еще два эпизода послевоенной жизни отца. Первый из них у Славы описан так: «В школу я пошел во Львове. Пошел в первый класс. Дядя Вася усыновил меня, теперь у меня есть отец, приемный, но ведь отец. В честь первого сентября он забрал меня из школы на служебной машине. Машина трофейная, немецкая, какой-то «Опель», с дверками, открывающимися спереди назад. Машина уже подъезжает к дому. Первоклассника переполняют эмоции — как же — на машине! Распахивает свою дверку, не дождавшись полной остановки — дверка зацепляется за дерево у бордюра и отрывается. Взбучки от отца не было. Так, легкое сожаление. А, видя мои переживания, — еще и сочувствие. Здорово, когда есть отец, да еще и такой добрый!» Мама, тогда еще совсем молодая (года 22—23), пыталась Славу воспитывать. Например, как он пишет: «А меня в честь начала школы, как и признак взросления, одели в брюки; брюки первые в жизни, настоящие, с карманами. На радостях я рук из карманов не вытаскивал, готов был есть с руками в карманах, а тетя Ира (жена отца, т.е. почти мама), чувствуя ответственность за воспитание приемыша, начала с этим бескультурьем бороться. Доборолась до того, что зашила карманы. Первоклассник был унижен, отношения ухудшились». О дальнейших событиях и участии в них отца снова цитирую Славу: «Комната, где я спал, выходила окнами на улицу, по которой ходил трамвай. В темноте токосъемная дуга всегда сильно искрила зеленым загадочным светом, а колеса на повороте ужасно визжали. Именно этим трамвай притягивал меня. Скоро отцу дважды донесли, что видели сына, катающегося на трамвайной колбасе. Колбаса — это кусок железяки, торчащий из-под трамвая назад (и вперед тоже — ведь трамвай мог ходить в обе стороны). Последовала нотация, напряжение в отношениях с тетей Ирой усилилось…

Во втором классе дела пошли так, что пришлось выдирать листы из дневника. Попался я на этом легко. В подъезде стояло чучело оленя, именно под него я засовывал вырванные листы.

Однажды тетя Ира не сдержалась и огрела меня веником по спине. За что конкретно — не помню, видимо по совокупности. Оскорблённый второклассник ушел из дома. Побег длился двое суток. Гулял по городу, катался на трамвае, ночью устроился в зале ожидания на вокзале. Смотрел на жующих соседей. Они люди добрые, угощали сами, даже просить не приходилось…

Кончился побег тем, что пришли дяденьки военные и забрали (арестовали) меня. Это оказался патруль из военной комендатуры, который искал беглеца по описанию по просьбе отца. Возвращение домой, купание-кормежка блудного сына — детали, запомнившиеся мне на всю жизнь.

Ясно, что голодный. Первая тарелка супа улетает мгновенно. Вторая — медленнее, спокойнее — лук в супе отодвигается на борт тарелки. И тут же: «Вот видишь, какой он голодный; он уже перебирает…». Реакция отца, совершенно несвойственная его мягкому характеру: „Молчать!“. Именно с этого момента я на всю жизнь полюбил лук в супе». Здесь проявился гуманизм отца, его человечность, способность к сочувствию, сопереживанию. А мама, видимо, помня, как отец относился к Славе, после смерти мужа пыталась сохранить и восполнить это отношение, во всем защищала его, во всех многочисленных его провинностях в суворовском училище становилась на его сторону, даже не разбираясь, прав он или виноват.

Что волнует людей, затрагивая их душевные страсти? В разные периоды жизни преобладают различные эмоции. В юности — любовь, секс, самоопределение. Потом работа, карьера, семья. Годам к пятидесяти — честь, достоинство, мужество, стойкость, если волнуют. Но, возможно, в вечности все уравновешивается, смешивается, приходит в равновесие. Василий Георгиевич перед лицом вечности стал величественным и спокойным. Он уже, видимо, ощущал дыхание потустороннего. Даже физические системы на краю каких-то режимов ведут себя особым образом. Что же говорить о людях. Он и раньше не обращал внимания на несущественные мелочи, на что-то наносное, показное. А сейчас ушли горячность, стремление сделать что-то поскорее. От смерти он уходил не раз. Но, — ощущал он теперь это очень определенно, — рано или поздно это должно случиться. Эти же слова мама сказала мне за день до своей смерти. Тема старения систем, людей, очень обширна. Среди людей кто-то расплывается, деформируется, а кто-то падает, как срубленное дерево. Владимир Высоцкий родился в один день с отцом, 25 января. И умерли они оба в июле. И хотя жили они в разное время, и работали они в разных областях, но некие духовные сущности сходны. Отец был специалистом по разрушению, росту хаоса. Но создание упорядоченности из хаоса, видимо, занимало и его.

Высоцкий, отец, его сын Георгий, обладали чувством всемирности, о котором говорил Достоевский в своей пушкинской речи: «…всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные». Они, — отец и другие, — хотя и были ограничены в объемах общения, связях, знаниях, умениях и прочем, но чувствовали весь мир, воспринимали его правильно, чувствовали и понимали его. Интересный и неоднозначный момент: ограниченность опыта эмпирического, тем более, одного человека, и безграничность духовного видения, вследствие, видимо, включения в общую духовную систему, в мир духовный, как в библиотеку, как в компьютерную сеть.

