Бесплатный фрагмент - Жизнь и судьба

Часть 1.
О нашей семье

Я выросла в удивительной любящей семье. Родители имели разное происхождение, но всегда были единомышленниками и любили нас, детей, и друг друга

Мамины отец и дед были образованными людьми. Папа преподавал в гимназии. Мамина мама была домохозяйкой. У них было 11 детей, но в живых к нашему рождению осталась только мама, последний ребенок. Конечно, психика бабушки расшаталась, и мама оберегала ее. В нашей семье тема о судьбе ее братьев и сестры была закрыта. Четверо умерли при рождении, старшие братья погибли на войне, средний брат утонул, а сестра заболела и умерла.

Мамин папа умер, когда ей было 11 лет. Из близких родственников у мамы были две двоюродные сестры, которых она очень любила и помогала им по мере возможности. Это тети Гехар и Зумруд. Тетя Гехар жила в Баку с мужем, который был Министром связи. Тетя Зумруд жила с семьей в Агдаме. Ее муж был судьей.

После смерти папы мама жила вдвоем с мамой. Бабушку я помню хорошо, она прожила с нами до 93-х лет и умерла, когда я уже жила в Москве.

Бабушка закупала продукты на рынке, много готовила, так как дом всегда был полон гостей. Всех наших друзей, и всех, кто заходил к нам даже ненадолго, бабушка сажала за стол и кормила. Готовила она очень вкусно.

О маме

Мама моя с детства мечтала стать врачом, лечить людей.

Она окончила акушерский техникум, стала санитаркой и медсестрой, а после окончания мединститута работала врачом-терапевтом, эпидемиологом и даже во время войны — в госпитале хирургом. Она была известным диагностом и вообще врачом от Бога. Фанатично любила свою профессию, и все свободное от работы время читала медицинскую литературу, в основном на русском языке. Причем, ее интересовала не только терапия, она жадно поглощала все новые статьи в любой области медицины. Выписывала профессиональные журналы, изучала справочники окулиста, дерматолога, инфекциониста, в общем, как мне казалось, все, что попадало под руку по медицине. Отец мой поощрял ее интерес к профессии, и каждую неделю покупал ей в специализированном магазине все новые справочники, а она их сразу изучала даже тогда, когда она была уже довольно известным врачом. В своей жизни я больше не встречала такого влюбленного в свою профессию врача. Этот фанатизм не раз спасал жизнь родных ей людей.

О папе

Если мама выросла в интеллигентной семье, то папа, напротив, был сыном батрака, жил со своей мамой в Губатлинском районе. Отца его убила шальная пуля в лесу, когда он на лошади скакал домой. Папе было тогда 2 года. Его мама с раннего утра допоздна работала на помещика в поле, а маленький папа старался, как мог, помогать маме по хозяйству. Помещик был архитектором, он получил образование в Париже и Италии. Хорошо рисовал. К своим работникам-батракам относился хорошо, и все его любили. Это помогло ему избежать многих неприятностей после революции. Его работники, в том числе и подросток-папа, помогли ему вывезти из дома его ценные вещи, и он эмигрировал, избежав ареста. Его старшие дети учились в Париже, а младший сын был ровесником моего папы. Звали его, по-моему, Алескер. Гувернантки называли его Алик. Он был ленивым и не хотел заниматься. Барин выписал ему трёх гувернанток — русскую, француженку и англичанку. Они занимались с ним, но он только хотел играть с ребятами и не хотел учиться.

Он подружился с моим папой. Папа в играх был очень ловкий, и у него была феноменальная память, и Алик пытался подражать ему во всем. Он часто приглашал его к себе играть. Заметив стремление папы к чтению, гувернантка русского языка научила папу писать на русском, и папа, ещё не умея читать на азербайджанском, сразу научился читать по-русски. Однажды барин услышал, как папа мой сказал Алику: «Ты почему не хочешь заниматься? У тебя ведь столько книг! Я бы хотел прочитать их все, неужели тебе не интересно знать, о чем пишут?»

Барину очень понравился папа, и он разрешил ему приходить к ним в библиотеку и брать книги, а также разрешил папе сидеть на занятиях вместе со своим сыном. Все Аликины учителя заметили резкий прогресс в его занятиях и с удовольствием занимались с обоими мальчиками. В доме барина он стал почти членом семьи. Таким образом, папа, будучи сыном бедной батрачки, бесплатно получил в семье хозяина превосходное образование.

Когда в Азербайджан пришла революция, папе было 14 лет. Это был образованный парень с прекрасным знанием русского языка, а главное, — с рабочей биографией. Революции нужны были образованные люди из рабочих и крестьян. Папу сразу же отправили учиться в рабфак, приняли в комсомол, и он стал секретарем Молодежной организации в Агдаме. Затем его приняли в партию, и пошла в рост его карьера.

Маму мою он случайно встретил в регистратуре поликлиники, куда направили ее работать медсестрой после окончания акушерского техникума. Он влюбился в нее с первого взгляда и стал добиваться ее расположения.

Мама была красивой, одевалась со вкусом и очень отличалась от своих сверстниц. У папы было шестеро близких друзей, и в какой-то степени они были друг другу родственниками. И все они были влюблены в маму.

А мама влюбилась не в папу, а в его двоюродного брата Сулеймана, хотя и не подавала никакого вида (о чем она нам с сестрой рассказывала позже с улыбкой). Он не был столь образован, но был очень красив, балабол и любимец женщин.

Это настораживало маму. Папа настойчиво за ней ухаживал и даже ходил к ее маме свататься. Время было смутное, бабушка боялась, что у мамы много поклонников, а защитить ее некому, и она настойчиво посоветовала маме из всех претендентов выбрать — как более надежного — папу. Но папа и сам так усердно ухаживал за мамой, что разогнал всех претендентов. Маме ничего не оставалось, как выйти за него замуж. Выходила она за папу без особого желания, но зато потом всю оставшуюся жизнь благодарила Бога, что сделала правильный выбор.

А дядя Сулейман любил ее всю жизнь, относился к ней с большим уважением и был отличным другом папе. Он стал директором коньячного завода, проработал на нем всю жизнь, был богат. Детей у него не было, хотя он был дважды женат на армянках и воспитывал приемного сына в роскоши. И нас он очень любил и баловал.

Мой папа своим вниманием и отношением к маме завоевал ее любовь. Надо сказать, папе понадобилось много мужества отстоять её. Мама, образованная, интеллигентная, модная, не пришлась ко двору батрачке — папиной маме Башханум, которую папа обожал. Бабушке нужна была работница на огороде и дома, как все молодые жены. Но мама поставила перед папой, соглашаясь выйти за него замуж, главное условие — разрешить ей после замужества поступить и учиться в мединституте. Папа согласился, и он сдержал свое обещание.

Конечно, бабушке это не понравилось, и она придиралась к маме по любому поводу. Наступило лето, время подачи документов в институт. У папы на работе было много дел, и он никак не мог найти время отвезти мамины документы в институт. Однажды мама услышала, как бабушка жаловалась соседке, что сын привел в дом не жену, а финтифлюшку — она хочет учиться вместо того, чтобы рожать и создавать семью. Маме вдруг показалось, что папа специально тянет время в угоду своей маме. Она быстро собрала чемодан с личной одеждой, сказала бабушке, что поехала подавать заявление в институт, села на повозку и уехала в Баку. Это была неслыханная дерзость. Бабушка от возмущения наговорила ей всяких гадостей вслед.

Папа работал секретарем райкома комсомола, и у него было очень много работы, но как только он узнал, что мама уехала в город, сел на лошадь и поскакал за ней. Догнав ее, он ничего ей не сказал и поехал вместе с ней в институт. Они вместе пришли в Бакинский мединститут, сдали мамины документы, а сам папа, когда узнал, что стипендия в Университете (КОМВУЗ) больше, чем в медицинском в три раза, решил поступать в КОМВУЗ на экономический факультет. С работы он ушел.