Стал ли отец мудрее? Хотя эта черта, возможно, врожденная, она может исчезать и появляться. Степеннее, спокойнее, наверное, он стал, положение обязывало. Герман Гессе писал о мудрости Гете, что «…она больше не воля и не интеллект, но благочестие, благоговение, готовность к служению: дао». Не знаю, было ли у отца благочестие, но готовность к служению, бесспорно, была.

И дети у Василия Георгиевича оказались слегка отстраненными, как говорят, не от мира сего. Конечно, они были живыми людьми, но что-то насущное их не очень волновало. Все те обычные заботы о карьере, о материальном, практически не тревожили ни Гору, ни Мишу, — он, к несчастью, уже закончил свой жизненный путь в 63 года. Что-то абстрактное, неуловимое и непередаваемое владело их думами. Видимо, и отец был устроен так же. О себе не говорю, не знаю. Миша же был совершенно бескорыстным, любил литературу, книги, писал стихи, вернее, специально не писал, а считал, что их ему диктует Бог. Для меня его смерть — огромная потеря. Миша был замечательным, редкостным человеком. Добрым, честным, самоотверженным, отзывчивым, верным, надежным. Он большую часть жизни провел не в реальном, а в воображаемом, книжном мире. Очень любил читать, больше 40 лет проработал в библиотеке. Иногда он выныривал из своего мира в мир реальный, с огромным любопытством, доброжелательностью, открытостью к этому миру, с любовью к нему. Он был сильным, мужественным человеком. Никогда никому не жаловался, — это, наверное, и сыграло роковую роль. С мощным нравственным стержнем, принимал верные решения без раздумий. О других он думал и заботился гораздо больше, чем о себе. Оценки его разнообразных ситуаций были поразительно точными и глубокими. Он мог бы стать, наверное, хорошим писателем, если хотя бы надиктовывал свои рассказы; он любил рассказывать различные истории, основанные на каких-то реальных событиях, но в его воображении изменяющиеся неузнаваемо. Записывать их ему было неинтересно. В тетрадке, которую я нашел уже после его смерти, есть такая запись:

Стихотворение хочет быть написанным, Я не хочу.

Редко побеждает стихотворение, Часто я.

Еще запись оттуда:

Я фразу начисто забыл,

А фраза хороша.

В ней ходят волны языка,

Сквозит душа.

И к себе он, к сожалению, относился без всякого почтения, в отличие от отношения к другим. А у него были и крепкая воля, и ясный ум, и твердый характер. Царство ему небесное. Никого он в жизни не обидел, никому зла не причинил. И мыслей дурных у него не было. Вот что-то его о военном, точнее, первом послевоенном времени:

Который год идет война? Четвертый год, и это много.

И мы спускаемся с вершин, И мы пускаемся в дорогу.

Дорога это приведет кого в тюрьму, Кого в известность.

Пока мы изучаем местность, Пока спускаемся с высот.

Какие вершины? В каждом времени свои герои. Высоты — это высоты духа военных лет или высоты полета летчиков? Спросить у Миши уже нельзя. Или такое его:

Солнце колышет деревья в саду,

Солнце и ветер с собою в ладу.

Пальцами небо коснется земли,

Пальцами небо, и ты говори.

Еще из этой тетради:

Для чего слону помада?

Да. Помада не нужна.

Жизнь. Вечерняя прохлада

И ночная тишина.

Хочется цитировать и цитировать. Упокой, Господи, душу любимого брата моего Михаила. Но книга о другом.

Меня интересовал вопрос о смерти отца: естественная она или насильственная. Сталин, разбиравшийся в людях и умеющий видеть суть, понимал, что человек, мыслящий неординарно, свободно, масштабно и непредвзято, — большая редкость и ценность. А у Рязанова этот дар проявился в полной мере.

«Время неумолимо», — сообщает телевизор в рекламе надгробных памятников. Ушел недавно самый молодой из ветеранов, сын полка Леонид Гольберг. Я с ним познакомился в январе 2016 года на 115-м юбилее Рязанова. Он был обрадован тем, что я подарил ему эту книгу в печатном виде. В 2018 году умер Леонид Александрович Рязанов, исследователь сражений штурмовиков. Он (в соавторстве с Н. Чесноковым) написал около десятка книг. Самые известные «Командир гвардейского корпуса Илов», — эта книга есть и в интернете на сайте военной литературы, — «Прикрой, атакую!». Леонид Александрович был кандидатом наук, полковником, преподавал в Академии МВД в Горьком. И организовывал встречи ветеранов, приглашал их на юбилеи Рязанова в Б. Козино. Об этих встречах все ветераны вспоминали с восхищением. Леонид Александрович старше меня, видел и помнил отца, любил его. Добрый отзывчивый человек, почетный житель Б. Козино, мой родственник, царство ему небесное.

Василий Георгиевич на войне свыкся со смертью, и относился к ней, как к должному, неизбежному переходу в другой мир. Жизнь и смерть — понятия относительные. Но — все равно — момент этого перехода, к тому же, неожиданный, мучителен и тягостен. В свидетельстве о смерти, выданном 9 июля, написано: «Рязанов Василий Георгиевич умер восьмого июля 1951 года, возраст 50 лет, причина смерти: травма головы, сотрясение мозга с возможным кровоизлиянием в мозг». Но 9-го же июля созданная комиссия составила акт в 5 страниц с таким резюме. «Патологоанатомический диагноз: общий атеросклероз с преимущественным поражением венечных артерий сердца и мозговых артерий, умеренно выраженный атеросклероз аорты. Множественно распространенные очаги миомаляции в задней и боковой стенках левого желудочка. Ишемические очаги в левой сосочковой мышце. Рубцовые поля (кардиосклероз) в передне-боковой стенке левого желудочка. Расширение полостей сердца, ожирение сердца. Венозное полнокровие внутренних органов. Краевая эмфизема легких. Ушибленные раны в правой боковой поверхности лица со слабой прижизненной реакцией в тканях в глубине раны. Заключение: смерть генерал-лейтенанта авиации Рязанова В. Г. последовала от острого нарушения коронарного кровообращения с начальным развитием очагов омертвения сердечной мышцы на почве спазма венечных артерий сердца, пораженных атеросклерозом». При вскрытии трупа обнаружены ушибленные раны на правой половине лица. Эти раны возникли от удара головой при падении тела в момент смерти. Он видимо, пытался подняться в последние свои мгновения, снова падал, разбивая и голову, и кафель. Поверхностные кровоизлияния в тканях ран и незначительные размеры кровотечения из ран свидетельствуют о том, что эти раны возникли после прекращения сердечной деятельности. Есть и заключение окружной военно-врачебной комиссии. Там перечислены диагнозы: миокардиодистрофия в стадии компенсации, эмфизема легких, хронический анацидный гастрит, гастрогенный колит, хронический гепатит. Он постоянно балансировал по краю, хотя и непреднамеренно. Так складывалась жизнь. И неудивительно, что 8 июля 1951-го он сорвался. Мирные годы оказались тяжелым испытанием для его натуры, привыкшей к не подковерной, а открытой борьбе.

Но некоторые обстоятельства… Мама рассказывала, что однажды, незадолго до последнего своего отпуска, отец приехал со службы крайне расстроенный и рассказал ей, что был очень неприятный разговор. Генерал Гречко (впоследствии маршал и министр обороны), командовавший тогда Киевским военным округом, вызвал его и после некоторых необязательных вопросов сказал, что — Сталин-то не вечен и как он отнесется к кандидатуре Никиты Сергеевича ему на смену. Отец — по словам матери — был не очень высокого мнения о Хрущеве. Он не раз встречался с ним на фронте и на Украине после войны. Ему он, конечно, это не высказывал, но такие вещи чувствуются. Да и скрытность не была особенно присуща Рязанову. Может быть, он говорил кому-то, а слова передавались. А Хрущеву Рязанова положительно, наверное, характеризовал Шуйский, помощник Хрущева после того, как Рязанов в 41-м вывез Шуйского из окружения вместе с документами. Тогда, в 51-м, с Гречко, Рязанов постарался уйти от щекотливой темы, сказал, что при живом еще человеке обсуждать его преемника не хочется. Но все было ясно. Ему фактически предложили участие в заговоре, зная, видимо, о его довоенном аресте и предполагая затаенную обиду, а он отказался. Такие вещи требовали немедленной реакции, а Хрущев решал вопросы кардинально — устранением.

В санатории с Рязановым в момент его смерти отдыхал его друг, полковник Нестеренко, с которым отец получил первую звезду Героя за форсирование Днепра в 43-м. Тогда, в 43-м, Нестеренко был капитаном, а в 51-м командовал полком в Забайкалье. Странно, что Нестеренко вскоре умер тоже от инфаркта, хотя он был моложе Рязанова. Лечащий врач отца в Киеве, известный академик медицины, был арестован после смерти отца. В машине он принял яд и умер. Таким образом, возможна врачебная версия по чьему-то приказу. У бабушки, Ольги Васильевны, царство ей небесное, тещи Василия Георгиевича была знакомая, которая в момент его смерти работала в КГБ. Она рассказывала бабушке, что версия преднамеренной смерти была, и была основной, но по приказу сверху расследование прекратили. Сердце у отца действительно было в плохом состоянии. Он в последние годы чувствовал себя плохо, на фотографиях того времени выглядит больным. Но лечили его желудок, а не сердце. Хотя и с желудком было плохо. Врач мог покончить с собой из-за страха пыток. В пользу версии преднамеренного убийства, наверное, процентов 5—7, хотя трудно оценить количественно. Но это немало.

Мама считала, что умер он своей смертью. Или она не хотела нас впутывать в это сомнительное и опасное расследование? Но, действительно, он столько перенес… Нелегкие детство и юность, тяжелый труд, потом армия, тюрьма, войны, потери друзей, гибель летчиков, огромная ответственность, напряжение, риск, хождение по лезвию. И после войны легче не стало. Новые аресты его друзей и знакомых, смерть его матери, другие утраты, все на нервах, с надрывом, болью. Обычный человеческий организм мог бы не вынести. Вот он и не вынес.