Как рассказывал папа, мама была одержимой студенткой. Все время торчала в анатомичке. Ей было интересно все. Папе это безумно нравилось в ней, и он поддерживал ее. Каждый день, когда она задерживалась допоздна в анатомичке, он безропотно встречал ее. Сначала они снимали комнату. Материально было очень трудно. Потом в университете папа познакомил своего близкого друга Агаджана со своей сокурсницей Шарифой, с которой папа вместе занимался общественной работой. Они полюбили друг друга и вскоре поженились. Она переехала к нему на квартиру, а свою комнатушку передала маме с папой на проживание. Так по жизни они стали нам почти родственниками, тетя Шарифа и дядя Агаджан.

Оба они были коммунистами и свято верили в его идеалы. Клялись они всегда самым святым: «Клянусь партбилетом» или «клянусь партийной совестью». Нас, помню, это очень веселило. Детей у них не было, к нам они относились как к собственным детям, и мама моя была всю жизнь им благодарна за поддержку в столь трудное для них время.

В квартире у тети Шарифы 19 июня 1934 года родилась моя старшая сестра Рая. Для мамы это были самые тяжелые годы. Она заканчивала институт, денег не было. Несмотря на беременность и роды, мама вынуждена была посещать институт и сдавать экзамены. Помогали ей папа и тетя Шарифа, как могли.

Чтобы содержать семью уже из трёх человек, папе приходилось вечерами подрабатывать носильщиком на вокзале. Иногда он занимался репетиторством с отстающими богатыми студентами. В общем, зарабатывал как мог. Мама была скромна в запросах и старалась кроме медицинских книг и продуктов ничего не покупать. Как-то накопив немного денег, папа решил купить маме пальто. Они пошли в универмаг. Мама примерила понравившееся ей пальто, и когда папа пошел платить, обнаружил, что карман его пиджака разрезан бритвой, деньги у него украли. Он был в ужасе и не знал, как быть. В это время он заметил одного из богатых студентов, с которым часто занимался. Он подскочил к нему и занял денег на пальто. Оплатил чек, а маме ничего не сказал, так как знал, что мама ни за что не согласилась бы купить новое пальто в счет долга. Спустя некоторое время маме проговорилась тетя Шарифа, восхищаясь его поступком.

Может, этот его поступок и очень много других проявлений нежности по отношению к маме способствовали рождению взаимных чувств у мамы. И чувство благодарности переросло в чувство любви.

Мама была скрытным человеком. О своей жизни и чувствах никогда с нами не говорила. Но мы знали, что никого нет для нее дороже и ближе папы.

Мама всегда была очень занята на работе, а мы были поглощены своими делами, и я не успела вдоволь наговориться с мамой… С 22-х лет я живу в Москве, а она умерла рано, в 57. Меня это все время очень гложет. Мне всегда ее не хватало.

Мама была интеллигентным, воспитанным и добрым человеком с хорошими манерами. Папа боготворил ее и старался ей соответствовать. Он считался с ее мнением и всегда ее поддерживал. Мама в свою очередь всегда в глазах детей и родни поддерживала его авторитет.

Став взрослыми, мы поняли, что в бытовых вопросах мама главная, ее решение основное, но никогда мама не говорила «да», пока мы не спросим разрешения у отца.

Я счастливый человек. Я никогда не слышала ссор между отцом и мамой, криков, скандалов, хотя как я узнала позже от тети Гехар, бабушка Башханум, папина мама, выпила немало крови у мамы и способствовала скандалам в их семье.

Когда папа закончил университет, его направили в аспирантуру в Москву, в Тимирязевскую академию. Мама была беременна вторым ребенком. 17 мая 1937 года родился мой старший брат Разин. История его имени интересна. Как рассказывал, смеясь папа (у него был потрясающий смех), в день маминых родов папа в Москве сдавал кандидатский экзамен по истории. Ему попался вопрос о Степане Разине. Он ответил на билет, получил отличную отметку и вечером с друзьями отмечал в общежитии поступление в аспирантуру. Все были навеселе, когда пришла телеграмма: «Родился сын, как назвать?» Папа, не задумываясь, телеграфировал: «Назовите Разин». Так его мама и назвала. Я не могла понять, почему Разин, а не Степан. Но факт есть факт.

Папа учился и защитил кандидатскую диссертацию в Москве.

У него в Москве было очень много друзей и среди преподавателей и аспирантов. Папу все любили — он был порядочным человеком и надежным другом. После аспирантуры горком партии сразу направил его на работу в Баку инструктором ЦК партии.

Я родилась в Баку в разгаре его карьеры. В семье уже не было материальных проблем. Папа меня обожал. Через три года родился мой младший брат Рафик.

Хотя все дети дороги родителям, но у каждого родителя на самом деле в душе больше внутреннего тепла к кому-то из детей. Моя мама при безумной любви ко всем четырём детям имела слабость к Разину, а папа — ко мне. Он млел при каждой моей улыбке. До конца его жизни я была его любимицей.

Часть 2.
О жизни в Нахичевани

Мне было 6 лет, когда папу направили в город Нахичевань Министром сельского хозяйства. Туда из Баку мы и переехали всей семьей.

В Нахичевани мы жили в послевоенные годы. Свое детство я отрывочно помню с 7 лет. В первый класс я пошла в Нахичевани. В этой же школе учились и моя сестра Рая и брат Разин. Рафику было тогда 3 года.

Мама работала врачом в больнице. Мы жили с домработницей Нюрой и бабушками. Кроме того, в доме у нас была прислуга, которая была положена папе по статусу.

Сразу после войны по договору в Нахичевани на стройках работало много пленных немцев. Каждый день они ездили на грузовиках на работу мимо нашего дома. В нашем доме жила семья председателя Верховного совета Нахичевани. У него было трое детей. Два сына, ровесники моих братьев, и дочь Эльмира, моя ровесница. Мама Эльмиры умерла рано, и у детей была молодая мачеха. Мы с Эльмирой были неразлучны. Каждый день мы подходили к грузовикам с пленными. Они кричали: «Гитлер капут, Сталин гуд», и мы давали им хлеба. Однажды пленные посадили нас в грузовик прокатиться и увезли за 15 километров от города к каменоломне, и оставили нас там одних. Мы очень испугались, простояли там до вечера, пока нас не подобрали наши пограничники. Они связались с нашими родителями и отвезли домой. Папа меня отругал, и больше я к пленным не подходила.

Но не все пленные были так коварны. Через военкомат папа нашел преподавателя немца и получил разрешение взять его к нам в семью на проживание. Звали его Зуль. Он был добродушный, и ко всем нам относился очень хорошо. Дома мы разговаривали с ним на немецком языке. Через три года он уехал в Германию вместе с остальными военнопленными. Этих знаний немецкого мне хватило, чтобы закончить школу без проблем. Но после школы я стала забывать язык, так как не любила его и не хотела учить его дальше.

Из жизни в Нахичевани я помню еще болезнь Разина. Не знаю причину, но от какого-то шока брат вдруг онемел. Он ничего не говорил и ни на что не реагировал. Каких только светил папа не приглашал к нему, но никто не смог его вылечить. Мама все ночи напролет читала медицинскую литературу. Она поклялась, что если не сможет вылечить любимого сына, сожжет свой диплом врача.

Однажды она наткнулась на статью о лечении немоты шоком.

Мама лихорадочно думала, что ей предпринять, чтобы шокировать Разина. И придумала.

Целый месяц она держала Разина в постели в темноте в отдельной комнате с закрытыми шторами и никого к нему не подпускала. Каждый день она шептала ему одну и ту же фразу: «Папа приедет, привезет тебе подарки». Наконец, когда Разин уже потерял надежду, настал тот день. Мама дала папе в руки поднос с яркими фруктами и конфетами. Папа вошел, а мама сразу открыла шторы. Сама она стояла за шторами. Увидев папу при ярком освещении, Разин крикнул: «Мама, папа приехал!»

Этот праздник в доме до сих пор перед моими глазами…

Вечером собрались гости, в доме накрыли столы, но почему-то погас свет. Папа послал водителя в военный городок за генератором. Когда включили свет, все были счастливы.

Мама на глазах у всех подтвердила свой диплом врача. Папа очень гордился ею. Позже она дважды спасет папе жизнь, и еще раз брату, когда тот на летней даче встанет на стул на втором этаже террасы, чтобы с потолка снять гнездо, которое свили птицы. Табуретка сползла, и Разин, ударившись о перила, упал на каменную соль у террасы, которую лизали коровы.

Со многими переломами его уложили на диван. Папа был далеко, в городе. Маме пригодился опыт работы хирургом в военном госпитале во время войны. Пока папу нашли, и он привез врачей, мама сама прооперировала его, наложила швы, и вместе с приехавшим с папой хирургом они отвезли его в больницу в город. Как сказали врачи после рентгена, все было сделано очень грамотно.

Мама всегда и везде ездила с ящиком инструментов и препаратов. Она хотела, чтобы я была врачом, называла меня маленьким доктором. Всякий раз, когда мы в детстве выезжали за город, мама вешала мне на плечо маленькую аптечку с лекарствами, и часто это было кстати.

Однажды, мы, несколько семей, поехали на шашлыки. Обычно водители резали барана и делали шашлыки из свежей баранины. Нас мама кормила сразу шашлыком из свежей печени. Она считала, что это полезно для гемоглобина. Затем уже делали шашлыки из мяса.

Один из водителей по неловкости порезал очень глубоко палец. И тогда моя аптечка пригодилась. Я подавала маме спирт, йод, ассистировала ей при наложении швов. и перевязке. Папа и мама гордились мной, а мама хвалила за аккуратную работу. Рана у водителя быстро срослась, а я с тех пор была неразлучна с аптечкой в любой поездке.

Часть 3.
Переезд в Баку

Когда я была в третьем классе, папу перевели на работу в Баку в ЦК компартии Азербайджана. Нам дали служебную пятикомнатную квартиру на улице Первомайская. Дом тот давно снесли, и там сейчас огромный многоэтажный элитный дом. Я смутно помню саму квартиру, в ней не было ничего особенного — низкие потолки и казенная мебель с номерами, но зато отчетливо помню двор. Он был большой, окруженный одноэтажными строениями. Одна квартира за другой образовали Г-образный большой двор. В этом дворе, в основном в 1—3 комнатных коммунальных квартирах, жило огромное количество семей разных национальностей — евреи, татары, русские, армяне, лезгины. В то время ответственные работники получали служебные квартиры, а свою обязаны были сдать государству. Нельзя было иметь и личную, и служебную квартиру. Даже мебель у нас была служебная. Если работник увольнялся, то ему по норме в зависимости от количества членов семьи, выдавался ордер на более скромное жилье. У нас, также как и у всех номенклатурных работников, не имелось своей дачи. У нас были свои выделенные апартаменты на государственной даче на берегу Каспийского моря в Бильгя. Рядом с санаторием КГБ. Это полчаса езды от Баку. Там вся обслуга числилась на работе в КГБ.

Мы приезжали туда с няней Нюрой и с бабушками. Только дома, с бабушками и с прислугой, мы говорили на азербайджанском языке. Во дворе все говорили по-русски. Папина мама безумно любила Разина, а к нам была равнодушна. Я только помню, как она все время сидела у камина и молчала. Улыбалась только тогда, когда к ней подходил Разин. Папа был благодарен ей за то, что она вырастила его без отца. Старался поддерживать ее авторитет перед всеми. Когда к нам приходили даже самые именитые гости, он приводил ее под руку к столу, сажал ее около себя и очень тепло и с гордостью представлял ее всем гостям.

Никто в семье не смел ей огрызнуться, хотя, если быть справедливым, она и не давала повода. Между ней и моей мамой была холодная дипломатическая стена. Зато мамина мама была очень энергичной и помогала маме и всей прислуге во всем. У них с папой были теплые отношения, и мы ее все очень любили.

Я училась в обычной районной русской школе №18 города Баку. Тогда ещё не было спецшкол, и элита в основном отдавала своих детей в русскую школу. Баку был многонациональным городом, и в русской школе учились дети разных национальностей. В основном русские, евреи, татары и армяне.

Надо сказать, что не вся интеллигенция в Баку это одобряла. Помню, как папа рассказал, как на очередном пленуме известный азербайджанский писатель Мирза Ибрагимов, будучи председателем Верховного совета Азербайджана, с трибуны критиковал папу за то, что он, не заботясь о будущем родного языка, отдал всех четырёх детей в русскую школу.

Тогда папа в ответ выступил и сказал, что вся мировая литература во всех областях издается в основном на английском и на русском языках. Если бы в Баку были английские школы, то он бы отдал детей в английскую школу, а родной язык они все равно будут знать. Ограничивать образование детей только родным языком для будущего республики неправильно.

О нашем дворе

Двор у нас был дружный. Помню, летом многие, у кого в комнате было тесно и душно, ставили раскладушки во дворе и спали там всю ночь. Это никого не удивляло и никому не мешало. После школы мы часами гоняли в лапту. Мяч улетал, и когда мы нагибались за ним, то через окна соседей, которые выходили из подвальных квартир прямо на землю, мы заставали иногда непристойные сцены, особенно вечерами. Жильцы нас не видели, а у них горел свет, и нам все было видно. Мальчишки с интересом наблюдали за происходящим. Мне было неловко, и я старалась не участвовать в обсуждении увиденного. Сейчас невозможно себе представить, что почти до 1975 года очень много семей жило в подвалах, окна которых были ниже ступни на 80 см. Они располагались в нишах, накрытых решетками, через которые вниз прямо на их подоконник падали окурки и разный мусор. Так жили многие мои знакомые не только в Баку, но и в Москве. Очереди на жилье были огромными, и мало кто его дождался его до прихода к власти Хрущева. Многое можно сказать нелицеприятного в адрес Хрущева, но главной его заслугой было то, что он начал строить пятиэтажки и переселять людей из подвалов. Строительство (без архитектурных излишеств) начало бурно расти, и один за другим повсеместно стали освобождаться подвалы.

О дяде Сулеймане

Как я уже писала, мой дядя Сулейман был директором коньячного завода и весельчаком. Иногда он мог посреди ночи, выйдя из ресторана с очередного банкета, вместе с друзьями, знаменитыми певцами, артистами и музыкантами (Рашид Бейбутов, известная певица Шовкет Алекперова, известная драматическая актриса Лейла Бадербейли) нагрянуть к нам, захватив с собой официанта — с огромным казаном плова или шашлыка — и ресторанных музыкантов. Не знаю, зачем это он делал — наверное, чтобы сделать приятное. Во дворе накрывался импровизированный стол из табуреток, играли музыканты. Все спящие во дворе соседи просыпались, и их приглашали к столу.

Кто знает, сколько ему это стоило. Для всех это была сказка с участием любимых или знаменитых артистов. Папу это ужасно смущало. Он считал, что люди живут стесненно, и демонстрировать такой бесшабашный образ жизни не совсем правильно. Но соседи были очень довольны и благодарны дяде Сулейману за эти редкие праздники. Помню, как брат с сестрой из еврейской семьи (мы с ними жили в одном дворе и учились в одной школе) спустя годы тепло вспоминали эти ночные концерты, организованные дядей Сулейманом. Он каждый день жил как в последний, хотя умер в 87 лет, прожив довольно долгую и веселую жизнь в полном достатке.

Моя школа №18

В школе я училась отлично, и меня сразу выбрали старостой класса.

Учителем русского языка была Мария Михайловна. Она была толстой и крикливой. Мы ее прозвали Мария Моталовна (мотал — это курдюк с брынзой). Она была русская, но абсолютно безграмотная. Когда дети шумели, она все время кричала: «Сятьця, тиша», и часто выбегала из класса разъяренная. Как только она выбегала, я садилась на ее место и читала что-нибудь ребятам, чтобы они не разбежались. Мы не любили ее, и вскоре, на наше счастье, наш класс передали другому учителю.

Моему младшему брату, наоборот, очень повезло с преподавателем младших классов. Рафик очень ее любил и до конца ее жизни поддерживал с ней связь. Ее любили мы все. Ее звали Ольга Иосифовна. Даже я, позже, каждый раз приезжая с учёбы из Москвы в Баку, навещала ее. Она была удивительным человеком и прекрасным педагогом. С ней можно было поговорить обо всем.