Любая смерть — это трагедия. Тем более что приходит она, как правило, неожиданно. В октябре 2006-го мама заболела воспалением легких. Но вызванный врач не поставила диагноз, хотя была высокая температура. В таком состоянии она упала дома и сломала шейку бедра. Ее положили в травматологию в 1-ю клиническую больницу в Феофании. И хотя там врач, принимавший ее, сказал, что хрипы в легких, но от воспаления ее не лечили, а положили на вытяжку и начали готовить к операции на бедре. Ей становилось все хуже, она тяжело дышала. На мои вопросы к врачам, почему ее не лечат от воспаления легких, от меня отмахивались как от назойливой мухи, дескать, не мешайте нам работать. Только в последний день вызвали пульмонолога, он установил последнюю, 4-ю стадию воспаления легких, отек легких, и в тот же день она умерла мучительной смертью, задохнувшись. И виню я себя за то, что поддался какому-то сильному стрессу. Не выяснил, что происходило. К маме в палату, она была там одна, подселили женщину. А мамины последние внятные слова были: на меня напали. Кто, как напал, мне неизвестно. Завотделением потом от меня прятался, говорили, что его нет. А врачи сказали, что она не хотела жить. Это не вяжется со словами: на меня напали. Я помчался в Печерскую Лавру ставить свечу за здравие, а оказалось уже за упокой. Не лечили, руководствуясь принципом «не навреди», проявили халатность или злостное невыполнение врачебного долга? Весь персонал разговаривает на украинском языке, делая вид, что плохо понимают русский. Впечатления очень тяжелые. Было ли нечто похожее и с отцом? Было ли это неоказание необходимой помощи, неправильное лечение умышленным или просто врачебной ошибкой сказать очень сложно.

В 48 году Рязанов отдыхал 2 раза в Карловых Варах, где ему очень нравилось. Скорее всего, это лечение ему посоветовал Конев. У многих фронтовых генералов желудок был испорчен нервным перенапряжением и нерегулярным питанием на фронте. Конева в 45-м спас, как он писал, немецкий врач, вскоре повешенный по приговору Нюрнбергского трибунала. Он же и посоветовал Коневу Карлсбад, затем переименованный в Карловы Вары. Там маршала окончательно поставили на ноги. Желудку Рязанова лечение на курорте тоже помогло. Сохранился его дипломатический паспорт с датами прибытия и убытия. Судя по воспоминаниям вдовы М. Е. Катукова, Елены Сергеевны, Карловы Вары сразу после войны были таким модным курортом для советской элиты. Там отдыхали военачальники, ученые, писатели, художники, актеры. В 48-м же году произошла и 1-я «бархатная революция», в результате которой Чехословакия вошла в сферу влияния Советского Союза. Природа не терпит пустоты. Если американцы восстанавливали Германию, обустраивая там свои базы, то Советскому Союзу нельзя было не приблизить к себе Чехословакию, народ которой помнил советских солдат — освободителей. Черчилль говорил, что Советскому Союзу должна отойти вся Европа. Сталин был человеком не жадным, — это видно по его наследству, — и скромным — не стал брать все, а — главное — реалистом. Вряд ли Рязанов в этом участвовал. Он не был специалистом по тайным операциям. Этим должны заниматься профессионалы. Да и даты его присутствия отличаются, и, судя по воспоминаниям Судоплатова, там работали только чекисты. Хотя Одинцов в звании генерал-полковника был советником генерала Ярузельского в Польше. Как мне говорил тогда Г. Т. Красота: командует Ярузельским.

На обороте открытки с фотографией Richmond Park-Hotel Karlsbad текст: «Дорогая, Иринушка! Здравствуй! Вот дом, в котором я живу. Окна в противоположную сторону — на гору. Солнце встает из-за горы и с 8 часов светит мне в комнату, а к 12 часам уходит и жарит в окна, которые видно на снимке. Гора и домики на склоне так же видно с моего балкона, как и на снимке. Поцелуй Мише, Славику, привет Ольге Васильевне. Целую. В. Рязанов. 17.5.48». На обороте такой же открытки еще одна весточка жене: «20.5.48. Иринок, дорогая, здравствуй! Сегодня закончили все исследования. Начали лечение. В том же порядке, как и раньше. Чувствую себя неплохо. Только скучаю. Всех целую. Особенно Мишу. В. Рязанов».

Бюст на родине дважды Героя, в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР, открыли в Большом Козине в 53-м году, уже после смерти Василия Георгиевича. Но сам бюст был сделан при его жизни известными скульпторами Л. Кербелем и В. Цигалем. Есть несколько фотографий того, как позировал им Рязанов, Рязанова с ними. На обороте большой фотографии бюста надпись: «Уважаемому Василию Георгиевичу от авторов в память встречи. Л. Кербель — В. Цигаль. Москва. 1950».

Не благоприятствовала здоровью и обстановка в стране. Родина, которой он отдал все, что мог, защитил ее, прикрыл собой, относится к нему, как к пасынку. И не только к нему. В этажах власти царят бездушие, злоба и интриги. Его жизнь часто походила на соревнование со смертью. Не раз он побеждал: в детстве, когда мог умереть от голода, в революционных бурях юности, в тюремных застенках, в войнах, в летящем самолете и на передовой под обстрелами и бомбежками. Но постоянно выигрывать нельзя. В мирное время в кисловодском санатории ВМС он потерпел поражение. Хотя это вопрос открытый. Вдруг в новом состоянии его душе лучше?