Часть 4.
О работе папы в Джелалабаде

Вскоре папу командировали на работу в Ленкаранскую область первым секретарем райкома партии. Это от Баку 3 часа езды на машине.

Я с двумя братьями осталась учиться в Баку, жили мы там же, на Первомайской улице. Квартиру у нас не забрали, так как семья в основном осталась жить в Баку, а Раю как взрослую и сумасбродную, родители не оставили в Баку, а взяли с собой. К родителям мы приезжали по субботам и на каникулы. Рая была строптивой и часто прогуливала уроки. Папа считал, что она должна быть под присмотром. Они оказались правы.

С 7-го класса Рая стала учиться в Астраханбазаре в русской школе. В классе у них училось всего 9 человек. Рая великолепно пела, участвовала на всех школьных концертах.

Больше всего она любила литературу. У нас в доме была великолепная служебная библиотека. К нам приходила чудесная учительница русской литературы. Мама приучила нас к семейному чтению и обсуждению прочитанного. Тогда не было телевизоров, вечерами мы читали вслух всю классическую литературу и обсуждали. Читали по очереди. Иногда Рая останавливалась на самом интересном месте и гнала нас спать. Мы с интересом ждали продолжения чтения.

Вскоре у Раи начался роман с одноклассником Айдыном, фамилию которого сейчас не припомню. Он приехал к дяде. Его отец был в разводе с матерью и жил в Иране. Его маме было тяжело содержать сына, и брат на время учебы забрал племянника к себе в Азербайджан.

Айдын был очень начитанным и способным. Наша няня, баба Нюра, относилась к нему хорошо и не докладывала родителям о его посещениях. Но бдительная папина служба безопасности доложила, что его отец в Иране и нежелательны для дочери первого секретаря райкома такие связи. Когда Рая узнала об этом, она закатила скандал дома и стала встречаться с ним тайно. Айдын насвистывал у ее окна их позывные: «Снова замерло все до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь», и Рая как угорелая бежала к нему, стараясь улизнуть от охраны, которую приставила к нам служба безопасности райкома.

В то время охрана не стояла перед домом строем. Они были под прикрытием, работая садовниками, сторожами и помощниками по дому.

Ленкоранский район, вернее, Астара граничит с Ираном узкой тропинкой, вскопанной с двух сторон. С нашей стороны её охраняли пограничники с вышки, а с их стороны никого не было видно. Я часто с папой выезжала на границу, и с вышки папа показывал мне через бинокль, как бедно живут иранцы. Когда-то провели границу в Астаре по линейке — и половину домов отвели Ирану, а другую — Азербайджану. Семьи оказались вдруг разделены границей, хотя жили на одной улице. Эта человеческая трагедия разлучила на долгие годы близких родственников.

В Иране была нищета по сравнению с нами, и каждую неделю иранцы переходили толпами границу к родственникам и просили вид на жительство у властей. Наши поощряли их переход на нашу сторону, но были бдительны. Среди них было много шпионов, но КГБ не дремало.

Обстановка была в районе непростая. Школьникам каждый день напоминали: если заметят кого-то необычного, надо заявить в милицию. Помню, у Раи в школе подростки сообщили о подозрительном человеке с необычным акцентом, который подарил им жвачку и спросил, когда автобус на Астару. Человека задержали в Астаре, он оказался шпионом. Долго еще мальчики ходили гордыми. Их поблагодарили, о них написали в местной газете.

Но Рая не признавала никаких ограничений в передвижениях. Она садилась на велосипед и с Айдыном ездила на танцы в соседнее русское село или в погранотряд в Пришиб. Такое ее поведение приводило папу в ярость.

В 8-м классе к ним пришла новая учительница истории из Баку, Лина Д. Жила она одна на съемной квартире. Она стала классным руководителем у Раи. Была очень красивой, и дети ее сразу полюбили. Л. Д. стала ученикам другом. Приглашала к себе домой весь класс на посиделки. В классе были две влюбленные пары — Рая с Айдыном и Вера с Октаем. Всем было очень уютно встречаться у Лины Д. Она пекла пироги, ребята тоже приносили что-то. Они беседовали обо всем, обсуждали различные проблемы. Ребята делились с Л. Д. всеми своими секретами. Рая любила бывать у Лины Д, и была с ней откровенной.

Однажды начальник КГБ района приехал к моему отцу и показал папе фотографии всех посиделок у Л Д. На всех фотографиях была рядом с ней Рая. Он сказал папе, что Лина Д у них в разработке, и что он не может отправить в Баку документы по ней, так как в поле зрения попадает дочь первого секретаря райкома. Он очень просил папу отвести Раю от Л. Д., чтобы она не попала в разработку, как ближайшее окружение.

Сейчас трудно себе представить, насколько это было серьезно в то время.

Папа знал этого КГБшника еще с Нахичевани и верил, что зря он не будет паниковать. Вечером папа решил поговорить откровенно с Раей, как со взрослой. Он рассказал ей о том, что Л. Д. находится под наблюдением спецслужб, просил её сделать выводы и никому не говорить. На следующий день Рая в школе увидела Л. Д. подошла к ней и сказала, что КГБшники совсем одурели, считают ее шпионкой. В этот же день Л. Д. исчезла. Когда папе сообщили что Л. Д. исчезла, папа первый раз в жизни избил Раю. Рая огрызалась, считала всех параноиками и не верила, что Л. Д. — шпионка. Служба КГБ была обеспокоена, весь их труд пропал даром, но они не стали раздувать и докладывать информацию дальше по инстанции про папу и Раю. Надо полагать, если бы они захотели, они бы на ровном месте сломали карьеру папе. Это было такое время, когда любой донос принимался всерьез.

Забегая вперед сразу скажу, что спустя несколько лет, когда папа работал в ЦК КПСС в Баку и был депутатом Верховного Совета СССР, мы всей семьей приехали в Ленинград в гостиницу «Астория». Папа оформлял в депутатской комнате номера, а мы с Раей сидели в вестибюле. Вдруг Рая увидела Л. Д. Она вскочила, радостно окликнула ее по имени и подбежала к ней. Та повернулась и смущенно выговорила: «Вы ошиблись, милочка». И быстро вышла из гостиницы. Рая была ошарашена. Только в эту минуту Рая поняла, что папа и его охрана были правы. Папа навел справки. Ему сказали, что постояльцев с таким именем у них в гостинице не было. Видимо, она находилась там под другой фамилией.

Помню, как папа заболел в Джелалабаде. У него были сильные боли. Местные врачи «Скорой помощи» рекомендовали поставить грелку и выпить анальгин. Подоспевшая к этому времени мама, ощупав его, сразу же поставила диагноз «гнойный аппендицит». И велела срочно вызвать хирурга из Баку, так как местный хирург был молодой специалист и никогда не делал операцию аппендицита. Мама понимала, что в любую минуту аппендикс может лопнуть, и без опытного хирурга не обойтись. Были праздничные дни, погода нелетная, и нельзя было заставить летчика полететь. Из ЦК позвонили на военный аэродром, нашелся доброволец летчик Юра, который привез из правительственной больницы опытного хирурга Топчибашева. Они успели. Мама ассистировала хирургу. Как потом сказал хирург, если бы они опоздали на 30 минут, то спасти папу было бы очень трудно, а если бы положили грелку, как сказал местный врач, то папы уже в живых не было бы.

Хирург восхищался мужеством мамы во время операции. Он прожил у нас шесть дней и уехал, когда папа стал чувствовать себя хорошо. Таким образом, мама и здесь спасла жизнь папе, а хирург Топчибашев, защитив докторскую диссертацию, стал членкором, а затем и академиком. Наша семья впоследствии подружилась с ним, и он часто бывал у нас. К маме, как к врачу, он относился с большим уважением.

Новая квартира в Баку

Когда я была в 8–м классе, папу очередной раз повысили в должности. По–моему, его ввели в члены бюро ЦК компартии Азербайджана, избрали депутатом, и нам дали роскошную трёхкомнатную квартиру 172 кв. м общей и 102 кв. м жилой площади на улице Мухтадыра, дом 3/6, в центре города, напротив Баксовета. Её потом оставили нам навсегда за большие заслуги отца.