Предки деда, отца матери, еще при Екатерине или при Петре, я, к стыду своему, не знаю, приехали в Россию из Германии или Швейцарии. Служили новой родине. Получили российское дворянство за хорошую службу. Немецкой крови за эти годы почти не осталось; роднились с русскими. Но фамилия немецкая — Крахт. Сейчас известен швейцарский писатель с этой фамилией. Может, родственник. Бабушка эту фамилию не меняла ни на девичью, ни на фамилию второго мужа. От отца требовалось определенное мужество, усилия пойти наперекор, чем-то пожертвовать, чтобы жениться на девушке из дворянской семьи с немецкой фамилией. Да и недруги трактовали все извращенно.

У него были часы, подаренные ему Сталиным. Может, это был массовый вариант, когда заслуженным в чем-то людям преподносят такие часы, но они были. После смерти Василия Георгиевича эти часы носила некоторое (недолгое) время его теща, Ольга Васильевна, моя бабушка (замечательный человек). Когда к ней из Москвы приехала любимая племянница, а она на вокзале пыталась посадить ее в поезд, буквально засовывая в окно вагона, — тогда путешествовать оказывалось тяжелее, чем сегодня, — часы у нее сняли, — воришки в то время работали, видимо, по причине тех же несытых времен, мастеровитее, чем сейчас. Она, конечно, расстроилась, но, — что поделаешь, — жизнь продолжается, — не в часах счастье. Еще одни часы прислал маршал Г. К. Жуков (или это те же?). Сохранилось сопроводительное письмо с подписью маршала: «…и за достигнутые при этом успехи посылаю Вам от НКО подарок ручные часы „Люзин“».

И вещи того времени были мужественными. Сейчас таких почти нет. Опасная бритва и камень для остановки крови при порезах, галифе, кобура, полевая сумка, планшет, перчатки-краги, летный шлем… Куртка, например, меховая, английских королевских ВВС, с короной на «молнии», в которой Василий Георгиевич на многих фронтовых фотографиях, тоже утеряна. Надо было отдать ее в музей. В детстве, помню, я ее пару раз одевал. Она, в самом деле, была красивая, удобная, легкая, теплая. И отец ее, наверное, любил, если он в ней запечатлен. Еще, помню мальчишкой, лет 12, я вышел в ней во двор, а парень постарше, дворовый авторитет, когда все ребята стали ее восхищенно осматривать, сказал: а вот на воротнике, на ярлыке, тоже с английскими надписями и, возможно, с короной, — сейчас уже не помню, — темные полосы, — он сказал, что это от грязной шеи. Я тогда нашелся и ответил верно: дескать, на фронте не всегда было время мыть шею. И вместо музея она бесследно затерялась после того, как я отдал ее сыну, а потом ее носила мать сына, а потом, когда он из нее вырос, она и исчезла, — по версии уже ее матери, съела моль. Я тоже расстроился, но не смертельно.

Уже через немалое время после войны, когда многие ветераны гордились своим военным прошлым, мама скептически относилась к их прославлению военных подвигов, говоря, что только себя и пытаются хвалить. Она знала цену военным заслугам, сама была очень скромным человеком, никогда не носила свои ордена и только по праздникам по настоянию других иногда одевала колодки. По поводу же своих воспоминаний, записанных мной, сказала, что все было совсем иначе. Многие помнили ее заразительный искристый смех в молодости. Она до 16 лет жила в Кропоткинском переулке рядом с музеем Кропоткина, в квартире, оставленной ей с ее мамой ее отцом. Ему принадлежала раньше вся большая пятикомнатная квартира, от которой им осталась одно большая комната, где она и выросла. После войны бабушка и эту комнату отдала. Мама была хрупкой, но очень сильной женщиной. В какой-то мере маме помогала репутация отца. Те, кто его знал, знали и его честность, порядочность, правдивость. Не только уважение к памяти известного человека, но и чувства обязанности, почитания, морального авторитета распространялись и на маму. Однако у нее была и своя собственная высокая репутация. Ее отец был дворянином, офицером. И понятие чести передалось ей генетически. Она органически не переносила неправды, неуважения, отсутствия этических критериев. Где бы она ни работала, все она делала исключительно добросовестно, как правило, перерабатывая и не требуя никаких наград и доплат. Скромность ее была, на мой взгляд, чрезмерной. Ее везде уважали и ценили. Все, кто ее знал: на работе, в совете ветеранов, просто знакомые, относились к ней с огромным уважением. Она была готова поступиться материальным — деньгами, чем-то еще, лишь бы поступать честно, достойно, правдиво.

Рязанову обязаны жизнью многие летчики и тысячи, наверное, наших солдат, которым эти летчики помогали. Ветераны войны, сражавшиеся на одном фронте с Рязановым, принимавшие участие в одних операциях, долго хранили благодарность, наверное, не только ему, а всему коллективу 1-го гшак: героическим летчикам, связистам, управлению и другим. Но тогда заслуги корпуса персонифицировались в Рязанове. Да и его ведь во многом заслуга в организации работы корпуса, воспитании, учебе его бойцов.

Очень многое говорит о гибкости мышления Рязанова. Его разум очень тонко, быстро и четко взаимодействовал со сложной средой. Его ум внедрялся в среду, чувствовал и предвидел тренды, тенденции. Он не боялся принимать решения в условиях неопределенности, принимая на себя ответственность за последствия своих решений. Это было опасно. Но жизнь вообще опасна. В критических ситуациях очень важно выйти за рамки, перевести стрелки, поступать оригинально, нестандартно.