Это был доходный дом бывшего нефтепромышленника миллионера Тагиева. Три комнаты были огромные — гостиная 40 кв. м спальня 36 кв. м и детская 26 кв. м. Высота потолков — 5 метров. Комнаты выходили в коридор 15 кв. м и на парадный выход на улицу. В доме был второй выход во двор через второй длинный широкий стеклянный коридор, ведущий на кухню 28 кв. м. В конце коридора были туалет и душ. За кухней — комната для прислуги 15 кв. м, которая не считалась жилой. Из этой комнаты был выход на огромный круговой общий балкон по периметру двора, от которого шли многочисленные круговые лестницы из каждого подъезда вниз во двор. Мы жили на третьем этаже.

Двор был небольшой, типично кавказский. Вечно на перилах общего балкона висели сушиться ковры соседей. Причём, ковры стирали ночью прямо на асфальте во дворе. Соседи жили дружно, и никто не возмущался. Если в какой–то квартире возникал скандал, сразу на общий балкон выбегали все соседи и обсуждали его причины. Мы практически не выходили на общий балкон, а пользовались только парадным подъездом, за исключением выноса мусора. Для многих этот выход был единственным. Дом был трёхэтажным — хотя и высоким, но без мусоропровода. Мусор забирали из контейнеров со двора.

Напротив парадного подъезда нашего дома через маленькую дорожку сквер имени Ахундова. Наши два балкона выходили на этот сквер.

В первый же день после переезда мама наступила на ржавый гвоздь и долго лечилась. Тётя наша сказала, что это плохая примета. Но мы не обратили на это внимания, квартира всем безумно понравилась. Тем более она оказалась рядом с тётей Гохар и тётей Шарифой, они жили за углом.

Комнаты были необычные — в виде трапеции с пятью стенами. Они располагались так, что их нельзя было разделить. Мебель была антикварная из натурального красного дерева, вся резная, встроенная в необычного размера стены до самого потолка, и смотрелась естественно в этих огромных комнатах. Шторы были из бордового бархата. У одной из пяти стен в гостиной стояло старинное немецкое пианино марки «Берлин» из коричневого дерева с двумя коваными резными подсвечниками с красивыми свечами.

Всё было красиво, если бы не мучение домочадцев — каждую неделю протирать резную мебель спичкой, обёрнутой в тряпочку. Каждую дырочку — кипячёным подсолнечным маслом, чтобы все резные рисунки блестели. Ведь тогда не было никаких специальных средств для чистки и полировки мебели. Резьба была глубокая и неровная, это осложняло работу.

Поначалу, когда у нас убирала прислуга, мы не замечали сложности этого процесса. В последствии, когда я стала старшеклассницей, а Рая была замужем, мне приходилось подключаться к генеральной уборке «из воспитательных целей». Мама уверяла меня, что я молодая и высокая, и мне легче взбираться по лестнице на верх этих шкафов, и неприлично, если при мне этим будут заниматься пожилые работницы или бабушка. Я возненавидела эту мебель, и мне всегда казалось, что она пахнет подсолнечным маслом.

В доме было много приходящей прислуги, состоящей на службе в администрации ЦК. Но с нами постоянно жила только баба Нюра. Мама доверяла только ей и бабушкам, которых папа перевёз, как только мы переехали в Баку. Вскоре папина мама умерла, и у нас осталась одна бабушка — мамина мама.

Детская комната в 26 квадратных метров была самой уютной, потому что она была прямоугольная, с одним окном и выходом на балкон. Эту комнату тоже никак нельзя было разделить на две. Так что площадь была большая, а комнат было всего четыре, если считать и маленькую, где спала бабушка.

У нас в доме всегда было много гостей — папиных земляков. Он всех приезжающих повидаться с ним земляков оставлял на ночь, и всякий раз была проблема, где их уложить. Спальных мест было мало, приходилось стелить на полу на ковре или на раскладушке. Если это были пожилые люди, нам приходилось уступать им свою кровать. В длинном стеклянном коридоре был огромный встроенный шкаф с постельными принадлежностями. Ежегодно отдавали в стирку 15–20 матрасов и одеял. Никаких возражений папа по этому поводу не принимал.

Он всегда нам твердил: самое главное в жизни — оставаться человеком, кем бы ты ни был. Люди должны помогать друг другу. Постепенно мы стали терпимее, и это нас уже не раздражало. Мама была приветлива со всеми папиными земляками, и они её очень любили.

Позже, когда я жила уже в Москве, папа никогда не давал моего адреса никому, и у меня, кроме мамы и моих близких подруг никто не жил.

Папа всегда останавливался в гостинице «Москва» или «Россия».

О замужестве Раи

В Баку Рая училась в 10–м классе. С Айдыном они расстались — он ушёл в армию. С ней учился в одном классе очень красивый стильный парень — Рамиз К. Его отец был директором АзМехшубы. У него были прекрасные манеры. Рая, забыв своего Айдына, сразу в него влюбилась. У них был большой роман, и он сразу же решил на ней жениться. Мой брат Разин знал его хорошо и предупредил Раю и маму о пристрастиях Рамиза к спиртному. Наша семья была против их ранней женитьбы, но Рая встала на перила балкона и сказала, что выпрыгнет, если они не согласятся на их брак. Семья Рамиза жила в соседнем дворе, где жила и моя тётя Гехар. Родители Рамиза были очень приличные люди. Папа был знаком с его отцом, его мама была домохозяйкой, воспитывала шестерых детей, в том числе и двух девочек. Рамиз был самым старшим.

На Кавказе редко встретишь пьющих среди молодёжи, а тем более в пятидесятые годы. Но, как говорят, в семье не без урода.

Рая была очень отчаянной. Родителям ничего не оставалось, как согласиться. На следующий день родители Рамиза пришли свататься.

Взрослые решили, что их поженят, как только они поступят в институт и проучатся хотя бы до второго курса. Рая поступила в Университет на экономический факультет, а Рамиз — на юридический. Они не дождались второго курса, и в один прекрасный день после кинотеатра они пришли к ним домой, и Рамиз объявил своей маме, что они не будут ждать никакой свадьбы. Что они уже подали заявление в ЗАГС, и что Рая останется с ним, и никуда он её не отпустит. Так как Рая не возражала, родители Рамиза согласились и оставили Раю у себя. Как потом выяснилось, этому предшествовал скандал, который учинил ей Рамиз, приревновав её к папиному аспиранту, который учился заочно и приехал со своей родины на очередную консультацию, и жил у нас. Мама разозлилась и сказала — пусть расписываются и живут, как хотят, свадьбы не будет. Рая ревность Рамиза приняла за любовь, хотя мама сказала, что это ненормально и что у Рамиза психические отклонения. Он был болезненно ревнив, зная, что у нас всегда гости, он даже к нам её одну не отпускал.

Сначала в детской комнате жили я с Раей. Разин и Рафик спали в гостиной, а когда Рая вышла замуж, папа сказал, что комнату передаст тому, кто учится лучше. Братья сразу засмеялись и добровольно отказались от этой комнаты, уступив её мне. Так у меня на зависть всем подругам появилась прекрасная большая комната. В одном углу стояли большая деревянная кровать, книжный шкаф и письменный стол. В другом — сервант и обеденный стол со стульями. Стол был без скатерти, на нем лежало толстое витринное стекло. Посреди стола красовалась кружевная салфетка, и на ней стояла ваза с цветами, которые постоянно дарили маме её благодарные больные.

В углу, напротив кровати, был роскошный старинный камин, весь украшенный маленькими скульптурами из цветной керамики. Вся эта облицовка камина, по словам знакомых искусствоведов, стоила безумных денег. Внутри камина был проведён газ, и в комнате не было другого отопления.

Надо сказать, дом был каменный с толстыми стенами, подоконники шириной 70 сантиметров. На них можно было лежать и читать, постелив матрасик.

Зимой в квартире было тепло, а летом, когда открывали окна, в квартире возникал сквозняк и становилось очень прохладно.

Попроще камин был в гостиной и в спальне у родителей. Видимо, кто–то из предыдущих владельцев продал старую облицовку и заменил его просто ровной керамической плиткой. Зато зимой можно было греться, прислонив спину к камину.