Рязанов обладал такого рода, нелинейным, как он сам говорил, мышлением. Сейчас можно только предполагать, что имел в виду Василий Георгиевич, говоря о нелинейности. Позже, в 70-е годы 20-го века стало понятно, что именно нелинейные слагаемые в уравнениях для физических величин приводят к появлению новых эффектов и структур, к созданию нового. Но нелинейности и ограничивают пределы предсказуемости. Одинцов стал генерал-полковником, перерос своего учителя. И должности занимал повыше, командуя, например, авиацией Московского военного округа. Тогда ему приходилось катапультироваться из терпящего бедствие самолета. Правда, неизвестно, кем бы стал Рязанов в возрасте Одинцова. Генерал Одинцов стал и писателем, написав несколько книг, и общественным деятелем, возглавляя, например, Всемирный Народный Русский Собор. Генерал Рыбалка, бывший истребитель, уверен, что Рязанов стал бы, как минимум, министром обороны. Одинцов нес знамя Победы на параде к ее 50-летнему юбилею. На 100-летнем юбилее Рязанова Одинцов, уже с большим стажем командования, говорил, что самое главное в командирской деятельности Рязанова это неординарность мышления и смелость принятия решений. Кроме этого, Рязанов дал ведущим свободу выбора боевых порядков, разрешил видоизменять решения по обстоятельствам. А это сложный вопрос, — задумчиво говорил Одинцов. Все это, но, в первую очередь, замечательные особенности мышления командира корпуса, и привело к тому, что корпус стал ведущим, образцовым, — со знанием вопроса рассказывал Одинцов.

Сам Одинцов в своей книге «Испытание огнем» много страниц уделил борьбе с приказной, но консервативной тактикой, которая, видимо, принесла немало огорчений ему и его товарищам в 41—42 годах, до того, как они попали в 1-й шак. В случае неудачи нарушение приказа — прямая дорога в трибунал. Так что Рязанов, разрешая менять тактику ведущим, рисковал головой. Значит, он верил в успех, в мастерство, силу и волю своих ведущих, в эффективность творческого подхода, а не слепого повиновения. Действительно, нельзя одним приказом охватить все многообразие возникающих непредвиденных ситуаций в сложнейших сражениях. И ценой жизни командира были бы сотни других спасенных жизней летчиков, пехотинцев, танкистов.

И, хотя Василий Георгиевич был дважды Героем, но главным его достоинством были не Звезды на груди, а внутренняя сила: доброта, внутренняя культура, любовь, сопереживание, бескорыстие, красота души. Главными в его наполненной, но быстротекущей жизни были не армия и авиация, как он думал перед войной, не семья и дети, как он, видимо, полагал незадолго до смерти, и, конечно, не возможные политические карьерные перспективы или его награды. Главным было все-таки нечто тайное, незримое, за что, надеюсь, ему воздастся. Может, это его душа, явленная миру, может, его честность, правдивость и порядочность. Может, бескорыстие, как у его сына Миши, самоотверженность, отзывчивость, верность. Кто знает…

Василий Георгиевич, мысля глобально, в условиях неопределенности принимал здравые решения. Он мог предсказывать и создавать новое, действуя активно в зависимости от ситуации. В обстановке единства со средой, с управляемой организацией, он творил мир, соответствующий внутренним тенденциям среды и своим возможностям. В характеристике Рязанова есть фразы «Культурный, высокотребовательный генерал. Пользуется большим деловым и политическим авторитетом. Решение принимает продуманно, грамотно. По характеру упрям, настойчив, свое решение доводит до конца». Рязанов решал сам, что он может делать, что желательно осуществить, исходя из его целей и ценностей. Он твердо стоял под огнем в самые тяжелые моменты сражений, ощущая, как его воля неуклонно склоняет чашу весов, как его целеустремленность отметает все, не способствующее победе. Сражался доблестно, достойно и успешно. Его самообладание, терпение, вера в успех, методы управления, постоянный анализ поступков: разбор ошибок, учет удач вносили, возможно, решающий вклад в игру флуктуаций в области бифуркации, где сколь угодно малые воздействия могут сильно изменить состояние системы и ее динамику.

После войны все считали, что генералы живут, как боги. Роилось множество мифов о генералах, об их богатстве, всесильности, всемогуществе. Способствовали созданию мифов, наверное, и сами бывшие фронтовики, привыкшие к власти и силе генералов. Зарплаты у военачальников, действительно, и по заслугам и мере их ответственности, были выше, чем у рабочих, например, но не такими уж баснословными. Кто-то привозил трофеи, но тоже не сказочные состояния. И жизнь у них была нелегкая.