Посреди гостиной стоял огромный дубовый обеденный стол, он раздвигался в обе стороны, и за ним одновременно можно было посадить до 24 человек. Мама говорила, что вся эта мебель привозилась из Италии самим Тагиевым до революции.

Папа любил принимать гостей. У нас дома бывали все знаменитости, приезжающие в Баку из Москвы, с которыми папа был знаком. В детстве, я помню, очень часто навещал нас Константин Симонов, когда приезжал в Баку. Он дружил с папиным родственником, поэтом Самедом Вургуном. Симонов даже посвятил ему стихи. Я помню, как после очередной командировки Самеда Вургуна в Лондон он написал «Мой друг Самед Вургун, Баку покинув, прибыл в Лондон. Бывает так, большевику понадобилось съездить к лордам» и так далее, я сейчас не помню, что дальше. Мы все любили стихи Константина Симонова и Самеда Вургуна, произведения Мирзы Ибрагимова, Сулеймана Рагимова.

Мои родители очень любили ходить в театр и особенно в оперу. В Баку в оперном театре пел Бюль–Бюль, отец Полада Бюль–Бюль оглы. Мой папа очень любил оперу «Лейла и Меджлун» в исполнении Бюль–Бюля. Мы с мамой летали в Москву, когда приезжали в Большой театр солисты театра «Ла Скала». У нас не было проблем с билетами в Большой театр, мы их брали в Постпредстве Азербайджана в Москве. Мы тогда прослушали всю программу, которую привёз знаменитый итальянский оперный театр. Мне безумно нравились музыка Пуччини, Верди, Леонкавалло… и изумительные голоса певцов. Я накупила пластинки опер «Аида», «Тоска», «Травиата», «Паяцы», «Трубадур» и блаженствовала, слушая их, многие годы.

Всех своих подруг я принимала только у себя в комнате. Из моей комнаты был выход на большой балкон, а прямо под балконом был сад Ахундова. Летом я ставила журнальный столик и устраивала чаепитие на балконе. Мама покупала всякие вкусные сладости и ставила в мой сервант для моих подружек. Очень часто мы чаёвничали с мамой вдвоём. Она любила настоящий чёрный шоколад — узорный, завёрнутый в фольгу. Его маме папа покупал в цэковском буфете и преподносил торжественно, как цветы на юбилей. Я помню, как еженедельно по пятницам папин шофёр привозил нам продовольственный паёк из ЦК, в котором было много вкусных и дефицитных продуктов. Этот паёк был положен ему по статусу. Одежду мы покупали в специализированной секции ГУМа. У мамы была великолепная портниха, и она почти всё шила ей на заказ.

В то время, когда я училась в старших классах, у большинства моих одноклассников не было телефонов и телевизоров. Вечерами мы встречались в условленном месте на Торговой улице. Торговая улица (вроде Старого Арбата в Москве) в Баку пешеходная, она проходит в центре города от музея Низами до улицы Кирова. Тогда все школьники имели свои постоянные места встреч на Торговой улице. Студенты разных ВУЗов встречались на Набережной. Каждый ВУЗ имел свои скамейки, вокруг которых, не договариваясь, могли встретиться студенты этого ВУЗа. Пожилые люди с семьями обычно гуляли на первом ярусе бульвара на Набережной. Очень было удобно. Каждый вечер весь город выходил гулять и, не договариваясь, можно было встретиться, с кем хочешь. Помню, как прогуливались по торговой улице Муслим Магомаев с друзьями женой. Все друзья, подруги, встретившись, прогуливались по Торговой улице или по бульвару на Набережной и обязательно каждые полчаса возвращались на место встречи.

В Баку фактически так же, как и в Москве, несколько центральных улиц. Центральными улицами в Баку являются и улица Торговая, и улица Кирова, и улица Коммунистическая, которая начинается от музея Низами и проходит мимо старого Университета, Баксовета через филармонию на бульвар и, конечно, Набережная. Я жила напротив старого Университета на параллельной Коммунистической маленькой улице Мухтадыра, и часто мои одноклассницы, а позже и однокурсницы, прогуливаясь, ожидали меня в нашем садике Ахундова под моим балконом.

Моя однокурсница Роза А. все свои поздние свидания с парнями назначала под моим балконом, а своим родителям говорила, что будет у меня заниматься допоздна. Её родители были строгих нравов и часто её контролировали. Как только они звонили мне и подзывали её к телефону, я выходила на балкон и звала её. Она пулей поднималась к нам на 3 этаж и впопыхах успокаивала свою маму, что занимается вместе со мной.

И снова о Рае

Будучи студенткой, я много ездила по стране и была даже в Германии. Отдыхала с подругами на море. Рая завидовала мне по–хорошему. Её подростковый возраст выпал на тяжёлое репрессивное послевоенное время, когда папа работал в пограничном Ленкоранском районе. Когда родители были очень заняты и напряжены политической обстановкой, когда у неё не было столько свободы, сколько было у меня. Даже Разин без конца отгонял её кавалеров, вступая с ними в драку. Она часто потом упрекала родителей, забыв о том, сколько проблем она им создавала своей бесшабашностью.

Замуж она вышла очень рано и неудачно. У нее подряд с разницей один–два года родились три сына: Рузик, Эльман и Анар. Рамиз стал больше выпивать. Конечно, она в нём разочаровалась. С трудом, имея троих маленьких детей, под нажимом моего папы она закончила институт и работала на кафедре экономики. Рамиз каждый день устраивал ей сцены ревности. Раю в семье Рамиза все любили. Она была уважительной по отношению к старшим, помогала свекрови. Свекровь относилась к Рае как к своим дочерям. Вскоре родители Рамиза помогли получить им трёхкомнатную квартиру, и когда они переехали в свою квартиру, Раина жизнь стала ещё невыносимей, и она решила развестись. Все её поддержали, даже свекровь. Свекровь запретила Рамизу ездить к ним и трепать нервы детям. Рае было тридцать лет, когда она осталась одна с тремя детьми. Очень ей помогала свекровь и мама, морально и материально. Дети у неё с малых лет были очень одарённые. Как–то мы повели Рузика в шесть лет на прослушивание в школу при консерватории. Рузик сел за рояль и сыграл без нот, по памяти, Шопена. Слух у него был абсолютный. Музыкальную школу он потом бросил, но играл всегда на слух хорошо. Он был очень красивым. Также как и Эльман, он великолепно чеканил и рисовал.

Но несмотря на их одарённость, жизнь их не сложилась. Вскоре после развода в жизни Раи появился молодой студент факультета журналистики Бакинского Университета родом из Ирака. Его звали Эхсан. Они полюбили друг друга. Хотя Эхсан был младше её на девять лет, он женился на ней, невзирая на детей. Свекровь поддержала Раю. Рамиз к тому времени уже жил у второй жены. Эхсан был замечательным парнем. После окончания Университета он, будучи журналистом–международником, много ездил по стране и за рубеж, Рая везде ездила с ним, оставляя детей свекрови. Наконец и у неё появилась возможность так же, как у меня, куда–то ездить. Эхсан был спокойным, уравновешенным, Рая, наоборот, взрывная. Рамиз за десять лет совместной жизни расшатал ей все нервы.

Эхсан хотел общего ребёнка, но Рая была против. Она рано вышла замуж, достаточно натерпелась, и ей хотелось пожить для себя. Эхсан из всех зарубежных командировок привозил модную одежду детям и Рае. Он очень избаловал их. У мальчиков были самые модные вещи и, естественно, к ним стали прилипать всякого рода фарцовщики и спекулянты. Они выманивали у них модную одежду. Вскоре мальчики стали незаметно продавать свои личные вещи и пристрастились к спиртному так же, как их отец. Моя мама не раз предупреждала Раю, что мальчиков нельзя оставлять без присмотра, но Рая поняла это слишком поздно, когда уже потеряла власть над ними.