Мамина жизнь подвижническая, героическая, под стать мужу. Ее отец дворянин, офицер, 1896-го года рождения, воевал в 1-ю мировую; на снимке, сделанном в июне 1917 года, он в группе семи офицеров, среди которых только у него и еще одного на груди кресты. Затем, на другой большой войне, он 6 декабря 1942-го добровольцем пошел на фронт. Воевал в кавалерии рядовым, затем гвардии ефрейтор, кавалерист комендантского эскадрона Управления 1-го Гвардейского Краснознаменного кавалерийского корпуса, был ранен, награжден медалями «За Отвагу», «За Боевые Заслуги», орденом «Красная Звезда». «…Выполнял образцово все боевые задания, несмотря на трудную и опасную боевую обстановку, и проявлял примеры мужества и самоотверженности. При захвате группы противника в лесу… показал образцы отваги, успешно выполнив задачу пленения противника», — написано в представлении к ордену. 1-й кавкорпус героически сражался под командованием генерала Павла Белова, а затем генерала Виктора Баранова. 1-й гшак не раз успешно взаимодействовал с ним от Белгорода и до конца войны, летчики Рязанова выручали конников Баранова в Карпатах. И мама, сама, наверное, того не зная, связывалась в боях по радио со своим отцом. Добровольцами, независимо друг от друга, ушли на фронт дочь и отец. И так же независимо получили сходные награды. Отец деда, мой прадед Сергей Николаевич Крахт был коллежским секретарем. А его отец, мой прапрадед Николай Алексеевич Крахт в 1869 году был штабс-капитаном, казначеем 2-го гренадерского Ростовского принца Фридриха Нидерландского полка, — так написано в адрес-календаре жителей Москвы на 1869 год, стр. 27. Интересно, что в 1922 году женились брат с сестрой тоже на сестре и брате. Но если мамины родители развелись в 1929-м, то тетя Лида, Лидия Сергеевна, сестра маминого отца Бориса, с дядей Костей, Константином Васильевичем, братом моей бабушки Ольги, прожили вместе долго, до самой смерти. Их сын Василий, дважды двоюродный брат моей мамы, был полковником авиации, инженером, его диссертация закрытая, у него было свидетельство об изобретении нового спутника. Мой дедушка Борис Сергеевич Крахт умер в тюрьме в 50-м или 52-м году. Я его не знал. Мама, в детстве, скорее всего, обиженная тем, что он их оставил, иначе, как пьяницей, его не называла. А дядя Костя и тетя Лида отзывались о нем (правда, когда мама не слышала, она могла быть сердитой), как о человеке редкой доброты, благородства, веселости, замечательном, удивительном человеке. Говорили, что я похож на него, я был польщен таким сравнением. Но мама потом говорила: сопьешься, будешь пьяницей, как твой дед.

В 16 лет, после 8-го класса, мама пошла добровольцем на фронт, еле упросив, — действительно, ей через несколько месяцев исполнялось 17. Служила радисткой, воевала вместе с отцом. Прошла с 1-м шак весь его боевой путь: от Москвы и Калининского фронта до Берлина и Праги. На передовой была под бомбежками и обстрелами. Награждена боевыми орденами и медалями. В наградном листе к медали «За Отвагу» от 20.08.43 написано: «При налете авиации противника ведет себя спокойно и хладнокровно». А к ордену Отечественной войны от 20.10.43: «Выполняя свои обязанности, постоянно находится под артиллерийским и минометным огнем противника, по несколько суток без сна и отдыха, не считаясь с угрозой над жизнью и усталостью, как верная дочь социалистической Родины, продолжает обеспечивать руководство командира в выполнении боевой задачи». Под Берлином отстреливалась от наступающих немцев. Так же, как и отец, она была великой труженицей, праведницей. Родители оставались бойцами до конца. Умирая, сражались со смертью. Царство им небесное. Мама была соратником отца в прямом и полном смысле этого слова. Сражались в одной рати, воеводой в которой был отец. Мама была очень умным человеком с сильной интуицией. Отец советовался с ней по всем вопросам. С. А. Донченко в своей книге «Флагман штурмовой авиации» упоминал и о маме: «Низкий поклон нашим боевым связисткам Ирине Рязановой, Кире Астафьевой, Тоне Зеленковой, Тане Лебедевой, Маше Коршуновой, Зое Моштаковой, Люсе Смирновой, Маше Якунчиковой, Алле Тришиной, Гите Колтуновой, Наташе Сборщиковой, Ане Мельниковой, Асе Гришиной,…».

А дальше Донченко писал об увековечивании памяти тем, кто упоминался в этой книге: «В Керчи есть улица Пошивальникова. … В городе Вязники Владимирской области есть улица Николая Хорохонова. Ярославцы одну из своих улиц назвали именем Бориса Щапова. Именем… А. И. Гридинского названа улица в городе Шацк Рязанской области.…

В Зугрэсе Донецкой области вы можете найти улицу Евгения Алехновича, а в Горловке — Николая Чуры. … В школе села Недогарки Кировоградской области учрежден переходящий вымпел имени… Михаила Мочалова. Волжанин… капитан И. Ф. Базаров похоронен в центре села Лозоватка, недалеко от Кривого Рога. Село Грузке ныне переименовано в Базарово. … Кириллу Гришко в поселке Куйбышево Запорожской области установлен бюст, а при 1-м интернате в Харькове создан Музей Героя Советского Союза Бориса Лопатина.

В Горьковской области сооружен… обелиск, на котором золотыми буквами выбито: «… Малову Михаилу Семеновичу (1914–1943) от комсомольцев и молодежи Воротынского района». Пионерская дружина школы в Гайском районе Оренбургской области носит имя… Н. А. Евсюкова. В Астрахани пионерский лагерь назван в честь их земляка Михаила Дроздова. В одном из авиационных гарнизонов Забайкальского ордена Ленина военного округа высится обелиск. На табличке слова: «… гвардии полковник Дмитрий Акимович Нестеренко. 20 октября 1906 года — 23 мая 1953 года».

Война — сложное явление. Подавляющее большинство воевавших не оставило воспоминаний. Видимо, боялись исказить нечто смутное и трудноуловимое, близкое к границам жизни и пределам иных миров. Как мамина фронтовая подруга Таня Лебедева писала ей в письме: я ведь никому о войне не рассказывала. Это что-то только во мне. И мама говорила: это все выдумки, все было иначе, хотя рассказывала мне это она сама.

После войны Советский Союз стал империей. Но ни Россия, ни Советский Союз никого не угнетали. «Империя — власть духа через знания». И произошел этот подъем во многом благодаря таким бойцам, как В. Г. Рязанов. Максим Калашников в книге «Сломанный меч Империи» пишет: «Сделаем, однако, замечание фундаментального характера. Великие миры, вселенские державы зиждутся не только на силе, но и на воле. Непреклонный ход боевых флотов и миллионные армии — еще не все. Империи создаются героями и стоят на них. Главная сила — в них, в людях безумной отваги, неиссякающей энергии и непреклонной, „длинной“ воли. Только в руке истинного воина-аристократа меч-кладенец становится грозным, разящим оружием». Кто-то негативно относится к величию страны, предпочитая уют и комфорт. Но человек отличается от животных способностью мыслить и трудиться для какой-то идеи. То же верно и для государства — организма более высокого уровня. Рязанов отдал свою жизнь служению народу, защите Отчизны, величию родной страны, ее могуществу. Его сын Георгий посвятил свою жизнь идее поиска истины. И Василий Георгиевич сумел защитить родную страну, когда ей грозила гибель. А общества, государства, как и люди, могут жить для сытного существования, а могут посвящать себя делу построения всеобщего счастья.

Может быть, эта книга нужна и по причине попыток пересмотреть итоги второй мировой войны и ее историю. Владимир Мединский в книге «Война. Мифы СССР. 1939–1945» писал: «Великая Война в очередной раз показала, насколько жизнеспособен наш народ, показала его силу, не побоимся этого слова — его могущество. Этот урок должен быть нами глубоко усвоен. Он должен лежать в основе нашего национального самосознания, быть краеугольным камнем всей политической пропаганды. Вместо унылого великорусского мазохизма: дороги… дураки… Сталин-идиот… чудовищные потери… бессмысленная победа… Вместо этого жалкого скуления да придёт осознание главного: мы — вершители истории. Как мы сломали хребет объединённой континентальной Европе Наполеона, так же — и объединённой Европе Гитлера».

Много воспоминаний о В. Г. Рязанове. След в памяти современников он оставил. И удивительно — никто худого слова не сказал. Хотя, конечно, у него, как у всякого активного и деятельного человека были и враги, доставлявшие ему немало неприятностей. Хотя бы арест и тюрьма. А в 47-м, когда летчик улетел в Австрию.

Из сборника «2-я воздушная армия в боях за Родину»: «Мы здесь упомянули лишь немногие имена …. Среди них, к сожалению, нет таких известных генералов и офицеров, как дважды Герои Советского Союза генерал В. Г. Рязанов и полковник В. А. Зайцев, Герой Советского Союза и народный герой Югославии генерал А. Н. Витрук… Неумолимая смерть вырвала этих воинов из наших рядов, но ничто не в силах заставить забыть их имена и подвиги». 9 мая 2015 года Иван и Дарья, дети двоюродной маминой сестры Эрики, пронесли портреты моих отца и матери в составе Бессмертного Полка.

После войны мама стала женой Рязанова и в 26 лет осталась вдовой с тремя малыми детьми. Осталась возле могилы мужа, не уехала в горячо любимую ей родную Москву. Не вышла замуж, а ей предлагали, например, один дважды Герой (возможно, он это делал по фронтовой дружбе, чтобы помочь оказавшейся в трудном положении семье своего командира и боевого друга), хранила верность мужу. Бедствовала, выбивалась из сил, но детей растила, воспитывала. Отказывая себе почти во всем, следила, чтобы все было у ребят. Всегда была веселой, шутила, смеялась. Но и строгой тоже была. Наша с братом вина, что мы, когда она уже постарела, никак не могли с этим свыкнуться. Она, наверное, хотела уже немного отдохнуть, ей было тяжело, а мы шутили над ее редко прорывающимися жалобами, как постоянно раньше шутила она. Я, наверное, просто не мог поверить, что ей, такой сильной, никогда не унывающей, веселой, тоже нелегко. Думал, что она снова шутит. Царство ей небесное, труженице, праведнице. Очень надеюсь, что там ей хорошо, постоянно молюсь, чтобы там она встретилась с отцом, как она хотела. Она говорила: не важно, в раю ли, в аду, но с ним. Чтобы и другие их близкие были с ними. Чтобы было им там дружно, весело, радостно, светло. Души их на земле были радостными, светлыми и чистыми. Услышь, Господи, мои молитвы…

[1] Красовский С. А. Жизнь в авиации. — М.: Воениздат, 1968.

[2] http://fakty.ua/90195.