Они стали плохо учиться, пить, гулять. Рузик женился на Амале, очень хорошей красивой девушке, на дочери маминой подруги Веры, с которой она училась в Джалилабаде. У них родился сын Эргин. Но она быстро поняла, что он талантливый бездельник и бросила его, оставив себе маленького сына Эргина. Вскоре она вышла замуж, и её муж усыновил мальчика. Рая поругалась с невесткой и очень переживала, но она всегда была на стороне своих сыновей. Она не терпела никакой критики в их адрес со стороны моих родителей и Эхсана и ни в чём им не отказывала. Рая сама практически способствовала их моральному падению. Эхсану стало постепенно это надоедать, и всё подходило к разладу.

Последней каплей послужил случай. Мой брат Разин был во второй раз женат. У них родилась дочь Нигяр. Когда ей был год, жена Разина при аборте умерла. Моей мамы в живых уже не было. Родственники жены не стали забирать внучку и оставили её двум мужчинам, папе и Разину. Рае пришлось забрать девочку к себе, так как она была больна и практически обречена. Шесть месяцев в году Рая с Нигяр лежала в больницах. Рае пришлось уйти с работы, благо, папа её материально обеспечивал, выдавая ежемесячно две её зарплаты. Я в это время училась в Москве и была далека от этих проблем. Эхсан не смог уже больше это выдержать, и Рая решила развестись с ним, чтобы он смог устроить свою жизнь. Вскоре в Москве от него родила одна узбечка, и Эхсан успокоился. Через какое–то время мы узнали, что он работал в средней Азии, а потом уехал к себе в Ирак вместе с семьёй.

Больше Рая замуж не выходила. Она посвятила свою жизнь больной племяннице, и совсем забросила сыновей. Их жизнь тоже не сложилась. Рузик женился вторично, у него родилась дочь Сима, которая, видимо, так же, как её мама, не уважали его за пьянку и ничего не предприняли, чтобы как–то помочь ему справиться с этим недугом. В доме были бесконечные скандалы и унижения. Постоянной работы у него не было, жил на случайные заработки, делал ремонты, чеканил картины. Рузик понимал своё униженное положение в семье. И когда не смог больше это вынести, в июле 2014 года покончил с собой, порезав вены.

Я очень тяжело пережила его смерть. Зная, каким талантливым он был ребёнком, я вспоминаю слова своего отца. Он всегда говорил, что талант без трудолюбия и усердия никогда не даст хорошие плоды.

Не знаю, была ли уроком его судьба для его братьев Эльмана и Анара. У них тоже жизнь не сложилась.

О судьбе Рафика

Мой младший брат Рафик был очень красивым современным парнем. Учился средне, был душой компании. В течение трёх месяцев, изучив основные аккорды, он прекрасно играл на гитаре и пел все современные песни. Девчонки в нём души не чаяли.

Когда он поступил в Бакинский Университет на географический факультет, моя мама поехала с ним в пансионат в Адлер. Их комнату убирала женщина из Ленинградской области, к которой приехала погостить племянница. Вечерами в пансионате обычно выступал массовик–затейник, а затем были танцы, и моя мама несколько раз видела её там.

Закончился отдых, и мама с Рафиком поехали в аэропорт. Мама удивилась, когда в аэропорт их пришла провожать племянница горничной. Ее звали Раей. Она была некрасивой, скромно одетой, не похожей на красавиц из окружения Рафика. Рафик тоже был несколько удивлён, но тем не менее, они поблагодарили её за проводы, и мама с Рафиком улетели.

Прошёл почти год, и мама моя стала замечать, что из дома пропадают продукты. Бабушка к тому времени уже умерла. Мама готовила еду впрок на два–три дня, но на следующий день в холодильнике уже ничего не было. Рафик говорил, что приходили его друзья из института и всё съели. Обычно каждый день мама давала Рафику карманные деньги на обед в институте, но ему одного рубля не хватало, и он стал у мамы просить больше на сок и шоколад. Мама давала, чтобы он хорошо питался в институте. Однажды мамина медсестра сказала ей, что часто видит Рафика у подозрительной одинокой женщины с маленьким ребёнком. Мама взяла у неё адрес и вместе с моей сестрой Раей они поехали туда утром. Они вошли в комнату, где ничего не было, на полу лежал рваный палас, на котором была застелена постель и рядом ползал практически голый толстенький мальчишка. В женщине, которая была рядом, мама узнала Раю из Адлера.

Увидев ребёнка, перед глазами мамы сразу встала детская фотография Рафика. Мама была в шоке. Ей не надо было спрашивать, чей этот ребёнок, она всё поняла. Мама взяла ребёнка, завернула в простыню, посадила его и мать в машину, расплатилась с квартирной хозяйкой и увезла их к нам домой. По дороге мама заскочила в магазин, у знакомого заведующего магазином купила ребёнку одежду. Дома она выбросила их неопрятную одежду. Они искупались, и мама отдала Рае всю мою одежду из моего шифоньера. Я тогда жила в Москве.

Рафик после занятий заехал на съёмную квартиру и узнал, что их забрала мама. Рафик рассказал, что эта была случайная близость, ничего для него не значащая, но когда он узнал, что Рая родила от него сына и захотела приехать, он согласился и помогал, как мог. Рае он ничего не обещал, но и от сына не отказывался. По справедливости надо сказать, Рая ни на что не претендовала, она полюбила Рафика и захотела оставить себе случайно родившегося сына. Мама и мой папа в ребёнке души не чаяли, и к Рае относились хорошо. Сына назвали Ровшан. И до конца своей жизни они материально помогали Рае и Ровшану.

Но Рафик так и не смог её полюбить. Он гулял по–прежнему, хотя сына любил. На мамины упрёки отвечал. что он никого не принуждал и ничего не обещал, и жениться на ней он не собирается. Рая понимала своё двусмысленное положение и, несмотря на уговоры мамы остаться, нашла работу и устроилась в ведомственной комнате при заводе. Она оказалась очень порядочной. Рафика она любила всю жизнь, и он к ней относился как к родной. Каждую неделю Рая приводила Ровшана к бабушке и к деду, а мама, в свою очередь, готовила подарки Ровшану и давала деньги Рае.

Рафик тоже не женился, а позже просто расписался с Раей, чтобы дать свою фамилию Ровшану. После смерти моих родителей они с Разиным разменяли нашу роскошную квартиру на две. Рафику досталась трёхкомнатная квартира, а Разину — маленький дом с частным двором в центре города на улице Басина. Рафик привёл в эту квартиру Раю и семью Ровшана, который женился к этому времени на Свете, и у них уже была дочь Оксана. Но Рая продолжала жить отдельно при заводе, а Рафик жил до конца своей жизни с сыном и его семьёй. Он умер в 2008 году. Вспоминая юного Рафика, мне очень жаль, что одна случайная связь изменила всю его жизнь. Он так и не смог полюбить Раю, хотя и относился к ней хорошо. Рая же любила его до конца своей жизни. Умерла она вскоре после смерти Рафика.

Кто знает, как сложилась бы жизнь Рафика, не будь этой случайной связи. Он был очень порядочным и не смог отказаться от сына. Сейчас уже выросла его внучка Оксана, она закончила университет вышла замуж и живет в Вене с мужеи и с сыном. Мне очень нравится семья Ровшана. И я очень полюбила Оксану.

Часть 5.
Школьные годы

Меня никто не контролировал в семье так, как мою сестру Раю. Даже Разин, будучи старше меня, встретив меня с кем–то из ребят, никогда ни о чём плохом не думал и не устраивал никаких скандалов. Я с детства была самостоятельным и правильным ребёнком с огромным чувством долга. Училась отлично без особой зубрёжки. Сколько себя помню, я всегда занималась общественной работой. Где бы я не появлялась — в пионерском лагере, в новом классе или в институте — как будто на моём лбу было написано — вот староста, председатель совета отряда, комсорг. Меня сразу выбирали куда–нибудь. Всё, за что я бралась, я выполняла с интересом и ответственностью. Мне не нравились равнодушные и циничные ребята. Это общественная работа не прошла даром. Она во мне воспитала те качества, которые помогли мне не пропасть в лихие 90–е годы, когда сгорели все наши сбережения, и нам не платили зарплату. Я одна из первых в 1991 году организовала частное малое предприятие — культурный центр «Досуг», а в 1995 году создала единственную в Москве Школу гидов–переводчиков» (об этом позже).

Новая квартира была намного дальше от моей школы, но я не захотела переходить в другую и осталась учиться в своей школе №18. Я не хотела расставаться с классом из чувства ответственности — мы готовились к каким–то очередным праздникам и соревнованиям. Я была комсоргом, и мне не хотелось бросать класс, как мне тогда казалось, в самый ответственный момент.

Ездила в школу я одна. Тогда не было принято возить детей на служебной машине в школу. Да и такого бандитизма не было, чтобы украсть детей среди белого дня. Ко мне хорошо относились и ребята и учителя, за исключением преподавателя химии — после одного случая.

В 8–м классе учителем химии у нас была Роза Харисовна. Она пришла к нам с химического завода и предмет знала очень хорошо. Но человеком была неприятным и очень жестоким. В нашем классе училась новая девочка Таня С. Училась на двойки, была молчаливой и скрытной. В наше время в школе без конца проводились соревнования между классами, ставились баллы и успехи каждого класса вывешивали на стену. Мы были тщеславны, и не хотелось из–за Тани попадать в отстающий класс. Я была комсоргом и решила позаниматься с ней после занятий, как–то её подтянуть. Постепенно она мне доверилась, сказала, что у неё тяжело болеет мама, она за ней ухаживает и не может собраться с мыслями.

К концу второй четверти она вдруг перестала ходить в школу. Я решила навестить её. Когда я пришла к ней, то застала ужасающую сцену. Она только что похоронила маму и сидела одна в тёмной комнате. Ей ни до чего не было дела. Она была в депрессии. Соседка мне рассказала, что две недели Таня не отходила от мамы. Теперь она осталась совсем одна. Я поговорила с Таней и настоятельно просила её приходить в школу, чтобы как–то отвлечься. Пообещала ей, что поговорю с учителями, они пока её спрашивать не будут, а потом мы постепенно позанимаемся и нагоним пропущенные уроки. На следующий день Таня пришла в школу, я предупредила ребят и классного руководителя, чтобы никто её не спрашивал. Ребята и учителя к ней отнеслись сочувственно.

Последним уроком была химия. До урока я подошла в коридоре к Розе Харисовне, рассказала о случившемся и просила её пока не спрашивать Таню. Прозвенел звонок. Роза Харисовна, как только вошла в класс, сразу произнесла: « Таня, к доске». Я сидела за первой партой и пыталась напомнить ей, что сегодня Таня не готова, но Роза Харисовна повторила ещё раз и поставила двойку. Таня встала, тихо промямлила: «Я не готова» и вышла из класса в слезах. Я вскочила и крикнула возмущённо: «Вы — не учитель, Вы — столб деревянный!» И тоже побежала за Таней. И тогда весь класс встал и вышел в коридор.

Три дня мы не ходили на её уроки. Дело дошло до райкома комсомола. Так как я была комсоргом класса, меня вызвали к первому секретарю райкома комсомола на ковёр. Я просидела у него в приёмной два часа. Он освободился и пригласил меня в кабинет. В это время, узнав, что меня вызвали в райком, наш класс в полном составе пришёл в райком поддержать меня. Секретарь райкома пригласил всех ребят и выслушал. Он понял нас и сказал, что с учителем поговорит директор школы, а нас он просит всё же пойти на урок. Он похвалил ребят за то, что мы такие дружные и пообещал нам выделить автобус в субботу на экскурсию в Сураханы. Он сдержал своё обещание, и мы с классом очень весело провели время. С нами была и Таня.

Позже, когда я смотрела фильм «Доживём до понедельника», я вспомнила этот случай. Тогда он не прошёл без последствий. Р.Х. как оказалось, была мстительным человеком и отыгралась на мне, как могла. Я была отличницей и шла на медаль. Начиная со второй четверти 8 класса она стала снижать мои оценки по химии, как бы я хорошо я не отвечала. Я стала усиленно готовиться к урокам химии. Зная, что она производственник, старалась вникнуть в суть процесса на практике. Мне она давала дополнительные темы для докладов и всё равно ставила «4», хотя доклады были отличные. Все об этом знали, но ничего не могли сделать. Р.Х. была единственным преподавателем химии в школе. Тогда я попросила классного руководителя приходить на занятия к нам во время очередного моего доклада. При ней она не могла так нагло снижать оценку. Но всё же она умудрилась в 10 классе выставить мне за две четверти «4». Решающей оценкой в аттестат должна была быть отметка на выпускном экзамене.

Мои родители не вмешивались в мой конфликт с преподавателем. Папа считал, что я должна заниматься ещё усерднее и знать этот предмет настолько хорошо, чтобы могла отвечать перед любой комиссией.

На выпускном экзамене по литературе я написала сочинение на 12 листах и, сделав две ошибки, получила отметку «4», а остальные предметы сдала на «5». Получу я серебряную медаль или вообще не получу никакую, зависело от экзамена по химии. Здесь я рисковать не могла. Под угрозой была медаль, и я написала заявление в РОНО, что буду отвечать на экзамене только при комиссии. Это был уникальный случай, поэтому в школу направили комиссию из трёх химиков из разных школ. Кроме них сидели завуч по учебной части и классный руководитель. Меня продержали целый день, пока сдали все ребята, а в конце перемешали все билеты и вызвали меня. Все сдавшие экзамен ребята стояли за дверью и подслушивали. Я взяла билет, быстро на него ответила, но Р.Х. заставила меня взять следующий, и ещё, и ещё. Я ответила почти на все билеты, но она не успокоилась и без конца задавала мне вопросы сверх учебной программы. Благо, я тоже готовилась не только по учебной программе, но и по учебникам первого курса химфака. Сорок минут я стояла у доски и отвечала. Как мне потом рассказала наша классная руководительница, голос у меня был свинцовый, нервы были напряжены. Всю комиссию охватил ужас, они переглянулись, и председатель комиссии не выдержала. Она кинула стопку ключей на стол и крикнула учителю: «Прекратите пытку!» И обратившись ко мне, сказала: «Каграманова, девочка, достаточно, отлично». Я выскочила из класса в объятия ребят и стала рыдать.

В школе я дружила с Фирой Раджабовой и Эльмирой Халиловой. Фира рано вышла замуж, и как–то пути наши разошлись, а вот с Эльмирой мы до сих пор подруги. Она жила рядом со школой с мамой, тётей Аделей и сестрой Атифой. Я любила бывать у них. Они жили бедно, но её мама была очень приветливой. Всякий раз, когда мы приходили к ним после школы, тётя Аделя угощала нас жареной картошкой. Причём, она нарезала картошку по горизонтали и жарила, как оладьи, на растительном масле. Так вкусно, как тётя Аделя, никто не жарил картошку. Я любила тётю Аделю, и она ко мне относилась очень хорошо. Всякий раз, когда я приезжала в Баку из Москвы, тётя Аделя приглашала меня на национальный обед, она очень вкусно готовила дюшбару и кутабы

В последний свой приезд я не застала в живых тётю Аделю, а Атифа трагически погибла, попав под машину. Эльмира вышла замуж за Алика Гусейнова. Позже он стал директором Института энергетики АН Азербайджана, где я работала перед отъездом в Москву в аспирантуру. Каждый раз, приезжая в Баку, я бываю у них. У них два взрослых сына и внуки. Сейчас мы с Эльмирой часто переговариваемся по скайпу. Даже, договорившись с Эльмирой и Аликом, отдыхали в 2013 году в Турции в Кемере. К сожалению, в январе 2022 г. Алик умер от короновируса.

Часть 6.
О папе

Когда папа был на партийной работе, много лет секретарем компартии Азербайджана был М. Багиров. При нём не было взяток и коррупции. В основном работали все с полной отдачей и искренне верили в идеалы коммунизма.

Когда умер Сталин. В школе у нас был глубокий траур. Вскоре вместе с Берия арестовали и Багирова. Папа был ошарашен. Он долгие годы пытался вспомнить что–нибудь из поведения и высказываний Багирова, что могло подтвердить обвинения, предъявленные ему. На всех заседаниях ЦК Багиров выступал против коррупции, против использования своего служебного положения. Мне кажется, из окружения папы мало кто из порядочных людей подвергался репрессиям 30–50–х годов, так как народ был не склонен писать доносы.